Текст книги "Спящая красавица"

Он пробормотал:

– Вы отчего-то печальны, я хочу помочь.

– Вы пришли не за этим.

– Нет, – согласился он. – Я пришел потому, что вы самая естественная, интересная, образованная, прелестная женщина, какую я когда-либо встречал. Я назову вам тысячу причин, по которым вы мне нравитесь. Скажите, что сделать, чтобы добиться вашего расположения…

Она снова рассмеялась:

– О, вы опасны. Так откровенны, романтичны и нахальны.

– Чего вы хотите? – спросил он. – Скажите мне.

Николь поджала губы и нахмурилась. Она спросила:

– Вас интересует моя цена?

– Хорошо, какова ваша цена?

Она расхохоталась, после чего ответила, чуть заикаясь:

– Я… не имею цены. – Высвободив руку, она отступила в тень коридора, сделала глубокий вдох и затем медленно, с расстановкой выдохнула: – Доктор Стокер…

– Джеймс, – поправил он ее.

– Хорошо, Джеймс. Не оценивайте меня. Я уже сделала выбор в своей жизни. Если понадобится, я сделаю его еще раз. Я всегда делаю правильный выбор…

Он пробормотал:

– Выберите меня.

Николь энергично покачала головой и ответила:

– Только ради интереса я хочу вас спросить: как вы будете ухаживать за, – она негодующе фыркнула, – «подарком на день рождения принцу Уэльскому»? Без принуждения, без смущения, не навредив своей карьере? Игнорируя людей, недолюбливающих меня…

– Я люблю вас и не стану смущаться. Более того, те немногие люди, которые узнают об этом, будут считать меня наглым и искушенным. В крайнем случае жизнерадостным. – Он рассмеялся.

– О дорогой, – сказала Николь и посмотрела в сторону, но он успел прочесть на ее лице впечатление, которое произвели его слова: слегка ироничная улыбка, смущение и цинизм, которого он не думал увидеть. – Так вот какого рода ухаживание вы предполагали? – Она раздраженно хмыкнула, дав понять, насколько их взгляды расходятся. – Я больше ничего не делаю тайком или украдкой, доктор Стокер. Я все делаю так, чтобы меня нельзя было обвинить в грехе. Что я любила в своем муже, почему я вышла за него замуж, – так это потому, что он любил меня при свете дня, открыто перед всеми. Я этого достойна.

Николь не повернулась к нему, так что он не мог разглядеть ее лица, но в голосе слышалось разочарование, которое невозможно было замаскировать. Она сказала:

– Знаете, я в Лондоне уже три месяца, и только прошлым вечером мне дали понять, что меня считают здесь ужасной. – Она запнулась. – Вы считаете меня вульгарной. Вы думаете, что можете прийти сюда и купить меня, как новую лошадь для конюшни.

– Нет, я…

– Да, – перебила она. Но благожелательно добавила: – Вы молоды, слишком простодушны, чтобы понять, что значит для вас посещать такое место, как это. А теперь прощайте, доктор Стокер.

– Прошу прощения, я только…

– Все в порядке. Вы поставили меня в глупое положение, – рассмеялась Николь. – Заставили оправдываться. – Она склонила голову набок и снова рассмеялась, на этот раз скептически. – Кто-то что-то говорит. – Николь взялась за ручку двери, которая со скрипом отворилась, и тонкая полоска дневного света ворвалась внутрь.

– Когда я снова увижу вас? – спросил Джеймс.

Она была так хрупка и прекрасна, значительна и загадочна. Он был поражен, обнаружив в ней эту хрупкость, – поражен и очарован.

– У меня дела. Меня не будет в Лондоне до Михайлова дня…

– Прекрасно. В университете как раз будут каникулы. Я смогу приехать в Лондон…

– Но я здесь ненадолго, до отъезда во Францию, где, как обычно, поживу до июня. А лето я всегда провожу в Италии.

Джеймс не знал, что сказать. Она давала ясно понять, что у нее не будет времени, чтобы с ним встречаться.

Николь одарила его открытой улыбкой.

– Так, – сказала она, – если мы встретимся снова, то давайте останемся друзьями.

Джеймс почувствовал разочарование.

Очарование и сердечность этой женщины были большим препятствием, чем ее красота, для того чтобы держать других на расстоянии. Прекрасно. Как только он понял, что произошло, у него больше не было причин обижаться.

Но «нет» есть «нет». И будучи зрелым мужчиной, Джеймс смирит свою гордость и уйдет.

Через минуту.

Он выставил руку, чтобы придержать дверь и выиграть еще минуту на раздумье. Было что-то еще, о чем следовало догадаться.

Все дальнейшее произошло неожиданно. Он стремительно протянул к ней руки, боясь, как бы его не выставили на улицу, прежде чем он соберется что-то сделать. Дверь закрылась с удивительно громким стуком.

Ее глаза расширились, голова запрокинулась. В следующее мгновение он обвил руками ее стан, прислонил к двери и поцеловал.

Джеймс тут же почувствовал ее сопротивление и удивление от того, что какой-то незнакомец в безумном порыве тискает ее. Он старался сделать это с нежностью, на какую только был способен. Когда он прикоснулся к ее губам, они оказались такими же гладкими и упругими, как на вид. Полные, маленькие и хорошо очерченные.

Николь уперлась руками ему в грудь и старалась оттолкнуть Джеймса, пока он целовал ее, и думала: «О да, это романтично». Почти так это и было. Ее губы не отвергали его. Она упиралась в него сердито и упорно, но ее нежные, мягкие губы прильнули к его губам, из-за чего голова у Джеймса пошла кругом, заставив забыть, где он находится и что делает.

Сколько же это продолжалось? Она вырвалась, тяжело и шумно дыша. Джеймс продолжал держать ее в объятиях, откинув голову назад, главным образом из-за страха, что если он будет стоять близко, то не сможет сохранить равновесие и произойдет какая-нибудь неприятность. Он смотрел на нее. Она молча подняла на него глаза.

Это было похоже на игру: кто первым отведет взгляд. Только не он. Джеймс мог выдержать взгляд этих потрясающих, фантастических глаз сколько угодно.

Николь взглянула на него из-под своих длинных черных ресниц – ее взгляд напомнил ему безмолвную вкрадчивую загадочность мусульманских женщин в Африке. Женщин, закутанных в черное покрывало с головы до ног. Ему страшно было даже подумать, какой внутренний протест, должно быть, кипит в них.

– Отпустите меня, – приказала она.

Боже, как ему не хотелось это делать! Но по ее взгляду Джеймс понял, что ему лучше подчиниться. Когда он разжал руки, Николь отступила на шаг, отстранившись, расправила смявшийся рукав.

Он хотел извиниться:

– Я… э… я забылся.

– Я так и подумала.

Дальше этого раскаяние не пошло. Сожаление – да. Он сожалел, что упустил возможность воспользоваться ее благосклонностью. Он сожалел, что был неловок и не смог оценить все как следует, потому что это больше напоминало посягательство. Джеймс даже не мог подобрать для этого слов. Тем не менее ей нужен кто-то, и он мечтает стать им, только не знает, как этого добиться.

Николь Уайлд не желала смягчаться.

Она еще раньше сказала «нет» и теперь совершенно определенно подчеркивала это. Ее розовые мягкие губы были твердо сжаты, а глаза предупреждали – «нет».

Итак, зрелый мужчина, каким он был, нахлобучил шляпу на голову, кивнул и отрывисто сказал:

– Хорошо. – Мысленно произнеся проклятия, он повернул ручку двери, затем, раздосадованный на себя и на нее, напористо добавил: – Моя дорогая миссис Уайлд, если вам когда-нибудь понадобится друг, я надеюсь, вы выберете меня.

Хотя, конечно, маловероятно, что она захочет остановить на нем свой выбор.

Джеймс широко распахнул дверь, и солнечный свет ослепил его, но он решительно шагнул прочь, с силой захлопнув ее. От его удара она затряслась, латунная крышка на почтовой щели подскочила, затем, оглушительно звеня, упала.

Испуганная Николь стояла в доме, прислонившись спиной к стене. Правильно, ей не следовало играть с ним. Он доказал, что смесь простодушия и любопытства может быть опасной. Николь всегда знала это, и потому было глупо кокетничать с ним. Какое облегчение, что Стокер ушел.

Так почему она стоит здесь, у двери, борясь с соблазном открыть ее, побежать за своим удивительным молодым обожателем и принести ему свои извинения? Извинения за его неблагоразумие? За то, что он целовал ее как проститутку? Хотя, если честно, ей было приятно. Николь заметила, что касается рукой губ, еще хранивших тепло его поцелуя.

Боже мой, подумала она, целовал ли ее так когда-нибудь хоть один мужчина? Затем она посмеялась над собой. В любом случае последним человеком на земле, который нуждался в ее извинениях или утешении, был сэр Джеймс Стокер. Он был настолько самоуверен, что считал себя необыкновенным молодым человеком. Пусть так. Пусть уходит.

– Синьора? – окликнула ее горничная Лючия.

Она хотела узнать, скоро ли вернется этот красивый молодой англичанин.

Николь отступила от двери и хмуро ответила:

– Он не вернется никогда.

Она прошла из прихожей в коридор:

– И он вовсе не красив, у него большая ступня. Ты видела, какого размера у него ботинки?

С чайного стола Николь брала письма, аккуратно складывая их вместе, пока Лючия болтала по-итальянски о докторе Стокере: о его одежде, манерах, о его экипаже, о колесах этого экипажа с красными ободьями и латунными спицами.

– По-английски, – наконец сказала Николь. Она добавила, стараясь придать своему упреку логичность: – Ты должна пользоваться английским, если хочешь выучить его.

Девушка попробовала. Собирая чайные приборы на поднос, она сказала:

– Вы видите, он о-очарова-ательный, как вы сказали… элегантный. Его экипаж – модный и изысканный.

Николь приняла из ее рук поднос.

– Лючия, иди наверх. Ты поднимешься и закончишь укладывать чемоданы, которые мы посылаем в Сан-Ремо.

Лючия так и осталась стоять, забыв опустить руки.

– Пожалуйста…

– Наверх, иди наверх, – повторила Николь по-итальянски, – иди упаковывать чемоданы.

Лицо Лючии приобрело горестное выражение.

– Я только сказала, – она попыталась объяснить, – что он о-очень красив. Джентльмен.

Николь потеряла терпение:

– Ради Бога, Лючия, девушка вроде тебя может проехаться в его изысканном экипаже раз или два, спать с ним, но английский джентльмен никогда не свяжет себя обязательствами перед прислугой. Это несерьезно. Не будь такой наивной, слышишь?

Уязвленная, Лючия нахмурилась.

– Я? Нет, не я. Я думала о вас, синьора. Он влюблен в вас.

Николь пристально посмотрела на девушку. Затем, успокоившись, мягко сказала:

– Не в меня, Лючия. Я не такая. – Она вздохнула и отдала поднос Лючии. – Теперь иди отнеси это на кухню.

Она опустилась на софу и откинулась на спинку, потирая лоб.

– Простите, – сказала Лючия, – я сама себе надоела.

Николь почувствовала себя ужасно опустошенной. Прием, с которого ее выставили, испортил настроение. Вдобавок зуб снова разболелся.

– Не важно, синьора. Это тоже забрать?

– Что?

Лючия указала на чашку Джеймса Стокера.

– Да. А теперь я должна пойти отдохнуть. Только отнеси поднос в буфетную, я поднимусь немного позже.

Лючия ушла с подносом. Николь потребовалось немного времени, чтобы прийти в себя. В конце концов она встала, взяв из пепельницы недокуренную сигару Джеймса Стокера.

Глядя на нее, она криво улыбнулась. Николь не сомневалась, что красивый молодой англичанин прежде имел дело с женщинами. Он не был неопытен, но слегка растерялся. О Боже! Каким контрастом по отношению к ней был Джеймс Стокер.

Еще невинный, но, Николь была уверена, быстро обучающийся. Он был неиспорченный, галантный. Лючия права: настоящий джентльмен. Ланселот, пользующийся недозволенными методами, хотя еще не знает, как это делается. Или, Боже милостивый, не задумывающийся о последствиях. Это его она хотела предостеречь, а не Лючию.

Он обладал достаточной властью, чтобы сделать доброту и великодушие нормой чувств.

Хмыкнув, Николь прошлась и высыпала содержимое пепельницы в пустую коробку из-под роз на столе под зеркалом. Затем в эту же коробку она сбросила оторванные листья и отрезанные стебли.

Конечно, однажды она сама увлеклась романтическими фантазиями. Вот о чем она мечтала: если бы я была из богатого дома, а не дочерью рабочего с бумажной фабрики… Сэр Джеймс Стокер, несомненно, из числа джентльменов, внимание которых ей приятно. Она очарована его прекрасными манерами, интеллектом и жизнерадостностью. Ах, вот еще что – прямота его взгляда заставляет собеседника смотреть в эти золотисто-карие глаза и верить каждому его слову.

Николь тяжело вздохнула. Она согласилась бы провести время с ним. Николь смахнула остатки цветов и листьев со стола, затем подняла карточку, которую доставили вместе с розами, и взглянула на нее снова. Карточка была не подписана, однако Николь сразу же узнала почерк, который не видела больше десяти лет. Она узнала его мгновенно по характерному наклону букв в одном повторявшемся слове: сожалею, сожалею, сожалею.

Она смяла карточку и швырнула ее в прочий мусор, покачав при этом головой. Да, однажды она уже сглупила, но больше не станет этого делать.

В тот же вечер, когда Джеймс паковал свои вещи, из Кембриджа прибыла телеграмма от Филиппа Данна. Джеймс вскрыл телеграмму и вынужден был присесть и прочесть ее дважды: «Не хотел говорить до выяснения тчк Твое имя внесено в почетный список на июнь тчк Предложено это как оценка реального значения твоих серьезных достижений тчк Уверен ее величество будет еще более щедрой тчк Огромные поздравления тчк Филипп».

Джеймс ошарашенно уставился на телеграмму. Почетный список представлялся королеве различными советниками и влиятельными людьми, облеченными властью, – список, из которого дважды в год, на Новый год и в день ее рождения, она выбирала чье-либо имя и награждала владельца дворянским титулом.

Как бы далеко ни распространялись амбиции Джеймса, но он и мечтать не мог о чем-либо подобном. Какие он имеет права на земельное владение или дворянский титул? У него нет опыта в управлении имением.

После возвращения из Африки Джеймс присутствовал на приемах ее королевского величества дважды, два раза в течение одного месяца он присутствовал на коротких приемах в Букингемском дворце. Это были частные аудиенции. Джеймс не чувствовал, что совершил в своей жизни что-то, что можно было бы охарактеризовать как «великолепные достижения». Отчего его имя включили в почетный список? Не потому ли, что человек, привезший издалека экзотические диковинки, возможно, знает, где взять еще, и это привлекает ее величество?

Глава 6

Лондон

31 марта 1876 года

«Милейший Дэвид!

Как жаль, что ты не видишь букет цветов, которым я сейчас любуюсь. Я чувствую стыд оттого, что должна позволить им увянуть и их придется выкинуть, но мои билеты уже заказаны: завтра я сажусь на поезд и еду к тебе. Если бы я могла взять эти необыкновенные цветы с собой! Огромные, изысканные, благоухающие нуазетовые розы. Этот роскошный букет такой огромный, словно залитый солнцем сад. С тюльпанами, фиалками, львиным зевом, перемешанными с прелестнейшими маленькими орхидеями, все это с кудрявым папоротником и сочной зеленью с узкими листьями, названия которой я не знаю.

Я подумала, что если опишу тебе все это великолепие, то ты сможешь насладиться этим чудом до того, как я отдам его повару, который отнесет букет своей дочери, – и мы никогда больше его не увидим. Во всяком случае, это единственное и неповторимое рукотворное чудо из цветов. Я никогда не видела ничего подобного.

Они доставлены сегодня от некоего Джеймса Стокера (который вчера был у меня в гостях). Да, тот самый, из приемной дантиста, которого, как тебе показалось, ты видел в Кембридже. Хотя интересно: если ты прав, то твой доктор Стокер – член совета колледжа, а этот человек выглядит достаточно молодо для такой ответственной должности. Высокий, вызывающе загорелый блондин, он похож на того джентльмена, которого ты встречал три недели назад?

Должна сказать, он меня озадачил. Стокер произвел на меня впечатление маленького шустрого школяра, в то время как он кажется достаточно честным для политических интриг удачливого академика. Как ему удается совмещать это в себе? Он производит впечатление прямолинейного, доброго, благородного. Представь его сидящим у меня в приемной с сигарой Берти во рту.

Смотри-ка, как я перескакиваю с одной мысли на другую! Ты говоришь, что я слишком часто держу все в себе, но ведь я регулярно болтаю с тобой. Между прочим, контракт с мистером Пизом оговорен, заключен и подписан. Он увлечен идеей «сделать сказки братьев Гримм», если можно будет так сказать, после того, как их наполовину урежут. Ни королевы-великанши, ни пожирателя детей. Позор! Я могу сделать прекрасные работы на эти темы, но вместо этого буду закручивать в свои «причудливые завитушки» прелестную спящую принцессу и вычурно переплетать ветки деревьев. Я сделаю лес неприятным. Он поглотит красивого принца, который придет один и поцелует красавицу, придав ее жизни новый смысл.

Ха! До чего же глупая сказка, как по-твоему? Послушай, красавица, проснись. Кто лучше тебя знает цену твоей жизни?

Я не так независима, не настолько благодушна, не так спокойна, не удовлетворена течением жизни. У меня мало друзей: время от времени я получаю известия о Марии-Луизе и Дениз. Лючия со мной; она играет в порочную игру. Ах да, я видела прошлой ночью Маргарет Дрексел, которая больна; я беспокоюсь о ней. А теперь о другом. Джей проделал первоклассную работу с моими счетами; он сделал гораздо больше, чем я рассчитывала. И Найджел, такой заботливый, делает все, чтобы мне было хорошо. Всегда приятно, когда у тебя есть епископ, который молится за твою душу. Жизнь прекрасна.

Кроме того, я регулярно получаю от тебя письма, самую большую ценность в моей жизни. И наши случайные встречи. Ура! Не могу дождаться, когда увижу тебя и услышу о спортивных баталиях и химических дилеммах. Скучаю без твоего сияющего лица. Благодарю тебя за известие о том, что Кембридж вымирает между сессиями. Я так или иначе поеду туда; я просто должна бывать в Кембридже время от времени. Это даже лучше, что мы не можем видеться часто, мой дорогой. Увы! Береги себя, мой милый. Будь снисходителен к себе. Обнимаю тебя, моя любовь, моя клубника со сливками.

Шлю тебе свои звонкие поцелуи,

Коко».

Нью-Йорк

3 февраля 1876 года

«Дорогая миссис Уайлд!

Прилагаю официальный отчет, отражающий дивиденды, и банковский чек на сумму 2893 доллара 44 цента. Это ваши дивиденды за последний квартал 1875 года в «Леванталь Преферед Инвестменс». Мы благодарим вас, нашего ценного инвестора, за ваше к нам доверие и с нетерпением ожидаем продолжения нашего сотрудничества. Со своей стороны мы всегда рады обсудить ваши финансовые замыслы и инвестиционные планы.

Совершенно искренне

Джулиус Леванталь

В его отсутствие подписал

Х.И. Рэддисон, вице-президент компании».

* * *

29 марта 1876 года

«Коко!

Возвращаю вам письмо из «Л.Д.Р и компания», официальный отчет и новый банковский чек на сумму 14785 франков, в эту сумму я перевел ваш чек на 2893 доллара и 44 цента из расчета 5 франков 11 сантимов за один доллар США.

Рад был помочь

Джей».

Часть 2
Веретено судьбы

Глава 7

Для прекрасной Брунгильды сон – отсрочка. В своем безрассудстве она дошла до открытого неповиновения отцу Одину, который наказал ее, приказав выйти замуж за смертного. Один смягчил свое решение, когда дочь взмолилась, чтобы отец не принуждал ее выходить замуж за труса. Поэтому он погрузил ее в сон и оставил в пустынном замке, окруженном таким ужасным огнем, что только доблестный человек мог пройти сквозь него. Там-то, внутри огненного круга, и спала прекрасная валькирия в полном вооружении. Когда наконец один из смертных, Сигурд, прошел сквозь огонь, он снял доспехи с ее бесчувственного тела, буквально разрушил оборону и обезоружил ее. Этим он пробудил прекрасную деву к естественной плотской любви.

Из предисловия к переводу «Спящей красавицы», Лондон, 1877 год.

Николь менее всего предполагала встретить Джеймса Стокера во время своего короткого визита в Кембридж. По некоторым причинам она намеревалась пробыть в городе десять дней. Николь остановилась в нескольких милях от города, чтобы жить вдали от университета. Исходя из этого, трудно было предположить, что их пути пересекутся.

Но череда событий заставила ее пробыть в Кембридже дольше, чем она рассчитывала, остановиться в резиденции на Честертон-роуд, в шаге от университета, и очутиться на севере Джезуз-Грин в тот самый момент, когда с южной стороны Джеймс Стокер ступил на тротуар и, ни о чем не подозревая, приближался к ней.

Николь наблюдала, как он, привычно радостный, шагал между деревьями. Николь узнала его тотчас, несмотря на его вид: он был в повседневной одежде, без капюшона, лент на воротнике, без ярко-красной докторской мантии.

Николь улыбнулась и остановилась, наблюдая за ним издалека. У нее было достаточно времени, чтобы повернуть назад и притвориться, что она не видит его. Но Николь не могла оторвать взгляда от молодого человека. Джеймс Стокер привносил изысканность во все, что у другого выглядело бы просто скучным. Это впечатление производили не только его костюм, но еще и манера двигаться, разворот плеч, золотой блеск волос на солнце. Он выглядел по-мальчишески раскованным и жизнерадостным. Джеймс выглядел как человек, который наконец-то получил разрешение нарядиться в то, что ему нравится, и весь день играть какую-то роль.

Когда он подошел ближе, это впечатление усилилось, потому что оказалось, что Джеймс что-то мурлычет себе под нос. Это было уже слишком! Николь вышла из-за дерева и направилась к нему. Она не должна была этого делать, однако не могла отказать себе в удовольствии подразнить его.

И действительно, когда Джеймс наконец увидел ее, то остолбенел.

Николь совершенно неожиданно широко улыбнулась ему. Когда она приблизилась, Стокер опустил глаза, покачал головой, затем поднял голову и взглянул на нее со смущенной улыбкой, не веря в произошедшее. В следующее мгновение улыбка на его лице расцвела, выдавая его с головой. В груди у Николь что-то екнуло. Она почувствовала необычайную радость от того, что доставила ему такое удовольствие.

Пока Николь шагала ему навстречу, Джеймс подыскивал слова, его улыбка стала робкой. Он произнес:

– Так, значит, друзья?

Она молча кивнула в ответ и улыбнулась. Так они и стояли, по-идиотски улыбаясь друг другу.

Джеймс спросил:

– Вы получили цветы?

– Да, они удивительные. Благодарю вас.

– Я послал их в знак примирения.

– Принято.

Джеймс снова кивнул, затем развел руками и сказал:

– Но почему вы здесь… каким образом… Ох, я ругаю себя за то, что случилось в Лондоне… я сожалею… О Боже… – Он досадливо вздохнул.

– Я понимаю, что вы имеете в виду. Все в порядке.

Эти слова обрадовали его. Он покачал головой. Николь развеселило его смущение.

Он сказал:

– В порядке, после того как я хлопнул дверью и умчался, основательно оскорбив вас? – Он снова покачал головой. – Я не знаю, поверите ли вы мне, но я за всю свою жизнь никогда не совершал таких своенравных поступков, как в тот день. Я из-за этого потерял сон.

Николь понимающе кивнула, подавив смех:

– О да, я вам верю.

Его улыбка вернулась к нему, он настаивал:

– Это непростительно, позвольте мне исправиться…

– Нет-нет, все хорошо, не беспокойтесь…

– Боже, я совершенно не ожидал встретить вас здесь. Я так рад, это не мираж? Куда вы идете? Чем я могу быть вам полезен? Вы со мной не пообедаете?

– Нет. – Она нахмурилась. – Нет-нет. – Николь энергично закачала головой.

Джеймс продолжал улыбаться, но его янтарные глаза не отрываясь смотрели на нее. В них светился редкостный и любознательный ум.

– Но почему, как приехали сюда? Что вы делаете в Кембридже?

– Навещаю друга.

– Друга?

– Моего, – добавила она. – Я уже опаздываю.

Николь была возбуждена, более чем сама того желала, и снова покачала головой.

– Простите, – сказала она и повернулась, чтобы уйти. Николь не могла удержаться от лучезарной улыбки. Ей было так приятно видеть его, чувствовать прекрасное, чистое тепло его взгляда, прикованного к ней. Как ужасно, что она все это чувствует. Как прекрасно! «Друг», – повторила она про себя, а вслух произнесла: – Я должна идти: у меня встреча через десять минут.

– Встреча? – Джеймс последовал за ней.

Николь отрицательно покачала головой. Он заколебался.

Джеймсу она казалась миражем, галлюцинацией. Он боялся, что эта женщина снова исчезнет. О, он хотел быть послушным на этот раз. По мере того как она удалялась, его охватывала паника.

Из-под зонтика, который она держала затянутой в перчатку рукой, Николь сделала еще один истинно французский жест – пожала плечами, как бы не в силах отменить назначенную встречу.

– Пожалуйста, – попросил Джеймс, – позвольте мне загладить мою грубость. – И, словно прекрасное решение пришло ему на ум, добавил: – Если не на обед, то, может быть, вы позволите пригласить вас на чай?

– Нет, – рассмеялась Николь, и от этого пьянящего звука томление разлилось по всему его телу.

Боже, как она привлекательна! Миниатюрная, как прелестный цветок, такая веселая, без тени меланхолии. Счастливая женщина, которая уходит от него, с каждой секундой отдаляясь все дальше и дальше.

– Тогда, может быть, легкий обед? – предложил он в шутку. Боже, как же удержать ее?!

– Нет.

– Утренний чай?

– Нет. – Она снова рассмеялась.

– Завтрак?

– Хорошо.

Джеймс вздрогнул, затем счастливо рассмеялся.

– Вы согласны? – переспросил он.

– Да. Я встречу вас в погребке Толли, напротив Кингс, завтра утром в семь.

У него не было лекций до полудня!

– В семь? – Завтрак у Толли, в толпе студентов, клацающих ложками, шуршащих газетами. – В семь утра?

– Разве ученые так рано не встают?

– Нет.

Она повела бровью, рассмеялась, открыто досаждая ему. Отворачиваясь, Николь произнесла:

– Хорошо, если вы не можете прийти…

– Нет, – улыбнулся он. Затем нахмурился и тут же улыбнулся снова: – Хорошо. Я буду там. – И решился спросить: – Где вы остановились в Кембридже? Я мог бы зайти за вами.

Почему, черт побери, она приехала сюда, и с кем она, очень хотелось бы знать. Что за друг у нее?

Но Николь только повела плечами.

– Я буду прогуливаться, – объяснила она. – Поэтому мы встретимся прямо у Толли в погребке. Вы знаете, где он находится?

– Да. Это тесное, крошечное и шумное заведение.

Прежде чем Джеймс смог предложить что-нибудь получше, Николь помахала рукой на прощание, повернулась и ушла. Так что погребок Толли остался неоспоримым местом их свидания.

Он смотрел, как она удаляется медленной походкой, как блестят ее волосы на солнце. Такие черные и блестящие Стокер видел только в Египте. Да, его миниатюрная Клеопатра обладала достаточным обаянием, чтобы заставить склониться перед собой народы, а заодно и их лучших сынов.

Стокер смотрел ей вслед. Он не мог оторвать взгляда. Ее платье было бледно-розовым – наподобие тех роз, что он видел у нее в доме, – скромное платье. Как только она отошла на почтительное расстояние, бледно-розовый цвет приобрел серебристый оттенок.

Джеймс провожал Николь взглядом, пока она шла по ярко-зеленой траве Джезуз-Грин. Но она не ускорила шаг, проходя вдали среди деревьев или переходя через улочку. Ему в голову пришла мысль, что он мог бы последовать за ней, – она его не увидит. Стокер знал здесь все закоулки. Он почти точно рассчитал, когда она выйдет на главную улицу. И, поколебавшись долю секунды, превратился в ученого, каковым и являлся. Ему нужно было получить как можно больше информации. Прежде всего ему хотелось узнать, что за встреча у нее назначена – он взглянул на часы – в половине четвертого дня во вторник?

Он двинулся. Как только Джеймс достиг границы парка, он сбросил выдававшую его мантию, скомкал ее и спрятал под пальто. Он стоял за деревьями, пока не увидел ее снова. Николь пересекла переулок, затем прошла через маленькую площадь и повернула на Бридж-стрит.

Она двигалась на достаточном расстоянии. Бридж-стрит перешла в Сент-Джонс (Джеймс прятался за зданиями, перебегая от одного к другому, как злодей из мелодрамы); Сент-Джонс-стрит перешла в Тринити, за поворотом открылась Кингс-Парад, центр города. Здесь Николь пересекла Маркет-сквер и подошла к чайной мисс Анабеллы, где, к великому удивлению и разочарованию Джеймса, ее ждал мужчина.

Это был высокий, худой, темноволосый молодой человек приятной наружности и очень хорошо одетый. На взгляд Джеймса, ему было около двадцати. Он приветствовал Николь с восторгом, заключив ее в объятия и поцеловав в щеку, после чего прижал к своей груди. Сердце Джеймса екнуло от непонятного чувства, как будто камешек упал в темный водоем, в который он и не думал нырять.

Николь вела себя с молодым человеком не так, как, к примеру, с Леванталем. Джеймс испытал огромное, просто невообразимое любопытство. Кто этот молодой человек? Кем он ей приходится? Кто эта загадочная женщина, которая, называя Джеймса слишком молодым, встречается с мужчиной намного моложе его самого? Вопросы сыпались как из рога изобилия, пока он разглядывал их обоих.

Джеймс слышал ее приглушенный смех. Она поглаживала руку молодого человека. Ее смех был более интимным, более свободным, чем когда она приветствовала его самого.

Джеймс ничем не мог себе помочь. Он ревновал. Отступив назад под арку, он наблюдал за парочкой с некоторого расстояния. Как легко и просто ревность вошла в его отношения с Николь Уайлд. Он должен был осознанно преодолеть это, нет, он должен ненавидеть себя за то, что делает выводы на основе скудных наблюдений. Этого нельзя больше допускать.

Не будь неистовым безумцем, она имеет право на теплое, дружеское общение и доверие.

Николь и ее молодой человек заказали чай и устроились на открытой веранде за маленьким столиком под зонтиком, в шаге от площади. Они не переставали болтать. Она похлопывала его по плечу, по руке. Молодой человек что-то достал из кармана и показал ей. Николь заинтересовалась этим, как если бы была его матерью.

Его мать. Джеймс нахмурился, прислонившись к каменной стене и подвергая сомнению свою гипотезу: молодой человек был ее сыном. Нет, ни одна сплетня не подтверждала наличие у нее отпрыска; сплетни касались лишь ее имени – Николь Уайлд. Кроме того, она должна была зачать его, когда сама была еще ребенком. Возможно, она поддерживала юношу деньгами или была другом его матери или отца.

Или – проклятые мысли! – возможно, это был другой принц, которому его друзья устроили любовное свидание. Одет он богато, держится уверенно, даже самоуверенно.

Джеймс мучился, глядя на них и предаваясь горестным размышлениям. В конечном счете он ушел, не получив ответов на свои вопросы. Его преследовали образы Николь Уайлд и ее спутника, легко и оживленно беседовавших друг с другом.