Текст книги "Спящая красавица"

Нет, она не хотела останавливаться. Стокер целовал ее с необычайной нежностью – молодой человек, чья жизнь складывалась настолько счастливо, что он даже не понимал, что некоторые чувства стоит сдерживать.

И что же она молчит, как идиотка! Вместо этого, когда Джеймс распахнул на ней пальто и откинул его и Николь почувствовала, как его руки заскользили по ее телу, она прошептала:

– О да, да.

Николь таяла в его руках. Джеймс завладел ее грудью и прильнул к губам. У него вырвался протяжный, низкий стон, когда он прижался к ее бедрам.

До чего приятное чувство! Руки Николь обвили шею Джеймса, пальцы скользнули вверх и вплелись в его волосы. Она притянула его голову к себе и приоткрыла губы. Ее язык быстро нашел его и поманил. И, приняв это приглашение, он ринулся вперед.

Его руки погладили бедра Николь, перешли на ягодицы и теснее прижали ее. Она почувствовала, какой твердый у него живот. Джеймс все плотнее прижимался к ней: прекрасное вечное соединение, от которого перехватывало дыхание.

Николь глухо вздохнула, когда его руки смяли подол ее платья и стали поднимать его. Под нижними юбками он нащупал край чулок, его пальцы скользнули между ее ногами, и Стокер застонал. Каменные своды отозвались протяжным эхом. Он наконец достиг желанной цели!

Николь тоже хотела Джеймса. Ей нужен был такой любовник – податливый и восторженный, готовый уступать и так простодушно желающий ее близости.

Николь расстегнула на нем рубашку и прикоснулась к его груди, где неожиданно нащупала жесткие волосы, свидетельствовавшие о зрелости мужчины. Это возбудило ее еще больше.

Он начал стаскивать с нее панталоны, стараясь высвободить их из-под корсета. При каждом прикосновении его пальцев ее тело вздрагивало.

Однако эти же прикосновения и вернули ее к действительности, а также собственные пальцы, нащупавшие золотую цепочку от его часов. Она мгновенно вспомнила, как он стоит у стойки у Толли и оглядывает все вокруг с достоинством молодого рыцаря королевы Виктории. Очаровательный принц, явившийся из волшебной сказки.

Но здесь не было принца.

– Прекратите. – Николь толкнула его в грудь.

И он не стал притворяться, что не слышит ее, или протестовать, или стараться потянуть время. Джеймс просто в тот же миг остановился и замер.

Именно она стала оправдываться:

– Вы… вы…

– Я обидел вас, – предположил он, откинув голову назад. – Я сожалею. Я никогда… никогда прежде не вел себя так с европейской женщиной, я думаю… я…

– Нет-нет. – От удивления Николь рассмеялась. – Вы не сделали ничего обидного. Вы только… только…

– Я – что?.. – Его молчание казалось ей обидным.

– Вы – любимец света. Я не могу, вы очень опасны для меня.

Она отодвинулась от Джеймса на расстояние вытянутой руки, и ее юбки упали. Она пыталась объяснить:

– Я правильно поступила много лет назад. Император никогда не приглашал меня во дворец, но я вела себя правильно. Париж отличался от теперешнего. Теперь все изменилось. И в Англии… позвольте объяснить… я хочу спокойствия. Я уже немолода. Я больше не переношу суеты.

– Вам только тридцать шесть.

– Тридцать семь, на прошлой неделе у меня был день рождения.

– Что же, поздравляю, – сказал Джеймс.

Он стоял тяжело дыша. Николь чувствовала, как бы обижен, но Джеймс больше не жаловался. Она осталась недовольна собой.

Что сказать? Что они больше не увидятся? Вместо этого Николь объявила громадной темной глыбе перед собой:

– Хорошо, мы нравимся друг другу. Но вы хотите принадлежать свету, вы должны принадлежать свету. Я же – нет. Джеймс, с вами я рискую окунуться в романтические бредни. Вы мне очень нравитесь. Но вы слишком импульсивны и беззащитны. И я не рискну встать вровень с вами. Я не так уж невинна…

– Я тоже далеко не невинен…

– Не так уж это замечательно. Я не позволю себе влюбиться в вас.

В этот момент ее слова эхом отозвались в их тусклом каменном убежище. Дождь не переставая хлестал на улице. Чуть мягче она добавила:

– Если бы это была просто любовная интрижка, Джеймс… – Поколебавшись, Николь закончила: – Надо признать, что я не настолько глупа, не настолько молода и неопытна, чтобы позволить себе связь с вами.

– Как вы предполагаете контролировать подобные вещи?

Она чуть заметно пожала одним плечиком.

– А если я не соглашусь с таким раскладом?

Николь до боли закусила губу. Затем рискнула:

– Я больше не увижу вас. Никогда.

Джеймс внезапно резко отстранился, явно раздосадованный. Нет, огорченный. И сказал:

– Вы единственный человек в Англии, с которым я смог поговорить с той поры, как вернулся. Действительно поговорить. Вы не сможете отнять этого у меня.

Джеймс тотчас же отступил. Николь была очарована, услышав в его голосе настойчивость.

– Нет, – пробормотала она. – Я не хочу. Пожалуйста…

Он сделал шаг к ней навстречу.

– Я… – попытался настаивать Джеймс. Он вздохнул, замотав головой из стороны в сторону. – В Африке, – пробормотал он, – я понял всю прелесть подчинения сексуальным порывам. Здесь при взгляде на женщину я чувствую себя животным. Зрелые мужчины говорят о «низменных потребностях». Низменных! Как будто стремление к слиянию с женщиной для мужчины – желание извращенца, как будто это что-то постыдное. Но я не прав. – Он запустил пальцы в волосы и провел рукой. – Или это не так?

Он помолчал.

– Честно говоря, я больше ничего не понимаю.

Николь рассмеялась:

– Конечно, это не так. Африка вас изменила. Да это и неудивительно. Думаю, что она изменяла всех, кто туда попадал. Вы переживете это, приспособитесь.

Джеймс дважды или трижды с трудом глубоко вздохнул, затем протянул свою руку.

– Николь, честно… – Он никак не мог выразить свою мольбу словами. Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем просто сказал: – Мне нужен друг. – И рассмеялся. – Мне нужна и любовница. Но друг… Мне нужен больше друг, который понимал бы меня.

Джеймс хмуро улыбнулся и протянул к ней руки.

– Вы, – сказал он.

Сожаление захлестнуло Николь.

– Да, – ответила она.

Они покинули свое убежище и вышли из сумрака на тусклый свет дождливого дня. Николь с Джеймсом сели на сухой выступ портала и стали смотреть на дождь. Она сделала именно то, что необходимо было сделать для того, чтобы их взаимоотношения могли спокойно развиваться, – она сделала вид, будто ничего не произошло, что они и не пытались стать любовниками. Джеймс, казалось, усердно поддерживал ее ложь, так как она настаивала на этом.

Время тянулось медленно. Они разговаривали большей частью об университете, шутили о декане, которого оба хорошо знали, и о вице-президенте, слишком расположенном к аббату Суонсбриджу. Они шутили о случайных знакомых, но в основном с гордостью говорили об университете. Джеймс любил его. И Николь радовалась, что ее сын поступил туда. У Дэвида не было подготовки, традиционной для английских школ, так как в основном образование он получал в Италии.

Как только дождь начал стихать, Джеймс спросил:

– А кто отец Дэвида? Что с ним стало? Почему вы растили Дэвида одна?

Николь еще не готова была ответить на эти вопросы. Она не привыкла обсуждать с кем-либо подробности своей жизни. Поэтому в первый момент решила солгать, заверив, что отцом Дэвида был Хорас Уайлд, как и записано в официальных бумагах. Но после некоторого размышления Николь решилась слегка приоткрыть завесу тайны:

– Отец Дэвида был… – она попыталась найти правильное определение, – человеком с положением и перед ним открывались широкие перспективы. Он боялся, что наша связь опорочит его в глазах общества.

Она замолчала.

– Хотя, по совести говоря, он старался. Его жизнь была… сложной. Я не знаю, что еще добавить. Он не мог официально признать Дэвида, несмотря на все его чувства. Я позволила ему исчезнуть из нашей жизни. Если бы я настаивала, то сильно навредила бы ему. У меня хватило совести, чтобы не разрушать жизнь отца своего ребенка.

– Он отказался от вас?

– Почти, он до сих пор борется с этим.

Когда дождь наконец прекратился, Николь с удивлением обнаружила, что день клонится к закату.

– Мы так долго беседовали, – сказал Джеймс, бросая камни в лужу.

– Это ваша вина: с вами так приятно разговаривать.

– Не всегда. Только если мне интересно.

Джеймс посмотрел на нее. Сияя улыбкой, он произнес:

– Нет, вы – чудо! Как долго вы собираетесь пробыть в Кембридже?

Она слегка пожала плечами:

– Пока дом не приведут в порядок после нашествия пчел.

– Хорошо.

– По правде говоря, – Николь сделала движение, собираясь встать, – мне надо идти.

Стокер быстро вскочил и предложил ей руку:

– Вы абсолютно правы. Я должен пойти назначить новое время для моей лекции. – И почти без паузы, словно продолжая разговор, спросил: – Завтра обед?

Она вскинула на него глаза, возвращая ему пальто:

– Что?

– Обед. Вы пообедаете со мной завтра? – Джеймс взял свое пальто, накинул его, скользнул в рукава. – Пчелы дали нам некоторое время, вы же понимаете. Мы должны этим воспользоваться.

– Нет, – ответила Николь, хотя надо было бы добавить: «Не глупите». Она огляделась, ища свой зонт.

– Он там.

– Что?

– Ваш зонт. Он там, у двери.

– А-а… – Она пошла за зонтом.

У нее за спиной Джеймс сказал:

– Значит, завтра – завтрак, – так, словно они уже все решили, – в семь часов?

Николь остановилась. Как идиотка она повторила:

– У Толли? Завтра в семь? Снова?

– Прекрасно, – ответил Джеймс и шагнул на мокрую траву, бросив на ходу: – Увидимся.

Джеймс Стокер скрылся, прежде чем Николь собралась объяснить ему, что несогласна.

Глава 11

Неделей позже Джеймс Стокер стоял посреди своей обширной лаборатории – самой большой из шести в Каннингемском лабораторном корпусе по Фэйрфилд-стрит. В ней царил ужасающий беспорядок. Оглядев комнату, он откинул волосы назад и спросил своего ассистента:

– Сэм, есть ли способ придать лаборатории менее плачевный вид?

Этот вопрос был вызван тем, что через час с небольшим Николь Уайлд должна была переступить порог этой комнаты.

Сэм безнадежно покачал головой. Единственное, что еще можно было предпринять, так это расчистить стул, чтобы было куда посадить гостью. Все остальное было совершенно безнадежно.

Весь пол по углам был завален книгами, журналами, дневниками, погребенными под картами, скрученными, сложенными и свернутыми. Кипы их в изобилии возвышались, как высокие и не очень острова посреди непролазных дебрей полевого снаряжения, требующего чистки и починки: бухты веревок, заплечные ремни, костыли, тесаки, топоры, молотки, старый компас в потертом кожаном чехле и потрепанный секстант без линз.

Середину лаборатории занимали столы, уставленные инструментами: несколько новых сверкающих микроскопов – за одним из которых сидел и работал Сэм. Картотеки, крошечные кирки, долото, штативы, химические препараты. Образцы пород, калиброванные по шкале от самого мягкого – гипса – до алмаза. На этих столах было представлено лучшее и самое современное лабораторное оборудование.

Остальное пространство комнаты не выдерживало сравнения, по мнению Джеймса, со всеми теми сокровищами, которые он добыл, взбираясь на горы и исходив многие мили: дубовый кабинет с несметным количеством маленьких ящичков, который располагался вдоль длинной стены лаборатории – наиболее опрятная часть комнаты, – в которых были помещены десятки тысяч образцов пород, или камней, на взгляд непосвященного человека.

Для Джеймса, однако, эти обломки окаменелых деревьев, ископаемые, кремень или кварц были настолько индивидуальны, что язык не поворачивался назвать их камнями. Для него они имели такое же своеобразие, как и лицо человека. Там были срезы осадочных пород со скалы Атулла – удивительная связь тысячелетий. Или гранит с чудесными белыми слюдяными вкраплениями. То были частички Земли – планеты, по которой он ступал, каждая из которых отличалась от других по своему происхождению. Он знал их, как знал людей.

Джеймс собирал образцы пород с детства, он едва ли мог вспомнить, когда началось его увлечение. По рассказам матери, ей приходилось вынимать камешки у него изо рта, чтобы он не проглотил их. Джеймс собирал красивые камни, которые предлагал ему Филипп Данн. Филипп сам был геологом, и очень удачливым, и часто приглашал к себе домой молодого Джеймса, делая это тайком от его родителей (семья кучера и местной молочницы). Джеймс был ближайшим другом Филиппа, у которого не было сына, а были только четыре дочери, на одной из которых Филипп в шутку предлагал Джеймсу жениться. (Но совсем не в шутку Джеймс представлял себе, как в один прекрасный день женится на второй дочери, Вивиан. Она была прелестной, яркой, добросердечной и меньше остальных походила на мать).

Джеймс не мог равнодушно пройти мимо микроскопа. Он наклонился над ним, чтобы разглядеть срез породы толщиной с бумажный лист, взял из рук Сэма карандаш и добавил кое-что от себя в его записи. Он развернул стул и сел на него. Необычный проект был в момент составлен, а в следующий уже отложен. Джеймс не мог объяснить это иначе, как сказав, что он был частью того, что находилось у него за спиной из конца в конец лаборатории, от пола до потолка, от стены до стены, на стеллаже в десять футов: сундуки и корзины для багажа, которые он привез с собой из Африки. В них было собрано все: образцы почвы, записки, дневники, геологические пробы, данные по всей его экспедиции. Работа ста сорока восьми человек. Эти предметы пережили тех, чьи руки держали их, поднимали, маркировали, осторожно заворачивали, укладывали в корзины и заносили в журнал.

Если Джеймсу приходилось открывать корзины, то он долго не решался прикоснуться к этим вещам. Он думал о тех, кто уже умер. Его друзья, помощники. Он видел в этих камнях их лица, узнавал их почерк в журналах. Боль пронзала его каждый раз. Это беспокойство, как он считал, было причиной, из-за которой он запаздывал с проектом.

Проект, по сути дела, был грандиозный: начать предстояло с создания карт. Микроскопические исследования и химический анализ привезенных образцов должны были прояснить картину Африки в том виде, в каком еще никто этого не делал. Если бы ему удалось собрать все данные воедино, он сделал бы геохимические карты распределения каждого химического элемента и геофизические карты. Он со своей командой собирался описать систему грунтовых вод. Сделать сейсмологические карты. Короче говоря, данные и образцы, как следует упорядоченные, имели для Джеймса куда большее значение, нежели все золото мира.

Он только приступил к работе. Месяц прошел, а еще ничего не сделано.

– Могу я войти?

Джеймс поднял голову и почувствовал замешательство. Николь. Он посмотрел на часы. Она опоздала на несколько минут. Как незаметно пробежало время! Он улыбнулся и встал со стула. Ее взгляд светился уже знакомой ему радостью.

С того памятного дождливого дня прошло больше недели. Они с Николь встречались каждый день за завтраком. Дважды они обедали и один раз пили вместе чай. И каждый раз это было приятным и ярким событием. Не стоило и думать, что после дневного чая он будет изгнан из ее жизни. Она согласилась на обед, согласилась идти с ним куда угодно после наступления сумерек или даже на загородную прогулку, которая могла продлиться до заката. Они стали друзьями.

Днем его триумфа был тот день, когда она пришла в его геологическую лабораторию. Здание колледжа было постоянно открыто для посетителей во время семестра.

– Что же, – сказал он. – Похоже, вам самой удалось добраться сюда.

– Я сказала, что вы ждете меня, чтобы провести эксперимент.

– Вот как? – прищурился он.

– Я шучу. Никто меня не останавливал, – рассмеялась Николь. – Я просто сказала, что работаю здесь, и прошла.

Нет, она была не отсюда, она вообще была не из этой жизни. Красивая, воспитанная женщина прогуливалась среди его столов с оборудованием и образцами. В руке у нее был какой-то сверток, что-то длинное, как зонт, и перевязанное лентой.

– Что это?

– Ничего, – улыбнулась Николь. – Я покажу вам позже.

Стокеру не надоедало смотреть на нее, на ее фигуру, походку с легким покачиванием бедер, ему нравился ее парижский шик – розовато-лиловый шелк сегодня был отделан серебристым бархатом, сплетенным там и тут в небольшие розетки. Еще больше роз украшало ее маленькую модную шляпку, возвышавшуюся на черном шиньоне. Вуаль на шляпке была достаточно длинной, так что из-под нее выглядывали только глаза – темные, с накрашенными ресницами. Джеймс не мог отвести от нее взгляда.

Она взяла со стола обрезок тростника с вырезанными в нем дырочками.

– Что это? – спросила Николь.

– А-а, – Джеймс сделал движение, чтобы приблизиться к ней, – это флейта для носа. Как она здесь оказалась?

– Для носа? – Глаза Николь округлились.

– Да, – ответил Джеймс, приложил флейту к носу и подул в нее.

Флейта слабо загудела. Этот звук нельзя было назвать музыкой.

– Мой африканский друг умеет красиво играть на ней, – сказал он, – умело выдувая воздух своим мощным носом.

Они вдвоем держали этот инструмент в руках. Николь смеялась и озадаченно разглядывала инструмент, не зная, что с ним делать.

Джеймс указал на сверток, который она держала под мышкой, и спросил:

– А это что?

– Мои рисунки. Я принесла показать их вам, как и обещала. Давайте посмотрим.

– Ваши рисунки?

– Иллюстрации для журналов и книг. Не очень профессиональное, но приятное занятие. А ваша лаборатория, доктор Стокер? Вы покажете мне ее или нет?

Джеймс провел ее по своей захламленной лаборатории, затем показал другие помещения в здании. Николь была внимательна – нет, скорее, взволнованна. Она старалась скрыть это, но изумленный взгляд выдавал ее. Она слегка растерялась, оказавшись перед книжными полками в геологической лаборатории, и спросила:

– Все эти книги по геологии?

Николь читала. Где это повариха выучилась читать по-французски, по-английски и по-итальянски? Она также, что удивительно, знала кое-кого в университете. К примеру, Сэма. Они обменялись приветствиями так, словно были давно знакомы: без особого энтузиазма, но с соответствующим уважением и признательностью. Кроме того, она знала некоторых преподавателей по химии и старого геолога-петрографа. Джеймс никак не мог представить, где и как они могли познакомиться. С его стороны подобные догадки были невежливы и неблагоразумны.

Из лаборатории они вместе вышли в город, где, переходя из магазина в магазин, купили все необходимое для обеда на воздухе – хлеб в его любимой пекарне, сыр, который фермер ежедневно доставлял местному лавочнику, полбутылки французского вина (Николь сама выбрала) и яблоки на уличном лотке. Они взяли все это в Бакс, где решили пообедать, сидя на поросшем травой берегу Кема. Джеймс сбросил свое пальто и положил позади себя, наслаждаясь восхитительным весенним теплом и наблюдая, как Николь распаковывает свои рисунки.

– Ну вот, – сказала она, развернув сверток.

В нем оказалось множество карандашных рисунков. Талантливо выполненные изображения людей и предметов поражали причудливыми завитками. Волосы женщины, изображенной на картинке, спадали ниже ее ног и заполняли весь лист. На мужчинах были изображены шляпы, украшенные плюмажем, перья на которых были детально выписаны; зритель мог видеть также бороды пэров, что вились, как виноградные лозы.

Джеймс приподнялся и, облокотившись, смотрел на эскизы, которые Николь показывала ему один за другим. Ее рисунки поразили его. Они были более чем необычны.

– Я привыкла рисовать для Дэвида, когда тот был еще маленьким, – объяснила Николь, доставая чистый лист. – В прошлом году он уговорил меня отнести несколько эскизов издателю. Я согласилась, и мои рисунки вошли в книгу французских сказок, которая вышла в печати несколько месяцев назад. Сейчас лондонский издатель попросил меня сделать несколько иллюстраций к новому английскому переводу «Спящей красавицы».

Она смущенно рассмеялась. Николь начала рисовать и вскоре погрузилась в это занятие.

Джеймс был немного озадачен и в то же время чувствовал себя как-то глупо. Он и не подозревал, что у этой женщины может быть подобный талант.

– Спящая красавица, – проговорил он. – Она ведь также была наделена всевозможными талантами?

Николь бросила на него скептический взгляд, продолжая работать: нанося карандашом на лист мелкие штрихи.

– В различных версиях этой сказки у нее различные достоинства.

– Какие же это?

– Красота, конечно же.

Николь нарисовала несколько длинных линий, которые удивительным образом сошлись в крепостную стену замка.

– Ум, остроумие, грация, богатство…

Николь чуть откинулась назад и расхохоталась.

– Нет.

Они улыбались друг другу. Джеймс лег, закинув руки за голову.

– Очарование, – добавил он, – бездна очарования, конечно же.

Она приподняла бровь, печально улыбнувшись.

Джеймс наклонил голову, ему нравилось дразнить ее.

– И манеры, и самые прекрасные темные глаза, какие я когда-либо видел. Я думаю, вам следует нарисовать ее большие темные глаза с густыми ресницами, которые почти ложатся на щеки.

Николь прищелкнула языком, покачала головой, затем вернулась к своему рисунку.

Удивительно, когда она несколькими минутами позже показала ему свой рисунок, то на нем был изображен он сам – с длинными волосами, в плоской бархатной шляпе времен Тюдоров, украшенной горностаевыми хвостами.

– О, великолепно! – Джеймс рассмеялся. – Туш!

– Нет-нет. – Она погрозила ему карандашом. – Это очень хорошая идея. Мистер Пиз пожелал, чтобы мои герои и замки выглядели более английскими. Итак, вы решили одну проблему. Теперь мне бы следовало переделать в замках французские зубчатые стены.

Как оказалось, ее замки действительно были слишком пышными. Каждый из них вздымался над лесом и был окружен башнями в изящных завитках и зубцах. Джеймс сел и стал смотреть через ее плечо. В конце концов он не сдержался. Он отобрал у нее папку с листами. Она была талантлива, более чем талантлива. И отчего-то это раздражало его.

Как смел кто-то отделаться от нее, как от игрушки?

Они упаковали ее рисунки, прикончили свои припасы и осушили бутылку, так как она упомянула, что должна прямо с пикника пойти на встречу с Дэвидом. Они снова договорились встретиться в Гранчестере за чаем. Джеймс предложил перевезти ее на лодке. Он не делал ничего подобного уже несколько лет, но эта идея привлекала его больше, чем просто сказать «до свидания».

* * *

Поэтому некоторое время спустя они с Николь плыли по Кему. Джеймс снял свой жилет – тот лежал вместе со сброшенным пальто на дне лодки – и, стоя с засученными рукавами, работал шестом. Николь сидела лицом к нему, опершись спиной о борт. Ее пальцы то скользили по воде, то легкими щелчками разбрызгивали воду, пугая уток.

Николь была восхитительна. Солнце ярко светило. Она могла открыть свой зонт, но оставила его лежать на дне лодки. Сняв шляпу, она положила ее на колени поверх папки с рисунками, чтобы сохранить их сухими. Затем расстегнула рукава и закатала их повыше. Ему очень захотелось вытащить все шпильки из ее волос, чтобы они рассыпались по плечам. Николь откинула голову, и в ее волосах заиграло солнце.

– Расскажите мне о том, как взошла звезда вашей славы, – попросила она, пока Джеймс отталкивался шестом от дна реки. – Дэвид говорит, что вы написали нечто, сделавшее вас очень популярным в Лондоне, к чему здесь, однако, отнеслись с большой подозрительностью.

Джеймс удивленно фыркнул.

– Я написал немало, надо вам сказать. Я очень уважаемый школяр, – шутливо ответил Джеймс, хотя прекрасно знал, что же на самом деле интересует Николь. – Когда мне исполнилось двадцать три года, я написал серьезную книгу по геологии Англии «Земля под ногами англичанина в иллюстрациях».

Он вскинул шест, затем снова погрузил его в воду.

– Книга стала популярной среди читателей. – Джеймса распирало от гордости, и он добавил: – Я получил приз еще за одну свою работу. Передовая публика, среди которой были и очень влиятельные, богатые люди, отметила меня. Мне предоставили стипендию и пожаловали награду. Еще до Африки меня сажали рядом с видными попечителями на обедах и званых вечерах в Кембридже. – Джеймс пожал плечами. – Я не уверен, но мне кажется, что я обладаю каким-то талантом добывать деньги.

Николь подняла голову и взглянула на него, прищурившись, – их лодка немного развернулась на запад, так что солнце теперь светило ей в лицо.

– Да, – согласилась она, – талантом упорного труда, талантом рисковать. Дэвид упоминал, что вы рассказывали о вашей известности в благотворительных обществах и о собственном влиянии на всякого, кто связан с вами, включая вице-президента.

– Что же! – Джеймс фыркнул. Старина Дэвид! Молодой человек нравился ему все больше и больше. Он не знал, что и говорить.

Николь снова посмотрела на него из-под руки, которой загораживалась от солнца, и спросила:

– Что вы думаете о вице-президенте?

– О Филиппе Данне?

Она кивнула.

Вместо ответа Джеймс задал вопрос ей:

– Вы знакомы с Филиппом Данном?

Она, как всегда, чуть пожала плечами.

– Все знают виконта Данна, – ответила Николь.

Он был пэром Англии.

И конечно, она слышала о нем.

– Что ж, – начал Джеймс, – я думаю, что знаю Филиппа. Он не идеален, но находчив и трезво мыслит. – И тотчас же спросил: – А Найджел Азерс? Вы знакомы с епископом Суонсбриджским?

Николь продолжала улыбаться ему из-под руки, спокойно и открыто. Даже не вздрогнула, ответив утвердительно на его вопрос.

Да, Джеймс мечтал, что с такой же прямотой она расскажет ему, что епископ вынужден скрывать, – о его пристрастиях, недостатках, мыслях, если она знает.

Но ее губы остались плотно сжатыми. Он продолжил:

– Я думаю – епископ создает трудности для Данна, хотя Филипп ничего конкретного не говорил. Он только заметил как-то: «Продолжай свою работу». Но Азерс несколько раз вмешивался в мои отношения с благотворительным обществом. Я точно не знаю, чего он хочет. – Джеймс ждал, что Николь поможет ему разобраться. – У вас есть какие-нибудь мысли по этому поводу?

Она посмотрела на него из-под руки:

– Вы хотите узнать, говорил ли Найджел со мной об этом?

– Я так откровенен?

– Да.

– Вы мне что-нибудь расскажете?

– Что именно вам рассказать?

– Говорил ли Азерс что-нибудь? О чем он думает?

Наступила долгая пауза. Затем она сказала:

– Нет. Я ничего бы вам не сказала, если бы знала.

Он нахмурился и, продолжая работать шестом, пробурчал:

– Хороший же вы друг, нечего сказать.

– Не сердитесь. Вы сами доверили мне такие вещи, которые вряд ли хотели бы довести до сведения третьих лиц. Не убеждает ли вас это относительно того, что я буду держать язык за зубами?

Да, конечно. Джеймс именно так и считал, но тем не менее ответил:

– Нет. – Он улыбнулся с мальчишеским очарованием, как надеялся. – Я рассчитываю, что вы будете хранить мои секреты и в то же время посвящать меня в чужие.

Николь рассмеялась, расценив его слова как шутку, хотя он говорил довольно серьезно. Джеймс вдруг подумал, что ему в конечном счете нравится ее скрытность. Это означало, что он может не беспокоиться и беседовать с ней свободно.

– У Найджела прямо противоположное мнение относительно английского права на все и вся в Африке. Включая живых людей. А золото, которое я привез королеве, он никак не может выпустить из рук.

Они плыли по излучине реки под деревьями. Джеймсу приходилось постоянно наклоняться, поэтому он пустил лодку по течению.

Николь заметила:

– Я видела его. Слишком много золота, сказала бы я.

– Да, когда люди смотрят на него, то говорят: «Удивительно, как его много». Я чувствую, что рано или поздно мне придется ответить Азерсу и другим, откуда это золото, где живут вакуа.

– Думаю, вы не смогли бы выбраться оттуда без туземцев.

– Совершенно верно, – ответил он.

Некоторое время они плыли молча. Затем Николь проговорила:

– Вы поделитесь? – На ее лице появилось забавное выражение.

Низкие ветви нависли прямо над ними. Джеймс схватился за них, чтобы с их помощью остановить лодку. Он оперся на свой шест и, посмотрев на Николь, сказал:

– Когда я пришел в сознание после нескольких недель болезни, то обнаружил, что мои часы остановились.

Она смотрела на него из-под веток, бросавших тень на ее лицо. Джеймс заметил только вежливый интерес, но не увидел понимания.

Он объяснил:

– Я не мог вычислить, на какой долготе я нахожусь. – Он рассмеялся и затем добавил: – А зеркало, объектив и прочие детали от моего секстанта, как и детали от нового теодолита, висели в ушах, на шеях и поясах туземцев. Я лишился возможности ориентироваться.

После минутных раздумий Николь сказала то, что, по мнению Джеймса, мог подумать любой:

– Но у вас должно было быть какое-то представление о том, где вы находились.

– Да. Где-то в Центральной Африке. – Он фыркнул. – Если честно, я потерялся и за всю жизнь не смог бы вычислить место пребывания. – Джеймс вздохнул и продолжил: – Позже я вспомнил о небе.

– О небе?

– О звездах. Ночное небо часто бывало чистым. Оно было необычайно красивым. – Он посмотрел на Николь, ожидавшую продолжения. – Меня сейчас осенило. Есть книги, в которые я могу заглянуть…

– Вы могли бы определить, где находились?

– Нет, – Джеймс почувствовал, как залился румянцем смущения: его лицо горело, – я только предполагаю, что смогу.

– Вы же знаете! – настаивала Николь. Она восхищенно рассмеялась. – Вы узнали широту по звездам и смогли вычислить остальное.

Очевидно, было легче ввести в заблуждение себя, чем ее. Как он понял, женщины более восприимчивы. Вместо тревоги Джеймс почувствовал облегчение. Боже, она поняла. Хоть кто-то понял. Он мог теперь говорить об этом с кем-то, кому доверял. Стокер думал, что должен знать, где живут вакуа.

Она немедленно перешла от своего умозаключения к вопросу:

– Почему вы не рассказали об этом?

– Потому что верил, что племя, спасшее меня, обитало неподалеку от того места, где мы собирали образцы.

– И что?

– А что вы знаете о поисках алмазов в Африке?

Николь была сбита с толку его вопросом.

– Я знаю, что несколько огромных алмазов были найдены в Африке. Один – «Звезда Южной Африки», по-моему, весом больше…

– Восьмидесяти трех с половиной каратов. Граф Дадли заплатил за него двадцать пять тысяч фунтов стерлингов.

– Так много?

– Конечно. И среди речных старателей, и тех, кто копается в земле в Южной Африке, сотни тысяч европейцев. Они добывают из ее недр алмазы. Я видел шурфы в земле. Это целые пещеры. Лошади вытаскивают породу в корзинах, а сами копи затянуты таким количеством веревок, что смотрятся как гигантская паутина. А сейчас поговаривают о паровых машинах, которые заменят там лошадей. И что вы думаете, как сказывается такое вторжение на туземные племена?

Николь нахмурилась. Она моментально поняла, что самые худшие его опасения могут оправдаться. И поняла всю сложность проблемы, перед которой он теперь стоял.

– Вы нашли золото, – сказала Николь, – но боитесь рассказать кому-нибудь об этом. – Помолчав, она добавила: – И что вы намереваетесь делать?