Текст книги "Черный"

Но в этот момент началась какая-то суматоха, с двух сторон к ним побежали люди: с одной Кристофер краем глаза увидел охранников, которых сопровождали обманутые им девицы, а с другой сквозь толпу к ним протискивалась моложавая миниатюрная женщина в голубом платье.

– Рэчел! Адам! – кричала она. – Стоп! Прекратите!

Она оказалась рядом с Дойлом раньше охранников, ступила между ними настоящей твердыней и устремила на него глаза, полные льда.

Весь, без остатка, Кристофер провалился в её глубокие карие глаза. Всё, что он когда-либо знал, обесценилось в единый миг, ведь истинной целью его появления на свет была только встреча с этой женщиной. Даже если она продлится всего мгновение, существование Чёрного будет оправдано навеки. Рэчел была лишь проводником, указавшим ему путь к Ней. Он был готов немедленно, прямо сейчас отринуть самого себя, бесследно исчезнуть в её глазах, без раздумий отдать все – лишь бы эти бездонные глаза в паутинке тонких морщинок глядели на него вечно.

Она слегка зарделась, изогнутые брови вздрогнули, но лёд в глазах не подтаял.

«В чем секрет?» – он жадно изучал её черты. Бледное лицо, слегка тронутое беспощадным временем, но необыкновенно привлекательное. Коротко остриженные волосы.

Энергия.

Она источала что-то такое, с чем он никогда ещё не сталкивался. Ему безумно захотелось проникнуть внутрь её сознания и узнать о ней все; всё до мельчайших деталей. Но он придержал себя: она должна сама ему все рассказать. Это было чрезвычайно трудно. Пытливый внутренний информатор настойчиво нарушал запрет и выбалтывал её секреты. Ему помешали охранники тем, что грубо схватили Кристофера под руки, готовые бесцеремонно тащить на выход.

– Это он! – визжали обманутые девушки. – Это он сделал! Он украл у нас напитки и зашёл с ними вместо нас! А теперь ещё и драку затеял!

Женщина недоуменно окинула взглядом девушек и скрученного в бараний рог покорного Кристофера. На секунду их глаза снова встретились. Неожиданно она строго сказала:

– Молодые люди, что вы себе позволяете? Куда вы волочите моего кавалера?

– Извините, мэм, – пробасил один из охранников, – но он незаконно проник сюда.

– Это неправда, – убедительно возразила женщина. – Мы пришли сюда вместе, разве вы не помните? Ну конечно, не помните: мимо вас за вечер проходят сотни людей. Пока я курила, попросила его подождать меня внутри. Человек не курит, почему он должен стоять на улице с остальными курильщиками, весь в дыму? Немедленно отпустите его!

– Но драка!

– Какая драка? – передёрнула плечами она. – Адам просто дурачился. Она повернулась к Адаму и Рэчел. Те с изумлением наблюдали за происходящим.

– Адам, очень глупо с твоей стороны!

– Ага, – сдавленно буркнул Адам, – дурачились. Извините. Вышло очень глупо. Реально, чуваки.

Охранники переглянулись и нехотя отпустили Дойла. Теперь у них возникли вопросы к девушкам. С громкими пререканиями все четверо ушли прочь. Кристофер снова во все глаза уставился на женщину, разминая затёкшие от объятий дюжих охранников руки.

Перед ним нарисовался сердитый Адам.

– Слышите, мистер, я не знаю, для чего вас отмазала Грейс, но вы мутный, и если вам не нужны больше проблемы, то держитесь от нас подальше! – грозно заявил он.

– Непременно, – хмыкнул в ответ Дойл. – Только если ты будешь дежурным доктором, когда у меня задница заболит, – съязвил он.

Адам с напускным непониманием взглянул на его ухмыляющееся лицо, но глаза зло сузились. Он схватил под руку Рэчел, и они стремительно исчезли в толпе.

Грейс и Кристофер проводили их взглядом. Тем временем музыканты завершили своё представление, о чем краснолицый волынщик объявил в микрофон. Публика взорвалась аплодисментами, раздались одобрительные возгласы. Пока гитаристы собирали оборудование, к работе приступил диджей. Паркет начал стремительно заполняться новыми танцорами.

Грейс обернулась к Дойлу и вздрогнула, когда их глаза встретились: она снова и снова узнавала этот взгляд на незнакомом лице. Хотелось бежать прочь от него, но она никак не могла наглядеться.

– Пойдёмте к стойке… Здесь нам делать нечего.

Кристофер послушно последовал за ней.

***

– Так что же все-таки произошло? Можете мне рассказать? – строго поджала губы Грейс.

Но он молчал; ненасытно вглядывался в её лицо. Все его внимание было поглощено какой-то удивительной силой, исходящей от этой женщины. Надоедливый внутренний голос продолжал терзать его подсказками, которые Кристофер из всех оставшихся сил старался не слушать. Потому голос Грейс звучал для него словно в тумане.

– Что с вами? – обеспокоилась женщина. – Вы себя плохо чувствуете? Вы что-нибудь употребляли? Может, вам нужна помощь?

Она тронула его за руку. Несмотря на усилия сдержать поток информации, в тот миг, как изящная ладонь Грейс коснулась Кристофера, его словно пронзил электрический разряд, и перед глазами вспышкой возникло видение, как эти пальцы уверенно опустились на клавиши рояля, и головокружительный пассаж на миг лишил его дыхания.

Он поперхнулся, приходя в себя, и тут же закашлялся – сделал вид, будто прочищает горло.

– Нет, не волнуйтесь, я чист. Могу я угостить вас, Грейс? – учтиво спросил он.

Она вздёрнула изогнутую бровь.

– Вы знаете моё имя?

– Д-да, я слышал, вас этот парень, Адам, так назвал.

– Хорошо. А я вашего имени не знаю. Я вообще пока не знаю, стоит ли мне с вами разговаривать или немедленно вызвать копов?

Кристофер стушевался. Тем временем к ним подскочил суетливый бармен. Дойл вопросительно посмотрел на Грейс. Она пожала плечами, оставляя решение за ним.

– Бутылку шампанского и виски, – выпалил Дойл. И обернулся к Грейс.

– Вы же любите шампанское? – он прищурил глаза. – «Рёдерер»?.. Нет, нет, «Руинар».

– Шампанское? Бутылку? «Руинар»? – фыркнула Грейс. – Решили пустить пыль в глаза?

– Нет, если бы я хотел пустить пыль в глаза, то придумал бы что-нибудь получше. Или, может, заказал вам «Кристаль». Но почему-то мне кажется, что вы не любите «Кристаль». «Руинар» – ваше любимое.

Она недоверчиво посмотрела на него.

– Не стану спрашивать, отчего вы так решили, но вы правы, как это ни странно. Я не слишком искушена в шампанском, но именно «Руинар» мне нравится больше остальных.

– Меня зовут Кристофер. Точнее, Кристофер Дойл, – он протянул руку и заметил, что кисть задрожала в ожидании ответного рукопожатия. Он даже пожалел о своём жесте, но руку не отдёрнул. Грейс вложила свою ладонь в его и легко сжала. Кончики её пальцев были твёрдыми и немного шершавыми.

И тогда каждой клеткой, каждой каплей крови, каждым нервом он воскресил все самые яркие переживания, все ощущения, все порывы, которые дарили ему женщины, все чувственное блаженство, которое он считал достойным рая. Тогда ему стало ясно, что всё это, вся эта чувственность ничего не значила по сравнению с восторгом, которым Грейс наполнила его одним лишь рукопожатием. Охваченный смятением, он грезил, чтобы немедленно стиснуть её в объятиях, подхватить, такую хрупкую, раскрыть крылья – неважно какого они были бы цвета – и унести в свой грот на краю Эдемского сада, спрятать в глубине своей пещеры и там быть с ней одной, вечно. И больше ничего.

От грёзы его пробудил возглас:

– Так что же, молчаливый Кристофер Дойл, вы посвятите меня в перипетию, которая произошла между вами и моей дочерью, или мне звать копов?

Кристофер вздрогнул:

– Дочерью? Рэчел – ваша дочь? – ошарашенно спросил он.

– Да. Разве незаметно? – удивилась Грейс.

– Нет, – простодушно ответил Дойл.

Она мелодично рассмеялась. С каждым мгновением он погружался все глубже. В голове царил полный хаос. Наверняка она видела, что с ним творилось.

– Я слушаю вас, – внезапно мягкая улыбка на её лице уступила место строгости.

– А… что вы хотите услышать?

– Я хочу услышать вразумительное объяснение случившегося, – терпеливо повторила она. – Мне кажется, вы не совсем понимаете. Я тут с вами не кокетничать должна, а вызвать стражей порядка, потому что я видела, как вы приставали к моей дочери, а потом вступили в стычку с её парнем. Очень мило с вашей стороны угостить меня шампанским, но, как вы думаете, какие чувства вы во мне вызываете? – И она посмотрела на него так, будто взглядом проникла в самое его сердце, и теперь она, а не он, знала все наперёд.

– Я должен извиниться…

– Вероятно.

– Наверное, это действительно выглядело не очень достойно. Но… – он совсем стушевался. Нет, рассказывать об этом позорном пари было выше его сил. – Но … там не было ничего дурного. Простите, может, лучше Рэчел вам расскажет…

– Так вы с ней знакомы?

– Да, знакомы. Вроде того.

Боковым зрением Кристофер заметил яркую заставку вечерних новостей на экранах телевизоров над стойкой. Он невольно поднял голову…

Главной новостью был захват в Сирии исламскими экстремистами нескольких военных чинов. Несмотря на то, что телевизоры работали без звука, картинка была более чем красноречивой. Боевики обращались к правительству, сняв происходящее на камеру мобильника.

Посреди разрушенных воздушными атаками улиц, покрытые пылью и потом, на коленях стояли несколько человек в защитной форме. Их позы, надломленные, обессиленные, выражали животный беспомощный страх перед судьбой. На головы всех были надеты мешки. Руки скручены за спиной, вокруг – устрашающего вида бородатые мужчины, вооружённые до зубов. Один из них говорил что– то прямо в камеру, из-за чего его белые зубы на фоне иссиня-чёрной бороды казались монструозных размеров.

Кристофера начало тошнить. Он не отрывал взгляда от экрана, а вокруг мерк свет, и ледяная удушливая тьма окутывала его, проникала в лёгкие, не давала дышать. И даже чудесное сияние Грейс утонуло в этом непроглядном ужасе.

«Моего отца мобилизовали», – вспомнил он голос Хелен Хант.

В этот момент мешки с голов пленников были сорваны.

Первое, что увидел Дойл, – помертвелые глаза генерала Джеймса Ханта.

Кристофер подскочил на месте. Грейс проследила за его взглядом и изумилась, что он вдруг сделался белым, как мел, прижал ладонь к груди и вцепился пальцами в сорочку, как будто начал задыхаться.

Честно признаться, он понравился ей. Его необычное лицо казалось ей удивительно красивым. И никто в целом свете никогда не глядел на неё так, как он. И ни у кого не было таких невероятных глаз – таких странных, прекрасных и пугающих одновременно. Ни у кого… кроме одного человека… Но это было слишком давно. И было ли вообще?..

– Простите! – каким-то диким голосом неожиданно прохрипел он, одновременно выдёргивая из кармана пару купюр и кидая их на стойку. – Я должен бежать. Немедленно.

Он порывисто потянулся, обнял Грейс за плечи и крепко прижал к себе. Не давая опомниться, он прильнул губами к её рту. В этот момент ему показалось, что с поцелуем он отдавал ей своё сердце, не надеясь когда-либо получить его назад.

Но пускай так.

Пускай.

Одно мгновение истинного счастья того стоило. Порой, воспоминание о таком мгновении, может быть длиной в целую жизнь.

Он ощутил, как, вольно или нет, она затрепетала, поддалась его напору. Он ощущал терпкий аромат её духов, вишнёвый вкус её губ, пьянящую недосягаемую близость её тела.

Глаза вдруг обожгли слезы. Он зажмурился, чтобы не выдать слабости, отпрянул от Грейс и, ещё раз окинув её жадным взглядом на прощанье, бросился к выходу.

***

Он не помнил, как доехал к Хантам. Перескочив через забор, как и в прошлый раз, вошёл через заднюю дверь.

На сей раз все было не так. В гостиной на первом этаже горел торшер. На полу были раскиданы вещи, на обеденном столе в глубине комнаты – грязная посуда и недопитые бутылки дорогого алкоголя. Пахло табаком.

«Я не одна…» – голос Хелен Хант эхом прозвучал в его уме. Тогда он испытал облегчение, что девушка не осталась в одиночестве после мобилизации отца. Вспомнив об этом на сей раз, он встревожился. У стены он заметил камин, рядом с которым находилась массивная кованая дровница и ведёрко с каминными инструментами. Он вытащил из ведёрка тяжёлую кочергу с витой рукояткой и направился наверх.

Уже на лестнице он услышал приглушенный шум.

Работал телевизор, слышалось басовитое бормотание и ещё странные посвистывающие звуки. Потом он услышал женское всхлипывание и снова свистящий звук. Женщина тонко вскрикнула. Негромкий мужской смех и снова свист.

Кристофер, тяжело дыша, остановился у двери, откуда доносились звуки. Это была не комната Хелен и не кабинет генерала, где ему довелось побывать.

Кристофер боролся не со страхом. Его охватило какое-то странное волнение. Может, переутомление так давало о себе знать. На лбу выступили капли пота. Он вытер пот ладонью, сжал зубы и с силой толкнул дверь.

Одновременно из-за двери раздался властный голос: «Что ты там топчешься? Заходи уже!»

Дверь распахнулась. Потрясённый, Кристофер замер в проёме.

Это была спальня родителей Хелен, супругов Хантов. Просторная комната со стенами, затянутыми тканью в ярких цветах, с пушистым ковром на полу. Высокое трюмо, на нем – синяя золочёная ваза, полная мёртвых цветов. Пышная кровать с безжалостно смятым цветастым покрывалом. Над ней – портреты обоих родителей; отец в парадном мундире, мать в праздничном платье. На стене напротив – телевизор.

На полу – распростёртая на коленях, бесстыже голая Хелен Хант. Кристофер понял, что это она, хотя не видел её лица, потому что над ней, закрывая её своими бёдрами, возвышался Джон Плейфорд, в белой сорочке с закатанными рукавами и спущенных черных брюках. В левой руке он держал пульт от телевизора и щелкал каналы, а правой энергично управлял головой девушки. Из сжатой кисти его свисал сложенный пополам брючный ремень со стальной пряжкой. Дойл увидел, что загорелые бедра и ягодицы девушки были исполосованы в кровь. Тут она подавилась и закашлялась. Тогда Джон отпустил её голову и поднял ремень. Раздался свистящий звук. Пряжка обожгла нежную девичью кожу, оставила выпуклый багровый отпечаток, и Хелен тоненько заскулила. Плейфорд издал довольный стон.

– Ну что ты там замер, святоша? – не останавливаясь, подал голос Плейфорд. Он продолжал переключать каналы.

– Что тут? Что? – Дойл не мог прийти в себя от увиденного. – Что она делает? Что ты делаешь?

– Она делает то, что лучше всего умеет, – бесстрастно ответил Джон и снова принялся управлять головой Хелен. – А я пользуюсь тем малым годным, что у людей можно взять.

Не контролируя свой гнев, Дойл замахнулся кочергой и кинулся к нему.

– О, ты кочергу с собой прихватил? Рой бестелесных теней сохраняет лишь видимость жизни. Ринулся он бы на них, пустоту мечом рассекая! («Энеида». Вергилий) – театрально продекламировал Джон. – В данном случае – «пустоту кочергой рассекая». Поздновато пришёл. Надо было раньше её приносить. Мы бы с Хелен нашли ей применение. – Он усмехнулся. В тот же миг тяжёлая кочерга плавно выскользнула из рук Кристофера и с тупым лязгом рухнула на пол в другом конце комнаты. Сам Дойл не мог двинуться с места, даже пошевелиться – как окоченел.

– О! Нашёл наконец новости! Смотри, – радостно воскликнул Плейфорд.

На экране телевизора возникла та же картинка, что он прежде видел в баре. Пленники на коленях. Снятые с голов мешки. Пустые глаза Джеймса Ханта. Репортёр за кадром комментировал сюжет, но Кристофер его не слышал. Он слышал лишь приглушенные, смятые насилием рыдания Хелен. И, как заворожённый, следил за происходящим на экране. А там страшные бородатые люди навели крупный план и откинули голову Джеймсу Ханту так, что подрагивающий кадык генерала занял почти весь экран. В кадре появился нож. Хелен завыла, захлёбываясь ускоряющимися движениями Джона.

Боевики отрезали голову американскому генералу. По мере того как нож упруго вспарывал кожу, выпускал поток чёрной крови на экран, Плейфорд двигался все быстрее. Он энергично взмахивал ремнём и издавал гортанные звуки наслаждения, больше похожие на звериный рык. Хелен зашлась в крике, и это ещё сильнее распалило Джона. Он отшвырнул прочь пульт, схватил Хелен за волосы обеими руками, и в тот момент, когда окровавленная, умирающая голова отца Хелен упала лицом в уличную пыль где-то далеко на Востоке, его дочь приняла на своё лицо бурный оргазм чудовища, по имени Джон Плейфорд.

Кристофер ощутил, как по спине его заструился ледяной пот.

Отдышавшись, Джон оттолкнул девушку от себя, не спеша застегнул брюки и продел в шлицы тот самый ремень. Хелен упала на ковёр и затихла.

Даже не взглянув на неё, Плейфорд взял с трюмо открытую бутылку коньяка, с удовольствием сделал несколько глотков из горлышка, поставил бутылку назад и подошёл к Кристоферу. Он застёгивал бриллиантовые запонки на манжетах, пока с ухмылкой разглядывал Дойла.

Потом скривился:

– Так отчего ж ты с кочергой сюда прибежал, мой мальчик – ангел разъярённый?

Ядовитая улыбка зазмеилась по его губам. Он приблизился к лицу Кристофера так, что лицо Джона едва не касались его кожи, и хищно втянул воздух. Впервые Кристофер почувствовал, что от Плейфорда несло страхом. Этот леденящий душу запах окутывал его целиком, перекрывая пряный аромат роскошного одеколона.

– Ну что, заценил, что делают люди с людьми, дядя Крист? – ухмыльнулся он. – Понравилось? Возбуждает, правда? Вот и я ничего не могу с собой поделать, – он беспомощно развёл руками.

Кристофер глядел на него исподлобья, не отводя глаз.

– Так, Крисси. Сейчас к тебе вернётся твоя мобильность. Надеюсь, ты не набросишься на меня с побоями? – Джон сверкнул белоснежными зубами. – Ты же у нас такой поборник справедливости.

Кристофер почувствовал, как в его онемелое тело пульсирующим жаром возвращалась кровь. Мышцы свело судорогой. Он болезненно застонал, ноги подкосились, и он рухнул бы на пол, но Джон ловко подставил ему стул. Дойл уронил голову на руки.

– Ну, что случилось? – сочувственно поинтересовался Плейфорд. – Ты совсем себя не бережёшь. Не спишь нормально, не ешь. Никуда не годится. Отвергаешь удовольствия, терзаешься совестью. Какое-то не человеческое поведение. Тебе надо отдохнуть, Крис. Отдохни от совести, вернись из иллюзий на землю. Неужели ты до сих пор не понял, что представляют собой люди?

Кристофер ощутил мягкое прикосновение к своим волосам. Он поднял голову – перед ним, все так же голая, стояла Хелен. Она ласково улыбалась и протягивала ему бутылку, из которой до этого пил Джон. Дойл невольно отпрянул: девушка совершенно не выглядела жертвой. Её истерзанное тело, казалось, не беспокоило её. В голубых глаза Хелен Хант он видел отнюдь не страдание. Он видел жажду, видел похоть, видел какую-то безмерную пустоту.

– Хелен, детка, – обратился к ней Джон, – можешь порадовать нашего друга, если хочешь.

Она улыбнулась одними губами. В глазах девушки вспыхнул порочный огонёк.

– А он может так, как ты? – сиплым голосом поинтересовалась она, вновь приближаясь к Кристоферу.

Плейфорд окинул его нежным взглядом.

– О, ещё как, – загадочно протянул он. – Вероятно, он сможет даже лучше, если познает это в себе.

– Нет. Нет, спасибо. Не надо, – Кристофер выставил перед собой ладонь. Хелен остановилась перед ним с удивлённым и разочарованным видом.

Дойл перевёл взгляд на вазу с высохшим букетом, чтобы только не видеть её.

– Хелен, прошу тебя, надень что-нибудь.

– Я вас смущаю, мистер Дойл? – тихо и так невинно спросила девушка, что если бы Кристофер не знал, как она выглядела в этот самый миг, то решил бы, что голос принадлежал школьнице в белых гетрах.

– Нет… в смысле, да. Я не готов видеть тебя… такой…– пробормотал он.

Она протянула ему бутылку. Он взял и сделал несколько больших глотков. Тем временем, вместо того чтобы выполнить его просьбу, Хелен легла на пол у ног Кристофера и, беззастенчиво раскинув бедра, воззрилась на него снизу вверх.

Щеки Дойла вспыхнули. Он не знал, куда деть глаза и уставился на Плейфорда, который с наслаждением раскуривал сигарету.

– Я не понимаю… Не понимаю, что здесь происходит.

Джон пожал плечами.

– Ничего не происходит. Жизнь идёт своим чередом, – он сделал паузу. Кивнул на Хелен:

– Посмотри на неё. Ну посмотри. Посмотри на это распростёртое тело, отмеченное следами грубого насилия. Что ты чувствуешь? Скажи. Честно скажи.

Кристофер невольно опустил глаза на Хелен. Она принялась гладить себя по бёдрам с набухшими кровавыми рубцами, по груди с сизыми отметинами укусов. Глаза и губы её источали желание, она молила о продолжении. Она приковала к себе его взгляд, движения её рук манили, приоткрытый в неслышном стоне нежный рот – звал, и в какой-то миг Кристофер ощутил знакомое волнение плоти. Но в этот раз волнение испугало его, потому что в самом потаённом естестве его росло неистовое желание. Тёмное желание причинить девушке ещё большую боль, чем его предшественник.

Дойлу сделалось противно. Он судорожно поднял бутылку и проглотил ещё коньяка, вкуса которого совсем не чувствовал.

– Что, Кристофер? – поинтересовался Джон. – Чувствуешь? Знаешь, у людей есть интересная особенность: когда они видят несчастного, они хотят его добить, если знают, что им за это ничего не будет. Насилие – это удовольствие. Самое сладостное наслаждение, которое лелеют люди. Потому что парадоксально мерзкие людишки устроены: они хотят помочь попавшему в беду ближнему своему, но гораздо сильнее хотят его распять и утыкать клинками, исподтишка, если найдут подходящий повод. Несчастных всегда угнетают, потому что страдание порождает больше насилия, когда оно безнаказанно. Попробуй, попробуй сам, какое это удовольствие – приносить людям страдание. Незаслуженным оно не бывает, вот уж поверь. Вспомни латиноса на Малхолланд драйв. Каким сильным ты себя ощущал. Каким праведным. Ты преподал ему заслуженный урок. Люди всегда заслуживают наказаний. И она – самая негодная из всех девчонок. Думаешь, твои денежки пошли её папаше впрок? Увы, он не вылез из-за стола, пока во второй раз, окончательно не проиграл Хелен. И она, она хотела, чтобы её проиграли. Мне. А знаешь, почему? Потому что папа и дочь… Как бы тебе это сказать, святоша?.. Ядовитая улыбка вновь исказила его лицо. – Ну, ты и сам понял. Теперь всё, что ты видишь здесь, – он повёл рукой с дымящейся сигаретой, вокруг себя, – моё. Всё и все. Даже кот.

Голова Кристофера шла кругом. Рой мерзких зудящих насекомых заполонил её вместо мыслей.

– Это какое-то дикое зло… – прохрипел он и снова приложился к бутылке.

– Ой, да что ты знаешь о зле? Чему тебя вообще учили? Зло – всецело продукт человеческий. Люди изобрели его для самих себя. Оно им нужно. Пороки и мерзости каждый взращивает в себе сам. Это, знаешь, всё хорошее людям не принадлежит. Оно им даётся в аренду, на жизнь. Чтобы хоть как-то управляться с кучами дерьма, которые каждый человек старательно в себе копит и холит, чтоб как-то оправдать собственное сраное безрадостное существование и не сгинуть окончательно. Они же боятся этого больше, чем самой смерти – сгинуть бесследно.

– Любитель ты поболтать, – процедил Кристофер.

– Да потому что тебе надо бы послушать, умник! Зануда, – Плейфорд с недовольным видом отнял у него бутылку и опрокинул в рот. – Люди. Звезды! Помнишь этот свой бред? Ты звезды хоть раз тут видел?

Дойл отрицательно мотнул головой.

Конечно, нет. Нет тут никаких звёзд. Беспросветно.

Джон вытянулся перед Кристофером во весь рост. Прикурил следующую сигарету.

– Ты думаешь, мне доставляет удовольствие искажать твоих чудесных, просто волшебно прекрасных людей? Поверь: в моих глазах картина мира весьма неприглядна, – он наклонился, поднял лицо Дойла за подбородок и устремил на него ледяной пронизывающий взгляд, от которого алкогольный дурман вмиг выветрился без следа. – Хочешь, я покажу тебе, каков этот мир в моих глазах?

– Смотри, Иезекиль! – его голос грохнул по комнате грозовым раскатом, хотя сам Джон не шевельнул губами. Какая-то сила ударила Кристофера в грудь, и он очутился в полной темноте. Кромешная тьма была настолько густой, настолько плотной, что в неё не просачивались даже мысли. Лишь всепоглощающая антиматерия могла быть столь непроницаемой. Но плотность тьмы продолжала расти – в ушах Дойла зазвенело, как на огромной глубине. Снова стало трудно дышать. Каждый вдох отдавался натужным хрипом в его словно стиснутой свинцовыми кольцами голове.

Но вот впереди забрезжила слабая серебристая мгла. Холодная, полная сырых клочковатых туманов, во тьме она мерещилась спасительным маяком, хотя больше напоминала роковую ловушку – как блуждающий огонёк в самых смертоносных топях. И сознание Кристофера устремилось к ней. Холод сковывал его тем сильнее, чем ближе он оказывался к этой мгле. Вокруг него светлело. Наконец он словно вынырнул откуда-то из всепожирающей бездны.

Но как только ему удалось сделать первый жадный вдох, заполнив себя влажной мглой, то захотелось кричать от ужаса.

Далеко внизу, под ним было бескрайнее месиво. Чёрное, густое и блестящее, словно нефть, оно беспрестанно двигалось. Оно пульсировало, дышало, оно жило. Кристофер вгляделся в этот странный, страшный организм и вдруг понял, что это мириады крошечных человеческих тел, переплетённых и взаимодействующих между собой, словно чудовищный клубок червей.

«Вот он, чудесный мир людей, – услышал Кристофер тихий шёпот вокруг себя. – Вот он такой, каким он виден мне. Не смешно, верно, Иезекиль? Мир тысячемерен, он существует на разных слоях человеческого сознания, на разных слоях энергии и при этом остаётся цельным. Мне, тебе, каждому, кто копошится там, внизу, дарован свой собственный, являющийся частью неделимого целого. Они контактируют, проникают один в другой, поглощают друг друга. Всё это лишь ничтожная возня для меня – ведь жизнь людей длится мгновения; но только здесь, на этой планете, одновременно существуют семь миллиардов миров внутри одного – мира в глазах смотрящего, Иезекиль. Разве это не достойно восхищения? Я могу быть просто сторонним наблюдателем, а могу управлять всем, что здесь происходит. Разве это не интереснейшая миссия?»

Кристофер продолжал вглядываться в эту пульсирующую массу и вдруг разглядел мелкие голубоватые искорки, что вспыхивали тут и там – редко, но упрямо. Вид, открывшийся его взору, невольно напомнил ему ночное небо таким, каким он себе его представлял: непроглядная, наполненная смутной жизнью темнота, пронизанная сердцебиением звёзд.

Все своё внимание он устремил на эти искорки в попытке понять, что они из себя представляют. Его сознание скользило все ближе, проникало все глубже, и вскоре Кристофер понял, что это тоже люди. Комочки света – слабые, беззащитные, но несгибаемые в собственном предназначении нести свет. Масса стремилась подавить их, утянуть вглубь нефтяной жижи, но они все равно не гасли.

Изумлённый, Кристофер продолжал разглядывать одну искру за другой, когда вдруг одна из них вспыхнула особенно ярко, как будто специально для него. Он устремился к ней всем своим существом. Ломкие лучи распались будто перья диковинного веера, и за слепящим светом он отчётливо увидел лицо, которое стало для него откровением – лицо женщины по имени Грейс. Чудовищным усилием он тут же подавил восторг, который охватил его, и отбросил взгляд прочь, пока властитель сознания, в котором он оказался, не заметил его.

«Теперь ты знаешь, что вижу я, Иезекиль, – вновь зазвучал тихий голос Джона. – А сейчас ты узнаешь, что видят люди. Прими же свои испытания с разумом человека, с силою львиною, с покорностью тельца, с высоким, подобным орлиному, пареньем духа».

***

Вокруг с грохотом, от которого череп раскалывался на осколки, рвался мир, когда Кристофер открыл глаза. Он нашёл себя съёжившимся в грязной луже, в глубокой траншее. Лил холодный дождь. Он был покрыт грязью, на зубах скрипела земля. Запылённый автомат он сжимал так крепко, что от стылой стали свело руки. Рядом – свалены в кучу ленты с патронами. Тут же торчал искорёженный пулемёт, за него мёртвыми пальцами цеплялся солдат, от которого остались только руки и плечи. Остальное – присыпанная землёй кровавая каша. Ладони Дойла были черны от земли и крови. Голову жестоко сдавливала железная каска. С неё на лицо стекала вода, заливая грязью глаза. Несмотря на дождь, небо пылало. В землю с устрашающим гулом вгрызались снаряды, и сама преисподняя исторгалась в закопчённое небо вместе с тоннами почвы и обрывками человеческих тел. Сквозь адский грохот он слышал предсмертные крики.

«Отходим! На нас идут танки!» – услышал он клич откуда-то сверху.

Он не мог увидеть, но почувствовал их. Танков было три. Они были ещё далеко, но их смертоносные гусеницы и зияющие жерла нацеленных пушек внушали дикий ужас. В небе стервятниками парили самолёты, из их чудовищных чрев градом сыпались бомбы. Огненные вихри бесновались в низком прессе свинцового неба.

Собравшись с силами, Кристофер попытался подняться, чтобы выглянуть из окопа. Но что-то мешало ему. Его тело отчего-то отказывалось его слушаться. Он барахтался в луже, стараясь вернуть конечности в подчинение, но ничего не выходило.

«Нет! Приказ – держаться! Огонь! Огонь! Не отходим!» – сквозь хаос донёсся ответ.

«Нет сил держаться! Отходим! Сейчас!»

«Дойл!»

«Что?»

«Там Дойл в окопе!»

Кристофер вздрогнул, услышав своё имя. Тут же сверху посыпалась земля, и к нему тяжело спрыгнул солдат, с головы до пят покрытый коркой грязи, лишь черные глаза горели лихорадочном огнём на его лице. Он был юный, но приземистый и крепкий. И пока тот успел издать хоть звук, Кристофер узнал в нем Нуньеса. Дойла кинуло в жар. Одновременно неподалёку грохнул очередной взрыв. В траншею свалилось полтонны земли. Вокруг ядовитыми осами засвистели пули и осколки снарядов.

– Дойл, давай выбираться! – во весь голос прокричал Нуньес.

– Что? – не поверил своим ушам Дойл.

– Отходим, на хрен! Надо валить из этого пекла. Уходим сейчас, вместе. Парни не будут ждать!

– Кто приказывал держаться?

– Да по хрен кто! Кому надо, пусть сам и держится. Я не собираюсь кормить собой их танки сегодня! Это верный конец! Пошли, Дойл!

Он перекинул автомат через плечо и принялся карабкаться наверх. Из-под ног его летели комья глины, он соскальзывал обратно, увлекая за собой ручьи грязи и крови, но продолжал упорно выбираться из окопа. После того как он сделал главный рывок наверх, Нуньес повернулся, лёг на край и протянул руку Кристоферу.

И только тогда Кристофер понял, что у него не было левой ноги, а только деревянная культя, прикреплённая к торсу кожаными ремнями. От ужаса Кристофер вскрикнул.

– Давай руку, Дойл! Какого хрена ты медлишь? – кричал Нуньес, с неприкрытым страхом поглядывая на неумолимо приближающиеся танки.

Дойл потянулся и крепко схватился за его широкую ладонь. Издав утробный рык, Нуньес потащил Кристофера прочь из окопа. Тот помогал ему здоровой ногой и отчаянно отталкивался культей. Он делал усилие за усилием, но культя вязла в глинистой земле, ничего не получалось. Он начал выдыхаться.