Текст книги "Эммелина"

Знает она об этом?

Нет-нет, он, конечно, не прав. Айвори рассказывала, что рабы так не живут. В Айвори очень силен протест против всякой несправедливости, и она просто не может наслаждаться радостями жизни, зная, что рядом есть люди, лишенные их. Айвори ходит в Американское общество по борьбе с рабством, созданное в Бостоне мистером Гаррисоном. Если бы это зависело от нее, их бостонский дом стал бы перевалочной станцией в новой «Подпольной дороге». И то, что мистер Стоун категорически не разрешает использовать его как приют для беглых рабов, хотя почти круглый год там живут только слуги, вызывает в семье, то есть между Айвори и отцом, серьезнейшие разногласия. Мистер Стоун не видит ничего дурного в рабстве, можно сказать, даже… Он, в общем, незлой человек, нет, но он придерживается собственных воззрений на этот счет.

Все янки такие. Им просто непонятны рассуждения о гуманности, если речь идет об англосаксах. Он знал только одного, не подпадавшего под это правило, – Джейкоба Басса, имевшего возможность стать одним из заправил Лоуэлла, но выбравшего скромную жизнь. Конечно, это не объясняет, почему Джейкоб решил жениться на этой ведьме, которую уж точно сожгли б на костре, живи она двумя веками раньше. Бедный Джейкоб. Он, Стивен Магвайр, скучает по Джейкобу больше, чем по отцу. И к сведению Эммелины, именно благодаря Джейкобу, а вовсе не благодаря женитьбе, он, Стивен, перестал быть проклятой ирландской скотиной (прошу прощения за слово) и получил приличное место на фабрике. Никто другой его не продвинул бы, как бы он хорошо ни работал.

Благодаря дружбе со Стивеном Джейкоб встретился, а потом, один Бог знает зачем, женился на Молли Слэттери. И ведь он, Стивен, ничего не сделал, чтобы расстроить свадьбу, хотя кое-что знал за кузиной… он мог бы сказать Эммелине… но нет… не скажет… не должен… а мог бы рассказать то, о чем во всем Лоуэлле, кроме него и его матери, никто и не подозревает. У Молли Слэттери в Дублине был незаконный ребенок, и, мало того, она попыталась… а впрочем, ладно, хватит о Молли, достаточно… (И в самом деле этого было более чем достаточно для Эммелины, совершенно не имевшей времени разобраться, о чем идет речь.) Узнай Джейкоб Басс про это, он ни секунды не думал бы больше о Молли… Но Стивен промолчал. Не хотел он зла Молли, как и любому другому. А Молли отблагодарила тем, что землю рыла, пытаясь не допустить его свадьбы с Айвори Стоун. Рассказывала о прошлом, что только могла, валила в кучу и ложь, и правду. А потом даже отправилась к самому Элайе Стоуну предупредить об опасности, грозившей дочке.

К счастью, манеры и внешность Молли вызвали результат, обратный желаемому, и отцу Айвори в первый раз пришло в голову, не слишком ли он суров был к Стивену. Кроме того, ее акцент был еще посильнее акцента Стивена, а мистер Стоун замыкал слух даже и для умнейших речей, если их подавали с ирландским выговором. Нередко какие-то предложения Стивена принимали месяцы, а то и годы спустя после того, как он их делал, потому только, что Стоун слышал, как какой-нибудь чистокровный янки рекомендовал то же самое. А Молли еще и относилась к тому типу женщин, от которых мистер Стоун шарахался, всегда уверенно называя истеричками и, пожалуй, опаснейшей ветвью рода человеческого. Таким особам вход в его дом был раз навсегда заказан. И все же Джейкоб любил жену так сильно, как только можно любить, а Джейкоб был самый чудесный…

В 1824 году Стивен и Джейкоб спустились по Мерримаку на плотах – от Нашуа до Лоуэлла. Сплавляли лес для водяных колес корпорации «Саммер». Джейкоб однажды уже проделал этот путь и рассказывал Стивену о своем путешествии, а он, Стивен, до того воодушевился, что Джейкоб решил в точности повторить экспедицию, хотя в этот раз ему было не нужно самому отбирать древесину: Стивен справился бы и один. Тот спуск на плоту по реке был единственным приключением, которое превзошло все возможные ожидания. Каждый миг был или волнующим, или прекрасным… Теперь, когда от Нашуа идет железная дорога, Эммелине трудно даже представить себе… Хотя вообще-то кой для кого эта дорога – очень сомнительное благодеяние. Коммивояжеры и прочие ездят теперь в Нью-Гемпшир не останавливаясь, чтобы поесть и накормить лошадей, и в результате за один прошлый год вдоль тракта разорилось чуть ли не полдюжины отелей. К примеру, знает ли Эммелина красивый дом на Мерримак-стрит, недалеко от угла улицы Кэбот? Он опустел с тех пор, как… Но произнесение названий лоуэллских улиц напомнило ему, что пора уже идти.

– Пошли! – сказал он коротко и быстро допил пиво. – Пора уже выходить.

Он бы не удивился, начни она упираться. Но она решила, наоборот, показать, что готова всему подчиниться и не будет никак осложнять ситуацию. Быстро надев башмаки, она пробежала через кладовку и выскочила на крыльцо прежде, чем он отыскал свой свитер. От души веселясь, он нагнал ее в темноте:

– Эй! Что с тобой, Эммелина? Погоди, слышишь? Я даже свитер еще не надел!

Она бежала к сараю. Раскисшая днем земля снова покрылась ледяной корочкой, но Эммелина ни разу не поскользнулась. Она старалась уже взобраться на лошадь, когда он подбежал, подхватил ее на руки и закружил.

– Хочешь от меня убежать? – спросил он, а сам все смеялся.

Подняв на него глаза, она улыбнулась. Улыбка была как бы застенчивой, а на самом деле кокетливой. Первая кокетливая улыбка в ее жизни.

– Я просто хотела как можно скорее попасть к миссис Басс. Ведь вы сказали – так нужно.

– Ах, Эммелина, – прошептал он. Лицо его смягчилось и весь облик переменился так быстро и так неожиданно, что на мгновение она опять испугалась. – Ты заставляешь меня терять голову!

И только когда он подвел ее к наваленному в углу сену и расстелил попону, она поняла, что своим поведением невольно лишила его всех сил, необходимых, чтобы прямо сейчас взять и отправить ее домой.

Дорогой он очень нервничал. Сказал, что они посмотрят Эйкр как-нибудь в другой вечер и сходят туда, пожалуй, пешком. На лошади они слишком заметны. Резко сменив вдруг первоначально выбранный путь, он свернул в сторону, к Потакетскому каналу, вдоль которого они и добрались до Даттон-стрит, на расстоянии огибая дом миссис Басс так, чтобы выехать к нему со стороны предместий Лоуэлла или во всяком случае со стороны района, казавшегося ей предместьем. В отличие от центральных кварталов, здесь не было освещения, а застройка состояла почти сплошь из бедных домов. Когда они проезжали мимо небольшого каменного строения, уродливого, но мало чем отличающегося от окружающих, он сказал ей, что эта тюрьма и что Эйкр начинается прямо за ней. Чуть позже, остановившись, он велел ей снова вымазать грязью высохшие башмаки и походить по глубокому снегу: так будет легче поверить, что она заблудилась. Потом взлохматил ей волосы и, дав в руки палку, велел сказать, что она выломала ее в лесу.

Она точно знала, что самым трудным будет казаться подавленной и усталой, тогда как на самом деле она полна ликования. Ее не смущало, что ради него ей придется лгать, и ощущения нависшей опасности тоже не возникало. До сих пор в ее жизни не было ничего, нуждавшегося в защите, но теперь она будет все время соблюдать осторожность. И если девушки будут недружелюбны, напомнит себе, что уже не зависит от них так, как прежде, потому что теперь у нее есть Стивен Магвайр.

Они выехали в половине седьмого. Значит, когда она появится в пансионе, все как раз будут в столовой. Есть не хотелось, но она понимала, что должна будет притвориться голодной. А пока она все время оборачивалась, чтобы получше насмотреться на него перед разлукой, но он каждый раз заставлял ее отводить глаза и смотреть вперед. На углу Даттон-стрит, там, где начинались фабричные дома, он оставил ее одну. И она пошла, точнее, побежала к пансиону. Только уже открыв парадную дверь и услышав доносившиеся из столовой голоса и смех, она почувствовала, что дрожит.

Повесив шаль на крючок, она медленно двинулась к дверям столовой. Миссис Басс, стоя у дальнего конца стола, что-то накладывала с подноса в тарелку одной из девушек.

Увидев Эммелину, она вскрикнула так пронзительно, что все просто замерли. Миссис Басс опустила поднос на стол.

– Эммелина! – воскликнула она. – Где ты была? Что случилось?

Внезапно (и очень удачно) Эммелина бурно разрыдалась.

– Я заплутала в лесу, – всхлипывала она, поражаясь тому, что и в самом деле чувствовала себя потерявшейся и жалкой, хотя только что так полна была счастьем.

– Мне так хотелось погулять за городом, – продолжала она со слезами, глядя на подходившую к ней миссис Басс. – Я так соскучилась по Файетту и так хотела увидеть лес. – Слезы душили ее все сильнее, так что она едва могла говорить.

Миссис Басс усадила ее на свободное место.

– Бедняжка! Ты, наверное, умирраешь от голода! Мы заметили, что тебя не было за обедом, но никому и в голову не пришло… Ах ты бедная! Я хочу непременно поговорить с тобой обо всех этих прогулках. Но это попозже, детка, а сейчас поешь хорошенько и отдохни, – тарахтела она, громоздя горы еды на Эммелинину тарелку.

Эммелине наконец удалось справиться со слезами.

– Я так устала, – сказала она, и это было уже чистой правдой.

Миссис Басс еще раз наказала ей есть побольше и пошла на свое место.

Эммелина осмотрелась. Она сидела меж двух групп девушек. Одни были с первого этажа, другие со второго. Они смотрели на нее с любопытством, но не враждебно.

– Ты, наверное, чуть не до смерти напугалась! – сказала та, которую звали Дора.

– Да, когда стемнело, а до того – нет… Там было очень красиво…

Дора улыбнулась.

– Я просто истосковалась без широких полей и деревьев. А вы не скучаете без них в Лоуэлле?

– Еще бы, – ответила Дора. – Я ведь из Кеннебека!

– О, мой отец рыбачил в Кеннебеке, – воскликнула радостно Эммелина. – Это совсем недалеко от Файетта, совсем!

– Весной я всегда ненадолго отпрашиваюсь, чтобы съездить туда и взглянуть на реку! – промолвила Дора.

– А сколько времени ты уже в Лоуэлле? – спросила Эммелина.

– Два года. Следующий, слава Богу, последний, – выразительно подняв глаза к небу, сказала Дора, но потом словно спохватилась: – Да нет, вообще-то здесь не так плохо, особенно зимой!

– А сегодня было очень тепло, – проговорила Эммелина, – наверно, поэтому меня и потянуло на прогулку.

Одна из Дориных подруг спросила, куда же она ходила.

– Сначала перешла мост около водопадов…

– Потакетских? Ну, для меня это было бы как началом, так и концом! – откликнулась та.

– Ты просто лентяйка, Сьюзен! – сказала Дора. Эммелина рассмеялась.

– А у вас не бывает иногда такого чувства: эх, ушел бы куда глаза глядят, лишь бы не видеть этого кирпича? – спросил еще кто-то.

– Ой, ненавижу кирпич! – воскликнула Эммелина и сама удивилась своей горячности.

– Ладно, хватит об этом. И куда ж ты пошла, перейдя через мост?

– А прямо по колее. Наверное, это дорога, по которой много ездят, хотя сегодня я не видела там ни всадников, ни карет. (Она почти не чувствовала, что лжет.) Было так тепло, что я даже шаль сняла. И еще я видела много птиц. Кажется, в первый раз с приезда в Лоуэлл! Голубые сойки, воробьи, ласточки… – В какой-то момент, когда они уже возвращались из леса, ей показалось, что она слышит томное воркование голубей, но увидеть их не получилось.

– И что же, ты так и шла по этой дороге?

– Потом вошла в лес, потому что она свернула туда, – ответила Эммелина и, поняв вдруг, что невозможно же потеряться, когда под ногами дорога, добавила: – А на обратном пути я увидела вдруг тропинку, и мне показалось, что по ней будет короче. Вот так я и заблудилась. Думала, что иду к Лоуэллу, а сама шла совсем в другую сторону.

– Все же ты очень храбрая, – заявила Сьюзен. – Я бы на твоем месте села посередине дороги и плакала, пока кто-нибудь не нашел бы меня…

– Но ведь как раз дороги мне было и не найти!

Все засмеялись, и Эммелина вместе со всеми. Ей было сейчас очень хорошо. Возвращаясь, она заботилась только о том, как бы ей избежать неприятностей, а теперь неожиданно столкнулась не с враждебностью, а с теплом дружеского кружка. Она не понимала, что и сама вела себя приветливее, чем прежде, чувствовала только разницу в отношении окружающих.

Поймав устремленный на нее взгляд миссис Басс, она внезапно осознала, что почти не притронулась к еде и, исправляя ошибку, с азартом набросилась на нее, притворяясь, что забыла обо всем остальном. Сьюзен и еще кто-то собирались после ужина пойти погулять: на улице все еще было очень тепло. Сьюзен сказала, что всем понятно – Эммелине не до прогулок сегодня вечером, и Эммелина, не смея ей возразить, пробормотала только, что надеется на приглашение в другой раз.

Ее слегка мутило, но, отрываясь от тарелки, она сразу чувствовала, что миссис Басс наблюдает за ней, и заставляла себя проглотить еще что-нибудь. Было совершенно неясно, когда ж она сможет, не вызывая подозрений, сказать, что сыта. Когда все разошлись, миссис Басс села рядом и принялась разглагольствовать о различных опасностях, подстерегающих девушку в Лоуэлле на каждом углу. Эммелина с трудом слушала, ей было очень нехорошо.

– Что с тобой? – спросила ее миссис Басс.

– Ничего, – ответила Эммелина, покачав отрицательно головой, но от этого сразу почувствовала себя еще хуже.

– Ты здорова, детка?

– Мне нужно выйти, – прошептала Эммелина.

Миссис Басс встала и помогла ей дойти до черного хода, она пошла бы с ней и во двор, но Эммелина воспротивилась, не в силах больше выносить взгляд этой женщины. Когда она вернулась, миссис Басс поджидала ее в кладовке.

– Уже все в порядке, – не смея взглянуть ей в глаза, проговорила Эммелина. – Наверное, я просто чересчур торопилась за едой. – И, отказавшись от помощи миссис Басс, она отправилась к себе наверх.

Хильда сидела на кровати и писала письмо. Эммелину она, казалось, и не заметила. Эммелина громко зевнула. Она чуть не падала с ног, но чувствовала себя прекрасно. Очень хотелось, чтобы Хильда сказала хоть что-то сочувственное о случившемся с ней происшествии. Тогда будет ясно, что она верит рассказанному. Но, увидев, что Эммелина ложится, Хильда собрала письменные принадлежности и вышла из комнаты.

Какое-то время Эммелина мысленно беседовала с ней. Хильда спрашивала, что же случилось, а она убеждала ее, что все в порядке. Но Эммелина была и слишком усталой, и слишком счастливой, чтобы чересчур долго продолжать этот разговор. Не вспомнила она и о молитве: Стивен Магвайр заполнил ее душу и мыслям о Боге попросту не было места. Она старалась представить себе, каково это жить в доме Магвайров. В воображении она брала в руки кукол, играла с ними… Платья, в которые они были одеты, помнились до мельчайших подробностей. Закрыв глаза, она увидела комнаты с такой ясностью, словно все еще была там. И наконец, ей приснилось, что она сидит у входа в кукольный домик и рассказывает детям на ночь сказку. А они все сидят подле нее на лоскутном коврике, покрывающем пол в комнате девочек. И вдруг все меняется. Что-то случилось, и мистер Магвайр кричит, что ей нужно немедленно выйти из комнаты. Сам он войти не может, ведь комната слишком мала. Она с трудом выбирается, держа в руках какой-то предмет, который нужно отдать ему. Кажется, это книга, страницы которой она листала, но точно сказать нельзя, потому что предмет завернут не то в одеяло, не то в какой-то лоскут, привезенный, наверное, из Файетта. Добравшись наконец до порога, она пытается передать сверток мистеру Магвайру, но тот исчезает, а она вдруг осознает, что находится не в настоящем доме, а в кукольном, и в отчаянии понимает, что мистер Магвайр потерян для нее навсегда.

* * *

В среду вечером ей предстояло встретиться с мистером Магвайром на Саффолк-стрит, неподалеку от Эйкра. В понедельник и вторник он велел ей посидеть после работы дома с другими девушками. Обещая исполнить эту просьбу, Эммелина и предположить не могла, что всего за два вечера у нее появится столько подруг!

Погода не менялась, все еще было очень тепло. В понедельник она вместе со Сьюзен, Дорой и еще двумя девушками – Эстер и Миной – отправилась в библиотеку. Там глазам ее открылось нечто небывалое: в библиотеке были сотни и сотни книг, больше, чем она перевидала за всю свою жизнь! И как только Айвори Магвайр не может разыскать здесь то, что ей нужно? Девушкам было приятно искреннее изумление Эммелины, и Дора решила взять для нее что-нибудь, ну, хоть «Рассказы путешественника» мистера Ирвинга (у самой Эммелины не было двадцати пяти центов, нужных для записи в библиотеку).

Оба дня Эммелина пребывала в радостном возбуждении, а то, что причину его надо было скрывать, еще больше усугубляло волнение. В ткацкой она никак не могла совладать с собой, то и дело поглядывала на Стивена Магвайра, хотя он много раз просил ее не делать этого. Однако и совсем избегать его было нельзя: такая крайность тоже могла бы вызвать подозрения. И вообще, пора было бы ей уже знать, что чувства, какие испытываешь к человеку, отчетливее всего проявляются на лице, когда ты на него смотришь, особенно если ты – прелестная крошка по имени Эммелина Мошер. Что ж, если так, лучше совсем на него не смотреть. Ведь, значит, и один раз взглянуть на него опасно, а кроме того, посмотришь, а как потом оторваться? Она даже испытывала что-то вроде благодарности к машинам. За их грохотом мистера Магвайра совсем не было слышно, а ведь один звук его голоса – хоть сам он этого и не знал – приводил ее в трепет, как и взгляд на лицо.

Вечер вторника Эммелина просидела в общей комнате, изо всех сил стараясь казаться спокойной. Но делать это с каждой минутой становилось труднее, ведь завтра была среда. В какой-то момент взглянувшая на нее Сьюзен вдруг прыснула и сказала, что Эммелина, наверно, мечтает о доме. У нее сейчас такой вид, словно она в ста милях от Лоуэлла.

Миссис Басс вставала куда раньше девушек, весь день была на ногах: то стряпала, то прибиралась и часто сразу же после ужина уходила к себе отдыхать. И вот в среду вечером, убедившись, что миссис Басс уже в своей комнате, Эммелина, никому не сказав ни слова, тихонько выскользнула из дома. Ярко светила луна. Опасаясь, что Эммелина может случайно оставить записку с его указаниями в неподходящем месте, Магвайр велел ей выучить наизусть, как и куда пройти. На этот раз, вместо того чтобы идти по Мерримак-стрит и повернуть на север, к его дому, у реки, она должна была отправиться в противоположном направлении, к югу, и, миновав густонаселенный фабричный район, добраться наконец до канала на Даттон-стрит.

Пока что все шло хорошо. Вот и канал: в свете редких уличных фонарей поблескивает темная вода. Здесь, не доходя до Саффолк-стрит, ведущей к Эйкру, надо остановиться. На мосту, там, где около механических мастерских соединяются Саффолкский и Мерримакский каналы, Эммелина внимательно осмотрелась. На Даттон-стрит не было ни души. А вот и тюрьма, здесь надо ждать. Ни в коем случае не вступать ни с кем в разговоры, а если начнут приставать, постучаться в ворота или же попросту крикнуть. Тюремный надзиратель, старый приятель Стивена, сразу же выйдет и все уладит. Тюрьма была похожа на серую каменную коробку и разве что решетками на окнах отличалась от прочих лоуэллских строений.

Стивена Магвайра еще не было, но Эммелина так и думала, что ей придется подождать. Ведь чуть ли не каждое утро он влетал в ткацкую, запыхавшись, когда почти все стояли уже у станков, и, стремясь поскорее приступить к делаем, непременно попадал в смешное положение: то забывал снять шляпу, то все вверх дном переворачивал в поисках задевавшегося куда-то журнала, в котором он отмечал отлучки с рабочего места…

Дома были сплошь одноэтажные, и ветер свободно гулял по пустырям и каналам. После оттепели, начавшейся еще в воскресенье, похолодало. Эммелина поплотнее укуталась в шаль и прошлась по Флетчер-стрит, решив почему-то, что Стивен придет оттуда, но на улице по-прежнему никого не было. Напротив, неподалеку, виднелись лачуги; они были явно малы, чтобы в них жить, но, похоже, и недостаточно крепки, чтобы служить складами. Эммелина подошла ближе, но не из любопытства, а потому, что не хотелось стоять на месте: холод все сильнее давал о себе знать. Лачуги – их было гораздо больше, чем ей сперва показалось, – огораживал покосившийся забор, хотя его полуистлевшие доски никоим образом не могли служить препятствием для кого бы то ни было. Эммелина прошла еще чуть подальше. Возле крайних домишек паслись, обнюхивая каждый клочок утрамбованной плотно земли, две козы. Потянуло курятником. Странно, но кажется, она отвыкла от запахов фермы. За забором вдруг показалась мужская фигура. Вспомнив предупреждения мистера Магвайра, Эммелина хотела было повернуть назад, но в то же мгновение увидела, что это он сам.

– Я ж говорил: одной тебе сюда нельзя, – сказал он строго.

– Значит, это и есть Эйкр?

Он вздохнул:

– Да, Эммелина, это и есть Эйкр. Конечно, самой тебе было не догадаться. А вот признак – тюрьма. Ее построили через дорогу от Эйкра, чтобы сажать ирландцев совсем без хлопот. Янки-то угодить за решетку гораздо сложнее. Ему надо для этого потрудиться раз в десять больше.

Эммелина молчала.

– Ладно, давай-ка лезь в эту дыру в заборе, – сказал он чуть погодя.

Она повиновалась, а когда оказалась уже на той стороне, он добавил:

– А теперь повернись.

Оглянувшись, она увидела, что они стоят перед дверью убогого домишки, одного из тех, что она только что разглядывала.

– Я жил не в этом доме.

Она рассмеялась:

– Еще бы!

– Это дом моей двоюродной сестры. Не вступившей в супружеский союз ни с кем из круга Басса или Айвори Стоун.

– Вы меня не обманываете?

– Я никогда тебя не обманываю. Хотя погоди. Вообще-то могу попытаться и обмануть. Например, если скажу, что не люблю миссис Магвайр. Или буду вдруг отрицать, что она замечательная женщина. Ты меня понимаешь?

– Да. – Она понимала слова, хотя и не понимала, зачем он их говорит.

– А раз так, почему же ты здесь?

– Потому что вы мне сказали, чтоб я пришла.

– Мои домашние скоро приедут. Может, будут здесь завтра.

– А вы говорили, что в воскресенье.

– Возможно. Я не знаю наверняка. Могут приехать и раньше.

Она внимательно вчитывалась в его лицо. Да он испытывает ее, хочет посмотреть, не кинется ли она прочь, не заспешит ли назад, к миссис Басс. Но ведь он сам хотел показать ей Эйкр! И он сам…

– Мистер Магвайр, – сказала она, собравши все силы, чтобы голос не дрогнул. – В тот день, когда вы увидели меня на мосту, я хотела только одного: погулять за городом.

– Четырнадцать лет, – проговорил он после паузы, – а сколько в тебе уже силы. – Потом неожиданно улыбнулся: – Ты права, не давая мне притворяться, будто меня, безвинного, совращает четырнадцатилетняя.

– И вовсе я вас не совращаю, – отозвалась Эммелина, совершенно не понимая смысл слова.

– Ты так думаешь? – улыбнулся опять Магвайр.

– И кроме того, я вам ни капельки не верю, – добавила она, ободренная тем, что он уже не сердится. – Не верю, что вы стали бы здесь жить. Ведь мистер Басс хорошо вам платил, и вы в любом случае переехали бы в приличный дом. Не верю я, что вы бы здесь остались.

– Ну что же, так, значит, так, наверное, ты права, моя любимая!

Любимая! Она посмотрела на него вопросительно и выжидающе. Мистер Магвайр взял ее за руку и осторожно повел по подмерзшей дорожке, петляющей среди разнокалиберных лачуг. Пробираясь по ней, они натыкались то на шипящих гусей, то на поросят и кур, устроившихся на ночь в самых немыслимых местах, а один раз – даже на лошадь. Она стояла поперек дорожки, и ее морда возвышалась над крышей развалюхи, рядом с которой она была привязана. Из домишек доносились неясные голоса. Хотя стояла зима, в нос бил острый запах скотины, и легко было представить себе, какая здесь будет вонь, когда чуть потеплеет.

Через несколько минут они очутились уже в конце Эйкра. Между лачугами завиднелось начало Кросс-стрит, с привычными для Лоуэлла опрятными домами. Сейчас, отсюда, они казались просто дворцами.

Кивнув на строение, чуть поприглядней соседних, мистер Магвайр сказал:

– Здесь живет мой брат Лайам.

Домишко стоял на каменной кладке и был поэтому чуточку выше соседних; стены, как и у всех, обшиты толем, но головки гвоздей, которыми толь крепился, забиты – не в пример прочим – ровными рядами и на одинаковом расстоянии друг от друга.

– И ваш брат до сих пор здесь живет?.. – проговорила Эммелина, словно пытаясь убедить себя в этой нелепице.

– Именно так. С женой и детьми. А их у него семеро. От изумления Эммелина чуть было не задохнулась.

– Он работает на фабрике, где делают крахмал, – продолжал Стивен, забавляясь ее реакцией, – и мог бы иметь дом в городе. Но даже и не пытается. Никто, кроме меня, не выбрался отсюда.

– Но, может, им здесь нравится, – сказала Эммелина, думая, что, будь на то ее воля, она никогда бы не променяла Файетт на пансион миссис Басс, хотя у нее и теплее, и сытнее.

– В том-то и беда, – ответил Магвайр, – что в трущобах они всем довольны.

– А разве это плохо?

Стивен издал какой-то невнятный звук.

Они подошли к одной из крайних лачуг, и он без стука, толчком, открыл дверь. В очаге против двери горел огонь. Очаг был большой, каменный и добротный, пожалуй, ничуть не хуже камина в доме мистера Магвайра. Как оказалось, он сам и сложил его с помощью братьев для живущей здесь матери, но выстроить заново дом, к сожалению, не смог: она запретила. У очага курил трубку старик. Он в упор глянул на Стивена, но вроде бы не признал его. В тот же момент в комнату молча, словно не замечая ни Эммелины, ни Стивена, скользнул какой-то мужчина помоложе. Он что-то держал в руках и был, казалось, всецело сосредоточен на разглядывании этого предмета. Легонько подтолкнув Эммелину, мистер Магвайр закрыл дверь.

В той части комнаты, что прежде была загорожена отворенной дверью, стоял стол с двумя стульями. У стола, ближе к очагу, сидела и шила крошечная старушка, мать Стивена. Когда-то мистер Магвайр купил ей лампу, но мать велела унести подарок – не ровен час опрокинется, и пожара не миновать. Стол был плотно заставлен: продукты вперемешку с посудой, чистой и грязной. Даже и не представить себе, как же за ним едят. Однако другого места для еды не было. В углу, у стены, громоздилась куча матрацев и одеял. Вся комнатенка была невероятно мала, футов семь на двенадцать.

Стивен подошел к матери и поцеловал ее.

– Миссис Магвайр, познакомьтесь-ка с этой милой девицей. Она работает у нас на фабрике.

До этой минуты старушка, казалось, воспринимала присутствие сына как нечто само собой разумеющееся и спокойно занималась своим делом, но, услышав, что пришел кто-то чужой, подняла голову, встала и подошла к Эммелине, на ходу что-то бормоча и как бы извиняясь. Эммелина, однако, не поняла ее: добрая половина слов была сказана по-ирландски, а остальные до неузнаваемости исковерканы.

– Мисс Эммелина, – сказал Стивен, – познакомьтесь, это моя мама.

У матери и сына были одинаковые глаза, одинаковые высокие скулы, одинаковые красиво очерченные тонкие губы. Седые, длинные, почти как у Эммелины, волосы старушка заплетала в косы, видневшиеся из-под края ярко-лиловой шали. Улыбнувшись, она обнажила два зуба (прочие, судя по всему, отсутствовали) и снова что-то зашамкала.

– Она предлагает тебе чаю, – перевел мистер Магвайр. – Не отказывайся – она все равно не отстанет.

– Спасибо, – сказала Эммелина, нервно улыбаясь, и оглянулась невольно на человека, по-прежнему внимательно разглядывавшего что-то у себя в руках.

– Этот очаровательный юноша – мой брат Майкл, – пояснил Стивен. – Можешь сказать ему что-нибудь, можешь не утруждаться. Он все равно не заметит.

Майкл тупо посмотрел на нее. На лице было не больше интереса, чем если бы Стивен внес в комнату еще один стул.

– А сколько ему лет? – тихо спросила Эммелина, пока миссис Магвайр наполняла чайник, наливая воду из висевшего над очагом котла.

Стивен пожал плечами:

– Около тридцати. Точно не помню. Да и какое это имеет значение?

Эммелина взглянула на старика. А это кто же такой? Ведь мистер Магвайр говорил, что его отец умер еще в Ирландии… Перехватив ее взгляд, Стивен засмеялся:

– Тебе непонятно, может ли это двигаться?

– Кто это? – спросила Эммелина шепотом, хотя Магвайр и не думал понижать голос.

– Овощ, – ответил он. – Знаешь, наши фабричные девушки осенью любят выкапывать разные кустики и приносить на зиму в ткацкую. Ну так вот и у нас тут свой кустик. Моя мать выкапывает его каждую осень, а весной снова высаживает на солнышко. Мало ей было одного овоща, решила, видишь, обзавестись вторым.

От таких слов Эммелина пришла в замешательство. Было неловко, хотя старик вроде и в самом деле ничего не понимал. В Файетте тоже встречались убогие, но никому и в голову не приходило, что можно о них не заботиться… или сказать о них что-нибудь оскорбительное… Она улыбнулась, показывая старику свое дружелюбие, и ей показалось, что он в ответ чуть заметно кивнул.

Стивен уже сидел за столом. Намазав кусок хлеба маслом, он тут же с жадностью набил рот, хотя в доме Стоунов ел, конечно, совсем иначе. Не переставая жевать, он приподнимал крышки, заглядывал, ища, чем полакомиться, в выставленные на столе глиняные горшочки, потом, привстав, запустил пальцы в висевший над очагом котелок и чертыхнулся, когда выловленный оттуда кусок мяса обжег ему пальцы.

И все же, несмотря на воркотню и на язвительные реплики, он был, казалось, спокойнее, чем когда-либо. С улыбкой смотрел на закутанную в яркую шаль, хлопотавшую с чаем мать, поглядывал с удовольствием на очаг, который с любовью сложил своими руками.

Когда они уходили, мать Стивена снова разразилась потоком полупонятных извинений.

– Почему она извиняется? – спросила Эммелина, когда они вышли.

– А потому что ты из тех, кому дано судить.

– Как это?

– Ты – янки. А янки – наши судьи. – Он, по обыкновению, и шутил, и в тоже время был серьезен.

– Да не сужу я тех, кто живет здесь! И никого не сужу.

– Нет, судишь. У тебя есть рассудок, глаза и уши. Этого уже достаточно.

Эммелина умолкла. Она досадовала на все вместе, но не хотела показывать этого. Им оставалось так мало времени. Не нужно тратить его на ссоры.

– Хочешь пойти домой? – спросил он чуть погодя.

Ему было нужно, чтобы она перестала так слепо им восхищаться, и, похоже, сейчас он добился своего. Но распрощаться раньше времени было ей все же не под силу, тем более что сегодняшний вечер мог быть последним перед долгим перерывом.

– Я знал, что ты почувствуешь, попав в Эйкр, – сказал он наконец.

– Дело вовсе не в Эйкре! – вскричала она. – А в том, что я никогда раньше не видела вас грубым.