Текст книги "Цена сокровищ: Опасные тайны Китеж-града"

Глава 8. А был ли мальчик?

Я не стал посвящать Максима в свои планы. Догадку, пришедшую ко мне на даче у Звонарева, еще следовало проверить.

Утром я отправился в диссертационный архив. У меня сложились довольно теплые отношения с его вот уже много лет бессменной заведующей. Галина Николаевна – чудо-старушка, которую никакими силами не могли уйти на пенсию, потому что когда-то ее общество предпочитал один из наших нобелевских лауреатов-академиков и вечная память о его научных заслугах перед родиной невольно распространялась и на нее, – обожала меня, как иногда казалось, не совсем по-матерински. Она любила быть строгой к новичкам, однако к узкому кругу «своих» относилась с благосклонностью – разрешала проходить в фонд и самому брать с полок необходимые тебе папки. Это было не совсем по правилам, но очень удобно – преклонный возраст библиотечной гранд-дамы не позволял ей двигаться столь же быстро, как в молодые годы, а уж тем более – с прежней прыткостью подниматься по ступенькам стремянки. Обычно я старался не злоупотреблять симпатией Галины Николаевны, но сегодня ее помощь была мне крайне необходима. После возвращения домой я больше часа просидел за компьютером, ожидая, пока он составит варианты буквенно-числовых комбинаций, выделенных мною из текста «записной книжки Чернова», но уже с учетом структуры библиографического шифра. И теперь мне хотелось убедиться в правильности моего предположения. Разумеется, книга, найденная на даче Звонарева, никакого отношения к тексту «записной книжки» не имела, она лишь подтолкнула к решению задачи, которая стояла передо мной.

Каждому, кто хотя бы раз воспользовался общедоступной или научной библиотекой, приходилось работать с каталогом и заполнять книжную карточку. Вносить в соответствующие графы инвентарный номер и несколько кодов систематизации, которые позволяют библиотекарю быстро понять, в каком отделе и на какой полке какого стеллажа размещена та или иная книга, а также находится она в открытом доступе или для ее выдачи требуется специальное разрешение. Глядя на библиотечный шифр книги, случайно попавшейся мне на глаза на одной из полок дачной библиотеки Звонарева, я вдруг подумал – где лучше всего хранить то, что необходимо спрятать от посторонних глаз? Особенно если речь идет об ученом, одержимом идеей плагиата. У друзей? Какие уж тут друзья, когда на кон поставлено мировое открытие! В сейфе? Но именно традиционные тайники первым делом ищут грабители. Нет, ко всему подозрительный человек вспомнил бы об архиве. Но о каком архиве? Документы главной советской партшколы были проданы за границу потому, что в какое-то время оказались никому не нужны. Крадут из музеев, из библиотек. Даже банковская ячейка не гарантирует стопроцентной сохранности ваших секретов – представьте себе, что банк разорился или его ограбили. Но есть и святая святых – единый диссертационный архив, где хранятся тексты всех утвержденных ВАК научных работ, и при желании, равно как и при добром отношении с его сотрудниками, всегда можно добавить к своей папке еще одну или две. Я не мог с точностью утверждать это за Звонарева, но предполагал, что все происходило именно так. И даже был уверен: реконструируя ход мыслей профессора, любой на моем месте неизбежно пришел бы к тому же выводу. Сложность заключалась только в одном – для полноты картины мне явно не хватало цифр, утраченных с испорченным солнечным светом листов, но я ввел в программу образец – шифр собственных диссертаций, и компьютер составил для меня небольшой перечень аналогов. Пусть приблизительный, но вполне возможный.

Конечно, я подразумевал, что реальная папка самого Звонарева в фонде существует, но то, что он хотел уберечь от чужих рук и глаз, вряд ли было отражено в каталоге общего пользования. Я мог напрямую спросить Галину Николаевну о коллеге-профессоре, но она славилась своей разговорчивостью, и предупреждать ее о конфиденциальности моего вопроса было бессмысленно. Галочка, прилюдно жаловавшаяся на плохую память и старческий склероз, всегда четко цепляла необычные факты, а что может быть необычнее, чем математик, занятый поиском диссертационной работы ученого-историка? К тому же вряд ли Звонарев просил об одолжении именно ее: в архиве на подхвате у Галины Николаевны (а точнее – за нее) работали еще две сотрудницы – из тех, кому профессор-вдовец в самом расцвете сил мог показаться интересной кандидатурой с чисто женской стороны, и оказанная услуга послужила бы началом иных, более близких отношений. Уверен, профессор умел убеждать женщин в их святой обязанности содействия ему – что-то в стиле его поведения было для меня неуловимо узнаваемым и оттого немного пугало. Мне кажется, я хорошо понимал ход его мыслей и спрашивал себя: если бы я в аналогичной ситуации повел себя точно так же, то в чем различие между нами? Портрет Звонарева, нарисованный Асей, мне категорически не понравился. И тогда либо она исказила факты, перенеся на Звонарева и свою детскую ревность, и боль утраты близкого человека, либо это был малоприятный, расчетливый персонаж, и мне следовало внимательнее присмотреться в том числе и к себе – на предмет переоценки мужских ценностей.

– Игоречек, дорогой, для тебя все, что пожелаешь! Ах, что за чудные цветы! Ты всегда знаешь, какие мне нравятся. – Галина Николаевна улыбнулась самым милейшим образом и заговорщицки кивнула мне – проходи, сам посмотри и возьми, что тебе там интересно. – Инга! Поставьте букет в вазу, только воду не наливайте из-под крана, а возьмите из кувшина, которая отстоялась. И на два сантиметра выше кончиков, чтобы не загнивали… Иди-иди, дорогой, девочки сами справятся, для чего они здесь сидят?

Я видел, как сотрудница, к которой обращалась Галочка, окаменела спиной: обе архивистки сидели за своими столами в нише слева от стеллажей, отделенных стеклянными раздвижными панелями, у заведующей была солнечная сторона справа у большого светлого окна, где кроме стола нашлось место для небольшого кожаного «уголка» и журнального столика, на котором обычно и стояла ваза с цветами.

Инга, грустная худощавая женщина с непрокрашенной сединой в проборе длинных тонких и прямых волос, уложенных на затылке в наспех закрученный кренделек, неторопливо поднялась из-за стола и подошла ко мне взять цветы. Она делала все с размеренностью и покорностью обиженного жизнью существа, а быть может, так оно и было? Мне стало неловко за начальственную грубость Галочки, но перечить ей не хотелось – по крайней мере не сегодня, и я, негромко извинившись перед Ингой, когда она принимала у меня из рук букет, зашел за стеллажи.

Я провел в архиве больше часа, но ничего не нашел – ни одного совпадения ни в секторе кандидатских, ни в секторе диссертационных работ. Были похожие номера, но под ними числились реальные диссертации – без посторонних вложений и совершенно иные по теме. Это меня сильно раздосадовало – я был уверен, что размышлял логически правильно. Звонарев должен был поступить именно так, единственное неверное предположение, которое я мог допустить, – то, что цифры из «записной книжки» напрямую связаны с номером его пропавшего архива. Неужели я пошел по легкому пути, посчитав, что профессора беспокоила только сохранность его научных изысканий, и не заметил, как заблудился? Но обнаруженные мною цифры не являлись географическими величинами, если только не были переданы нам пришельцами, измеряющими время и пространство в иной системе координат. Или все-таки они были фальшивкой, и от этой мысли мне стало совсем неуютно.

Я решил сделать перерыв и, прежде чем вернуться в зал, сочинил пару фраз, чтобы сократить период общения с моей покровительницей, но ее, к счастью, не оказалось на месте – Инга сказала, что Галину Николаевну вызвали по начальству, и я улыбнулся – отправилась выпить кофе с секретаршей в приемной.

– Вы извините, Инга, что так нелепо получилось – я принес цветы, а бегать за вазой и водой пришлось вам. – Я решил, что стоит ее поддержать. Всегда неприятно, когда тобой помыкают, а женщины это воспринимают особенно болезненно. Инга была ненамного старше меня и старалась держаться независимо, что лишь усиливало печать одиночества на ее лице.

– Впервые, что ли, – немного грубовато ответила она, и я взял ее ладонь, чтобы поцеловать и сгладить оставшееся от недавнего инцидента впечатление. Склонившись над ее столом, я увидел знакомую безделушку: именно такой брелок был привязан к ключам от квартиры Звонарева – Ася, взволнованная нападением на квартиру профессора, то и дело крутила его на пальце, пока Максим не остановил ее и не отобрал ключи – на время, пока она не успокоится.

– Виталий Леонидович давно не заходил? – наугад спросил я.

– Давно, – как ни в чем не бывало кивнула Инга, но потом спохватилась и удивленно спросила: – А вы знакомы?

– Давно, и очень дружны, – соврал я и, стараясь больше ни о чем не думать, чтобы потом не испытывать угрызений совести, бросился в наступление: – Вы не будете так любезны, не принесете мне его докторскую диссертацию, я хотел кое-что проверить, а данные выписать забыл.

– Но Галина Николаевна не возражает, если вы сами пройдете в архив, – растерялась она. – А номер я вам подскажу.

Она открыла плоским желтым ключиком из тех, что висели на связке со знакомым брелком, нижний ящик стола и достала небольшую картотеку в виде маленького перекидного календаря. Перелистав ее, Инга выписала на листочек номер папки, в которой хранилась диссертация Звонарева, и подала его мне.

– Инга, – словно раздумывая, негромко, но стараясь быть убедительным, сказал я, – я не могу посмотреть сам. Если Галина Николаевна увидит, что вы тоже разрешаете мне копаться в архиве, она может вас неправильно понять. Вы же знаете: то, что позволено Юпитеру…

– Да, – смутилась Инга, – пожалуй, вы правы, я сейчас принесу папку.

Едва она ушла, я быстро взял в руки ее картотеку. Вот основная карточка Звонарева, здесь две записи и третья – 7 И 1252 ЗВ 40968/1839 Л (431). Я успел сунуть листочек с переписанным номером в задний карман брюк, когда вернулась заведующая. Галочка строго взглянула на меня, словно спрашивая, что это я делаю у стола ее сотрудницы, и я немедленно утолил ее любопытство:

– Ничего, что я напрягаю своими заданиями ваши кадры, Галина Николаевна?

– Напрягайте, Игоречек, пусть поработают, – милостиво кивнула она, вполне удовлетворенная моим объяснением, – им полезно, а то засиделись.

Для отвода глаз я немного посидел в читальном зале с диссертацией Звонарева, которую принесла Инга. Она подала мне папку, не поднимая глаз и боясь взглянуть в сторону своей начальницы, но, не почувствовав с ее стороны явного неудовольствия, вернулась за свой стол и быстро спрятала картотеку в нижний ящик под ключ. Судя по всему, это была ее личная картотека, тайная от Галочки – разве я мог упрекать одинокую немолодую женщину на бюджетной зарплате в том, что она скорее всего пользовалась своим служебным положением? Сама того не понимая, она мне уже помогла, я это запомню и постараюсь как-нибудь ее отблагодарить. Надо будет попросить Татьяну присмотреть для Инги какой-нибудь сувенир… Так, кажется, во мне опять заговорил Звонарев.

Пытаясь отвлечься от любопытного взгляда Галочки, время от времени искоса посматривавшей в мою сторону, я бегло пролистал диссертацию Звонарева. Еще одна исторически важная находка – неизвестный доклад промышленника Василия Поберегова императору Николаю I о геологических изысканиях в Русской Америке – на Аляске и в Южной Калифорнии, в котором настойчиво рекомендовалось сохранить владение Россией этими землями и сдавать их в концессию с правом получать процент за все найденные в них природные минералы. Доклад был обнаружен в одном из провинциальных архивов – автор его, отчасти повторяя судьбу легендарного Резанова, ответа нового государя, Александра II, не дождался. Диссертант предполагал в том следствие кабинетной борьбы на период перемены власти и называл имена чиновников, по его мнению, положивших важный документ под сукно. Аргументы были хорошо скомпонованы и выглядели убедительно, а сама диссертация, несмотря на сноски и пестревшие цифрами ссылки на источники, читалась как неплохой детективный роман. Может быть, не зря именно Звонареву пришла в голову идея о местонахождении Китежа? И не зря, пусть и не без иронии, Ася сказала – он же у нас гений.

– Галочка, подскажите, а что в шифре папки обозначает буква «Л»? – спросил я, выходя из-за стеллажа после того как возвратил диссертацию Звонарева на место.

– Это закрытый архив, Игорек. – Заведующая немного насторожилась. – А тебе что-то надо из него?

– Да, тут одна незначительная деталь, но требует уточнения, – как можно более равнодушным тоном сказал я.

– Ну да ладно. – Галочка с трудом поднялась из-за стола и повела меня в глубь стеллажей, где открыла угловую дверь в стене, и спросила, доставая из кармана ключ: – А номер под литерой какой?

– 431, – как будто с трудом припоминая и имея в виду нечто совершенно незначительное, сказал я.

– Ох, – вздохнула Галина Николаевна, – это же под самый верх…

– Да заберусь, – с готовностью кивнул я, выводя из-за левой стенки расположенного полукругом стеллажа движущуюся на роликах стремянку. Ролики плавно катились по пазам рельса, закрепленного на равном удалении от верхней и нижней полок, так что в поисках необходимой книги можно было перемещаться вдоль стеллажа, не спускаясь каждый раз вниз.

– Нашел, – деловито объявил я и спустился вниз, по-прежнему сохраняя вид бодрый и ни в чем не заинтересованный.

Заведующая с облегчением кивнула, и мы вернулись в зал.

Я боялся вздохнуть – у меня в руках был тайный архив Звонарева! Я не без волнения раскрыл папку и начал просматривать ее содержимое, которое оказалось рукописью книги Виктора Махонько «Мой Китеж: Экспедиция, которой еще не было».

«Интродукция.

Многие годы поклонники легенды о Китеже рассматривали его с географической точки зрения, а следовало бы – с геомагнитной, а еще лучше – с магнитно-импульсной. Все искали местонахождение материального объекта, а быть может, стоило подумать о пульсаре. История знает немало примеров исчезнувших территорий, в то время как их правильнее было бы считать исчезающими. Скептики называют их фата-морганой – обманом зрения, вызванным морской рефракцией или эффектом верхнего миража, наблюдаемого в пустыне. Религиозные люди ищут в них подтверждения мечты об идеальном, метафизическом мире. Но в действительности это явление мира космогонического.

“Остров, на котором стоял дворец, а также земляные кольца и мост шириной в плетр цари обвели круговыми каменными стенами и на мостах у проходов к морю всюду поставили башни и ворота. Камень белого, черного и красного цветов они добывали в недрах срединного острова и в недрах внешнего и внутреннего земляных колец, а в каменоломнях, где с двух сторон оставались углубления, перекрытые сверху тем же камнем, они устраивали стоянки для кораблей. Если некоторые свои постройки они делали простыми, то в других они забавы ради искусно сочетали камни разного цвета, сообщая им естественную прелесть; также и стены вокруг наружного земляного кольца они по всей окружности обделали в медь, нанося металл в расплавленном виде, стену внутреннего вала покрыли литьем из олова, а стену самого акрополя – орихалком, испускавшим огнистое блистание”».

Мало кто, прочитав эти слова Платона, не захотел бы найти удивительный остров. Его искали по обе стороны Атлантического океана – у берегов Мексики и близ Канарских островов, у побережья Марокко и Гренландии, в Бермудском треугольнике и в районе Гибралтарского пролива. Его расположение определяли в Средиземном и Черном морях, утверждая, что под Атлантидой подразумевался Крит, Мальта или даже Херсонес. Авторы сухопутных версий существования Атлантиды верят, что она находилась на плато Альтиплано в Андах или до сих пор покрыта льдами и снегами Антарктиды. Есть версия, согласно которой Атлантида находилась на месте современных Британии и Ирландии, и она утонула в результате таяния северных ледников.

Но Атлантида – не единственная перманентная земля. Примеры блуждающих островов есть практически в каждой традиционной культуре. С древности греки чтут легенду о Блаженных островах, во времена Александра Македонского распространилось предание о Солнечном острове и Пантхайе, лежавших где-то в Индийском океане, Диодор Сицилийский цитировал своего греческого коллегу, упоминавшего чудесные острова Гисперия и Ниса.

Плутарх сообщал об острове Огигия, чье описание вторило пафосу платоновского очерка об Атлантиде: «Там изредка выпадают слабые дожди, постоянно дуют мягкие и влажные ветры; на этих островах не только можно сеять и сажать на доброй и тучной земле – нет, народ там, не обременяя себя ни трудами, ни хлопотами, в изобилии собирает сладкие плоды, которые растут сами по себе. Воздух на островах животворен благодаря мягкости климата и отсутствию резкой разницы меж временами года, ибо северные и восточные вихри, рожденные в наших пределах, из-за дальности расстояния слабеют, рассеиваются на бескрайних просторах и теряют мощь, а дующие с моря южные и западные ветры изредка приносят слабый дождь, чаще же их влажное и прохладное дыхание только смягчает зной и питает землю. Недаром даже среди варваров укрепилось твердое убеждение, что там – Елисейские поля и обиталище блаженных, воспетое Гомером».

У шумеров есть миф о Дильмуне, обиталище света и вечной жизни. У кельтов были свои острова блаженных, которые они называли «Землей жизни», аналогичный галлийский остров располагался в западном океане, у бриттов был Авалон, у ирландцев – Хай-Бризейл, арабы считали, что их «Счастливые острова» находятся в Восточной Атлантике.

В древнекитайских преданиях рассказывается о трех островах-горах – Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу, где обитают бессмертные, а в японских сказках не раз упоминается «Остров вечной юности», который так похож на сообщения средиземноморских историков: «Наступает час, и со дна океана поднимается остров, посреди которого стоит высокая гора бессмертия Фузао-о, на вершине которой растет диковинное дерево. Люди становятся счастливы, если им удается хоть на одно мгновение увидеть его ветви, хотя зрелище это мгновенное, подобно сну на утренней заре. На острове царит никогда не прекращающаяся весна. Вечно воздух струит аромат, вечно небо распростерто – чисто-голубое; небесная роса тихо опускается на деревья и цветы и открывает им тайну вечности. Нежная листва деревьев никогда не теряет своей свежести, и ярко-алые лилии никогда не увядают. Цветки розы, словно дух, нежно окружают ветви; повисшие плоды апельсинового дерева не носят на себе никакого отпечатка приближающейся старости… Избранные боги, которые населяли это уединенное побережье, проводили дни в музыке, смехе и пении».

Свой Авалон всегда был и у славян, только назывался он островом Буяном, на нем росло мировое древо – дуб зеленый, а под дубом лежал бел-горюч камень-алатырь – янтарь. На этом острове живут птицы Гомаюн и Финикс, а увидели его ходившие в северные земли новгородцы: «Место высоко зело, яко быти третие и чясти до небесе, яко же споведавшеи глаголють. Всяческими сады благовоннейшими насажденъ от Бога. Ни съврьшене убо есть нетленьнъ, ниже пакы всяческы тленьнъ. Нъ посреде тле нетлениа сътворенъ. Яко быти приисплънену плоды, и цвьтящу. Цветы и зеленаа, и зрелаа овощиа имущу выну сънивающаа бо древеса и съвершенные плоды на землю падающе, персть благовонна бывають. А не тлею смръдать яко же мирстии садове, се же бываеть от многаго изрядьства и освящениа иже присно находящое тамо благодати. Темъ же проходя посред иже того повеленныи напаати выну океанъ река, исходящиа от него, и на четыре начала разделяющися».

Призрачные острова являлись путешественникам и мореплавателям во все времена.

На географической карте Птолемея есть остров, выходящий за пределы обитаемой земли, ойкумены, который известен как остров Туле. Он был не раз описан современными ему историками, но так никогда и не найден. В 1762 году испанский галион «Аврора», плывший из Лимы в Кадис, обнаружил землю на полпути к Южной Георгии и к юго-востоку от Фолклендских островов. Через четыре года капитан другого корабля снова увидел эту землю и зафиксировал ее местоположение, и дальше с периодичностью в 2xn «Острова Авроры», как их теперь называли, наблюдали еще в течение ста лет, но потом они словно исчезли, и больше о них никто ничего не слышал. Остров-призрак у оконечности Антарктиды впервые заметил американец Бенджамин Морелл – его назвали «Новой Южной Гренландией» и тоже потом искали в течение ста лет, но снова так и не нашли. Французский путешественник Гильом Делиль отметил на своей карте к югу от Камчатки «Землю Жуана да-Гамы» – Витус Беринг тщетно искал ее и умер, заболев во время зимовки на Командорских островах. И где-то в Ледовитом океане все еще лежит «Земля Санникова».

Не слишком ли много совпадений? И быть может, совпадения здесь ни при чем, а причина таинственных явлений и исчезновений этих земель кроется не в фантастических легендах, отражавших тягу человечества к непознаваемому, далекому и вечно прекрасному, и даже не в ошибках мореходов и картографов. А все дело в том, что существуют природные аномалии, сила которых сдвигает пласты земной коры, то приближая к нам ее отдельные участки и территории, то снова перемещая их. В каком направлении?

Галлей вычислил свою комету, рассчитав характер изменения силы тяготения в поле притяжения Земли. Современные астрономы находят звезды и черные дыры в космических далях, где их не видит даже самый мощный телескоп. Возможно, именно поэтому поиск Китежа там, где его будто бы потеряли, столь же бессмысленный, как поиск Атлантиды и «Земли Санникова». И их надо не искать, а вычислить период возвращения».

Я читал эту увлекательную книгу страница за страницей и не верил своим глазам. У неизвестного мне Виктора Махонько была не идея фикс, а вполне строгая теория, выдававшая довольно широкий диапазон научных знаний автора книги. Рассуждая о Китеже, он останавливался на том факте, что между основанием крепости и первым ее описанием прошло пять веков, которые он назвал «периодом мерцания». За это время легенду об исчезнувшем городе, построенном на берегу озера, слышат в разных областях на огромной территории от Архангельска до Урала. Судя по всему, Махонько сам принимал участие в фольклорных и этнографических экспедициях в эти регионы, где записывал предания, напоминавшие легенду о Китеже. В книге упоминалась карта, которую он составил, нанеся на нее «затерянные города» Русского Севера с указанием приблизительного года упоминания о них, включая дату трехлетней давности. Эти данные позволили ему провести временную и пространственную экстраполяцию перемещений «Китежа», которую он дополнил информацией о географических изменениях, природных катаклизмах (землетрясениях, наводнениях, лунных затмениях, кометах, вспышках на Солнце, всемирном потеплении), а также о запусках ракет с космодрома в Плесецке и ядерном полигоне близ Воркуты. Соединив все эти сведения в одну схему, Махонько рассчитал движение «Китежа» в наши дни. Кстати, он упоминал и об операции «Зеркало», утверждая, что в «Аненербе» действительно предполагали место предпоследнего возвращения Китежа, но отправленная в глубь уральских лесов экспедиция к месту встречи с группой возврата не вышла, из чего автор книги сделал вывод о том, что незадачливые нацистские искатели древностей исчезли вместе с городом, по каким-то причинам не успев покинуть его к моменту сдвига земных пластов и энергетических полей. Махонько утверждал, что дата нового появления Китежа – лето года трех лунных затмений, которому предшествует високосный год – год кометы. А именно этот год шел у нас за окнами.

Я не удивился, что не смог найти в книге точной даты, как не нашел и карты, о которой подробно говорилось в тексте. Я вообще уже больше ничему не удивлялся. Не знаю, каким образом в распоряжении Звонарева оказалась эта рукопись, но причина, по которой он ее прятал, была очевидна. Профессор оберегал эту информацию от авантюристов любого толка, отлично понимая, что может последовать за ее публикацией. Приметы этого недоброго «что» я уже успел увидеть в судьбе близких мне людей. Похоже, Звонарев удалил из текста все точные цифры и даты ради того, чтобы успеть самому найти затерянный город и предотвратить вторжение в него недобрых сил. Остался ли он там навсегда или день «икс» еще не наступил и Звонарев ждет возвращения Китежа? Скорее всего последнее, потому что те, кто похитил Олега и Стеллу, еще чего-то ждут, и им крайне необходима мнимая «записная книжка Чернова». Но в чем ее важность и ее тайна? Махонько брал за основу своих вычислений события, близкие к легенде о Китеже… Подожди-ка, а если предположить, что кроме карты он сделал дайджест – своего рода путеводитель по игре? «Записная книжка» состояла из отдельных фрагментов, каждый из которых имел свой буквенно-числовой код. А вдруг это не код, но последовательность из дат и географических координат? У меня даже пальцы рук задрожали – я должен немедленно вернуться домой и сопоставить все упоминаемые в книге события в их цифровом измерении с теми данными, что мне удалось распознать в тексте «записной книжки Чернова». Но как же быть с папкой профессора? Если я вынесу ее из хранилища, есть у меня гарантия того, что с нею или со мной ничего не случится? И даже если я попытаюсь ее ксерокопировать, эта опасность меньше не станет – Звонарев был прав, совершенно прав, защищая свое открытие и догадку автора исследования о Китеже. Я даже могу предположить, что профессор уничтожил карту, запомнив указанный на ней маршрут к возрожденному Китежу, и оставил себе только «записную книжку», где вся эта информация была зашифрована, а значит, надежно защищена от праздно любопытствующих. Неудивительно, что оппонентам Звонарева понадобился математик. И вот он я – я здесь, я стою на пороге раскрытия тайны и должен сделать выбор – похоронить ее в архиве, как это сделал Звонарев, или отдать подонкам, сломавшим жизнь моих друзей… Интересно, а что случилось с автором этой книги? Быть может, рукопись попала к профессору так же, как ко мне его «записная книжка»? Кто он – Виктор Махонько? Ученый или дилетант, влюбленный в историческое прошлое своей родины? Где он живет и жив ли вообще? Его книга явно тянет на монографию, быть может, он готовился к защите собственной докторской диссертации? Кажется, в книге есть упоминания о нескольких профильных экспедициях, одну из них, кстати, организовывал институт, который заканчивали Звонарев и родители Аси. Быть может, ее отец что-то знает о той поездке и участниках экспедиции.

Мне понравился спокойный тон рассуждения автора книги о Китеже. В нем не чувствовалось фанатизма приверженцев идеи колоколов, звучащих из глубины вод озера Светлояр. И он не пытался сопрячь науку с научной фантастикой – Махонько был уверен, что перемещение возможно только для объектов неживой природы. Он отбрасывал сказку о вечной жизни и райских садах, но миф о «вечном свете» полагал проявлением свечения энергетического поля, возникающего в стадии разлома – в момент входа и выхода «затерянного города» в точке возврата. Махонько, как и Звонарев, мечтал об экспедиции к Китежу, но спешил образумить возможных экспансивных читателей, убеждая не ждать от этой встречи ничего мистического и чудесного.

«Легко счесть неверующим того, кто сомневается в боге, предстающем нам в образе благообразного дедушки с седой бородой и в белой тунике, с комфортом расположившемся на облаках среди своих подданных – совершенно человеческих младенцев-херувимов, строгих дев-ангелов и неустрашимых архангелов-воителей, воплощений истинного мужского начала. Мне кажется недоказанным и образ навеки тридцатилетнего Бога с вселенской грустью в огромных библейских глазах. Бог таков, каковы мы, и поэтому Дева Мария бывших бразильских рабов – черная, а у бога азиатских народов – особый разрез глаз. Но все эти образы – игра нашего сознания, истинное лицо бога – тайна, познать которую можно лишь прикоснувшись к тому самому «вечному свету», из которого возврата нет. И поэтому жители древнего Китежа уже давно стали этим светом, они нематериальны, и не стоит мечтать заговорить с ними, чтобы расспросить, как все случилось. Если повезет и вы успеете заглянуть в приоткрытую дверь, то, возможно, и узнаете, что произошло, – увидите результат, но не сможете заново прожить тот трагический день с теми людьми, чья судьба решилась в тот самый час и миг».

Я просидел над книгой о Китеже до закрытия библиотеки, выписывая все, что могло мне помочь идентифицировать числовые наборы из «записной книжки Чернова». Я ужасно устал, но был счастлив – это и есть настоящее научное везение, когда судьба соединяет разумный логический расчет и случай, превращающий совпадение в попадание в цель. Я думал, что нашел ключ для кода, а оказалось – к двери архива, где хранился оригинал зашифрованного текста.

Уже из дома я позвонил Максиму и попросил узнать через отца Аси, не встречалось ли ему имя Виктора Махонько. Потом я говорил с родителями и с Татьяной, перехватывая на ходу и пережевывая в перерывах между репликами какую-то холодную пищу, и прогонял ее зеленым чаем из пакетика. Я шутил, я чувствовал такой удивительный прилив сил и пребывал в столь хорошем настроении, что, закончив все переговоры, без паузы включил прослушивание сообщений на автоответчике.

«Игорь Сергеевич? – услышал я неприятно знакомый голос. – Как продвигается ваша работа по расшифровке записной книжки? Ваши друзья немного скучают без вас – такая дружба, трогательно до слез. Их слез, разумеется. Полагаю, вы делаете все возможное? Не хотелось бы вас торопить, но что-то заставляет меня думать о времени, которого у нас нет. А вы не можете назвать это время? Простой вопрос – где и когда? Ответ у вас, как я понимаю, еще не готов? Быть может, вы тогда хотя бы успокоите своих друзей и они перестанут так волноваться и нервничать?.. И кстати, если вы все же близки к завершению своей работы, присоединитесь к форуму «Артефакт» под именем «Профессор», мы вас увидим и свяжемся с вами, а пока – слушайте и наслаждайтесь».

Дальше зазвучали голоса Олега и Стеллы. Стелла плакала и просила не трогать ее, через динамик автоответчика она представлялась мне ослабленной и изможденной. Голос Олега тоже звучал глухо, но чувствовалось, что он зол и не желает сдаваться.