Текст книги "Игра"

12

Хантер

В понедельник я встаю в шесть. В семь у нас утренняя раскатка, и мне надо поесть, потому что я всегда завтракаю перед тренировками. А после них завтракаю во второй раз на кухне хоккеистов. Совсем как хоббит.

Холлис уже проснулся. Ему нужно сегодня уехать обратно в Хэмпшир. Иногда он уезжает в воскресенье вечером, но бывают дни, когда он не может пожертвовать ни единой секундой, которую мог бы провести со своей прекрасной дамой Рупи, и уезжает рано утром в понедельник. Видимо, сейчас как раз такой день. Но в этот час он рискует застрять в пробке.

– Привет, – говорю я, когда он вяло заходит на кухню.

Он мычит в ответ.

Я направляюсь к кофеварке. Мне нужна доза кофеина, чтобы запустить мозг.

– Хочешь? – предлагаю я.

Слышу еще одно мычание.

Буду расценивать это как согласие. Спустя пару минут мы пьем кофе, пока я сижу в телефоне, проверяя план питания на неделю. Наш нутрициолог Карли держит команду на строгой диете. Правда, мы постоянно ее нарушаем, но, как всегда предупреждает Карли, несоблюдение ее плана питания делает хуже в итоге нам самим.

Я просматриваю варианты из списка и выбираю омлет из яичного белка с овощами.

– Будешь завтрак? – спрашиваю Холлиса. – Омлет.

Он кивает.

– Да, на дорогу было бы хорошо. Хотя сделай двойную порцию.

– Ты хочешь двойную порцию омлета?

– Я голоден.

– Давай начнем с одной, а потом посмотрим, останется ли время. Тренер взбесится, если я опоздаю. – Я кладу на столешницу разделочную доску и нож. – Нарежь все.

Холлис режет грибы и зеленый перец, а я занимаюсь яйцами. Пока мы готовим, в доме сохраняется зловещая тишина, и небо за кухонным окном еще остается темным. Из-за этой темноты кажется, что сейчас ночь, и мои мысли непреднамеренно возвращаются к субботе.

Мать твою.

Нико абсолютно точно спал с телкой, с которой выходил из спальни, когда я его увидел.

Или, по крайней мере, он снял перед ней штаны.

А когда ты в серьезных отношениях с девушкой, ты никогда не должен снимать штаны в присутствии другой девушки.

Проблема в том, что… я все же не поймал его с поличным. Я увидел то, что могло следовать за этим. И я не собираюсь мутить воду в отношениях того, кого я едва знаю. Деми еще недостаточно мне доверяет, чтобы поверить на слово. Если бы я подошел к другу, например, к Дину, и сказал: «Слушай, Элли тебе изменяет», – он бы поверил мне. Потому что Дин знает, что мне незачем лгать или плести интриги. Но Деми не знает об этом. Она задумается о том, какие у меня причины на это, и даже, возможно, заподозрит меня в том, что я хочу оклеветать Нико, чтобы заполучить ее себе, а это неправда.

– Майк? – зову я, когда выливаю массу для первой порции омлета на горячую сковородку.

– М-м-м? – Его рот занят красным перцем.

– Представим одну гипотетическую ситуацию.

– А можно как-то представить не гипотетическую ситуацию?

– Что?

– Ну, если мы представляем какую-то ситуацию, то она уже гипотетическая… неважно, говори уже свою хрень.

– Ладно. Допустим, кто-то из твоих знакомых в долгосрочных серьезных отношениях, и ты увидел, как его или ее партнер изменяет ему или ей. Ну, возможно, изменяет. Ты не уверен на сто процентов, но обстоятельства были слишком подозрительными и… – Я кладу лопатку на столешницу. – Хотя знаешь что? Хрен с ним. Я уверен на сто процентов. Я сразу вижу, если чуваку отсосали. Я буквально за три секунды до этого видел, как кончил Конор.

– Дэвенпорт, – говорит Холлис таким зловещим голосом, что я почти нервничаю, когда поворачиваюсь к нему.

– Да?

– Ты пытаешь сказать мне, что видел, как Рупи отсасывает Конору Эдвардсу? – От Холлиса исходят звуки, как от разозленного медведя, а его лицо краснее, чем перец на его разделочной доске. – Когда, мать твою, это случилось? На вечеринке? Когда она пошла поправить прическу…

– Расслабься, – перебиваю я. – Я не говорю о Рупи. Ты свихнулся? Эта девушка никогда бы тебе не изменила. Она помешана на тебе, Холлис. Она твоя безумная фанатка. Ты встречаешься со своей фанаткой.

– Ничего милее мне никто не говорил.

– Я говорю о подруге, с которой мы ходим вместе на занятия, понял? Я вполне уверен, что ее парень ей изменил. Вопрос в том, говорить ли ей об этом.

– Нет. – У Холлиса никаких сомнений.

– Почему нет? – Лопаткой я снимаю со сковороды на тарелку Майка первый омлет, а потом приступаю к собственному завтраку.

– Потому что лучше не совать нос в чужие дела. Поверь мне.

– Но он изменяет ей.

– И что? Это его дело, а не твое.

– Это и ее дело, – замечаю я.

– Это не может быть ее делом, если она об этом не знает, – возражает Холлис.

Я замолкаю.

– То есть ты один из тех, кто считает: «Если она об этом не знает, то это не сделает ей больно»? Да ладно?

– Я просто говорю: неужели какая-то твоя знакомая с занятий стоит того, чтобы лезть в чужие отношения? Парниша, я тебя умоляю.

– Я тебя умоляю, не говори «парниша, я тебя умоляю».

Он игнорирует меня, откусывая большой кусок омлета.

– Слушай, если бы это был кто-то из нас, – выговаривает он полным ртом, – тогда я бы сказал: «Да, черт возьми, ты обязан все рассказать». Но насколько хорошо ты знаешь эту телку?

– Не особо хорошо. Мы еще притираемся друг к другу.

Холлис наконец-то проглатывает еду.

– Вот видишь. Так что, даже если ты расскажешь ей, она тебе не поверит, братан. Если бы кто-то, кого я еще плохо знаю, – он изображает в воздухе кавычки, – обвинил Рупи в измене, я бы сказал: «Парниша, я тебя умоляю…»

– На коленях прошу, перестань так говорить.

– …и решил бы, что у этого человека есть какой-то скрытый мотив.

Майк Холлис, как никто другой, рационально подтверждает мои сомнения. Но, возможно, мужчины по своей природе циничны? Уверен, если бы я спросил любую из девушек, живущих в этом доме, ответ был бы «ДА!». В мгновение ока.

– Лучше не ввязываться, – предупреждает Холлис. – Поверь мне, мужик. Держись как можно дальше от этой ситуации.

Утренняя тренировка проходит на высоких скоростях. Я обливаюсь потом как собака и тяжело дышу, когда усиленно стремлюсь к воротам. Мы играем двое против одного, чтобы защитники учились мешать нападающему при прорыве противника. Но я намного быстрее Келвина и Питерса. Всю тренировку я не только обгоняю их, но и каждый раз попадаю в ворота.

До этого момента. Я делаю «щелчок» и пускаю шайбу, но вратарь ловит ее перчаткой на лету. Это Трентон, наш запасной голкипер.

Он поднимает маску и светит зубастой ухмылкой.

– Как вам такой расклад, капитан?

Я издаю восхищенный свист.

– Это была сумасшедшая перчатка. Если бы ты был немного быстрее ногами, то составил бы настоящую конкуренцию Борису на позиции вратаря в команде.

Вместо того чтобы выглядеть побежденным, Трентон светится стойкостью.

– Тогда я буду быстрее, – обещает он.

О да, у него есть этот голод. Парниша начнет участвовать в играх в мгновение ока.

Я подъезжаю на коньках к скамейке. Тренер дует в свисток, показывая, что тренировка закончена. Наш координатор защиты О’Ши просит пару защитников остаться, чтобы еще кое-что отработать, но остальные могут идти. Хорошо, потому что у меня урчит желудок. Время второго завтрака. Но сначала мне надо смыть с себя весь пот.

Наши душевые очень хорошо обустроены. Они состоят из индивидуальных кабинок, отделенных друг от друга перегородками до пояса, поэтому нам видно головы друг друга, но не хозяйство, и это мне нравится. В кабинке рядом со мной Кон мочит голову под струей, убирая со лба длинные волосы. На его левом плече след от укуса. Гребаный чувак.

– Эй, по поводу выходных, – начинаю я, решив спросить больше людей по поводу моей дилеммы.

Но Конор понимает меня по-другому. Мягко хмыкая, он с усмешкой поворачивается ко мне.

– Да, прости за это. Я забыл запереть дверь. – Он изгибает бровь. – Надо было присоединиться к нам.

У меня дергается член, и я ничего не могу с этим поделать. И так я не занимаюсь сексом с чередой девушек, клеящихся ко мне на вечеринках, так еще теперь меня приглашают на групповухи? У вселенной паршивое чувство юмора.

– Не, я не про отсос. Я хотел…

– Покорми меня! – Страдальческий крик отражается от стен душевой, заставляя нас с Конором подпрыгнуть.

– Твою ж мать, – говорит Конор, поворачиваясь к дверному проему.

Около шкафчика Джесса Уилкса стоят Мэтт и Трифейс, который машет Пабло в воздухе. Я не переживаю, что яйцо попадет в душ, потому что мы уже установили, что свиньи могут плавать.

Джесс не обращает внимания на незваных гостей. Он просто выдавливает шампунь на ладони и намыливает волосы.

– Пабло, ты можешь подождать пять минут, – весело говорит он.

Мэтт таращится на него.

– Если бы он был настоящим, ты бы тоже так сделал? Если бы твоя свинка стояла у двери, умоляя о еде?

– Конечно, черт возьми. У меня дома три золотистых ретривера. Они едят тогда, когда я им скажу.

Звук смеха отскакивает от стен в комнате. В чем-то он прав. У меня в детстве был джек-рассел-терьер, и он ел дважды в день, как по часам. Мой одержимый контролем отец по-другому бы не смог.

Боже, я скучаю по своему псу. Мне было десять, когда он умер, и я помню, как рыдал в спальне, пока не пришел отец, чтобы сообщить, что настоящие мужчины не плачут. Хорошо поболтали.

– Но он голоден, – обвиняюще говорит Три.

Джесс показывает им средний палец и спокойно продолжает мыть голову. Он даже посвистывает.

Хотя… намыливает волосы он достаточно быстро… И не успеваю я даже моргнуть, как он выключает воду и вылетает через дверной проем.

Конор усмехается, глядя на удаляющуюся спину Джесса.

– Чувак. Мне кажется, они начинают верить, что это настоящая свинья.

– Вот именно. – Но не могу отрицать, что Пабло начинает жить собственной жизнью. Даже я не уверен, что он просто яйцо. Мне кажется, он настоящий парень.

– Короче, – говорю я, споласкиваясь, – представим гипотетическую ситуацию.

– Я весь внимание, – отвечает Конор, потому что так отвечают нормальные люди. Не знаю, почему Холлис… ладно, пытаться понять Холлиса бессмысленно. Это как пытаться понять ветер. Вытираясь, я быстро обрисовываю ситуацию. В отличие от Холлиса, Кон медлит. Он размышляет несколько секунд, прежде чем дать свой ответ.

– Я бы рассказал ей.

– Да? Даже если она может дать мне по лицу?

– Ну, конечно, тот, кто приносит плохие вести, всегда рискует получить пулю в лоб, но неужели лучше оставить ее в незнании? Вдруг ты наткнешься на нее вместе с парнем? Что ты сделаешь – притворишься, что все нормально и ты не знаешь, что он полный засранец?

– Я согласен с Коном, – слышится голос Фостера с другой стороны от меня. Он слушал нас все это время. – Ты должен рассказать ей, мужик. А если окажется, что ты был неправ, ты скажешь: «Прости, я пытался быть хорошим другом и заботиться о тебе, но я совершил ошибку».

Именно к этому все и сводится: я хочу быть хорошим другом. Не могу смотреть, как Деми держат за дуру. Нико показался мне хорошим парнем, когда я с ним познакомился, но на вечеринке он был каким-то скользким. С другой стороны, я едва его знаю. Может, он просто сам по себе немного скользкий. Это не делает его изменщиком.

Я опрашиваю еще нескольких парней в раздевалке, и, похоже, всеобщий вывод – надо рассказать Деми правду. Но потом Джесс пишет своей девушке, спрашивая ее мнение, и я полностью перехожу на светлую сторону. Прописными буквами Кэти очень убедительно отвечает:

«РАССКАЖИ ЕЙ ПРЯМО, МАТЬ ЕГО, СЕЙЧАС, ТЫ, БЕССЕРДЕЧНЫЙ МОНСТР!!!!!!»

Видимо, я получил свой ответ.

13

Деми

Когда я выхожу днем с занятия по биологии, то получаю сообщение от Хантера. Он должен прийти вечером на псевдосеанс, но, похоже, все отменяется.

ХАНТЕР: Сегодня не смогу прийти. Срочно надо ехать в Бостон.

Я: Мы же БУКВАЛЬНО только что на занятии говорили о сеансе.

ХАНТЕР: Да, а потом я БУКВАЛЬНО только что получил сообщение от друга, и теперь мне приходится все отменить.

Я: Требую назвать причину.

ХАНТЕР: Игра с Брюинсом.

Я: Это правда игра, или ты просто отлыниваешь от учебы? Потому что утром ты очень странно себя вел. Даже Ти-Джей заметил.

ХАНТЕР: Я не вел себя странно, и это правда игра. Погугли.

Я: Поверю тебе на слово. Как ты туда доберешься?

ХАНТЕР: Естественно, телепортируюсь.

Я: Козел. Ты поедешь на своей машине?

ХАНТЕР: Да. А что?

Я: Когда ты выезжаешь? Можно поехать с тобой?

Я с надеждой жду ответ. Бесплатная поездка до Бостона – возможность для меня увидеться с родителями, которых я не видела с Дня труда[13]13
  Национальный праздник, отмечаемый в США в первый понедельник сентября.


[Закрыть]. Уже середина октября, а у меня до сих пор не было свободного времени туда съездить. У меня нет машины, на такси будет слишком дорого, а на автобусе – слишком долго.

Вместо того чтобы написать мне, Хантер звонит.

– Зачем тебе надо в Бостон?

– У меня там живут родители. Наш дом находится рядом с Бикон-Хилл[14]14
  Исторический район Бостона, являющийся одним из самых дорогих в городе.


[Закрыть].

– Роскошно.

– Кто бы говорил, богатенький мальчик. Можно мне поехать с тобой?

– Конечно. Я выезжаю около шести. Если вернуться ты тоже захочешь со мной, то я буду там где-то до одиннадцати.

– Ладушки. Заберешь меня отсюда?

– Ага-ага.

– Пожалуйста, не говори «ладушки». Мне не нравится.

– Мне плевать. Увидимся через час.

Он вешает трубку, и я ухмыляюсь в телефон. Хантер веселит меня. Он хорошая прибавка в ряду моих друзей мужского пола. «Потерянных мальчиков», как сказала бы Коринн.

Я быстро моюсь и надеваю зеленый сарафан и золотые серьги-кольца, которые мне подарили родители на день рождения в августе.

Я всем сердцем ненавижу эти серьги. Это большие кольца, и, будь моя воля, они были бы запрещены по всей стране. Но я надеваю их, потому что хочу, чтобы мама с папой думали, будто я регулярно их ношу. Они имеют привычку притворяться глубоко ранимыми, если я не млею от их подарков.

Хантер пишет, что подъехал к особняку, и я не удивляюсь, когда вижу блестящий черный Лендровер, припаркованный на подъездной дорожке. Я сажусь на пассажирское сиденье, обшитое безупречной кожей.

– Привет, – говорит он. На нем черно-желтая футболка, а темные волосы прилизаны назад.

– На тебе гель для волос?

– На тебе огромные серьги-кольца?

– Я первая спросила.

– Да, на мне гель.

– Твоя голова сверкает.

– Да, но, по крайней мере, все остается на месте. Когда я смотрю хоккей вживую, я нервничаю и ворошу пальцами волосы так, что они начинают на хрен выпадать, и я понял, что гель это предотвращает. Твоя очередь.

– Что «моя очередь»?

– Кольца, Семя. Я смог бы просунуть всю свою блестящую голову через один из этих монстров. – Он слегка хмыкает. – Видимо, можно вывезти девушку из Майами, но Майами из девушки вывезти нельзя?

– Нет. Я презираю эти серьги. Это больше стиль моей мамы, – признаюсь я. – Она обожает большие кольца и верит, что все должны одеваться и носить аксессуары так же, как она. Но я предпочитаю крошечные гвоздики: нет риска, что они за что-то зацепятся и оторвут мне ухо, оставив кровавую дыру на боку головы.

– Какой циничный взгляд на кольца.

– Они угроза безопасности. Я настаиваю на этом.

– То есть ты притворяешься, что они тебе нравятся, чтобы удовлетворить мамочку с папочкой? – дразнит он меня.

Я сержусь, но только слегка, потому что в этом есть доля правды. Особенно в том, что касается папочки. Мой отец – пугающий человек. Такие люди настолько впечатляющие, что ты сразу хочешь впечатлить их в ответ.

– Почему Нико тебя не подвез? – внезапно спрашивает Хантер, и в его голосе звучат странные нотки.

Утром он тоже говорил с такой же интонацией. Каждый раз, когда я шептала ему что-то во время лекции Эндрюс, он отвечал странным тоном и избегал моего взгляда.

Я смотрю на него, но он сфокусирован на дороге, и его лицо ничего не выражает.

– Нико сегодня работает.

– Люди переезжают по ночам?

– Иногда да. И за ночные выезды он больше получает.

– «Ночные выезды» немного похоже на название порно.

– Мне кажется, есть такая песня, – говорю я, пытаясь вспомнить. – Хотя я могу быть неправа. В общем, после шести ему платят в полтора раза больше, поэтому, если появляется что-то позднее, он за это берется.

– Звучит разумно, – кивает Хантер. Следует несколько секунд неловкого молчания. С нами такое впервые. Хотя мы не особо хорошо знаем друг друга, поэтому неловкое молчание рано или поздно должно было наступить.

– Дай я подключусь по блютусу к машине, – говорю я, поднося руку к сенсорному экрану на панели. – Найду для нас какой-нибудь веселый дорожный плейлист.

Он тут же шлепает меня по руке.

– Ни в коем случае, – говорит он. – Ни одной девушке не разрешено иметь надо мной столько контроля.

Я смеюсь.

– Какого контроля? Это блютус. Он безвредный.

– Не-а. Сегодня – может быть. А завтра ты будешь удаленно управлять моей машиной.

– И как я буду это делать?

– Взломаешь систему и скинешь мой «ровер» со скалы. – Он звучит самодовольно.

– Я хочу сейчас скинуть его со скалы вместе с тобой, – угрожаю я. – Просто дай мне подключиться, черт возьми. – И в своей истинной сволочной манере я подключаю телефон к его машине. Посвистывая все это время.

Когда я заканчиваю, то великодушно его спрашиваю:

– Что ты хочешь послушать?

Он сердито на меня смотрит.

– Поверить не могу, что ты все-таки это сделала.

– Если ничего не выберешь, то я включу диснеевские саундтреки.

Хантер сдается.

– Есть какой-нибудь олдскульный хип-хоп?

Я одобрительно киваю.

– Секунду. – Я нажимаю на популярный плейлист, и остаток поездки мы проводим в рэп-баттлах с Сайпресс-Хилл и Ран Ди-Эм-Си[15]15
  Американские хип-хоп-группы.


[Закрыть]. Когда мы подъезжаем к городу, у меня уже охрипшее горло, а лицо Хантера красное от смеха, как у вареного рака.

– Ты рифмуешь как сумасшедшая, Семя! – весело говорит он. – Нам надо снять видео и выложить на «Ютуб».

– О боже, ни за что. Я совершенно не хочу быть в центре внимания. В отличие от тебя.

– От меня?

– Ты любишь быть в центре внимания, разве нет? Ты же будешь профессионально играть в хоккей после колледжа?

Хантер, к моему удивлению, качает головой.

– Нет, я не выставлял свою кандидатуру на драфт и не планирую подписывать контракт с хоккейным клубом. Клубы заманивают меня к себе со старшей школы, но я всегда говорю, что не заинтересован в этом.

– Почему нет, черт возьми?

– Просто. Я не хочу такой известности на всю страну.

Я хмурю лоб.

– Но ты же очень талантлив. Девочки в особняке говорили, что ты лучший игрок в команде.

– Я неплохой игрок.

Я отмечаю его скромность. Но все, о чем она мне говорит, – это что Хантер намного больше, чем «неплохой игрок».

– Я не заинтересован в профессиональном хоккее, Деми. Не все хотят быть знаменитыми.

Это необычный ответ, и мне не очень в него верится, но британская дама в навигаторе Хантера уже щебечет, что после поворота направо мы прибудем на место назначения.

Я улыбаюсь, когда мы едем по улице, которую я называла домом с пятнадцати лет. Даже после шестилетнего проживания на восточном побережье моя мать до сих пор не полюбила Бостон, а мне он был по душе с самого нашего переезда сюда. В Майами громко, цветисто и, безусловно, весело, но лишь то, что я наполовину латиноамериканка, не означает, что я хочу, чтобы все постоянно было так громко. Мы жили в Маленькой Гаване, кубинском районе Майами, полном художественных галерей, кофеен и табачных магазинов на каждом углу. И это оживленное место – почти полная противоположность консервативного Бикон-Хилла в Бостоне.

Мой новый город хоть и не тычет собой тебе в лицо, как Майами, но обладает своим уникальным обликом, начиная от кирпичных домов и аллей и заканчивая парком Бостон-Коммон и Ньюбери-стрит. К тому же, несмотря на всеобщее мнение, я откровенно считаю бостонский акцент очаровательным.

– Приехали. Повеселись с родителями, – говорит Хантер.

– Повеселись на игре.

Я с удовольствием замечаю, что он ждет, когда я дойду до крыльца, прежде чем начать отъезжать. В эти дни так сложно найти настоящих джентльменов.

Моя мать визжит от счастья, когда я вхожу в дверь. Она самый громкий человек на планете. Мои друзья твердят, что она клон Софии Вергары из «Американской семейки»[16]16
  Американский комедийный телесериал.


[Закрыть], и они недалеки от истины. Хотя мама – не колумбийка, как главная героиня, но она сногсшибательно красива и обладает голосом, который мог бы разбить все тарелки в китайской лавке. Тараторя на испанском, она обнимает меня так сильно, что я едва дышу, а потом тащит меня по коридору на кухню.

– Где папа? – спрашиваю я.

– Едет домой из больницы. Он только после операции, поэтому жди сегодня Ворчливого Папочку.

Я привыкла к Ворчливому Папочке. Некоторые хирурги после операций наслаждаются своим успехом, но папа всегда выжат как лимон, а когда он устает, то становится капризным. Как маленький ребенок. Но он заслуживает поблажек, потому что он, вообще-то, только что спас чью-то жизнь. После операций на мозг разрешено вести себя стервозно, насколько я понимаю.

– Ты голодна? – спрашивает мама, а потом сама же отвечает на свой вопрос: – Конечно, голодна! Садись, я покормлю тебя, мами. Как учеба?

– Хорошо. – Я рассказываю ей про занятия и проект с Хантером, пока она занимается контейнерами из «Тапперваре».

Если бы мой приезд не был спонтанным, то она устроила бы пир, не сомневаюсь. Но вместо этого я довольствуюсь остатками того, что она готовила для папы вчера. И это восхитительно. Скоро кедровая столешница ломится от еды – в основном кубинской с несколькими папиными любимыми американскими блюдами.

Мой рот наполняется слюной, когда я вижу, как каждое блюдо появляется из микроволновки. Отбивная, доведенная до совершенства овощами и оливками и подаваемая с бурым рисом. Курица, тушеная по-кубински, с изюмом, придающим ей сладость. Фаршированный перец. Жареные бобы. Печеная картошка и чесночная морковь, которую любит папа.

– О господи, мама, – объявляю я, вдыхая аромат еды. – Я так скучала по твоей еде. – Кусочки риса вылетают из моего рта, когда я это говорю.

– Деми, – ворчит она.

– М-м-м? – мямлю я полным пряной говядиной ртом.

Она перекидывает на одно плечо блестящие каштановые волосы.

– Из всех качеств, которые ты могла унаследовать от своего отца, ты унаследовала плохие манеры за столом?

– Что? Ты должна считать комплиментом то, что мы оба наслаждаемся твоей едой.

– Мне кажется, ей можно наслаждаться с закрытым ртом, – предлагает она. – И оставь своему отцу немного моркови. – Она шлепает меня по руке, когда я пытаюсь залезть вилкой в контейнер с морковью.

Кстати о моем отце – он без предупреждения появляется в дверном проеме. Я не слышала, как он вошел. Наверное, я слишком громко жую.

– Привет, детка, – счастливо говорит он. Огромные руки обхватывают меня сзади, когда он целует меня в макушку.

– Привет, папочка. – Я проглатываю рис.

Он здоровается с матерью, что всегда смешно видеть. Папа – лысый чернокожий, с ростом в сто девяносто пять сантиметров, руками, как стволы деревьев, ладонями, как кухонные прихватки, и длинными, но удивительно деликатными пальцами. Или, наверно, не удивительно, учитывая, какие ловкие движения нужны, когда ты копаешься в чьем-то черепе. А рядом с таким папой стоит мама ростом сто пятьдесят сантиметров, огромной грудью, блестящими волосами и латиноамериканским характером, передавшимся мне. Они милейшая пара в мире, и я обожаю мою маленькую семью. Быть единственным ребенком означает, что мне не надо ничего делить с братом или сестрой, включая внимание родителей.

Папа присоединяется ко мне за столом и зарывается в остатки еды. Мама, которой сложно быть спокойной, в итоге тоже садится и начинает покусывать оливку, пока папа рассказывает об операции. Пациентом был строитель, череп которого почти расквасило стальной балкой. На нем не было шлема, и теперь у него, возможно, будет необратимое повреждение мозга. Это душераздирающе. Вот почему я никогда бы не хотела стать хирургом, тем более у меня недостаточно твердая рука. Мои пальцы начинают дрожать, когда я нервничаю, а более нервирующую ситуацию, чем распиливание человеческого черепа, я представить не могу.

Разговор снова переключается на мои занятия, и я перечисляю их отцу:

– Органическая химия, биология, математика и психопатология.

– Органическая химия всегда была моим любимым предметом, – сообщает папа, потягивая воду из стакана, который принесла ему мама.

– Мне она нравится меньше всех, – признаюсь я. – Сейчас мои любимые – занятия по психологии. Это так интересно.

– У тебя будет физика в следующем семестре?

Я морщусь.

– К сожалению, да.

Папа смеется.

– Тебе понравится, – обещает он. – А потом будет медицинская школа! Все, что ты будешь там изучать, будет интересно. Ты подумала насчет репетитора для поступления? У меня есть хороший на примете – просто дай знать.

Я сглатываю, но это не облегчает давление в моем горле.

– Может, в следующем семестре? – предлагаю я. – Я боюсь, что у меня немного ухудшатся оценки, если у меня будет дополнительная нагрузка.

– Занятия будут только несколько раз в неделю.

Несколько раз в неделю? О боже, я думала, что буду встречаться с репетитором только один раз в неделю, может быть, два.

– Давай дождемся экзаменов в середине семестра, и там посмотрим? – Затаив дыхание, я молюсь, чтобы папа принял такой компромисс.

К счастью, так и происходит.

– Хорошо. Но я считаю, что если начать готовиться заранее, то это сильно облегчит тебе задачу. Поступление в медицинскую школу может быть очень сложным.

– Если честно… – Я нахожу в себе смелость и продолжаю: – Иногда мне становится не по себе, когда я начинаю об этом думать. О медицинской школе.

– Не буду отрицать, что придется много работать и не спать по ночам. Но все вознаграждается, когда ты заканчиваешь обучение и начинаешь называть себя доктором Дэвис.

– Это ты доктор Дэвис.

– Их может быть два, – дразнит он.

Я снова медлю.

– Понимаешь, я могла бы называть себя доктором, если бы получила докторскую степень по психологии, а не в медицинской школе.

Его плечи тут же напрягаются.

– Ты хочешь стать психологом? – Его голос вот-вот повысится, в нем слышится неодобрение с примесью удивления.

«Да», – почти выпаливаю я. Потому что для меня это самая привлекательная возможность. Для чего мне биология или анатомия? Я лучше бы изучала теорию психологии, когнитивную и поведенческую терапии, методы исследования, личностное развитие. То есть все самое интересное.

И все же ничего из этого я не могу сказать вслух. Для меня важно одобрение отца. Возможно, слишком важно, но так было всегда. Поэтому как можно быстрее я ретируюсь:

– Нет, я пошутила. Все же знают, что люди с докторской степенью не настоящие доктора. Ясное дело.

Папа опять хохочет.

– Вот это правильно.

Я засовываю в рот еще еды, чтобы освободить себя от участия в разговоре. Однако ничего хорошего мне это не принесет. По мере приближения последнего курса я все больше задумываюсь о том, чем хочу заниматься после окончания колледжа. В планах была медицинская школа, но магистратура тоже очень привлекает. По правде говоря, психиатрия кажется мне такой… клинической. Она очень сфокусирована на том, чтобы давать пациентам лекарства, и меня не очень вдохновляет перспектива выписывать такие лекарства и следить за дозами. Наверное, я могла бы специализироваться на чем-то стимулирующем, как нейропсихиатрия, и лечить пациентов с болезнью Альцгеймера или рассеянным склерозом. Или, может быть, работать в психиатрическом отделении в больнице.

Но я хочу лечить поведение пациентов, не только симптомы. Я хочу разговаривать с людьми, слушать их. Только мой отец никогда этого не поймет. И наш разговор это доказывает: я лишь сунула в воду пальцы ног, а аллигатор тут же их откусил. Из-за этого мне не очень хочется еще раз затрагивать эту тему.