Текст книги "Время года – зима. Роман"

Глава 9

Галя начала раздеваться. Без всякого стеснения она снимала с себя одежку за одежкой, пока не осталась в белье. Клим и Андрей приостановили работу. Черный канат плюхнулся обратно в воду. Тогда она сняла и белье. Недолго думая, Клим последовал ее примеру. Раздевшись донага, они друг за другом с визгом прыгнули в воду. Клим нагнал Галю, и они снова начали целоваться, на этот раз в воде. «Массажисток» Андрея уговаривать не пришлось, они уже стояли в нужном виде. Андрей расстегивал штаны, а Диму попросил сгонять за шампанским. Тамара не знала, что делать! Как назло, Галя и Клим начали зазывать ее к себе. Тома сама не заметила, как вцепилась в рукав Димы.

– Пойдешь со мной? – спросил он.

В этот момент Тома готова была его расцеловать, и вместе с Димой отправилась за шампанским.

Тома была единственным здесь человеком в купальнике. Еще Дима, в трусах. Остальные купались в чем мать родила. На бортике стояло шампанское. Они резвились как дети, прыгали в воду с тумбочек, затем с трехметровой вышки. Пятиметровая была закрыта, а то прыгнули бы и с нее. Играли в «квач», плавали наперегонки. В бассейне не было только Рустема с Ингой. Они пожелали уединиться и отправились в сауну. Постоянное движение и шампанское хорошо согревали кровь. В воде они находились уже больше часа. Губы стали синими даже у Гали. Тогда решили идти греться. Сауна была уже разогрета и готова к использованию. Рустем с Ингой сидели за столом.

В сауне Томе нравилось только первые минуты, пока она отогревалась. Затем стало жарко, на лбу выступили капли пота, сделать глубокий вдох было сложно. Она глянула на остальных. Гала и Клим уложили свои телеса на верхнюю полку и весело там друг с другом шушукались. Видеть подругу обнаженной Томе было неловко и неприятно. Раньше такого не было. Дима и Андрей сидели внизу. К счастью Томы, их гениталии были замотаны в простыни. По обе стороны от Андрея с ним в обнимку сидели барышни в том же виде, что и Галя. Дима не обращал на них никакого внимания. По его лицу градом катился пот, капли останавливала его волосатая грудь. Дышать становилось все сложнее, возникла боль в носоглотке, Томе хотелось поскорее выбраться наружу. Но она терпела и оставалась вместе со всеми. Мучения подруги прервала Галка, которой редко удавалось усидеть на месте более пяти минут. С заговорщическим видом они с Климом спрыгнули с полки и схватили Андрея с двух сторон. Призываемый на помощь Дима к ним присоединился. Девицы отскочили в сторону. Жертва упиралась, как могла, но все же оказалась в холодной воде мини-бассейна размером с ванну, который находился сразу при входе, в предбаннике. На то, чтобы затолкать туда высоченного Андрея, понадобилось много сил. Но у них это вышло. С открытой дверью стало легче дышать. Андрей, конечно же, отомстил, и далее в холодной воде по очереди оказались Галка, а за ней девицы. Наступил и черед Тамары. В ванну с холодной водой бросили и ее. И так повторялось несколько раз. То, что называлось словом «сауна», Томе нравилось все меньше. От постоянной смены температуры ее знобило, зуб на зуб не попадал. Дима где-то раздобыл полотенце и заботливо ее укутал.

Клим разливал по рюмкам водку. Все уселись за стол. Пить водку Томе совершенно не хотелось. На столе стояло и вино и мартини. Но все советовали для согрева выпить водки. Галя уже успела опрокинуть стопочку. Пересилив себя, Тома проглотила эту прозрачную жидкость, только чтобы от нее отстали. Аппетит от этого не пропал, и, чтобы быстрее избавиться от неприятного вкуса, Тома проглотила кусок колбасы. Горячительный напиток разлился по телу, озноб исчез. Дима наполнил ее и свою тарелки.

В разговорах и шутках Тома участия не принимала. Она перестала их слушать и слышать. Все слова и смех долетали до нее в виде звука, но не смысла. Перестало ощущаться время. Его границы размылись, стерлись. Она о нем позабыла. За часом пролетал час, Тому все больше клонило в сон. Голова кружилась, и хотелось прилечь. Но она держалась, из-за стола не вставала, сидела вместе со всеми. На столе еще оставалось обилие закусок и пиво. Дима пил и, казалось, не пьянел. Он к Тамаре не приставал, и она была этому рада. Этим он ей и нравился. Отшивать непрошеных ухажеров так же быстро и ловко, как Галка, она не умела. У нее на это уходило масса времени, сил и энергии. Внезапно обрушившееся на нее внимание молодых людей угнетало. Этого она и остерегалась, но Дима ухаживал за ней по-братски и был занят другим – выпивал.

Тренажерный зал был открыт, в нем горел свет. Туда отправились две девицы из кафе и оставались там все время. Стали отлучаться парни, по очереди. Вскоре они возвращались и продолжали застолье. Отлучался и Дима, один раз. В ответ на вопрос, он только что-то буркнул, опустошил полкружки пива и закурил.

Клим с Галкой умостились на диванчике. В единственном кресле с запрокинутой назад головой уже крепко спал Андрей. На деревянной скамейке в раздевалке клевал носом Дима. Рустем и Инга давно уехали. После тренажерного зала девицы так и не появились. Кругом стояли пустые бутылки. На столе валялись огрызки и окурки, они были повсюду. Томка снова замерзла, у нее разболелась голова, она искала место, где можно было бы прилечь. Наконец ей удалось отыскать свою куртку, накинув ее на себя, она осталась сидеть на стуле. Спать она не собиралась. Уснуть вот так у нее все равно не вышло бы. Ужасно хотелось домой, в кровать. В периоды пробуждения Дима звал Тому к себе. Он был совершенно пьян.

Светало. Тома так и не сомкнула глаз. Часы на руке спящего Димы, к которому она подошла, показывали семь утра. Пришла уборщица и, гремя пустыми бутылками, начала собирать мусор. Тома решила разбудить Галю. Это оказалось непросто.

Девушка была рада оказаться на улице. После прокуренного помещения и бессонной ночи свежий воздух кружил голову. В свете дня Тома смотрела на своих новых знакомых и как будто видела их впервые. Все были бледные, как вампиры. Вчерашний лоск парней сменился усталостью помятостью. Чего нельзя было сказать о Гале. Она была, как всегда, бодра и энергична. Растрепанный, с выросшей за ночь щетиной Дима получил от Томы поцелуй на прощание. Ей хотелось как можно скорее покинуть компанию и отправиться в более привычный для нее мир – в школу. Ей даже показалось, что она соскучилась по своим одноклассникам, чего раньше никогда не бывало, даже после продолжительных летних каникул.

Глава 10

Занятиями в школе Тамара себя по-прежнему не утруждала. Но выходные любила как человек, который на протяжении недели тяжко трудился.

Накануне своего шестнадцатилетия, в пятницу, девочка объявила маме, что беременна. На самом деле, так это или нет, она наверняка не знала. Уже целую неделю неприятные ощущения и нехорошие мысли не давали ей покоя, отвлекая от дел житейских. В силу своей чрезмерной стеснительности она ни с кем не могла об этом говорить. Единственным человеком, которого она посвящала во все свои дела и тайны, была мама. Ей она рассказывала все. Но на этот раз ей не хотелось говорить даже с мамой. Она не знала, с чего начать и что вообще говорить, если и сама не понимала, что с ней происходит. Уже заранее ей было неловко. Но беспокойство нарастало, и к концу недели она сдалась. Девочка собралась с духом и позвала маму к себе в комнату.

Услышанным Елена Александровна была крайне встревожена и даже напугана, но виду не подала. Первым делом она принялась успокаивать дочь. Было ясно, что ничего не ясно. Очень осторожно она начала расспрашивать Тамару, задавала уточняющие вопросы, но ни на один из них вразумительного ответа так и не получила. Девочка была бы и рада ответить, но настолько во всем этом не разбиралась, что только молча отводила взгляд.

Довольно смутное представление о предшествующих озвученному дочерью обстоятельствах, обеспечило маме бессонную ночь. Пытаясь домыслить все недосказанности Томы, она до утра не сомкнула глаз. Ей представлялось все самое страшное, что только могло произойти с ее девочкой. Схваткообразные боли внизу живота при мочеиспускании, жжение и гнойные выделения, которые беспокоили ребенка, могли являться симптоматикой чего угодно.

Ни свет ни заря Елена Александровна со своей в тот день уже шестнадцатилетней дочерью Тамарой вышла из дому. Дождь лил как из ведра. На улице ни души, ведь был выходной, суббота. В пустом троллейбусе проехали две остановки. Перед входом в поликлинику обе остановились. Несмотря на проливной дождь, заходить они не спешили. Елена Александровна напряженно о чем-то размышляла, наконец потащила дочь за собой в противоположную от поликлиники сторону. По дороге она объяснила ни о чем не спрашивающей Томе, что они попробуют попытать счастья. Тетя Люда – мама одной из одноклассниц Тамары, с которой они дружили и жили по соседству, работала акушеркой в гинекологическом отделении неподалеку. Туда-то они и направились. Никаких точных сведений не было. Просто когда-то в разговоре тетя Люда об этом упоминала. Да и было это давно. Все уже могло измениться. Шли наобум, ни точного адреса, ни даты дежурства. Но и вверять свою дочь кому попало Елена Александровна не собиралась.

Глава 11

Территория клинической больницы. Холодно и сыро. Тому бьет озноб, или это нервная дрожь. Женщина и девочка в нерешительности останавливаются на перекрестке. Перед ними серое, невзрачное двухэтажное здание буквой «п», с решетками на окнах первого этажа. И спросить-то было не у кого. В этот момент из здания вышла техничка с огромным мешком. В накинутом на плечи плаще она стремительно направилась к мусорному баку. Пока Елена Александровна уточняла, то ли это здание, правильно ли они пришли, девочка смотрела на водосточную трубу, из которой непрерывным потоком била вода. Очнулась Тома от голоса мамы. Она ее окликнула уже несколько раз. Это было-таки то здание. Заходить в него хотелось еще меньше, чем в поликлинику. Но Елена Александровна уже давила на звонок. Долго ждать не пришлось. Дверь открыли сразу.

Мама отправилась выяснять, здесь ли работает их знакомая. Тамара сидела на лавочке в пустой приемной и наблюдала, как капли с зонтика стекают на пол. Вся ее взрослость и самостоятельность куда-то подевались. Голоса доносились откуда-то со стороны, затем она услышала голос тети Люды. Та встретила их очень тепло, обрадовалась и в то же время была обеспокоена, понимая, что пришли не просто так. Она была человеком радушным и мягким. Они с мамой присели на лавку рядом с Тамарой и долго беседовали. Затем тетя Люда ушла, ее не было минут двадцать, а после Тому куда-то повели.

Девочка стояла перед высокой красивой женщиной в безупречно выглаженном белом халате, которая внимательно глядела на нее, совершенно смущенную, своими яркими черными глазами. Это была Нина Дмитриевна. В свой шестнадцатый день рождения Тома увидела ее впервые. По словам тети Люды, в этой клинике Нина Дмитриевна была лучшая из лучших. К счастью, именно она дежурила в этот день и согласилась их принять. Повезло.

Не теряя ни секунды, как только они оказались в кабинете, мама Тамары пустилась в объяснения. Она сделала ударение на том, что обращаются они впервые. И что не вести же наобум, и что жалко…

– Для начала я ее осмотрю, потом позову вас, – прервала сбивчивый рассказ мамы Нина Дмитриевна. Ее низкий голос звучал спокойно, но строго. Она вновь взглянула на Тому. Та исподлобья разглядывала руки Нины Дмитриевны. Ей предстояло вверить себя этим классически красивым рукам.

– Проходи. Закрывай дверь.

Нина Дмитриевна направилась к шкафчику. Тамара послушно вошла и закрыла за собой дверь. Мама осталась в кабинете. Девочка толклась под дверью в нерешительности. На минуту Нина Дмитриевна прервала приготовления, перед ней стоял растерянный ребенок, который не решался поднять глаз.

– Проходи за ширму. Вот, возьми набор, расстилай салфетку, вещи клади на стул. У тебя пять минут, когда снова зайду, чтобы была готова, – сказала Нина Дмитриевна и тут же вышла.

Тома осталась в помещении одна. Было ясно, осмотра ей не избежать. Нужно было взять себя в руки. Она зашла за ширму, до сих пор скрывавшую гинекологическое кресло. Дальше она сделала все, как велела ей Нина Дмитриевна.

Нина Дмитриевна надела перчатки, открыла стерилизатор, действовала быстро. Тома лежала с закрытыми глазами, в какой-то момент халат Нины Дмитриевны коснулся ее ноги. Она почувствовала тепло.

– Придвинься ближе к краю. Еще. Сейчас расслабься. Еще. Слышишь меня, расслабься. Тамара… – в этом почти приказном тоне, девочке слышалась нежность.

Внутри себя Тома почувствовала какой-то предмет.

– Сейчас будет немного неприятно, нужно потерпеть.

Ощущения были действительно не из приятных, непроизвольно вырвался стон, который Тома тут же подавила.

– Лежи так. Я уже почти закончила.

Пробирка заняла ячейку в подставке, звякнул металл. Нина Дмитриевна мельком глянула на Тому. Та лежала, все еще зажмурившись.

– Глаза уже можно открыть, и дышать тоже можно, – с легкой иронией заметила Нина Дмитриевна и снова приблизилась, – я только прощупаю. Не напрягайся. Так больно? А так? Здесь?

Прозвучало заветное: «Вставай, одевайся». Звук снимаемых резиновых перчаток. Осмотр был позади. Боль при осмотре была совсем не сильная и всего пару мгновений. Все бы ничего, если бы не обескураживающее чувство неловкости перед Ниной Дмитриевной. Эта женщина понравилась Томе с самого первого взгляда. А когда ей кто-нибудь нравился, чувство стеснения возрастало в разы, порой приобретая абсурдные формы. А тут при таких обстоятельствах и в таком положении… От стыда ей хотелось провалиться сквозь землю, и казалось, что именно это сейчас и произойдет.

Тома беспокоилась совсем не о том, о чем было бы нужно. О результатах осмотра она, казалось, уже позабыла и о них не думала. Ведь рядом была Нина Дмитриевна, такая внимательная и аккуратная. Все переживания и тревоги по поводу симптомов из сознания девочки стерлись. Даже те болезненные ощущения, которые она испытала во время осмотра, воспринимались ею как-то иначе. Ей казалось, что она мужественно выдержит все на свете. Стон вырвался случайно, а потом она и не пикнула. Нина Дмитриевна профессионал, она все знает, обо всем позаботится.

В понимании девочки все самое страшное осталось позади. Она поспешно одевалась. Нина Дмитриевна была уже в кабинете и что-то писала на бланке. Мама сидела с ней рядом не в состоянии скрыть своего волнения. Ее шея покрылась красными пятнами. Она переживала за двоих. Беспокоиться стоило бы девочке, в первую очередь, но этого не происходило. После осмотра она была на удивление спокойна.

Нина Дмитриевна перестала писать, отложила ручку в сторону и посмотрела на девочку в упор. От этого взгляда Тома почувствовала, как участилось ее сердцебиение, но не от страха.

– Нина Дмитриевна, что, что-то нехорошее? – сдали нервы у мамы.

– Не волнуйтесь. Сейчас все лечится. Три недели тщательного ухода, и все снова будет в норме. Если мы все сделаем правильно, никаких последствий и осложнений. И хорошо, что обратились сразу, не затягивали, – Нина Дмитриевна встала из-за стола и подошла к девочке, – ровно через два дня я тебя жду. Придешь ко мне за результатами мазка. Я буду на второй смене.

– Давайте я приду! – воскликнула мама.

– Зачем же? Пройтись ей можно, – Нина Дмитриевна положила руку девочке на плечо, – а вот физические нагрузки ни к чему. С этим пока повремените. Первое время желателен постельный режим, хотя бы неделю, – Тома в это время рассматривала свои ботинки, – в диагнозе я практически уверена, но подождем результатов анализа. Сейчас все расскажу.

– А беременность?

– Беременности нет точно. С чего вы вообще взяли? Она еще девочка. А вот венерическое заболевание есть.

Мама Томы опустилась на стул.

Не стоит так волноваться, как я уже сказала, сейчас все лечится. Вы сами сможете делать ей уколы? Или будет ходить к нам? – Нина Дмитриевна подошла к окну и открыла форточку.

– Попробуем. Думаю, смогу. Лишь бы Томка терпеливо к этому отнеслась, – в полной растерянности мама смотрела на дочь.

– Ты должна слушаться маму и делать все, что она скажет, – слова Нины Дмитриевны были адресованы Томе, и звучали как приказ, – а иначе оформим в стационар, и поверь, здесь никто нянькаться не будет. Дома же лучше, правда?

Тамара не знала, что ответить. К Нине Дмитриевне ее тянуло как магнитом. Ей хотелось оставаться с ней рядом как можно дольше. Она не хотела уходить.

– Мы будем делать все, что вы скажете. Я возьму отпуск. Но я не понимаю, а если она еще… как же тогда все это?

– Держите, – Нина Дмитриевна протянула Елене Александровне исписанный лист.

– Такое бывает крайне редко, но бывает. Скажем, вам просто не повезло. Чужое белье, полотенце, какие-нибудь общественные места, ночевала у кого-нибудь? Подруги, их родители. Единичные случаи. Ослабленный иммунитет. Смотрите, значит, вот это антибиотики, вводятся внутримышечно. А вот этот препарат колется в живот, в районе пупка. Людмила сказала, что вы научный сотрудник?

– Да, но одно дело с животными, а с ней попробуйте справиться.

– Ты же позволишь маме делать тебе уколы?

К ней снова обращалась Нина Дмитриевна, и кровь прилила к лицу.

– Она будет слушаться. Так, теперь, спринцевание. Только четыре дня, на пятый заменим тампонами с мазью. Вот это компрессы на низ живота. Здесь пропорция сто, десять и пять миллилитров. Это только последние три дня. Все витамины пить с первого дня. Поливитамин на протяжении месяца, настой валерианы – то же самое. Диазолин и глюконат кальция, понятно? Здесь мой номер, это рабочий, это домашний. Будут вопросы, звоните, не стесняйтесь.

Они вышли на улицу. Дождь еще шел. Впрочем, погода вполне соответствовала тем неприятным обстоятельствам, которые привели их в эти стены. Домой с ними шла и тетя Люда. По дороге мама все благодарила ее за такую рекомендацию, а та все ссылалась на достоинства Нины Дмитриевны, не скупясь на похвалы. Слышать все это о Нине Дмитриевне Тамаре было особенно приятно. Тетя Люда искренне сопереживала, предлагала свою помощь с уколами и напоследок пожелала им всяческой удачи.

Выражение лица девочки никак не соответствовало тем обстоятельствам, которые привели ее в гинекологическое отделение. Вместо того чтобы думать о предстоящих процедурах, она прокручивала в голове эпизод, когда мама попросила ее выйти, чтобы отблагодарить Нину Дмитриевну. Та не позволила этого сделать и почти что вытолкала их из кабинета. Но затем лично проводила до самого выхода.

Глава 12

Некоторое время Тома оставалась дома. Она не посещала школу и не ходила гулять. Мама, как и обещала, взяла отпуск, чтобы ухаживать за дочерью. Все было расписано по часам. Девочка проявляла послушание во всем: и в процедурах, и в еде. Выполняла все, что предписано, не роптала. Не отказывалась от каши по утрам, на обед ела супы и бульоны, послушно съедала все купленные фрукты, в общем, делала все, что ей говорили. Такой покладистости давненько не наблюдалось. И можно было бы связать это с переживаниями по поводу всего с ней случившегося, но мысли Томы витали в облаках. Она пребывала теперь в этом состоянии постоянно, и было оно для нее совершенно новым.

Оставаясь дома в постели, Тома имела уйму времени для размышлений. Но вместо того чтобы думать о причинах всех тех неприятных последствий, которые привели ее в гинекологическое кресло в столь раннем возрасте, она лежала с мечтательным видом и представляла себе свою следующую встречу с Ниной Дмитриевной. Так ей было проще и спокойней, о своей тревоге она почти позабыла.

К счастью, мама ее ни о чем больше не спрашивала. Иначе она снова не смогла бы ответить. Как так вышло, она не знала. Стечение обстоятельств, да и только. Все неприятности быстро позабылись. Осталось только приятное знакомство с Ниной Дмитриевной.

Глава 13

Тома была застенчива и на публике всегда робела. Как-то на одном из новогодних праздничных мероприятий в мамином институте ей предстояло декламировать стихотворение. Несмотря на то что девочка многократно бывала в этом учреждении и была знакома почти со всеми коллегами мамы, очутившись в актовом зале, оробела. Ни множество детей вокруг, ни огромная нарядная елка, сплошь усеянная игрушками, конфетами и мандаринами, не могли отвлечь ее внимание от предстоящего действа и унять волнение. Когда пришел ее черед выступать, она взяла себя в руки. После выступления каждому предоставлялась возможность снять с елки любой, абсолютно любой подарок. Дети ходили вокруг без всякого стеснения, долго высматривали, щупали, перебирали и наконец останавливали свой выбор на чем-то одном. Как правило, это было нечто большое и яркое, не елочные игрушки и не сладости, а какая-нибудь упаковка с игрушкой внутри. Если же до намеченной вещицы сложно было дотянуться, они призывали на помощь кого-нибудь из взрослых.

Тамара должна была читать стих, который выучила наизусть и перед выступление повторила огромное количество раз. Причиной волнения был страх забыть слова. Тогда она подведет всех, так ей казалось. Но она справилась, и теперь ей предстояло получить заслуженное вознаграждение. Но делать это нужно было на всеобщем обозрении. Выбирать себе подарок при всех было как-то неловко. Быстрым шагом она направилась к елке и сняла самый простой и самый маленький бордовый шарик. Такой скромный выбор вызвал всеобщее умиление. На самом же деле она наверняка, как и остальные дети, выбрала бы что-нибудь другое, не будь этого всеобщего, прикованного к ней внимания. Оно ее стесняло и сковывало. Будучи на виду, она не могла оставаться собой и делать то, что ей хочется. Таково было ее свойство – свойство человека интроверта.

Если у большинства людей белые халаты вызывали ассоциации, связанные с медицинскими учреждениями и их работниками, и, как правило, влекли за собой воспоминания не очень приятные, то для Тамары белый халат был символом научного сотрудника, коим являлась ее мама. В детстве, в младших классах, после занятий в школе она всегда шла к бабушке, которая жила неподалеку. В обеденный перерыв к ним прибегала мама, так как работала в исследовательском институте по соседству. Тома уже знала, что ее мама занимается опытами, так ей рассказывали. И вот, когда она прибегала к ним в обеденный перерыв, на ней был белый халат. При виде мамы девочка бросала все свои дела, которыми была занята в тот момент, и стремглав неслась ей навстречу. А когда обед заканчивался и мама должна была возвращаться на работу, ей предстояла борьба с дочерью, которая, вцепившись в халат, ни за что не хотела ее отпускать. Никакие уговоры, объяснения и обещания не помогали. Подключалась бабушка и старалась отвлечь внимание ребенка всеми возможными способами, но не тут-то было. Маленькая Тома уже успела изучить все уловки, и обмануть ее было не так-то просто. В конце концов ревущего ребенка все же отрывали от мамы, и когда та возвращалась на работу, подол ее халата выглядел так, как будто побывал в мясорубке.

Когда дочь стала старше, мама частенько брала ее с собой в институт. Такие дни для ребенка были сродни празднику. И в белых халатах там были все. Проходя по коридору, они обязательно встречали кого-нибудь из коллег, останавливались и долго разговаривали. Тома была окружена вниманием. В отделе кто-нибудь из сотрудников обязательно усаживал ее за лабораторный стол и ставил перед ней микроскоп. Это было самым любимым ее развлечением. Всего одна капля воды на стеклышке могла завладеть вниманием ребенка на ближайшие полчаса. Никто не знал забот. Затаив дыхание, она наблюдала за целым миром удивительных организмов, восседая на высоченном вертящемся стуле, слезть с которого самостоятельно у нее вряд ли получилось бы. Рано или поздно ей это занятие все же надоедало, и тогда она с таким же интересом наблюдала за сотрудниками отдела, которые проводили опыты, что-то растворяли в пробирках и колбочках, вели записи. Спустя некоторое время, подражая научным сотрудникам, так же деловито, Тома возвращалась к своему занятию и снова глядела в микроскоп.

С ней вместе проводили опыты; показывали, как выращивать кристаллы; водили в виварий, где были не только белые крысы и морские свинки, а и говорящий попугай. При этом химию в старших классах она так и не полюбила. Причиной тому снова был учитель. Предмет у них вела пожилая женщина, которая до того работала с трудными подростками. В интернате она проработала большую часть своей жизни, и это определенным образом отразилось на ее психике. Не то чтобы она была сумасшедшей, но странности за ней водились, и о них было известно и ученикам и педагогам. Ученики этим пользовались сполна. Например, чтобы получить хорошую оценку, достаточно было заявить о своей любви к бездомным кошкам и собакам. Тогда в журнале напротив фамилии заявившего это тут же выводилась оценка «отлично». Тамара никогда так не делала. А парни из ее класса делали это не для оценки, а забавы ради. Ни к учительнице, ни к ее предмету, таким образом, серьезно никто не относился. И когда на следующий год пришел новый учитель, выяснилось, что ученики предметом не владеют. Наверстывать программу за прошлый год он не трудился, потому для целого потока учеников данная дисциплина так и осталась непознанной, чему они были только рады.

Если школьник учился на «отлично», его относили к категории учеников с математическим складом ума. За теми же, кто ленился, закреплялся ярлык гуманитария. Тамара, таким образом, автоматически подпадала под гуманитария. Это означало, что мир науки для нее закрыт. Пока что она об этом не думала. Но каждый раз при виде белого халата срабатывал механизм, который в глазах Томы придавал его обладателю особую значимость.