Текст книги "Наследство"

Лежа рядом с ней, Карриер нежно гладил ее тело, для Лоры его прикосновения были подобны разрядам электрического тока. Его пальцы дотронулись до небольшого треугольника каштановых волосков между ее ног и начали исследовать ее темный, влажный центр, войдя глубоко внутрь; он опять начал целовать ее груди, языком лаская ее твердые напряженные соски. Дыхание Лоры стало прерывистым, она почти стонала. Она хотела, чтобы он вошел в нее, но он все еще оттягивал этот момент.

Его пальцы, губы владели ею, разжигая еще сильнее пламя, пожирающее ее, пока она не почувствовала такое сильное желание, что оно затмило собой все на свете. И тогда он приподнялся и лег на нее. Лора ощутила чудесное тепло его тяжелого тела на себе. Она приподняла бедра и двинулась ему навстречу, чтобы скорее почувствовать его в себе. Движения его были уверенными, именно его уверенность все больше и больше становилась нужной ей. Ее тело двигалось в ритме с его телом, она полностью отдалась любви. Лишь на мгновение она удивилась про себя, что могла так долго обходиться без этого, а потом перестала думать вообще. Она только чувствовала. Ее тело вернулось к жизни.

Большую часть выходных они провели в постели. Но они выходили и прогуляться, когда прекратился дождь, обследуя город, в котором жил Карриер и который настолько сильно отличался от того, в котором выросла Лора, что можно было подумать, он находился на другой планете. Его автомобиль неотступно следовал за ними, когда они гуляли; он ожидал их у входа в магазины, галереи и рестораны на случай, если они захотят добраться до следующей своей цели на нем. Они заходили в шикарные магазины, размером меньше, чем старая квартира Лоры, которую она снимала когда-то, но где цена за одно платье была больше, чем годовая плата за ее квартиру. А в салонах картины продавали за такие деньги, какие Бену было не собрать за многие годы воровства.

Но все это было сейчас далеко. Куда бы Карриер и Лора ни заходили, их везде обслуживали с подчеркнутой любезностью, если не сказать, раболепием. Нью-Йорк превратился в кладезь сокровищ, где красотой можно было не только любоваться, но и потрогать руками, а иногда и купить – например, Карриер убедил ее позволить ему купить ей пару кожаных перчаток с перламутровыми пуговицами – не испытывая при этом ни страха, ни вины, ни опасности.

– А сейчас, – сказал он в воскресенье днем, когда они сидели у него в кабинете за два часа до вылета самолета Лоры в Берлингтон. Снова пошел дождь, и в комнате зажгли камин. Они сидели в глубоких креслах около камина, на столике между ними стояла бутылка шерри, а на тарелке лежали булочки с изюмом. – Ну, теперь давай послушаем, что ты там хотела рассказать. Я готов ко всему. Я тебе уже сказал, что значат для меня эти выходные?

– Да.

Она рассеянно улыбнулась, решая, с чего ей начать.

– Эти дни были прекрасными. Гораздо лучше, чем…

– Чем ты предполагала, – закончил он за нее, когда она запнулась. – Итак, кто он?

– Поль Дженсен. – В комнате Карриера это имя ей самой показалось странным. – Внучатый племянник Оуэна Сэлинджера.

Брови Карриера взметнулись вверх.

– Ты ведь знала всю семью.

Лора уже хотела продолжать свой рассказ, но смысл его слов дошел до нее, и она с удивлением взглянула на него:

– Так ты все знаешь об этом? Ты с самого начала все знал и ничего мне не сказал!

– Не я должен был говорить. Это – твое личное дело, и я знал, что рано или поздно ты сама мне расскажешь, когда будешь готова это сделать. Дорогая… – он наклонился к ней и взял за руку. – У меня во всех городах есть люди, которые получают деньги за то, чтобы держать меня в курсе финансовых дел всех крупных корпораций. Я никак не мог не слышать о суде. И кроме того, он состоялся в июле, именно тогда я встретил тебя. У тебя был такой несчастный вид, что ты едва обратила на меня внимание. Одного этого было достаточно, чтобы я навел о тебе справки.

Лора слабо улыбнулась:

– Я всегда знала, что ты важная фигура. Я просто забыла об этом. Ты повел себя как влюбленный, и я перестала воспринимать тебя как человека с мировой репутацией.

– Так и должно было случиться. Я не хотел, чтобы ты ложилась в постель с моей репутацией. Но ты могла предположить, что о том суде писали бостонские газеты и многие другие, особенно в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.

– Мне не хотелось думать об этом.

Она убрала свою руку и откинулась назад:

– Я заставила себя думать, что никто ничего не знает. В «Дарнтоне» не было разговоров о суде. Он налил шерри в их бокалы:

– Расскажи мне об этом.

– Ты же все знаешь сам.

– Я хочу услышать от тебя. Начни с Нью-Йорка. Ты действительно воровала?

Лора покраснела. Она впервые пожалела о своем решении быть с ним откровенной.

– Да.

– И ты хорошо это умела? Она невольно хихикнула:

– Не очень хорошо, раз меня арестовали. Но я не воровала у Сэлинджеров.

Она не стала останавливаться на годах, проведенных в Нью-Йорке, а сразу начала рассказывать ему о том, как полюбила семью Сэлинджеров – о том, что обрела там дом и людей, которых считала почти родными, о покое и мечтах о будущем. Она рассказала ему об Оуэне и их совместных планах относительно его отелей, о его смерти и о том, что после чтения завещания был суд.

Но Карриер был человеком, который обращал внимание не только на то, что люди не договаривали, но и на то, что говорили. Поэтому он спросил:

– Прежде всего, что привело тебя к Сэлинджерам?

На суде никто не спрашивал ее об этом. Роллинз объяснил тогда Лоре, почему Феликс хотел, чтобы все узнали о ее прошлом. Это было важно, чтобы подорвать веру в ее слова. Но они не могли доказать, что более раннее ограбление было делом ее рук, поэтому они не стали поднимать этот вопрос. Но Карриер, который ничего не пропускал, задал его.

– Мы хотели ограбить их, – не дрогнув, ответила Лора. – Но мы не стали этого делать, мы просто не смогли. Они так хорошо к нам относились, что стали для нас дороги.

– Но почему Сэлинджеры? Почему вы не выбрали кого-то еще?

Лора решила идти до конца:

– Потому что туда послал нас мой старший брат, Карриер внимательно посмотрел на нее:

– Ты не упоминала о нем на суде.

– Он не имел никакого отношения к завещанию Оуэна, а мы не хотели, чтобы они узнали о нем. Мы держали это в тайне все годы, когда жили с ними под одной крышей.

– Где он сейчас?

– В Европе, он живет там уже несколько лет. Карриер задумчиво разглядывал ее:

– Он мог не иметь никакого отношения к завещанию, но к обвинениям Феликса он имел прямое отношение Лора выдержала его взгляд:

– Из тебя получился бы прокурор покруче Карвера Чейна. Да, ты прав, он имел к этому непосредственное отношение. В то лето, через пару месяцев после того, как мы туда попали, он обокрал Сэлинджеров именно так, как мы планировали раньше. Я просила его не делать этого, но он не послушал меня. Когда оглашали завещание, Феликс обвинил нас с братом в краже и сказал, что мы остались в их доме, чтобы ограбить снова, на этот раз заставив Оуэна изменить свое завещание.

– Вся семья поверила ему. И они заставили тебя уйти, а потом забрали у тебя то, что оставил тебе Оуэн. Она смотрела на пламя. Ее лицо было каменным.

– А твой брат сбежал в Европу. После этого ты видела его?

– Нет.

– Скучала по нему?

– Скучала, – тихо ответила она, помедлив. Она обернулась к Карриеру и рассказала ему, как Бен заботился о них с братом.

– Мне очень хотелось увидеть его, но с каждым днем я отчетливее понимала, что нам будет тяжело встретиться. Я была обижена и сердилась на него. Я ведь стала как бы частью семьи Сэлинджеров, а он предупреждал меня, что они вышвырнут меня при первой возможности. Так случилось, что теперь нам будет трудно вновь почувствовать себя братом и сестрой.

– Я возьму тебя в Европу, – сказал Карриер. – Вы устроите грандиозную встречу и забудете прошлое. Она улыбнулась:

– Спасибо, Уэс, это было бы чудесно. Мне бы хотелось побывать как-нибудь в Европе, хотя я не уверена, что такая встреча может состояться… Но сначала мы должны купить отель. Если, конечно, ты до сих пор доверяешь мне…

Он поднялся, подошел к ее креслу и помог ей встать на ноги.

– Я верю в тебя. Я доверяю тебе. Мы получим обратно твои отели у этого подонка, а потом…

Он поцеловал ее с той же страстью, с какой целовал все эти дни, убеждая, что действительно говорил искренне: он верил ей. И Лора ответила ему с не меньшей страстью. Потом она с трудом отстранилась от него.

– Уэс, мне надо успеть на самолет.

– Я отвезу тебя на своем. – Его голос сел. – Ты хотела приехать сюда сама, но позволь мне самому отвезти тебя обратно.

Она недолго колебалась.

– С большим удовольствием, – сказала она, и они снова поцеловались. Когда он прижал ее к себе, Лора поняла, что впервые за многие годы может ничего не скрывать. Она могла говорить что думает и чувствует. Никогда больше ей не придется пробираться по минным полям собственной лжи. Ее охватила благодарность к Карриеру, но это была другая благодарность, настоящая, несравнимая с тем чувством благодарности, которое она испытывала к нему за то, что он помог ей с отелем. То, что она испытывала к нему сейчас, можно было принять за любовь. Но об этом она еще не хотела думать: слишком рано задумываться над этим. Достаточно было просто дать волю своим чувствам, ожить и душой и телом, наслаждаться им, как он наслаждался ею. В самый последний момент, пока она могла еще думать ясно, прежде чем раствориться в ласках его рук и губ и слиться с ним в одно целое, ее пронзила восторженная, радостная мысль: она наконец освободилась от своего прошлого.

ГЛАВА 16

После того как Эллисон и Патриция обошли квартиру один раз, они вновь прошлись по ней следом за домовладельцем, который зажигал свет в комнатах в этот дождливый октябрьский день. Квартира располагалась на третьем этаже высокого, узкого дома на Принценграхт, где когда-то жила одна большая семья, но в последнее время превращенного в дом с пятью квартирами, по одной на каждом этаже.

– Определенно эта квартира не для тебя, – сделала вывод Патриция. – Очень маленькая.

– Амстердам тоже маленький, но мне нравится и он, и эта квартира. – Эллисон обернулась к домовладельцу, который наблюдал за ними с порога: – Все прекрасно. Даже мебель хорошая. Я снимаю ее на месяц.

Он покачал головой:

– Мне очень жаль, но я сдаю квартиры минимум на полгода.

– Я так далеко никогда не загадываю. – Она начала выписывать чек. – Может быть, я и пробуду здесь столько, но гарантировать не могу. Я вполне могу прожить здесь и год, – добавила она с нервным возбуждением.

Патриция метнула на нее быстрый взгляд:

– Столько ты здесь не останешься. Твоя мать решит, что ты связалась с кем-то, и она заставит тебя…

– Я с ней договорюсь, – сказала Эллисон с тем же нервным волнением в голосе, которое заставило хмуриться Патрицию Она протянула чек хозяину: – Возьмите это. Думаю, что перееду завтра.

Он внимательно рассматривал чек.

– Вы имеете отношение к владельцам отелей системы «Сэлинджер»?

– Самое непосредственное. – Она рассмеялась. – Я с отелем в очень близких отношениях. Патриция взяла ее за руку:

– Ты очень странно себя ведешь. Пойдем, я куплю тебе горячий шоколад или еще что-нибудь покрепче.

– Так вы член семьи Сэлинджеров – владельцев отелей? – спросил домовладелец.

– Мой отец – президент компании. – Она высокомерно махнула в сторону телефона. – Позвоните управляющему отеля. Он даст вам рекомендации. Я переезжаю завтра.

– Я думаю, что сначала позвоните ему сами, чтобы он подтвердил, что все нормально. Эллисон вздохнула:

– В Бостоне мне не пришлось бы это делать.

Но она знала, что и в Бостоне ей пришлось бы делать то же самое: домовладельцы везде одинаковы. Ей просто хотелось, чтобы все, связанное с этой квартирой, было окружено некоторой восхитительной таинственностью, как и сам Амстердам и их встречи с Беном.

– Предполагаю, что ты встречаешься с ним и сегодня вечером, – сказала Патриция, когда они вышли из дома и встали у подъезда, частично защищенные от ливня, который обильно поливал мостовые и серую воду канала. Сердитым щелчком она раскрыла зонтик и подождала, когда Эллисон откроет свой. – Ты совсем меня забыла и бросила одну в этой чужой стране.

Эллисон расхохоталась:

– Ты знаешь Амстердам не хуже меня.

Они шли по Принценграхт, смешавшись с десятками других людей под зонтиками, которые образовывали волнистую черную крышу.

– А последние три недели ты провела с каким-то американцем из колледжа, кроме того, я слышала, что тебе все наскучило и ты хочешь в Париж. Но вспомни. Я спрашивала тебя, не возражаешь ли ты, если я буду встречаться с Беном.

– Ты спрашивала меня первые два раза.

– А ты ответила, что сможешь позаботиться о себе сама; кроме того, я вообще не нуждаюсь в твоем разрешении, ты же не моя тетка – синий чулок. О, пожалуйста, давай не будем ссориться. Я чувствую себя такой счастливой.

– Ты ничего о нем не знаешь, и у него глаза бегают.

– Ничего подобного.

– Клянусь, у него прекрасное зрение и без очков, а носит он их, чтобы спрятать свои глаза.

– Патриция, не будь такой злой.

– А ты не будь такой доверчивой.

– К черту! – пробормотала Эллисон. – Я действительно счастлива сегодня.

Она остановилась. Дождь барабанил по ее зонтику, а она продолжала стоять и смотреть на одну из ярко раскрашенных экскурсионных лодок на канале с застекленными стенами, через которые туристы могли любоваться видами Амстердама. Дед катал ее в детстве на такой же лодке, когда она впервые приехала с ним в Амстердам. Ей было восемь лет. Они смеялись и шутили, и ей запомнилось, что погода в тот день была отличная.

– Я возвращаюсь в отель, – сказала она Патриции, которая в нерешительности стояла рядом. – И кроме того, вечером я ухожу ужинать с Беном.

Патриция пожала плечами и пошла с ней рядом.

– Нам надо было взять автомобиль в гостинице, – добавила она через некоторое время. – У меня промокли ноги.

– Мне как-то не хотелось.

– Мы можем взять такси.

– Мне как-то не хочется.

Они быстро, ничего не говоря, прошли мимо последних шести зданий, пока, наконец, не вошли в отель и не остановились в вестибюле, пытаясь отдышаться. Вода ручьем стекала с них на шикарный ковер восточной работы.

– Ты собираешься дуться на меня? – спросила ее Патриция. – Я только хотела предостеречь тебя ради твоей же пользы; ты просто потеряла голову…

– Привет! – раздался голос Бена, который шел к ним через вестибюль. – Принести вам полотенце?

– Кому? Нам или ковру? – улыбаясь, спросила Эллисон.

– Я имел в виду вас.

Он взглянул на Патрицию:

– Могу я помочь вам, мисс Сэлинджер?

– Нет, благодарю вас. Эллисон! Я поднимусь наверх и пошлю за чаем. Если ты хочешь присоединиться ко мне…

– Поль! – крикнула Эллисон и бросилась через весь вестибюль навстречу кому-то. Слыша топот ее ног и громкие приветствия, люди оборачивались в ее сторону.

– Поль! Господи Боже мой! Что ты делаешь в Амстердаме? Ты только что приехал? Ты остановишься здесь? О! Как чудесно встретить тебя!

Он положил руки ей на плечи, и они обнялись.

– Ты выглядишь мокрой, но здоровой, – сказал он, отстранив ее от себя на шаг.

– А ты поседел, – ответила она обвинительным тоном, – и выглядишь старше. – Она дотронулась до морщин около его рта. – Они появились недавно.

– Я и стал старше, – ответил он с улыбкой. – Твоя мать волнуется, что давно ничего о тебе не слышала.

– Господи! Так это она тебя прислала?

Он отрицательно махнул головой:

– Я просто путешествую. Привет, Патриция!

– Здравствуй, Поль. Какая неожиданность; ты, значит, знал, что мы здесь?

– Мне сказала Ленни. Она была у моей матери, когда я звонил ей на днях из Женевы…

– И она попросила тебя разыскать нас и узнать, что с Эллисон?

– Она сказала, что если я вдруг буду в Амстердаме, то, наверное, захочу повидать вас обеих. Я ответил, что очень хочу увидеть вас. Вот почему я здесь. Вы свободны вечером? Давайте поужинаем вместе, и я вас кое с кем познакомлю.

– Вообще-то нет, – сказала Патриция. – У меня свидание.

Эллисон взглянула на нее:

– Что-то ты не говорила мне об этом.

– А ты, Эллисон, придешь, а? – спросил Поль.

– Да, приду, но не одна. С кем ты хочешь меня познакомить?

– С Эмилией Кент. Она разыскала меня в Риме примерно шесть недель назад. Я давно знаком с ней по Бостону. Вы не встречались?

– Имя мне знакомо.

Она наклонила голову набок:

– У тебя с ней серьезно?

– Не знаю. Еще рано об этом говорить.

– А где она?

– Наверху, в нашем номере, переодевается. Она, похоже, только этим и занимается. А кто твой друг?

– Бен Гарднер. – Она обернулась и осмотрела вестибюль. – Черт, он ушел. С моей стороны было невежливо бросить его. Я увидела тебя и совсем забыла о нем. Ты не возражаешь ужинать в компании незнакомого человека?

– Нет, если ты этого хочешь.

– Тогда вы с Эмилией заходите в наш номер в семь часов. Мы отправимся в «Эксельсиор», если вы, конечно, не предпочитаете что-нибудь французское.

– Прекрасно. Эмилия будет в восторге. Он поцеловал ее в обе щеки.

– У тебя более жизнерадостный вид, чем дома.

– А я действительно радуюсь жизни. Все просто замечательно. А ты как?

Он передернул плечами.

– Так, не очень. – Он помолчал. – Ты ничего не слышала о Лоре?

– Нет.

– И даже не знаешь, где она?

– Я не хочу этого знать. Увидимся в семь вечера.

«Мы все ведем себя как обманутые возлюбленные, – подумал Поль, направляясь к лифту. – Но как еще они могли вести себя? – спросил он себя. – Если бы она доверилась нам и рассказала правду; ведь мы так любили ее.

Черт знает что, – про себя выругался он, когда лифт довез его до нужного этажа и он пошел по коридору к своему номеру. – Смогли бы мы любить ее, если бы она призналась, что пришла к нам в дом ограбить нас, а потом осталась, чтобы выманить у Оуэна, что сможет?

Лора Фэрчайлд не сделала бы этого. Во всяком случае, та Лора Фэрчайлд, которую я знал».

Именно в этом месте его мысли заходили в тупик. У Феликса были доказательства. Сама Лора признала, что он был прав. Это значило, что Поль Дженсен, как и все остальные члены семьи, был обманут очень умной актрисой. Очень красивой, очень нежной актрисой, думал Поль, чувствуя, как боль кулаком бьет его в живот.

– Привет, – сказала ему Эмилия, когда он открыл дверь и вошел в комнату. Она сидела за письменным столом, ее изящная белокурая головка вырисовывалась на фоне окна. Ее фотографии, которые снимал Поль, были разложены на столе, некоторые прислонены к стене. Их насчитывалось около сорока, на них Эмилия была снята в вечернем платье, в деловых костюмах, в спортивной одежде и великолепных ночных пеньюарах. Она позировала как профессиональная модель – на улице, в помещении, на фоне старинных зданий, современных небоскребов, в горах или густых лесах Швейцарии, которые подчеркивали ее ухоженную красоту. Эмилия отложила ту фотографию, которую рассматривала, и встала ему навстречу. Они поцеловались.

– Догадайся, кто звонил?

– Ни малейшего представления. Разве кто-нибудь знает, что мы в Амстердаме?

– Барри Маркен. Вышло так удачно: я увидела его имя в книге регистрации и позвонила ему утром, а сейчас он сам позвонил. Мы договорились поужинать вместе сегодня вечером.

– А я договорился поужинать сегодня с моей двоюродной сестрой.

– Поль! Мы сможем это сделать в любое время. А Барри уезжает завтра.

– Я должен его знать?

– Он ведь твой друг! Или нет? – спросила она, занервничав. – Ты сам рассказывал мне о нем; я уверена, что ты упоминал его, по крайней мере, дважды, именно поэтому я ему и позвонила. Он был очень любезен… Поль, он ведь действительно твой друг, да? Издатель журнала «Ай» . Он еще владеет агентством «Маркен».

– Припоминаю. Мы встречались с ним несколько раз в Нью-Йорке. Он не друг, просто знакомый.

– Мне не нужно было звонить ему. – Голос у нее был страдальческим – Получилось очень неудобно.

– Об этом не волнуйся; видимо, он не обиделся, если согласился на встречу. А может быть, нам пригласить его сюда на коктейль? Ты ведь хочешь, чтобы он взглянул на эти фотографии, а он не сможет это сделать за обеденным столом.

– Ты прав, но я хочу, чтобы у нас были не только деловые отношения. Я хочу, чтобы мы действительно подружились. Чтобы он думал обо мне не только как о сногсшибательной фотомодели, а о тебе как о прекрасном фотографе.

Его рассмешили ее слова.

– Он мог подумать о нас и не так хорошо. – Потом он пожал плечами. – Ну хорошо. Я позвоню Эллисон. Мы перенесем ужин на другой день.

– Благодарю тебя, дорогой.

Она улыбнулась ему, и, присев к телефону, он вынужден был признать ее совершенство. В Эмилии Кент не было никаких изъянов. Она была единственной дочерью в богатом старинном семействе из Бостона, которое ее обожало, и имела все. Она водила дружбу с несколькими мужчинами, которые ставили Поля в тупик, никогда не была замужем, хотя была близко знакома с некоторыми известными в Нью-Йорке и Бостоне людьми Положение незамужней женщины придавало ей исключительность: именно этого она и добивалась. Как и Полю, ей около тридцати, но у нее был такой тип красоты, что невозможно было догадаться, сколько ей лет, ни солнце, ни улыбки, ни тревоги не оставили на ее мраморной коже ни единого следа. У нее были круглые щеки и влажный рот. Она выработала привычку наклонять голову набок, при этом ее блестящие светлые волосы падали ей на глаза: это придавало ей искушенный вид, который несколько не вязался с бесхитростным, немного испуганным выражением ее светло-голубых глаз. Именно этот контраст в ее внешности хотел подчеркнуть Поль в своих фотографиях.

Многие годы, как любительница, она участвовала в демонстрации мод. После того как ей исполнилось двадцать семь лет и она так и не нашла подходящую кандидатуру, чтобы выйти замуж, Эмилия стала относиться к работе модели не как к хобби, а серьезно.

– Тогда мы встретимся с Эллисон и выпьем что-нибудь вместе, – сказал Поль, вешая трубку. – Приятель Эллисон завтра уезжает, а она очень хочет, чтобы мы познакомились с ним.

– Кто он такой?

– Его зовут Бен Гарднер.

– Откуда он?

– Она не рассказывала. Мы договорились на пять тридцать. В какое время мы встречаемся с этим твоим приятелем Маркетом?

– Маркеном, дорогой. И он наш приятель, или скоро им станет. В семь часов. А где мы встретимся с Эллисон?

– Мы выпьем что-нибудь здесь же, в отеле.

– Чудесно. Я успею переодеться после того, как мы сделаем некоторые покупки.

Она надела шапочку от дождя.

– Поль, ты только не обижайся, но ты не забудешь фамилию Барри опять, а? Особенно когда будешь разговаривать с ним. Не очень приятно, когда путают твою фамилию, верно? Тем более что Барри сможет во многом мне помочь. И тебе тоже. Ведь ты этого хочешь, не так ли?

– Пусть поможет тебе, это важнее.

Он молчал, когда они взяли такси до Бетховенстраат, где, как слышала Эмилия, открылся новый магазин. Он сам не знал, чего хотел. В этом было все дело: он не знал и не хотел знать. Ничто не волновало его чувств, ничто не привлекало: ни работа, ни развлечения. Как будто внутри его что-то шло вразрез со всем миром, потому что ему причинили боль и еще потому, что и он сам причинил боль.

В магазине «Валуа», обтянутом атласом, Эмилия примеряла шляпы перед Полем. Растянувшись в кресле рядом, он рассматривал ее отражения в трельяже; в нем было видно ее лицо полностью и два совершенных профиля, как будто обрамленные рамкой, и его пальцы невольно пошевелились в поисках своей фотокамеры. Согнув большой и указательный пальцы, он стал через них смотреть на тройное изображение Эмилии. Она улыбнулась ему в зеркале, зная, почему он это делает.

– Тебе должно быть стыдно, что не взял с собой фотоаппарат; не так часто можно увидеть меня в тройном изображении.

Он опустил руку:

– Я хочу сделать твои новые фотографии.

– Прекрасно, дорогой! Когда захочешь!

Она была отличной моделью, подумал он. Она могла часами стоять или сидеть в любой позе, которую ей предлагали принять, потому что именно в это время чувствовала себя счастливой: в центре если не внимания, то объектива фотоаппарата. Она даже не поинтересовалась, что именно нового будет в его фотографиях; самое главное было то, чтобы ее фотографировали. Но Поля очень заинтересовала идея сфотографировать Эмилию с ее тремя изображениями в зеркале; взятые вместе, они подчеркивали ее безукоризненную красоту. Он знал, что этот интерес окажется сильнее его неприкаянности и тоски и на некоторое время отвлечет его.

– Ты хочешь, чтобы я подождала, пока ты сходишь за камерой? – спросила она.

– Нет, мы можем вернуться сюда завтра. Он взглянул на часы:

– Мне хотелось бы купить Эллисон подарок.

– У нее день рождения?

Он удивился:

– Не думаю. Я просто хочу ей купить что-нибудь, потому что люблю ее и очень рад снова видеть.

– Мне кажется это неправильным. Подарки делают в особых случаях.

– Это и есть особый случай, – ответил он резко. Он подождал, пока она расплачивалась за свои шляпы и отдавала распоряжения, куда они должны быть доставлены.

– Ты не сердишься на меня, нет? – спросила она, когда они бежали под дождем к такси. – Я не хотела критиковать тебя.

– Ты можешь критиковать меня сколько хочешь; я не против и не сержусь.

Она ближе пододвинулась к нему, сидя на заднем сиденье, и, взяв его руку в свои, стала рассказывать о тех изменениях в Амстердаме, которые она заметила с тех пор, как была здесь в последний раз. Через минуту они уже смеялись, и он забыл о своем раздражении.

Поль знал, что не следует обманываться уступчивостью Эмилии. Он хотел, чтобы у них с ней были хорошие, ровные отношения, без раболепия, но он не мог отрицать, что ему было спокойно, что рядом с ним была женщина, умеющая польстить и относящаяся к нему с уважением. «Это как наркотик, – думал он, – мужчина легко привыкает, когда его лелеют».

А вот Эллисон не понимала этого совершенно. Он убедился в этом через несколько минут после того, как они сели за столик в ресторане отеля «Сэлинджер». Зал был огромным. Мужчины и женщины, одетые во всевозможные наряды от модельеров Милана и Парижа, громко разговаривали на десяти разных языках. Эллисон не обращала на них внимания; она разговаривала с Эмилией.

– Вы никогда не возражаете Полю? – спросила она в преувеличенном удивлении. – Но это ужасно скучно, вы не считаете?

– С Полем не бывает скучно, – серьезно ответила Эмилия. – И есть другие способы, чтобы… убедить его.

Эллисон взглянула на нее с любопытством, и Эмилия подумала, что должна быть более осторожной: все-таки это была любимая двоюродная сестра Поля.

– А где твой приятель? – спросил Поль. – И Патриция?

– Патриция решила не приходить. Бен должен уже быть здесь; его, видимо, задержали.

На ней было длинное без рукавов платье черного цвета, в ушах и на шее бриллианты. Поль любовался ее угловатой красотой, которая почти затмевала мягкие, округлые формы Эмилии.

– Бен Гарднер, – задумчиво проговорил он. – Он американец или англичанин? Чем он занимается в Амстердаме?

– Он американец. Работает здесь.

– В Амстердаме?

– В отеле. Он начальник отдела безопасности.

Она вся напряглась, ожидая, что он скажет на это. Но Поль ничего не сказал, Эмилия тоже промолчала, поймав взгляд Поля, означающий, что он не хочет, чтобы она высказывала свое мнение относительно того, что один из Сэлинджеров общается со служащим отеля.

Эллисон резко встала, когда высокий мужчина подошел к их столику.

– Бен, – произнесла она, ее голос был чуть тоньше обычного. – Это мой двоюродный брат Поль Дженсен. А это Эмилия Кент. Познакомьтесь. Бен Гарднер.

Все обменялись рукопожатиями. Оба мужчины были одного роста и имели одинаковую худощавую, мускулистую комплекцию, но во всех других отношениях они отличались друг от друга: Бен был светловолосым, с голубыми глазами, которые прятались под тяжелыми веками и очками в роговой оправе; Поль же был с черными волосами, густыми и непослушными, его выразительные черные глаза были глубоко посажены, а руки тонкими и беспокойными.

– Рад познакомиться с вами, – сказал Бен, размышляя о человеке, сидевшем перед ним. Поль Дженсен. Что думала о нем Лора или он о Лоре?

– Эллисон рассказывала мне о вас, но я не знал, что вы в Европе.

– Боюсь, это моя вина. Я потерял связь со многими людьми. А вы давно здесь живете?

– Два года в Амстердаме, пять в Европе.

– Слишком долго вдали от дома.

– Да и вы тоже. Поль пожал плечами:

– Я всегда путешествую. А где вы жили до того, как приехали в Европу?

– В Нью-Йорке. Эллисон говорила, что ваш дом в Бостоне.

– Да. Но я не уверен, куда отправлюсь отсюда. Может быть, в Нью-Йорк. А вы собираетесь когда-нибудь вернуться туда?

– Не знаю.

– А ваша семья живет там? Бен развел руками.

– У него нет никого, – вмешалась Эллисон. – Не могу представить, как такое может быть.

– Она с самого начала не была большой, – сказал Бен. – Потом одни умерли, а другие… исчезли.

– Очень драматично, – заметил Поль с улыбкой.

– Да, так и есть. Мы пережили много бурных событий.

– А потом вы приехали в Европу?

Бен кивнул:

– А вы сами? Вы уехали тоже из-за семейных конфликтов?

– Я кое-что рассказала Бену о нашей семье, – обратилась к Полю Эллисон почти извиняющимся голосом. – Но не о тебе именно и… Только совсем немного. Если ты сам хочешь рассказать о себе, это дело твое.

– Я с удовольствием послушаю.

Поль покачал головой:

– Все уже в прошлом. Я не люблю о нем говорить. Хотя сам не прочь послушать о вашем прошлом, не так часто случается, чтобы вся семья взяла и исчезла только потому, что случилась… ссора, не так ли?

– Предательство, – ответил Бен и заметил удивление, а потом и боль, которые промелькнули в глазах Поля. – То же самое, что случилось и в вашей семье.

– Может быть, такое случается часто, – сказала Эллисон, нервно рассмеявшись.

– Будем надеяться, что нет, – мрачно ответил ей Бен.

Поль почувствовал, что этот человек заинтересовал его Он, конечно, проявлял больше любопытства, чем следовало, относительно их семьи, но его можно простить: достаточно увидеть, какими глазами он смотрел на Эллисон.

В нем чувствовалась напористость, которая нравилась Полю, как будто он примеривался к миру, который собирался завоевать, но в нем было еще что-то от исследователя, он искал то, что было утеряно и не найдено. По-видимому, именно это привлекало в нем Эллисон, размышлял Поль. Он надеялся, что она не кинется снова осуществлять еще один замысел сделать чью-то жизнь лучше, но опасался, что именно это она и делала. Вот по этой причине и потому, что Бен ему понравился, он хотел узнать его ближе.

– Давайте как-нибудь пообедаем вместе? – предложил он ему. – Вы сможете уйти из отеля?

– Я смог бы, но я уезжаю завтра в Лондон на две недели.

– Черт, жаль. Мы не пробудем здесь так долго.

– Ну, в следующий раз, когда приедете в Амстердам…