Текст книги "Штормило! Море волнующих историй"

Две гири
Рассказ

На похоронах Марине было радостно.

Ей то и дело приходилось по-трагическому правильно настраивать и голос, и лицо.

«Пусть земля ему будет пухом, – сказала Марина и, раскрошив в руке земельный камушек, швырнула его в могилку».

Алёша, старший сын Марины Сидоровой пяти с половиной лет, стоящий рядом с распухшим от слёз лицом, почти смирился.

От бурного рёва перешёл на частые всхлипывания.

А младший двухлетний Андрюша, выпустив соплю, чем сильно нивелировал материнскую тайную удовлетворённость от захоронения покойника, стоял вполоборота от могилки и глядел на муравья, волокущего крошку от печеньки курабье.

Крошку обронил сам Андрюша, который кушал печеньку, и всякий раз при откусывании предварительно слизывал с губы накатившую из носа мутно-зелёную дулю.

У Марины не оказалось с собой платочка, и она, сорвав листок подорожника, поелозила им по сыновьему носу.

Но лишь усугубила ситуацию, размазав сопли по лицу Андрюши и сделав их для языка не менее доступными.

«А-а… – Марина раздражённо швырнула подорожник в сторону. – Ну что, попрощались? Пора закапывать».

 
                                    * * *
 

Марина обнаружила труп хомячка под столом рано утром.

«Неужто сдох?» – подумала она, и, в надежде на смелое освобождающее предположенье, её сердечко радостно ёкнуло.

Женщина, опустившись на колени, всмотрелась в Персика.

Его тело, действительно, было бездыханным. В приоткрытой пасти хомяка, между жёлтыми зубами, зияла перламутром оброненная Мариной накануне крупная бусина.

«Подавился, что ли? – предположила Марина. – Слава те господи, прибрал бедолагу. Отвёл меня от греха».

Марине, правда, полегчало. Осознание того, что ей самой не надо гробить хомяка, прям-таки её окрылило.

И первый раз за этот июнь сделало почти счастливой.

 
                                    * * *
 

Хомячка Марине подарили друзья, семейная пара.

Они сделали это из жалости. Муж Марины месяц назад подал на развод, и приятели ей сочувствовали.

Вот и эти, ввалились к Марине на дачу с ребёнком, с собакой, чтобы разделить её страданья и утешить.

Но Марина, хоть и сготовила плов, испекла шарлотку к чаю, намыла полы, накрыла на стол, однако взамен вожделенного облегчения не получила.

Гости ели, пили, говорили обязательные и предсказуемые для этого случая плохие слова про мужа, дескать, он тварь, козёл и дурак, ну а Марина – красивая молодая женщина, которая, несмотря на наличие у неё двух малолетних пацанов, ещё обязательно влюбится и непременно выйдет замуж.

От заезженных речей Марине стало тошно.

Ей хотелось, чтоб гости ушли.

Но вместо этого их ребёнок затеял с Андрюшей ссору из-за пса. Тот жаждал подержать его за поводок, но жадармот-мальчишка не давал собаку. И, озарённый горем, сын Марины примотал верёвку к табуретке.

И с грохотом таскал её по дому.

Как собаку.

 
                                    * * *
 

А неделю спустя Марина в дар от семейной пары, умилённой зрелищем, в котором вместо пса по полу прискакивала табуретка, получила хомячка. С клеткой, поилкой и другими причиндалами.

Почему хомячка, а не собаку?

«С хомячком ноль проблем, – объяснили друзья. – А с собакой их сто».

Ноль против ста – убеждение весомое.

Однако Марина с первого взгляда возненавидела зверушку.

«Та же мышь, – брезгливо думала она. – Я для мышей отраву покупаю, чтоб те по дому не скакали… а люди добрые мне хомяка купили… Боги даров, твою мать!»

И хомячок, наречённый Персиком, за Маринину нелюбовь начал ей мстить.

Если дети брали его в руки, он тут же обсыкался, кусался, выворачивался и сбегал. Приходилось ловить его, бегая по дому, заметать какашки, похожие на чёрные рисовые зёрнышки, и совать засранца снова в клетку.

Ещё и клетку приходилось чистить.

 
                                    * * *
 

Однажды Сидоровы на пару дней покинули дачу, предварительно оставив грызуну еду и питьё. А вернувшись, женщина обнаружила в обители у хомяка расплодившихся червей, видимо, залетевшая в дом навозная муха отложила там яйца.

Марина почистила клетку, но затаила желанье убить хомяка.

«Выпущу на полянку, – думала она. – И делу конец. Выживет, если захочет».

Марина вышла на улицу и увидела, как соседский кот с алчным аппетитом и хрустом пожирает уже обезглавленную окровавленную полутушку пойманной мыши.

«А мой чем лучше? – сравнила судьбу хомячка с участью сожранной котом мыши Марина. – Знать, судьба его такая».

 
                                    * * *
 

После похорон Сидоровым нужна была разрядка.

День был пасмурным и ветреным, по настроению – осенним.

Но дома сидеть не моглось.

Марина, нацепив на мальчишек ветровки, решила отвести их к реке. Та несла свои воды в ста метрах от дачи и являлась причиной боязни Мариной русалок и всякой другой водной нечисти.

Придя на берег, все трое в рядок уселись на перевёрнутую вверх дном рыбацкую лодку.

Однако облегчения не случилось.

Ветер, как не выпивший таблетку избалованный истерикан, начал делать что попало, рябить речную воду, дуть в уши, барагозить в камышах.

Тёмное низко нависшее небо лишь усиливало бесприютность.

Поэтому среди Сидоровых вспыхнула искорка радостного возбуждения, когда за забором послышались голоса.

 
                                    * * *
 

Забор был глухим, слепленный из приглушённо-бордовых реечных стальных пластин.

Марине забор напоминал брусочки пластилина.

И ей казалось, что дом, который он прячет, тоже не настоящий, а склеенный из цветного картона канцелярским клеем ПВА.

А люди, которые в нём живут – бумажные плоские куколки.

Однако разговор, свидетелями которого стали Сидоровы, был вполне человеческий.

– Жанна, беги к мамочке… А ну беги на ручки к маме, – и Жанна, и её мамочка пока что находились за забором, и приходилось лишь догадываться, как они будут выглядеть, когда обретут своё визуальное воплощение, свою плоть и кровь.

Однако уже по голосу Марина сделала вывод. В её воображении мамочка нарисовалась как сытая женщина среднего возраста, уже обабившаяся, вероятно курящая и от всего того слегка вульгарная.

Жанну Марина пока никак не представляла (кроме того, что она помещалась у мамы на руках), потому что та молчала.

«Нет, Жанночка, беги к бабушке, – выступил оппонентом к предыдущему высказыванию другой женский голос. – Беги ко мне, моя сладкая девочка».

 
                                    * * *
 

От услышанных слов Марине стало тоскливо.

Зависть к невидимой девочке Жанне (которая явно была на разрыв) ртутным ядом одурманила бедную женщину.

«А мои-то парни не нужны никому, – подумала Марина и крепко обняла мальчишек, которые плотно прижались к её бокам по обе руки. – Кроме меня, никому, никому не нужны».

Она любила мальчишек.

Но сейчас, в своём ослабленном уходом мужа положении, она воспринимала Лёшу и Андрюшу как две весомые гирьки, привязанные к её ногам.

Марина взлетела б в небо, как воздушный шар, но гирьки тянут.

Заземляют.

…Ну, когда из-за забора выскользнула серая шавка с алым бантиком во лбу, Марина прям-таки офанарела.

«Так, выходит, что Жанна – это собака? – совершила открытие мать-одиночка. – Тётки собаку на разрыв дерут. С жиру бесятся!»

И, как подтверждение этой догадке, из-за забора выплыли две женщины, обе полные, высокие, с блинными лицами, наперебой зовущие шавку взобраться к ним на ручки.

Мать и дочь.

 
                                    * * *
 

Вдруг случилось страшное.

Чёрные тучи, как крылья воздушного ящера, заколыхались, обрушив с грохочущим звоном небесную гору. Ящер метнул в горизонт ползучий электроязык, закопошился телом.

Земля содрогнулась.

Ветер окреп и заметался с утроенной силой.

День потемнел.

Марина схватила Алёшу за руку, Андрюху прижала к себе и бросилась бежать по направлению к дому.

В тот самый момент, когда ветер обрушил её на колени, содрав кожу гравием, обрамляющим обочину дороги, Алёшка вырвался и убежал вперёд.

Марина поползла на четвереньках, глядя, как плечики сына теряются в хлынувшей мути ливневой серой воды.

 
                                    * * *
 

Бог, однако, миловал.

Марина нашла Алёшу в старенькой баньке, у себя во дворе. Тяжёлая дверь была распахнута, став спасительным сигналом для сильно струхнувшей матери.

Алёша сидел на полу, мокрый, как цуцик, но совершенно спокойный и даже весёлый.

– Как ты? – прижимая сына к груди, с облегчением спросила Марина. – Сквозь бурю бежать не боялся.

– Нет… Я за Персиком бежал… Он здесь со мной сидел.

– Живой?

– Живой.

– Ладно… Пойдём домой, – вслух сказала Марина, подумав о том, что волнение не прошло для сына даром и что пора бы в бане потравить мышей.

 
                                    * * *
 

А пять минут спустя в доме Сидоровых воцарился покой.

Андрюша с Алёшей в сухом белье и шерстяных носках сидели на диване, ну а Марина грела молоко.

Она уже достала банку с мёдом, чтоб приготовить согревающий коктейль, как среди разыгравшейся непогоды послышался жалобный вой.

Марина прислушалась.

За дверью их дома выла собака.

Марина опустила в кружку с молоком большую ложку мёда. Взялась мешать, взбивая пенку.

– Собачка плачет, – учуял пёсье горе Алексей. – Пусти собачку, мама.

На сыновьи слова нужно было как-то реагировать, да и вой сам собою, похоже, не имел намеренья прекратиться, поэтому Марина поспешила в коридорчик.

Она открыла дверь. За дверью, как приведенье, материализовалась Жанна.

 
                                    * * *
 

Жанна, собака породы йоркширский терьер, вознамерилась просочиться в дом, но Марина успела захлопнуть дверь у неё перед носом.

Потом, юркнув на улицу, так, чтоб Жанна не проскользнула в коридор, подняла с земли мелкую гальку и запустила её в собаку.

Та, взвизгнув и взбрыкнув задними ногами, бросилась вдаль сквозь пелену слабеющего ливня.

«Не пущу, – твёрдо решила Марина. – Пусть к маме с бабушкой бежит… Ничего… найдёт дорогу, небось, не маленькая».

А подом, подумав, решила: «Ну даже если не найдёт… какая мне разница?»

Смерть хомяка, такая простая в своём приходе, совсем обесценила пёсью жизнь в зараз погрубевшем Маринином сознании.

«Жил-был да помер, – чётко начертила линию хомячьей судьбы обозлённая на жизнь Марина. – Не велика потеря».

 
                                    * * *
 

При этом Сидорова прекрасно понимала: Жанна, испуганная громом, сиганула куда глаза глядят, оставив женщин в состоянии отчаянья.

И что «блиннолицые» тётки мечутся по берегу жалкие и уже больные от «свалившегося им на голову горя».

«Вдвоём одну шавку сберечь не смогли, – торжествующе подумала Марина. – А я одна двух мальчишек спасла… Так им и надо».

И Марина в хронологическом порядке сначала вспомнила про «с жиру бесячество» соседских женщин, а потом про то, как ползла на коленях, как теряла из виду Алёшу.

Чувство справедливости происходящего приподняло Марину над землёй.

И она позвала мальчишек за стол пить молоко.

 
                                    * * *
 

Уже смеркалось.

Марина сидела с мальчишками на диване и на разные голоса читала им сказку Маршака про кошкин дом.

Она уже приступила к тому моменту, когда жалобным голосом бедных котят-племянников пропищала: «Тётя, тётя кошка, выгляни в окошко! Есть хотят котята. Ты живёшь богато. Обогрей нас, кошка, покорми немножко!» – и именно в этот момент в дверь постучали!

Марина вздрогнула, мальчишки затихли.

Нечто магически-пугающее почудилось им в этом звуке.

– Кто? – встав с дивана, через закрытую дверь спросила Марина.

– Простите, – послышался за дверью извиняющийся женский голос. – Мы ваши соседи. Мы за забором живём… вы случайно не видели маленькую собачку?

– Нет, не видела, – уверенно соврала Марина и собралась уйти от двери.

– Извините, – удержал её тот же голос. – У вас нет таблетки валидола? Маме плохо.

Марине пришлось открыть дверь.

Там стояли они. Мать и дочь. С поникшими «блинными» лицами.

– Корвалол есть, – сказал Марина, жестом пригласив женщин войти в дом. – Корвалол пить будете?

 
                                    * * *
 

– А у нас хомяк помер, – пока женщины снимали мокрые кофты и обувь, видимо, для того, чтобы быть с соседками «на одной волне», сообщила Марина. – Сегодня похоронили.

– Не горюйте, – сказала гостья, та, что помладше. – Считайте, что он беду из семьи с собой забрал. Животные всегда так делают, когда умирают.

– Пусть так, – поёжившись, как от холода, задумчиво протянула Марина, вспомнив Алёшу, сидящего в бане, и их разговор о том, что Персик в живом-здоровом виде заманил её сына в укрытие. – Пусть так… пусть так.

И Марина предложила гостьям сесть.

 
                                    * * *
 

– У меня ведь, кроме собачки, нет никого, – сидя за столом, всхлипывала Жаннина мать, пока Марина щедрой рукой без счёта откапывала Жанниной бабушке сердечное лекарство. – У вас вон… двое сыночков… а мне Бог не дал… вот и муж мой ушёл. Он сына хотел.

– Я двоих сыновей мужу родила. Но и мой ушёл, – грубо вставила Марина и раздражённо сунула стакан с разведённым в воде корвалолом больной бабушке.

– А почему ушёл? – отвлеклась от рыданий собачья мама.

– Говорит, ему со мной не интересно. Я уж пять лет в декрете сижу. Видно, поглупела… а у них там такие девицы по офису каблучками цокают… вот он в одну такую и влюбился.

– А вы мужу не верьте, – выпив залпом лекарственный раствор, велела Марине бабушка. – Врёт он всё. Считайте, что дети – ваше повышенье по службе… Поверьте, так и будет.

– Да какое там повышенье? – одёрнула бабку Марина. – Я пока их рожала, шесть лет потеряла. А другие в это время работали. Я люблю своих парней, но они как две тяжёлые гирьки. Вниз меня тянут.

– Пусть тянут… А вы себя на одну сторону весов поставьте. С гирьками в довес. А на другую – ту, что с каблучками, – продолжала наставлять Марину сердечница. – Чья ценность весомее будет? Ваша, конечно. Так вот… не прибедняйтесь. Цену себе знайте.

 
                                    * * *
 

И вдруг Марина живо представила весы и себя, стоящую рядом с гирьками, и разлучницу, и явный свой перевес, и тумблер щёлкнул в её уставшей от дум голове.

Переключился.

Марина поняла, что она весомее.

И в этом вся соль.

Чувство облегчения, так давно вожделенное для Марины, обрушило её на стул. Она сидела новая. Свежесобранная. Другая.

– У нас кафе своё будет, – деловито сказал Алёша, подошедший к столу, чтобы стащить печеньку курабье.

– Да, я о кафе мечтаю, – смущённо подтвердила Марина. – Я готовить люблю, хоть плов, хоть шарлотку… хочу, чтоб вкусно было, чтоб недорого.

– Ну вот, мальчишки уж тем более сгодятся, – подтвердила Жаннина мама. – Мужские ум и руки в бизнесе нужны… Ну, да ладно, пойдём мы… Пора.

 
                                    * * *
 

Марина вышла во двор, чтоб проводить случайных гостей.

В полутьме июньского вечера она разглядела, что её старая банька, заросшая лопухами в конце огорода, зияет чернотой.

– Дверь закрыть забыла, – сказала Марина женщинам и, попрощавшись, побрела по пролитой дождём скользкой тропинке.

Жанна сидела под лавкой.

Увидев Марину, она заскулила, задрожала, завиляла хвостом.

«Жанна, Жанночка… – обмерла от счастья Марина. – Скачи скорей ко мне на ручки!»

И потом, меся калошами липкую землю, прижимая к груди грязную чужую ей собаку, Марина бросилась в погоню.

«Женщины! – что есть мочи крикнула она в поникшие спины шагающих в темноте понурых женщин. – Женщины! Ваша дочка нашлась!»

Ворона
Рассказ

Эмма выбежала из дома. Без шапки.

Первый раз этой весной.

– КРАно, КРАно! – удивлённо глянув на юную Эмму, осуждающе прирасправила крылья её знакомая ворона.

Птица угрожающе упёрла «руки в боки».

Распушилась.

Ворона давно уже с Эммой «на ты». У них общий двор. Здесь у Эммы – два окна с зелёными занавесками на пятом этаже городского серого дома.

А у вороны – тополь.

 
                                    * * *
 

Птица не верила весне, знала – та обманчива.

«КРАно, КРАно!» – назидательно повторила ворона.

– Нет, не рано! – Эмма притопнула ножкой, обутой в изящный ботиночек на каблучке. Рукой, обтянутой перчаткой, расправила складочки на пальто, бутоном подснежника расходящиеся от талии. – На вот тебе… Сегодня с повидлом.

Эмма положила на мартовский снег, под тополь, кусок сдобной булки.

 
                                    * * *
 

Ворона хоть и была обижена Эмминым непослушанием, всё же, глубоко заваливаясь на бок, поковыляла к угощению.

На правой ноге у птицы пальцев не было.

Была только острая палочка.

 
                                    * * *
 

Эмма ждала. Смотрела, как пернатая подруга выклёвывает мякиш из румяного булочного панциря. Наслаждалась пусть не солнечным, но тёплым утром.

Смотрела вверх.

Над девушкой простиралась крона дерева, под которым завтракала ворона.

Оно, как и Эмма, почуяло весну.

Тополь пах уже липкими почками.

 
                                    * * *
 

Эмма Слёзкина с раннего детства чувствительна к запахам, потому и работает в магазине, где продаются ароматы.

Девушке нравится её работа, она любит людей, которые свято верят в парфюмерную магию.

Но сегодня у Эммы выходной.

И завтра тоже.

 
                                    * * *
 

Ворона, наконец, насытилась.

Махнув птице рукой, Слёзкина покинула двор и, выстроясь в призрачную параллель с дребезжащим трамваем, устремилась вперёд.

Куда глаза глядят.

На ходу ей мечталось о скором замужестве, о прогретом солнцем бревенчатом доме (летом в деревне пахнет клубникой, стадом коров, жабьим болотом) и грезилось о троице бойких детей. Вот только жениха у Эммы пока ещё не было.

«А вдруг сегодня встречу будущего мужа?» – предположила смело Эмма и ускорила шаг.

 
                                    * * *
 

Навстречу Слёзкиной двигался парень.

Молодого человека Эмма увидела издалека. Он выделялся из толпы.

Незнакомец на ходу читал книгу.

Шёл он быстро и лавировал между прохожими очень уверенно. Видно, что попутное чтение для него – дело привычное.

Элле мучительно захотелось узнать: как называется книга.

 
                                   * * *
 

Эмма без ложной скромности вознамерилась спросить об этом парня.

А что?

Название книги – не родовая тайна.

Молодые люди поравнялись. И Слёзкина уже открыла было рот, чтобы исполнить своё намеренье. А парень, почувствовав пристальный Эммин взгляд, мельком поднял на неё глаза.

Но в голубых глазах Элла не увидала своего отражения!

Словно она – пустое место. Парень смотрел на неё и как будто не видел.

И это её, девушку с летящими по ветру волосами!

Неужто книга любопытнее Эммы?

 
                                    * * *
 

Возмущённая девушка обернулась вслед дерзкому, на её взгляд, молодому человеку. Парень показался ей некрасивым, худым, длинным, сутулым.

Типичный книжный червь!

Осознание этого факта ещё больше раздосадовало Эмму. «Да как он мог?» – мысленно вспыхнула Слёзкина и, повинуясь внезапному порыву, неожиданно для себя самой незаметно устремилась вслед за невнимательным бесчувственным червём.

«Ещё, похоже, слеповат!» – топоча каблучками, решила Эмма.

 
                                    * * *
 

Парень наконец затормозил у книжного магазина. Вошёл в дверь, на которой, согласно раннему утреннему часу, висела табличка «Закрыто».

А Эмма осталась стоять на улице.

Она «уткнулась носом» в стекло, за которым по-домашнему, бок о бок, стояли тысячи книг. «В тесноте да не в обиде», – как будто бы дружно сообщали они.

Книгам было уютно, а Эмме нет.

Как-то разом внезапно похолодало. Дунул ветер и пригнал тёмную тучу, на непокрытую голову девушки большими ажурными хлопьями повалил мартовский снег.

 
                                    * * *
 

– Прошу вас, проходите, – книжный червь распахнул перед Слёзкиной дверь, – магазин открыт.

Такое предложение показалось Эмме соблазнительным, она прошла внутрь магазина.

– Желаете кофе? – парень исправлялся на глазах.

Эмма глянула в сторону, куда жестом указал её новый знакомый. Там, стоя на круглом низком столике, пускали пар две крохотные фарфоровые чашечки с ароматным напитком.

 
                                    * * *
 

– Кофе? Ты приготовил его для меня? – поразилась Эмма.

– Конечно, ведь два квартала шла за мной по пятам, – спокойно пояснил книжный червь. – Ещё за закрытой дверью стояла.

– Так ты шпионил за мной? – рассердилась Эмма.

– Нет, это ты за мной шпионила, – возразил ей парень.

Слёзкина смутилась, но послушно подсела к столику.

 
                                    * * *
 

Оказалось, что червя зовут Карпов Александр.

Его имя на бейджике было написано.

– Значит, ты книги продаёшь? – обведя взглядом бесчисленные стеллажи, умозаключила Слёзкина. – А я духи продаю.

– О, прикольно! – оживился собеседник Эммы. – Будь я парфюмером, я бы придумал ароматы для любителей читать. Представляешь, едешь ты в трамвае, а неподалёку стоит молодой человек, и от него веет парфюмом «Стивен Кинг».

Допустим, что ты тоже фанатка Стивена, поэтому ты немедля направляешься к пассажиру, который пшикнул на себя чуточку «Кинга», и заводишь с ним разговор о том о сём, о новом романе короля ужасов. В итоге время в пути скоротаешь и приятелем обзаведёшься… Как тебе идея?

– Крутая! А мне какие книжные духи подошли бы, по-твоему?

– Сказочные… С лёгким шлейфом нравоучений Кристиана Андерсена.

– Почему?

– Так ты ж под дверью магазина с красным носом стояла… Как Дюймовочка у мышиной норы во время снегопада!

Александр хихикнул, а Эмма – нет. Ей приглянулся Карпов Александр, и к его словам Слёзкина отнеслась серьёзно.

 
                                    * * *
 

Забренчал колокольчик, это первая утренняя посетительница пожаловала в магазин.

Александр встал из-за столика и направился к женщине, которая сообщила, что ищет учебник физики для 8 класса.

Эмма не хотела мешать.

Она попрощалась со своим новым знакомым и направилась к выходу.

– Эмма, – окликнул её Александр, – ты заходи… Буду рад тебя видеть.

– Конечно, – пообещала девушка и выпорхнула на улицу.

 
                                    * * *
 

В этот же день Эмме позвонила Женя Саблина, напарница Слёзкиной в отделе парфюмерии.

– Поехали в деревню, к дяде моему, – предложила Женя Эмме. – А то мне одной скучно.

– Так и мне одной скучно, – призналась Эмма. – Поехали к дяде.

– КРАсивая, КРАсивая, – поразилась по-туристически одетой Эмме впечатлённая ворона.

– Ты красивее, – не согласилась с вороной Эмма и, накормив её, плюхнулась в подержанный автомобиль Жени Саблиной.

Машина долго наматывала вёрсты мимо забытых богом деревушек; мимо брошенных колхозниками огромных амбаров с разинутыми «ртами»; мимо полей и лесов, пока, наконец, не упёрлась в замысловато рубленные деревянные ворота.

Эмма удивилась. Ворота тянули на произведение деревянного зодчества. Как минимум!

Вышел охранник. Плотоядно глянул на Саблину. Внимание деревенского стража Женю заметно порадовало.

Девушки вышли из машины и по деревне «за забором» пошли пешком.

 
                                    * * *
 

Эмма смотрела по сторонам, опять удивлялась.

Деревенские усадьбы смотрелись как барские. Убранство их было «дорого-богато».

– В-о-о-н, видишь теремок? – шутки ради, движеньем руки ставя на место Эммину челюсть, не без зазнайства сказала Женя. – Дядин! Ой, да вон и сам Иван Петрович по хозяйству хлопочет.

– Так он куркуль? – резко глянула на Саблину подруга. – Предупреждать надо было!

 
                                    * * *
 

Перед Эмминым взором и впрямь предстал теремок. Почти что сказочный.

Напротив окна в резной ставне, вальяжно растопырив изумрудно-махровые лапы, красовалась высокая ёлка. Обняв её крепко-накрепко, в окно по-хитренькому любопытно всматривался когтистый косолапый медвежонок, вырубленный из дерева.

У входа в дом хмурили брови молчаливые стражники с копьями наперевес.

Дядька Черномор, по-видимому, и его брат-близнец. Оба выполнены, опять же, в дереве.

 
                                    * * *
 

Рядом с берёзовой поленницей мужик в холщовых рукавицах колол дрова.

Мелькание заезжих девиц отвлекло его от простонародного занятия.

Петрович обернулся.

– Кого я вижу?! Племяшка пожаловала! – приобнял Саблину хозяин усадьбы. Из-под козырька его головного убора хищно блеснули очки в изящной золотой оправе.

Эмма даже немножечко струсила.

Но виду не подала.

Представилась.

– Молодец, что Эмму пригласила, – похвалил Саблину Петрович. – Я вас сейчас откармливать буду, а то вон, какие худющие!

Хозяин дома вогнал тесак в чурбан.

– У меня супруга-то умерла, – обратился он к Эмме, – царство ей небесное… Так приходится самому хлопотать. У меня чугунок с бараниной в печке стоит… Вы, девчонки, в дом идите, на стол накрывайте.

 
                                    * * *
 

– Слышь, Саблина, говорят, что богатеи – скупердяи жуткие. Это правда? – шёпотом спросила Эмма подругу уже в доме.

– Ага… – скептически хмыкнула Женя. – У меня Петрович уже спрашивал, много ли ты ешь.

– А ты?

– А я сказала, что ты ешь как Дюймовочка. Бываешь сыта половинкой зёрнышка.

– Правильно сказала… Слышишь, Саблина, раз уж мы с тобой в сказку попали, может, замуж меня сосватаешь? За крота местного. Есть здесь кроты холостые?

– Ага. Куда ни плюнь – в крота попадёшь.

– А ты почему не замужем?

– Ем много.

 
                                    * * *
 

На ловца и зверь бежит. К обеду явились кроты. Холостые. В количестве двух штук.

Развязный балагур Андрюха Телёночкин и выдержанный Григорий.

Эмма тщательно тёрла руки кусочком хвойного мыла в виде кедровой шишки в ванной комнате, когда Женя «принесла в клювике» благую весть.

«Ну что, кротов заказывала? – с нервозной, но довольной оглядкой шипела она. – Женихов ей вынь да положь… Иди. Знакомься!»

Эмма взволновалась.

Гости представлялись ей разодетыми в дорогие блестящие шубы; со сложными вычислительными механизмами в головах.

Всё же Эмма взяла себя в руки, тряхнула плечами, выпрямила спинку.

И девушки выплыли встречать гостей.

 
                                    * * *
 

У порога скромно топтались два мужика.

Валили на пол рыболовные снасти, стягивали с ног валенки в калошах.

Петрович встречал гостей весьма радушно, как людей уважаемых.

– Вот, знакомьтесь, девушки. Это Телёночкин, – представил хозяин первого гостя в синем тренировочном костюме.

– А я – Григорий, – сам представился гость номер два. Он назвал своё имя бесцветно, без интонации и сразу показался Эмме неинтересным флегматичным человеком.

Она мысленно вычеркнула его из списка женихов.

Выбор сузился.

 
                                    * * *
 

Мужики загалдели, смакую подробности зимней рыбалки, громко гоготали, предчувствуя сто граммов водки и вкусную еду.

– Ну что, Петрович, чем потчевать будешь? – заваливаясь за большой деревянный стол, нетерпеливо озирался по сторонам проныра Телёночкин.

– Баснями точно кормить не буду, – успокоил гостей хозяин, – сейчас-сейчас, потерпите чуток, – Петрович, залихватски управляясь с ухватом, вынул из русской печки чумазый чугунок, торжественно водрузил его на стол, открыл крышку.

По дому пошёл гулять дух томлёной баранины.

Петрович не спеша стал раскладывать сытное обжигающе горячее варево по деревянным, в рябиновых ягодах, чашкам.

 
                                    * * *
 

Поужинали.

– А не посчитать ли нам? – предложил хозяин, плюхнув на место чугунка крутой ноутбук. – Вы уж, девушки, нас простите… Но как потопаешь, так и полопаешь.

По экрану ноутбука поползли вдруг какие-то цифры.

За ними – графики.

– Ну, что скажешь? – пытаясь резюмировать увиденное, обратился Петрович к Григорию.

– Подумать надо, – не торопился с ответом холодный, как глыба, Григорий. Он пристально вглядывался в монитор, тёр пестиком в ступке алую клюкву. Замёрз на рыбалке, готовил к чаю целебный эликсир.

 
                                    * * *
 

Ноутбук задремал.

Но ожил. Запестрил весёлыми картинками.

– Ой, какой ослик хорошенький! – взвизгнула Женя. – Такой пушистенький.

Гости, как по команде, прильнули к экрану.

Секунду спустя все уже дружно гоготали.

Ноутбук явил чужбину.

Под звуки весёлой восточной песни в объектив камеры пёр осёл. Да так резво, что стокилограммовый Петрович, сидящий на нём, болтал ручками-ножками, как полуперевёрнутая черепашка.

Осёл же сильно напоминал сородича из мультика про Шрека.

Шкодил.

Вился ужом, взбрыкивал задними ногами, норовил спихнуть со спины ненавистную ношу.

Ещё и заливисто ржал. Видимо, матерился.

А Петрович тянул на себя поводья и сгоряча вспоминал кузькину мать.

 
                                    * * *
 

– В восточных странах не только ослы забавные, – серьёзно резюмировал видосик Петрович, когда шутки и смех наконец-то смолкли. – Там люди интересные живут. Семьи большие, крепкие, дети с родителями дом делят. Домашний очаг для женщин восточных – святое дело.

– Да-да, правильно, – ехидно поддакнул Телёночкин, – а наши девушки только карьеру хотят строить. А отношения строить, детей рожать – не хотят.

– Неправда, – твёрдо рубанула Эмма. – Я хочу. Дом и семью хочу. Много детей хочу.

– Правда хочешь? – переспросил Петрович.

– Правда.

– А замуж за меня пойдёшь?

– Пойду.

 
                                    * * *
 

Прошёл месяц.

Петрович от слов своих не отпирался, он выбирал кольцо для Эммы, готовился к помолвке.

И всё бы ничего.

Да только сердце у девушки болело. Нет, не железный замок с названьем «Петрович» его тяготило.

Слёзкину волновал предсказатель, сочинитель сказочных духов с лёгким шлейфом нравоучений Кристиана Андерсена!

«КАРпов Александр! Где КАРпов Александр?» – клевала Эмме мозг дотошная ворона. Сдался ей книжный червь, продавец в магазине!

Эмма злилась на птицу.

Она предпочла сытый быт и манящий домашний очаг.

 
                                    * * *
 

Однажды утром позвонил Петрович. Сказал, что приглашает Эмму в ресторан.

К вечеру, нарядная и надушенная, готовая к свиданию, Эмма выпорхнула из подъезда во двор.

Она разломила печеньку курабье, ища глазами знакомую птицу.

Но вороны нигде не было видно.

Она исчезла.

 
                                    * * *
 

– У меня ворона пропала, – приехав в ресторан, сказала Петровичу Эмма.

– Какая ворона? – не понял тот.

– Одноногая. Вместо второй ноги – острая палочка.

– Тьфу ты! – всплеснул руками мужчина. – Подумаешь, ворона инвалид! А хочешь, я тебе павлина подарю?

– Зачем мне павлин? Спасибо, не нужно.

– А это нужно? – Петрович водрузил на стол торжественно красную открытую коробочку. Там лежало кольцо. – Смотри, как камушек искрит на свету, играет. Хороший бриллиант! Дорогой!

Эмма склонилась над подарком, но в руки взять его не решилась.

– Это предложение? Ты замуж меня зовёшь?

– Зову! Хочу, чтоб всё по-честному! – рубанул Петрович и завозился, вытягивая откуда-то из-под стола кипу бумаг. – Это брачный договор. Подписать бы надо.

Эмма напряглась, окаменела.

– Суть договора, – Петрович поднял вверх указательный палец, – ты под моей защитой, финансовой и моральной, до тех пор, пока мы женаты. В случае развода ни денег, ни имущества, ни будущих детей ты не получишь. Ты согласна?