Текст книги "Коло Жизни. Средина. Том второй"

Крайние из существ, поместившиеся в ряду, те, кто много дальше сейчас находился от ступы, внезапно резко вздели досель прижатые к телу руки вверх. И с тем рывком переливами особого света блеснули их валашки. Заструились по серебристо-белой поверхности рассыпчатые сине-голубые искры. Они не просто бежали по гладкости рукояти и лезвия, они вроде выдергивали из внутренностей изумительного материала легкие дымчатые пары, вскидывая их выспрь, заставляя кружить подле и своими испарениями плотно окутывать сами валашки. Еще не более полминуты и голубоватый туман густо укрыл топорики, а засим также стремительно полыхнув синевой, разком впитался, всосался в глубины оружия. Миг спустя, живописав, удивленно взирающим людям, вместо валашек деревянные сурепки с коническим раструбом и деревянной трубкой (однако не имеющей игровых отверстий).

Существа энергичным движением дернули в направлении лица собственные руки-сурепки (изогнув локтевой сустав в обратную от его естественного положения сторону) и склонив головы, уперли локти плавно переходящие в трубку, без какого-либо видимого отверстия, себе в губы. Резкий, гнусавый и одновременно яркий, пронзительный звук наполнил, кажется, не только поселения людей рао, но и все это мощное плато, отразившись от окружающих его гор. И немедля первые из существ, стоящие в непосредственной близи от лестницы, громко закричали, удивительным для их роста низким басом:

– Приветствуйте и преклоните головы пред рани Темной Кали-Даругой из рода демонов Черных Каликамов!

И сызнова завеса скрывающая вход в ступу пошла полотнами дождя, и из нее выступила Кали-Даруга. Днесь рани, была обряжена не только в темно-синий сарафан, дюже широкий книзу так, что из-под него едва выглядывали острые носы синих сапожек, но и в серебристую рубаху, долгие рукава которой плотно скрывали все четыре руки до запястий, сверху прикрытую, распашной фиолетовой, однобортной застегивающийся на один крючок, душегрейкой. На голове демоницы поместился ее серебряный венец, к краю, возвышающегося над головой округлого гребня, которого была прикреплена серебристая материя, проходящая сверху по волосам.

Кали-Даруга дюже хмуро глянула на стоящих в двух рядах существ, первые из оных прекратили выкрикивать ее величание, и перевела все тот же недовольный взор на крайних, продолжающих гудеть в сурепку. Тем пронзительно-визгливым звуком точно собирая подле ступы взволнованных людей. Все с той же сердитостью рани оглядела столпившихся обок дорожки людей рао, а посем воззрилась на стоящих подле лестницы справа трех апсарас, вельми низко преклонивших свои головы. Апсарасы одетые не только в рубахи с долгими рукавами, удлиненные шаровары, но и распашные, коричневые коротайки дюже теплые, где ворот, края полы обшивались синим бархатом, стоило на них воззриться рани еще ниже склонили свои станы.

Большие глаза Кали-Даруги нежданно дотоль широко распахнутые резко сощурились, став не только узкими, но и единожды длинными. А в третьем глазу, поместившемся во лбу, легкой дымкой проплыла синева. Медленно рани Черных Каликамов сделала шаг вперед, ступив на следующую ступеньку да вздев одну из правых рук несильно дернула перстами, призывая к себе Толиттаму. Несмотря на то, что апсараса стояла низко склонив голову, и, очевидно, не могла видеть демоницу, она немедля, сойдя с места, поспешила вверх по лестнице. Вельми ретиво преодолев ступени, Толиттама замерла пред Кали-Даргой, обаче, оставаясь чуть ниже ее. И тотчас демоница ухватила апсарасу за кончик подбородка, да энергично дернув голову вверх, пронзительно зыркнув в лицо, сурово произнесла:

– Мне это кажется или ты все же несколько поголубела? также как и другие апсарасы?

Вне всяких сомнений сие Кали-Даруги не казалось. Ибо темно-бурая кожа Толиитамы, также как и кофейная Минаки, и белая Арваши оттенялась голубизной.

– Господин попросил, – чуть слышно шепнула Толиттама, толком и не раскрывая уст, а в глазах ее явно живописался ужас.

– И как давно господин о том попросил? – додышала Кали-Даруга и грубо оттолкнула перстами от себя голову апсарасы, очевидно, стремясь и вовсе ее оторвать.

– Двенадцать дней назад, – выдохнула Толиттама. Она, однозначно, не говорила, так как страх пред рани, сковал ее губы и конечности. Апсараса вже поняла, что в чем-то провинилась и боялась теперь это услышать из уст того от чьего решения зависело в целом существование ее племени.

– Тупица, – Кали-Даруга не скрываемо негодовала, потому в свое время прищуренные ею очи, широко раскрывшись, переполнили черную склеру золотыми всплесками света. – Двенадцать ахоратрам, как у господина нет с вами близости. Неужели не смогла понять, что попросил господин о том, абы так распорядилась лучица. Чтобы господин, усматривая схожесть меж вами и мной, не имел близости, и как итог ухудшилось его психо-эмоциональное состояние. Скудоумые, глуподурые некумеки, никчемные создания! Надобно было о той просьбе сообщить мне. Я бы все растолковала, коли сами не соображаете ничего.

Демоница резко шагнула вперед, и махом преодолев оставшиеся ступени, на ходу бросила поспешившей следом за ней Толиттаме, и иным апсарасам, замершим подле дорожки:

– А теперь идите за мной. Да ступайте по дорожке. Это мой милый мальчик Господь Стынь так надумал… И эту дорожку и данавов-калакеев.

Она нежданно легохонько просияла улыбкой, и, обозрев стоящих на вытяжку существ, дождавшись, когда апсарасы займут указанное ею место, стремительно направилась по дорожке к юрте рао. Данавы-калакеи не мешкая, точно действовали по невидимой команде, али управлялись единым мозгом, развернулись и синхронно шагнув вперед, двинулись сопровождать демоницу. Право молвить те два, что шли первыми и дотоль гудели в сурепки, смолкли, впрочем, так и не вынув их изо рта.

Кали-Даруга прошла по дорожке совсем немного, когда внезапно остановилась на ее угловом повороте. Немедля застыли сопровождающие ее данавы-калакеи и апсарасы. Лишь мгновение рани всматривалась в стоящих пред ней, преклонивших головы, людей, а после шагнула прямо на преграждающих ей путь существ. Четверо из них, без промедления расступившись, образовали проход. Кали-Даруга подступила к ближайшему человеку, неспешно подхватила его за прямой грубо вырубленный подбородок, и, вздев голову, воззрилась в лицо… Лицо осударя некогда Беловодского ханства Волега Колояра.

– Волег? – негромко и на удивление мягко вопросила демоница.

Осударь не менее изумленно зыркнул на рани, а в ее третьем глазу, поместившемся во лбу, голубоватый цвет склеры сменился на насыщено-смаглый. Долгий пучок, густо-коричневого света выбился из ока демоницы и с силой ударил в лоб замершего, точно вошедшего в транс, Волега Колояра. Пучок света не просто ударился об кожу лба, он тягучей, вязкой массой растекся по всему лицу, по всей голове осударя, окутав и саму кожу, и долгий его хохол. Еще доли секунд оранжево-коричневая клейкость света ласкала голову Волега Колояра, а посем степенно принялась впитываться в кожу. С тем зримо для рани Черных Каликамов в парящей дымке явив внутренность черепной коробки, саму студенистую массу бледно-желтоватого мозга, сверху вроде объятого или подсвеченного лучистым, плотным, золото-белым сиянием.

– Волег, – мягкость голоса Кали-Даруги значительно увеличилась, как только спало сияние с головы осударя. – Тебе нужно жениться, милый мальчик. – Рани выпустила из перст допрежь удерживаемый подбородок осударя, и нежно огладила его лоб, нос, щеки сразу двумя руками. – Возьми женщину из рода дарад, они очень близки к вам, влекосилам по крови. И пусть она родит тебе, как можно больше сынов. Такие люди как ты, точно глоток свежего ночного воздуха в душной зале, всегда поддерживали и улучшали саму сущность человечества. И да, ты еще очень молод, не зачем тосковать, потому что уже не вернуть, мой милый. По земле, людям, семье… Это все в прошлом. Тебе же надо ступать вперед.

– Да, рани Темная Кали-Даруга, – неуверенно откликнулся Волег Колояр, на удивление правильно назвав величание демоницы.

– Вот и хорошо, – проворковала рани, резко разворачиваясь, да вже находясь к нему спиной стремительно бросила, – а я за тем лично прослежу, чтобы ты исполнил все как мною указано.

Волег Колояр немедля приклонил голову, будто она у него отяжелела оттого распоряжения, а Кали-Даруга уже уносила свое грузное тело от него по дорожке. Следом за ней также энергично сомкнулся ряд данавов-калакеев, и поспешили апсарасы.

Вмале, скорой поступью демоница приблизилась к юрте, по пути более не обращая внимания на людей, и токмо на морг задержалась подле входа, поколь двое из данавов-калакеев приподнимали навес и открывали створки дверей. Кали-Даруга войдя в юрту, враз скривила уста, понеже мгновенно шевельнулся второй ее язык, тонкий, рдяного цвета, скрепленный с кожей подбородка трепещущей складкой. Недовольно она обозрела всю внутренность юрты и дюже гневливо бросила в сторону вошедших следом за ней апсарас:

– Дымно, пыльно, грязно, – словно той молвью вынося приговор апсарасам, оно как от тех слов они зараз туго качнулись.

Яробор Живко, дотоль так и не вставший с ложа, и вроде как почивающий, легохонько дернул конечностями и с трудом приподняв голову с подушки, мельком взглянул на стоявшую в середине юрты рани. Похоже, он никоим образом не отреагировал на ее появление на Земле, и тотчас ослабев, уронил голову обратно на подушку, едва слышно вздохнув. Кали-Даруга торопливо расстегнула крючок на душегрейке и подскочившая к ней Толиттама помогла снять ее с плеч.

– Привести все в порядок. Принести чистое белье, драголюбной вытяжки, приготовить еды. И, конечно, незамедлительно вернуть исходный цвет собственной коже, – коротко выдохнула указания демоница.

Она все с той же торопливостью шагнула к ложу юноши, да медленно опустившись на краешек, слегка потеснила его.

– Кали, – устало произнес мальчик и самую малость просиял ей. – Так рад тебе.

– Ом! Мой дражайший господин, – пропела воркующими переливами голоса рани Черных Каликамов, и, обхватив тело юноши, приподняв его с ложа, крепко прижала к своей груди. – Наша бесценность, что случилось? Так похудели, осунулись.

Апсарасы между тем наскоро принялись исполнять повеления Кали-Даруги. И если Арваша и Минака покинув юрту, ушли за питанием и вытяжкой, то Толиттама кинулась к сундукам стоящим повдоль стен жилища и принялась доставать оттуда чистые вещи для мальчика и постельное белье. Ибо все эти дни рао не только не поднимался с ложа, но и не желал переодеваться, потому и выглядел несколько неопрятным.

– Господь Перший прибыл на маковку, и ожидает с вами встречи, – Кали-Даруга говорила достаточно быстро, абы знала причину, по которой был угнетен мальчик, и теперь старалась воздействовать не на плоть, а на лучицу. – Он так торопился, так спешил, жаждая вас скорее узреть, побыть, что переутомился, и, коли говорить по-человечески, приболел. Если бы не эта хворь, Господь Перший давно оказался бы подле.

– Отец не любит Землю, – протянул дрогнувшим голосом Яробор Живко, и, прижавшись щекой к груди рани сомкнул очи. Днесь он походил на малое дитятко, так нуждающееся в опеке и любви матери.

– Господь Перший любит вас, мой дражайший господин. Он ждет вас на маковке, – продышала в волосы юноши Кали-Даруга и махом облобызала перстами гладь его тонкой рубахи, а под ней и саму спину. – Но сейчас вам надобно покушать, переодеться и поспать. А уж потом мы пойдем на маковку.

– Он! Он! – нежданно глухо откликнулся Яроборка и голос его, как и сама плоть, переполнилась истеричными рыданиями и подергиванием. – Он не пускает! не разрешает! Он сказал, никуда не пойдешь! Ни куда! Лучше умру, чем так страдать… Он меня замучил.

– Тише, тише, господин, – прошептала демоница и резко качнулась взад… вперед тем самым стараясь успокоить мальчика. – О ком вы сказываете, наш дорогой господин? Кто вас мучает?

– Крушец! Крушец! – гулко выкрикнул рао имя собственного естества и из глаз его заструились долгие ручьи слез, а тело, несмотря на близость рани, пошло мелкой дрожью.

Апсараса остановившись в шаге позади сидящих Кали-Даруги и мальчика, с бельем в руках и недвижно затихнув, рывком склонила голову вниз, вроде стараясь стать ниже находящихся в юрте.

– Мучает. Он!.. Он, Крушец, не позволяет идти к Отцу. Сказал мне никуда не пойдешь, – теперь Яробор Живко зашептал… тихо и очень быстро, вроде страшился, что его столь мощное естество взбунтуется и запретит ему еще и толковать. – Я бы уже давно! Давно пошел, побежал. Но Крушец сказал, не смей! Он сказал, ложись и молчи! Он сказал, это божьи дела, не человеческие! Крушец сильнее меня. Когда он указывает, я не могу не подчиниться ему. И если раньше я томился, не понимая, что со мной, ибо Крушец, точно таился. Теперь он говорит так мощно, повелевает так могуче, я не в силах с ним справится, не в силах ему противиться, – глухие рыдания прервали речь юноши, и он резко дернул головой назад, словно желал выкинуть из нее то, что являлось такой сильной основой.

Днесь Яробор Живко был прав. Крушец не то, чтобы перестал таиться, он просто набрался сил… вырос… и научился правильно и основательно управлять мозгом мальчика. Так, что когда он чего-то хотел, Ярушка не мог с его желаниями справиться и подчинялся безоговорочно. И если Владелина и Есислава умели противостоять божественности лучицы, одна вследствие слабости связей, другая из-за болезни, Яробор Живко находился весь во власти и управлении Крушеца. В такие моменты… в моменты разлада мозга и лучицы, мальчик ощущал собственную слабость, ибо многогранность Крушеца увы! просто сдавливала всю его плоть. И Кали-Даруга, как и Боги, и Родитель о том знали, потому первая и прибыла на Землю, хотя ей, не больно любившей человеческое племя, того не хотелось.

В юрту самую малость скрипнув створками дверей вошла Минака с сосудом вытяжки, а засим Арваша с полным блюдом вареного мяса, хлеба (в виде тонких лепешек) и также, как их старшая, склонив головы замерли обок створок.

– Все будет хорошо, мой господин, – произнесла достаточно уверенно Кали-Даруга, поглаживая и единожды целуя руки юноши и нежно поддержав, приподняла его словно обессиленную голову. – Сейчас вы покушаете, выпьете вытяжки и поспите, а я буду подле. Я все устрою, и когда вы проснетесь, мы отправимся в ступу. Там посмотрим вашу дочь, а после направимся на маковку к Господу Першему.

Яробор Живко протестующе дернул конечностями так, что стопы его, обряженные в шерстяные чулки, подскочив кверху, сбили с себя одеяло, однако вслух ничего не сказал. Судя по всему, эти дни мальчик проводил борьбу с собственным естеством, которая его обессилила, лишив желания даже спорить. Рани промеж того качнула головой и немедля с места тронулись Минака и Арваша. Они достаточно быстро приблизились к ложу рао, и, опять же стремительно, Арваша опустилась пред Кали-Даругой на колени, слегка приподняв блюдо, абы оно стало ближе к демонице.

– Не хочу есть, – несогласно отозвался Яробор Живко и закрыл глаза, будто не желая даже и видеть пищу.

– Я вас накормлю господин, – настойчиво молвила рани Черных Каликамов.

И вопреки недовольству юноши принялась брать с блюда, мелко нарезанные кусочки мяса, и, макая их в густо-бурый соус, находящийся в пиале, заталкивать ему в рот. Иноредь она отправляла туда и кусочки тонких лепешек. Протесты во всяком случае не помогли. Кали-Даруга упрямо, терпеливо и напористо кормила мальчика, а после напоив драголюбной вытяжкой и утерев губы принялась покачивая туды… сюды… убаюкивать. Те движения она сопровождала легкими напевами. Голос ее звучал протяжно, и без разрыва, почасту повторяя звуковые сочетания: «ОМ! АУМ!» И тогда казалось засыпающему Яроборке то вибрирует не просто голос демоницы, а сами звуки, плывущие околот него, напоминая своим мотивом гудение лугового ветра целующего макушки трав, задевающего редким своим дуновением ветви кустов и деревьев, подпевающего капели зазвончатого дождя и подпрыгивающим бусенцам ручейка.

Лишь мальчик уснул, и сие оказался мощный, крепкий сон, каковой окутав его мозг, погрузил плоть в покой, юрта наново пришла в движение. Кали-Даруга с легкостью, точно это был и впрямь не взрослый юноша, а отрок подняла его на руки, и Толиттама с Минакой перестелили ложе. Засим рани и Толиттама, уложенного на чистое белье, рао переодели. И Кали-Даруга, как любила, подложила под ноги, руки юноши мелкие подушечки.

– В юрте холодно, – властно и требовательно, во время тех действ, сказала демоница.

И уже вмале допрежь приникший огонь в костре разгорелся ярче. Апсарасы наскоро, ибо так велела Кали-Даруга, убрались внутри юрты: подмели пол, протерли сундуки, треножник, стол. А также принесли в жилище рао низкое со спинкой и мягким сидением кресло, за оным как не странно пришлось сходить в ступу.

Убравшись в помещение, апсарасы сызнова замерли подле створок дверей, еще ниже склонив головы, однозначно ожидая высказываний. Демоница медленно опустилась в кресло, поставленное подле и несколько диагонально ложу Яробора Живко так, чтобы все время видеть его лицо и негромко молвила:

– Толиттама, когда господин проснется, мы с ним уйдем на маковку. Его не будет какое-то время. За этот срок вы пробудете девочку, его супругу, и успокоите. Хотя я уверена бес сделает все и без вас, однако… – Старшая апсараса еще ниже пригнула голову. – За время отсутствия господина придайте своей коже должный вид, так как после возвращения ему понадобится близость. А теперь оставьте нас. – Апсарасы энергично развернулись, намереваясь тотчас покинуть юрту. – И, да, Минака приведи сюда Волега… Я хочу еще раз его осмотреть и поговорить, – дополнила демоница и немедля головой дернула Минака, да первой поспешила вон из помещения.

Кали-Даруга совсем немного пристально наблюдала за спящим мальчиком. Его лицо осунувшееся с впалыми щеками, нынче еще отливало серостью кожи, точно сверху присыпленной бурыми родинками. Демоница резко подалась вперед, и, обхватив двумя руками щеки рао, приподняла с подушки его голову, и, склонившись как можно ниже, почитай уткнула свой взор в лоб. Голубая склера в третьем глазу Кали-Даруги, поместившемся отвесно надбровным дугам во лбу, нежданно покрылась золотыми нитями похожими на паутины. Те самые тонкие волоконца энергично выпорхнули из склеры и выстроились вертикально, обаче, их кончики достигли самой кожи лица, замерев вблизи от нее. А миг спустя завершия волоконцев выпустили из себя легчающую голубую дымку, коя теперь облизала, окутала все лицо юноши и кожа на нем засветилась удивительной по виду голубоватой смаглостью.

– Господь… Господь Крушец, мой ненаглядный, милый мальчик, – очень трепетно произнесла Кали-Даруга, хотя голос ее ноне звучал не по-человечески, а не воспринимаемыми для людского уха щелчками, быстрым треском и стонами. – Что вы делаете? Вы же обещали вашему Отцу не мучить плоть. Недопустимо ее ноне изводить. Не нужно досадовать на Господа Першего, тем паче сейчас, когда он так утомлен и обессилен. Вы ему нужны, необходимы, и так было всегда. Господь… Господь Крушец, мой бесценный мальчик, знали бы вы, как ваш Отец вас любит. Как он переживал тогда, когда думал, что вы погибли на Зекрой. Как Он был потерян, опустошен, растерзан, ничем не интересовался. Он был разбит… Он страдал… И теперь, когда вы так открыто негодуете на него, Господь Перший это ощущая, наново страдает. Вы ему нужны, вы его драгоценная лучица, дражайший сын, бесценный Господь Крушец. Прошу вас. Прошу, мой любимый мальчик, Господь Крушец будьте милосердны к своему Творцу! Будьте благоразумны к собственной жизни!

Глава тридцатая

Кали-Даруга неспешно просунула руки в прорезы рукавов придерживаемой Минакой душегрейки и также медленно застегнула на груди крючок. С тем, обаче, не прекращая ласково поглядывать на сидящего на тахте мальчика, коему Толиттама, стоящая на коленях, завязывала плетежок на правом сапоге, укрепляя их как можно плотнее особенно на лодыжках.

– Я сам, – наново молвил Яробор Живко и недовольно зыркнул на апсарасу.

– Не надобно тратить силы, господин, – немедля вставила рани Черных Каликамов, принявшись оправлять на голове легкую материю, прикрывающую сверху волосы и укрепленную на венце. – Вам они понадобятся.

Демонице удалось найти те слова, каковые воздействовали на Крушеца и потому пробудившийся уже на следующий день юноша не ощутил давления лучицы. Он сызнова сплотился с Крушецом и теперь не чувствовал себя отделенным от той многогранности. Хотя порой позадь его головы едва зримо вспыхивало смаглое лучистое сияние, вероятно, все же лучица была чем-то недовольна или огорчена.

Арваша ступив позадь сидящего рао водрузила ему на голову венец, а Толиттама вопреки протестам зашнуровала и второй сапог, у которого плетежок располагался впереди и крепил меж собой стыки обувки, абы они плотнее удерживали голень.

– Господин, однако, должна вам пояснить, – мягко молвила Кали-Даруга и улыбнулась рао, поощряя той теплотой подниматься с ложа. – Что Господь Перший несколько утомлен и та его слабость может вас напугать. Впрочем, это не болезнь, которой подвержены люди, а иное состояние. Потому не пугайтесь. Как только вы побудите с вашим Отцом, чтобы умиротвориться, он отправится в особую комнату, дольнюю, коя находится на сумэ мальчика Господа Стыня.

– Улетит? – испуганно воскликнул вже поднявшийся с ложа юноша и как-то дюже нервно встрепенулся.

– Нет, не улетит. Сумэ Господа Стыня, как и сам мальчик находится на четвертой планете, – участливо произнесла демоница, и лицо ее зримо колыхнуло миловидными чертами. Немедля затрепетал второй язык на подбородке рани Черных Каликамов и значимо сузились два глаза притушив внутри черной склеры движение золотых лепестков света, понеже ее тревожило состояние мальчика.

– Стынь, – чуть слышно прошептал Яробор Живко и купно свел свои дугообразные русые брови так, лицо его стало хмуро-обеспокоенным. – Лесики считают, что Стынь не столько Бог, сколько дух. В верованиях отцом Стыня почасту называют не Першего, а Волопаса, Асила. Сказывают в преданиях, что дух зимы, снега и холода, Стынь сковывает льдом воду, осыпает снегом землю. Мрачный тот дух живет в подземном мире, а в подчинение у него морозы, бураны, метели. Он сын Смерти, Мары, Моры. Посему и сам порой выступает как гибель, смерть всего живого… Как глупо, разве нужно Стыню… Господу, сыну Першего, повелевать снегом или холодом. Думать о том, когда прислать на Землю морозы и вьюги, да кого в той метели губить.

Задумчиво дотянул последнюю фразу мальчик, и резко смолкнув, затих. Окаменело, точно перестав подавать признаки жизни его тело. А посем оно разком все напряглось, каждая жилка и мышца туго натянулись, словно пришло видение. Потому не только застыли, стоявшие подле него, Арваша и Толиттама подававшие темно-синий кафтан с серебряными пуговицами и плотным богато украшенным пристегивающимся воротником-козырем (изготовленным из тафты да отороченный мехом), но и Кали-Даруга. Однако, малеша спустя, когда видения не последовали, рао чуть слышно выдохнув, вопросил:

– Стынь, его имя как-то отдается во мне… Крушеца, что-то связывало с ним в прошлых жизнях, что-то особенное?

– Как и всех Димургов, – уклончиво ответила демоница, стараясь переключить задумчивость мальчика на что-то менее тревожное. – Их связывает общий Творец Господь Перший. Мальчик Господь Стынь самый юный в печище Димургов, совсем еще ребенок. У него даже нет в управлении собственной Галактики, хотя она уже давно создана. Ему поколь не дозволяется, находится вне старших, так как он нуждается в опеке и поддержке. В опеке еще и потому, что значительно большой промежуток времени был серьезно болен, и всего-навсе намедни стал оправляться.

Яробор Живко медленно перевел взгляд с колыхающегося огня, малозаметно стелющегося своим рыжим пламенем по черным древесным уголькам в костре, на рани Черных Каликамов и нежно ей, улыбнувшись, отметил:

– Для тебя Кали все Димурги дети. И Вежды, и Мор, и Темряй. Немудрено, – дополнил он, не скрывая в трепетании голоса особую нежность и любовь к демонице. – Что и Стынь, верно, один из самых крепких Димургов, дитя… А я, точнее Крушец, судя по всему, и вовсе младенец. – Юноша токмо мгновение медлил, а после, шагнув в направлении Кали-Даруги, прижавшись к ее груди, дополнил, – хотя не знаю как Крушец, но я таким с тобой себя и ощущаю.

– Мой милый дражайший господин, – полюбовно пропела рани демониц, и, облобызав перстами щеки, волосы, руки мальчика значимо прошлась по его лбу, посылая ту нежность и лучице.

Кали-Даруга все еще удерживая юношу в объятиях и ласково поглаживая его спину, принялась при помощи апсарас одевать на него кафтан, просовывая руки в рукава, оправляя воротник, смыкая борта и застегивая пуговицы.

– Димургов… Ты ведь всех воспитала Димургов, правильно я понимаю? – поспрашал немного погодя Яроборка с теплотой поглядывая на заботливые действия демоницы.

– Да, правильно, господин, – немедля отозвалась Кали-Даруга, оправляя тафту кафтана на груди юноши. – Димургов я воспитала всех… А также Господа Седми из печищи Расов, Господа Велета и младшего из Атефов Господа Круча. Остальных Богов воспитывали мои сестры. Был еще один Бог, которого я воспитывала Господь Светыч, но он погиб… И я до сих пор тоскую по нему, моему милому мальчику, моему ненаглядному Господу Светычу. Вы чем-то на него похожи, – низко досказала демоница, несомненно, обращаясь не столько к рао, сколько к лучице.

– Я? – туго выдохнул Яробор Живко и тягостно качнулись на его лице желваки.

А в третьем глазу рани Черных Каликамов нежданно показалась крупная слезинка. Она зримо зацепившись за углубленный уголок не выскочила из глаза, а будто заколыхав боками качнулась вниз… вверх.

– Да, вы, мой дражайший мальчик, – еще ниже произнесла Кали-Даруга и нежно провела перстами по коже лба рао. – Своим желанием идти особым, не чему не подчиняющемуся путем. Своим упорством и мощью. Мальчик Господь Светыч был таким же, и он нуждался в вашем Отце. Но Господа Першего не было подле и мальчик погиб.

– Умер? – едва слышимо дыхнул Ярушка и губы его дрогнули.

– Можно сказать и так, – также тихо отозвалась демоница и из глаза ее, наконец, выскочила слеза, медлительно прочертившая долгую поблескивающую полосу по спинке носа и вроде впитавшаяся в чуть вздернутый его кончик.

Юноша резко дернулся, не в силах смотреть на расстроенную рани. Лицо его судорожно перекосилось и мелко… мелко затрепетали губы, тем самым приводя в чувство Кали-Даругу. Потому как уже в следующее мгновение она широко ему улыбнулась, и крепко ухватив за руку, повлекла вслед за собой, к выходу из юрты, благодушно молвив:

– А сейчас пойдемте, господин, ибо Господь Перший вас изождался, как и другие мальчики.

Нынче солнечное светило тепло пригревало землю, яркими лучами освещая и сами вершины и плато окруженное ими. Казалось, зима степенно стала отступать, предоставляя право сменить ее весне. Потому легкий ветерок, теплый и иноредь порывчатый, ласкал кудри волос Яробора Живко, лобызал кожу лица, поигрывая, заглядывал в очи. На небе не наблюдалось ни одного облачка, даже малого его лоскутка, нити али волоконца, оно бесконечной своей голубизной зарилось на Землю. Порой небосвод рябью сей поверхности отражался в обледенелых макушках гор заслоняющих долину. Покрытое снегом плато потрясало взгляд своими белоснежными полотнищами, плотно устилающих оземь, подступающих к брегам самих струящих голубо-белыми водами рек, местами скованных льдами.

Рао выйдя из юрты на чуть-чуть остановился подле опустившегося навеса, что досель поддерживали апсарасы и огляделся. Так как он уже давно не выходил на двор, от прилива воздуха, яркости света у него закружилась голова и его качнуло взад… вперед. Кали-Даруга стоящая справа незамедлительно протянула руки и придержала мальчика за стан, перстами двух других, утерев выступивший на лбу обок венца и под носом мельчайший пот.

– Вам нехорошо, господин? – заботливо протянула демоница, обозревая в свете дня не только осунувшееся, исхудавшее лицо рао, но и явно нездоровый цвет его кожи.

Яробор Живко меж тем пришел в себя, и будто отдав собственную плоть во власть сильных рук рани Черных Каликамов, с удивлением оглядел недвижно стоявших по краям дорожки в два ряда существ, у которых в руках наново находились щиты и валашки.

– Это кто? – вопросил мальчик, и по тембру его голоса стало непонятно восхищен он виденными созданиями или все же разочарован.

– Данавы-канакеи, – объяснила Кали-Даруга, да еще бережнее, нижнее придерживая рао под стан, повела по дорожке к ступе. – Это подарок Господа Стыня. Новые его творения. У милого мальчика вельми хорошо получаются такие существа. Он создает их малым количеством, порой даже по одному и дарит потом, то Господу Вежды, то Господу Седми. Да и иным Богам, не только Димургам, но и Расам, Атефам. Господь Стынь такой щедрый, добрый мальчик, старается всех одарить. Не менее часто он дарит таковые создания и мне. На Пеколе у меня их уже около десяти. Мне право они без надобности, но коли мальчику приятно, почему бы не принять. Хотя в этот раз Господь Стынь сотворил данавов-канакеев несколько больше обычного, да и дал название. Скорее всего, это вмале будет новое племя. И по внешнем признакам, виду и качествам они, возможно, подменят гомозулей, творений дражайшего мальчика Зиждителя Воителя… Так, что вскоре, быть может, Димургам не придется одалживать у Расов мастеров-ратников и пользоваться услугами гипоцентавров.

Поколь Кали-Даруга толкуя с мальчиком, вела, придерживая, его к ступе, данавы-канакеи строго соблюдая свой строй, вышагивали повдоль дорожки, прикрывая своими удивительными телами шедших по ней. Сегодня людей в стане почти не зрелось, хотя стоило из юрты выйти демонице и рао, как многие из них, оставив свои дела с нескрываемым любопытством уставились на идущих. В основном люди рао преклонили головы, по-видимому, признав в рани Черных Каликамов какое-то божество. Возможно Богиню-мать, ибо Кали-Даруга вельми нежно оплела руками мальчика и неприкрыто полюбовно смотрела на него. Определенно люди, даже те на которых не действовали лебединые девы, бесы и блазня так и не поняли, что пред ними был демон… Демон, тот который, по мнению самого человеческого рода в отношении их племени проявлял злокозненность в самых разных видах в том числе: пугая, насылая болезни, сбивая с прямого пути, искушая, смущая соблазнами, толкая на грех, похищая детей, мучая скотину и неприкрыто ненавидя. Из чего сформировалось такое представление о демонах в человеческом обществе не понятно. Так как демоны жили подле людей только на заре человечества и из всего выше перечисленного ничего не творили. Разве, что напугали своим внешним видом и раз напали на человека. Так, что скорей всего люди, по сути своей, всегда ищущие себе врага не только физического, но и духовного, просто-напросто скинули на демонов основные, отрицательные качества. Отрицательные качества, недостатки в первую очередь самого человека, и тем самым соорудили из этого создания своего первого, беспощадного противника.