Текст книги "Разбитые часы Гипербореи"

Глава пятая. Мертвые львы и живые письмена

В мире нет ничего постоянного, кроме непостоянства.

Джонатан Свифт

Петроград. 1917 год. Весна

Скандаровский шел по улице, уворачиваясь от людей, спешащих ему навстречу. Ходить по городу теперь было небезопасно. Могли и пальнуть случайно. Как прав был Эдуард Оттович, сказав, что времена наступают не просто смутные, а страшные. И надо держаться правильной линии и тактики, иначе… Он поежился, вспомнив Эдуарда Оттовича. Мир праху твоему, подумал Скандаровский. Спи спокойно…

Он был на похоронах барона на немецком лютеранском кладбище. Народу собралось немного. Он видел заплаканную вдову – Юлию Карловну, – тяжелую тучную даму шестидесяти лет в бриллиантовых серьгах-капельках, которые качались при каждом ее движении. Сын был где-то на фронтах войны. Дочь – в Париже. Остальные родственники стояли полукругом и о чем-то изредка шептались. Присутствовали и братья по ложе, с тремя из них Скандаровский был знаком, а вот с четвертым – нет. Тот стоял в стороне, оттопырив нижнюю губу, и смотрел прямо перед собой отсутствующим взглядом. Невысокий, склонный к полноте. На голове шляпа, черное длинное пальто… Незнакомец стоял, опираясь на трость, и только изредка смотрел по сторонам. И на могилу. В глаза бросился огромный перстень с сапфиром. Один раз он скользнул взглядом по Скандаровскому, и тот поежился: ощущение было не из приятных. Словно на тебя посмотрел крокодил или удав.

Они обменялись тайным знаками, но друг к другу подходить не стали. Скандаровский бросил горсть земли в могилу… Подошел к вдове и сказал пару утешительных слов. Потом припал к руке. Она поблагодарила его – прибавив по-французски, что она признательна всем друзьям и знакомым мужа, явившимся на похороны. Он даже не понял, узнала она его или нет. Ведь видел он ее всего пару раз… могла и не помнить.

Домой Скандаровский вернулся в смешанных чувствах. Он не так уж близко знался с бароном, фигурой почти легендарной. Масоном был не только он сам, но и его дед и прадед… Но все равно было жаль… Наверное, когда умирает знакомый человек, то в сожалении о нем присутствует и толика грусти о себе: мир не вечен, жизнь коротка и в любой момент может оборваться. Особенно сейчас в такие страшные смутные времена, которые непонятно чем закончатся. Как и предупреждал Эдуард Оттович: нужно приложить все усилия, не рухнуть в бездну. Скандаровский налил в стакан коньяка, залпом выпил его и задумался… Барон Майнфельд предупредил его об одной вещи. И ему оставалось только ждать условленного сигнала…

Послание он получил по почте и понял, что это – то самое, о чем предупреждал его барон. В письме были четкие инструкции – что надо делать. И куда идти…

Скандаровский почувствовал невольное волнение: наконец-то начнется что-то стоящее. В последнее время его все чаще одолевали хандра и страх перед тем, что будет впереди. Даже Розалия не могла отвлечь его от этой тоски. Жена с дочкой гостили в усадьбе у матери. Так ему было спокойней… обстановка в городе становилась все хуже. «Чернь распоясалась, – сказал ему один знакомый сквозь зубы. – Я бы их всех расстрелял».

– А что дальше? – невозмутимо спросил Скандаровский.

– Дальше установится порядок.

– Вы уверены? И кто будет править? Царь отрекся. Его брат Михаил – тоже… Династия Романовых кончилась. Позорно и бесславно.

– Будущее за Керенским! – почти выкрикнул его собеседник. Вскоре они расстались, весьма недовольные друг другом.

Скандаровскому даже не хотелось спорить. Керенский был откровенно слаб. И ничего не мог поделать с той волной, которая вздымалась все выше. Можно было назвать эту стихию «простым народом». Но на самом деле здесь была и интеллигенция, военные… Такое впечатление, что все жаждали какого-то обновления, но не знали – когда и в каком облике оно придет. Все устали от войны, от Романовых, от их неспособности вывести страну из того тупика, в котором она оказалась…

И вот теперь ему надо было посетить один особняк со львами, где его ждали некоторые люди, как он понял из полученного послания.

В особняке его встретил вертлявый молодой человек; у него был дефект дикции, и говорил он с присвистом.

– Вам туда! – кивнул он куда-то вперед. – Минуту, сейчас провожу…

Скандаровский ничуть не удивился ни тому, что его ждали, ни тому, что к нему сразу стали обращаться по-свойски. Словно он бывал в этом особняке регулярно.

Комната, куда он вошел, была небольшой. Его уже ждали. Там сидели трое. Двое были ему вовсе незнакомы, а вот третий… Тот самый человек, которого он увидел на похоронах барона. И снова в глаза бросился его огромный сапфир.

– Проходите, Лев Степанович! – сказал он глубоким баритоном. – А мы вас ждали… Будем знакомы. Эдуард Чапеллон.

* * *

Они вышли на улицу, дул ветер с Невы, и Скандаровский поежился.

– Что вы скажете обо всем этом? – спросил его Чапеллон.

– О чем?

– О том, что видели?

Скандаровский пожал плечами и промолчал.

– Впереди нас всех ждет большая игра и передел мира.

– Вы это знаете или предвидите? – с легкой иронией спросил Скандаровский. Он вдруг вспомнил, что обещал сегодня Розалии приехать к ней. Что-то он давно не появлялся у певицы. Нервничал все время. Не до любовных утех было…

Его собеседник мельком посмотрел на него, но ничего не ответил.

– Им нужно понять: можно ли иметь дело с Керенским и… – тут он сделал паузу. – Какой актер! Мамонтов-Дальский отдыхает. Надолго ли он? Нет ли у вас ощущения театральности, карнавализации происходящего?

Скандаровский задумался. Да, пожалуй, его знакомый нашел очень точные слова. Какая-то карнавализация… в этом всем ощущается. Что-то натужное, надрывное… Он вспомнил, как Керенский присутствовал на одном из заседаний масонской ложи. В памяти мелькнули его экзальтированные жесты, горящий взгляд…

– Да. Есть, – коротко сказал Скандаровский.

Теперь они шли вдоль Невы. Скандаровский не был сентиментальным. Но все же иногда вид реки, закаты, торжественное и высокое небо – все пробуждало в нем чувство восторга и умиления. Неужели старею… подумал он. Англичане мастера планировать. Они умеют строить стратегию действий, свою империю на долгие годы вперед… Все просчитывают. Да, этого у них не отнять – большие молодцы. Но им не хватает воображения. В английском языке есть такое слово «имадж». Но это все-таки немного другое. А вот воображение… Они уже почти дошли до Аничкова моста, как собеседник его резко остановился. Справа раздался чей-то крик и звук выстрела.

– Слышите? И это только начало…

Они сидели в маленьком тесном кафе, где было темно, накурено и шумно, слышать друг друга почти не удавалось… почему они пришли именно сюда – он не знал.

Англичанин снял шляпу, его рыжеватые волосы плотно прилегали к голове – будто наклеенные. Они заказали водку и закуску. Его новый знакомый рассказывал об Индии. О махатмах, о своем путешествии на Восток. Из рассказа следовало, что ездил он туда как минимум трижды, но по датам у него все смешалось: где был, когда… Или все это сознательно умалчивалось… По его словам, он был в восторге от индийской культуры, храмов Аджанты, встреч с истинными святыми, как он называл махатм. Намекнул, что виделся с последовательницей Елены Блаватской – Анни Безант… От всего услышанного у Скандаровского голова шла кругом. Слипались глаза – хотелось спать.

– Я вижу, что вы уже готовы нырнуть в объятия Морфея, – сказал Чапеллон. – Сейчас самое время нам поехать домой ко мне.

Дальнейшее Скандаровский помнил слабо. Они с трудом взяли пролетку. То тише, то громче раздавались звуки выстрелов. Смутно мелькали очертания красивого дома, к которому они подъехали, он ощущал, как кто-то почти нес его на себе. Незаметно Скандаровский провалился в сон. При этом ему снились индийские танцовщицы, которые соблазнительно изгибались и взмахивали руками, похожими на крылья птиц.

Проснулся он от того, что в окна струился яркий солнечный свет. Занавески цвета слоновой кости вздулись от ветра.

– Вы спали довольно долго, мой друг, – протянул Чапеллон. – Но я не хотел вас будить.

– Почему?

– Значит, ваш организм этого требовал. А нам всем иногда надо прислушиваться к своим внутренним потребностям. Но вставайте. Нас ждет восхитительный завтрак. Надеюсь, моя кухарка не подвела… Я ей плачу хорошие деньги не просто так. Она жила во Франции и знает толк в тамошней кухне.

Завтрак в комнате – тоже залитой светом, с темно-коричневой мебелью и картинами на стенах, уже ждал их на столе. Восхитительные куриные котлеты таяли во рту, украшенный свежей зеленью рис был зернышко к зернышку.

Скандаровский ел не спеша, растягивая удовольствие. Он не был гурманом, но толк в хорошей кухне знал.

– Ваша кухарка восхитительна.

– Да. Вот, кстати, и кухарка. Можете поблагодарить ее. Точнее, его.

Скандаровский оглянулся. Позади него стоял молодой человек, весьма похожий на женщину. С нежно-золотистым цветом кожи. И длинными черными ресницами. Его темные волосы блестели в свете солнца.

– Амадарб Чоханг, – сказал Эдуард. – Я его называю просто Ами.

– Он… индиец?

– Такой национальности как индиец не существует. Там множество племен и народностей. Маратхи. Гуджаратцы, раджпуты… тамилы… В его жилах течет кровь нескольких племен. И еще… он весьма необычен.

– В чем же его необычность? – спросил почему-то шепотом Скандаровский.

– Увидите позже…

Ами бесшумно исчез. А Скандаровский воззрился на Эдуарда Чапеллона. Он понимал, что тот пригласил его не просто так.

Им принесли кофе в серебряном кофейнике. Белые чашки из хрупкого фарфора казались почти прозрачными.

Скандаровский налил себе кофе.

– Ну что ж, мой друг, – сказал, откидываясь на стуле, Чапеллон. – Поговорим теперь серьезно. Старый барон Майнфельд умер. Я был с ним знаком.

– Я тоже, – вырвалось у Скандаровского.

– Насколько хорошо, так следует поставить этот вопрос, – усмехнулся Чапеллон. – Я вас уверяю, все же не настолько хорошо, как я.

– Не спорю. Не вижу предмета для спора.

– И не надо. Умные люди всегда придут к некоему согласию. И чем скорее, тем лучше… Барон завещал мне кое-какое дело. И думаю, что здесь без вас не обойтись. Времена, как вы знаете, наступают весьма тяжелые и трагичные. И последствия будут весьма печальными. Сейчас у нас Временное правительство…

– Надолго ли?

Чапеллон устремил на него взгляд холодных глаз.

– О нет! Я уверяю вас! Долго оно не продержится.

– Вы так думаете, – пробормотал Скандаровский. От волнения он перешел на французский язык.

– Я знаю. А это, согласитесь, не то, что уверенность… Наш славный Александр Федорович не продержится долго… За ним придет другая сила.

«Как же, как же, – подумал Скандаровский, – наши маленькие друзья англичане тоже беспокоятся об этом… пытаются понять: что им делать дальше. Сейчас Петроград и Москва наводнены лазутчиками многих держав. Все хотят знать расстановку сил в России. Восстановится ли монархия или нас ждет совсем другой строй…»

– Семья нашего императора находится в подвешенном состоянии…

– Да, его хотят спровадить из страны, но это сделать не так легко. Ведутся тайные переговоры со многими европейскими державами, но пока безуспешно. Никто не хочет брать вашего бедного Ники на поруки. Даже его прямые родственники – англичане и немцы. Но его судьба уже отделена от России. А вот что ждет вашу страну…

– Что? – Скандаровский ощущал себя все более неуютно. Он не знал, зачем понадобился Чапеллону. От этого нервничал и сердился. Наверное, для каких-то важных дел.

– Вы правы, – подтвердил Чапеллон, словно угадав невысказанное.

«Батюшки, – ахнул про себя Скандаровский. – Он еще и мои мысли читает. Какой-то ужас».

– В этом нет ничего удивительного, – откликнулся Чапеллон. – Всего лишь тренировка памяти и неких экстрасенсорных способностей. И все получится. Даже у вас.

«Интересно, почему это «даже», – с некоторой обидчивостью подумал Скандаровский, – я что, уже совсем пропащий экземпляр?»

– Вам придется развивать и эти способности, – подтвердил Чапеллон. – И вы увидите, что это не так сложно, как кажется на первый взгляд. Что вам и предстоит сделать, мой друг. Как вы понимаете, какие бы смутные времена ни наступали, мы никогда не вправе пускать ситуацию на самотек. Она должна быть у нас под контролем. Вы меня слышите? – возвысил голос Чапеллон.

– Да, – откликнулся Скандаровский.

– Я рад.

Возникла пауза.

Свет, лившийся в окна, был по-прежнему ослепителен. Но здесь как будто бы сменили декорацию. Где-то, и кажется совсем близко, раздались звуки выстрелов. И свет словно померк… Скандаровский поежился.

– Видите, – как будто бы угадав его мысли, сказал Чапеллон. – Та ситуация, которая сложилась, не даст нам ни на минуту забыть о том, что происходит… И ведь это только начало…

Скандаровский не был глуп. Он моментально подобрался, понимая, что вот-вот Чапеллон приступит к основному, и ему хотелось не ударить в грязь лицом – понять, что же от него требуется. Выглядеть наивным юнцом не хотелось.

– Друг мой, – неожиданно дребезжащим голосом сказал Чапеллон, словно ему было сто лет, а не сорок с небольшим, – на вас выпадет весьма почетное задание, я бы даже сказал миссия… Нас ждет увлекательное зрелище… К власти придут большевики.

– Эти варвары? – вырвалось у Скандаровского.

– Они будут стараться искать новый мир. И пытаться переделать старый.

– Ну да, – попытался иронично подхватить тему Скандаровский. – Там еще в песне «Интернационал» об этом поется. «Весь мир насилья мы разрушим до основанья. А затем… мы наш, мы новый мир построим».

– Вы неплохо знакомы с революционными песнями, – поддел его Чапеллон. Скандаровский в этом месте чуть не покраснел. Дело в том, что он временами читал статьи и труды большевиков, знакомился с, так сказать, популярным в их среде творчеством. Он порой корил себя за эту излишнюю любознательность, но совладать со старой привычкой было сложновато.

– Да… так… – промямлил он.

– Это, кстати, очень похвально. Вы интересуетесь окружающим… Мы вчера с вами были в одном красивом особняке со мраморными львами. Когда я подходил к нему, я подумал, что вот передо мной – мертвые львы, сила, запечатленная в мраморе, но существует некая мудрость, заключенная в живых письменах, она никогда не исчезает, не становится мертвой. А передается из поколения в поколение…

Домой Скандаровский шел в странном состоянии. То, что открыл ему Чапеллон – с одной стороны, выглядело невероятным. А с другой… скорее всего, он прав. Во всяком случае, осведомленность нового знакомого просто поражала. И весьма вероятно, что все пройдет так, как он предсказывал.

Скандаровский шел по Невскому и вспоминал состоявшийся разговор.

– Куда прешь? – услышал он грубый окрик. Скандаровский прищурился: перед ним стоял пьяный человек и покачивался.

– Пропустите, милейший, – суховато сказал Скандаровский, – отойдите с дороги!

Мужчина лет сорока пяти, с покрасневшими глазами и в мятых брюках икнул и воззрился на Скандаровского.

– Чего? Ты как разговариваешь со мной, супостат, времечко ваших благородий вышло… накося выкуси, – и пьяненький показал Скандаровскому большой кукиш, на что он точно рассчитанным ударом вывернул ему руку. Да так, что тот даже не крикнул, только глаза выпучились от боли и из горла вырвался жалкий писк.

– Еще раз нападешь на кого-то из благородных, с того света достану, – прошипел ему в ухо Скандаровский. Сам же себя в душе похвалил за рвение в изучении боевых наук. Нет, недаром он всегда важное значение уделял своему физическому совершенству, любил верховую езду, фехтование, не был чужд боксу, хотя находил его варварским… и вот сейчас он бы с радостью не оставил от наглеца и мокрого места… Он занес руку для второго удара, как услышал:

– Ах. Оставьте его, тупое и бесчувственное животное.

С удивлением Скандаровский повернулся вправо и увидел около себя девушку, при взгляде на которую ему пришел в голову один-единственный эпитет «прелестная». Девушка была из благородных, как он сразу определил. Светлые волосы с пепельным отливом и большие небесно-голубые глаза были так живописны… Как знаток женской красоты Скандаровский это сразу отметил.

– Тупое? – переспросил Скандаровский. – Мадам? Это вы о ком?

– Да ну о вас же! – девушка сделала презрительный жест рукой. Словно отмахиваясь от него как от назойливой мухи. – Помогите же…

Скандаровский помог перетащить уже бесчувственного к тому времени человека к краю тротуара.

– И вы не окажете ему помощь?

– Помощь? Он на меня напал, а я должен ему помощь оказывать? Не многого ли вы хотите от меня, сударыня?

– Ничуть…

– Тогда прощайте! Честь имею, – лихо козырнул Скандаровский. И окинул свою новую знакомую нахальным взглядом, – счастливо оставаться.

Он ушел не оглядываясь, но даже спиной чувствовал презрительный взгляд молодой особы.

Дома Скандаровский перевел дух. То, что ему предложил Чапеллон, было захватывающим и дерзким… Он обещал ему внедрение в структуры большевиков, которые будут так называемым «мистическим» направлением. И здесь ему нужно будет обратить внимание на одного человека. На Александра Васильевича Барченко.

Глава шестая. Встреча в ночи

Труднее всего в жизни запомнить, какой мост надо перейти, а какой сжечь.

Бертран Рассел

* * *

– БА-БА-А… – сначала раздались примерно такие звуки, которые свидетельствовали о приходе Воркунова. Почему-то он сразу начинал кашлять, шумно двигаться, говорить по мобильному телефону, отчего все звуки сливались в это бесконечное ба-ба-ба… Анфиса знала, что босс любит нагрянуть без всяких объяснений, проверить, чем она занимается. Когда он так шумел – давал Анфисе сигнал подготовиться к его приходу. Значит, он шел не один.

У них был представительский офис в бизнес-здании недалеко от метро «Киевская». Там шеф вел деловые переговоры, принимал потенциальных партнеров, инвесторов. Сюда же, в этот старый особняк, Мстислав Александрович приводил обычно людей не столь официальных: старых знакомых, друзей, тех, с кем когда-то пересекся по жизни, а теперь считал нужным и полезным возобновить знакомство. Анфиса давно поняла, что ее шеф ничего не делает просто так. Он выстраивал сложные связи, многоуровневые комбинации. Она ничуть не удивилась, когда шеф сказал, что его любимой игрой с малых лет были шахматы. Как поняла Анфиса, у него было типичное детство ребенка представителей партийной номенклатуры, не самого верхнего эшелона, но крепкого, среднего, когда связей и влияния достаточно, чтобы жить лучше, чем большинство жителей страны, и уверенно строить карьеру – шаг за шагом. Мстислав Александрович рос с интуитивным пониманием того, куда ему надо пойти и что сделать, чтобы получить желаемое. Он чувствовал это, как говорится, кожей. Ему достался не мозг – логарифмическая линейка. Воркунову было шестьдесят пять лет. Карие глаза чуть навыкате, светлые волосы, щеточка усов, начинающаяся полнота, очки в модной оправе, которые он надевал иногда, чтобы придать себе большую внушительность. Хотя, как считала Анфиса, зрением мог поспорить с орлом. Он был настоящим хамелеоном и менял манеру общения в зависимости от собеседника, от того, что ему требовалось от конкретного человека. При этом Воркунов вел себя вполне естественно, со стороны нельзя было подумать, что он находится в «образе» и что это всего лишь игра. С Анфисой он вел себя по-разному: мог дать нагоняй, а мог быть вполне любезным кавалером. Его биография скрывалась в тумане: Анфиса выуживала из нее разные детали, но в общую картину они все равно не складывались. Одно время он работал в мэрии (правда, непонятно – кем). Служил помощником депутата (неизвестно – кого), был командирован от одной структуры (какой?) в Германию и жил там несколько лет. Подвизался в разных проправительственных фондах. Наконец основал свой – «За развитие Русского Севера». Предстоящая экспедиция должна была стать фактом историко-культурного значения. Воркунов возлагал на нее большие надежды, и Анфиса старалась не подвести его. Он неоднократно намекал, что эта экспедиция курируется на самом верху, правда, ни имен, ни подробностей не разглашал. Все детали маршрута и организация держались в тайне. Общаться с прессой Воркунов запретил категорически, и Анфиса следовала его наказу.

– Баба-ба… бу-бу-бу, – раздавалось уже рядом. Воркунов был не один: слышались чужие голоса. Анфиса насторожилась. Честно говоря, она хотела тихо сидеть и работать, но нет, принесла нелегкая гостей… тут уже ничего не поделаешь.

– Анфиса Николаевна, – распахнул дверь Воркунов. – А тут мы… нагрянули… небольшой компанией. Не возражаете?

Этот вопрос был чисто риторическим, и они оба это знали.

– Конечно – нет. Мы всегда гостям рады…

С Воркуновым были еще двое. Один маленький, суетливый. Другой – высокий, черноволосый, с резкими чертами лица.

– Борис Шварцман, – отрекомендовался маленький. – Сотрудник Института развития европейской интеграции… – далее он сказал нечто неразборчивое.

– Анфиса Николаевна, – отрапортовала Анфиса.

– Анфиса у меня бесценный сотрудник, – вставил Воркунов. – Что бы я без нее делал…

– Я выполняю свою работу, – сказала Анфиса. – Только и всего.

– Георгий Катанадзе, – представился второй. – Просто Георгий. Без всяких статусов и регалий.

– Чай. Кофе? – Это Мстислав Александрович уже обратился к своим знакомым.

– Кофе на ночь не пью. – Георгий быстрым взглядом окинул Анфису, похоже, осмотром остался доволен, так как в его глазах появился блеск, а губы раздвинулись в озорной улыбке. – Какую красавицу прячешь, Слава. Нехорошо.

– Не прячу. Анфиса – дама самостоятельная, сама решает – прятаться или нет.

– Я, кажется, вас где-то раньше видел, – вставил Борис Шварцман.

– Может быть… – протянула Анфиса. – Я не прячусь. Хожу по конференциям. Выставкам. В конце концов, вы могли встретить меня на улице…

– Может быть… может быть…

– Я не услышал, что вы хотите – кофе? – напомнил Анфисин босс. – Чай, хорошее вино?

– Так бы и говорил! – воскликнул Катанадзе. – Кто же окажется от хорошего вина. Грузинского, наверное, не держишь. Все сейчас пьют французские, итальянские, испанские. А доброе старое грузинское вино забыли. Неправильно это как-то…

– Обижаешь! – Мстислав Александрович взмахнул рукой. – Есть грузинское.

– Тогда чего медлишь…

– Красивая девушка. Дивный вечер. Прекрасное вино… – промурлыкал Шварцман.

– Вечер еще тот, – откликнулся Воркунов. – Закат какой… посмотрите…

Они все дружно подошли к окну. Закат был хорошо виден: алел между деревьев поверх крыш невысоких домов.

– Как маки в поле, – вполголоса сказал Катанадзе.

– Моя бабушка Розалия говорила, что накануне всех потрясений семнадцатого года в России были такие же закаты. Она еще ужасалась, глядя на них… Она рассказывала это моему отцу, а тот мне. Бабку свою я не застал. Она умерла до моего рождения.

– Надеюсь, что все потрясения у нас позади, – негромко сказал Воркунов – Кто знает, – вздохнул Шварцман. – Россия – страна непредсказуемая.

– Она под платом Богородицы, та хранит Россию, – вставил Катанадзе.

– Все чего-то должны, – с легким раздражением сказал Воркунов, – однако мы живем как на вулкане, не знаем, что будет завтра, как по поговорке китайцев: «чтоб тебе жить в эпоху перемен»… Россия всегда, к сожалению, это присловье оправдывает. Когда только все закончится?

– Тут еще вирус вмешался…

– Вирус, вирус…

Все замолчали, думая каждый о своем.

– Милая Анфиса, – обратился к ней Катанадзе. – Приготовьте, пожалуйста, бокалы. А мы разольем в них вино…

– Поухаживайте за нами, – протянул Шварцман… он слегка шепелявил, поэтому голос был нечетким. – Пожалуйста.

– Проходите в нашу комнату для гостей, – предложил Воркунов. – Там нам будет лучше.

Гостевой он называл комнату, где были камин, кресла, овальный стол из красного дерева, тяжелые парадные портьеры, в углу стоял бар. Но вот окно было всего одно и небольшое, поэтому в комнате всегда не хватало света.

– Хорошо тут у вас! – воскликнул Шварцман.

– Не жалуемся, – подхватил Воркунов. – Стараемся все обустроить, сделать на высшем уровне. Правда, Анфис?

– Совершенно точно! – отчеканила она, подыгрывая боссу. – Стараемся.

Она доставала из маленького шкафчика бокалы. Воркунов открыл бар. Ряд ровных бутылок напоминал кегли.

– Вот оно, грузинское, а ты уже думал, что все? Не держу я твоих хваленых вин? Держу… не обижай меня, друг! – в голосе шефа послышался какой-то надрыв… или это Анфисе показалось.

Вот уже бокалы стоят на столе. Анфиса зажгла для антуража свечи в высоких старинных подсвечниках. Ее шеф любил все такое «атмосфэрное», как говорил он, по-современному – аутентичное.

– Хорошо как! – вполголоса сказал Катанадзе.

– Да-да, – откликнулся Шварцман, – атмосфера замечательная!

Воркунов же молчал, переводя взгляд с одного гостя на другого.

Анфиса подумала, что это не похоже на Воркунова, обычно он более словоохотлив. А здесь – молчит. Что-то не так.

Мужчины подняли бокалы.

– А Анфиса? – задал вопрос Шварцман. – Вы будете с нами пить?

– Конечно, – сказал Воркунов. – Как же мы будем без дамы?

Анфиса подошла. Катанадзе протянул ей бокал.

Струя темно-бордового вина блеснула в лучах заката. Анфиса стояла напротив Шварцмана, справа – Катанадзе. Слева Воркунов.

– За что пьем? – спросил Катанадзе.

– За здоровье! – воскликнул Шварцман. – Что сейчас может быть важнее него? Вся сегодняшняя мировая ситуация говорит нам о том – как жизнь бренна. Сегодня ты – жив, а завтра – мертв. Причем внезапно, как говорил многоуважаемый популярный писатель Булгаков.

– Сегодня ты – жив, завтра – мертв, – сказал, чеканя слова, Воркунов.

– Есть разные смерти… – сказал Катанадзе. – От болезни, от старости, в битве, в поединке. Но каждая гибель – зияющая прореха в пространстве мироздания.

И чудится Анфисе, словно они говорят о чем-то своем, не обращая на нее никакого внимания. Как будто она была тут лишней.

– Так за что пьем? – повторил Шварцман. – За здоровье?

– Постой, постой, за здоровье мы еще успеем. А за что выпил бы ты? – обратился он к Катанадзе.

– Хороший вопрос, – кивнул тот. – За жизнь. За успех! За радость.

– Жизнь – понятие такое многомерное… Бывает жизнь хуже смерти.

– Ты прав, – сказал Катанадзе. – Тогда предлагай тост ты?

– Надо подумать…

Здесь неожиданно раздался звонок в дверь. Звук был громкий, настойчивый.

– Разве мы кого-то ждем? – спросил Катанадзе, глядя на Воркунова в упор.

– Да, я ждал, – при этом Воркунов не отвел взгляда. – Одного знакомого. Впрочем, вы все его знаете… правда, давно не встречались.

Раздались приглушенные восклицания.

Анфиса стояла, вцепившись в свой бокал. Ей все это не нравилось… она сама не могла бы объяснить – почему. Пожалуй, ее беспокоило поведение шефа. Он бывал разным, но таким рассеянно-задумчивым она его еще не видела… Это внушало неосознанную тревогу.

– Анфиса, открой дверь. Нет, постой, я сам, – поставив бокал, Воркунов направился к выходу. За ним потянулись в коридор и другие.

Анфиса пошла с ними.

Воркунов зажег в коридоре свет и открыл дверь. Из полумрака выступила фигура человека, одетого во что-то темное.

– Проходи, Леонтий, – сказал Воркунов. – Рад видеть…

Новый гость оказался мужчиной лет шестидесяти с небольшим. Крепкого телосложения, с темно-русыми волосам. Что-то странное было в его внешности. Присмотревшись, Анфиса поняла: у него практически отсутствовали брови. Это придавало ему неуловимое сходство с рыбой, выброшенной на берег.

– Леонтий, проходи! – молвил Воркунов, пропуская гостя вперед.

Наступила тишина. В ней будто тонули все звуки. Анфисе показалось, что она взлетает в самолете – там так закладывает уши и становится ничего не слышно.

– Привет, Леонтий! – тихо сказал Шварцман.

– Ба! Не ожидал… – Леонтий протянул руку Шварцману, и тот пожал ее.

– Ну, здорово… – Катанадзе выступил вперед, мужчины обменялись рукопожатьем.

– Моя помощница Анфиса, – представил ее Воркунов.

Леонтий припал к ее руке. От него веяло слабым запахом лаванды.

– Прошу к столу.

Они вернулись в комнату для гостей.

– Мы тут как раз бокалы поднимали. Не могли тост придумать. Может быть, ты подскажешь…

– Попробую, – голос у Леонтия был дребезжащим, как будто бы по полу раскатывался горох. – Я же не мастак что-то придумывать, но попытаюсь…

– Попробуй, буду благодарен, – в голосе Воркунова прозвучала легкая издевка. – Анфиса, еще один бокал.

Теперь их было пятеро. Леонтий встал рядом с Анфисой.

– Вы спросили меня: какой бы я предложил тост. Вопрос хороший… Тосты бывают разные: длинные, короткие, печальные, радостные, философские, ироничные. Существует целая культура тостов, которые впервые появились в Древнем Риме. – Он рассмеялся, но его никто не поддержал. Все стояли молча. – Ну что же! Раз просите… – он задумался на секунду. Огни свечей бросали темно-золотистый отблеск на лица присутствующих. И показалось Анфисе, что как будто легкий ветерок прошелестел-пролетел между ними. Но это не тот порыв воздуха, который охватит ароматом свежести, принесет запах цветущих цветов, нет, этот ветерок скользнул змейкой и замер под потолком, словно прислушиваясь к чему-то.

– Так какой же тост ты предложишь? – настаивал Воркунов.

Лицо Леонтия помрачнело, по нему как будто тень прошла. У Анфисы дрогнула рука, она чуть не расплескала бокал с вином, но, кажется, этого никто не заметил.

– А вот… – Леонтий сделал в воздухе жест, словно рубанул что-то. – Выпьем за то, чтобы желания наши исполнялись рано или поздно. Даже если для этого придется долго ждать. Пусть нас окружают верные друзья и преданные женщины.

– Это уже два тоста в одном, – запротестовал Шварцман.

– Возвращаются все, кроме лучших друзей, кроме самых любимых и преданных женщин. Возвращаются все, кроме тех, кто нужней… – напел Катанадзе.

– Вот именно, – хриплым голосом сказал Леонтий. – Вот именно.

Посмотрев на начальника, Анфиса поразилась его бледности. «Сейчас упадет в обморок, – подумала она. – Может, предложить валидол?» У нее в сумочке он вроде есть. Этому ее когда-то научила бабушка – всегда носить с собой валидол, который может спасти здоровье и жизнь не столько ей, сколько какому-нибудь пожилому человеку, у которого вдруг прихватит сердце.

Воркунов залпом выпил бокал и, ни на кого не глядя, сказал:

– Вино хорошее…

Шварцман хотел что-то сказать, открыл рот, но потом, видимо, передумал и мотнул головой.

– Надо бы выпить за встречу, – сказал Катанадзе.

– Удивительно, что никто не предложил этого! – воскликнул Шварцман. – Это действительно нужно отметить. Какими судьбами в Москве?

Леонтий усмехнулся.

– Ты думал, что я безвылазно сижу на одном месте? Меня помотало по России, по миру. Навидался всякого, опыт богатый поимел.

– Женился? – спросил Шварцман.

Брови Леонтия взлетели вверх.