Текст книги "Сказ про сестрицу Алёнку и братца Орея"

Глава тринадцатая. Удивительная встреча

И сызнова странники ступали вперед…

А вокруг, как и досель правила хмарь. Плотная, курящаяся, заползающая в рот и нос да словно давящая на голову, уши, глаза, отчего кажный шаг становился тягостным, кажный вздох прерывистым. Особлива от сей мучительности страдали детишки, каковые даже испив овсяного киселька, спустя время стали ощущать слабость. Оно яснее ясного, что им нужен был отдых. Одначе плывущая тьма ноне не озарялась Жар-птицей, коя какой-то срок назад улетела в небеса, да сразу в них погасла. Посему невозможно было в сем края выбрать место привала али малого роздыха. Ибо окрест ничего толком не наблюдалось, всего лишь созерцался бегущий впереди клубочек, своими огнистыми крапинками указывающий путь.

На самой же земле, выстланной каменьями (в основном дресвой да хрящом), при движении ног превращающимися в песок, не примечалось мельчайшей травинки, не то, чтобы там кустика или деревца. Не было в этой стороне и запаха, пусть бы смрадного али кислого, не являлось и малого дуновения. И сызнова, как вначале пути по межмирью, звуки чудились приглушенными, и весьма ближними, словно только поднятыми от шарканья стоп о гальку и песок, да так и повисшими в воздухе. Ощутимым в сей густой мороке являлось только одно, что само движение шло вроде как под уклон, будто дотоль все времечко ступали по выровненной оземе, а тяперича принялись спускаться с возвышения.

Изредка поперед клубочка появлялись размазанные серые тени, напоминающие собственными очертаниями людей. Да только те дымчатые люди супротив теням, так-таки, имели глаза, обвод носа, губ, космы на голове и даже распашную в основании долгополую рубаху. Вместе с тем белесость их тел, конечностей и глаз, указывала на них как на созданий родственных все же духам, не людям.

Кады очередная такая тень, едва качнув ворохом волос, проявилась впереди клубочка, да наблюдаемо выпучила вперед свои глаза (каковые в темноте засверкали зеленоватым светом), и широко раззявила беззубый рот, Алёнка испуганно вскрикнув, тотчас замерла на месте. Она и дотоль видела тех странных существ (вельми резво исчезающих), обаче нынче, когда тень так явственно себя проявила, и вовсе вспужалась. А поскольку подле отроковицы шел Бешава, поддерживающий ее под локоток, так и он немедля застыл. И вскинув вверх голову, с беспокойством взглянул на девчушечку, стараясь понять, почему она оробела. А малостью погодя сдержали шаг ступающие впереди Багрец и Орей, да шествующие позади (также парой) Копша и Кринка.

– Ты чё Алёнушка? – беспокойно вопросил младший из колтков, да вскинув вверх и левую руку, поддержал локоток девонюшки обеими пятернями.

– Як чё? – всполошено откликнулась отроковица и совсем чуть-чуть вытянула вперед выю, будто желая тем оглядеть местность и мелькающие на ней дымчатые существа. – Ужели вы не зрите, энти тени, кажущие поперед клубочка.

А серовато-прозрачный человек, допрежь таращившийся из темени, внезапно замерцал своими зелеными очами, и срыву сомкнув пред собой густые черные пары, на вроде завесы, сокрылся в том мраке, так ровно его и не было никогда.

– Какие таковые тени? – обеспокоенно переспросил Орей да принялся оглядываться, тудыли-сюдыли, словно и впрямь ничего странного не наблюдал.

– Ты чё, Алёнушка, никак подустала, – с тревогой в голосе, коя не редкостью сопровождалась утиным «кряк… кряк», протянул Багрец, и обернувшись, уставился на девчушку, в плывущей темени сливающейся с ней собственным ликом.

– Ну, як же… як?! – разгорячено запричитала отроковица, и, вскинув вверх обе ручонки, прикрыла дланями рот, так вот переживая и волнуясь не только тому, что видела, но и тому, что не видели другие. Еще миг и девонька топнула правой ноженькой, вогнав подошву порабошня в плотную поверхность песка и гальки, да ощутимо выплеснула вверх ее аромат, оный насытил пространство округ легким степным духом, уже лишенного трав и заполненного только ветроворотом поднятой мельчайшей иссушенной почвы.

– Не полошись, Алёнушка, – вмешался в толкование стоящий позади нее Копша, с недавнего времени весьма ею уважаемый. – Ты истинно углядаешь тени… Отзвуки людей, кые баиваться хаживать дале по Нави, кые баиваться повеления богов в Ирий им, али Пекло, кые баиваться инакового рождения в Яви. Сие тока последки людей неладных, негожих аже Пеклу, страшливых, слабовольных.

Дух сберегающий клады смолк и девчужка почувствовала, как его ладонь коснулась ее спины, дивно так (при столь малом росте Копши) пройдясь по ней сверху вниз, не столько даже по материи рубахи, сколько по становому хребту, вершителю самой жизни человека. Ровно Копша тем касанием чегой-то перепроверял, али только успокаивал отроковицу, абы в следующее мгновение, не для всех, а тока для нее он тихонечко шепнул:

– Не вскому дадено то узреть. Постичь дадено токмо даровитым, избранным. Таковым аки ты девонюшка. Небось, ведаешь ты, чё величание твое значица избранная…

– Алая, огненная, солнечная, – опять же негромко отозвалась Алёнка, поясняя значение собственного имени и теперь только поняв, что те тени в темнеди весь тот срок видела лишь она и Копша, такой разительный, древний дух.

А в не менее черных небесах (столь не привычных Яви, абы там небосвод смотрелся зачастую сине-марным), воспринимаемых всего-навсего поднятой кверху головой, неожиданно, где-то осмысленно впереди блеснула малая златая прореха, будто разрезавшая мрак надвое. Этот яркий свет, впрочем, созерцался толику времени, и, погаснув, поглощенный густой хмарью, ужель проявился сиянием, мгновение погодя, и вовсе близехонько, в чуть вскинутом взгляде.

– Для усех инаких алая, огненная, солнешная, а для лучшатых людей, – все также шепотком досказал Копша и вроде как подул на стоящую поперед него девчурочку, видно, внедряя в нее собственные познания. – Избранная, красная, красивая и не в ясности образа, а в постижении скровенности духа. Поелику и була ты избрана Макошью, абы даровитостью володеешь.

– Какой такой даровитостью? – удивленно вопросила Алёнушка и оглянулась, да узрев духа сберегающего клады, вскинула вверх свои резко выступающие плечи, бугорки на каковых приподняли материю рубахи, качнувшей своим расшитым подолом.

Да только Копша не откликнулся, он, ступив назад, прикрыл дланью поднятой руки свои глаза, словно заслоняясь от кумашного сияния, оное исходило от Алёнки и было зримо всего-навсего им одним, абы стоящий подле Бешава, ничего такого не приметив, ровным голосом протянул:

– Пожалуй, Жар-птица вертается, – таким побытом, наблюдая только за мерцанием света в поднебесье.

Наверху же тьма стлалась больно густо, ибо легкий отблеск златого сияния оперенья дивного птаха едва мог ее разметать. Впрочем, желтовато-блестящие переливы зримо проступали над странниками, снижаясь все ниже и ниже, да отвлекая их от переживаний девонюшки. А время спустя свет исходящий от Жар-птицы, так-таки, разрезав на части черную хмарь проявил ее весьма крупный образ с длинной точеной шеей, маленькой головой, увенчанной хохолком, да долгим широким хвостом в виде опахало, блистающим каждым перышком. Она вдруг блеснула своим дивным придивным желтовато-блестящим опереньем, взметнула опахалом хвоста и принялась медленно и плавно спускаться вниз, совершая небольшие круги, притом рассеивая вокруг себя мглу. Не то, чтобы ее, уничтожая аль изгоняя, просто размыкая.

А на ощутимой полосе небозема, внезапно тончайшим лучом, проявился красно-коричневый свет, словно предшествующий рассвету. Жар-птица меж тем свершив и последний круг над странниками, стремительно свершила посадку прямо под ноги Алёнки, да сложив крылья на спине, тяжко-тяжко задышав молвила:

– Лучше б я туды не летала. Глядите-ка, чё за мной уцепилось, – и немедля снизила собственное сияние, одначе не перестав переливаться златом, всего-навсе погасив насыщенность света на оперенье. Она теперича и вовсе шагнула ближе к девчурочке, да прижалась к ней, будто желая (коли было возможным) нырнуть под материю ейной долгополой рубашки.

А в небосводе, досель мрачно-темном, красно-бурая полоса принялась разрастаться, захватывая весь зримый окоем. Распространяясь не только по дугообразной поверхности небесного купола, но и по сравнительно выровнявшейся оземи. И если небесное приволье лишь побурело, то землица полностью сменила тона, по первому с черного на боканные, а засим на цветные. И туто-ва не токмо почва окрасилась в светлые тона, по большей частью бурые, желтые, серые, но и сквозь ее каменистую поверхность стала вылезать травушка. Сначала невысокая, она, потянувшись вверх, слегка склонила свои метелки вправо, и, качнув ими, ссыпала наземь мельчайшие зерна. И опять же враз те семена словно, и, не достигнув почвы, выпустили вниз коренья, а вверх тонкую поросль веток, как-то махом обратившись в небольшие кусты. Ветви, которых, значимо побурев, также мгновенно из полноватых почек, заполнивших все отростки, выдавили листочки, цветочки и, кажется, единым духом новые зерна. А миг спустя осыпавшиеся семена вызвали рост деревьев, не просто тонкой поросли, а, прямо-таки, дружно явившихся могутных дубов, елей, берез, яблонь, вишен, подмявших под себя кровавость небосклона, коя пролегла от восходящего из-под колоземицы рдяного светила, показавшегося всего-навсего верхней своей краюхой.

Еще совсем чуть-чуть и впереди, обаче, как и с боков, позади, колыхнули зелеными кронами мощные деревья, в свой срок наполнившие ветви цветами и плодами, да раскидавшие в разные стороны малую россыпь семян. И немедля лазурь листочков, как и кумашность плодов, сменилась болотностью и кровавостью расцветки. А бурая полоса небозема, рябью волны пройдясь над головами спутников да вроде схлынув назад, затерялась в дали, там, откуда прилетела Жар-птица и, где созерцалась краюха рдяного светила. Видать, и в той стороне сменив цвета на земле, и, пожалуй, заместив каменную поверхность почвы на лесные дали, позади путников.

Почти в шаге от места, где стояли путники, нежданно слышимо хрустнув, в оземе образовалась малая трещинка. Она срыву проложила в разных направлениях более значимые разрывы, один из которых дотянулся до ближайшего дерева и поднырнул под его корни, слегка приподняв их над самой землей. А миг спустя из-под изогнутого, бурого корневища выплеснулась вверх столбом водица. Темно-синяя, она, ровно сиганула вперед, врезавшись в почву и раскидывая ее вправо-влево, принялась пробивать себе русло, одновременно, расширяясь, бурча и убыстряясь, разбрасывая капель во всех направлениях и с тем, образовывая родники, ручьи, озерца.

И поднятые в воздух капелюшки водицы переплелись с ароматом цветов, украсивших не только деревья, кусты, но и кончики трав, собственной красочностью превратив сей край в благоухающую, плодоносящую рощу. Легкий порыв ветра сначала тока просквозил, где-то в поднебесье, ощутимо свистнув, а посем резко опустившись вниз, колыхнул зараз ветви деревьев, стряхнув с них лепестки цвета, оные закружились в воздухе, опять же взметнув крылышками и обратившись в крупных с ладонь бабочек. Всякого разного цвета: белого, желтого, красного, голубого, зекрого. И вся эта дивная сторона заполненная деревьями (не только могучими дубами, пышными елями, стройными березами, раскидистыми яблонями, ветвистыми вишнями), кустарниками, кустиками, мхами, травами, полноводными реками, витиеватыми криницами и плоскими озерами, поражала взор собственной юностью. А яркость красок и насыщенность запахов, в сиянии восходящего на небосвод светила, не теряла истинности собственного цвета, лишь подсвечивалась отдельными короткими кровавыми полосами, проложенными по кронам деревьев. Впрочем, все также сия местность таила в себе тишину, нарушаемую только перекличкой воды в ближайшей речке, колыханием ветвей на деревах, шептанием листвы и взмахами крыльев бабочек, так будто этот край никады и не был населен птицами, зверями, али гадами.

Хотя не то дивное и быстрое преображение земли привлекало внимание странников, а летящее в поднебесье им навстречу существо, точно и впрямь ведомое хвостом Жар-птицы, иль только толкнувшее поперед собственного движения ту самую волну перемен. И то приближающееся создание созерцалось наполовину змеем. Имеющее вниз от стана плотное, крупное змеиное туловище, с извивающимся в полете хвостом, сверху оно обладало человеческой его частью, с головой, руками, грудью. Змеиная часть тела буровато-зеленой расцветки, в сиянии одного из лучей следующего за созданием, вспыхивала червлёными искорками, ровно пролитой крови. Полупрозрачные крылья, усеянные тончайшими черными жилками, выходившие из спины существа и по виду схожие с огромными лепестками (будто давеча снятыми с какого-то мощного цветка), неторопливо взмахивали в воздухе, разгоняя в разные стороны парящих кругом бабочек.

Создание, очевидно, направившее полет вниз, медлительно приближаясь, вмале обрисовалось четче, и странники разглядели, что до стана сие была женщина. Стройная, с большой грудью крепко обтянутой поддерживающей узкой полосой черной кожи (притом с оголенной остальной частью тела), крепкими, мышцастыми руками и плечами, каковые выдавали в ней не простую женщину, привычную к труду в доме или поле (девицу, мать, бабку), а нечто более могучее, с чем поколь не сталкивались ребятушки и обобщенно славяне. Ее молочно-белая кожа человеческого тела, озаряемая изнутри желтоватым сиянием, подсвечивала более яркие, прямо-таки, медовые, выпуклые жилы и нитки мышц (шевелившиеся, во время движения рук, покачивания плеч).

На каплевидном лице создания с высоким лбом, выпуклой спинкой носа, располагался широкий рот с большими, слегка выступающими светло-красными устами, и обращающие на себя внимание крупные черные очи, словно поглотившие зрачок и белок. Своей тьмой они поблескивали из-под выступающих надбровных дуг, очерченных тонкими черными бровями, и, кажись, пронзали всех разом, особлива духов, посему Копша протяжно выдохнул, а колтки, вспять захлебываясь воздухом, всхлипнули. Густые, черные, вьющиеся волосы женщины были распущены и той мощной тучей покрывали спину, дотягиваясь до стана, а точнее до того места, где человеческое соединялось со змеиным, покрытым чешуйчатой, сухой кожей.

Впрочем, стоило только кончику хвоста существа коснуться зеленой поросли трав, ластящейся к стопам ног детишек и духов, да лапкам кувшинчика, как кожа змеиного туловища, приподнявшись, каждой отдельной пластинкой, дотоль лежащей взакрой, одновременно, переместилась вправо. И тот же миг вправо, в след щиточков, будто разворачиваясь, дернулся и сам хвост, и змеиное тело, распадаясь на две части. Еще один виток и со змеиного туловища и хвоста вниз осыпались все пластинки, высвобождая с-под себя человеческие ноги, оголенные, мускулистые, крепкие покрытые молочно-белой коже озаряемой изнутри желтоватым сиянием.

Днесь пред странниками предстала вельми высокая женщина (пожалуй, что в ней имелось не меньше косовой сажени, а может и более того), отчего ребятушки и духи срыву вскинули свои головы вверх, дивясь такой мощи и единожды ее пугаясь. Чудясь тому, что на той окромя узкой полосы прикрывающей грудь, короткой, черной, кожаной поневы, да укрепленного обок нее на тонкой, железной цепи длинного ножа, с изогнутым клинком (заточенным с двух сторон) и мощной рукоятью обтянутой витой синей кожей, ничего не имелось.

Босые стопы женщины, коснувшись травы, ступили ровно по тем верхушкам и немедля позади нее оба крыла взметнулись, сначала вверх, потом вниз. И таковым движением правое крыло зримо вошло в густые волосы, единожды, пригнувшись к голове да явив на ней железный, гладкий яйцевидный убор с небольшим штырьком на макушке и поместившимися подле ушей двумя длинными, острыми рогами, точь-в-точь, каковые носили дикие туры. А левое крыло, меж тем опустившись вниз да качнувшись из стороны в сторону, обратилось в черную, короткую накидку. Женщина теперь выбросила вперед руку, до локтя обряженную в перстатую черную рукавицу, и резко сжала кулак так, что из зримо проявившихся под тонкой материей косточек показались четыре длинных переливающихся коготка. Она качнула кулаком вправо-влево, блеснув когтями, оные словно царапнули, что-то али тока сжали в мертвую хватку. И немедля в руке создания проявился длинный железный посох, спервоначалу показавшись венчающим его четырехугольным, синим камнем (по виду не меньше чем с хороший кулак), засим собственным острым концом, зараз воткнувшимся в землю. Этот посох был дюже длинным, да в отличие от посоха пастушьего, очень ровным, гладким будто с того железа вылитым.

Женщина, крепко сжав свой посох в длани руки, необоримо глянула на стоящих напротив и близехонько от нее странников, сдержав взор на братце и сестрице. И в миг в ее черных, с едва заметной полоской белка наверху, глазах, вдругорядь вспыхнули черные огни, точно тлеющие угольки и она низким да единожды вельми мягким, голосом вопросила:

– Кто вы таковые? И чё добиваетесь на меже Верхнего царства Нави? Вы? доколь ащё живые?

Глава четырнадцатая. Яга Виевна

– Мы, – заговорила Алёнка, поскольку все молчали, пужаясь женщины, а она наблюдаемо тому сердилась, сбирая на своем ровном высоком лбу тончайшую сеть морщинок. – Ступаем в дали неведомые, прямохонько к бабе Яге, як нам указала Земляничнца, а ей дотоль богиня Макошь.

– Хо! Хо! Хо! – и вовсе громогласно рассмеялась женщина, погасив в том хохоте последние слова девчушечки и ее молочно-белая кожа, озаряемая изнутри желтоватым сиянием, вспыхнула много сильней, днесь сменив цвет на почти златой. И тот же миг, допрежь парящие в воздухе, разноцветные бабочки, сложив крылышки, повалились вниз, пропав в травушке али тока схоронившись на ее тонкой поросли. Женщина теперь больно резко выдернула из земли конец посоха да качнула им так-сяк, вроде намереваясь венчающим его синим переливающимся камнем огреть стоявших супротив нее. Посему того движения испугавшись, странники купно сбились меж собой и лишь поместившийся впереди всех Орей, раскинув ручонки в разные стороны, загородил сестрицу, духов и посудинку. Обаче женщина не собиралась стращать дальше явившихся в Навь, и сызнова воткнула посох в землю. Притом четырехугольный, синий с огромный кулак камень в навершие посоха вспыхнул яркими лепестками пламени, только не красными (обыденными), а темно-голубыми. Полымя столь ярко зачалось, что Алёнка громко вскликнув, подняла правую руку, направив вытянутый указательный перст на камень. Обращая внимание женщины на собственный посох, да страшась, что огонь теперь перекинется на волосы, али плащ той.

Впрочем, пламя не перекинулось, вспять мгновенно пошло на убыль, переменив на посохе камень в костяк головы, гладкий, синий, словно слепленный из множества отдельных костей, посему и созерцающийся полосами широких швов и пустыми глазницами. И череп тот (то девчура поняла, малость погодя) был явственно не звериный, а человеческий. И лишь Алёнушка это осмыслила и опустила руку, женщина сразу перевела взгляд на нее, завершая свой смех, и малешенько качнула головой, точно поражаясь чему-то.

– Сие богиня… богиня, – зашептал стоявший, позади отроковицы Копша и тяперича выглянул из-за ее спины. – Чудовая богиня, таковой не ведаю я. И ты, Алёнушка, в свой черед чудовая, поелику токмо едина углядала хождение из свету во тьму, из дни в нощь. Инаковые николечки не узрели. Чудовая, я энто смаху постиг… Ты, да я…

Дух сберегающий клады резко прервался (не договорив, что-то дюже его волнующее), и тотчас в разговор вступила женщина, низким голосом молвив:

– На меже Верхней Нави, иде нонечька вы все оказались, девонюшка, еще не Мира мертвых, но ужоль и не Мира живых, – толкуя, ровно одной Алёнушке, – николи не было бабы Яги. Энто вас, по всем вероятиям, обманула Земляничница, а може и сама Макошь. Инолды и она плетет неведомо что, особлива на своем полотне Мира. Туто-ва, в самом Верхнем Мире Нави, каковой предшествует Срединному и Нижнему, величаемому Пекло, Темная Навь али Светлому – Ирию, Светлой Нави обитают тока пустые, никчемные тени, некода трусливых людей, забоявшихся ступать подалее и хаживаю-похаживаю я! Я – Яга Виевна, дочь бога Вия, владыки Срединного царства Нави, имеющая, як богиня, хождение в кажный из Миров Нави. Я! – Яга Виевна смолкла, и, сместив взор на Орея, заприметив, как сильней он вжал правую руку в грудь сестрицы, а левой загородил стоящего рядом Бешаву, улыбнувшись той смелости, продолжила, – я! могучий воитель, понимающий языки всех порождений Нави, Яви и Синей Сварги. Обаче ежели вы прибыли до меня, с прошением пособить, удивительным образом пройдя Смородину речку, иде ледяные, покачливые волны со слезами и кровью людской перемешаны, чай, не без помощи какого-то бога, толды должны ведать, чё в побоищах я не принимаю участия. И николиже, никакую сторону не избираю, абы полагаю сие не достойным моего беспокойства.

– А кто таков воитель? И чё таковое чудное ты носишь на главе? – чуть слышно выдохнул поспрашание Орей, заворожено глядя то на убор богини, то на клинок, подвешенный на цепочке к ее поневе, да вроде держащийся за гашник на стане.

Яга Виевна незамедлительно качнула своим чудным посохом и голубоватое пламя, выплеснувшись из пустых глазниц человеческого черепа венчающего его, потекло, точь-в-точь, как водица вниз. Еще толика времени, и полымя окутало со всех сторон поверхность посоха, да как-то враз уменьшившись в сиянии, единожды, сменило железное древко на деревянное, а костяк головы в навершие на железко топора, только на более вытянутое, да искривленное, подобное полумесяцу.

– Бердыш, холодное оружие, – пояснила незамедлительно богиня, поди, сказывая о появившемся орудие.

И тотчас, дотоль чуть примолкшее голубое пламя вспыхнуло много сильней, особыми лохмотками ухватив железко бердыша. Еще толком не осев, оно обаче заместило его очертания с полумесяца на три вытянутых зубца, схожих с вилами.

– Острога, – молвила Яга Виевна и странники поняли, что она им показывает то самое оружие, и его разные образы.

Абы сиг погодя блистание пламени сызнова увеличилось (но только в верхушке древка), принявшись посылать лоскутки огня в разные стороны, и с тем скрывая под собой тризубец. Однако всего-навсего затем, дабы в следующий момент на его месте (стоило только полымя прижухнуть) появился единственный, короткий, заточенный с двух сторон и вроде как приплюснутый наконечник.

– Сие ланец, – проронила дочь Вия, проявляя удивительную ровность голоса и взгляда направленного лишь на Орея, ровно давая разъяснения для него одного. – Ащё его величают копье, колющее, метальное оружие, применимое як в ближнем, дык и дальнем бою.

Яга Виевна теперь приподняла вверх ланец, одновременно, наклонив наконечник в сторону мальца, и качнула им из стороны в сторону, будто, таким побытом, распределяя по его древку вмиг возгоревшийся в навершие голубой огонь. И тем полыханием не только меняя его вид, но и саму длину так, что странникам, показалось, часть древка, так-таки, сгорела. А под затухающими лепестками пламени проявилось значимо короткое оружие с деревянной рукоятью и мощной шишкообразной головкой.

– Булава, – истолковала богиня и вдругорядь малешенько потрясла оружием, вздыбливая на его поверхности полымя, густо объявшее, как рукоять, так и набалдашник. Посему вже в грядущий сиг, схлынувшие голубые клочки огня открыли железную рукоять и венчающую ее мощный, железный шишак, покрытый шестью короткими пластинами.

– Шестопёр, коль на набалдашнике шесть перьев, – дополнила дочура Вия и чуть дернув оружием, ровно плеснула по поверхности шишака пластины так, что они изогнулись и явственно увеличились в количестве. – А кады перьев больче приварено на желваке, дык сие ужотко пернач. Таковое оружие оченно ладненько як ударяет тык и дробит вражину. А днесь, покажу-ка, опору кажного воителя, меч! – дыхнула Яга Виевна.

Она рывком вскинула вверх пернач, словно грозя его страшным желваком с приваренными к нему перьями, самим небесам, здесь имеющим бурый цвет (по оным протянулись кровавые полосы света исходящие от рдяного светила), да часто-часто принялась им крутить из стороны в сторону. Оттого мельтешения и сам вспыхнувший на железном полотне огонь сросся в единый голубой поток, где зримо наблюдались пляшущие внутри него серебристые горящие частицы. Полымя еще толком не стихло, когда под его сиянием проявился и вовсе огромный нож, много больший чем тот каковой висел у Яги Виевны на цепочке обок поневы. Удивительно длинный клинок того меча заточенный с двух сторон, посередке которого пролегал неширокий желобок, завершался чуть округлым кончиком. По самой поверхности клинка вельми гладкого, желтовато-бурого цвета, примечательно проступали более темные узоры то ли волн, то ли чудных символов, да ясно образы людей, зверей, птиц. Не менее занимательной была рукоять меча, златого сияния да дивно украшенная переплетениями ветвей дерева, она имела на конце шишкообразный, каменный набалдашник и вовсе переливающийся темно-синими проблесками.

– Меч! – все с той же горделивой пылкостью, допрежь будто сдерживаемой, заговорила богиня. – Надежный друже и споспешатель любого воителя, ратника, воина, бойца, ратоборца. Оружие свято чтимое, к коему должно обращаться, аки обладающему душой. Им льзя наносить рубящие удары, – отметила Яга Виевна и резко опустила вниз меч, раскидывая окрест лепестки голубого пламени да точно намереваясь поразить стоящих поперед нее странников. Отчего последние, все окромя Орея, испуганно вскликнули, а кувшинчик, схоронившийся позади Алёнки, и вовсе зашелся рыданиями, больно того движения мог узреть али понять. Впрочем, клинок оружия лишь просквозил над головами ребятишек и их путников да вновь воспорил вверх, стараясь теперича своим несколько затупленным концом достать до бурых небес или тока кровавого луча пришедшего от светила следом за дочерью Вия. А лепестки пламени кроху времени поплясав в воздухе, сжались в мельчайшие искорки и теми горящими капельками улетели наземь, упав промеж травы, и, должно статься, затерявшись в ней.

– А может меч, и колоть, – дополнила свою прервавшуюся речь богиня и в очах ее черных разом вспыхнули огни, чай, жаждущие поджечь собственными всполохами все окрест. Видимо Яга Виевна вельми распалилась, однако в этот раз не стала выказывать действий, особлива в сторону странников, абы дюже препротивно постанывала посудинка, точно заходясь в предсмертном издыхание. Вспять того богиня вдругорядь принялась крутить мечом из стороны в сторону, наращивая на нем голубое полымя (собирающееся в единый поток), где зримо наблюдались пляшущие в недрах его серебристые горящие частицы. Единожды дочь Вия будто подтолкнула рукой оружие вверх и в зримо увеличившемся в высоту потоке пламени мгновенно проявился железный посох, увенчанный четырехугольным, переливающимся камнем. Яга Виевна резко опустила посох вниз, воткнув один его конец в землю, и ссыпав с самой поверхности древка и каменного навершья отдельные клочки огня да искорок, и снизив гулкость собственного голоса, да порывистость движений, сказала:

– Обаче завсегда оружие, меч то ль, булава, аль ланец, служит воителю в бою, дабы тот сдюжил заслонить землицу-матушку и род от сквернавца. И сие неважно от кого он ставит заслон, от людей, чудищ али самих богов. – Богиня днесь раскатисто выдохнула и вроде тем воздыханием погасила сияние в собственных очах, да качнув головой, дополнила, – а на главе моей, мальчоня, шелом. Воинский убор, сберегающий главу от ударов оружия. Бытует ащё и кольчуга, да я не люблю в ней хаживать, понеже она сковывает мене раменья. Ноньмо я ответствовала на твои поспрашания мальчоня? – тяперича направленно она обратилась к отроку и легохонько улыбнулась, приподняв вверх лишь правый уголок рта.

– Орей, мене величают Орей, – немедля откликнулся мальчик, дотоль с широко открытым ртом следящий за каждым движением дочуры Вия. – А эвонто сестрица, моя родная, Алёнка, да Жар-птица, да духи Бешава, Багрец, Копша. И чудно ожившая посудинка, кою кличут Кринка. – Отрок, назвавши себя и всех стоящих позадь него, в завершении приветствия вскинул вверх правую руку, и, приложив ее дланью к груди, досказал, – здравия тебе Яга Виевна!

– Гой еси и тобе Орей, да инаковым не хворать! – отозвалась богиня и днесь громко засмеялась, будто чему-то поражаясь. – Обаче, чудно здравия вам всем желать туто-ва в Нави, – отметила она и резко свернула свой гулкий смех, – иде не ровен час взойдет для вас Рудяное Солнце Мертвых. И толды направитесь вы во пажить привольную, закрадную, от глаз живых сокрытую, дабы як и полагается мертвым пройти три суда: суд предков, суд совести и суд бога Удрзеца. И, так-таки, бог Удрзец владыка мертвых, аки опора тех деяний, станет вершить куды вам ступать дале в Явь ли, Темную али Светлую Навь ли. Понеже, кумекаю я, должно мне за вас поколь вступиться, и тому споспешествует, чё нынеча Верхняя Навь без владыки бытует. Як Горыня, великан, ее покинул, дык и стоит она без повелителя. Поелику некому умерших сюдакась приводить, некому встречать да к инаковому рождению вести, некому волшбу указать да страх явить. И все туто-ва ноньмо вершится без должного порядка, без свычаев заведенных. Понеже Марена во полоне, да и нетути в Верхней Нави, куды-ка уходят корни всего живого и отнудь берутся истоки всех вод, водчего путей и стёжек. Абы мене богине Мрака того владычества не надобно. Вотде и вы сюдытка прибыли, токмо не уразумею, як торенку сумели отыскать?

– Нас клубочек в Навь привел, – ответил мальчугашка и лишь сейчас, опустил досель прижатую к груди сестрицы руку вниз, да иной перестал загораживать хоронившихся за ним колтков. – Клубочек даденый нам Земляничницей, оному богиня Макошь указала к тебе привесть, – дополнил он да легошенько дернул подбородок вверх, тем указывая на притаившейся в травушке в шаге от него клубочек, маханький такой, небось, из желтой шерстяной нити скрученный по которому яркие огнистые зернятки часто ярились.

Яга Виевна, едва бросив взор на клубочек, наново качнула головушкой (будто поражаясь той невидали), да таким несильным движением пустила по раскинутым на спине и плечах густым волосам малую волну, подобно чуть приметному дуновению ветра, а вслух проронила:

– Мудрено як ты толкуешь, Орей. Чё значица «землепашец, пахарь», сие не ладное величание, для мальчони обладающего столь смелым духом и отважной душой. Токмо, должно мне пояснить, Орюшка, что эвонот клубочек сама Макошь и скатала. Чудной таковой клубочек и вельми гиблый для живых людей. Абы кажет он стёжку в Навь, куды-ка не должно хаживать живым, кои туто-ва все едино смерть примут. И то ладно, чё у вас дивная птаха имеется, Жар-птица, коей сияние я в небесах заприметила. А то бы вмале Рудяное Солнце Мертвых для вас взошло. Дык нашто, молвите мене, вас в Навь Макошь направила?