Текст книги "Коло Жизни. Средина. Том второй"
Автор книги: Елена Асеева
Жанр: Научная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)
Перший какое-то время пристально смотрел на демоницу. Тем взглядом желая ее прощупать. Одначе не в силах пробиться сквозь стены, за коими таились разговоры Кали– Даруги с Родителем, неспешно отвел взор в сторону и теперь им вроде пробил одну из зеркальных стен, отчего она пошла малой волной, по-видимому, призывая к себе демоницу и легохонько кивнул. И тотчас шевельнулась в навершие венца Бога змея дюже недовольно зыркнув на стоящую внизу рани и рывком качнув своей треугольной головой, словно поражаясь таковой наглости творения.
– Я поколь оставлю вас Господь Перший, – меж тем ровно отозвалась Кали-Даруга и преклонила в знак почтения голову, блеснув тончайшими переплетениями золотых, платиновых нитей искусно украшающих округлый гребень ее венца и самими синими сапфирами венчающими стыки на нем. – Вернусь погодя, оно как господина надо осмотреть и накормить. Он не кушал почти сутки по земным меркам.
Яробор Живко хотел молвить, что не голоден, но сдержался, поелику боялся нарушить торжественное покачивание испарений в своде и на полу залы, да тревожную немоту Першего, каковой собирался поведать ему, что-то очень важное. Что могло объяснить и значение и власть над ним Крушеца. И обобщенно его появление и дальнейшее становление.
Кали-Даруга так и не получив какого знака от Зиждителя, ласково промеж того оглядела мальчика и самого Творца, да, как всегда делала, стремительно развернувшись, исчезла в поигрывающей, зовущей ее зеркальной стене залы, оставив за собой недвижно замершую тропку бурых облаков на полу. Яробор Живко медленно вздел голову, и, уставившись в лицо Першего, оглядел не только его точно далекую грань округлого подбородка, но и поигрывающую сиянием золота темно-коричневую кожу, и черную материю сакхи по которой в разных направлениях перемещались многолучевые, серебристые, с ноготок, звездочки. Подумав, что Господь… Зиждитель… Бог Перший и есть его Отец… Не просто Отец Крушеца, но, очевидно, и самой плоти так сильно тоскующей за ним все годы бытия. На малость даже почудилось, что никогда и не было в его жизни лесиков… братьев, сестер, сродников… матери Белоснежи и кровного отца Твердолика Борзяты.
Глава девятнадцатая
Лесики слыли огнепоклонниками, посему умерших своих собратьев придавали огню. Считалось, что пламя раскрывало плоть и сжигало связи, удерживающие подле нее душу, единожды на своих долгих лепестках вознося ее в Луга Дедов. Твердолика Борзяту возложили на ритуально выложенное кострище, называемое крада, клада, колода, в виде высокого, прямоугольного, собранного из березовых и дубовых поленьев сооружения, где сама внутренность была забита валежником и соломой. Подле умершего отца родня разложила поминальную пищу, дорогие ему вещи и обереги.
Как и полагалось по верованиям предков, подожгли кострище на закате солнца, на его западении, как символ западения, ухода из жизни человека. Выложенные по окоему высокие снопики сена, скрывающие от близких тело, вспыхнули, кажется, в доли минут, выпустив из себя густовато-бурый дым. Каковой, поглотил не только тело Твердолика Борзяты, но и боль Яробора Живко.
Останки отца, уже на утро, сродники собрали в небольшой глиняный горшок и установили его в так называемый голубец. Столб, на вершине которого поместился миниатюрный домик с двухскатной крышей и небольшим оконцем, резно украшенный рунической вязью. И тем самым живописующий первообраз Мирового Древа, центра мира, символа прошлого, настоящего и грядущего, где корни олицетворяли предков, ствол нынешнее поколение, а крона потомков. Центральной руной на сем голубце, являлась руна Крада. Руна, как считали лесики, Мирового огня, выступающая в роли Творца, стремящаяся к небесам, и несущая на своем пламени жертву приносимую людьми в благодарность за помощь Богам.
– Хорошая традиция, – мягко произнес Перший, ласково поглаживая мальчика по волосам и успокаивая его после молвленного рассказа про отца. – Тела людские надобно придавать огню, но не потому как, таким образом, обрываются связи плоти и души. Ведь я тебе пояснил, что обобщенно представляет, из себя человек. Это сожжение нужно делать не для мертвых, а для живых. Дабы оставшиеся сродники не были привязаны к разлагающейся плоти близкого. Не думали о том процессе и его последствиях, а жили спокойно… Днесь мне только непонятно зачем создавать те самые голубцы. Насколько было бы правильнее просто насыпать на месте сожжения небольшой холмик земли. В каковой вмале впитается пепел и останки, и, чем наполнят почву новой жизнью. Таким побытом, как я знаю, первоначально и учат духи, нежить людей поступать с телами умерших. Лишь потом все иное и выглядящее вроде цепи сковывающих традиций придумывает само человечество.
Бог смолк, ибо нежданно дотоль притихшая и вроде как даже заснувшая змея, в навершие его венца, резко отворила свои изумрудные очи. Она стремительно вскинула голову с хвоста и повела ею вправо, а после влево. Еще морг и приподнявшись на своем крепком теле, змея изогнувшись свесила голову вниз, да раззявив пасть, шевельнула зелено-бурым языком, чуть слышно зашипев… мешая шорох со словами: « Прибыл… ш..ш…ш. Просит… ш…ш.»
– Почему я ее слышу? – чуть слышно вопросил Яробор Живко, ощущая особую связь меж лучицей и Богом.
– Не ты… он, – низко отозвался Перший, несомненно, подразумевая Крушеца.
– А ты… ты, Отец, когда придет время, – теперь мальчик и вовсе зашептал, подавшись вперед и привстав на ноги, обхватил дланями Бога за щеки. – Ты ведь придешь на Коло Жизни. Не поступишь с ним и со мной… с Крушецом так как с Велетом? не опоздаешь? – юноша весь напрягся так точно мощь лучицы, вже сейчас хотела переломить его тельце в позвоночнике, стоило ей услышать непереносимое для себя.
– С Велетом, – также тихо проронил старший Димург и черты его лица самую толику шевельнувшись, живописали огорчение. – С Велетом я так поступил, або на тот момент и у меня, и у Небо с Дивным были помощники. Только, мой милый малецык, Асил оставался один. Велет ему был необходим… И я это видел, потому не мог не уступить просьбе брата. Но ты… ты, моя бесценность, – старший Димург, очевидно, говорил только для Крушеца, – ты мой малецык, мой сын совсем иное. Я никогда, никому не уступлю тебя… Тебя моего Крушеца и Ярушку, даже если того потребует Родитель.
Перший замолчал, и с невыразимой теплотой посмотрел на Яробора Живко, да вроде сквозь него, прямо в лучисто-смаглое естество, и полюбовно улыбнулся. Он легонько повел головой вправо, и тем движением вернув змею на прежнее место в венце, перевел взор на зеркальную стену. И тотчас змея сделала скорый бросок вверх. Она выхватила из свода залы зеленое полотнище облако, да не менее энергично сглотнула его, будто всосав в безразмерные глубины собственного нутра. А минуту спустя через колыхание зеркальной стены в помещение вступил Бог Асил.
Высокий и не менее худой, чем его старший брат, Асил вместе с тем еще и сутулился, отчего слегка опущенными смотрелись его узкие плечи. Смуглая, ближе к темной и одновременно отливающая желтизной изнутри, кожа подсвечивалась золотым сияние. Потому она порой казалась насыщенно-желтой, а потом вспять становилась желтовато-коричневой. Уплощенное и единожды округлое лицо Бога с широкими надбровными дугами, несильно выступающими над глазами, делали его если и не красивым, то весьма мужественным. Прямой, орлиный нос, с небольшой горбинкой и нависающим кончиком, широкие выступающие скулы и покатый подбородок составляли основу лица старшего Атефа. Весьма узкий разрез глаз хоронил внутри удивительные по форме зрачки, имеющие вид вытянутого треугольника, занимающие почти две трети радужек, цвет которых был карий. Впрочем, и сами радужки были необычайными, або почасту меняли тональность. Они, то бледнели, и с тем обретали почти желтый цвет, единожды заполняя собой всю склеру, то погодя наново темнея, одновременно уменьшались до размеров зрачка, приобретая вид треугольника. На лице Асила не имелось усов и бороды, потому четко просматривались узкие губы бледно-алого, али почитай кремового цвета. Черные, прямые и жесткие волосы справа были короткими, а слева собраны в тонкую, недлинную косу каковая пролегала, скрывая ухо, до плеча Бога, переплетаясь там с бурыми тонкими волоконцами, унизанными лучисто-красными, небольшими алмазами.
В распашном, без рукавов буром сакхи, и в золотых сандалиях, Асил ноне не выглядел величественно, а вроде как повседневно. Однако, его венец, восседающий на голове, привнес в залу какую-то таинственную силу. Это был широкий платиновый обод, каковой по кругу украшали шесть шестиконечных звезд крепленых меж собой собственными кончиками. Единожды из остриев тех звезд вверх устремлялись прямые тончайшие дуги напоминающие изогнутые корни со множеством боковых, коротких ответвлений из белой платины. Они все сходились в единое навершие и держали на себе платиновое деревце. На миниатюрных веточках которого колыхалась малая листва и покачивались разноцветные и многообразные по форме плоды из драгоценных камней, точно живые так, что виделся их полный рост от набухания почки до созревания.
Следом за вошедшим в залу Асилом, вступили Мор и Велет. Старший Атеф достаточно быстро преодолев расстояние до Першего, неуверенно остановился в шаге от его кресла, и, оглядев зеленые полотнища облаков, наполнившие огромное помещение зекрым светом и будто тончайшим, изумрудным дымком, улыбнулся.
– Здравствуй, Отец, – молвил Асил серебристо-нежным тенором, оный заиграл серебристыми песенными переливами. – Так соскучился.
– Я тоже мой дорогой малецык, – дюже мягко отозвался Перший, и, подняв с облокотницы кресла правую руку устремил вытянутые перста в направлении брата.
Асил не менее скоро склонил голову, и слегка разрезав воздух золотыми веточками деревца, ласково прикоснулся к подушечкам пальцев старшего Димурга, позволив также тому нежно огладить его щеки и подбородок. Теперь уже много степенней старший Атеф испрямил стан и с теплотой во взоре взглянул на сидящего на коленях Першего мальчика.
– Где Круч? – вопросил Перший, прерывая наступившее безмолвие, в котором Мор и Велет дошли до средины залы.
Они, как почасту вершили, синхронно вскинули вверх руки, и, сорвав со свода тем взмахом полотнища облаков, сотворили себе и старшему Атефу объемные кресла.
– Со Стырей, – отозвался Асил, медлительно опускаясь пред братом на корточки.
– Ты зря прилетел, мой дорогой, не спросив позволения Родителя, – проронил старший Димург. И Яробор Живко ощутил, как дотоль поддерживающая его под спину левая рука Господа несильно дрогнула. – Достаточного того, что Родитель гневается на меня. Не нужно вызывать ту досаду на себя.
– Ничего… Думаю Родитель не будет на меня негодовать, – откликнулся Асил и заулыбался еще благодушней так, что золотое сияние на доли секунд поглотив смуглость кожи явственно живописало его схожесть с Небо и Першим. – Да и потом мальчик… малецык хотел меня видеть. Да и я сам, все это время жаждал, желал его узреть, прикоснуться и хоть малость, побыть подле нашей ненаглядной любезности.
– И я тоже, – тихо дыхнул Яробор Живко, – и я… и Крушец.
Мальчик нежданно резко подался вперед телом, и, раскинув широко руки, прямо-таки упал в объятия Асила, каковой торопливо прижав его к груди, принялся целовать во взлахмоченные волосы на голове.
– Крушец, он так тебя любит, – прошептал юноша только Богу, словно передавая дотоль накопленную в нем тоску по сродникам.
Старший Атеф немедля поднялся с присядок, и, придерживая тельце мальчика возле груди, степенно двинулся к созданному для него креслу.
– Да, мой ненаглядный и я тоже его люблю, как и тебя, – полюбовно дыхнул Асил, не скрывая охватившего его трепета от близости обоих. – Ибо мы все связаны не только общим нашим Истоком – Родителем, но и нашим Отцом, братом… Нашим Першим.
Степенно опустившись в кресло, Бог, поколь не выпустил из объятий мальчика тем, точно страшась нарушить наступившего единения с лучицей, которая ярко осветила и саму плоть, и его сакхи. Какая-то зримая усталость легохонько сотрясла конечности Асила, когда он усаживался на кресло, что не ускользнуло от взора Першего. Посему старший Димург медлительно качнул перстами правой руки лежащей на облокотнице, сим движением вспенив зеленые испарения, ползущие по полу. И они, подобно приливной волне, подкатили к ногам младшего брата да разком приподняв их, образовали под ними пухлый, широкий лежак.
– Ты почему, моя бесценность, такой утомленный? – участливо поспрашал старший Господь и губы его капелюшечку колыхнулись, в целом, как и весь он сам. – У вас все хорошо?
– После… После об этом, – довольно-таки озадаченно изрек старший Атеф и наконец выпустив из объятий мальчика, усадил его себе на колени. – Надо будет после потолковать о произошедшем… Так, что не тревожься Отец, у меня есть чем прикрыться от недовольства Родителя. Ибо так удачно совпало случившееся и желание нашей малости меня узреть. Разве я такое мог упустить? И не побыть подле самой большой ценности нашего Всевышнего.
– Что произошло? – единожды тревожно дыхнули Велет и Мор, да не менее торопко перекинулись взглядами.
– Что-то с нашей крохой, малецыком Кручем? – теперь и вовсе явствовала тревога, и бас-баритон Першего, многажды усилившись, зазвучал точно натянутая струна, только издающая не звонкие мотивы, а глухо раскатистые.
– Нет, нет, – спешно откликнулся Асил, уловив беспокойство брата и сынов. Впрочем, при том не смея отказать себе в радости общения с мальчиком тесно прижавшемуся к нему. – С малецыком Кручем все благополучно. Просто сызнова осложнения в Галактике Синее Око. Вновь появилась в центральной ее части заверть, сильного излучения, с малым угловым размером в единение со скачкообразным падением плотности. Несомненно, это выплеск материи, вследствие того, что прохудились стенки самого Синего Око. Нестабильное состояние наблюдается во всей Галактике, от этого несколько вибрируют стенки соседних. Поэтому мне нужна твоя помощь Перший, абы тут надо решать как-то радикально.
– Радикально – это значит уничтожить… Сделать то о чем я уже давно говорю, – задумчиво протянул старший Димург и по его лицу, задевая каждую черточку, каждый изгиб пробежала зябь волнения. – Еще тогда, когда Седми устанавливал в заверти ловушечную поверхность… Так нет же Небо упросил ее коллапсировать, сославшись на то, что это Галактика Седми. Не зачем мне было, тогда уступать… Я так и думал, что все повторится. А теперь, ты малецык, должен тратить силы, чтобы погасить выплески материи и не дать Синему Оку надломиться.
Перший, несомненно, негодовал, что было зримо по бледнеющему сиянию его кожи, точно чахнущему мало-помалу в черноте, медлительно повышающемуся голосу, каковой услыхав, болезненно передернул плечами Яробор Живко, на чуток даже ощутивший слабость в собственной плоти. Асил, коего мальчик обнимал, почувствовал ту самую вялость и мягкотелость, да торопливо провел дланью по его спине. А потом, наклонившись, нежно прикоснулся к макушке головы. Эту слабость мальчика увидел и Перший, и посему, стоило только его брату приголубить кудри юноши, резво качнул головой, тем вроде взмыливая на глади собственной кожи лица и рук сияние, наполнившее нынче и сами черные волосы Господа.
– Когда надобно лететь, мой дорогой, – много ровнее произнес старший Димург.
Однако, Перший это не сказал вслух, а послал мысленно, зная наверняка, что не только молвь, но и послание не взволнует мальчика, або будет им не принято, не услышано. Поелику толкование старшей четверки Богов, как было ранее замечено, Крушец не воспринимал.
– Желательно того не откладывать, – также мысленно отозвался Асил, и наново вдохнул в себя волнистые кудерьки волос юноши.
– Ты пахнешь, как Велет, – меж тем молвил Яробор Живко, однозначно говоря слышимо для всех. Он прикоснулся губами к бурой материи сакхи, и засим отпрянув от него, воззрился в лицо Бога. – Никогда не думал, что Боги пахнут. У каждой печищи не только единые признаки цвета кожи, но и оказывается одинаковый дух… запах..
– Потому как запах, необходимый образ, отражение, по которому творение может создать представление себе о самой реальности и восприятии ее как таковой, – пояснил Перший, стараясь в том опередить младшего брата, несколько опешившего от вопроса мальчика.
– Можно, я дотронусь до твоего венца? – чуть слышно спросил Яроборка, и резко обернувшись на сидящего супротив них старшего Господа, не менее просительно ему улыбнулся. Так как тот, в свое время, хоть и в мягкой форме, но не позволил ему дотронуться до венца и змеи, сославшись на то, что сие опасно.
– Дотронься, – тотчас ответил старший Атеф, не до конца поняв просьбу юноши.
– Ярушка хочет дотронуться не до венца, а до древа жизни в нем, – проронил Перший, ноне растолковывая желание мальчика брату и также нежно просиял улыбкой.
– Дотронься до древа жизни, коли хочешь, мой дорогой, – отозвался Асил и серебристые, песенные переливы его голоса зазвучали особо ласковой погудкой, а черты лица стали и вовсе нежными, потеряв всякую досель носящую в себе мужественность.
Яробор Живко шибутно поднялся на ноги (словно страшась, что Боги передумают и не позволят ему дотронуться до древа жизни) и, опершись стопами о поверхность бедер Асила, придержавшись за его плечо, протянул в направление деревца руку. Широкий платиновый обод Бога по кругу украшали шесть шестиконечных звезд крепленых меж собой собственными кончиками. Из остриев тех звезд вверх устремлялись прямые тончайшие дуги напоминающие изогнутые корни со множеством боковых, коротких ответвлений из белой платины. Сходясь в навершие, дуги держали на себе платиновое деревце, с небольшим стволом, миниатюрными ветвями, листвой и разноцветными, многообразными по форме плодами из драгоценных камней, понеже зримо переливающихся. На веточках подле плодов также находились набухающие платиновые почки и уже распустившиеся цветы, сбрызнутые многоцветием красок. И все это чудо явно было живым, ибо не только трепетало, росло, набухало и распускалось, но и старея осыпалось к корням—дугам, словно всасываясь в их поверхность.
– Я не знал, что это древо жизни, – молвил юноша и вздрагивающими перстами легохонько провел по платиновой глади самих звезд, степенно подымаясь к корням-дугам. – Лесики сказывают, что древо жизни, это Мировое Древо, которое единит прошлое, настоящее и грядущее. В частности каждый человеческий род, представляя, из себя предков, нынешнее поколение, потомков. Считается, что Древо посажено в начале творения Мира самим Родителем, и опирается оно кореньями на божественную силу, а в кроне ветвей удерживает весь свет. Влекосилы говорят, что Древо Жизни, это ось Земли чрез которую перемещается Солнце создавая Солнечное Коло и тем самым сменяя времена года… А выходит, это навершие твоего венца Асил. Ибо ты есть Творец всей растительности: деревьев, трав, цветов, плодов.
Мальчик трепетно коснулся платинового корня древо жизни, ощутив не только тепло идущее от его поверхности, но и легкую пульсацию, словно дышащего существа, а потом также медлительно прошелся повдоль ребристой поверхности к стволу. И прочертив по нему чуть зримую вогнутую линию, коснулся стыка одной из нижних ветвей, не больно большой, однако купно усыпанной листочками, почками и голубыми цветками. Асил досель заботливо поддерживающий рукой его под спину, чуть слышно шепнул:
– Сорви плод, какой тебе по нраву, – несомненно, встреча с мальчиком и лучицей весьма радовала Бога.
– Не нужно, – одновременно с молвью Асила пролетел голос Першего, не просто услышавшего брата, а уловившего его слова дотоль, как он их сказал. И старший Димург это продышал столь властно, что его указание, пролетев быстрым дуновением, всколыхало не только полотнища облаков в своде, но и черные волосы на голове Атефа, в коих мальчик узрел крошечные пежины белого цвета.
– Пусть… пусть сорвет, – торопливей и много громче произнес Асил и слегка преклонил голову, чтобы ветви древа стали ближе руке юноши. – Сорви, моя любезность, что тебе по нраву, а я после создам из того плода дар для тебя. Абы вельми мало одаривал тебя, мой милый малецык… бесценный мальчик.
Яробор Живко, при резких словах Димурга мгновенно опустивший вниз руку, также скоро вскинул ее вверх, и, оглядев круглые, вытянуто-удлиненные и овальные плоды обхватил перстами грушевидный черно-синий, покрытый мелкими волосками, фрукт, поместившийся прямо в середине древа на одной из довольно-таки крупных ветвей. Мягко-вязкий, будто студенистый, плод, несмотря на то, что мальчик его сжимал в руке, не потерял своей формы, токмо шибутно перекатил собственными боками.
Все также бережно поддерживаемый под спину, Яроборка неспешно опустился на колени к Асилу и протянул ему длань, на которой ноне возлежал, все еще покачивая боками, чудной фрукт. Старший Атеф также медлительно приблизил к нему указательный, правый перст и едва дотронувшись до его враз окаменевшей глади, пояснил:
– Фига, инжир, смоква, винная ягода, смоковница, смирнская ягода. Одно из первых созданных творений. Вельми вкусный и полезный плод, применяется при лечении человеческих заболеваний, а также как источник полезных веществ. И, что же ты, мой мальчик, хочешь, абы я сотворил тебе в дар. Любое вещественное, материальное твое желание, которым ты сможешь владеть и пользоваться.
Яробор Живко, какое-то время, молча, смотрел на фрукт, от коего стоило только убрать палец Богу, как он сызнова принялся покачивать своими боками.
– Хочу, – протянул задумчиво юноша, похоже, перемешивая собственные желаниями с пережитым лучицей. – Когда я жил первую свою жизнь, – впрочем, как благо не отделяя себя от нее, – подле Расов и Кали и меня звали Владелиной… Дажба подарил мне венок, стараясь выделить меня среди людей. Это был плетеный из золотых тонких ветвей обод, где на листочках лежали смарагды. Когда я жил вторую жизнь и был Есиславой. – Мальчик резко качнул головой в сторону замершего на кресле Першего, как и иные Боги не ожидающего того четкого сказа. – Отец здесь… на маковке, в комле одел мне на голову иной венец в форме змеи, которая заглатывала свой хвост. Теперь ты, Асил, как старший третьей печищи Всевышнего должен подарить мне венец. Мне, как рао влекосилов и кыызов. Ибо этого не сделал один ты. Да и это будет последний венец, подаренный мне Богами на Земле. – Ярушка, как-то резко дернул конечностями, едва зримо подкатились его глаза, и чуть одеревеневшие губы, глухо исторгли, – потому как истинный свой венец, я, как Бог, Зиждитель, Господь получу из рук Родителя. – Яробор Живко тотчас стих, и днесь разком ослаб (помягчели его уста, и взор стал значимо более осмысленным), ожидая подтверждения не столько догадок, сколько озвученного Крушецом. Обаче, в этот раз, воочью им слышимого, пропущенного, очевидно, чрез его мозг. Тем не менее, так и не дождавшись ответа, парень вже сам досказал, – я правильно говорю? – обращая тот вопрос не к Асилу, а уже к Першему.
– Откуда ты знаешь про венцы Владелины и Есиславы? Кто тебе о том рассказал? – беспокойно вопросом на вопрос отозвался старший Димург.
Он единожды с тем поспрашанием послал в сторону мальчика такой мощный взгляд, каковой не просто его прощупал, а словно вытряхнул из него все его мысли, тем самым тягостно качнув. В этот раз Перший действовал не столько грубо, сколько столь властно, встревоженный услышанным, что доставил боль Яробору Живко, ибо он, перекосив лицо, дернув конечностями, тугим, отрешенным голосом отозвался:
– Сон… Сначала я увидел сон, про эти события, а после мне все объяснил Крушец, так как он почасту со мной толкует.
Мальчик наново качнулся, и, припав к груди Бога, сомкнул от слабости очи. Асил немедля склонившись к нему и слегка приподняв его тельце, облобызал лоб и виски, снимая всякое напряжение и боль с плоти.
– Ты, все правильно говоришь, наша драгость, – мягко протянул старший Атеф и вновь усадив юношу на колени, перекинул плод с его ладони на свою. – Как Богу, Зиждителю, Господу, Крушецу подарит венец Родитель, исходя из его способностей и избранной печищи. Потому будет справедливым нынче, мне как старшему Атефской печище, даровать венец тебе… Тебе, мой милый, замечательный мальчик!
– Только, чтобы глядя на тот венец, – торопливо продышал Яробор Живко, прислонив и голову к груди Бога. – Люди сразу понимали, кто мой Отец и чей сын Крушец.
И наново поплыло по залу напряженное безмолвье. Теперь не зная, что сказать, молчали Асил, сыны, но и Перший, тревожно оглядывающий сидящего на коленях брата мальчика, судя по всему желая и единожды не смея прощупать, али прикоснуться к тому, что ноне составляло таковое мудрое его естество.
– Хорошо, мой любезный мальчик, – наконец, произнес Асил, и плотнее обхватив плоть юноши правой рукой, слегка укрыл свободной дланью его голову, точно схоронив отчего.
Степенно он отвел левую руку, в которой держал плод, в сторону, остановив ее движение вне поверхности кресла. И тотчас энергично сжал руку в кулак, тем самым сдавив, спрятав внутри него сорванный Яробором Живко плод.
Черно-синяя вязкая субстанция нежданно медлительно просочилась сквозь оставленные прорехи в длани. Сие студенистое вещество, лениво выбившись из щелей, одновременно словно прилепилось к скосу тыльной стороны ладони, и двумя потоками степенно поползло к его средине стремясь сойтись в единое целое. Вмале две вязкие струи сошлись в одну и образовали небольшой с округлыми гранями обод. Поверхность которого недвижно замерев, перестала не только теребиться, но и истончать свет, сделавшись какой-то серо-черной, словно потухшей, поблекшей, впитавшей насыщенность в сами свои глубины али просто пожравшей его.
Внезапно смуглая кожа руки Асила, и это лишь на руке, не выше локтя насыщенно-желтая, с золотыми полосами сияния, враз поблекла. Сейчас не стало более ни смуглого, ни желтого, ни желтовато-коричневого цвета на ней. И она, как плод обвивший кисть по коло, пригасила собственный цвет, и даже золотистый оттенок, приобретя такой же неестественный серо-черный окрас, при том вельми четко проявив оранжевые паутинные кровеносные сосуды и ажурные нити кумачовых мышц, жилок. Еще морг и те мышцы… жилки… сосуды стали не просто четко видны, казалось они вырвались с под кожи, усеяв ее с внешней стороны. Купно покрыв сетью извилин, русел, узбоев. Теперь стали видны не только сами волоконца создающие движение жизни внутри Бога, но и текущие, точнее бегущие по ним малыми, отдельными друг от друга мельчайшими огненными крупиночками капли крови. Казалось юшка была густо красно-желтой, и также ярко полыхала, жаждая вмале возжечь и саму плоть Атефа, распространяя вкруг себя жар. И тот жар был такой мощный, что мальчик его мгновенно ощутил, ибо не только лоб, слегка прикрытый рукой Асила, но и сами щеки зарделись, а по волосам пробежало легкое стрекотание, жаждущее поломать их в труху. Старший Атеф еще плотнее прижал к себе Яробора Живко и одновременно провел перстами по его волосам и лицу, тем самым понижая на них температуру и снимая сам жар, вроде как его впитав в кончики перст.
А на левой руке Бога промеж того жилки, нервы, сосуды медлительно принялись переплетаться с замершим на кисти расползшимся плодом, образуя нечто общее. Не только касаясь ее поверхности, но и проникая в глубины, вылезая из противоположной стороны и там уже опутываясь меж собой. И этим своим смешением созидая общее округлое уплотнение перевитое сухожилиями, мышцами, нервами и сосудами… али быть может растворяясь в его плоти, все такой же серо-черной, растерявшей положенный ей цвет.
Прошла совсем малая толика времени, когда плод перевитый, опутанный сими образованиями превратился в особую едва трепещущуюся субстанцию. И тогда огнистость волоконцев нервов и жилок многажды усилила свой свет, да по тончайшим кровеносным сосудам явственно, проступив, поползли не просто красно-желтые капли юшки, а связывающие их между собой платиновые символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы.
Мальчик резко дернулся вперед, на доли минут разрывая связь меж собой и Асилом, да напряг зрение. И в том, вероятно, секундном движение, воочью, разглядел те самые платиновые символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы склеенные, окутывающие, удерживающие обок друг друга огненные капли крови, прописывающие не только кодировки живых существ, но и суть самих Богов. Не только Их кровь, но и, как сказали бы люди, соль, нутро, сердцевину творимых ими веществ. Лишь совсем чуть-чуть был зрим сам смысл божественной крови, и ее огнистость, коя степенно напитывала собой некогда бывший плод древа жизни. Она насытила не столько каплями юшки, сколько теми самыми символами, письменами, рунами, литерами, свастикой, ваджерами, буквами, иероглифами, цифрами, знаками, графемами: фигу, инжир, смокву, винную ягоду, смоковницу, смирнскую ягоду, переписывав сущность того, что дотоль было плодом, с тем изменив его естество и внешний облик.
Асил медленно потянул к себе юношу и вновь прижал его к груди. А полыхание на его левой руке как-то резко осело, и вместе с эти вспять стали возвращаться сухожилия, мышцы, нервы, сосуды в исходное состояние, разворачиваясь, расплетаясь и степенно выпуская из своих объятий окрашенный в платиновые полутона обод на кисти. Неспешно возвращаясь в глубины руки Бога, словно просачиваясь сквозь его серо-черную кожу, утопая в медно-желтой плоти. Мало-помалу наполняя саму кожу смуглостью и золотым сиянием.
А старший Атеф уже подносил твореный венец к лицу мальчика, неспешно раскрывая кулак и показывая его во всей красе. Сие был созданный из платины сверкающий серебристыми переливами света обод, достаточно широкий так, что мог не только сокрыть лоб Яробора Живко, но и, очевидно, возвышался над самой макушкой. По верхнему рубежу он был украшен шестью тонкими дугами в виде чешуйчатых змеек, каковые стыковались друг к другу, удерживая в своих раззявленных пастях хвосты соседей. У тех змей четко проступали загнутые белые клыки и таращились темно-синие, сапфировые глазки. Полотно самого обода казалось несколько вдавленным так, чтобы перво-наперво взгляд падал на дуги. Сама поверхность обода была купно расписана, выдавленными на нем золотыми переплетениями растений. На тех отростках поместились всевозможной формы листы, цветы, сидящие на ветках миниатюрные золотые птицы и выглядывающих с под ростков, побегов, трав серебряные головы зверей. И это были не только крупные звери, такие как медведь, лиса, волк, вепрь, но и более мелкие: ящерицы, лягушки, мыши, а также и вовсе едва зримые насекомые, парящие меж ветвей, али притулившиеся к лепесткам цветков.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.