Текст книги "Грешная и желанная"

Глава 3

Едва забрезжила заря, как глаза Тэнзи открылись.

Мягкую, как облако, перину не качали океанские волны. Элегантно меблированная комната вся состояла из темного дерева, позолоты и разных оттенков голубого. Не Америка. Не корабль. Суссекс. Пеннироял-Грин, если быть точной.

Полоска манящего розового света пробивалась сквозь неплотно задернутые шторы.

Она сонно выскользнула из кровати, потерла глаза кулаками, перекинула тяжелую косу через плечо и зашагала, как по дороге к неизбежности, по толстому ковру савонри.

Осторожно взялась за шторы – мягкого бархата с золотистым отливом – и выглянула в окно.

Горизонт открылся ей переходящими из одного в другой оттенками: сначала нежный зеленый подстриженных английских лужаек, над ним темная неровная полоса деревьев – должно быть, это лес, а за лесом широкое пространство темно-зеленого, бугристое, как взбитое одеяло (вероятно, те самые холмы Суссекса), и наконец узкая полоска серебра. Наверное, море.

Небо как раз налилось девичьим румянцем. Тэнзи смотрела, как восходящее солнце один за другим золотит предметы, словно позволяя каждому из них обрести неземную красоту. Сначала высокие аккуратные кусты, затем белая каменная скамья, далее фонтан и потом человек…

Она так сильно втянула в себя воздух, что едва не поперхнулась.

Голый мужчина.

Во всяком случае, голый от пояса и выше.

Он стоял на небольшом балкончике рядом с ней, всего в нескольких футах.

Тэнзи быстро нырнула обратно в комнату и подтянула штору к лицу, оставив неприкрытыми только глаза, как обитательница гарема, затем подалась вперед, чтобы разглядеть незнакомца как следует. Она видела только его спину: восхитительно широкие плечи, прелестный своего рода желобок вдоль позвоночника, разделявший пополам две гряды крепких мускулов, и все это переходило в упругую талию.

Внезапно он вскинул руки, выгнулся, будто его ударило молнией, и издал какой-то рык, словно языческий бог, призывающий утро. Хотя Тэнзи сомневалась, что у бога под мышками могут расти черные волосы.

И тут же исчез в своей комнате, будто кукушка, выскочившая из часов, чтобы объявить время.

Его рев еще слабым эхом отдавался в воздухе.

В общем, не самое плохое начало дня.

Тэнзи снова легла в постель. Если это сон, она хотела увидеть продолжение.

Капитан Чарльз «Чейз» Эверси вошел в «Свинью и свисток», схватил стул, повернул его спинкой вперед, оседлал, взял кружку с элем у Колина и сделал большой глоток, только после этого подняв руку и поманив к себе Полли Хоторн, подавальщицу в «Свинье и свистке».

– Спасибо, – с некоторым запозданием мрачно бросил он Колину, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Тот нахмурился, но скорее по привычке, чем негодуя. Чейз был старшим, Колин младшим, а иерархия среди братьев Эверси соблюдалась неукоснительно. Ему бы даже в голову не пришло возразить.

– А что… сидеть нормально уже немодно, Чейз? – кротко спросил Колин. – Боишься, что не сможешь удержать свое стареющее тело, не опираясь на спинку стула?

– Его побрякушек стало в три раза больше с тех пор, как Ист-Индская компания его повысила, – проговорил Йен. – Ему необходима дополнительная поддержка.

– Если ты примешь ту должность, что компания предложила тебе в Лондоне, твоих побрякушек тоже станет больше, Йен. Когда ты вернулся домой?

– Только вчера вечером. Видимо, слишком поздно, чтобы успели приготовить мою комнату, так что меня устроили на третьем этаже. Ехал из самого Лондона. А вам известны мои планы, и даже соблазн продвижения по службе с кучей побрякушек их не изменит. Довольно скоро я уеду, так что наслаждайтесь моим присутствием, пока возможно.

Он приметил пять портов, которые хотел посетить, и наконец скопил достаточно денег (экономя и удачно вкладывая), чтобы это сделать. Китай, Индия, Африка, Бразилия. Он так часто изучал карту мира, что иногда казалось, будто она отпечаталась на сетчатке его глаз. Он мог видеть ее даже с закрытыми глазами.

– Наверное, Йену следует пристроить свои побрякушки на лед после недели, проведенной с мадемуазель…

Йен молча пнул Колина. Около их стола внезапно появилась Полли Хоторн. Хорошенькая, темноволосая, худенькая и юная, грациозная, как селки[1]1
  Селки – люди-тюлени, мифические существа из шотландского и ирландского фольклора.


[Закрыть], Полли когда-то была, как это свойственно юности, безответно влюблена в Колина и так и не простила его за то, что ему хватило наглости жениться. Она по-прежнему отказывалась его замечать, но Йен подозревал, что теперь это уже скорее привычка.

Невольно будешь восхищаться тем, как девушка умеет лелеять обиду, думал он. Йена всегда восхищало постоянство. Женщины, которых знал он, как правило, отличались ветреностью, и хотя это определенно было ему на руку, все же он этого не любил. Вероятно, можно назвать это лицемерием, но уж так вот вышло.

Йен видел, как Полли взрослела тут, в пабе, хозяином которого был ее отец – семейство Хоторн владело «Свиньей и свистком» уже не одно столетие. Йен очень бережно относился к Полли, а также к Калпепперу и Куку и ко всем тем, кто делал Пеннироял-Грин местом, которое он знал и любил всю свою жизнь. Может, это и не очень честно, но ему хотелось иметь возможность приезжать и уезжать по собственному усмотрению – на войну, в экзотические страны – и снова возвращаться домой, чтобы найти их всех тут, где они и должны быть, разве только чуть постаревшими.

Йен улыбнулся Полли, она покраснела и засуетилась. Такова власть улыбки Эверси. Он на них не скупился. Никогда не надоедает видеть, как женщины улыбаются в ответ и краснеют.

– Еще три темных, Полли, пожалуйста.

– Конечно, капитан Эверси.

– Мадемуазель кто? – тут же спросил Чейз, едва Полли отошла.

– Ля Рок. Ах, Моник. – Он вспомнил, как выбирался из постели, а ее ноготки легонько царапали ему спину, пока она пыталась убедить его остаться. Он никогда не оставался. Ни с одной из них. Это одно из его правил. Имелось и другое правило, насчет подарков – он их просто не дарил. Хотел, чтобы женщину привлекал он как мужчина, а не чувствовала себя купленной.

– В тебе нет ни единой капли романтичности, – надула губки Моник, когда он начал одеваться. – Только копье страсти.

Ее английский был весьма скудным, но она все же сумела довольно точно его охарактеризовать. Он не чувствовал себя оскорбленным. Она все еще его вожделела, потому что он умел дать женщине именно то, чего она хочет.

– Моник ля Рок. Актриса? – поинтересовался Чейз.

– Впечатляющее, или мне следует сказать – неподобающее? – знание лондонских сплетен, Чейз. Да. Актриса.

– Я о ней слышал. Моя жена однажды видела ее игру.

Вроде бы небрежное замечание, однако в словах «моя жена» послышались собственнические нотки, а произнес их Чейз так, словно это благословение.

Однако для Йена они прозвучали укором. Колин, черт бы его побрал, делал с этими проклятыми словами ровно то же самое. Когда не говорил о коровах. Йен раздраженно поерзал на стуле, словно пытался увернуться от опускающейся на него сети.

– У нее уникальный талант, у мадемуазель ля Рок, – произнес он. Довольно многозначительным тоном, чтобы заставить обоих недавно женатых мужчин задуматься.

Наступила благодатная тишина.

Колин в душе всегда был развратником, и Йену доставляло несказанное удовольствие тыкать в него палочкой, проверяя, умер ли уже в брате этот развратник, убит женитьбой или просто впал в спячку. Опять же, спасение от виселицы любого может заставить искать убежища в институте брака. А может быть, он чересчур привык к Ньюгейту за время своего печального там пребывания и больше не в состоянии полностью свыкнуться со свободой?

Наконец Колин с надеждой спросил, понизив голос:

– Насколько уникальный?

Йен просто улыбнулся, загадочно и цинично.

Моник обладала талантом, но отнюдь не уникальным. Заманивание ее в постель превратилось в игру, включающую в себя неимоверное обаяние, тончайшие намеки и умение перефлиртовать других мужчин. Но не подарки. Никаких подарков. Результат был, конечно, предрешен заранее, но они оба получили удовольствие от этой игры с самого начала и до момента, когда Моник капитулировала. Она была искусной, ловкой, с нежной кожей и просто восхитительной и… начинала проявлять огорчительные признаки излишней привязанности.

Вот почему Йен с облегчением уцепился за повод вернуться в Пеннироял-Грин – он пообещал своему кузену Адаму, викарию, что возглавит бригаду мужчин (разношерстных по характеру, хотя и стойких духом) во время совершенно необходимого ремонта древнего дома священника. А останься он в Лондоне слишком надолго, мамаши непременно бы вспомнили, какой подходящий жених этот Йен Эверси. Но если слишком долго пробыть в Пеннироял-Грин, его матушка может вспомнить, что он вполне подходящий жених, вместо того чтобы посвятить все свое внимание сестре Оливии. Которая, наконец, согласилась принять некое подобие ухаживания со стороны лорда Лэнсдауна и вроде бы даже получает от этого удовольствие.

Вроде бы. С Оливией никогда ни в чем нельзя быть уверенным.

Все Эверси затаили дыхание. А цветы от исполненного надежды – или мазохиста – все продолжали приносить.

Законодатели мод, высказавшиеся против нее в книге пари клуба «Уайтс» начинали беспокоиться. Никто не думал, что Оливия Эверси когда-нибудь выйдет замуж после того, как Лайон Редмонд исчез, унеся с собой, как говорили, ее сердце.

Забавно, но, вернувшись накануне вечером из Лондона, он ни разу не вспомнил про Моник. Что по меньшей мере невежливо, учитывая, что много недель до этого он думал только о ней. Если задержаться в Пеннироял-Грин надолго, Моник, скорее всего, о нем просто забудет. Уж не испытывает ли он при этой мысли облегчение?

Ну, то есть пока он не вернется в Лондон. А там игра начнется снова.

Если ему захочется.

И эта мысль тоже вызывала беспокойство.

Вернулась Полли с элем и со стуком поставила кружки на стол.

– Платит Чейз, – сказал ей Йен, с выражением «и не вздумай возражать» поведя бровью в сторону Чейза.

Брат послушно выложил несколько монет.

– За большие побрякушки и безотказных актрис! – весело произнес Йен, глядя на братьев.

Те подняли свои кружки.

– За большие побря…

Улыбки их застыли. Оба смотрели в одну точку за его плечом.

– Что? – Йен обернулся.

– За большие побрякушки! – непринужденно воскликнул герцог Фальконбридж.

Черт. Побери.

Как он-то сюда попал? Удивительно, что весь паб не замолк, как затихают птицы, когда в саду появляется бродячий кот. Но нет: все как обычно, пьют, громко разговаривают и, подогретые элем, размашисто жестикулируют, Калпеппер и Кук сидят за шахматной доской, а Джонатан Редмонд бросает дротики в доску с обычной пугающей точностью. Никто не заметил, что пакостный герцог вошел в «Свинью и свисток».

Йен по собственному опыту знал, что этот человек умеет быть незаметным.

Их сестра Женевьева любит Фальконбриджа, это, во всяком случае, очевидно. Она вышла за него замуж, бросив при этом лорда Гарри. А Йен любит Женевьеву.

Но чертовски неловко быть свояком человеку, когда-то под дулом пистолета приказавшему тебе вылезти из окна комнаты его прежней невесты.

В полночь.

Голым.

То, что он сумел добраться до дома в одном башмаке (второй герцог вышвырнул из окна вместе с одеждой), в манишке (единственной одежде, которую он сумел найти в темноте) и при остатках достоинства, явилось свидетельством крепости его духа и любви к риску. Этот вираж на поле боя подготовил его к стоическому противостоянию любым бесчисленным случайностям.

Опять же, Фальконбридж должен поблагодарить его за то, что он влез в окно к его невесте, поскольку это помешало ему жениться не на той женщине и привело к Женевьеве.

Йен был совершенно уверен, что герцог так и не понял, в чем заключалось его счастье.

Он не считался человеком великодушным – никто его не любил, за исключением, пожалуй, Женевьевы, зато его знали как человека, надолго запоминающего любое причиненное ему (с его точки зрения) зло и стремящегося сравнять счет, причем неважно, сколько на это потребуется времени. Женевьева пламенно убеждала Йена, что герцог не убивал свою первую жену, как утверждала популярная сплетня, и хотя ради Женевьевы тот сдержался и не вызвал Йена на дуэль, никогда ничего нельзя знать точно.

Тем случаем Йен не гордился. Знай он, что окажется связанным родственными отношениями с этим человеком, ни за что бы не полез на то дерево у окна леди Абигайль.

Все трое братьев Эверси встали и поклонились своему зятю, приветствуя его вежливо и весело, а когда все снова расселись, Колин приглашающим жестом подтолкнул к герцогу стоявший возле Чейза стул.

Йен метнул на него уничтожающий взгляд.

Колин с трудом подавил ухмылку.

Колин. Единственный (кроме Женевьевы), кто знал о том полуночном бегстве через окно спальни под дулом пистолета.

Герцог опустился на стул, и его плечи оказались в каком-то дюйме от Йена, едва не задев его.

Йен весь сжался.

Как по волшебству, рядом со столиком появилась Полли.

– Попробуйте темное, Фальконбридж, – посоветовал Чейз.

Чейз утверждал, что ему по-настоящему нравится этот человек. Но Чейзу нравилось многое, что Йен находил сомнительным, в частности, гусиная печенка, а от марионеток у него и вовсе мурашки по коже бегали. Может, он и герой войны, но вряд ли стоит считать его суждения неоспоримыми.

Полли пошла выполнять заказ его светлости.

– Что привело вас в наш скромный паб? – спросил Колин.

– Вышел прогуляться, заметил «Свинью и свисток» и воспользовался случаем увидеть своих шуринов в их среде обитания.

Все вежливо посмеялись, как бы соглашаясь с тем, что это была шутка.

– Чейза повысили, – сообщил герцогу Йен.

– Мои поздравления, капитан Эверси, – отозвался герцог. – Поднимаемся по служебной лестнице, вот как? Целимся на губернаторство?

– Не думаю, что моей жене понравится жить в Индии, но это не исключено.

– Сомневаюсь, что в Индии есть марионетки, так что это совершенно безопасно, – заметил Йен, и Чейз пнул его под столом ногой.

Герцог то ли не услышал этого заключения, то ли предпочел его проигнорировать.

– Йену тоже предложили повышение, – сказал Чейз. – Вы знаете, что он в звании капитана, Фальконбридж?

– Йен, – отрезал Йен, – собирается путешествовать вокруг света и очень скоро купит билет. И довольно надолго уедет.

– А. Вокруг света, говорите, – задумчиво произнес герцог. – По случайному совпадению вчера к нам прибыла гостья из-за океана. Не знаю, рассказывала ли вам Женевьева о моей юной подопечной, мисс Титании Дэнфорт, и ее надвигающемся прибытии из Америки.

Рассказывала. Но они, конечно, забыли. Родственница герцога, которую следует быстро выдать замуж за титул, одобренный герцогом. Что-то в этом роде.

– Мисс Дэнфорт приехала вчера.

– Надеюсь, в полном здравии? – любезно осведомился Колин.

– Цела и невредима. И настолько неиспорченную, хорошо воспитанную и впечатлительную молодую женщину еще нужно поискать. Искренне надеюсь, что пока она живет здесь, вы озаботитесь ее благополучием так же, как благополучием Женевьевы, и относиться к ней будете соответственно.

Несмотря на уклончивость сказанного, Йен понял, что это предостережение.

Ну и чертов наглец этот герцог. Как будто он не в состоянии сдержаться и готов взгромоздиться на любую женщину в окрестностях. А у него есть принципы.

За столом повисло молчание, чем-то напоминающее то, которое возникает после вызова на дуэль.

«Не вздумай этого сказать, Йен. Не вздумай. Не вздумай».

– Или… что?

Колин и Чейз застыли. Он знал, что оба затаили дыхание. В этой тишине Йену показалось, что он слышит, как с запотевшего стакана с элем стекают капли влаги.

Герцог не проронил ни слова.

– Я бы умер за Женевьеву, – добавил в полной тишине Йен. Мрачно.

И это чистая правда. Он уже не раз рисковал жизнью ради других. И это одна из причин, по которым его сон в течение вот уже многих лет вряд ли можно назвать мирным.

Это давалось ему нелегко.

Герцог, наконец, пошевелился, подняв свой эль и неторопливо сделал глоток.

– Что ж, – сказал он, – будем надеяться, что вам не придется умереть за мисс Дэнфорт.

Он осушил свой стакан с элем и одобрительно поднял брови.

– Превосходный напиток. Возможно, мне следует чаще посещать «Свинью и свисток».

С этой кошмарной угрозой он поклонился и ушел.

– Должно быть, она великолепна, раз герцог счел необходимым предупредить тебя. – Колин просто пришел в восторг.

– Чепуха. Судя по описанию, она скучна, – лениво отозвался Йен. – Эти непорочные девицы, как правило, всегда скучны.

Глава 4

Днем герцог послал за Тэнзи, и она, вытерев вспотевшие вдруг ладони о юбку, поспешила в комнату, где он сидел за большим полированным столом. Сидел так, будто считал его троном, хотя с другой стороны, подумала Тэнзи, где бы он ни сидел, все будет выглядеть именно так.

– Вряд ли мне требуется напоминать условия завещания вашего батюшки, мисс Дэнфорт, но я все же сформулирую их следующим образом: все ваше состояние целиком будет передано вам после вашего вступления в брак с человеком, которого я одобрю.

Почему он говорит как юрист? Может, поэтому отец и доверил ее судьбу этому человеку. Может, он умеет общаться только в приказном тоне или движениями этой своей грозной брови. Сложно спорить с бровью.

– Спасибо. Я знаю.

Наступило неловкое молчание.

– Когда я видел вас в последний раз, вы были не выше… – Герцог показал рукой несколько футов от пола. – И прятались за юбкой вашей матери. В Лилимонте.

Тэнзи вежливо улыбнулась. Если она и впрямь пряталась за маминой юбкой, это был последний раз, когда она смущалась. Наверное, он выглядел пугающим даже тогда. Его жена – тогда у него была другая жена – была такой симпатичной. Ее легко было рассмешить. Тэнзи очень нравилось, когда ее мама и жена герцога вместе смеялись в саду.

От одного слова «Лилимонт» в груди снова заныло. Она так отчетливо его видела: окруженный стенами сад, наполовину одичавший, яркий, полный сюрпризов, заросший, как из волшебных сказок, по крайней мере для нее, ростом в три фута.

Вспомнилось, что герцог потерял ту симпатичную, веселую жену вскоре после того визита. Вот почему теперь он женат на Женевьеве.

Тэнзи с любопытством взглянула на опекуна и если бы посмотрела внимательнее, заметила бы во взгляде некую мягкость, признак того, что жизнь его слегка потрепала. Но увидела лишь постаревшего, лощеного, непроницаемого представителя высшего света.

– Мне дали понять, что вы хотите замуж. – Он произнес это несколько напряженно.

– Да, действительно. – И едва не добавила: «разумеется!» Тэнзи чувствовала, что начинает краснеть.

Он помолчал, и она уцепилась за возможность высказаться.

– Я подумала, будет полезно составить список качеств, которые я хотела бы видеть в муже.

Еще одна пауза, причиной которой могло быть все что угодно. В том числе замешательство.

– Вы составили список, – осторожно произнес он.

Тэнзи кивнула.

– Качеств, которые я хотела бы видеть в муже.

Опять недолгое молчание.

– И… вы хотите поделиться этим списком со мной?

Непонятно, это что, ирония?

– Если вы сочтете его полезным.

– Как знать, – отозвался он.

– Очень хорошо. – Тэнзи аккуратно развернула лист бумаги, разгладила его на коленях и откашлялась.

Затем посмотрела на герцога; он ободряюще кивнул.

– Пункт первый: мне бы хотелось, чтобы он был умным…

Тэнзи снова подняла взгляд, оценивая реакцию на первое пожелание.

Герцог одобрительно кивнул.

– Глупцы могут быть такими нудными, – посочувствовал он.

– …но не слишком.

Насчет этого пункта она немного волновалась.

– А. – Он побарабанил пальцами, вроде бы обдумывая услышанное. – Вы имеете в виду тех, кто постоянно цитирует стихи и философов? Бесконечно расхваливает произведения искусства? Употребляет термины вроде «расточать дифирамбы»?

Именно это она и имела в виду. И надеялась, что герцог не из тех, кто постоянно цитирует поэтов и философов. Однако выражение «расточать дифирамбы» ей понравилось. Она мысленно примерилась к нему. «Титания Дэнфорт расточает дифирамбы торсу мужчины с балкона».

– Думаю, я предпочла бы, чтобы он был… активным. Любил всякие занятия на свежем воздухе, лошадей, стрельбу и все такое. Мне нравится читать. Но чтобы не придирался к выбору книг, которые я читаю. Я люблю представлять себе сценки по этим книгам.

Ну вот, теперь она несет всякую ерунду.

Тэнзи понадеялась, что Фальконбридж не сочтет ее совсем уж нелепой. Потому что ей самой показалось, что прозвучало все это именно так.

– В самом деле? – Непонятно, то ли он смеется, то ли раздумывает. – Сам я не особенно люблю читать. А вот моя жена очень любит, и я смирился с этой ее привычкой.

Женевьева действительно кажется человеком, очень любящим чтение, угрюмо подумала Тэнзи. Но в его голосе определенно звучит ирония.

– Каков следующий пункт в вашем списке, мисс Дэнфорт?

– А. Номер два: хотелось бы, чтобы он обладал высокими моральными качествами.

Говоря по правде, это она добавила только потому, что понадеялась произвести впечатление на герцога. Тэнзи толком не знала, как он истолкует «высокие моральные качества». В общем-то, она не знала, как она сама трактует эти качества и обладает ли ими. Это звучало занудно, но казалось необходимым.

– Высокими моральными качествами, – медленно повторил он, словно запоминая. – Это полезно в том смысле, что сужает круг, – серьезно произнес он. – Благодарю.

Поскольку герцог больше ничего не сказал, Тэнзи посмотрела на лежащий на коленях лист.

– Номер три: мне бы хотелось, чтобы он был красивым.

Это она произнесла нерешительно и подняла взгляд. Герцог был красивым. Даже с легкой сединой на висках. Но может быть, он считает, что внешность не так важна, если необходим моральный стержень.

– Позвольте заверить, что мне бы и в голову не пришло связать вас с горгульей, мисс Дэнфорт.

Превосходно! Она облегченно улыбнулась.

– Я особенно и не волновалась, потому как все мужчины, которых я видела в Суссексе, были просто…

Великолепны, чуть не ляпнула она в порыве энтузиазма. Особенно вспомнив о мужчине с балкона.

– …очень приятными, – ханжески договорила Тэнзи.

Он минутку помолчал. Ей показалось, что морщинки в уголках его глаз сделались чуть глубже. Он что, пытается подавить улыбку?

– Многие да, – несколько загадочно произнес герцог. – А следующий пункт?..

– Ах да. – Тэнзи снова посмотрела на список. – Номер четыре: любит…

Проклятье. Это еще один очень деликатный пункт. Она опять подняла глаза. Вокруг глаз герцога виднелись тонкие морщинки, что подсказывало: иногда он все-таки смеется. Впрочем, доказательств этому Тэнзи пока не видела. Интересно, делает ли он это с удовольствием или считает необходимым светским условием, вроде поклонов и тому подобного.

– Глоток хорошего брэнди? Прогулки по берегу моря? Вышивание? – подсказал герцог. Теперь Тэнзи отчетливо слышала с трудом сдерживаемое нетерпение. Ничтожная пылинка, подумала она. Я раздражитель, ничтожная пылинка, и он едва меня терпит.

– …смеяться.

Она произнесла это едва слышно. Почти извиняющимся тоном.

– А, – задумчиво протянул он. – Что ж, думаю, тут у нас конфликт между пожеланием номер два и вот этим. Боюсь, мне придется просить вас выбрать только одно из них.

Легкие сжались так стремительно, что Тэнзи едва не закашлялась.

Черт побери. И винить остается только себя.

Последовало удручающее молчание. Затаив дыхание, Тэнзи обдумывала последствия.

И вдруг он с такой силой хлопнул ладонью по столу, что Тэнзи подскочила, и захохотал, запрокинув голову.

– О, Титания. Вы выглядите такой потрясенной! Я же вас дразню. Видите ли, я тоже иногда люблю «посмеяться». Но думаю, теперь я знаю, что бы вы выбрали, если бы возникла такая необходимость.

У него был такой замечательный, такой заразительный смех, что Тэнзи быстро оправилась от смятения и тоже рассмеялась. Хотя и не до конца простила за то, что он отнял у нее год, а то и два жизни этой своей «милой шуткой». Слишком уж живо она вообразила свою дальнейшую судьбу.

– Ваш отец был большой зубоскал, – заметил герцог, когда они оба успокоились.

– Самый лучший. – Она вонзила ногти в ладони, почувствовав, что в уголках глаз копятся слезы. Они появлялись в самое неподходящее время. Даже во время смеха.

– И ум у него был замечательно подвижный. При случае он с легкостью мог загнать меня в угол во время спора. Нам это нравилось, причем весьма. При этом, заметьте, меня очень сложно победить.

– Не сомневаюсь, – искренне ответила Тэнзи. Впрочем, она его тоже поддразнивала.

Он улыбнулся.

Смех словно что-то освободил в нем, и Тэнзи вдруг поняла: Фальконбридж просто был несколько скованным, сомневающимся в ней так же, как и она в нем. И тоже пережил утрату, когда ее отец умер. Человек, с которым он когда-то был близок, а Тэнзи сомневалась, что у герцога много задушевных друзей. Это пробудило в ней сочувствие. Она внезапно ощутила в себе – это казалось смехотворным, но тем не менее – желание его защищать.

– В своих письмах ко мне он называл вас Титания.

– Это имя – его выбор, а мама никогда ни в чем не могла ему отказать. Опять же именно мама убедила отца вернуться в Америку. Я всегда считала свое имя немного слишком обязывающим. Чем-то, до чего нужно дорасти.

– Думаю, вы вполне сжились со своим именем.

– Спасибо. Я тоже так думаю. И мама называла меня Тэнзи. Папа в конце концов сдался.

Герцог снова улыбнулся. И это выглядело так естественно, что она с облегчением поверила – он улыбается часто, и не только потому, что от любого время от времени ждут улыбки.

– Но вы, безусловно, очень похожи на свою мать.

– Все так говорят.

Наступило молчание, на этот раз спокойное, легкое.

– Я всегда надеялся снова всех вас увидеть, – мягко произнес он. Как будто понимал, что слишком долгая беседа на эту тему сейчас нежелательна.

– А я вас помню, – немного застенчиво произнесла Тэнзи. – Совсем чуть-чуть. Тогда вы были женаты на другой женщине. Помню, я думала, что она очень хорошенькая, как из волшебных сказок. И у нее был такой прелестный голос.

– О, это правда. Она была хорошенькой. Умерла несколько лет назад.

– Знаю. Мне очень жаль.

Он коротко кивнул.

Еще был ребенок, вспомнила Тэнзи и сразу пожалела, что вообще об этом упомянула. Она помнила, как отец получил письмо от герцога. Он рассказал матери о случившемся в нескольких коротких сокрушительных фразах и ушел в свой кабинет, плотно закрыв дверь. Словно в одиночестве мог разделить горе друга.

– Но вы должны знать, Титания, что я никогда не был так счастлив, как сейчас.

Она знала, что это правда. Ошибиться в этом невозможно. Но ей никогда не удастся описать счастье словами, подумала она. Это просто нужно видеть.

И сказал он это только для того, чтобы она знала – она тоже сможет быть счастлива.

– Я рада, – негромко произнесла Тэнзи. – И спасибо, что сказали мне.

Герцог кашлянул.

– В вашем списке есть еще пожелания?

О да.

– Номер пять: мне бы хотелось, чтобы он был добрым.

Она подняла взгляд, немного беспокоясь и об этом тоже, но уже меньше. Теперь она знала – что бы ни говорили, он человек добрый. Возможно, нетерпеливый, вероятно, весьма надменный, но от герцога этого и ожидают. Она чувствовала, что по сути своей он добрый.

– И пока это все.

Он слегка улыбнулся.

– Ваш список еще не закончен?

– Я еще не решила.

– Держите меня в курсе о принципиальных изменениях его содержания, – мрачно произнес он.

Тэнзи подозревала, что опекун опять ее дразнит.

– Непременно. – Она улыбнулась.

– Думаю, у нас имеется превосходная возможность найти вам супруга, отвечающего вашим требованиям. Ваш отец был одним из самых разумных людей, кого я когда-либо знал, и он доверял моим суждениям. Предполагаю, что вы будете удивлены богатством выбора. Но я сумею точно определить, кто из претендентов достоин вас, Титания… и кто ни в коем случае не подходит. Если возникнут вопросы, не стесняйтесь обращаться ко мне.

– Спасибо, – ответила она, думая при этом: «Отличная попытка». Может, он и добрый, но еще знает, как лишить человека удовольствия, а она не настолько уж наивна.

– Я бы с радостью поболтал с вами еще, если захотите, – добавил герцог и встал, давая ей понять, что беседа их окончена.

– Буду рада.

И это, к собственному изумлению поняла Тэнзи, было чистой правдой.

Представление мисс Титании Дэнфорт светскому обществу Суссекса решили начать со званого обеда и небольшого аперитива перед балом – скромным балом, как выразилась герцогиня, – который и завершит вечер. Женевьева заверила Тэнзи, что будут приглашены все самые знатные жители Суссекса, а также кое-кто из Лондона, а затем перечислила титулы гостей, как незначительных, так и солидных, как женатых, так и холостяков. Тэнзи вообразила их всех очень привлекательными. Забавно, как магия слова «лорд» изменяет восприятие человека, если это слово предшествует имени. В глубине души она была уверена, что ее имя станет звучать не так претенциозно только в том случае, если перед ним появится слово «герцогиня». Герцогиня Титания. Графиня Титания? Леди Титания?

Это всего лишь вопрос времени, твердо сказала она себе.

Примерно через месяц за скромным балом должен был последовать тот, что Тэнзи очень хотелось назвать «нескромным», а Женевьева называла Большим балом.

Тэнзи сказали, что она не должна делать ничего, кроме одного – появиться из своих комнат красавицей, «чего вы можете добиться, нарядившись даже в мешок из дерюги, если захотите, – заметила Женевьева со своим обычным великодушием. – Хотя, конечно, наряд из дерюжной мешковины вряд ли можно назвать в Суссексе привычным».

– Ха-ха! – рассмеялась Тэнзи.

Она решила подойти к вопросу о том, чтобы выглядеть предстоящим вечером красавицей, со всей возможной серьезностью.

И поскольку ее собственная американская горничная пришла в ужас от мысли пересечь океан и отправиться с ней в чужую страну, Женевьева любезно прислала ей свою камеристку по имени Энни, спокойную, толковую и готовую помочь.

Но Тэнзи сегодня была не в лучшем настроении, и удовлетворить ее запросы оказалось очень непросто.

– Не зеленое. Голубое.

Камеристка вытащила из шкафа голубое.

– Не это голубое. Другое голубое. – Девушка вытащила и уже наполовину повернулась к ней с платьем в руках, когда Тэнзи сказала: – Нет. Может быть, бледно-зеленое шелковое?

– Я думаю, вы будете красавицей в любом из них, мисс, – с отчаянием произнесла бедная Энни.

Тэнзи едва ногами не затопала.

– Скажи мне, Энни, – требовательно спросила она, – есть у тебя кавалер?

Горничная вспыхнула.

– Да, мисс. Он работает в конюшне.

Тэнзи, искренне заинтересовавшись, смягчилась:

– Какая прелесть! А он красивый, твой ухажер?

– Да, если мне позволительно так сказать. Его зовут Джеймс. Мы хотим пожениться, но…

– О, ты выходишь замуж? Какая прелесть! – Тэнзи просияла.

Энни буквально засветилась от счастья:

– Правда-правда. И все-таки мы должны подождать. Понимаете, нам не хватает денег, чтобы завести свое хозяйство. Джеймс хочет построить для нас небольшой домик, чтобы не пришлось всю жизнь жить у хозяев, и… Ой, не следует мне докучать вам этим, мисс Дэнфорт, – печально закончила она.