Текст книги "Неферт"

VIII

– Миура!

Кошка, гревшаяся на солнце шагах в тридцати от Неферт, казалось, ничего не услышала и тут же шмыгнула в лиловые заросли ирисов.

– Миура, постой! Мне очень-очень нужно с тобой поговорить!

– Ребенок Неферт!

Ну конечно! Только у Суб-Арефа есть это препротивное свойство появляться как из-под земли в самых неподходящих обстоятельствах!

– Я с сожалением вижу, что ты вновь преследуешь священное животное, гоняясь за ним с несомненно предосудительной целью схватить его и таскать на руках, как если бы оно являлось твоей куклой!

– Я вовсе не собираюсь таскать Миуру на руках! – воскликнула Неферт. – И вообще, эта кошка говорит! – Неферт тут же пожалела о сказанных сгоряча словах: сейчас Суб-Ареф разразится длинным-длинным нравоучением о том, что ложь является худшим из пороков, а бессмысленная ложь вдобавок не приносит никакой пользы.

– Ну и что из этого? – с большими раздражением спросил старший писец. – Разумеется, говорит, и с моей точки зрения говорит много лишнего. Кроме того, когда мы учились вместе в школе, у этой кошки была отвратительная привычка нарочно опрокидывать хвостом мой кувшинчик с толченой сажей прямо на папирус.

С достоинством кивнув собственной тираде, Суб-Ареф плавно помахал в воздухе коротковатой рукой, приказывая удалиться рослым нубийцам, и не спеша направился к дому.

Неферт остолбенела от изумления: Суб-Ареф не только поверил в то, что Миура говорит с Неферт, не только (что еще страннее!) утверждает, что учился в школе вместе с кошкой, но не находит ни в том, ни в другом ничего особенного!

– Состояние недоумения, как правило, является следствием опрометчивых поступков, – эти слова углубляющаяся в грядки ирисов Миура лениво произнесла на ходу, не забывая при этом – тоже на ходу – увеличиваться в размере.

– Ты о чем, Миура? – неохотно спросила Неферт, следуя за ней.

– Кто тебя тянул за язык сказать «эта кошка разговаривает»?

– Клянусь, я не знаю сама. Это было глупо, ужасно глупо. Как-то случайно вышло.

– Вы оба абсолютно не умеете молчать – и это одна из причин, по которой я еще десять раз подумаю, насколько серьезно мне надлежит иметь с вами дело.

– Мы оба? Ты говоришь обо мне и Нахте?

Кошка остановилась и величественно уселась среди цветов.

– Миура, милая Миура, – взмолилась Неферт, подбирая подол столы и опускаясь на землю рядом с кошкой. Я непременно должна тебе рассказать…

– О том, что твой брат ничего не имеет против взять тебя в жены.

– Нахт меня любит, Миура! Он сам мне это сказал! Я не пойму, почему я сама не своя от радости – ведь я это знала и так! Потому, что я его знаю, знаю как саму себя!

– Хорошенькое сравнение. Если ты кого-либо не знаешь совсем, так это именно себя. Но опустим его. – Миура шевельнула хвостом. – Ты знаешь своего брата – это такая же правда, как то, что ты его не знаешь.

– Ты злая кошка, Миура! – Неферт ударила себя рукой по колену. – Разве можно знать и не знать одновременно?! И как я могу тебе поверить, когда нам с Нахтом даже не надо разговаривать – мы понимаем друг друга с одного взгляда, и этого довольно! Я тебе не верю!

– Я и не предлагаю тебе верить – это не имеет смысла. А вот подтвердить свое утверждение доказательствами я, пожалуй, намерена. Если ты не боишься их от меня получить.

– Я ничего не боюсь! Я люблю Нахта – доказывай все, что тебе хочется.

– Сегодня ночью, в беседке у пруда, у твоего брата будет довольно занятная тайная встреча.

– С танцовщицей Яхи?!

– Однако, ты отменно уверена в его чувствах.

– Нет, я знаю, что ему нет никакого дела до Яхи. И до всех других женщин.

– Да, эта встреча не с женщиной.

– Тогда что же это за встреча?

– Я полагаю, тебе лучше выяснить все самой.

– Но каким образом?

– Разумеется, подслушав.

– Миура, но ведь подслушивать скверно!

– Как когда.

– Кроме того, это невозможно! К Нахту нельзя приблизиться так, чтобы он этого не услышал! Хотя знаешь, Миура, – Неферт невольно приподнялась, – в беседке есть большая деревянная кадка для букетов. Она высокая и стоит в углу! Ведь я могу заранее в нее спрятаться!

– Ты недооцениваешь своего брата. Помимо острого зрения и тонкого слуха он, как всякий совершенный воин, наделен звериным чутьем присутствия. Он обнаружит тебя, даже если ты не будешь шевелиться и дышать. И не поблагодарит.

– Ты злая кошка! Зачем же ты предлагаешь мне то, что невозможно сделать?

– Вполне возможно, но только с моей помощью. – Неферт вздрогнула: Миура смотрела на нее в упор, и глаза ее оказались более жуткими, чем голос. Неферт вспомнила, как заглянула через край колодца – перед тем как в него залезть. Таким же холодом повеяло тогда на нее от черной глубины. Но глаза Миуры были страшнее колодезного провала – потому что они смеялись. – Я лишу тебя запаха и звука.

Неферт тихонько вздохнула от страха.

– Ты боишься?

– Нет!

Это тем не менее было правдой: едва ли не все, что исходило от Миуры, на самом деле было черным колодезным провалом. Но и в самый колодец – в день появления Нахта – Неферт не могла не шагнуть.

– Через два исхода твоих песочных часов после полуночи можешь отправляться к беседке. Нахт тебя не услышит.

– Неферт!

– Не-фе-ерт!!

– Неферт!!

Неферт в досаде закусила губу, услышав пронзительно разносившиеся по саду голоса няньки и служанок.

– Неферт, цветочек, где ты? Учитель уже пришел на урок!

– Кажется, тебя зовут? Прощай!

…Уже идя к дому, Неферт вспомнила о том, что так и не спросила Миуру о странном поведении Суб-Арефа.

IX

– Послушай, Нахт, – Неферт спускалась рядом с братом по белой песчаной дорожке, обрывающейся широкими, покрашенными голубой краской деревянными ступенями, нижние из которых уходили в заросшую лотосами воду. Как всегда, когда Нахт был рядом с ней, Неферт казалось, что ее с ног до головы окутывает исходящая от него сила. – А ты когда-нибудь сам видел Царя Царей, сына Амона – да будет он жив, здрав и невредим?

Вопрос этот действительно занимал Неферт, но все же сейчас она задала его с тем, чтобы скрыть смущение. Гуляя с братом, Неферт одинаково опасалась смотреть на беседку над прудом (ведь Нахт мог уловить выражение ее взгляда) и избегать смотреть на нее вообще (ведь это могло показаться Нахту странным)… Через несколько часов у Нахта была назначена в этой беседке тайная встреча. Неферт хотела только одного – чтобы ничто не помешало ей подслушать. Нахт шел рядом с ней – единственный существующий для нее человек, который был ее миром. Не знать чего-либо об этом мире было совершенно невыносимо.

– Видел, конечно.

– А когда?

– Да позавчера.

– Позавчера?

– Ну. Когда мне еще один Орден Льва вручали.

– Ой, Нахт, расскажи, какой он! – Неферт заинтересовалась уже по-настоящему. – Он ведь сияет, как солнце, да?

– Да нет, не особенно. Смазливый такой мальчишка, но уж очень хлипкий. По-моему, они заморили его этими церемониями.

– А он с тобой говорил?

– Говорил.

– А что он тебе сказал, Нахт?

– Да всю ту лабуду, какая в таких случаях говорится. Торжественные речи – как ругань: чем серьезнее повод, тем семиэтажнее.

– Как это – семиэтажнее?

– Башня такая есть в Бабилу, храмовая. Семь этажей в ней. Зиккурат называется.

– Но ты ничего не рассказал о Сыне Солнца!

– Да неинтересно все это, змейка. – Нахт казался чем-то озабоченным и даже – это совсем-совсем с ним не вязалось! – опечаленным. Может быть, его заботила предстоящая встреча? – Какой странный на тебе сегодня наряд.

Перехватив взгляд брата, Неферт скользнула глазами по своей бледнолиловой столе, отягощенной широким предплечьем, золотые нити которого соединяли ряды живой бирюзы и лазурита.

– Это очень старый убор, – Неферт опустилась на дерево мостков вслед за Нахтом. По обыкновению, сразу выдающему тренированного лучника, Нахт стоял, выдвигая вперед левое колено и упруго опираясь оземь носком согнутой правой ноги.

– Это очень старый убор, Нахт, – повторила Неферт негромко. – Ему лет триста.

– А вся бирюза жива.

– Еще бы! Знаешь, как его хранят. Не представляю, что бабка сделала бы со служанками, если б хоть камешек заболел. Я его для тебя надела.

– Странное сочетание: бирюза и лазурит. Никогда такого не видел.

– Нет, ни капельки не странное! Тут ведь особый смысл. Ты знаешь, что лазурит и бирюза – ненастоящие камни?

– Ну, здравствуй! Само собой – бирюза и лазурит бывают поддельными, как и все прочее. Но поддельная-то бирюза как раз никогда не умирает.

– Ты ничего не понял! Настоящие лазурит и бирюза все равно не настоящие!

– Змейка, болтаешь глупости.

– Ничего подобного! Послушай Нахт! Бирюза и лазурит – это день и ночь лемурийского неба. Ты слышал о Праматери Царств?

– Что-то слышал, когда был мальчишкой, – Нахт провел по лбу наружной стороной ладони. – Земля магов, которая погибла?

– Да! Только они знали, что погибнут! Потому что всемогущий всегда знает срок смерти. И еще они знали, что весь мир изменится. И они сделали камни, чтобы оставить память о цвете своего неба!

– Откуда ты знаешь такие сказки, змейка? – голос Нахта прозвучал приглушенно.

– Это не сказки! Мне об этом рассказывала… – Неферт в испуге поднесла ладонь к груди: имя Миуры все-таки не успело слететь с ее языка. – Мне рассказывала нянька Хапшесут.

– Что же, кроме сказок, может рассказывать нянька? – Нахт вздохнул с облегчением.

Некоторое время они молча сидели рядом, глядя, как над уходящими в воду ступенями смыкается трепещущая вечерняя вода.

– Сегодня все похоже на сон, – тихо прошептала Неферт. – Рыбки плывут, как тени, и лотосы такие печальные.

– Змейка, не говори мне о снах и тенях.

Неферт обернулась: Нахт по-прежнему касался ладонью середины лба – и в этом жесте была мука.

– Эта тень сгущалась во сне, – почти беззвучно произнес он. – Я не могу вспомнить…

– Нахт!

Нахт отвел руку от лица и взглянул на сестру: невеселая усмешка тронула его губы.

– Воспоминание уплывает, как тени рыб, – заговорил он. – Откуда я знаю, что тебя, маленькая змейка, не могут испугать мои слова?

– Это правда, Нахт!

– Тогда попробуем вместе открыть этот маленький ларец черного агата. Ты знаешь, что в пятнадцать лет я чуть не умер от лихорадки?

– Нет, мне об этом никогда не говорили.

– Ну правильно, с какой стати. Это было так давно, что мне кажется – не со мной… Яснее всего я помню это смешанное с жутью удивление: разлитый в теле свинец, который мне – поднимавшему любую ношу – не по силам было поднять. Я пытаюсь поднять руку – мою руку, останавливающую на скаку лошадь – и мне это не всегда удается, потому что пальцы налиты этим свинцом… Рука падает на полпути – и мне страшно. Змейка, ты не можешь понять, как страшно мужчине ощущать бессилие… Раны на войне совсем другое, чем болезнь… Я никогда не болел, ни до, ни после… Лица появлялись, склонялись надо мной и исчезали… Приходили ночи – и я оставался наедине с ужасом бессилия. Огонь плавал в светильнике… Стены комнаты поглощала темнота… И тогда ко мне стала приходить Она.

– Она, Нахт…

– Да, женщина, которую я любил. Если только все это не было бредом. От ее глаз исходила мягкая ночная прохлада… Мне становилось лучше от одного ее приближения.

– Ты был рад ей, Нахт?

– Нет! Она была красива. Это было – унизительно… Я ненавидел ее за то, что она смеет подойти ко мне, когда я так… жалок. «Убирайся», – сказал я, пытаясь приподняться… Она села на край моего ложа. Ее рыжие волосы спадали на черную столу. Огоньки светильника играли в ее глазах.

«Зачем ты пришла, уходи», – повторил я.

«Ты должен заснуть», – сказала она… и взяла мою руку в свою. И я понял, что бежавший от меня сон придет ко мне, если она будет сидеть рядом и держать меня за руку. Змейка, я заснул. Иногда я просыпался – она неподвижно сидела рядом, стройная и очень прямая… «Ты здесь?» – спрашивал я. «Здесь, мышь, спи», – отвечала она, и глаза ее улыбались. Я сильнее сжимал ее руку и засыпал опять.

На следующую ночь она пришла снова.

«Я тебя не звал, уходи! – сказал я. – Уходи, ты мне не нужна! Уходи, слышишь?!»

Так я встречал ее каждый раз. Я говорил и думал при этом, что если она не придет следующей ночью, то я как-нибудь донесу руки до рта и перегрызу жилы зубами. Я бы это сделал, змейка. Не потому, что мне было плохо. Я уже любил ее.

Потом начались разговоры. Я не помню их. Я не могу их вспомнить. Мне становилось лучше. Разум мой прояснялся – и я все отчетливее понимал, что ее не видит в этом доме никто, кроме меня.

Я не знал, кто она – дух ночи или воплощение богини… Я знал одно – она не была земной женщиной.

Но я любил ее так, как любят земных женщин.

Я знал, что ее нельзя так любить.

«Я выздоровлю, и ты уйдешь», – говорил я.

«Уйду».

«Тогда я не стану жить».

«Ты станешь жить и забудешь обо мне».

«Ни за что! Ты этого не дождешься!» Змейка, а ведь я ее все-таки забыл. Не могу понять, как это вышло. Забыл, как только начал выздоравливать.

– Кто она была, Нахт?

– А была ли она вообще? Много бы я дал, чтобы это понять, – Нахт легко поднялся. – Ладно, змейка. Я даже рад, что это все тебе рассказал. Теперь ты все обо мне знаешь.

«Не все», – подумала Неферт.

X

Шаги, ведущие к беседке, послышались, только когда озябшая даже в своей шерстяной накидке Неферт уже совсем потеряла надежду, что кто-нибудь придет. Лаковые листы черных кустов, обрамлявших перила беседки, в которых и спряталась Неферт, были так плотны, что она сидела, словно в маленьком шалаше… Окон в этом шалаше, естественно, не было, а выглядывать наружу, несмотря на обещание Миуры, Неферт побаивалась.

Оставалось только слушать.

– Здесь нам никто не помешает.

Шаги поднялись по ступенькам, что-то прошелестело, заскрипели деревянные оттоманки.

– Будем надеяться. Так вот я и говорю, – Неферт чуть не подпрыгнула от изумления: второй голос принадлежал Суб-Арефу. Так это с ним Нахт имел тайную встречу в такой час! – Пшеница, будем рассматривать хорошую белую полбу, по нынешнему курсу колеблется от трех до четырех серебряных колец мешок, причем при оптовой продаже съезжает к трем. Таких цен не бывало со времен фараона Хуфу! Рынок наводнен: вот что делает импорт как следствие перемирия с шасу. Они-то рады-радехоньки гонять караваны. Но, как Вы можете понять, этим не вполне довольна группировка влиятельных лиц, вкладывающих солидный капитал в наделы, отведенные под пшеницу.

– К этой группировке, вне сомнения, относится мой досточтимый собеседник?

– Вы смотрите в корень. Между тем как правительственная политика…

– Поощряет импорт. Почтенный Суб-Ареф, я прекрасно вижу направление Ваших помыслов. Однако получается неувязка. Предположим, мне ничего не стоит распотрошить в неофициальном порядке три-четыре каравана: если это не подорвет импорта, то, безусловно, взвинтит цены.

– Минимум – до пяти колец мешок!

– Положим. Но шила в мешке не утаишь. В таких случаях всегда кто-нибудь уносит ноги. Неужели Вы полагаете, что в Великом Доме на такое посмотрят сквозь пальцы?

– Мой юный герой, при несомненной львиной хватке Вам недостает еще некоторой житейской опытности. Что если, я говорю предположительно, напасть на шасу под видом хеттов?

– Клянусь Сетхом, превосходная идея!

– Я не сомневаюсь, что ее превзойдет практическая реализация.

– Но для начала, – в ровном голосе Нахта прозвучал металл, – оговорим конкретно мой процент в общей прибыли.

XI

– Быть может, довольно?

– Ничего не довольно! – Неферт захлебывалась слезами. – Гадкая, злая кошка!! Теперь я из-за тебя ничего не понимаю! Совсем ничего!

– Вот как? Значит, в твоем брате все же есть кое-что не совсем тебе понятное? Позволь спросить, что же именно?

– Ты сама знаешь, что! – Неферт заревела еще громче. – Ты затем все это и подстроила! Он же герой! Он страшен врагам, как Монту! Его колесница подобна огненному ветру Сетха! Зачем ему эти дурацкие деньги и этот дурацкий Суб-Ареф?! Он же герой!

– Совершенно верно, он герой. С чем, с чем, а с этим не поспоришь. Если вдруг – что маловероятно – нигде не случится войны, он положительно удавится от такой жизни. А еще вернее – сам эту войну развяжет. Колесница, битвы – все это так. Но помимо этого – он деловой человек. На редкость деловой для своих лет. Ты присутствовала всего лишь при одной незначительной сценке, относящейся к этой стороне жизни.

– Я не хочу об этом знать! Я хочу, чтобы он был только прекрасен! Только лил кровь! Только мчался на колеснице! Только любил меня!

– Он-то тебя любит, а вот ты его – нет.

– Я не люблю Нахта?! – Неферт смахнула кулаком слезы.

– Похоже на то. Нельзя любить половинку Нахта. Ту, которая больше нравится тебе… Он, видишь ли, не только из нее состоит.

– Он лазил в колодец. Он самый сильный. Он любил добрую черную богиню, когда был болен. Он зовет меня змейкой.

– Ты и есть змейка. Ты говоришь правду. Но не весь Нахт – это не Нахт вообще, как бы ты не знала все о колодце, конях и богине. Я нарочно подстроила это, не отрицаю. Любишь ли ты настоящего Нахта, маленькая змейка?

– Да, Миура, ты правильно это сделала, – Неферт всхлипнула. – В нем есть то, что мне совсем не близко и даже не интересно. Но, конечно, я его люблю. Только теперь я все понимаю.

– Маленькая змейка Неферт, – зареванных пылающих щек девочки на мгновение коснулась мягкая лапа кошки. – К сожалению, ты еще понимаешь очень мало.

XII

– «Посмотри на рыбака. Труд его ужасен: разве не работает он вперемежку с крокодилами?»

– Ты очень небрежна сегодня, Неферт. А ведь ты знаешь, что у меня редко выдается часок самому проверить твои уроки, – Имхотеп с некоторой обидой отложил книгу. – О чем ты все время думаешь?

– Право, не знаю, папочка. Я отвлеклась, потому что подумала… а кто этот человек?

– Какой человек, дочка?

– Вон тот, под навесом. Который отдыхает.

– Так это же армейский вестовой, который примчал вчера ту бумагу… Еще бы ему не отдыхать: бедняга скакал целую ночь, с тем чтобы Нахт смог выехать уже сегодня к вечеру.

– Нахт уедет?

– Доченька, мы с матерью и не надеялись, что Нахт пробудет дома так долго… Твой брат очень занятой человек. Хотя я понимаю, что ты огорчена.

XIII

– Нахт!

– Ничего не поделаешь, змейка, – обняв за плечи подбежавшую Неферт, Нахт вышел вместе с ней из низкой кладовой постройки, в которой несколько слуг под руководством Шедсу перекладывали какие-то ящики и запаковывали кожаные мешки. – Я не могу терять ни минуты: иначе там начнется такая заваруха…

– Нахт!

– Когда ты была маленькой, ты думала, что у мальчиков на самом деле растут на спине уши. А когда я притащил тебе маленького ежика, ты плакала, что он не хочет с тобой разговаривать. Змейка, когда ты выйдешь за меня замуж, я тоже буду то и дело уезжать в пески – и ничего страшного в этом нет.

Сильная рука брата обнимала Неферт, в его ласковом голосе было столько любви… А глаза… глаза смотрели так, как никогда прежде не смотрел на нее Нахт. Это был взгляд сквозь Неферт: глаза Нахта видели караваны шасу, отряды хеттов, трепещущие от огненного дыхания Сетха полотнища палаток…

– Нахт!

Нет, это не Неферт, это само ее отчаяние метнулось на грудь брату… И на мгновение – Неферт уже знала, что оно будет недолгим, Нахт снова увидел сестру… В его глазах появилась боль.

– Я и подумать не мог, возвращаясь в этот дом, – произнес он, – что ко мне на грудь заползет здесь маленькая черная змейка и свернется на самом сердце.

XIV

Это был камень красной яшмы – темно-красной, похожей на спекшуюся кровь. Солнце раскалило его до тонкого запаха тины, который был слышен, только когда Неферт, сложив ладони, подносила камень к лицу…

– Где ты нашла этот камень? – спросил рядом голос кошки, приближения которой Неферт не услышала.

– Ты меня пришла утешить, Миура? – лицо Неферт, устремленное через заросли камыша туда, где похожие на маленьких серебряных рыбок солнечные блики скользили по молочно-голубой воде бесконечного Нила, осталось неподвижным. Впервые в жизни Неферт уходила одна так далеко от дома. Но это тоже не имело никакого значения. – Не надо, наверное. Нахт уехал.

– Утешить? Напротив – чтобы сделать тебе еще больнее.

– Разве это получится? – Неферт тихо улыбнулась. – Разве за одну жизнь можно умереть больше, чем один раз?

– Можно. В одной телесной оболочке можно умирать и воскресать не единожды, а всякий раз, когда изменяется ее духовное содержимое.

– У всех?

– Нет, у очень немногих. Люди боятся изменения. Ты не знаешь, как сильно они этого боятся. Нахт всегда удивлял меня неведомой ему самому тонкостью догадок. Он назвал тебя змейкой – в тебе всегда будет жить неустрашимое стремление сбрасывать прежнюю кожу. А сбрасывать ее – это значит умирать и воскресать.

– Так чем же ты хочешь сделать мне больно?

– Отчего уехал Нахт?

– Оттого, что дела позвали его в пески.

– Дела делами, пески песками… Нахт сбежал от тебя.

– От меня?

– Да. И хвала Изиде, что он сделал это вовремя.

– Нет, – Неферт прижала к щеке темно-красный камень.

– Там должна быть чья-то лодка внизу. Видишь – на колышек накинута веревка. Покатаемся на ней немного?

– Давай. Только ведь там нет весла.

– Как знать. Ты не боишься – ведь это чужая лодка?

– Мне все равно.

– Вот уже и одно преимущество твоего нынешнего состояния, – насмешливо произнесла кошка. – Раньше ты стала бы об этом беспокоиться.

Неферт сбежала к берегу. В спрятанной соломенной лодке в самом деле оказалось весло, которым она оттолкнулась от земли, пока Миура с явным удовольствием устраивалась на носу. Узкая лодка заскользила в зеленом прохладном мраке прибрежных зарослей.

– Почему ты сказала, что Нахт сбежал от меня, и почему ты возносишь хвалу богине за то, что мне так плохо? – спокойно спросила Неферт, легко погружая весло в черно-зеленую воду.

– Хвалу богине я возношу не из-за твоих страданий, а за то, что твоему брату посчастливилось унести ноги живым и невредимым. Скажем прямо – шансов на это у него было несколько меньше, чем если бы он столкнулся в одиночку с армией хеттов. Ты опаснее для него, чем он для тебя – это так же верно, как то, что тебе сейчас больнее.

– Ты второй раз такое говоришь. Чем я опасна Нахту?

– Я показала тебе, что Нахт бывает не только таким, каков он с тобой. Неферт смотрела не на кошку, а в темную воду, струившую вслед лодке

черные пряди водорослей.

– Да, Нахт бывает разным – я знаю это.

– Но ты не знаешь, какая половина в нем сильнее.

– Конечно, та, что с мной!

– Глупая змейка. До встречи с тобой он превосходно обходился без этой половины. Ты разбудила в нем ту душу, которую он заставляет спать: этого я не хотела объяснять тебе раньше времени.

– Заставляет спать? Как это, Миура?

– Сам того не зная, естественно.

– Миура, почему он заставляет спать такую прекрасную душу?

– Потому, что в твоем прекрасном и могущественном брате нет той силы, которая могла бы эту душу подчинить.

– В Нахте – нет силы?!

– Этой нет. Здесь он настолько слабее тебя, насколько ребенок слабее его в рукопашной схватке. Тебе трудно это понять, потому что в тебе есть эта сила. Так же трудно понять Нахту, что можно не управлять конями. А вот что случится с неумелым наездником, который попробует объездить норовистую лошадь?

– Она его сбросит и расшибет насмерть.

– Сразу?

– Может быть, сразу, может быть – нет.

– В том-то и дело. Нахт и так слишком долго продержался на скаку. Пойми как следует: ты хочешь слиться с той его душой, которая не может бодрствовать слишком долго. Но пока ты с ним – ей не заснуть. Эта история могла кончиться очень плохо.

– Но послушай, Миура…

Неферт испуганно прижала руку к быстро-быстро забившемуся сердцу: в темной воде, над повторенным водой бортом лодки, возникло зыбкое отражение стройной рыжеволосой женщины, сидевшей очень прямо и неподвижно, со сложенными на коленях руками…

Лица невозможно было разглядеть.

Неферт вскинула глаза. На носу по-прежнему сидела кошка.

Отражение в воде исчезло.

– Теперь ты поняла, кто приходил к Нахту?