Текст книги "История книги от ее появления до наших дней. История книги на Руси (сборник)"

Э. Эггер. История книги от её появления до наших дней
А. Бахтиаров. История книги на Руси

История книги от её появления до наших дней. (сочинение Э. Эггера)

От первого издателя

Предлагаемое в переводе произведение французского автора не представляет собою учёного исследования об истории последовательного развития книжного дела во всех его подробностях; это не более как написанный в общих чертах очерк появления на свет книги и её последующего совершенствования и умножения, имеющий целью удовлетворение естественной любознательности обыкновенного читателя и юношества. В глазах русского читателя эта книга должна иметь тот, конечно, извинительный для француза, недостаток, что в ней не говорится о развитии книжного дела у нас, в России. Чтобы восполнить этот недостаток, издатель предполагает со временем издать «Историю книги на Руси».

От второго издателя

Во исполнение желания первого издателя, в этот том включено сочинение А. Бахтиарова «История книги на Руси».

Часть первая

Происхождение письменности. – Египетские иероглифы. – Финикийская азбука. – Ассирийские клинообразные буквы. – Письменность на памятниках. – Надписи на металлах и других твёрдых веществах. – Египетский папирус. – Его влияние на развитие и распространение идей. – Пергамент. – Книга получает удобную для переноски форму.

Когда появился на свет предмет, общеизвестный ныне под названием книги и производящий повсюду столько шума? На такой вопрос нелегко дать ответ. Раз в какую-то библиотеку приходит почтенный читатель и, обращаясь к библиотекарю, говорит:

– Милостивый государь! Я желал бы получить самую древнейшую книгу, какая только существует.

– Что вы разумеете под вашими словами? Самую ли древнюю печатную книгу, или самую древнюю рукописную книгу?

– Да я и не знаю, пожалуй, я желал бы видеть самую древнюю существующую книгу, самую древнюю написанную.

Тогда у библиотекаря является прежде всего мысль о Библии, в самом деле представляющей самый древний кладезь мудрости и человеческой истории; однако же, чтобы добраться до происхождения книги, необходимо обратиться в глубь веков гораздо раньше этой священной книги, в которой делаются ссылки на другие, ещё более древние, не дошедшие до нас писания. Итак, попробуем же уйти вглубь веков и, если будет возможно, разыщем, когда и как была написана первая книга.

Один старый учёный написал большое, ныне справедливо забытое, исследование о библиотеках до потопа «De Bibliothecis antidiluvianis». Если до потопа и были библиотеки, то от них, разумеется, не осталось никакого следа, и приходится поневоле отказаться от мысли узнать, что за книги были в этих библиотеках. Более чем вероятно, что допотопные люди не умели писать, а, следовательно, и бесполезно исследовать, в какой форме они могли записать предания о первобытном мире.

Но прежде чем говорить с вами о книгах, и вообще о веществах, на которых человек письменно выражал свои мысли и свои воспоминания, следовало бы, может быть, сказать несколько слов о письменных знаках и об их происхождении у различных народов. Между тем этому предмету пришлось бы уделить очень много места, потому что известно весьма много систем письменности: свои особые системы письменности существовали в Египте, в Греции, Ассирии, Индии и Китае, в Америке и, не выходя из Европы, в Испании, в Италии, в странах скандинавских и в землях славянских. У нас письменные знаки позаимствованы от греков, которые, в свою очередь, позаимствовали их у финикийцев, а последние взяли их из Египта. Честь изобретения искусства письма приписывали некоему Кадму. Между тем этот мнимый изобретатель Кадм избрал только из весьма значительного числа очень сложных знаков, употреблявшихся египтянами, очень небольшое число знаков, необходимых для выражения звуков его родного языка. Потребовалось бы очень много страниц для того, чтобы рассказать вам, как финикийцы, народ торговый и мореходный, занесли в Грецию и затем распространили по всем берегам Средиземного моря ту азбуку, которая носит их имя и которая встречается повсюду на камнях гробниц, на памятниках искусства, на монетах, начиная со дна Чёрного моря и до западных берегов Средиземного моря. Путешествие нелегкое, исполненное трудностей для молодых голов.

Письменные знаки можно употреблять на различных веществах: их вырезают на камнях или на металле; вычерчивают ножом на древесных листьях, на навощённых деревянных дощечках; выводят их на глиняных пластинках, которые затем обжигаются в печах и в таком виде могут переживать целые столетия, не подвергаясь ни малейшей перемене; выводят их заостренной палкой или остриём обмакнутого в чернила пера на бумаге, которую можно приготовить из многих веществ. За четыре тысячи лет до нашей эры египтяне уже вырезали целые религиозные или исторические легенды, иногда очень длинные, на стенах своих гробов, пирамид, храмов и дворцов; эти письмена уже не простые монументные надписи, потому что иной раз они могли бы занять, пожалуй, целую сотню страниц нынешней книги. Подобные надписи, похожие не по форме отдельных букв, а по содержанию и длине, открыты на развалинах Персеполиса и Ниневии. Недавно произведённые раскопки в Ассирии доставили нам несколько договоров, заключённых между частными лицами и писанных на глиняных пластинках и свёртках, и даже целые страницы настоящих ассирийских азбук или первоначальных учебников языка, на котором говорили в той стране.

На развалинах древнего Вавилона попадаются даже кирпичи с выдавленными на них оттисками целого ряда знаков, которые первоначально были вырезаны рельефно на деревянной дощечке. Это заставляет уже думать о приёмах, которые впоследствии привели к изобретению типографии.

Однако подобный способ писания исторических, религиозных или грамматических рассуждений не даёт ещё понятия о книге – предмете, всегда представляющемся вам целой коллекцией листков, более или менее прочно соединённых между собой брошюровщиком или переплётчиком, более или менее удобных для передачи из рук в руки, для переноски с одного места на другое.

Иной раз текст вырезался резцом или каким-либо остриём на металлических пластинках, довольно тонких, а потому и не очень тяжелых, и таким образом текст делался сравнительно удобным для переноски: например, один греческий путешественник, во втором веке христианской эры, видел в одном беотийском храме собрание изречений в стихах древнего поэта Гесиода, вырезанных на длинных свинцовых листах. Официальные акты у древних народов в Египте, Ассирии, Греции и Италии, нередко вырезались на каменных или бронзовых пластинках; такую именно форму имеют самые древние архивы общего и частного права, международного права и того, что ныне называется дипломатией; и эти архивы, разумеется, не хранились, подобно нашим, на полках библиотеки или в картонах; документы размещались вдоль стен, иногда прибивались к ним гвоздями. Таковы были формулы почётных отпусков (honestae missiones), которые выдавались военными властями римским солдатам после многих лет хорошей службы; таких формул до нас дошло до пятидесяти штук. А иногда, если бронзовая пластинка была исписана с обеих сторон, её подвешивали на маленьких цепочках, так, чтобы посетители могли прочитать написанное последовательно на обеих сторонах. Некоторые вещи, написанные на бронзе и доныне сохранившиеся, имеют длину, поражающую нас и кажущуюся нам не совсем удобной; в лионском музее, во Франции, можно видеть бронзовую доску, которая занимает почти всю стену входной залы и представляет нам лучшую часть речи римского императора Клавдия о гражданах, избранных в лионской колонии для присутствования в римском сенате; есть и ещё более длинные документы, написанные на том же металле; в музее города Парма хранится предлинный договор об аренде, который бы занял у нас не менее двадцати страниц in-folio, т. е. в целый лист; этим договором обеспечивалось существование нескольких молодых сирот. Это самый древний документ, свидетельствующий о существовании и у язычников благотворительности и помощи, которую христианская религия вскоре после того так быстро распространила по всему миру.

Однако же этим архивным документам, как они ни драгоценны сами по себе, нельзя ещё было придать форму книги. Для этого требовались более удобные вещества, которые бы придали письменным документам удобный для переноски вид. Индийцы, – трудно сказать, с какого именно времени, – начали употреблять для этой цели листья различных растений, и между прочим пальмовые листья. Надлежащим образом высушенные и отполированные, эти листья могли принимать письменные знаки, начерченные или остриём ножа, или пером. Несколько листьев, приготовленных таким образом и затем обрезанных в одинаковый формат, соединяли с помощью нитки, которую продевали через их концы. Самое лучшее представление об этом собрании листьев могут дать вам листья жалюзи, которые мы употребляем на окнах для защиты от солнца. Обрез таких пластинок мог быть окрашиваем в какой-либо цвет или даже позолочён. На этот раз мы уже очень близки к нашей книге с раскрашенным или золотым обрезом. Но не таково было начало книжной торговли в западном мире. Истинными предками наших книгопродавцев были египтяне, а после них греки.

Жители Нильской долины очень рано изобрели искусство употреблять туземное растение папирус для приготовления предмета, который уже можно назвать бумагой; об этом свидетельствуют стволы папируса, найденные в египетских гробницах и теперь сохраняемые в Берлине в коллекции Пассалакква. Как интересно было бы знать первых виновников этой фабрикации! К сожалению, до нас не дошло ни одного из различных трудов, написанных древними об изобретениях. Лишь в первом веке христианской эры мы находим несколько страниц о приготовлении и торговле папирусом у Плиния, автора энциклопедии, известной под именем «Естественной истории». Из этих страниц мы извлекаем наиболее интересную часть для нашего предмета; вам покажется, что это извлечение нередко не отличается точностью, ясностью; но вина за эту неясность падает на латинского компилятора или на тех лиц, которых он заставлял работать под своим руководством, но не наблюдал за их работой.

«Папирус родится в болотах Египта или в стоячих водах Нила, когда они, разлившись, остаются в застое в ямах, глубина которых не превосходит двух локтей. Корневище кривое, толщиной в руку; стебель трёхгранный и, имея в вышину не более четырёх локтей, идёт, постепенно уменьшаясь к концу…»

«Бумагу приготовляют, разделяя папирус иглой на очень тонкие, но, по возможности, широкие листочки. Самый лучший листочек – это листочек из внутренности стебля, и так далее по порядку деления. Бумагу, приготовленную из внутренних листочков, называли некогда священной, потому что она употреблялась на священные книги. Лесть дала ей имя Августа, точно так же, как бумага второго качества получила имя Ливии, его жены. Таким образом, священная бумага сделалась уже бумагой третьего качества. Четвёртому сорту дано было название амфитеатровой, по месту приготовления. Искусный фабрикант Фанниус забрал в свои руки приготовление этой бумаги; тщательно выделывая её по новому способу, он сделал её тонкой, из простой бумаги превратил её в бумагу первого качества и дал ей своё имя. Бумага, приготовленная не по этому способу, сохранила название амфитеатровой, какое она носила и прежде. Затем идёт саитская бумага, названная так по городу Саису, в котором её выделывалось очень много; выделывают её из обрезков низкого качества. Тенеотская бумага, названная так по соседнему с Саисом местечку, выделывается из листочков, более близких к верхней кожице; она продается уже не по качеству, а на вес. Что же касается до эмпоретической бумаги, то её уже нельзя употреблять для письма; её употребляют только для обёртки других сортов бумаги и для упаковки товаров; от этого она и получила своё название (бумага торговцев). Все сорта приготовляют на столе, смоченном нильской водой; мутная жидкость служит вместо клея. Сначала на поставленном наклонно столе склеиваются листочки во всю длину папируса; только обрезают их на каждом конце; затем поперёк кладут другие полосы, и таким образом получается переплетённая ткань. Затем подвергают их давлению; таким образом получается лист, который просушивают на солнце. При укладке сначала кладут самые лучшие листья, и так далее, до самых худых. Связка этих листьев составляет scapus (десть), в которой их никогда не бывает больше двадцати штук».

«Ширина бывает очень разнообразна: самые лучшие сорта имеют тринадцать пальцев ширины; священная бумага имеет двумя пальцами меньше в ширину; бумага Фанниуса – десять пальцев, а амфитеатровая – десять. Саитская бумага ещё уже, а эмпоретическая имеет более шести пальцев». В бумаге ценят ещё тонкость, плотность, белизну, глянцевитость. Император Клавдий изменил первое качество: бумага Августа была слишком тонка и не выдерживала давления пера; кроме того, она пропускала буквы насквозь, так что, когда писали на обороте, немудрено было смарать написанное на лицевой стороне; во всяком случае, прозрачность её была неприятна для глаза. Поэтому основу бумаги делали из полосок второго качества, а уток (уток – система нитей, которые в ткани располагаются поперёк длины куска, проходя от одной кромки к другой) из полосок первого качества. Клавдий увеличил также ширину: размер был один фут для обыкновенной бумаги, локоть для большого формата бумаги, но практика указала на одно неудобство: одна полоска, отделившись, портила несколько страниц. Это заставило предпочитать бумагу Клавдия всем другим; но для письменных сношений слава осталась за бумагой Августа. Бумага Ливии, не содержавшая в себе ничего первого качества, а всё второго, осталась на своём прежнем месте.

«Неровности бумаги сглаживаются зубом или раковиной, но буквы могут стираться; будучи вылощена, бумага делается более блестящей, но не совсем хорошо принимает чернила».

«Обыкновенный клей приготовляется из самой лучшей муки, кипячёной воды и нескольких капель уксуса; столярный клей и камедь делают бумагу ломкой. Лучший же способ следующий: вскипятить в воде нарезанный кусочками хлебный мякиш и процедить его; таким именно способом можно всего менее наложить полосок сухими, и бумага делается даже мягче полотна. Клей не должен быть ни старше, ни моложе одного дня. Затем разбивают бумагу колотушкой, кладут новый слой клея; разглаживают образовавшиеся складки и снова разбивают колотушкой».

Пользуясь этими несовершенными, нередко слишком тёмными сведениями, новейшие учёные пробовали не без успеха приготовлять бумагу по египетскому способу. Одному из них удалось даже, следуя указаниям Плиния, приготовить из стволов папируса, и ныне растущего ещё в диком состоянии на острове Сицилии, несколько листов charta раругасеа, похожих на листы, найденные на развалинах в Египте.

На веществе папируса, которому придана форма длинных полос, уписывались целые страницы вертикальными столбцами, причём в каждом из них помещалось почти одинаковое число строк и страницы располагались одна параллельно другой; или же, наоборот, строки писались по наиболее узкому направлению полосы или ленты, так, что получался только один столбец от одного конца свёртка до другого. Само собой разумеется, эти полосы не оставались развёрнутыми, хотя бы они и не были длинны: их сворачивали в свёртки. А чтобы довольно хрупкое вещество папируса не ломалось, их обыкновенно накручивали на деревянный цилиндрический стержень, у которого на конце была пуговка. К этой пуговке можно было прикреплять билетик, на котором надписывалось название сочинения. Подобные свёртки были удобны для переноски, удобны для хранения. Когда их нужно было переносить и когда их было небольшое число, свертки ставили вертикально в цилиндрический ящик, очень похожий на ящики, в которых наши парфюмеры сохраняют длинные флаконы с эссенциями. При хранении свёртков в этих ящиках, которые можно назвать библиотеками, их укладывали боком на полках, так, чтобы пуговка, к которой привешивали заголовок сочинения, торчала наружу. Всё это, как видит читатель, должно было придавать египетской библиотеке вид одного из наших магазинов обоев, в которых свёртки укладываются подобным же образом в различных клетках шкафа, смотря по их цвету или цене. Точно таким же образом укладываются нередко географические карты, как в библиотеках, так и в магазинах.

Нельзя оставить без внимания и замычку свёртка: самой древней замычкой был, кажется, шнурок, который обёртывали вокруг свёртка и оба конца завязывали петлей. Маленький свёрточек, подобным образом замкнутый, попадается в числе знаков египетской письменности на очень древних памятниках. Несколько штук подобных папирусных свёртков было найдено в гробницах, и теперь их можно видеть развешанными на стенах, или в витринах некоторых музеев.

О таком же обыкновении свидетельствует нам и прекрасное открытие, сделанное в прошлом столетии на развалинах греческого города Геркуланума, разрушенного извержением Везувия в 79 году христианской эры: там в одной комнате, вероятно, бывшей библиотекой какого-нибудь философа-эпикурейца, нашли целые сотни свёртков, к сожалению, обуглившихся; однако же, некоторые из них можно было отчасти развернуть и разобрать греческую надпись нескольких философских сочинений.

Лишь только приготовление папируса сделалось обычным промыслом в Египте, поэзия, религия и все науки получили удобное, недорогое и, как кажется, очень хорошо приспособленное средство для быстрого распространения вне пределов Египта всего того, что знал и думал этот народ изобретательных земледельцев, рабочих, искусных артистов, врачей, геометров, поэтов. Но подивитесь же разнице, существующей между гением различных народов: египтяне были китайцами классической древности; подобно китайцам, они питали отвращение, если не ненависть, к другим народам. Некоторые из их царей любили завоевания, и армии их проникали очень далеко вглубь Азии и на юг Африки. Но подобного рода мирные завоевания, которые мы называем прогрессом цивилизации, распространением благотворных изобретений и полезных промыслов, египтяне искали только для самих себя и упорно отказывались поделиться ими с соседними народами. С трудом верится, – между тем это почти вполне доказано, – что египетская бумага проникла в Грецию только около VII века до христианской эры и ни в каком случае не ранее. Египтяне сохраняли за собой если не секрет, то привилегию приготовления бумаги и распространения её среди народов Средиземного моря, для большей выгоды своих купцов.

Однако же эта монополия, принадлежавшая Египту благодаря тому, что он почти один только производил в изобилии папирус, не замедлила вызвать конкуренцию. В Малой Азии, около III века до христианской эры, промышленники города Пергама усовершенствовали способ употребления кожи животных для письма; пергамская бумага (charta Pergamena) начала соперничать с папирусом и, во всяком случае, послужила полезным дополнением к египетской бумаге в виде сплошных свёртков, или, благодаря своей большей прочности, в виде покрышки для свёртков из папируса. В этой charta Pergamena вы без труда узнаете предмет, который мы называем ныне пергаментом.

Воспроизведение и умножение книг переписчиками. – Библиотеки александрийская и пергамская. – Книга, рассматриваемая как литый труд писателя или как выражение верований и национальной жизни народа. – Книга государственная. – Книга синяя, Книга жёлтая и т. д.

В числе разных народов, среди которых торговля распространила египетское изобретение, был один, у которого новый товар произвёл изумительное действие. Лёгкая возможность писать и распространять написанное на веществе, подобном папирусу, сообщила у греков сильный толчок человеческой мысли. Число книг всякого рода значительно увеличилось; частные лица собирали их целые коллекции, учителя школ запасались ими для того, чтобы обучать языку Гомера; рассказывают даже, что однажды Алкивиад (это было в V веке до нашей эры) прибил одного учителя школы, у которого не было экземпляра «Илиады». Большие города также устроили свои библиотеки, в которых количество томов скоро стало считаться тысячами. Тогдашние тома, без сомнения, содержали в себе материала меньше нынешних. Мы видим это по нескольким редким экземплярам, найденным в некрополях Египта, и особенно по свёрткам Геркуланума.

Один недавно открытый документ говорит нам, что, по повелению Птолемея Филадельфа, два поэта, бывшие в то же время и учёными, снимали точные копии, один трагедий, а другой – комедий, собранных в громадной библиотеке или, скорее, в двух библиотеках, основанных в то время этим царём, другом литературы и науки. По тому же свидетельству, число томов в первой библиотеке простиралось до 42 800, а во второй – до 490 000. Такое большое число не заключает в себе ничего невероятного, потому что мы можем утвердительно сказать, что в то время существовало уже более 550 трагедий и более 1500 комедий. Позднее другой поэт-грамматик, Каллимах, составил каталог всех этих книг, о котором мы будем говорить дальше. Птолемей старался собирать не только греческие произведения, но и произведения, писанные на различных иностранных языках, которые он приказывал переводить. Всё это даёт нам понятие об изумительной литературной и учёной плодовитости.

Эти богатые собрания книг, нередко уменьшавшиеся вследствие несчастных случаев: пожаров или землетрясений, постоянно возобновлялись и увеличивались благодаря деятельности многочисленных школ учёных и благодаря менее бескорыстной деятельности переписчиков и книгопродавцев. В то время нередко раздавались жалобы на небрежно написанные копии и на соревнование книгопродавцев, слишком усердствовавших распространять их.

Это побуждает меня сказать несколько слов о способах воспроизведения книг сотнями и тысячами экземпляров.

Раз написанная автором, книга переходила в руки переписчиков; но так как за одним оригиналом невозможно было работать разом в несколько рук, то книги распространялись бы очень медленно, если бы не стали диктовать этот оригинальный текст нескольким переписчикам, собравшимся в один кружок. Вообразите себе, что несколько сотен писцов пишут разом под диктовку; тогда они в течение нескольких дней воспроизведут одно и тоже сочинение в сотнях экземпляров. Разумеется, таким только образом римляне могли уже издавать листок ежедневных объявлений, который из Рима расходился до отдалённых границ империи и распространял там военные новости, городские анекдоты, в сокращённом виде прения народа или римского сената. По всей вероятности, римская газета «Acta diurna populi Romani» ни редактировалась, ни переписывалась с особенной тщательностью, да это и не особенно требовалось от рукописного листка, служившего лишь материалом для истории. Но произведения литературы, в особенности образцовые, подвергались большой опасности при таком быстром воспроизведении. Цицерон раз писал одному из своих друзей: «Я не знаю, что и делать с латинскими книгами, до того они выходят искажёнными из рук переписчиков и книгопродавцев». Около того же времени Страбон высказывает такие же жалобы греческих книгопродавцев в Александрии; но зло пошло ещё гораздо дальше: со времён Демосфена трагедии Эсхила, Софокла и Эврипида были до крайности искажены вследствие неточности копий, нескромности актёров, позволявших себе слишком свободно переделывать их в угоду зрителям, так что пришлось подумать о приискании средства против зла. Один великий правитель, вместе с тем и большой любитель литературы, оратор Ликург, приказал тщательно сверить варианты наиболее древних из этих драм, после чего велел написать один образцовый экземпляр, который и был положен в Акрополь или цитадель Афин; с тех пор с этого образцового экземпляра должны были списываться все копии для публичных представлений драм этих трёх великих писателей. Много веков уже прошло с тех пор, как утрачен этот драгоценный экземпляр! Он недолго пролежал в афинских архивах. Один царь египетский, из дома Птолемеев, желая непременно иметь с него копию для своей богатой александрийской библиотеки, выпросил его у афинян под залог и решился скорее лишиться своего залога, чем возвратить драгоценную рукопись. Оставшиеся нам ныне драматические произведения Греции дошли до нас в копиях, далеко худших знаменитого Ликургова экземпляра, и таков удел почти всех книг, оставшихся нам от греческой или римской древности: иной раз двадцать или тридцать копий отделяют нас от рукописи самого автора. И автор сам нередко предвидел опасности, которым должно было подвергаться его произведение от частых переписок. Главный христианский хронолог, Евсевий, в начале своей «Хроники» обращается, в примечании, с горячей мольбой к своим будущим переписчикам, чтобы они не забывали выставлять каждое число против события, к которому оно относится. Писцы аккуратно переписывали это примечание, но все-таки не всегда точно исполняли своё дело!

Нередко и сам переписчик сознавал свои ошибки, и если этим переписчиком был монах, что почти постоянно случалось в средние века, то он на последнем листе книги обращался к читателю со смиренной просьбой простить ему проскользнувшие ошибки.

Для предупреждения стольких неудобств нередко также прибегали к пересмотру экземпляров и поручали такое дело какому-нибудь грамматику или издателю по профессии, который брался исправить погрешности, ошибочные наставления, или по крайней мере отмечал на полях более правильные наставления, заимствованные из какой-нибудь древней и более авторитетной рукописи; просматривавший грамматик подписывал свою работу и обыкновенно обозначал даже время её; мы имеем немало примеров таких подписей.

Теперь, когда мы уже так далеко подвинулись вперёд, может быть, пора представить вам несколько соображений о новом значении, которое придаёт слову книга по мере того, как развиваются наука и искусство письма. Поэтому автор просит читателя несколько сосредоточить свои мысли и удвоить своё внимание.

Ряд страниц, помещённых одна подле другой, но не связанных между собой единством содержания, а, следовательно, и мыслей, могут занять собой целый том или даже несколько томов, и всё-таки не составить того, что собственно следует называть книгой. Например, собрание различных стихотворений или нескольких рассказов и анекдотов, если угодно, будут представлять собой книгу, чтение которой очень займёт; хронологический список событий, собрание астрономических или других наблюдений будут интересовать серьёзных читателей и учёных по профессии; но все произведения подобного рода не предполагают у автора таланта задумать и написать совершенно самостоятельный по мысли труд, создание воображения или знания, не предполагают таланта составить план такого труда и выполнить этот план в точности, дав каждой части предмета соответствующие размеры. Это последнее качество, самое высокое качество в произведениях ума, и стоит указать авторов, которые представляют нам первый пример этого. Автор не хочет этим сказать, что можно с полной точностью определить в истории место и время этого первого примера, но ведь хорошо уже и то, если мы можем подкрепить свои мысли несколькими собственными именами, составляющими эпоху в древней литературе. Для краткости ограничимся одним именем, может быть, самым знаменитым и самым великим во всей греческой литературе. Аристотель составлял компиляции фактов, анекдотов, наблюдений, вопросов и т. д.; но это не будут книги в высоком значении этого слова, как стараемся определить его мы. Они имеют свою пользу, но не представляют собой громадного ума, обнимающего различные части науки для того, чтобы изложить их по известному методу. Этот самый Аристотель написал в трёх книгах «Риторику», в которой он методически излагает начала и правила ораторского искусства; он написал «Историю животных» (Руководство к зоологии), в которой распределены по классам, по сходству органов все известные тогда животные; в которой описаны отправления этих различных органов и объяснены настолько, насколько это позволяло состояние знаний во времена Александра Великого. Вот две книги, две прекрасных книги, которым компетентные судьи удивляются ещё и ныне, несмотря на все успехи, сделанные наукой со времён Александра Македонского. Сюда же можно было бы присоединить и «Политику» того же автора, если бы она дошла до нас в лучшем состоянии.

Так как мы уже начали философствовать по поводу книг, то останемся ещё на некоторое время в этой высокой области. Произведение, в котором основатель какой-нибудь религии изложил своё учение, становится у народа, среди которого оно появилось, священной книгой, книгой по преимуществу. Таков у учеников Магомета Коран, или собрание наставлений, по их глубокому убеждению, продиктованных свыше этому знаменитому пророку. Таков, говорят, у мексиканцев Попол-Вух. Иногда также догматы и предания народа излагаются в целом ряде произведений, собрание которых составляет книгу; таковы в Индии Веды, собрание религиозных песен, текст которых сохранялся в течение шестнадцати столетий до нашей эры и составляет сущность браминской религии. Таковы в Китае книги, отчасти приписываемые Конфуцию, философу и реформатору, жившему в VI веке до Рождества Христова. У евреев более пространный и всем нам известный под названием Ветхого Завета сборник содержит в себе писания, в которых изложены история, законодательство и религия народа Божия. К этим книгам, обыкновенно называемым каноническими, потому что они включены в канон, т. е. в освящённый духовными властями список, у христиан присоединяются четыре евангелия и другие писания, составляющие Новый Завет; оба Завета вместе у греков получили название Библии. Библия представляет собой по преимуществу книгу всех христианских общин.

В таком частном смысле книга служит некоторым образом выражением национальности; она представляет сущность верований великой семьи народов и иногда служит связью, соединяющей чрезвычайно крепко всех её членов.

Две великие эпопеи, вышедшие из-под пера Гомера, «Илиада» и «Одиссея», имеют почти такой же характер в языческой Греции; но если греки и почитали Гомера, как истолкователя их стародавних верований, однако они никогда не делали из него пророка, вдохновлённого богами. Две его поэмы представляли первоначальную историю и самую древнюю географию эллинского мира; собственно говоря, они не выражали догмат, теологию. Две поэмы Гесиода, «Теогония, или Краткая история богов», и «Труды и дни», сборник наставлений в стихах о земледелии, мореплавании, образе жизни, были также весьма почитаемыми памятниками мудрости древних веков; но они не имели авторитета, подобного авторитету Библии.