Текст книги "Коло Жизни. Средина. Том второй"

Яроборка напоследок оглянулся. И с нежностью воззрился вдаль накатывающей океанской воды, несущей на себе загривки пены, шибутно кивнув. Да лишь потом сомкнул, как указывал при перелете Перший, глаза.

– Готов? – вопросил старший Димург и юноша так и не понял, сказал Бог это вслух или слышимо только для Крушеца… Крушеца, каковой, как давеча осознал для самого себя мальчик, и есть будущее божество, суть Першего. И чьей малой частью является он… он, Яробор Живко.

Глава двенадцатая

Прошел, верно, миг, как от жарких лучей солнца, ласкающих левый бок мальчика и в частности, припекающих его щеку, что-то отделило, словно плотной стеной выросшая преграда. Она, кажется, взяла в полон не только слева, справа, снизу и сверху, но окружила со всех сторон Яробора Живко, поглотив свет, дуновение, тепло. Она очевидно сжала и пространство округ него и Бога. Она стиснула и все его тело так, что скрипнули тугой резью кости, остановилось течение крови в венах, вздрогнув, перестало стучать сердце и вырабатывать воздух легкие. Резкий рывок, схожий с однократным сокращение мышцы, в доли секунд сплюснул в тугую, комковатую частичку тело юноши и почудилось, стремглав бросил куда-то в темную безбрежность… Та самая черная даль растеклась и пред очами Яробора Живко и, похоже, заструилась внутри его махунечкого, неживого, однако однозначно существующего тела.

Также энергично, как дотоль мальчик утерял способность ощущать собственное тело и пространство околот себя, ноги его оперлись о что-то твердое. Сердце, в мгновение ока, расширившись в груди, ударилось о его стенки, и единожды растянув в размахе все вены, капилляры, артерии протолкнуло по ним кровь.

– Глубоко… глубоко вздохни, мой бесценный, – мягко прозвучал бас-баритон Першего, вроде не снаружи, а внутри головы юноши.

И Яроборка немедля исполнил указанное, глубоко вогнав в затрепетавшие легкие мощные струи воздуха. Малозаметно дрогнули его губы и конечности, толь от порывистого ветра, огибающего фигуру, толь от нежданно ставшего тугим воздуха, вроде не желающего втягиваться носом. Воздух не просто тяжело входил в ноздри, он, не до конца спускался к легким, оглаживая их макушки, поелику там ниже они склеились али стали какими-то тяжелыми. Перста и длань старшего Димурга все еще ласково удерживающие голову мальчика резво прошлись по его спине, засим по лицу и груди, точно покрыв кожу и серебристую материю сакхи легкой дымкой. И тотчас Яробору Живко удалось вздохнуть глубже, и одновременно пробив слипшиеся легкие до их завершения снять всякую тяжесть с собственной плоти.

– Можешь открыть глаза, – заботливо молвил Перший, и выпустил из своей длани руку мальчика.

Ярушка отворил очи и огляделся. Сейчас над ним раскинулся белесый купол неба, подсвеченный с одного окоема пурпурно-золотой полосой уходящего на покой солнца. Три круглых, белых спутника больше походящие на облачные пятна, поместились в небосводе друг над другом, по мере удаления от планеты, уменьшаясь в размере. Чудилось, спутники еще не напитались положенным им сиянием и висели как раз супротив пурпурно-золотой полосы света. Их мало-помалу наполняющиеся желтым сиянием поверхности рассылали вкруг себя ореол песочной зяби света, будто расходящегося в разные стороны легкого колебания волн. Ближайший из спутников в виде мощной, круглой тарели таращил на Яробора Живко свою неравномерно окрашивающуюся поверхность, где лицезрелись вспученные более яркие склоны гор, али вспять притопленные, приглушенные пятна впадин. Малозаметным бликом желтоватого сияния поблескивал третий спутник, почти вдвое меньший в размахе, чем первый и тот, что поместился в средине да малость правее, поражая своей залащенностью полотна.

Ровное каменное плато, на котором находились Господь и мальчик высоким, ровным многогранником покоилось в поднебесье. Густые сизо-белые облака али тучи подкатывая к самому каменному полотну стен, отвесно спускающихся вниз, плотной своей массой скрывали и саму планету, и близлежащие однозначно каменные вершины горной гряды, о существовании каковых можно было догадаться по тусклым пежинам утесов, прикрытых дымчатыми завесами атмосферы. Само же плато сине-черное, словно ночные небеса на Земле, впрочем, как и стены, поражали взгляд своей отполированностью, без какого-либо существования на ней растительности аль животного мира. Изредка, правда, на ней просматривались в покатых, и вовсе крошечных, выемках чуть-чуть колеблющиеся под порывами ветра лужицы воды… И тогда и сам камень, и вода, на удивление окрашивались в ярко-алый цвет, цвета пролитой человеческой крови.

– Как красиво! – мальчик это не просто молвил, он это выкрикнул.

И торопливо сойдя с места, подступил к самому краю отвесного плато, воззрившись вниз, на цепляющиеся своими сизыми языками облачные испарения, жаждущие доползти до самой макушки, пенящие раскинувшиеся до окоема небосвода облачные воды… клубящиеся и бурлящие точь-в-точь, как речное горное течение.

– Это не Земля?! -вопрошая и одновременно утверждая высказался Яроборка и срыву вздев голову уставился на расположившиеся позадь друг друга спутники. – Что это за планета? – теперь уже он поспрашал и торопливо присел на корточки, желая разглядеть лежащий под облачными испарениями мир.

Старший Димург стоявший от мальчика в нескольких шагах неспешно подступил к нему, и, остановившись, почитай на самом краю плато, слегка вскинул вверх руку, резко дернув перстами так, словно хотел разорвать испарения облаков. Из кончиков его пальцев неожиданно выплеснулось золотое сияние, то самое, каковое придавало его темной коже божественность и россыпью капели улетело вниз… Туда в роящиеся клубы облаков. Вмале украсив сизые полотна желто-медными бусенками. Еще доли секунд и бусенцы многажды вспухнув, образовали объемные пятна желтых туманов… Оные словно надавив сверху на сизые облака, степенно стали опускать их вниз к земле, однова с тем делая их внутренности многажды более разрозненными.

Облака, право молвить, опускались не всей массой, а токма значимым куском, как раз той частью, на которую и просыпалась с перст Бога золотая капель. Все же остальное полотно дымящегося облачного ковра продолжало висеть на прежнем месте, касаясь своими патлатыми краями самого неба и начавшей наполняться синевой пурпурно-золотой полосы, подобно прочерченными повдоль купола линиями.

Тот же кусок испарения, который Господь заставил осесть, невдолге дотронулся и вошел в багряные кроны деревьев, впитался в широкую, сине-зеленую полосу реки, пробившей свой узбой средь однородного месива леса. Оземь, как оказалось, лежала не столь далеко, ее можно было узреть, но лишь пятнами цвета, разобрать в тех пежинах самой растительности, животных, людей оставалось все же неможным.

– Это покрытый рдяной листвой лес? – сызнова выдохнул то ли спрос, то ли ответ Яробор Живко и ноне рывком улегся грудью на каменную гладь плато, выдвинув вперед голову, и желая рассмотреть стелющийся внизу мир.

– Осторожно, – не скрывая тревоги проронил Перший и сам опустился на корточки подле мальчика, упершись правым коленом в каменный уступ и обхватив левой рукой того за стан. – Голова закружится, и оттого волнения придут видения. Здесь достаточно высоко и ты не разглядишь, мой дорогой, раскинувшуюся внизу лесистую местность и брега довольно-таки мощной реки. И, да, мой мальчик, эта иная планета.

– А как она называется, эта планета? – спросил Ярушка, заворожено вглядываясь в багряные кроны деревьев, идущих сплошным ровным ковром.

– Это планета Лесное Чело в системе Шуалина, – задумчиво пояснил Перший и провел враз затрепетавшими перстами, по каковым мгновенно пробежало золотое сияние, по спине мальчика. – Это одна из тех планет в многочисленных системах Галактики Млечный Путь, где существует человеческая жизнь, подобно земной. Можно сказать даже сродни вам, ибо в частности мои отпрыски были привезены сюда из одной Галактики Весея… Галактики Мора… Тогда необходимо было в короткий срок собрать людей и привезти в Млечный Путь. И я попросил малецыка Мора этим заняться, посему в короткий срок из достаточно густонаселенной Весеи, отобрали и вывезли в Млечный Путь детей… Достаточно быстро и грубо… Однако, я торопился, боялся, что мне откажут, потому несколько изменил своим правилам и детей привезли сначала на Землю, после на Лесное чело… Только засим потомками этих людей, скажем так, вже землян, заселяли остальные системы в Млечном Пути.

Мальчик отвел взор от стелющегося внизу под ним иного мира, каковой наново начало заволакивать сизой дымкой облаков наступающих с окоема и словно наползающих на свободные места, и, вскинув голову вверх, зыркнул в лицо Господа, негромко вопросил:

– Значит в Млечном Пути много жилых систем?

– Нет, не много, – немедля откликнулся старший Димург.

И теперь уже настойчивей обхватив тело юноши обеими руками в области талии потянув на себя, поставил на ноги, тем самым убирая его от края плато, под которым кружили подбираясь к отвесным стенам облака хороня под собой чужой… нездешний мир, в котором, одначе, жили подобные земным люди… Не просто подобные, а их братья…

– Галактика Млечный Путь сравнительно юная, – все еще не поднимаясь с колена и тем, будучи ближе к мальчику, молвил Перший да ласково приголубил его патлатые, вьющиеся волосы, ноне напоминающие клубящиеся внизу сизые испарения. – Она создана Родителем в честь рождения самого юного из Расов, малецыка Дажбы. И предназначается для его управления… Но Небо разрешил крохе малецыку слишком рано здесь управлять… Я о том сказывал брату, пояснял, что малецык мал и хрупок и не сумеет с должным вниманием управлять становлением Галактикой… Какое-то время я даже не позволял того управления творить… Обаче, меня не послушали, Дажба стал сам просить… и я уступил… Хотя и с тяжелым естеством. И тогда из Золотой Галактики из созвездия Льва Системы Козья Ножка привезли людей… белых людей и расселили на Земле… Та планета, Зекрая, имела весьма короткий срок существования, как и сама система… Какая та неудачная, человечество на ней в весьма короткий срок потеряла все нравственные ориентиры, и физически стало вырождаться. Я даже не стал вывозить оттуда людей, ибо посчитал такое уродство не должным исправлять…

Бог внезапно прервался и особенно мягко взглянул в лицо мальчика, ласково провел перстами по коже его лба, оглаживая точно какую драгоценность. Он медлительно поднялся на ноги, и, испрямившись, перевел взор на кудлатые полотнища облаков, подползшие к отвесной стене плато.

– И был занят я тогда иным… более для меня важным, – отметил Перший, да положил свою мощную длань на голову Яроборки, тем словно придерживая его от покачивания. – Атефы привозили в Млечный Путь своих людей из двух Галактик… Желтых, как зовете их вы люди белой расы, из Галактики Велета Становой Костяк, а красных из Галактики Асила Травьянда… Малецык Усач погодя, когда приглядывал в Млечном Пути, привозил людей из своей Галактики Крепь и селил в другой системе не в Солнечной… Но у тех людей несколько иной цвет кожи… каковой вы бы белые люди назвали чагравый… Хотя чагравых людей Усач поселил лишь в системе Горлян. Во всех остальных, а их порядка десяти в Млечном Пути только желтых и красных. Черные люди живут в пяти системах, в том числе в Солнечной. Здесь их расселением вначале занимался Темряй, погодя Вежды… Но меня в Млечном Пути интересовало и интересует только одно… ты мой замечательный мальчик… ты мой бесценный малецык. Лишь из-за тебя, моя драгость, я и поселил тут своих отпрысков и посещаю Млечный Путь, ибо для меня днесь значим один ты…

Старший Димург туго выдохнув, похоже, всей своей плотью, отчего заколебалась материя его сакхи, смолк. Молчал и Яробор Живко, всматриваясь в наполняющееся сине-фиолетовым цветом небо, где сияние спутников к своей янтарности стало прибавлять чуть зримую марность, думая о людях каковые жили в Млечном Пути… не только темных, белых, желтых, красных, но и как оказалось чагравых… чагравых, это значит темно-пепельных, темно-серых…

– А здесь на Лесном Чело, как живут люди? Во что они верят? Быть может, тут влекосилам жилось бы лучше, и нет нурманн, со своей безумной религией? – вопросил, немного погодя Ярушка переводя свои думы в слова.

– Думаю тут как и везде, – весьма мрачно откликнулся старший Димург.

А материя сакхи Першего и Яроборки, вторя речи первого, яристо шевельнулись, ибо их встрепал проскользнувший подле порыв ветра, дотоль колыхающий токмо волосы человека и сбивающий движение языка змеи восседающей в навершие венца Господа, иноредь выглядывающего из приоткрытой ее пасти и тревожно ощупывающего пространство подле себя.

– Люди, они всегда ведут себя предсказуемо одинаково, – дополнил свои пояснения Перший и слегка шагнув в бок, прикрыл своим телом от порывов ветра мальчика. – И скорей всего тут вмале будет также как на Земле… также как по большей частью на других планетах Галактик. Не важно, под чьим управлением они находятся… Димургов, Расов, Атефов… Не важно, какой цвет их кожи белый, черный, желтый, красный, бежевый, чагравый, розовый, синий, кремовый, марный. И если на Лесном Чело ноне человечество не достигло того, что сейчас существует на Земле… то пройдет порядка десяти тъмы лет и здесь также появятся свои нурманны, ашеры. На Земле, конечно, все шло несколько скачкообразно, потому как на ней чаще бывали Боги, их творения и народы, оказывающие влияние на верования, любомудрия, учения и мастерства… На Земле созданы все условия, чтобы жил драгоценно-уникальный Ярушка, она находится под особым вниманием и присмотром Зиждителей и Родителя… Потому там столь скоротечное развитие людей и единожды более благостные условия существования в целом всего человеческого рода.

Господь, склонив голову, с невыразимой теплотой взглянул на собственное создание, которое своим сиянием уже приметно наполняло и саму голову, и всю остальную плоть. Яробор Живко, слушая внимательно Першего, между тем рассматривал степенно темнеющее небо, несмотря на сияние трех спутников обволакивающееся в марность цвета, впрочем, с тем заслоняющее мерцание звезд. Он неспешно вздел вверх руку и ухватив Бога за указательный перст, крепко его сжал в том пожатие передавая ему всю свою любовь, такую же сильную каковую испытывал и сам Крушец. Димург ласково улыбнулся проявлению тех чувств… не только человеческих, но и божественных и наполнил кожу лица золотым сиянием, сделавшись точно Златым Господом, схоронив в сем сияние и само серебристое сакхи.

– Когда-то Темряй, – приглушенным голосом дополнил Димург, словно страшась спугнуть приближающуюся ночную тишь планеты. – Весьма любящий создавать новые творения, предпринял очередную таковую попытку и заселил Лесное Чело какой-то удивительной тварью. Небо, к оному, засим он обратился за помощью, абы не мог справиться с тем разрушительным творением, сказывал мне, что это была крылатая змея с долгим хоботом с одной стороны и птичьим клювом с иной, вельми громко кричавшая… Так громко, что люди и звери оттого вопля падали замертво. Аспид, так назвал малецык созданную тварь, поселился на этом плато, и, слетая вниз опустошал не только сами леса, но и людские деревеньки… Где на тот момент жили малые детки, духи и нежить…

– И, что сделал с аспидом Небо? – поспрашал заинтересованно мальчик и широко улыбнулся, подумав, что Темряй, явно не равнодушен к змеиному племени и, очевидно, желает научить их летать аки птиц.

– Небо, – усмехнулся Перший, и пригладил волосы юноши, которые будто полы плаща плыли по направлению ветра. – Милый малецык Небо очень скор на действия, посему сразу же уничтожил аспида. Ведь на этой планете жили не только мои, но и его отпрыски… Он не стал расстраивать Дажбу и меня, рассказав о случившимся многажды позже. Лесное Чело вторая планета после Земли, где стали селить людей… Да и селить их стали с разницей лет в пять-шесть для белой расы… Лет пятнадцать-шестнадцать для темных, желтых и красных, – добавил Бог и смолк.

А насыщенная синь вже полностью завладела небосводом. Соломенный цвет спутников описанных по кругу марностью света все еще ярко освещал саму даль планеты и клубящихся на ней облаков. Она как– то по иному оттеняла и сам небесный купол, одновременно подчеркивая на его синеве фиолетовость долгих полос, нанесенных, похоже, лучами спутников. Она, кажется, оттеняла и две затерявшиеся на высоком плато фигуры Господа и человека, придавая им неестественно неподвижный вид.

Глава тринадцатая

Это были другие края.

Не те, в которых вырос Яробор Живко… не те, по коим досель они шли. И хотя тамошние земли покрывали горные гряды, но, кажется, и сами хребты стали иными, не похожими на дотоль виденные, словно раскрашенные в отличные краски, тона… Наполненные другой растительностью, лесами и вроде как другими по форме и составу взлобками.

Поднимаясь высокими зубчатыми стенами али взгорками, живописующими дуги, они отделялись друг от друга продольными ущельями иль вспять соединялись вздыбленными перемычками, запрудами каменных стен. Почасту горные кряжи образовывали по виду и форме узловатые склоны, поперечные лощины и низменности, наполненные грязе-каменными потоками, глубокие узбои с обрывистыми берегами, расширяющимися в верховьях и сужающиеся в изножье, где текли яристые, буйные в своем течении реки. Те русла рек нежданно резко увеличивались в размахе и становились, более, похожими на огромные межгорные долины, расходившиеся в разных направлениях и всяк раз кромсающие, окружающие их единым, сплошным массивом, склоны. В тех глубоких каньонах, со стремнистыми брегами, местами просматривались мощными пластами широченные пади, и располагались довольно крупные, словно плоские тарелки, озера.

Могутные вершины, венчающие хребты островерхими, каменными пиками были покрыты снегами и льдом даже в самые жаркие месяцы года. Иногда они располагались и на боковых ответвлениях кряжей, разделяя на части глубокие речные желоба. Склоны, подножия сих гор, покрывала низкая луговая растительность, порой, образующая однородные ярко-зекрые подушки. По мере подъема, каковые степенно сменялись на лишенные всякой зелени скальные породы, с более частыми ледниковыми пластами, переливающиеся в лучах солнца на вроде зеркал. И совсем рядом, кажется, в пределах видимости той зеркальности, точно отражаясь в них, по соседним хребтам полосами проходили еловые темно-зеленые и даже темно-синие леса.

Мало-помалу обширные отрожины, понижаясь и теряя оледенение, разделялись, да в свой черед переходили в плато возвышенностей, очевидно подвергшихся катастрофическим разрушениям. Склоны гор в той местности были разбиты глубокими узкими трещинами, расщелинами, ущельями, а навершья их зрелись изредка выровнено-скошенными.

Уже прошел месяц, как Яробор Живко вернулся к влекосилам и кыызам, вместе с тремя апсарасами. Появление которых, как и обещала Кали-Даруга, ни кем не было примечено. Месяц, как сызнова по крутым горным тропам направились люди к землям Дравидии. Днесь, только многое изменилось в жизни юноши, что коснулось и самих людей, ступающих подле. Ибо не только Волег Колояр, не только влекосилы, но и ханы кыызов признав Ярушку старшим, стали безоговорочно подчиняться его слову. Каким образом это произошло, мальчик так и не понял.

Сие, просто, наступило.

Наступило, стоило только Велету оставить его подле утесистой стены горного кряжа огибающего с одной стороны одно из семи озер, откуда Яроборку когда-то забрал Седми и тем порывистым движением рдяной искры изменил судьбу. Наступило сразу, когда мальчик в сопровождении дотоль чуть раньше прибывших туда апсарас, обряженных в более скромные одеяния (не демонстрирующих их прелести) спустились к поселению.

Липень месяц только сменил кресень, и летнее солнце вельми жарко пригревало землю и поднявшиеся, наполнившиеся зеленью травы, когда Яробор Живко неспешно миновав половину селения, в котором его приветственно встречая, клонили голову, признавая тем самым власть над собой, подошел к белой, большой юрте… Как оказалось, за день до возвращения юноши, нарочно установленной для него кыызами. Подле двухстворчатой двери, каковой его ожидал не только Волег Колояр, но и иные ханы. Они трепетно склонили пред мальчиком свои гордые головы, признавая без всякого боя его своим рао, как и обещала Кали-Даруга… Еще раз, подтверждая истину того, что являются лишь малыми крупинками, в руках, своих создателей, Богов.

Яробор Живко не стал спрашивать Волега Колояра почему такое случилось. И вообще не поинтересовался, что происходило в эти четыре месяца его отсутствия. Он также не рассказал никому о том, чему стал сам очевидцем, где был… так как его не вопрошали.

Трепетно прошла его встреча с Айсулу, которая показалась около его юрты, лишь к вечеру… точнее к ночи, оная неспешно притушив сияние дня, схоронила и все иные краски. Айсулу вошла в юрту тогда когда блики костра, разведенного по просьбе мальчика Арвашей, осеняли его укрытые белым войлоком стены. Яробор Живко сидел на приподнятом над полом широком ложе, плотно устеленном мягкими теплыми одеялами и россыпью подух, неотрывно глядя на вспенивающееся пламя огня, поедающее древесные угли, как и многое иное, появившееся тут нарочно для удобства. Апсарасы поселились в соседней менее значимой юрте подле своего господина, хозяина, как они теперь величали юношу и ноне, по его просьбе ушли к себе, подготовив все ко сну.

Остановившись обок, чуть слышно скрипнувшей, створки двери Айсулу замерла, так как видела мальчика после долгой разлуки впервые. Яробор Живко, очевидно, почувствовав тот взгляд, резко вскинул голову и воззрился в лицо девочки, а после, также стремительно поднявшись с ложа, подскочил к ней впритык. Теперь он был не просто мальчик, а мужчина, каковой имел близость не только с Толиттамой, но и с Арвашей, и с Минакой.

– У нас нельзя, – встревожено шептал Ярушка на как всегда запросто звучащее предложение демоницы насладиться близостью не только с Толиттамой. – Нельзя такое творить. Это безнравственно… распутство. Нельзя иметь много женщин, нужно выбрать единственную спутницу и всю жизнь хранить ей верность.

– Правильно, дражайший мой господин, – также настойчиво, но много ровнее отозвалась Кали-Даруга. – Спутницу… супругу… жену… половинку надобно иметь одну. Вам, к примеру Айсулу, но так как вы божество, господин, не зачем лишать себя радости. Это пусть люди держат себя в узких рамках, або стоит им позволить хотя бы самую малость, они в короткий срок примутся развратничать, блудить, проявляя истинность собственного несовершенства. Но, вы, господин, иное… Вы, божество, и сейчас можете позволить ту радость себе. Тем паче Арваша и Минака не люди, а апсарасы.

Яробор Живко резко схватил девочку за плечи. Ее теперь уже достаточно длинные, черные волосы, покрывающие плечи и спину зримо заколыхались. И в такт им затрепетали тонкие, рдяные губы, а в голубых очах проступили крупные слезы. Они не просто заполнили радужную оболочку, они точно изморозь повисли на долгих, черных, загнутых ресницах.

– Айсулу, – чуть слышно шепнул юноша, ощутив внутри себя нежданно нахлынувшую мощную волну тепла и того самого пульсирующего биения плоти.

– Люблю тебя, – то он уже выдохнул ей в уста… али вспять, то продышала девочка, прикоснувшись к тому, кого любила больше всего на свете.

А пламя в костерке расположенное в центре юрты, и вроде как лишенное свободы, находясь под треножником, тихонечко плеснуло вверх свои долгие лучи. И в мгновение ока выкинуло из себя россыпь ярчайших искорок, воспаривших к своду ночного неба да вже там перемешавшихся с застывшими на месте звездными светилами.

После той ночи, когда Яробор Живко имел близость с себе подобным, и на малеша в той теплоте, что дарила Айсулу, притушил тоску по Богам, он окончательно ощутил себя мужчиной. И потому наутро попросил у Волега Колояра и Тамир-агы разрешить ему жениться на девушке. Свадьбу, как таковую не стали играть, ибо поутру направились в путь, к которому заранее были готовы. Однако осударь и шаман, позволили Яробору и Айсулу наречь себя мужем и женой, прилюдно объявив их единым общим. А Тамир-агы, как и полагалось у кыызов, окурил молодых дымом с вновь разожженного костра, в который положил ветви можжевельника, тем самым скрепляя, окутывая их сердца и тела.

Айсулу была счастлива. И той радостью светились не только ее голубые глаза, но и светлая с легким отливом желтизны кожа лица. Возможно, она и ревновала бы своего мужа к апсарасам, каковые окружали их обоих, своей заботой, учили ее одаривать теплотой и нежностью господина, но данное чувство никогда не высказывала и не показывала, несомненно, находясь под воздействием беса.

Яробор Живко вспять, не долго радовался новым ощущениям, судя по всему, несколько отдалившись от людей за время пребывания на маковке подле Зиждителей. Впрочем, он оказался достаточно мягок и нежен с девочкой, проявляя к ней досель несвойственное ему беспокойное попечение. Хотя почасту отвлекался, отстраняясь от всего происходящего в мощном желании узреть Першего, и это было не только его желание, но и желание Крушеца, все поколь влияющего на жизнь, мысли мальчика.

Одначе, предпринятое Волегом Колояром, и, не без напутствия Кали-Даруги, поход в Дравидию, намеченный сразу после возвращения Яроборки, и увиденные новые места, красоты природы к каковым тот слыл не равнодушным, зачастую отвлекали его от тоски и смури… Отвлекали не только плоть, но и лучицу. Отдаваясь токмо острой и вельми резкой слабостью в первой и пронзительным вздохом али стоном во второй.

Таким образом, в пути по новым, не хоженым, иным горным краям, потрясающим взор своей величественной мощью, прошел первый месяц после возвращения с маковки четвертой планеты. Кручина то приходящая, то наново отступающая давала возможность в мгновения затишья ощутить Яробору Живко собственную значимость как рао… мужа… человека… Понеже Волег Колояр теперь ни одного решения не принимал без согласования с ним. Как-то само собой, как и многое другое, совет ханов на котором всегда сообща принимали влекосилы и кыызы решения, отошел в небытие, и последнее слово оставалось за рао…

Хотя…

Хотя, точнее будет предположить, последнее слово оставалось за рани Темной Кали-Даругой. Которая нынче и принимала, предлагала, направляла все действия многочисленного народа Яробора Живко, где значились не только влекосилы, кыызы, но и кочевые племена тыряков, дотоль жившие в долине семи озер Алкен-жыз, а днесь также присоединившиеся к переселенцам. И еще раз своим уходом из обжитых мест, подтверждающие мысль, что коли Богам надо, человек становится в той надобности безоговорочной их игрушкой… марионеткой… безвольной крохой.

Яроборка еще будучи на маковке четвертой планеты просил Першего о излечении и возвращении конечностей Волегу Колояру и Бойдану Варяжко. Впрочем, старший Димург, как и Кали-Даруга сослались на то, что таковым излечением подле Богов занимаются лишь бесицы-трясавицы.

Трясца-не-всипуха и впрямь дюже поникшая, после отбытия Вежды с маковки (або достаточно сильно волновалась за своего Творца, опасаясь, что за проявленное им самовольство Родитель непременно его покарает), молча, выслушала просьбу мальчика. Засим, когда он смолк, бесица-трясавица протянув руку, провела тремя перстами по его лбу, словно проверяя, не мучаем ли тот ознобом, и слышимо выдохнув, ответила:

– Господин, плоть нарастить вельми долго. Тем паче неможно содеять на Земле, надобно будет доставить человеческую особь к нам на маковку, что вряд ли позволит Господь Перший. Да и стоит ли? Может проще вырастить новую, коли вам она так дорога, а воспоминания, чувственность всегда можно внести в кодировку. И вот вам идентично похожий оттиск человека.

– Чего? – встревожено переспросил юноша, и лицо его судорожно перекосилось.

Он резко дернулся в сторону стоящей подле демоницы, точно ища в ней защиты, а та моментально отреагировав, приобняла его за плечи. Весьма гневливо рани обдала черным сиянием своих двух очей, в которых на малость схоронилось золотые всплески света, бесицу-трясавицу и сердито проронила:

– Трясца-не-всипуха… Некумека ты бестолковая. Думай, что вообще сказываешь и кому. Глуподурое ты создание. Ежели бы не мой дражайший мальчик Господь Вежды, которому ты дорога и предана, давно б тебя за такую молвь испепелила.

Бесица-трясавица гулко хлюпнула ртом, або носа как такового не имела и единожды свесила вниз голову, руки, изогнув еще большей дугой свою спину. По-видимому, заинтересовавшись предложением господина на кое он и рани так неоднозначно откликнулись, она вновь вспомнила свою грусть и тревогу за Творца и тем самым потеряла всякое желание как к таковому существованию.

После сего предложения Трясцы-не-всипухи, Яробор Живко более не спрашивал о чем-либо таком не только старшую бесицу-трясавицу, но и самого Першего. Пояснив Кали-Даруге, что всего-то и хотел, исправить содеянное злобными деяниями людей. Демоница, как всегда, сумела успокоить мальчика, молвив ему, что порой такие деяния даже не в силах аль мыслях поправить и Богам. Ведь человек должен сам творить свою жизнь и жизнь близких ему людей, а иначе в ней не будет смысла. Кали-Даруга смогла убедить юношу в том, что отличие… именно отличие, а не ущербность Волега Колояра и Бойдана Варяжко, есть показатель их духа, которому стоит только восхищаться.