Текст книги "Страж водопоя"

– Жаль, – вздохнул Валерик. – Но у тебя всё это скоро пройдёт.

– Почему?

– Почему? А у нас воздух хороший очень. Сам видел – в больнице никого. Никто не болеет, а кто вдруг заболевает, так сразу выздоравливает.

– Здорово. У вас тут санаторий надо открывать, – сказал я. – Чтобы все приезжали, дышали – и выздоравливали.

– Санаторий… – Валерик удивился. – Да не, у нас санаторий нельзя.

– Почему? – спросил я.

– Дороги плохие. И далеко. И дорого всё будет, если санаторий.

Я зевнул. От Валерика, да и спать, если честно, захотелось изрядно, после такого завтрака-то.

– А вы куда едете? – продолжил приставать Валерик.

– В Туапсе, – зачем-то сказал я.

– Ого! – Валерик с завистью покачал головой. – А я никогда на море не был…

– А чего не съездите?

– На море? А чего там делать-то? Капусту морскую лопать?

Только что завидовал и тут же перевернулся. Капуста морская ему не нравится…

– Нам и тут хорошо, – сказал Валерик.

– Ясно.

Я зевнул, потянулся, хрустнув шеей.

– Пойду, – сказал я. – Спать что-то захотелось.

– А, да, иди…

Я съехал с брёвен, пересёк площадь. Этот Валерик потащился, конечно, за мной. Молча, улыбаясь и оглядывась. А я как-то не смог его отогнать, постеснялся, всё-таки в чужом городе, к тому же он меня семечками угостил, к тому же он сын Юлии Владимировны, а она нас так хорошо приняла.

В конце площади Валерик догнал.

– А Света как? – поинтересовался он. – Как у неё настроение?

Я уже не удивился. Все про всё знают. Маленький городок.

– Спит, наверное, – сказал я. – Она до двенадцати спит обычно.

– Понятно, – кивнул Валерик. – И я люблю поспать подольше, особенно зимой.

– А она и летом не дура поспать.

– А рисовать она любит?

– Рисовать? – удивился я.

– Да. Девочки любят рисовать. Может, ей мелки подарить?

Валерик с вопросом заглянул мне в глаза.

– Она не любит рисовать, – сказал я. – Она…

– А у меня три коробки мелков, – сообщил Валерик. – А я не рисую, могу отдать.

– Да не надо, – помотал головой я. – Светка точно не любит рисовать. Она выжигать любит.

– Как это? – не понял Валерик.

– Выжигателем, – объяснил я. – Прибор такой. Знаешь, как печаль на неё найдёт, так она сразу за выжигатель прыг! И давай выжигать, и давай выжигать!

На всякий случай я ускорил шаг, но Валерик не отстал.

– И что же она выжигает? – спросил он, когда мы выбрались с площади на улицу Вопленко.

– В основном, разделочные доски, – ответил я.

Я остановился. Валерик тоже, стоял, смотрел с надеждой.

– Ладно, Валер, я пойду, пока, – сказал я. – Нам отцу надо позвонить ещё, ну и там всякие другие прочие дела.

– Ну да. Ладно, пока тогда…

Я пожал ему руку и поспешил в больницу, вверх по улице Вопленко.

– А я тоже в детстве выжигать любил, – не выдержал Валерик и снова догнал меня. – У меня и выжигатель был!

Это он сказал с радостью.

Ладно, сказал я себе. Всё-таки придётся потерпеть.

– И я выжигал, – продолжал Валерик. – У меня был выжигатель, я им выжег букет гвоздик…

Я уже пожалел, что сказал про этот выжигатель.

– А потом я его уронил на ногу, – сказал Валерик. – Я вскочил из-за стола, но только сильней прижёг, так что до сих пор шрам остался. Хочешь, покажу?

– Нет, спасибо, – быстро отказался я. – Я от шрамов в обморок падаю.

– Правда?! – обрадовался Валерик. – А я тоже два раза падал. Первый раз просто так, второй…

– Как ты бегаешь? – спросил я.

– В смысле? – не понял Валерик. – Я про выжигатели…

– Давай так, – перебил я. – Кто первый до больницы добежит, тот сто рублей выиграл…

– У меня только пятьсот, – грустно сказал Валерик.

– Пойдёт, – сказал я. – Кто первый, тот победил.

– Но ведь…

Я не дал Валерику договорить и побежал первым.

Валерик не смог устоять. Сложно устоять, когда кто-то убегает, всегда хочется догнать. Рефлексы, ничего не поделаешь.

Должен признать – Валерик бегал неплохо. Не так хорошо, как я, но неплохо. В таких маленьких городках люди всегда с физкультурой дружат, жизнь вынуждает. Валерик оказался шустр.

Я его немного отпустил вперёд, дал ему шанс оторваться метров на десять, а после середины улицы Вопленко стал уже нагонять.

Конечно, я бы его обогнал легко, но…

Не стал этого делать.

Валерик выиграл. Стоял, ухмылялся. Я подошёл. Валерик тяжело дышал, смотрел на меня с превосходством и с некоторой жалостью.

– Поздравляю, – сказал я. – А я что-то сдал в последнее время…

– Я на лыжах каждый год бегаю, вот дыхалку и раскачал…

– Тебе бумагой или на телефон забросить? – спросил я прохладно.

– Так у нас сейчас телефоны не работают, – пожал плечами Валерик.

– А что так? Отключили?

– Не, – поморщился Валерик. – Вышку ветром уронило, а новую починить не могут. Телефоны у нас не работают, так что лучше так дай.

Валерик улыбнулся.

– Можешь потом отдать, – сказал он. – Мне всё равно сейчас некуда тратить…

– Долг – это святое, – возразил я.

После чего достал из кармана деньги, отсчитал сто рублей, протянул Валерику.

– Да не, это не срочно, – улыбнулся он. – Потом отдашь.

Я насильно всунул сто рублей в карман Валерика. Я изобразил досаду. Я немного изобразил раздражение. Это чтобы у Валерика не возникло искушения ещё со мной пообщаться.

– Да не…

– Всё хорошо, – сказал я. – Побегали, повеселились, пойду ещё… отдохнуть немного.

Валерик сделал ещё несколько шагов за мной, протягивая мне эту сотню, и остановился возле больничной ограды.

– Пока, Валерик, – махнул я рукой. – До встречи.

– За грибами можем сходить, – сказал он мне в спину. – Я хорошие места знаю, рыжиков можно нарвать. Ты любишь рыжики? Их если на масле топлёном пожарить, то они хрустят…

Я уже не ответил. Такой прилипчивый Валерик. И, похоже, от него трудно отвертеться, в следующий раз надо придумать что-нибудь поинтереснее. И поэффективнее. Скажу, что у меня расстройство. Чего-нибудь. Внутренних органов.

Я улыбнулся, не оборачиваясь. Ну вот, теперь и у меня есть навязчивый друг из провинции, сын Юлии Владимировны. Повезло. Только приехал, а уже повезло.

Оглядываться не стал.

В приёмном покое было прохладно и чуть сумрачно. Пахло едой, и я сразу направился в столовую; не то чтобы я хотел есть, просто был уверен, что там Светка.

И угадал, Светка сидела в столовой с осоловелым видом. Понятно, каша с тыквой и айвой, Светка тоже не устояла. А кто бы устоял?

Я сел напротив Светки.

– Кашу пробовал? – спросила она.

– Каша супер, – сказал я.

– Куда ходил?

– А, тут вокруг и вниз.

– Папке не звонил? Я-то ему звонить не собираюсь, его эти закидончики мне уже давно надоели.

– Не работает, – остановил я.

– Кто не работает?

– Связь не работает.

– Почему? – глупо спросила Светка.

– Вышка упала.

Светка поглядела на меня как на дурачка.

– Я тут с одним аборигеном познакомился, он сказал, что вышку ветром уронило.

– Ну конечно! – ухмыльнулась Светка. – Вышку ветром уронило, как по-другому-то.

– Да нет. Давно уже у них уронило, связь не работает, Интернет не работает…

Я постарался сказать это как можно недовольнее, хотя смеяться хотелось.

– А у меня работает. – Светка достала планшет и показала мне четыре палочки. – У меня персональная вышка, что ли?

– Попробуй набери номер, – посоветовал я.

Светка забегала пальцами по экрану, планшет пикнул.

– Да, не работает, – поморщилась она. – Палочки исчезли…

Светка отключила планшет.

– Потом надо к медсестре сходить, позвонить попробовать.

– Угу, надо, – не стал я особо спорить.

– Только ты сам звони, я с ним не собираюсь болтать.

– Хорошо.

Светка сонно зевнула.

– Как городишко? – спросила она.

– Деревянный, – ответил я. – Тут какие-то искусные плотники, очень хорошо всё строят.

– Очень хорошо? – переспросила Светка.

– Да, похоже. Только дома… Какие-то… Вроде новые, но уже старые.

– Это как?

– Построены вроде бы недавно, но… покосились. Знаешь, старые рыбаки могут вырвать из рыбы скелет через небольшой разрез в позвоночнике. Рыба вроде целая, но костей в ней никаких нет. Так и эти дома. Они… без костей.

– Приятное местечко, – согласилась Светка. – Спасибо папане, надеюсь, ему там икается…

– Это уж точно.

Светка потрогала уже расчёсанное запястье.

– А если он… – Светка замялась. – Ну…

– Да ничего с ним не случится, – отмахнулся я.

С такими, как наш папаня, никогда ничего не случается. С кем угодно, только не с ним.

– Полежит, отоспится, вот и всё, – сказал я. – Всё будет хорошо.

– Я всё равно как-то волнуюсь… – Светка посмотрела в сторону кухни. – Нет, не за отца, за нас с тобой. Одни в чужом городе…

– Повезло, – сказал я. – Отдохнём от папаньки недельку.

– А потом?

– А потом поедем дальше. Морс остался?

– Не.

– Жаль. Пойдём погуляем, что ли? Чего здесь сидеть?

Светка зевнула.

– Лень, – сказала она. – Но надо пойти, а то рехнёшься в четырёх стенах. Тут кинотеатра нет? Кино бы посмотрели.

– Не смеши, какой кинотеатр… Всю культуру мы уже осмотрели.

– А как по части бескультурья?

– Что? – не понял я.

– Бродячие дельфинарии. Передвижная выставка «История пыток». Подержанный луна-парк «Маргаритка».

– Все проехали мимо, – сказал я. – В Знобищево.

– Плохо. Я бы в подержанном луна-парке потряслась на старости лет. Ладно, пойдём. В каждом уважающем себя Знобищеве есть…

Светка поглядела в окно столовой. Лес как лес.

– Тут должно быть хоть что-то… Ладно, пойдём.

Мы покинули столовую, покинули техникум, ставший больницей, вышли за ограду в самое начало улицы Вопленко.

– Кто был этот Вопленко? – спросил я.

– Да мало ли. Прелесть в незнании. Думаю, это был первый местный… дельтапланерист.

– Так я и думал. Предлагаю просто бродить туда-сюда, пока не устанем.

Бродить так бродить, отправились бродить. Вниз по улице Вопленко, направо по Спортивной, вниз по Трубной, налево по Стромынина. Шагали, смотрели. Хотя смотреть не на что особо. Дома, огороды, трава, заборы. Уютный городишко. Много фруктовых деревьев, яблони, сливы. Облепиха.

– Смотри-ка, – указала Светка пальцем. – Дом брошенный. Странно…

– Чего странного? Полно таких в каждом городе.

– А здесь первый раз вижу.

Дом в конце улицы Кривицкой, заброшенный, с выбитыми окнами. Ограды нет, зато под яблоней скамейка. Такая капитальная скамейка из брёвен, трудно не посидеть. Ну, мы и сели.

Наверное, час сидели. Говорили о какой-то ерунде. О фотосинтезе, кажется. Сидели и сидели, ничего не происходило, яблоня яблоками стучала. Червивыми. Я сорвал несколько для интереса, червивые все. Не опрыскивает никто.

– Черви какие-то… – Светка тоже разломила яблоко. – А?

Черви действительно были… неправильные. Злые. Мне почудилось, что один попытался на меня напасть, цапнуть за палец.

– Такой в губу вопьётся – мало не покажется, – Светка раздавила червя.

Потом спустились к реке.

Бела Коса текла… То есть она не текла. Вода точно остановилась. Мне показалось, что она отвердела, но я не нашёл камня, чтобы проверить.

– Скукота, – сказал я.

– Ага, – согласилась Светка.

Но у реки тоже почти час убили, ходили по тротуару и улицам.

– Невелик городок, – сказала Светка. – Весь обошли, всем показались.

– Это точно, – усмехнулся я. – Показались… Ещё раз обойдём?

– А ну, – махнула рукой Светка. – Хватит. Пойдём в больницу, ляжем спать. Надо отоспаться.

Это правильно.

Впрок поспать никогда не мешает.

Спать-спать.

Мы нашли ул. Вопленко и поднялись к пеньковому техникуму.

Дежурная медсестра ждала нас у входа, едва показались, как она направила нас в столовую.

Потом сидели друг напротив друга в ожидании ужина. Я на Светку смотрел, она на меня. Плохо она выглядела, если честно. Похудела, щёки ввалились, на какую-то птицу сделалась похожа.

На усталую птицу.

6
Всё-таки Цезарь

«Ровер» влетел в пыльную лужу, по сторонам всплеснулась ржа, отец включил дворники. Пыль оказалась красной и тяжёлой, она села на лобовое стекло, дворники не справлялись с ней, гоняли справа налево.

– В этой почве много железа, – сказала Светка. – Красно и тяжело.

– В этой почве много меди, – возразил я. – Поэтому и красно.

– Неуч, – тут же ответила Светка. – Оксид меди зелёного цвета, а оксид железа как раз красного.

Точно. Уела меня Светка.

– Не видно ничего… – сказала Светка. – Может, не стоит с такой скоростью…

– Не учи меня, пожалуйста! – огрызнулся отец.

– Нет, я не учу, только ты немного не дрова везёшь, можно и поаккуратнее. Мы куда-то торопимся?

– Может, сама за руль сядешь?! – поинтересовался отец злобно.

– Может, и сяду. А может, и нет. Но с такой скоростью на одной руке гонять…

И тут же отец выругался и задавил тормоза.

Вокруг машины уже бушевала рыжая пылевая буря, машину разворачивало влево, отец бешено вертел руль, трещала АБС.

Я всегда пристёгиваюсь. И Светка. Отец в этот раз пренебрёг пассивной безопасностью.

Тымц. Машина наткнулась на невидимое в пыли препятствие. Нас кинуло вперёд, сработали ремни. Слева от меня надулась подушка. Справа по лобовому стеклу пробежала трещина.

«Ровер» замер. Что-то потрескивало в двигателе, на приборке мигала красным лампочка. Пыль оседала.

Отец лежал на руле, уткнувшись в подушку. И словно бы спал. Я оглянулся. Светка висела на ремне, без сознания. У меня болело плечо. Я отстегнул ремень, открыл дверь и вышел на воздух. Пыль осела, машина стояла на самом краю дороги, колесо съехало в канаву. Чуть впереди, присыпанное ржавой пылью, лежало нечто.

Чёрная туша, я подумал, что медведь. Никак не меньше медведя, густая шерсть, встопорщенная кровью.

И вонь.

Он шевельнулся.

Медведь.

Я оглянулся.

Машина исчезла, я остался один на дороге, и медведь был рядом. Я посмотрел на него и…

Не медведь.

Это был не медведь. И он был уже рядом, и из его пасти вываливалась жёлтая кровавая жилка. Ага.

Красноглазый.

– Марсик! – Светка тормошила меня за плечо. – Марсик! Ты спишь!

Я заорал снова и проснулся. Палата. Ребристые лампы. Чистота.

Светка сидела рядом, толкала в плечо.

– Кошмар? – спросила Светка.

– Ага. Что-то новенькое, такого раньше не видал. Мне наша авария приснилась, только сбили мы не кабана…

– А кого?

– Сначала мне показалось, что медведь.

Светка поморщилась. Плюшевых медведей она любит, настоящих – наоборот.

– Но это был не совсем медведь, – сказал я.

Светка поморщилась снова.

– Только не начинай рассказывать свои сны, – ухмыльнулась она. – Это утомительно в высшей степени. Знаешь, когда я читаю книжку и там начинается про сны, мне убиться хочется. Это ещё скучнее, чем рассматривать фотографии с чужого отдыха.

– Мне приснился красноглазый, – сказал я.

– Медведь? Красноглазый медведь?

– Говорю же, это был не медведь…

– Тебе тоже, – перебила Светка.

– Что тоже?

– Нервы лечить пора. Тебя неплохо бы на годик в нервный санаторий. А меня на два.

Светка поднялась с моей койки, подошла к стеклянному книжному шкафу, достала наугад книжку.

– Хочу, чтобы меня лечили пиявками, электричеством и моржеванием, – сказала Светка. – Солёвыми ваннами. Иглоукалыванием. Кислородными коктейлями, Марсик! Электросном, Марсик! Хочу, чтобы в голове звенело от пустоты.

– Я слышал, криосауна ещё помогает, – добавил я. – От неё приятная пустота в голове.

– Нам так мало лет, а мы мечтаем о пустоте в голове, – вздохнула Светка. – Это ненормально.

– Это время такое. Время сжимается в кулак, и между пальцами течёт кровь. Так вот.

Светка поглядела на обложку книги.

– Ааду Хинт, – прочитала она. – Однако…

– Так книжка называется?

– Так автор называется. А книжка…

Светка открыла книгу.

– Оптимистичненько называется, – Светка щёлкнула по обложке пальцем. – Первая повесть «Проказа», вторая «Лепрозорий Ватку». Вот и верь после этого в совпадения.

– «Лепрозорий Ватку»? – переспросил я. – Оригинальное название.

– Угу. Они тут, видимо, библиотерапией баловались…

Светка бухнулась в койку, закинула ноги на спинку.

– Почитаю, пожалуй, с утра, с утра художественное слово особенно полезно. Бодрит кровь не хуже кофе.

– Ну почитай.

А я отправился умываться. Умывался, драил зубы электрощёткой на высоких оборотах и глядел в зеркало, которое и в туалете было почти от пола до потолка. Под засохшей липой, черневшей прямо напротив окна, зеленел раскладной стульчик. Вчера вечером этого стульчика не было.

Наблюдают. Ладно. Пусть.

– Ну, как прокажённые? – спросил я, вернувшись в палату.

Светка лежала и читала, быстро перелистывая страницы. Скорочтение, однако. А я вот не люблю скорочтение, половина мимо мозга проскакивает.

– Ничего, – кивнула Светка. – Поучительно. Страдают и думают.

– О чём?

– В основном о том, что пожрать. У них там не только проказа, но и голод. Лифляндия, однако, солёными миногами питались.

– Печально.

– Угу. А главный герой пытается понять, почему проказа грызёт одних людей и минует других, хотя есть нечего и тем, и другим, и главному герою.

– И почему же?

– Потому что люди разные. Одни как бы готовы принять гниль, а другие нет, другие сопротивляются. Причём это всё на подсознательном уровне.

– Чушь, – возразил я. – Проказа – это обычные микробы, любой может заболеть, никто не застрахован. Лечится антибиотиками.

– Любой может, но болеют не все. Значит, не просто микробы. Вон Че Гевара проехался по всем лепрозориям Латинской Америки – и не заболел. Не пристало.

Я промолчал. Че Гевара – мощный аргумент, кто с ним может соперничать?

– Раньше считали, что лепра – это дыхание василиска, – сказала Светка. – Что, если в каком-то городе люди много болеют, то где-то в окрестных топях обязательно лежит василиск. И своим зловонным дыханием отравляет и заражает население.

– И что с ним делать? – поинтересовался я. – С таким василиском?

– Обычно искали рыцаря-добровольца. Он ехал в топи и протыкал змея позолоченным копьём. Конечно, после этого рыцарь помирал от отвращения, а его образ чеканили на копейках. Если добровольного рыцаря не находилось, в болото отправлялись поселяне и заливали болото кипящим асфальтом. А сейчас каждый дурак о микробах начинает рассуждать…

Это она про меня. Но я не обижаюсь.

– Забавный выбор книг для больницы, – отметил я. – Больным полезно читать про прокажённых…

– Я же говорю – библиотерапия, – теперь перебила уже Светка.

– Вряд ли.

Знавал я библиотерапевтов, люди серьёзные, научная основа, всё такое, если у тебя туберкулез, читай про Незнайку, а если аппендицит, то строго про «Дети подземелья».

– А может, тут вообще лепрозорий был, – предположила Светка.

– Да не, брось. Тут техникум пеньковый был.

Но как-то неприятно стало.

– А что? Вполне может, – Светка стала развивать свои глупости. – Запросто. Здание стоит отдельно. Раньше было занято под больницу, сейчас больных нет. Есть забор, правда, завалившийся… Кстати!

В Светкиных глазах промелькнула бешеная догадка.

– Кстати, ты заметил, что кирпичный забор завалился во внешнюю сторону?

– Заметил. И что это значит?

– Они вырвались!

– Кто «они»? – на всякий случай спросил я, хотя уже и так знал.

– Прокажённые. Их собирали сюда с соседних областей и лечили. Или эксперименты проводили. А прокажённые подняли восстание, разломали забор и спустились в город…

Светка любит посочинять, чего уж.

– Были вызваны части мотопехоты, и бунт прокажённых жестоко подавили!

Светка творчески сжала кулаки, а я подумал, что, случись бунт прокажённых на деле, она наверняка его бы и возглавила.

– Всех безымянно похоронили в лесу. А больница стала пользоваться дурной славой, никто не хотел больше здесь лечиться. Как?

– Всё проще, – сказал я. – Всё гораздо проще. Больница была. Потом урезали финансирование, врачи уехали, больницу перевели в Знобищево. Вот и все дела. И нет тут никого по ночам…

Хотя кто-то под окном сидит на стульчике.

– Пойдём лучше завтракать, – сказал я. – Чтение, конечно, похвальное занятие… особенно про эстонских прокажённых. Но можно и погулять.

– Да мы вчера тут уже всё обошли, я уж лучше про прокажённых…

Светка зевнула.

– Пойдём хотя бы позавтракаем.

– А что сегодня?

– Кажется, оладьи, – соврал я. – С кленовым сиропом.

Про сироп тоже соврал, Светка обожает кленовый сироп.

Светка оставила книгу про проказу на койке, и мы вышли в коридор. И почти сразу увидели. На подоконнике напротив нашей двери сидел мишка. Небольшой плюшевый мишка, с красной ленточкой на шее, с милой глупой мордашкой.

– Смотри! Какой мимимишка!

Я мишек не люблю, по мне, так это пылесборник и источник разных аллергенов, и дурацких грибков, и плесени, и место на полке занимает; Светка – наоборот. Она тут же подбежала к мишке, схватила его и принялась подбрасывать и глупо качать на руках.

– У меня был точно такой же, помнишь?

– Нет, – ответил я. – Не помню.

Конечно же, я помнил. Рождество, четыре года назад. Мне подарили приставку, Светке набор юной принцессы и игрушечную стиральную машину. Но это были только основные подарки, большие, а ещё у нас полагалось делать подарки маленькие, но интересные. Отец тогда подарил мне маленький зелёный ножичек-складенчик, очень удобную штуку. А Светке мама подарила мишку. С глупой мордочкой, с алой ленточкой. Потом нам дали на передержку Асириса, и в первый же день он растрепал мишку на сорок кусков кокосовой ваты. Светка, помню, была расстроена.

А у меня ножичек до сих пор, и не один, а штук двадцать уже. Не то чтобы коллекция, но нравится собирать. Но не с собой. В машине, в чемодане. Ножичек не повредил бы.

– Не помню, – снова сказал я.

– Не вредничай, Марсик, – Светка схватила мишку. – В этом городе всё-таки милые люди живут, все мне дарят мишек.

– Да я не вредничаю, просто… Раньше я с такой добротой никогда не сталкивался ни в каких городах.

– Как же, помню, в Судаке старушка мне полведра фундука отсыпала.

Это правда, кстати. Но больше нам нигде и никто полведра фундука не отсыпал.

– Пойдём завтракать, – сказал я. – Там уже приготовлено, наверное. Юлия Владимировна велела нас кормить, как полярников.

– Юлия Владимировна явно великая женщина.

Светка спрятала мишку в рюкзачок, и мы отправились завтракать. Оладий с кленовым сиропом не подавали, но на завтрак были: грибной паштет, фаршированные помидоры, вафли с варёной сгущёнкой, кофе, пирожное «картошка».

– Кубинский, – определила Светка. – Точно, кубинский, такого кофе больше нигде нет.

Я в кофе не тонко разбирался, но то, что кофе был отличный, определил. Особенно с «картошкой». Наелись и объелись, Светке даже книги про прокажённых не помешали, хотя она никак не обжора.

После завтрака отправились к медсестре, звонить отцу. Спустились на первый этаж, постучались в кабинет, вошли.

Медсестра сидела за своим столом, читала газету про возделывание приусадебных земель и получение обильных урожаев с помощью методик капельного орошения.

– Доброе утро, – поздоровались мы.

Медсестра очнулась от сельхозтранса, поприветствовала нас и тут же взялась звонить по телефону. Мы ждали. Медсестра дозвонилась и попросила прислать к аппарату Илью Петровича, Илья Петрович ответил, медсестра подмигнула нам и стала слушать.

– Пока всё ещё непонятно, – сказала медсестра, повесив трубку. – Ваш отец в стабильно удовлетворительном состоянии. В себя не приходил, но показатели обнадёживают. Вечером приходите, ещё позвоним.

Медсестра улыбнулась, а мы отправились гулять – а что ещё было делать?

Вышли на воздух, я сразу направился к липе.

Раскладной зелёный стульчик стоял в тени засохших веток.

– И что? – спросила Светка.

– Кто-то за нами наблюдал, – предположил я.

– Ерунда, – отмахнулась Светка. – Это место для курения. Смотри лучше.

Вокруг стульчика действительно валялись окурки.

– Медсестра стесняется курить в больнице, вот и оборудовалась. Марсик, не удручай.

И Светка направилась в сторону улицы Вопленко. А я за ней. Не знаю, из-за чего – из-за утренней литературы, из-за завтрака или из-за того, что отец до сих пор не вернулся в сознание, но настроение у Светки было весёлое. Она громко рассуждала о том, что нам очень не повезло с родителями, а именно с отцом.

Я иногда возражал. Но не очень.

Мы ещё раз заглянули в чипок, ещё раз проверили карту. Она до сих пор была заблокирована, пришлось покупать за деньги. Газировку и мороженое. Продавец улыбался, расспрашивал о здоровье и настроении, желал удачи и хорошего дня. Но медведя в этот раз не подарил.

Когда вернулись на улицу, Светка открыла лимонад, отпила полбутылки и сказала:

– Зря считают, что у нас в провинции дикость. Отнюдь. Культура общения проникает в самые отдалённые уголки. Приятно видеть, что молодёжь…

Ну и так далее. Не стал её разочаровывать. А Светка уже пустилась в размышления – как зерна цивилизации, посеянные пусть хоть в откровенные тернии и камни, тем не менее дают свои всходы.

– …И здесь, на Севере, среди болот и лесов отрадно встретить…

– Стой, – я поймал её за локоть.

Посреди улицы стояла собака.

– Ого, – только и сказала Светка.

Мы замерли.

– Бешеная? – спросила Светка.

Когда-то собака была белой, даже сейчас клоки белой шерсти кое-где проступали через грязь и коросту. Короста… Она покрывала собаку бордовыми архипелагами, кое-где короста была содрана, и в этих местах из собаки сочилась сукровица.

– Не похоже, что бешеная, – ответил я. – Больная. Кажется, лабрадор. Когда-то был.

Это точно. От породы не осталось почти ничего, болезнь захватила псину целиком.

– На нас смотрит, – прошептала Светка. – Страшная…

Над собакой вертелись слепни и мухи, иногда собака помахивала хвостом, чтобы их отогнать. Мухи улетали и почти сразу возвращались на место.

– Пристрелил бы кто… – сказала Светка. – Мучается ведь…

Она оглянулась и стала почёсывать правую ладонь, и вся провалилась в это почёсывание, не любит Светка очень, чтобы животные мучились.

– Эй! – Я хлопнул у Светки перед носом в ладоши. – Эй, в себя возвращаемся!

– Да, конечно, – Светка перестала чесаться. – Возвращаемся.

Светка подула в ладони.

– Надо осторожно пройти мимо, – сказал я. – Вряд ли она кинется, если не бешеная.

– Интересно, это что? – Светка кивнула на собаку.

– Какая-то язва, – предположил я. – Никогда такого, если честно, не видел. Не язва даже, а может, рак.

– Этого нам только не хватало… Её не вылечить?

– Не здесь, – согласился я.

Собака глядела на нас.

– Держись рядом, – сказал я Светке. – Осторожно пройдём сбоку.

Мы двинулись к собаке. Не спеша, стараясь не делать резких движений, обходя её слева, со стороны хвоста.

Собака не шевелилась. Стояла, уже поджав хвост, повернув в нашу сторону голову. Лабрадор, точно лабрадор.

Быстренько проскочили. Собака смотрела нам в спину. Стояла на том же месте, чуть подрагивая головой.

– Кошмар какой-то… – шепнула мне Светка. – Никогда такого не видела.

Собака пошагала за нами. Повернулась всем корпусом и двинулась вниз по улице Вопленко. Шагала она не очень уверенно, виляя по сторонам и иногда припадая на лапы. Причём на разные, то на правую переднюю, то на левую, то задние начиная приволакивать, голова у собаки ещё тряслась. Но, несмотря на это, она шла за нами.

– Чего это она? – оглянулась Светка.

– Да ничего. Надо же ей за кем-нибудь ходить?

– А, понятно.

Мы спустились по улице Вопленко к площади.

Тут работа кипела. Всю площадь уже занимали постройки древесного зодчества – терема, лабазы, бани, ларьки, избы и всякое другое творчество. Плотники сосредоточенно махали топорами, ворочали брёвна, драли дранку, над площадью стояли грохот и деревянный запах. Вокруг стояли грузовики, вероятно с товарами для народных гуляний.

Обошли площадь слева, выбрели к реке. Дощатый тротуар здесь вроде бы поправили и подновили, шагать по нему стало легко, упруго и приятно. Мост к противоположному берегу строился, на нем работали особенно усердно.

– А это что? – указала Светка.

– Разве не видишь? Сортиры. Выставка достижений плотницкого искусства же. А сортир – это неотъемлемая часть любой культуры.

Сортиры были, надо признать, отличные. От обычных примитивных будок экономкласса, знакомых всем по дачным участкам, до украшенных резными кружевами строений, напоминавших эльфийское народное зодчество; моргни, дверь откроется, и покажется какой-нибудь смущённый Леголас. Одним словом, достойные сортиры в достойном ассортименте. Некоторые причём плетёные, как корзины.

Светка хихикала и то и дело заглядывала внутрь – ознакомиться с интерьером и с ценами, а когда выходила, то говорила о будущем. Когда у нас будет дом, нам просто необходимо поставить в дальнем уголке эту экологически чистую обитель уединения, дабы в тиши её предаваться идеальной печали и светлым помыслам.

– Она не отстаёт, – сказал я после очередного Светкиного захода.

– Собака? – сразу догадалась Светка.

– Угу.

Собака действительно не отставала. Она стояла на тротуаре и смотрела. А когда мы двигались дальше, собака двигалась за нами.

– Вот привязалась, – вздохнула Светка.

– Можно шугануть.

Я наклонился и поднял камень. Обычно для бесхозных собак этого довольно, собаки видят, что ты на них замахиваешься, и шарахаются прочь.

Но эта не шарахнулась.

– Ты что, кидать в неё будешь?

Ну да, кидать камень в больную собаку… Недостойно. И дико.

– А вот герои Марка Твена такими вопросами не страдали, – напомнил я.

– Ты ещё Амундсена вспомни, – хмыкнула Светка.

Я выронил камень. Собака сделала шаг.

Народу вокруг было полно, и плотники, и мальчишки, и лодыри, и прочий люд, но собака на них никакого внимания не обращала. Кроме нас.

– Пойдём, – Светка направилась по тротуару вдоль реки. – Посмотрим на… на чего-нибудь посмотрим.

Пошагали по тротуару вдоль реки. Оглядываясь иногда. Хотя могли и не оглядываться – собака, прихрамывая, упрямо брела за нами.

– Странная собака, – сказала Светка. – Никто на неё не смотрит…

– Ничего странного, – возразил я. – Тебе вот хотелось бы на такую смотреть? Нет. Вот и люди не смотрят.

– А что, если её только мы видим?

– То есть? – не понял я. – Ты хочешь сказать, что это… собака-призрак?

– Не знаю. Посмотрим. Посмотрим, что она станет делать. Не станет же она целый день за нами таскаться?

Я согласился.

А собака нет.

Тротуар кончился, мы свернули вправо и поднялись немного на холм по выложенной булыжниками тропинке, после чего повернули на улицу Сиреневую. Тут действительно росло много сирени, в июне здесь, наверное, было красиво.

Собака настырно тащилась за нами. Так что я начал подозревать, что псина вполне может быть призрачной.

Пошли побыстрее. Собака не отставала.

– Наверное, она хочет есть, – не выдержала Светка. – Надо ей что-нибудь купить. Заодно проверим, настоящая она или нет.

Светка огляделась, но поблизости никаких магазинов не заметилось, Сиреневая улица состояла из одних только домов.

– На набережной ларёк был, – вспомнил я.

– Возвращаться не хочется, – сказала Светка. – Плохая примета.

Ей просто мимо этой больной собаки проходить не улыбалось, я её понимал, умирающие животные угнетают. Поэтому мы дошагали до конца Сиреневой, свернули в переулок и через него попали на улицу, где имелся магазин «Богатый стол». Там мы немного поспорили, Светка предлагала сухари с изюмом, я настоял на сосисках.