Текст книги "Грешная и желанная"

Йен засмеялся.

– Братья могут здорово досаждать.

– Полагаю, вам это хорошо известно. Вам повезло, у вас их много.

– Да, пожалуй, повезло. Вы знаете, что Лилимонт продается?

– О. – В этом звуке прозвучала настоящая тоска. – Как повезет новым владельцам! Интересно, можно ли еще увидеть мое имя на стене? Я нацарапала его маленьким ножичком, в углу под ивой, рядом с любимой маминой яблоней.

Йен молчал. Он все еще держал шляпу в руке, и ветер ерошил ему волосы, сдувая их со лба. У него взгляд снайпера, подумала Тэнзи.

Но сейчас в них плескалось задумчивое оценивающее выражение, в точности как у ее матери, когда та сидела на кухне, разбираясь с расходами и отыскивая ошибки. Как будто он хотел стереть уже сложившееся впечатление о ней и начать все заново.

Внезапно его взгляд сфокусировался где-то у нее на макушке, пометался немного и замер.

Йен ухмыльнулся.

– Что это вы усмехаетесь? Вряд ли это означает что-нибудь приятное для меня.

Похоже, ему нравится, когда она начинает сердиться. И ему удается очень легко ее разозлить.

– Просто… ну, видели бы вы свои волосы. Они торчат во все стороны.

– Нет! – Ее руки метнулись к голове. – Правда? Ну, я уверена, что по сравнению с вашими это пустяки.

Он с жалостью взглянул на нее.

– Отличная попытка. Как будто мне есть дело до того, как выглядят мои волосы.

– А стоило бы, – хмуро пробормотала Тэнзи.

Она видела, что он опять изо всех сил пытается не расхохотаться.

– А где, черт побери, ваша шляпка? Полагаю, что выехали вы в ней.

Тэнзи пощупала сзади, но уже поняла, что шляпка исчезла.

– Проклятье… то есть черт побери!

– Забыли ее там, где хоронили своих жертв, да? Или любовников?

Тэнзи закатила глаза.

– Мне показалось, что я почувствовала, как она слетела. Знаете, я с таким удовольствием скакала верхом, и наверное…

Йен вытянул шею.

– Я ее не вижу. Может быть, вы оставили ее там… ну, не знаю, там, где вы были. Давайте съездим и заберем?

Тэнзи опять закатила глаза.

– Отличная попытка. Но… мне нужно привести в порядок волосы прежде, чем я вернусь. – Вот теперь она по-настоящему засуетилась. – Не могу же я вернуться домой в таком виде, будто меня изнасиловали.

Она искоса бросила на него лукавый взгляд.

Но Йен только медленно покачал головой.

– Оставьте так, мисс Дэнфорт. Мне нравится. Это придает вам дикий и порочный вид, а ведь вы такая и есть.

– По крайней мере вам хоть что-то во мне нравится.

Повисла странная тишина.

Йен выглядел несколько озадаченным.

И если Тэнзи надеялась, что он кинется перечислять все, что ему в ней нравится, она была очень разочарована. Он продолжал молчать, глядя на нее так, что внутри у нее все затрепетало. Она чувствовала, что такие вещи есть, он просто не может назвать их вслух. Во всяком случае, не ей.

– Жаль, у меня нет зеркала, – сказала она наконец.

Он как будто всерьез задумался над этой неза-дачей.

– Возможно, вы сумеете разглядеть себя в моих глазах?

Тэнзи моргнула.

И замерла.

Это прозвучало так небрежно.

Она не сомневалась, что Йен сразу увидел, как подействовали его слова, потому что пристально наблюдал за ней.

Это вызов. Внезапно, на пустом месте, без предупреждения…

Неужели Йен Эверси все-таки флиртует с ней? Наконец-то?

Или… испытывает ее?

Или это интересное сочетание того и другого?

Глава 16

Тэнзи задумалась над этой загадкой.

Он сохранял нейтральное выражение лица.

Сколько уже раз он говорил подобное другим женщинам?

Но уж, наверное, она сумеет разоблачить его блеф.

– Может, я и сумею разглядеть себя в ваших глазах, – осторожно произнесла она.

И сделала шаг к нему. Затем еще один. И еще.

Увидела, что уголки его губ подергиваются, пока он следит за ее осторожными шагами.

Наконец она оказалась достаточно близко, чтобы уловить легкий аромат лавровишневой воды и талька. Голова у нее кружилась. Сердце отчаянно колотилось.

И наконец Тэнзи расправила плечи, запрокинула голову и посмотрела ему в глаза.

Это было почти так же непросто, как смотреть на солнце. Хотя совершенно по другой причине.

Глаза у него были настолько синими, что внутри все заныло, а руки непроизвольно сжались в кулаки. Оказывается, это слишком интимно – знать, что синие озера его радужной оболочки обведены чуть более темным кольцом, что ресницы у него черные, но на самых кончиках слегка рыжеватые, что зрачки внезапно расширились и потемнели, дыхание прервалось и…

Нервы не выдержали.

Тэнзи длинно прерывисто выдохнула (только сейчас поняв, что все это время сдерживала дыхание) и опустила голову. И сделала шаг назад.

Он был глубокими водами, накрывшими ее с головой, о чем он ей все время говорил.

Она подумала, что слышит его дыхание. Чувствует, что он замер. В нем ощущалась скрытая, едва сдерживаемая энергия. Она внезапно вспомнила, как терпеливо ждет лиса, чтобы в нужный момент прыгнуть на полевую мышь. И в тот миг Тэнзи чувствовала себя единственной женщиной на земле.

– Нет. Я себя не разглядела, – произнесла она тоненьким голосочком.

На самом деле она разглядела себя слишком хорошо.

Затылок стало как-то странно покалывать. А трепет внутри не пропадал.

И, как Йен и говорил, она совершенно не знала, что со всем этим делать.

Поэтому снова почувствовала себя совсем юной и неуклюжей.

И немного рассердилась. Похоже, он никогда не устанет подчеркивать ее наивность и несовершенство.

Повисло странное короткое молчание, пока они изучали друг друга с безопасного расстояния.

Йен откашлялся, прочищая горло.

– А. Что ж, тут неподалеку есть речка, Нарцисс. – Голос его слегка охрип. – Думаю, вы сможете увидеть свое отражение в ней. Идите посмотритесь, если это так необходимо.

Они, держась рядом, доехали до берега, Йен спешился, вытащил из кармана носовой платок и расстелил его на земле, к счастью, не особенно сырой. Затем широким жестом предложил ей встать на колени.

Прямо сэр Уолтер Рэли[5]5
  Уолтер Рэли – английский придворный, государственный деятель, поэт и писатель, историк, фаворит королевы Елизаветы I. Прославился каперскими нападениями на испанский флот, за что получил рыцарство в 1585 году.


[Закрыть]. Ну, почти сэр Уолтер Рэли.

Тэнзи, как королева, надменно задрала нос (просто чтобы заставить его улыбнуться), подошла, грациозно опустилась на колени и наклонилась проверить, можно ли и вправду воспользоваться рекой, как зеркалом.

Можно. И он прав. Если уж и дальше придерживаться греческой мифологии, она сейчас напоминала Медузу.

Тэнзи начала вытаскивать шпильки. Быстро провела рукой по волосам и поняла, что часть из них просто потеряла. Расчесала волосы пальцами и как следует тряхнула головой, пытаясь их укротить.

Она была так занята приведением прически в порядок, что не сразу заметила молчание Йена.

Обернулась посмотреть, не уехал ли он.

Увидела на его лице какое-то непонятное выражение, но оно сразу же исчезло. Возможно, ей просто показалось.

– Что вы делаете? – спросила она.

– Погружен в освященное веками занятие – страдаю, что вынужден понапрасну терять драгоценные минуты моей жизни ради женского тщеславия.

– Ах, бедняжечка, как с вами жестоко обращаются! Радуйтесь, что у вас сносная внешность, капитан Эверси. Потому что если вы и вправду обладаете хоть каплей того хваленого обаяния, мне еще нужно в этом убедиться.

Это, как она и предполагала, заставило его рассмеяться.

– Поторопитесь, – тут же нелюбезно сказал он, просто чтобы подтвердить слова Тэнзи.

Она все-таки сумела пригладить волосы, скрутила их в пучок и заколола шпильками. Результат показался ей терпимым.

– Как я выгляжу?

Йен внимательно посмотрел на нее, слегка нахмурившись. От этого долгого пристального взгляда Тэнзи внезапно снова стало трудно дышать.

– Менее интересно, но более презентабельно, – прозвучал непонятный вердикт.

Она с подозрением глянула на него. Вроде бы не насмехается.

Более того, выглядит каким-то озабоченным.

И совершенно не моргает. Это ужасно нервирует.

Тэнзи почувствовала себя добычей.

И она опять толком не знала, что с этим делать. Трепет внутри не прекращался. Вот почему нельзя ездить верхом в одиночку, подумала она.

Тэнзи встала, не дожидаясь помощи, подняла с земли его платок, а он сделал два шага к ее кобылке, готовясь помочь Тэнзи забраться в седло.

И тут…

Позже она сочла своего рода иронией то, что ей ни разу даже в голову не пришло сделать вид, что споткнулась.

А просто вот она стоит, а вот уже падает. Тэнзи увидела, как земля летит ей в лицо, с приглушенным вскриком вытянула перед собой руки и…

Ударилась, будто об стену.

Которая оказалась Йеном, молниеносно метнувшимся к ней. Голова Тэнзи ударилась о его грудь, руки вцепились в рубашку и сильно рванули, когда он ставил ее на ноги. Вдвоем они как будто исполняли некий неуклюжий танец.

Когда к Тэнзи снова вернулось здравомыслие, она обнаружила, что рывком распахнула его рубашку, и ее ладонь проскользнула между пуговицами.

Через мгновение до нее дошло:

Она прикасается к его коже.

Тэнзи тут же ощутила, как напряглись его мышцы.

Она перестала дышать.

Судя по его напряжению, он тоже.

Мгновение словно растянулось во времени.

Ее пальцы раздвинулись, робко, совсем чуть-чуть. Она просто не могла удержаться. Раз уж выпала такая возможность, ей хотелось потрогать еще. Хотелось вообразить, как весь он, как цветок, распускается от этого ее касания.

Пролетело еще одно короткое мгновение, и он хрипло произнес:

– Не надо.

Слишком поздно. Тэнзи не смогла бы убрать руку, даже если бы Йен направил на нее пистолет. Такая горячая и шелковистая кожа на пугающе, завораживающе твердой груди. Теперь Тэнзи немного испугалась, но все равно не смогла бы убрать руку, как ни пытайся.

– Тэнзи… – В его голосе прозвучало мягкое предостережение.

Впрочем, он не отпрянул.

Время замедлилось, загустело, размягчилось, как… как…

Лава.

Его голос зазвучал тише, с хрипотцой, ласкал ее обострившиеся чувства, как бархат.

– Ты слишком стараешься, Тэнзи. Знаешь, что мне это напоминает?

– Сбывшуюся мечту? – прошептала она. «Я прикасаюсь к коже Йена Эверси, я прикасаюсь к коже Йена Эверси».

– Человека, который слишком энергично хватает кусок мыла, и тот снова и снова выскакивает у него из рук.

– Представил меня в ванне, вот как?

Йен засмеялся. Впрочем, очень коротко. Смущенный смех. Даже немного страдальческий.

– Я думаю, ты набрасываешься на каждого прежде, чем он начинает домогаться тебя, Тэнзи. Ты боишься быть…

Он резко осекся.

Уязвимой, мысленно договорила за него пораженная Тэнзи. Уверенная, что он имел в виду именно это.

Это ее поразило по множеству причин.

Потому что это правда. Потому что он оказался пугающе проницательным. И потому что замолчал из-за того… что говорил о себе.

Тэнзи не осмелилась сказать это вслух. Она подняла к нему лицо.

Должно быть, он увидел на нем осознание, потому что глаза его почти в буквальном смысле «зашторились». Сделались холодными, непроницаемыми. Если в палитре художника имеется такой цвет, он должен называться «предостерегающе синий». Нужно быть мазохисткой, чтобы решиться пробить такую оборону. Он же уничтожит ее несколькими презрительно растянутыми словами.

– Что с тобой случилось? – прошептала она прежде, чем успела прикусить язык.

Потому что после смерти родителей разучилась бояться.

Что-то сделало его таким, каким он стал. Так же, как что-то сделало ее такой, какой стала она.

Как будто откуда-то издалека Тэнзи почувствовала, что сердце под ее ладонью забилось быстрее. Восхитительное ощущение. Какая нелогично теплая и мягкая у него кожа по сравнению с этими холодными, настороженными глазами. Воображение разыгралось. Интересно, у него такая кожа везде? Найдет ли она там что-то другое по ощущениям – завитки волос, к примеру, еще мышцы… его руки у нее на бедрах.

Его руки у нее на бедрах!

Она так увлеклась собственными фантазиями, что даже не заметила этого, а теперь поздно. Они легли туда мягко, незаметно. И теперь он проводил по ним кончиками пальцев, по округлости бедер, легко и мучительно медленно, словно показывая, насколько она женщина, как он видит ее насквозь, как запросто она поддается обольщению.

Потому что она, безусловно, поддается.

Волосы на руках и затылке встали дыбом, соски внезапно болезненно напряглись, а его легкие пальцы даже через тонкий муслин платья обжигали тело. Это было так изысканно и завораживающе, что Тэнзи забыла дышать.

Он за несколько секунд сплел для нее сеть из ее же собственного желания.

Затем со скоростью волка, хватающего зайца, он подхватил ее под ягодицы и крепко прижал к себе. И не отпускал. Йен смотрел ей в глаза, зрачки его расширились и потемнели. Казалось, он выжидает, когда она ощутит его страсть. Когда ее тело расслабится, уступит, приладится к его. Когда ее руки обовьют его шею и притянут ближе.

За этим последовал не поцелуй, а настоящая атака.

Когда его губы прижались к ее рту (волшебным образом голова Тэнзи откинулась при этом назад), она напряглась. Мгновение спустя его рот на ее губах показался ей самой правильной вещью на свете. Внезапно это стало ответом на все. Ах, и она слишком поздно поняла, что в этом и заключается опасность, о которой он говорил. Твердые, теплые, бесчестно умные, его губы скользили по ее рту, приглашая Тэнзи во вселенную, полную наслаждения, которое только они и могли ей подарить.

А затем он ворвался внутрь.

Ее губы приоткрылись, послушные чувственному знанию, старому, как мир, более сильному, чем здравый смысл. Руки Тэнзи скользнули вниз и вцепились в его рубашку, помогая удерживать равновесие, пока слой за слоем ей открывались все новые пласты блаженства с каждым толчком, нырком, сплетением их языков. И постепенно пробный, почти насильственный поцелуй превратился во что-то другое. Во что-то чувственное, бездонное, головокружительное, одурманивающее. Тэнзи ощущала, что он перестал спешить, тело его расслабилось. Она летела туда, где не существовало силы тяжести. И падала бы вечно, если бы не держалась за него. Этот поцелуй стал ее миром.

Тэнзи негромко застонала – наслаждение, изумление вылились в звук. Он прижал ее к себе еще крепче, тело его напряглось. Она ощущала твердый фаллос, прижавшийся к ее ноге, и ее захлестнуло потрясающее наслаждение. Она прильнула к нему еще плотнее, а он буквально вжался в нее, и это было больно, и это было чудесно. Ей хотелось раствориться в нем.

– Тэнзи, – хрипло выдохнул Йен. – Господи!

И внезапно Тэнзи поняла, что он может взять ее прямо здесь, прямо сейчас, и она не будет против. Она хотела от него чего-то с жадностью, какой никогда не знала. Его руки скользили по ее спине, легли на затылок, держали ее, пока его рот брал, а ее отдавал, и он хрипло прошептал:

– Сладкая.

Он нежно провел пальцами по ее обнаженной шее, и дивное, жгучее ощущение дерзко, неожиданно растеклось вниз, к грудям. Один из его пальцев легко нырнул в вырез лифа и грубовато погладил сосок.

Это было восхитительно и пугающе.

– Йен, – отчаянно выдохнула Тэнзи. Она хотела большего. И боялась.

Он оторвался от ее губ, прижался лбом к ее лбу. Дышал ей в лицо жарко, часто, прерывисто. И так они дышали вместе, и дыхание Тэнзи больше походило на всхлипы.

Она точно знала, что больше никогда не будет прежней.

И вдруг он резко отпустил ее и шагнул назад.

Что показалось ей немыслимой жестокостью.

Они стояли и смотрели друг на друга, и дышали, как боксеры, разошедшиеся по своим углам.

Ее здравый смысл разлетелся в дребезги. Потребуется вечность, чтобы собрать его воедино. Может быть, он никогда уже не станет прежним.

Прошла то ли вечность, то ли секунда, пока Йен снова заговорил:

– Многие, многие мужчины, мисс Дэнфорт, ни за что бы не остановились. – Он произнес это спокойно.

А. Значит, это всего лишь еще один урок. Точнее, он хочет это так представить. Какое бескорыстие!

Тэнзи коротко горько рассмеялась.

Но заговорить по-прежнему не могла, а ведь когда-то она это умела.

Зато он смог.

– Пожалуйста, перестаньте играть с вещами, которых толком не понимаете, Тэнзи. Так вы найдете свою погибель. Очень, очень легко потерять себя вот так.

Она все еще не могла ни дышать, ни думать. Она была в бешенстве из-за того, что приходится держаться за него, чтобы не упасть. Она была в бешенстве за то, что он прав. И что он такой чертовски самодовольный лицемер!

И за то, что он прочно стоит на ногах и рассматривает ее.

А потом она поняла, что он дрожит. Она чувствовала эту дрожь под своей ладонью.

Он отъявленный распутник, но этот поцелуй его потряс.

И это встревожило ее сильнее, чем сам поцелуй.

– Так вот зачем вы это делаете? – негромко насмешливо спросила она. – Чтобы потерять себя?

В его взгляде снова вспыхнул гнев.

– Осторожней.

А, так он не хочет, чтобы она разгадала его секреты?

Она убрала руку, медленно, осторожно, как будто он бешеный пес и может кинуться на нее, если она сделает резкое движение. Теперь она тоже прочно стояла на ногах. И дыхание вернулось в свой обычный ритм. Но отойти она пока не могла, он словно притягивал ее к себе. Тэнзи все еще ощущала на своей коже тепло его тела и рассеянно подумала – может, так будет всегда? Как будто ее заклеймили.

– А что, если я хочу потерять себя? – прошептала она.

Что-то дикое и опасное вспыхнуло в его глазах. Почти испепеляющая тоска. Вспыхнуло и исчезло.

– Вы не знаете, о чем говорите.

Волосы упали ему на лоб, он выглядел нелепо и невозможно красиво.

Несмотря на то, что лицо его вдруг окаменело.

– Одно я знаю точно. Знаю, что вы меня хотите.

Тэнзи не добавила «так же сильно, как я хочу тебя».

Он резко откинул назад голову и замер так. Стоял совершенно неподвижно, и только ветер играл его волосами. Выглядел ли он так, когда целился в кого-то из винтовки? Тэнзи думала, что да.

Ей так хотелось накрутить на палец одну из прядей его волос, и пусть она так и останется завитком.

Наконец Йен уронил голову на грудь, опустил плечи. Затем резко повернулся и подошел к ее лошади. Молча взялся за стремя, кивком головы позвал ее к себе.

Закинул ее в седло, как мешок с мукой, а не женщину, которую только что страстно целовал. Затем взлетел на своего коня и, нахмурившись, посмотрел на Тэнзи.

Резко тряхнул головой.

– Пора возвращаться.

Повернул коня и пришпорил его.

Тэнзи показалось, что она расслышала единственное сказанное им себе под нос слово.

Полной уверенности у нее не было, но кажется, он буркнул «дьявол».

Глава 17

Йен закрыл глаза.

Две птички исполняли неторопливый мелодичный дуэт, перекликаясь в саду, обнесенном стенами. Тишина как будто ждала чего-то, растительность здесь была густая и богатая, от чего заглушались все звуки.

Он снова открыл глаза и медленно (звук собственных шагов, казалось, нарушал гармонию) пошел по каменной дорожке. Кое-где трава и упрямые сорняки еще только пробивались между камнями, но в основном буйно разрослись, закрывая их полностью. Дорожка свободно вилась между березами и дубами, грецким орехом, яблонями и вишнями, старыми, но крепкими, здоровыми, с густой листвой. Несколько мух суетливо кружились над фруктами, упавшими на землю.

Когда-то цветы сажали, явно руководствуясь определенной схемой, но все они давно пышно разрослись и теперь яростно боролись за место под солнцем. Йена это не раздражало. Он любил хаос.

В углу сада росла ива с роскошной листвой и толстыми ветвями. Он приблизился, охваченный странным предвкушением, приподнял ветки, как занавеску; ива неохотно поддалась, царапая сухими пальцами веток по стене.

Йен всмотрелся.

И там, светясь в утреннем свете янтарем, старательно нацарапанное на камне, было одно слово: Тэнзи.

Он прикоснулся к нему пальцем, обводя каждую букву. Чтобы это написать, требовались решимость и нож. Йен коротко хохотнул. «Пристенный цветочек», который не боится ружей и ножей и скачет на лошади с бешеной скоростью.

Он не знал точно, почему решил прийти сюда сегодня. Было что-то в ее глазах, когда он сказал «Лилимонт». Что-то сияющее, и саднящее, и настоящее промелькнуло в ее лице, но она тут же подавила это чувство. А когда он сказал, что дом продается, пробормотала только «О!» с такой мучительной тоской, какой он никогда не слышал.

Во многих отношениях Тэнзи оставалась темной лошадкой.

Но ее чувства к Лилимонту были настоящими.

И Йен хотел понять, почему.

Ему показалось, что он попробовал все их на вкус, когда целовал ее. Отчаяние и заброшенность, пугающая, возбуждающая безрассудность, свирепая радость, сокрушительная, бездонная чувственность. У нее был вкус бесконечного, бесконечного наслаждения.

И это его потрясло.

Он решил сбежать от всего этого, обратив тот поцелуй в урок. Просто нужно вложить ей в голову немного здравого смысла, думал он.

И да, урок он преподал.

Себе.

После того поцелуя он уже не знал, целовался ли когда-нибудь по-настоящему.

Вот почему вы это делаете?

Он ее не одурачил.

Тэнзи поняла, что он ее хочет. Скорее всего, поняла еще раньше, чем он – желание обладать ею незаметно прокрадывалось в его кровь уже много дней.

То, что она видела его насквозь, приводило Йена в такое бешенство, что глаза застилала красная пелена. В основном он злился на себя – за то, что попался в эту ловушку.

А еще это наполняло его своего рода беспомощным, вынужденным и каким-то веселым восхищением.

Йен набрал полную грудь воздуха и очень надолго задержал дыхание. Выдыхал медленно, словно она была опиумом, заполнившим его легкие, и так он мог от нее избавиться.

Тэнзи только на пользу пойдут негодование и раненая гордость – а заодно попытка поверить, что он с самого начала собирался преподать ей урок. Пусть держится от него подальше. Сам Йен честно придерживался своей роли и очень успешно избегал Тэнзи с того самого дня. Он просыпался очень рано и сразу уходил, чтобы погрузиться в тяжелую, целительную, всепоглощающую физическую работу – молоток, доски, гвозди и все такое, ел в пабе и надолго задерживался там за шахматами с Калпеппером и Куком. Домой возвращался очень поздно, слишком уставший, чтобы выглядывать в окно и заставать мисс Дэнфорт за очередным греховным поступком. Он умудрился провести так целую неделю и вовсе о ней не думал.

И вдруг оказался в Лилимонте, как будто его приволокли сюда, не оставив выбора.

Он в самом деле ее хочет.

Но это не имеет значения. И хотя обычно с женщинами он получал все, что пожелает, ему хватало здравого смысла, чтобы понять – сейчас опасность заключается не в том, чтобы добиться женщины, а в самой женщине.

Йен отпустил ветки, глядя, как ее имя скрывается за ними.

Символически опустил занавес над всем эпизодом.

Солнце уже поднялось высоко и теперь припекало шею.

Йен толком и не понял, что заставило его резко повернуться. Просто что-то в тишине сада внезапно изменилось, словно впуская в себя еще кого-то.

Он повернулся.

У входа стоял герцог Фальконбридж.

На какой-то абсурдный миг Йен подумал, что его совесть заговорила в полный голос и приманила герцога. А может быть, ему снится сон, ведь у снов есть обыкновение развиваться по самому неожиданному сценарию. Уж он-то знает.

Оба, застыв на месте, смотрели друг на друга.

И Йен, как всегда в присутствии Фальконбриджа, ощутил стыд.

Они оба сторонились друг друга с той самой судьбоносной ночи, и право же, вряд ли стоило рассчитывать на нормальный разговор.

– Доброе утро, – вежливо произнес Йен.

– Доброе утро.

Их голоса нелепо отдавались эхом в прохладном утреннем воздухе.

Молчание. Йен подумал, что будет выглядеть чересчур иронично, если он сейчас заберется на какое-нибудь фруктовое дерево и перелезет через стену, вместо того чтобы спокойно пройти мимо герцога туда, где он привязал коня.

– Интересуетесь Лилимонтом, Эверси? – почти небрежно спросил герцог.

– Да, – просто ответил Йен.

– Почему?

Бесцеремонный вопрос. Заслуживает краткого ответа.

– Любопытство.

Герцог окинул взглядом деревья. Прошел глубже в сад, и Йен сделал почти незаметный шаг прочь от стены, прятавшейся за ивой, как будто она сейчас изобличит его.

– Я решил заехать и еще раз осмотреться. Женевьеве тут нравится. Но все-таки места маловато, да и труда слишком много потребует.

А еще это наверняка слишком близко к остальной семье.

– Я понимаю, почему ей тут нравится, – сказал вместо этого Йен.

Снова молчание. Даже птицы перестали петь. Надо полагать, все они дружно затаили дыхание.

– В детстве тут жила мисс Дэнфорт, – небрежно бросил герцог. Он прошел еще дальше в сад, но не к Йену. Выбрал боковую дорожку, как будто его решение, покупать дом или нет, зависело от яблонь и вишен.

– В нем есть определенное очарование.

Герцог повернулся и посмотрел на Йена.

– Вы же не заинтересованы в покупке собственности.

Скорее утверждение, чем вопрос.

– Нет. Через несколько недель я отправляюсь в долгий океанский вояж. И каждый пенни из моих сбережений предназначен для этого.

Герцог вежливо кивнул, так, словно все это не представляю для него никакого интереса.

– А. Да. Припоминаю. Ваше кругосветное путешествие. – Он помолчал. – Иногда движение – это именно то, что требуется мужчине.

Йен уставился на него. Он-то воображал, что герцог придет в восторг, узнав, что через несколько недель он будет неотвратимо плыть все дальше и дальше. А учитывая капризы морских путешествий, не говоря уже об остальном, может и вовсе никогда не вернуться.

Герцог просто повернулся, взялся за ветку дерева и притянул ее вниз, как будто изучая.

– А иногда все, что ему нужно, – это место, где он почувствует себя дома, и человек, с которым ему хорошо.

Йен с трудом удержался, чтобы не наморщить лоб. С чего вдруг Фальконбридж расфилософствовался о том, что нужно мужчине? Герцог вообще ничего о нем не знает, кроме того, как он выглядит голым в темноте. Ну, и что он превосходно умеет лазать.

– Полагаю, вы правы по обоим пунктам, – любезно отозвался Йен.

Герцог остановился перед вишневым деревом, в профиль к Йену, который теперь хорошо видел морщины в уголках его глаз.

Моя сестра любит этого мужчину.

И внезапно он ощутил короткий укол сожаления. Желание повернуть время вспять и тоже узнать герцога, разглядеть в нем то, что так ценит Женевьева.

– Я, пожалуй, поеду, Фальконбридж. Кузен ждет меня у дома викария. Ремонт, вы же знаете.

– Конечно. Доброго дня. – Герцог кивнул, стараясь не смотреть на Йена.

Они обошли друг друга на приличном расстоянии, как бродячие коты, слишком хорошо сознающие силу противника, чтобы ввязываться с ним в драку за территорию. Фальконбридж прошел в сад еще дальше, а Йен направился к воротам.

Увидев, как за углом мелькнул сюртук Йена, герцог быстро зашагал к растущей в углу иве. Он наблюдал за Йеном дольше, чем тот думал.

Приподнял ветви и прикрыл глаза от солнца. Ему потребовалось какое-то время, чтобы увидеть слово.

Тэнзи.

Он замер.

Йен Эверси гладил это слово с каким-то чувством, похожим на…

Герцог мог описать это только как «благоговение».

Он медленно повернулся, щурясь на солнце, и мрачно, задумчиво вслушался в то, как стремительно удаляется топот копыт, словно Йен пытается от чего-то убежать.

Ближе к вечеру герцог еще раз пригласил Тэнзи к себе в кабинет. Она пришла в восторг от ритуала и приятных звуков: стук кусочков сахара, упавших на дно фарфоровых чашек, похожего на колокольчик звяканья крохотных серебряных ложечек, звон блюдец.

– Я слышал, что лорд Стэнхоуп вскоре собирается посетить свои владения. Он наследник герцога де Нёвиля.

Герцог!

От радости рука дернулась, чай выплеснулся на блюдечко.

Тэнзи не могла сдержаться. Герцогиня Титания де Нёвиль! Она снова и снова мысленно повторяла это. Святые небеса, пожалуй, только в этом случае имя Титания звучит приемлемо!

Вне всяких сомнений, она рождена, чтобы стать герцогиней.

Какой он – красивый? Умный?

Попытается ли поцеловать ее так, что она забудет собственное имя?

Попытается ли притвориться, что вина за этот поцелуй лежит только на ней, что это был урок, а потом станет целую неделю избегать ее, хотя она все отлично понимает?

О, как она все понимает!

Тэнзи прикусила изнутри щеку, пытаясь подавить праведный гнев.

А еще чтобы подавить это чувство, которое, как она обнаружила (к своему ужасу и восторгу), она может вызывать по собственной воле – чувство, возникшее, когда его пальцы скользили по ее шее и ныряли в лиф.

Она уставилась в чашку с чаем, вспоминая жаркую, требовательную сладость его рта, и на нее накатила волна слабости. Она не осмеливалась посмотреть на герцога.

Йен Эверси бесконечно более благоразумен, чем она думала, потому что после того поцелуя он скрылся с ее глаз. Но с другой стороны, она не годится для обольщения, в отличие, к примеру, от некоей привлекательной вдовы, и какой тогда в этом смысл?

Хотя Тэнзи подозревала, что избегает ее он по совершенно другой причине, она не могла не жалеть о его разумном решении держаться от нее подальше.

Чувствуя, как пылает лицо, Тэнзи подняла голову и увидела, что герцог испытующе смотрит на нее. Может, подумал, что она раскраснелась от мысли о пока неоперившемся герцоге? О котором рассказал ей в самый подходящий момент.

– А я думала, вы единственный герцог.

Он легко, снисходительно улыбнулся.

– Мы составляем очень небольшой клуб, если уж быть точным. Его сын – очень порядочный молодой человек. Приятный, хорошо воспитанный, образованный, никаких скандалов, связанных с его именем. Осмелюсь заметить, он даже красив и обладает очевидными моральными принципами.

– Как вы добры, что помните мой список.

Он снова улыбнулся.

– И богат. Очень богат.

Как ни странно, богатство она в список не включала, потому что после замужества вступала во владение собственным состоянием. Но, безусловно, против денег ничего не имела. Тэнзи вообразила себе кареты, наряды, слуг, приемы, лошадей…

Дом. Семья. Дети.

– У него прекрасный дом тут, в Суссексе, – добавил герцог, не дождавшись от нее ни слова. – Раза в два больше Лилимонта.

Как всегда, от этого слова у нее на мгновение остановилось дыхание.

– Лилимонт всегда казался мне очень большим, – сказала Тэнзи. – Но, конечно, я там жила еще совсем маленькой. Насколько я понимаю, его выставили на продажу, – робко добавила она.

– Женевьева им заинтересовалась. Но мы еще не пришли ни к какому решению.

Ее охватила безжалостная, неукротимая тоска, но Тэнзи сразу ее подавила.

– Как мило, что он останется в семье. – Хочется по меньшей мере знать, что ей там будут рады.

Ей понравилось произносить слово «семья», и она вдруг подумала, что рада считать их своей семьей – герцога и его жену.

– Когда вы были маленькой девочкой, сады выглядели прелестно. Вы бегали там со своим братом.

– Верно, – слабо произнесла Тэнзи, улыбаясь. – Играли в солдат. А потом он ушел и стал одним из них.

Она не добавила: «и не вернулся». Герцог и так это знает.

– Так часто те, кто вернулся… так и не оставляют войну в прошлом. Во многих смыслах. Война безвозвратно меняет человека. В ней есть грубость и безрассудность, которые могут… проникнуть внутрь, стать частью характера.

Тэнзи простодушно посмотрела на Фальконбриджа.

Ну, она надеялась, что простодушно.