Текст книги "Социология и военные исследования. Классические и современные основания"

Глава 4. Георг Зиммель: Сети, конфликт, секретность и «чужой»

Георг Зиммель (1858–1918) – немецкий социолог, чей вклад в социологическую мысль был не менее важным и ценным, чем вклад трех знаменитых отцов-основателей, которым посвящены предыдущие главы. Проводя исследования под «социологическим микроскопом», он предпринял первые попытки создать «официальную» социологию, в которой обнаруживаются сходства между разными феноменами в зависимости от их положения и количества. Он также написал исследование, посвященное деньгам, которое стоит читать и сегодня, поскольку оно проясняет, как уход от бартера и изобретение денег серьезно изменили социальную жизнь общества. Работа Зиммеля, изначально написанная на немецком языке, быстро стала известна в Америке. Некоторые его мысли появились в «Американском журнале социологии» еще при жизни автора (см., например, [Simmel, 1902; 1904; 1906; 1909]. Несколько молодых американцев учились в Берлинском университете и ходили на лекции Зиммеля. Они стали самыми ярыми сторонниками его исследований [Levine et al., 1976], которые продолжают играть важную, возможно, особенную, роль для сегодняшних вооруженных сил. Обсуждение этого вопроса разделяется на четыре части. Более поздние социологические исследования других авторов дополнили и усилили выводы Зиммеля, хотя даже сами авторы не всегда осознавали эту связь. Его мысли прослеживаются и в главах, посвященных У. Дюбуа и Э. Гофману (Главы 6 и 8).

Положение человека в группах

В первую очередь очень важную роль для военных организаций и их деятельности играет теория Зиммеля о положении человека в более крупных структурах (группах, сетях). Он впервые эксплицитно указал на значимость для понимания поведения человека таких характеристик, как количество, положение, размер группы и принадлежность к группам [Simmel, 1902]. Он подчеркивал, что размер и форма взаимоотношений оказывают серьезное воздействие на поведение человека, вне зависимости от его личности и содержания взаимоотношений. Одно только количество людей, вовлеченных во взаимоотношения, работает в качестве принципа разделения на группы, как горизонтально, так и вертикально. Эту идею можно увидеть и в работе Дюркгейма. Она оказалась очень важна для дальнейшего развития анализа сетей и организационной динамики [Scott, 2009].

Зиммель анализировал достаточно разную динамику малых групп, состоящих из двух-трех человек – диад и триад. Мы увидим, каковы последствия этой динамики малых групп, особенно триад, для военного взаимодействия в Главе 8. Зиммель также отмечал появившуюся в современной жизни принадлежность к нескольким группам, в результате которой, например, человек в Гамбурге, Нью-Йорке или Нью-Дели может быть фанатом ведущего немецкого футбольного клуба «Бавария Мюнхен». Принадлежность к нескольким группам является, с одной стороны, продуктом, а с другой стороны, сама приводит к космополитизму, дифференциации, секретности, индивидуализму, конфликту и конкуренции [Moss, Khurana, 2009; Simmel, 1902; 1955].

Более того, эти идеи связаны с проблемами разнообразия, например, с интеграцией групп меньшинств в военные подразделения, как мы увидим в Главе 6. Они также важны и для понимания более серьезных проблем, имеющих отношение к сотрудничеству между военными службами, с национальными вооруженными силами или национальными акторами в конкретной стране при операциях за границей. В этой связи сложно переоценить важность труда по «сильным» и «слабым связям» Марка Грановеттера [Granovetter, 1973; 1983] и «структурным дырам» Рональда Берта [Burt, 1995] для военных задач внутри страны и, тем более, в миссиях за ее пределами (см., например, [Scott, 2009]). Поясним.

В военных операциях, таких как в Ираке и Афганистане, западным силам необходимо строить партнерство с национальными политическими силами, где проходит операция, которые могли бы помочь иностранцам в достижении цели, задействуя свои локальные ресурсы, информацию и компетенции. Вопрос в том, как выбрать те национальные силы, с которыми необходимо работать в той или иной стране. Как правило, в непривычной среде силовики склонны искать партнерства с теми локальными представителями, которые: а) близки им по географическому положению, б) схожи с ними и в) взаимно хорошо относятся к ним [Bollen, Soeters, 2010: 178–180]. Такие процессы развиваются достаточно имплицитно и являются следствием «универсальных» социопсихологических динамик, возникающих между людьми. Важно то, что западные силы склонны создавать партнерства с организациями с сопоставимой организационной культурой, сотрудники которых учились на Западе или по крайней мере владеют английским языком [Bollen, Soeters, 2010]. Результаты этих процессов продемонстрированы на рис. 4.1.

Рис. 4.1. Военные организации: одна закрытая плотная сеть партнерских связей или несколько более разобщенных сетей [21]21
  Источник: адаптировано из [Burt, 1995]; перепечатано из [Bollen, Soeters, 2010: 179].


[Закрыть]

Согласно рисунку, благодаря такой динамике с большей вероятностью будут развиваться тесно связанные, плотные сети. В них самих нет ничего плохого – наоборот, такие «крепкие связи» воспринимаются как удобные, легкие и даже менее затратные. Отрицательные последствия, однако, не столь очевидны. Проблема в том, что в таких плотных сетях не очень хорошо проходит информация, как внутрь, так и наружу, и не очень хорошо устанавливаются контакты со всеми потенциально нужными партнерами в зоне операций.

Это можно наглядно увидеть при сравнении правой и левой части рисунка 4.1. У военной организации слева тесные и множественные связи, «сильные связи» с несколькими партнерскими организациями, при отсутствии вообще каких-либо связей с остальными. С информационной точки зрения две трети таких связей лишние. Поскольку все три партнерские организации соединены друг с другом в одну плотную сеть, строго говоря, связи с одной из них было бы достаточно. К тому же в такой ситуации у военных нет других возможных партнеров, они могут совершенно не знать об их существовании и возможной ценности. Военная организация справа связана со всеми потенциальными партнерами, пусть и «слабыми», одиночными связями. Эти связи дают организации возможность получать информацию и устанавливать контакт со всеми возможными партнерами в районе, которые в противном случае оставались бы разобщенными. Это происходит потому, что такие контакты не дублируются и обладают «структурными дырами» между собой.

Последствия для военной практики, определенно, есть, хотя и не столь очевидные. Сара Чейс, гражданка США, проживавшая на момент миссии ИСАФ в афганском городе Кандагаре, описывала, как американским военным было необходимо найти локальных национальных партнеров в зоне операций, которые могли бы оказать им содействие в строительстве и обеспечении безопасности, транспортной и логистической деятельности и найме местных жителей для лингвистической поддержки. Долгое время американцы отдавали предпочтение только одному региональному политическому лидеру и его племени и сотрудничали с ним. По мнению Чейс, это было крупнейшей ошибкой американцев в их операции на той территории. Это соответствует левой стороне рис. 4.1. Результат был многогранен: в регионе уже не было единых правил игры для всех, поскольку все время предпочтение отдавалось только одному партнеру в ущерб другим потенциальным партнерам (племенам, политическим фракциям). В этой связи Чейс делает заключение, что «большинству кандагарцев казалось, что основная задача войск США в Кандагаре – служить Гуль Аге Шерзаю (региональному лидеру, которого американцы выбрали своим партнером. – Примеч. авт.) и его племени Баракзай» [Chayes, 2006: 182]. В результате кандагарцы, не принадлежащие этому конкретному племени, стали испытывать недовольство и негодование в отношении американских войск. К тому же вся важная информация находилась в руках этого единственного партнера, исключая тем самым остальных, которые все более склонялись к враждебности. В результате пошатнулась легитимность всей миссии в регионе [Bollen, Soeters, 2010: 180], что привело ситуацию в более плачевное состояние, чем было до ее начала. И этот пример не единственный.

Сильные связи между силами специальных операций (ССО) 

Бельгийские военные социологи Делфин Рестень и Стивен ван ден Богерт проанализировали совместную работу сил специальных операций (ССО) и их обмен информацией в Афганистане с начала этого века [Resteigne, van den Bogaert, 2017] и пришли к выводу, что это сотрудничество было рекордно положительным, даже несмотря на то, что в ССО входили представители разных государств.

ССО организовали себе отдельную штаб-квартиру в Кабуле, которая очень сильно отличалась от основной штаб-квартиры миссии в том же городе: там было легче обратиться к командиру, поощрялась коммуникация снизу вверх, при построении и реализации планов было меньше бюрократических препон и делался больший акцент на креативном подходе и нестандартном мышлении, роли каждого были более ясными и конкретными. Все это придавало уверенности ССО. Между членами ССО под руководством американских командиров был высокий уровень взаимного доверия и сильная тенденция к ассимиляции. Профессиональные сходства перевешивали национальные отличия, взаимосвязь персонала была очень сильная.

Однако местоположение штаб-квартиры ССО хранилось в секрете. И хотя сообщество ССО склонялось к привлечению и вовлечению нужных афганских коллег, можно сказать, что их связь с обычными западными войсками на территории была налажена хуже. Взаимные связи внутри ССО были намного сильнее, чем их контакт с обычными войсками. И их желание иметь отдельную штаб-квартиру, позволявшую им идти своим путем, не преграждаемым планами и действиями обычных войск, иллюстрирует, выражаясь знаменитыми словами Марка Грановеттера, «слабость сильных связей» [Granovetter, 1973]. Это может сказываться на результатах операций миссии в целом. И не ясно, превалируют ли положительные последствия (отсутствие преград) над отрицательными (когда одна «рука», то есть обычные войска, не знает, что делает другая, то есть ССО).

Конфликт

В отличие от многих более поздних социологов, Георг Зиммель, как и Карл Маркс, всегда подчеркивал важность изучения соперничества и конфликта. И это не удивительно, поскольку оба ученых жили в конфликтных обществах, что делает их труды еще более значимыми для вооруженных сил. Взгляды Маркса уже были рассмотрены нами в предыдущей главе. Пора обратить внимание на то, что думал о конфликте Зиммель.

Для начала Зиммель утверждает, что конфликт (Der Streit) является обычным феноменом в обществе [Simmel, 1904; 1955]. Ничего особенного в нем нет. У него есть положительные стороны, поскольку он служит интегрирующей силой в группе, вовлеченной в конфликт, он крепко связывает членов одной группы. Говорят, что политические лидеры, сталкиваясь с антагонизмом в своей стране, часто начинают развивать конфликтные отношения с соседними странами именно по этой причине. И наоборот, единство группы часто теряется, когда исчезает оппонент. Например, протестантство фрагментировалось после того, как его оппонент, католическая церковь, потеряла свой вес и власть [Simmel, 1955: 97–98]. Еще одно связанное с этим наблюдение: конфликт централизует группу и процесс принятия решений в ней. По этой причине «организация в армии наиболее централизованная из всех существующих организаций… Армия – это организация, в которой безусловное верховенство центральной власти исключает любое независимое движение элементов» [Simmel, 1955: 89].

Зиммель заметил, что переход от войны к миру представляет собой более серьезную проблему, чем движение в обратном направлении. Он стал тщательно изучать различные мотивы и процессы на стадии завершения конфликта. Он проанализировал прекращение конфликта и увидел несколько причин, по которым конфликт может подойти к концу [Simmel, 1955: 109 и далее]. Это происходит, когда исчезает предмет конфликта, когда обнаруживается, что весь процесс был иррациональным, когда у одной из сторон иссякают силы, когда одна из сторон побеждает или когда конфликт урегулируется путем компромисса или примирения. Подытоживая свою теорию конфликтов, Зиммель говорит, что драма непримиримости после конфликта также подходит к концу.

Георг Зиммель отдельно рассматривает возникновение альянсов из групп, вовлеченных в конфликт. Помимо того, что конфликт крепко связывает членов группы, он может притянуть людей в эту или другие группы, которые никогда не объединились бы в обычной ситуации [Simmel, 1955: 90]. Такие альянсы могут быть устойчивыми, но чаще они появляются под конкретную задачу, объединяя участников для одной общей, но временной акции (войны, конфликта). Группы становятся союзниками по ряду причин: в конфликте с другими не до избирательности в отношении друзей; сам конфликт зачастую лежит за пределами непосредственных интересов союзников; возможная выгода от победы может быть быстрой и серьезной; какие-то определенные личные элементы часто отходят на второй план; союзники могут взаимно подстегивать друг в друге чувства враждебности к противнику [Simmel, 1955: 106–107].

Начиная с ХХ века размышления Зиммеля считаются «устаревшими», но они до сих пор полезны, может, даже больше, чем многие думают. На самом деле может оказаться полезным связать эти идеи Зиммеля со знаменитыми идеями фон Клаузевица [von Clausewitz, 1989 (1832)] о триаде между народом, военными и политиками. Хотя существет и более близкая нам по времени работа – Рэндалл Коллинз, специалист по социологии насилия, разработал динамику конфликта, включая процессы эскалации и деэскалации, очень схоже с тем, как это делал Зиммель, но, определенно, в более аналитической и всеобъемлющей манере [Collins, 2011].

Не ссылаясь открыто на Зиммеля, греко-американский ученый Фотини Христия провела серьезные исследования в Боснии и Афганистане по вопросу формирования альянсов во время гражданской войны. Освоив сербскохорватский и фарси – родные языки стран конфликта, она проводила выездные исследования во время военных операций западных войск в соответствующих странах. Ее исследования основывались на обширных интервью локальных заинтересованных лиц: политиков и других правительственных лиц, генералов, военачальников, моджахедов и даже осужденных военных преступников. Она также использовала имеющиеся данные: заявления военного времени, соглашения о прекращении огня, фетвы, мемуары, архивные документы и пропагандистские материалы. Всю эту работу она проводила как независимый исследователь, хотя и с помощью граждан страны конфликта, коллег и друзей. Этот материал она затем использовала для создания масштабной базы данных, которая помогла ей прийти к важным заключениям. Она обнаружила, что все группы стремятся к формированию межгрупповых военных альянсов для создания минимальной выигрышной коалиции, которая бы обеспечила им победу, но так, чтобы плоды этой победы нужно было бы разделить с наименьшим числом союзников. Такое формирование альянсов очень сильно зависит от восприятия того, как распределяется относительная власть. Они склонны быть неустойчивыми, поскольку воюющие группировки все время меняются и часто подвержены фракционированию. Поэтому существуют различные циклы смены и дробления альянсов в гражданских войнах. Согласно Христии, формирование альянсов не основывается на политике идентичности, хотя политики, журналисты, военные и ученые часто заявляют, что это важный фактор [Christia, 2012: 240]. Она пишет, что христиане, например, союзничали с мусульманами в Боснии, так же как и сунниты могут быть заодно с шиитами сейчас, и воевать с ними потом. Альянсы в первую очередь связаны с властью и шансами на победу путем вступления в альянс с кем-то. Эти выводы глубокой работы Христии во многом перекликаются с заключениями Зиммеля. Они очень важны для сегодняшних действующих военных. Оппонентом зачастую не является одна неизменная сторона – напротив, это разнообразные, постоянно меняющиеся группы, которые могут вступить в союзнические отношения с кем угодно, даже с зарубежными военными. Если только эти зарубежные военные не будут по невнимательности выдвигать вперед одну группу за счет других в регионе (как мы видели ранее на примере Кандагара). Вооруженные силы могут успешно использовать эти выводы в своих тактиках. Самое главное, чтобы вооруженные силы знали об этих динамиках, поскольку это незнание может им дорого стоить.

Теория суперкооператоров 

Своими исследованиями количественного распределения, динамики в сетях, конфликтов и групповой принадлежности Зиммель заложил основу математических и экспериментальных исследований в социально-политических науках.

Разработку такого вида «теории игр» начал Теодор Каплоу в своей работе над триадами «в честь Георга Зиммеля» [Coser, 1977: 187], которая сыграла важную роль в этом отношении. Особенно значимой была работа математика и политолога Роберта Аксельрода, продемонстрировавшего в 1980-х годах, что в том, как начинается и развивается сотрудничество и его противоположность, конфликт, есть система. Он говорил о стратегии «око за око», указывая на то, как развиваются конфликты и как правильно вмешаться, чтобы предотвратить ухудшение ситуации. Этот вид «теории игр» оказал влияние на разработку политик сдерживания и избегания реальных военных действий во время холодной войны. Преемником Аксельрода можно считать гарвардского профессора математики Мартина Новака [Nowak, 2011]. Его работа уже включала имитационное моделирование и эксперименты, проводимые во многих частях света, и внесла очень ценный вклад. Он критиковал наказание как метод достижения сотрудничества и считал, что если и прибегать к этому методу, то санкции и ответные меры должны быть мягкими при первом нарушении и более строгими – при повторном. К тому же санкции не должны быть предсказуемыми. Проблемы и конфликты можно скорее решить путем сотрудничества, позитивного взаимодействия, благородства, а иногда и прощения, что только усилит положительную репутацию того, кто может оставить прошлое в прошлом (см., например, [Soeters, 2013]). Непреходящая значимость этой работы для международной политики и безопасности очевидна.

Зиммель одним из первых понял важность количества и положения для социально-политической динамики, хотя сам он достаточно редко использовал математические символы и обозначения.

Секретность, вооруженные силы и разведка

В 1906 г. Георг Зиммель опубликовал длинное и содержательное разоблачение по социологии секрета и секретного общества в «Американском журнале социологии» [Simmel, 1906]. В статье он еще раз демонстрирует свою приверженность абстрактному мышлению, даже несмотря на то, что статья проиллюстрирована многочисленными примерами из реальной жизни. Начинает Зиммель с того, что секретность и ее производное – ложь, саму по себе социологически можно понять, даже несмотря на то, что с моральной точки зрения она может вызывать презрение. Даже в семейном союзе существуют секреты и важно, чтобы они секретами и оставались, потому что в отсутствие «взаимной осторожности, как с одной, так и с другой стороны, многие браки терпят фиаско» [Simmel, 1906: 462]. Как следствие, благодаря своей защитной природе «секретность <…> – одно из величайших достижений человечества» [там же]. Она тесно взаимосвязана с феноменом «доверия», которое также необходимо для человеческого взаимодействия: доверие – это синтезирующая сила человеческого общества [Möllering, 2001: 405].

Продолжая свой анализ секретности, Зиммель указывает на одно из основных ее социологических измерений – разграничение между включенными в тайну и исключенными из нее. «Секретность ставит барьеры между людьми, но в то же время предлагает соблазнительное искушение нарушить эти барьеры сплетнями или откровениями» [Simmel, 1906: 466]. То есть секретность сопровождается другими групповыми динамиками, относящимися к включению и исключению, сплетням, лжи и утаиванию. Секретность, молчание и отрицание – очень социологические феномены, поскольку они требуют сотрудничества многих (см., например, [Zerubavel, 2006]).

С этого момента Зиммель начинает анализировать тайные общества в таких словах, как «группа заговорщиков, преступная группировка, религиозная секта, ассоциация сексуальной экстравагантности» [Simmel, 1906: 470]. Он выявляет в них ряд социологических аспектов [Simmel, 1906: 470–487]:

– уверенность, которую чувствуют члены тайной группы по отношению к группе и друг к другу;

– централизация и строгая иерархия в группе (только избранные знают все, остальные знают очень мало и должны хранить об этом молчание);

– важность обычаев, формул и ритуалов;

– автономия, «тон свободы», к которому стремятся тайные общества ввиду неприменимости в них общих норм и правил окружающего общества;

– и, наконец, чувство принадлежности аристократии, элите, которое негласно признается остальными, выражаясь в «их враждебности и зависти», секретность обещает статус и престиж как от своих, так и от чужих [Simmel, 1906: 470–487; Scott, 2009].

Зиммель анализирует этот феномен без каких-либо негативных оценочных суждений, очень схоже с тем, как Макс Вебер анализировал бюрократию и отстаивал то, как нужно практиковать социологию: sine ira et studio, то есть без гнева и пристрастия.

Труд Георга Зиммеля о тайных обществах значим и применим для вооруженных сил в общем и разведывательных служб, в частности. Делиться информацией или нет – одна из основных тем, волнующих разведывательные сообщества. Читая работы Зиммеля, они могут принять нужное решение.

Важно осознать, что среди военных операций и операций служб безопасности можно назвать множество инцидентов, в которых утаивание информации приводило к драматическим событиям. Среди наиболее ярких примеров – атака на башни-близнецы в Нью-Йорке и правительственные здания в Вашингтоне 11 сентября 2001 г. и многие последующие теракты в Европе и других частях мира. Во всех этих трагических эпизодах по меньшей мере у некоторых (национальных) разведывательных служб были какие-то элементы информации. Если бы они ими поделились и сложили вместе, это могло бы помочь предотвратить последующие негативные события.

Сейчас, оглядываясь назад, можно сказать, что эти службы подверглись критике в основном потому, что они действовали слишком разобщенно как раз из-за своего стремления к секретности. И действительно, похоже, что многие зиммелевские характеристики тайных обществ применимы к разведывательным службам, что иллюстрируется вышеназванными случаями. Ими движет и желание оставаться автономными, поскольку автономия, основанная на секретности, кажется лучшим средством защиты собственных интересов и позиций власти. Секретность подпитывает элитарные амбиции, вызывая зависть остальных. Она, в общем, представляет собой отличную стратегию для тех, кто хочет сохранить или даже увеличить бюджет и число рабочих мест. Таким образом, можно утверждать, что утаивание информации сохраняет привилегии тех, кто ею владеет [Moore, Tumin, 1949]. Даже несмотря на то, что сам Зиммель, как мы видели ранее, нейтрально относился к этому вопросу, такой анализ вызвал серьезную критику политического и научного сообществ. Уже в 1960—1970-х годах социологи изо всех сил пытались доказать негативные последствия секретности в контексте систем безопасности [Coser, 1963; Lowry, 1972], а после 11 сентября 2001 г. подобная критика достигла своего апогея [Turner, 2006].

Почему терпит крах секретная разведка 

Анализируя события перед ужасными атаками 11 сентября 2001 г., Майкл Тернер, как и другие, кто этим занимался (в том числе и государство, инициировавшее свои расследования), отмечал высокую степень децентрализации и фрагментации в разведывательном сообществе США. Многие военные и гражданские агентства оказываются близорукими в рамках одной конкретной миссии (из-за непоколебимой преданности миссии своего агентства) и им кажется, что нет ничего невозможного, а это требует от них идти на риск и приводит к плохо обдуманным действиям. К этому прибавляются неоднозначные мандаты, интенсивное бюрократическое соперничество и конкуренция внутри служб и строгое разделение разведки и политики ввиду желания быть как можно более объективными. Точно так же наблюдается и четкое разделение между разведкой и правоохранительными органами, поскольку американская система сдержек и противовесов старается минимизировать риски появления «гестапо» или «КГБ». В результате все это приводит к дублированию усилий, действиям внахлест и расточительству, еще больше замедляет процесс принятия решений, препятствует полному и всестороннему рассмотрению информации [Turner, 2006: 17–42]. Эти характеристики, или «бюрократические патологии», как их называл Тернер, дали возможность атакующим 11 сентября 2001 г. остаться необнаруженными, даже несмотря на то, что некоторые аспекты их местонахождения были известны по меньшей мере некоторым весомым разведывательным агентствам. И Тернер считает, что ничего с тех пор не изменилось, несмотря на значительное увеличение бюджетов и правоохранительного регулирования.

Было бы слишком легко и, конечно, несправедливо просто дискредитировать разведывательные службы, стремящиеся к секретности. Стоит признать, что организации в принципе не сильно меняются со временем. «Структурная инерция» типична для определенных организаций, обладающих относительно постоянным набором часто повторяющихся процедур, которые у них по определенным причинам есть и поддерживаются [Hannan, Freeman, 1984]. Разведке нужно с осторожностью относиться к тому, что они передают другим. Недаром говорится, что болтун – находка для шпиона. Много побед было достигнуто преимуществом неожиданности, стоит вспомнить хотя бы троянского коня в военной истории Древней Греции. Получается, есть польза в секретности [Dufresne, Offstein, 2008]. Секретность делает человека менее уязвимым, и поэтому делиться информацией приемлемо только с теми, кому человек доверяет. Сегодня в вооруженных силах по-прежнему можно наблюдать осторожность, даже подозрительность, например, в том, как так называемые «Пять глаз» (США, Великобритания, Канада, Австралия и Новая Зеландия) делятся друг с другом важной информацией по военным вопросам, исключая остальных, скажем, Германию, даже несмотря на то, что она тоже входит в НАТО (в то время как Австралия и Новая Зеландия туда не входят). Здесь легко узнается анализ Грановеттера и Берта в отношении избранных партнерств в сочетании с зиммелевскими соображениями о тайных обществах. Если у государств общий язык (например, английский) и общая история (например, Британского Содружества или колониализма), у них есть и тенденция доверять друг другу и, соответственно, более тесно работать друг с другом. У этого очевидно есть много преимуществ, но это препятствует распространению и получению информации от более дальних, но потенциально полезных партнеров. Вспомним, к примеру, Германию, обладающую большими знаниями и иным взглядом на российскую политику. Или государства Ближнего Востока, которые могут предоставить военным необходимую информацию, обычно не попадающуюся на глаза Западу. Сегодняшним военным организациям в целом и военной разведке в частности важно найти и соблюдать баланс между чрезмерной секретностью, избирательностью или даже предвзятостью и чрезмерной свободой раскрытия информации всем подряд. Анализ Зиммелем тайных обществ демонстрирует, что обе крайности (закрытость, с одной стороны, и наивность, с другой) – это направления, в которых разведывательные и военные организации вряд ли могут позволить себе идти.