Текст книги "Коло Жизни. Средина. Том второй"

Глава двадцать первая

Возвышенное плато с достаточно пологими, расчлененными хребтами скальной породы, полуразрушенными, отжившими свой век, оное приютило влекосилов и кыызов, ноне было покрыто легкой дымкой тумана. Чудилось та дымка спустилась с остатков гряды из которой оногдась вылезли каменные воины своим мощным воинством отгородившие противоборствующих людей, столь жаждущих пролить юшку, как сказал бы сам человек, мазанных одним миром.

Яробор Живко днесь восседал в навесе сызнова принимая посланников от аримийцев, только теперь они вели себя по иному. И не только потому как по первому склонив головы, миг спустя упали на колени, прижавшись грудью к поверхности земли (вроде как вогнав в ее каменистую рыхлость и само лицо), но и тем, что привезли дары для рао. Огромные сундуки в которых находились ткани, драгоценные камни, посуда и даже шатер. Это была быстровозводимая из брусьев и шелковой материи, легкая четырехугольная постройка, подаренная взанамест навеса, точно не соответствующего ноне той роли кою занимал Яробор Живко.

Аримийцы. И это были иные аримийцы, кои досель не приходили к людям рао. Обряженные в богатые одежи, в шлемах с серебряными вставками, увенчанными изогнутыми иглами, шишками и рогами, наконец, подняв голову с земли, испрямили станы, право молвить, так и не встав с колен. Один из них тот, что расположился в середине и казался самым низким, однако судя по манерам держаться, занимал какое-то особое место среди своего народа, наново преклонил голову. Он смотрелся достаточно смуглокожим, с узким плоским лицом, где поместился длинный с прямой спинкой нос, средней величины губы, про оные нельзя было сказать тонкие аль широкие. Скуластое лицо этого аримийца делало его каким-то совсем уплощенным, а темно-карие очи едва проглядывали в узких разрезах. Верхние веки имели подле уголков глаз видимую выступающую складку, какая была отличительной чертой аримийцев и одновременно роднила их с кыызами и тыряками.

Старший из аримийцев резким движением снял с головы свой шлем и показал черно-синие, жесткие волосы, местами покрытые белыми волоконцами седины, чем-то напоминающие волосы Бога Асила, а после негромко и единожды почтительно заговорил:

– Император Зенггуанг Юань прислал сыну Верховного Нефритового правителя, – немедля стал переводить Абдулмаджи, а за ним Гансухэ-агы, – что властвует на верхнем тридцать шестом небе в роскошном дворце эти дары. Чтобы испросить прощение за проявление неуважение и заручиться поддержкой его достославного сына и императора каменного народа Ярого Жива.

Гансухэ-агы сидящий слева от мальчика на немного смолк, рывком повернул голову вправо, глянул на стоящего толмоча Абдулмаджи, и что-то молвив на его родном языке легохонько засмеялся.

– Эвонто они так твое имя рао перекрутили… Ты теперь у них Ярый Жива, – добавил он погодя.

– Жива, – немедля отозвался, широко улыбнувшись не только сидящим справа от него Волегу Колояру и Бойдану Варяжко, но и стоящему супротив него на коленях полководцу аримийцев Ксиу Бянь, Яробор Живко. – Великая Богиня, олицетворение весны, любви, молодости, красоты, процветания. Лесики считают, что Жива появляется на Земле ранней весной, когда начинает расцветать природа. Твердолик Борзята, мой кровный отец, сказывал, что когда-то в честь этой Богини было построено в нашем княжестве мощное капище, где преподносились подношения и дары в первых днях травень месяца, ибо Жива считалась источником самой жизни.

– Влекосилы считают, – также вставил Волег Колояр, лишь мальчик замолчал, ибо знал, что тот всегда сказывая о верованиях своего народа, в первую очередь интересуется преданиями влекосил. – Деву, Живу, Живану, Сиву, Сибу, Дживу, Богиней жизни, весны, рождения и любви, каковая олицетворяет жизненную силу и противостоит воплощениям смерти. Богиня дает при рождении каждому человеку в мире чистую и светлую душу. Считается, по поверьям влекосилов, ее воплощением является птица кукушка. Которая прилетая из Нави, приносит на крыльях души новорожденных и ведает часами рождения, брака, смерти.

– Потому давеча, еще до появления нурманн и ашеров, волхвы гадали по кукованию кукушки о судьбе человека, – добавил все также сияя юноша.

Его возвращение с маковки произошло, когда он почивал. И пробудился Яробор Живко уже в юрте, где Толиттама и две другие апсарасы, оповещенные демоницей об отбытие старшего Димурга из Млечного Пути, окружили его особой заботой и теплотой, тем стараясь не допустить смури и у Крушеца. Как оказалось после, в поселении мальчика не было три дня, и если к тому сроку прибавить еще сутки, что он болел, то в целом никто и не заметил его отсутствия и даже Айсулу.

– Правда, ожидает ребенка? – тихонько вопросил Яроборка Толиттаму нежно лаская ее долгие, темно-русые волосы, укрывающие волнами его грудь также как и голова, пристроенная на ней, мягко касаясь оголенной кожи щекой, а порой и губами.

– Правда, господин, – полюбовно отозвалась апсараса, и, приподняв голову с груди юноши, трепетно облобызала кожу нежной податливостью пухлых губ. – Только госпожа не уверена, потому тянет с тем, чтобы поделиться с вами известием. Однако мы апсарасы в том событии убеждены.

– Я так рад, так рад, – более насыщенно произнес Яробор Живко чувствуя легкую зябь пробежавшую по плоти, от теплых касаний губ апсарасы. – Знала бы ты Толиттама, как рад. У меня будет сын… мальчик… хочу сына.

– Поколь не ведомо кто родится, господин, сын или дочь, – благодушно отозвалась апсараса, и мгновенно подавшись вперед, облобызала грань его округлого подбородка так, что юноша ощутил мощное желание близости. – Но разве плохо, если родится девочка, похожая на вашу супругу.

– Хочу сына, – продышал несколько низко рао и поднял голову, чтобы стать ближе к апсарасе и тем самым почувствовать сладость ее мягких губ, каковые неможно было сравнить ни с губами Арваши, ни с Минаки, ни даже с Айсулу. Вкус первой женщины, нежность и любовь к которой Яробор Живко все время нес в себе, тем самым выделяя ее не только из апсарас, но и из людей.

Толиттама тотчас подалась вверх, и единожды придержав голову юноши рукой, с нежность воззрилась на него своими черными очами и ласково улыбнулась.

– Толиттама, а почему ты не зачала от меня до сих пор? – озвучил свои тревоги мальчик, ибо дотоль не спрашивал, страшась, что не способен иметь продолжения рода.

– Потому как я не человек, – пояснила апсараса и кончиком пальчика провела по выпуклой спинке носа юноши. – Я иное создание. Я не человек, апсараса, и не могу иметь продолжение от генетически чуждого творения. Да и потом мы поколь не размножаемся. Господь Темряй не прописал нам этого в кодировке, поелику не решил, как сие будет происходить. Мы являемся первыми его созданиями… Мы первые из апсарас. Он сотворил нас десятерых и покуда не решил, для чего мы созданы и каковыми будут наши функции, как будем размножаться. Словом мы только пробный вариант. Однако если мы выполним возложенные на нас рани Темной Кали-Даругой обязанности и получим ее одобрение, Господь Темряй допишет наше генетическое содержание и апсарасы появятся как вид.

– Да и потом, я не сын Верховного нефритового правителя, – молвил Яробор Живко, обращаясь к Гансухэ-агы и тем самым поощряя переводить его речь аримийцу. – И тот Бог, что сотворил каменных воинов, ноне оберегающих мое воинство, величается Бог Велет. Он творец каменной, земной тверди и сын Бога Асила, которого лесики и влекосилы величают Волопас.

– Асила… Волопаса, – одновременно дыхнули Волег Колояр и Бойдан Варяжко и удивленно переглянулись. – Бога вещественного богатства, хранителя и защитника всего живого, – добавил уже лишь осударь. – Раздающий из Рога Изобилия материальные блага.

– Ну, это не совсем так. Асил не творец вещественного благополучия, а создатель растительного мира, – поправил влекосиловские учения юноша, сказывая это тоном знатока и тем, вызывая, особое внимание. – Того самого разнообразия растений которые мы зрим вкруг себя. И тогда символичен и сам Рог Изобилия Бога Асила который изливает на нас то, благодаря чему существуем на планете не только мы, но и иные живые существа.

Покуда Яробор Живко и Волег Колояр перебрасывались молвью, полководец аримийцев молчал, чудно так вспучивая вверх свои тонкие покатые брови и изредка подергивая зримо проступающими на скулах желваками, не смея перебить толкование. Ноне рао обряженный в долгое, серебристое сакхи с рукавами, в котором и был принесен Мором с маковки, да теплой на меху без рукавов душегрейки накинутой сверху, в своем венце смотрелся как-то вельми внушительно. И это несмотря на то, что восседал в достаточно простом по виду навесе, устланном теплыми одеялами и подушками. Его, после выхода из кувшинки удлинившиеся волосы (которые, очевидно, были отращены по просьбе или настоянию Кали-Даруга) мягкими волнами лежали теперь на плечах. В несколько рядов огибая шею, висели золотисто-зеленые бусы из хризолита, самоцветного камня который также называли «золотой камень», «вечерний изумруд» и даже перидот, оливин. Точно из того же хризолита были и браслеты на руках мальчика, подаренные ему Мором. Желание Господа как-то одарить дорогого ему Яробора Живко и отвлечь от предстоящей разлуки. Не менее, ядрено блистал сапфир в серебряном колечке в левой бровке, этим сиянием словно оттеняя и саму смуглую кожу на лбу да перемигиваясь с движением бликов в венце.

– Полководец Ксиу Бянь, – продолжил немного погодя переводить Гансухэ-агы речь аримийца. – Жаждал все эти дни не только прикоснуться, но и облобызать ваши подошвы император Ярый Жива, а также присягнуть вам в вечном своем почтении и службе… Желая лишь одного, чтобы ему, узревшему великое чудо сотворения каменной рати, было позволено сопровождать вас и ваше воинство в походе, вступив в число ближайших слуг, вместе с тремя сотнями поборников.

Юноша удивленно воззрился в лицо полководца, на котором, точь-в-точь, как и у него не имелось и намека на бороду и усы, хотя он просил рани избавить его оттого недостатка.

– Разве господин это недостаток, – полюбовно пропела Кали-Даруга со всей присущей ей нежностью, проведя перстами по губам и подбородку мальчика. – Это ведь достоинство. Отсутствие бороды и усов еще больше единит вас с Господом Першим, каковой также их не имеет. Но коли вы жаждите быть ближе к Зиждителю Небо…

По-видимому, не жаждал… Так как днесь длину придали только его волосам, о чем Яробор Живко не просил. Впрочем, теперь понял, что таковая длина нравится демонице, и посему возвратившись, не стал их укорачивать, чем порадовал и собственную супругу, оная при их близости почасту перебирая их в перстах, целовала.

– И, что ему ответить Волег Колояр? – ошарашено вопросил Яроборка, разворачивая голову в сторону осударя.

Тот как-то шибутно вздернув плечами, задорно засмеялся, и широко улыбнувшись, показав ряды белых ровных зубов, одновременно ответил:

– Ну, коли ты рао желаешь, чтоб он лобызал твои подошвы, тады сам решай. А в целом взять триста воинов аримийцев под наше начало было бы не плохо.

Глава двадцать вторая

Конечно, лобызать подошвы Яробор Живко не позволил. Он, степенно поднявшись на ноги, сошел с навеса к полководцу, и, склонившись, крепко обхватил его за плечи, потянув вверх, и тем заставил встать с колен. А после дрогнувшим голосом, ибо почасту волновался, позволил Ксиу Бянь присоединится к своим людям.

Спустя два дня после возвращения на Землю люди рао снявшись с места, отправились в дальнейший путь. Ноне обзаведясь не только крепкими воинами всадниками, но и достаточным количеством повозок имеющих тряпишные навесы, в которых удобно ехали дети, женщины и беременная Айсулу, так покуда и не сказавшая мужу о своем положении. Повозки привел Ксиу Бянь, хотя его о том никто и не просил. А так как полководец уж слишком низко кланялся и нередко падал пред Яробором Живко на колени, последний догадался, что к нему прицепили беса, аль может так постарались блазни.

Каменные воины еще некоторое время сопровождали людей рао, но их движение вмале стало значительно замедлятся, точно они теряли всякую жизненную силу. Посему немного погодя мальчик попросил королеву марух указать им остаться на месте, абы они не сдерживали хода самих людей.

Наутро следующего дня каменные воины, выстроенные в несколько рядов, вздели вверх свое оружие, окаменевшим взором провожая уходящих влекосил, кыызов и аримийцев, определенно своим появлением спасшим многим из них жизни.

И вновь природа края сменила строение земной поверхности и вскоре появилась горная система, столь мощная, вроде как не имеющая того самого конца, оный в общем-то был у всего. Горы в этой местности были прорезаны глубокими разломами и узкими каньонами, в которых прятались многочисленные реки, берущие свое начало с оледенелых вершин. Долгие скалистые отроги тянулись вдоль пути следования людей, они также разрубали скальные гряды, с многочисленными крутыми вершинами, склонами покрытыми осыпью. Витиеватые ветвления горных цепей огибали широкие равнины, хоронили в себе межгорные впадины, в которых блистали гладью воды озера и колыхались округ них густые травы. Иногда в тех бесконечных грядах лицезрелись отдельно срубленные, стоящие особняком хребты, располагающиеся наклонно к соседним взгорьям.

Дорога, по которой вели людей рао аримийцы, пролегала в нижнем ярусе гор на границе с обширной пустынной местностью. Сама пустыня, отсюда с подножия горной гряды смотрелась огромной низменностью, кою рассекала крупная река, сбегающая с высокого оледенелого пика, впрочем, теряющая в глубинах тех земель свои воды. Одиночные холмы, нагроможденного песка, преграждали путь дальнейшему наветриванию его на сами горы. Степенно уходя в глубины пустыни менее значимыми по высоте барханами, песчаными пирамидами, на каковых почти не имелось растительности. Токмо иногда на них мостились сухие саксаулы, солянка да колючки. Также мало водилось в той местности зверья, в основном встречались антилопы и зайцы, казавшиеся пришлыми, али таящимися в сей бескрайней пустынной земле.

Впрочем, аримийцы, жители этих мест, вели людей рао по хоженым тропам, повдоль гор, иногда минуя невысокие вершины, а еще реже мощные горные кряжи. По пути, что не раз дотоль проделывали караваны торговцев. И не только аримийцев, но и народов населяющих южные земли Асии, Дравидии, Старого Мира привозя материю, пряности, самоцветы, посуду.

Мало-помалу местность поменяла с левого окоема пустынный ландшафт на горный край, хотя менее высокий, чем бывший досель, с засушливым, каменным видом склонов. Это были какие-то и вовсе, словно складчатые горы, где невысокие хребты обрывались вертикальными провалами, а в глубоких их узбоях если и протекали, только узкие, маловодные речушки. Чаще же просматривались бездны, усыпанные боляхными каменными глыбами и валунами. На склонах гор и в ущельях росли кусты барбариса, облепихи, смородины, боярышника, изредка невысокие кедры, сосны или дубы.

По склонам гор пролегала та самая дорога торговцев, по которой можно было пройти лишь людям, али проехать верхом. Потому повозки, каковые значительно облегчали путь, пришлось оставить. Множество мелких поселений, аулов не только аримийцев, но и иных народностей было раскинуто в тех местах, таившихся в долинах и на самих косогорах.

Целых два месяца достаточно сложного перехода измотали Яробора Живко… Еще и потому как он все время тревожился за Айсулу и будущего ребенка, стараясь окружить их обоих своей заботой и повышенным вниманием. Оттого не только ближайшие к рао люди, но и апсарасы делали все возможное в пути, чтобы беременная Айсулу не чувствовала усталости, достаточно отдыхала и хорошо питалась. Желание видеть Першего было в мальчике также велико, как и желание сберечь этого ребенка. И Крушец на удивление и к радости находящихся на маковке, не изводил плоть, давая ей возможность насладиться собственной значимостью, как мужа и продолжателя рода.

О том, что у них будет дитя Айсулу сказала Яробору Живко спустя неделю его возвращения с маковки и на том настояла Толиттама, ибо видела как жаждал того признания ее господин. И теперь апсарасы всеми силами обеспечивали заботой и уходом супругу рао, потому как второй и третий месяцы беременности оказались достаточно сложными для Айсулу. Изнуряя девушку усталостью, тошнотой, слабостью и постоянной раздражительностью, которая проявлялась особенно, когда на привалах Яроборка, жалея ее, призывал к близости апсарас. Особую раздражительность в Айсулу вызывала именно Толиттама, к коей юноша питал любовную теплоту и нежность, оную, похоже, не испытывал даже к супруге. Судя по всему, первая близость даровала ему особую чувствительность и тяготение к этой апсарасе, выделив ее в самое для него ценное и дорогое. Да и меж мальчиком и Толиттамой установилась особая трепетная связь, доверчивость, та при которой можно было раскрыть все давящее состояние собственного естества и не стать высмеянным али непонятым. Именно такие отношения наблюдались между Яробором Живко и Толиттамой не только физические, но и морально-нравственные или, ежели говорить людскими понятиями, духовно-близкие.

Миновав одно из горных ущелий, где перемешалась каменистая поверхность с выжженной степью, разделенного на несколько мелких отрожин, пролегших в разных направлениях, оказались в глубокой долине, огороженной со всех сторон высокими перевалами. Здесь каменистые складчатые основания горных хребтов показывали весьма неприятный вид, и сейчас в месяце жовтень ночами становилось вельми прохладно, а днем все еще парила жара. В этой же долине (как и на самих косогорах, кажется, и не выпадало осадков, мало росло травы, и зримо проступала засоленность почвы) лежали поселения людей, пусть и небольших, но однозначно не враждебных, а вспять дружеских.

Это было мощное полупустынное плато, прорезанное двумя реками, оные только и окружали зеленые нивы лесов. Горные массивы защищали сию могутную лощину от нападения, ветров, дождей посему там и был таковой сухой климат. Хребты с округлыми вершинами городили долину с четырех сторон, где всего-навсе на южных и юго-восточных склонах росли пусть и невысокие, но леса, по большей частью широколиственные. Западные и северные кроме колючих кустарников и тех значительно низких, можно даже молвить, стелющихся по земле, ничего не имели.

Казалось, и само пустынное плато с таким малым количеством воды сбегающей с юго-восточной гряды (увенчанной едва заметной обледенелой шапкой), было каким-то новым этапом в изменяющемся природном рельефе гор.

Глава двадцать третья

По берегам рек, той самой пустынной долины, лежало несколько небольших поселений. И это были не временные стойбища людей, а постоянные, где каменные крепостные стены окружали сами городки. А на землях, прилегающих к ним и орошаемых сетью узких каналов, растили ячмень, просо, чечевицу, горох, лук, репу. В самих городках, селениях проживал народ, каковой величал себя лагманцы. С таковой же светлой кожей, что и у влекосил, с черными али темно-русыми волосами, с лицами увитыми густыми бородами и усами и яркими черными, темно-карими очами. Лагманцы значимо отличались от виденных досель племен, отпрысков Бога Асила и, вероятно, были ближе к сродникам Яробора Живко, к белым людям. Хотя и достаточно сильно днесь разнились с ними обычаями и языком.

Глинобитными или сложенными из обожженного кирпича прямоугольной формы были дома лагманцев с плоской аль куполообразной крышей. Они помещались словно в углах дворов, каковые также окружали невысокие заборы в основном из необожженного кирпича. Множество в этих городках имелось кузниц, ремесленных, гончарных и ювелирных мастерских, а также цехов, где занимались выделкой кожи и ткачеством. Славились эти селения крупными базарами, издавна осуществлявшими обмен меж торговцами кочующими как в Аримию, так и Старый Мир, Дравидию.

Лагманцы мужчины, ибо женщины редко покидали дворы, одевались также мало отличимо от влекосил. Надевая в основном длинные до колен цветные рубахи, широкие штаны и долгие халаты из черного, зеленого сукна, водружая на головы плоские тюрбаны.

Спустившихся с перевала людей Яробора Живко лагманцы приняли с почтением, и не только потому как испугались количества воинов, но, и, признав в рао какое-то божество, по их верованиям должное появиться в этих краях. Верования лагманцев были достаточно светлы. Они верили в Единого Творца создавшего этот мир, имя которого звучало как Дай, Дающий, Дарующий и поддерживали дарованную им традицию духовных и социальных норм и правил поведения, где приоритетом служили хорошие поступки, мысли, слова, уважение и забота к окружающей природе, единство языка и крови (то есть не смешивание с иными народами). Лагманцы считали, что когда-то в мире нарушилась целостность бытия и треснувшая на части Земля выплеснула из недр своих воды так, что наступил великий потоп. И тогда Творец Дай спас людей от наводнения и даровал лагманцам царя, которого так и величали Ниспосланный Небом Царь. Творец Дай пересилил сей народ в в горные края, повелев ожидать рождения или явления божества. Правда, достаточно малочисленным родам лагманцев, не удалось сберечь чистоту крови и они вмале смешались с жившими в сих землях другими племенами. Однако им поколь, как они считали, удавалось сохранять и верования, и уклад жизни, и сами традиции предков.

Здесь в долине, которую лагманцы называли от величания реки Конарская, поселений данного племени было не много, впрочем, несколько западнее, за соседними грядами на другом плато лежали довольно-таки крупные города. В Конарской долине, над отдельно взятым племенно-родовым объединением главенствовал старейший из их членов, уважительно величаемый «дяды».

Дяды Раис был пожилым мужем и не только его темно-русые волосы отливали белизной, но и такими же белыми смотрелись борода да усы. Он сам выехал навстречу прибывшим людям, расположившимся с противоположной стороны реки от городка, низко кланяясь спешившемуся с коня Яробору Живко, на голове которого особенно ярко полыхал платиновый венец.

Ксиу Бянь оказался весьма полезным человеком, наверно, поэтому марухи и направили его в услужение рао, что случилось, очевидно, по распоряжению Кали-Даруги. Аримийский полководец знал несколько языков, в том числе кыызов и лагманцев. Будучи интересным собеседником, он почасту толковал с мальчиком и Волегом Колояром о своем государстве, императоре, законах и истории, также рассказывая об обрядах, традициях собственного народа. И, как понятно, ноне оказался незаменимым человеком. Понеже его воины не только сумели провести в южную Асию по торговому пути людей рао, но и в короткий срок они смогли освоить язык влекосилов и лесиков… освоить, подстегиваемые явным желанием самого Ксиу Бянь говорить на языке сына Бога, Ярого Живы.

Дяды Раис в сопровождении своих соплеменников также как и рао окруженный Волегом Колояром, Ксиу Бянь, Гансухэ-агы, Бойданом Варяжко спешившись воссели под сень дерева, где для того нарочно расстелили мягкие одеяла. Старший из лагманцев опустившись напротив юноши, широко ему улыбнулся, отчего его крупные глаза превратились в малые прорехи, а само лицо купно покрылось мелкими морщинками. А после вельми долго пояснял кого видит в образе Яробора Живко, или, как все еще коверкая слова переводил Ксиу Бянь, Ярого Жива. Дяды Раис не раз склонил во время своей нудно-неспешной речи голову. А в завершение ее, пригласил в свое поселение и в частности свой дом, прибывших, сославшись на то, что в ближайшие месяцы переход через горы может значительно затруднится, поелику холодное время принесет в эти районы обильные дожди, иноредь со снегами и понижением температуры.

Скорее всего, если бы Перший находился на маковке четвертой планеты, зимнее время года люди Яробора Живко провели на этом плато, защищенном как от таковых холодов горными грядами. Однако именно по той причине, что старший Димург отсутствовал надобно было продолжить движение, чтобы не заскучал мальчик и Крушец… чтобы оба они не попросили о встрече. Ведь за эти два месяца Ярушка если и виделся с Богами, с Мором, раза три-четыре да пару раз с Велетом. Боги всегда приходили на Землю, по просьбе мальчика. И если Димурга Яробор Живко звал, чтобы побыть с ним и словно тем соприкоснуться и с самим Першим, то Атефа приглашал всего-навсе за тем, абы он помог в походе его людям. Облегчив переход того или иного особо крутого перевала. Велет ни разу не отказал в просьбе мальчику, но теперь творил все скрытно. И потому по вечеру неприступный перевал, утром нежданно, после обильного камнепада, становился более покатым.

– Нет, – ответил за рао Волег Колояр на него, видимо, воздействовал бес, посему он и решился вступить в разговор. – Нам надо идти. Скажи Ксиу Бянь ему. Да передай также, что мы благодарим за гостеприимство. Мы задержимся в этой долине на пару недель, а потом двинемся, как ты и сказывал через перевал к реке Инь.

Полководец аримийцев немедля кивнул, ибо понимал речь влекосил много лучше, чем говорил и принялся пересказывать указанное старшему лагманцу.

– А, что насчет его жилища, рао? – вопросил Волег Колояр юношу, так как в этом последнее слово оставалось именно за ним.

– Нет, не будем их беспокоить, – также скоро отозвался мальчик, уже зная, что его люди стали устанавливать юрты для отдыха. – Перебудем в своих жилищах, раз остановка не станет долгой.

На том и порешили. Право молвить, лагманцам не только из этого поселения, но и тех, что были ниже по течению реки и лежащих на иной реке, пришлось снабдить влекосил, кыызов, аримийцев значительными запасами еды. Ибо столь большое количество людей, питаясь в основном сопровождаемыми их стадами, отарами скота нуждались в злаковых, овощах и фруктах.

Айсулу, дотоль сошедшая с лошади, на каковой она преодолевала путь, и отдыхающая подле деревьев, апсарасы проводили в меньшую юрту, где жили сами. Они так делали достаточно часто, чтобы дать девушке отдохнуть и окружить ее заботой и единожды избавить господина от раздражительности и вспышек недовольства. Яробор Живко каждый раз, когда супруга по пустякам начинала с ним конфликтовать, очень сильно расстраивался, не смея меж тем осадить, або жалел ее. Он оказывался каким-то незащищенным от гнева супруги, оный был вызван ревностью к Толиттаме.

Неизменно после такой перепалки приходили волной видения, и хотя рао, как и просила демоница их принимал. Они все-таки утомляли его столь мощно, что потом он подолгу отлеживался на привалах не в силах даже ехать на лошади. А все потому как и сами видения и их ясность, как поясняла Кали-Даруга, набирали яркость, становясь лично для Крушеца более четкими, осознанными и с тем точно отбирающими силы у плоти.

Яроборка уже много раз пожалел, что, будучи на маковке четвертой планеты, и, узнав о беременности Айсулу, настоял, абы с нее сняли беса.

– Бес может навредить ребенку, – беспокойно протестовал он, как всегда в минуты тревоги, потирая меж собой ладони.

– Никоим образом, бес не навредит, мой дражайший господин, – успокоительно ворковала Кали-Даруга, прижимая трепещущее тело юноши к своей груди, точно опахивая его локонами своих долгих волос.

– Все равно снимите, чтобы я не волновался, – просительно дыхнул мальчик уже в грудь рани.

И беса сняли.

Кали-Даруга коли не могла убедить, всегда шла на уступки. Такая малая прихоть господина, которая, однако, обернулась против него. Оно как Айсулу оказалась собственником и оставленная без нашептывания беса это явственно стала демонстрировать. По началу истребовав, чтобы супруг не имел близости с Толиттамой, а затем вытеснив оттуда Арвашу и Минаку. Рао уступил, лишь потому как супруга была в положении, не желая ее беспокоить, расстраивать. Обаче вытеснить из своего сердца Толиттаму не смог.

– Люблю тебя, – почасту говорил он апсарасе, когда она снимала с его ног сапоги, али ласково причесывала гребнем волнистые волосы. – Люблю как женщину. Айсулу только жалею, если бы не ее тяжелая судьба, ее привязанность ко мне и чадо… мое чадо… Я бы хотел быть только с тобой… Моя Толиттама.

Не раз Яробор Живко сказывал апсарасе, и то были значимые догадки, что Кали-Даруга нарочно привязала его к Айсулу, искусственно воссоздав в нем любовь к ней, так как любви там никогда и не было. Любовь он испытывал только к Толиттаме и почасту задумываясь о том, понимал, что мог жить вместе с ней на маковке подле Першего и тогда бы так не тосковал, не мучился от той разлуки.

В этот вечер Айсулу обиженная на мужа не пришла к нему в юрту. Она вообще уже дня три не разговаривала с ним и даже не смотрела в его сторону. Тем самым изводила итак беспокойное естество мальчика. Толиттама подкинув древесного угля, которым их снабдили лагманцы, в костер, и, убрав со стола посуду, принялась расстилать на невысокой складной тахте белье.

Яробор Живко сидящий на низком топчане подле самого костра и дотоль неотрывно смотрящий на рыжие лохмотки пламени, нежно ласкающиеся с черными угольками, прерывисто вздохнул.

– Господин, – мягко произнесла бесшумно подошедшая сзади Толиттама, и, положив ладони на его плечи, полюбовно прикоснулась губами к макушке головы. – Давайте я попрошу рани Темную Кали-Даругу приставить к госпоже беса.

Юноша торопливо качнул головой. Не то, чтобы он был против, просто в прошлый раз демоница озвучивала эту проблему. И настойчиво убеждала его, что такое может произойти с девушкой, потому ноне ему было стыдно за свое ослушание.

– Это надобно не только вам, господин, – все также настойчиво протянула Толиттама, поелику того согласия требовала Кали-Даруга, коя все же не решалась в отсутствие Першего излишне беспокоить мальчика. – Это нужно и самой госпоже, и вашему ребенку. Разве допустимо женщине в положении, как было давеча так кричать, кидать в вас вещи, унижать перед вашими людьми. Послушайте меня, мой дорогой господин, сейчас госпожа спит. Я пошлю королеву марух Стрел-Сороку-Ящерицу-Морокунью-Благовидную к рани Темной Кали-Даруги и к утру уже беса установят и госпожа станет прежней.

– Нет, – чуть слышно отозвался Яробор Живко, внутри жаждая, чтобы его смогли уговорить, и, проявляя в том бестолковое, как и сам понимал, упрямство. – Нет. Нужно было не снимать тогда. Нужно было прислушаться к словам Кали. Я же настоял на своем, и теперь должен найти к Айсулу подход.

– Вельми она сварливая девочка, – еще ниже пропела над ухом Толиттама и ласково прикоснулась к мочке уха, намереваясь снять напряжение с плоти и собственной близостью убедить мальчика поступить, так как нужно.