Текст книги "Выцветание красного. Бывший враг времен холодной войны в русском и американском кино 1990-2005 годов"

«Охота за “Красным Октябрем”» (1990 год, режиссер Джон Мактирнан, Paramount Pictures)

Первый американский фильм эпохи гласности, посвященный русско-американским взаимоотношениям, всего лишь зафиксировал разрыв с прошлым холодной войны. И это неудивительно, ведь «Охота за “Красным Октябрем”» была экранизацией весьма успешного техно-триллера Томаса Клэнси, написанного в 1984 году, то есть ровно за год до того, как Женевский саммит внезапно анонсировал глобальные перемены, занявшие весь остаток десятилетия[80]80
  Рейган и Горбачев договорились вдвое сократить запасы ядерного оружия.


[Закрыть]. Повествование Клэнси о военных технологиях, страхе ядерного удара и дезертирстве в Америку отражало политический климат своего времени. Президент Рейган лично повысил статус романа до уровня бестселлера, достойного упоминания в «The New York Times», когда назвал его в ходе телевизионной пресс-конференции «идеальной небылицей» [Eby 2013]. Но, по иронии судьбы, между выпуском книги и ее экранизацией возник пятилетний разрыв: работа над фильмом началась только в 1989 году, а его выход на экраны состоялся вообще в 1990-м. За эти два года история взаимоотношений между коммунизмом и Западом поменялось самым радикальным обоазом. Разумеется, совпадение сюжета фильма, посвященного холодной войне, с исторической вехой в процессе десоветизации заметно уменьшило драматизм темы ядерного оружия. Однако фильм не пострадал в отношении кассовой прибыли: уже в премьерный уик-энд он окупил половину своего 30-миллионного бюджета и позже принес около 200 миллионов с мировых показов [The Hunt for Red October Boxoffice/business IMDb]. В этом отношении успех фильма отчасти мог быть обусловлен тем, что он опирался на знакомые политические и кинематографические ориентиры в тот нестабильный период, когда Восток и Запад совместно проделывали путь по направлению к terra incognita посткоммунистического мира.

В общих чертах довольно запутанный сюжет этой картины выглядит следующим образом. Возглавляющий новую советскую стелс-подлодку «Красный Октябрь» вдовствующий литовец Марко Рамиус (Шон Коннери) получает секретное задание обстрелять ядерными боеголовками Соединенные Штаты и направляет свое судно к североамериканскому побережью. Тем не менее аналитик ЦРУ Джек Райан (Алек Болдуин) склонен верить, что на самом деле Рамиус вместе с подлодкой намерен дезертировать. Адмирал Джеймс Грир (Джеймс Эрл Джонс) и советник по безопасности Джеффри Пелт (Ричард Джордан), доверяя инстинктивным ощущениям Райана, решают помочь Рамиусу. Однако им приходится столкнуться со всем советским флотом, направленным на перехват «Красного Октября» – ведь Рамиус успел открыто заявить о готовящейся им измене в письме к своему дяде, адмиралу Падорину (Питер Циннер)[81]81
  Клэнси сделал Марко племянником реально существовавшего адмирала Юрия Ивановича Падорина. Другие невыдуманные фигуры в книге – О. В. Пеньковский и С. Г. Горшков.


[Закрыть]. Среди преследователей подлодки Рамиуса – капитан Туполев (Стеллан Скарсгард), один из его бывших студентов и друзей. Оператор гидролокатора Рональд Джонс (Кортни Б. Вэнс) – член экипажа субмарины «Даллас», руководимой капитаном Бартом Манкузо (Скотт Гленн) – первым обнаруживает присутствие русской подлодки и разрабатывает способ ее отслеживания, поэтому именно на его субмарину, рискуя жизнью, в итоге прибывает Райан. Между тем Пелт пытается вывести на чистую воду русского посла Андрея Лысенко (Джосс Экланд), который притворяется, что советский флот всего лишь ищет потерявшуюся подлодку. В финале Райан, Манкузо и Джонс пересаживаются на «Красный Октябрь», чтобы помочь Рамиусу одолеть и подлодку Туполева, и корабельного кока-диверсанта. Под их защитой «Красный Октябрь» благополучно укрывается на реке Мэн, в результате потеряв только одного человека – близкого друга и заместителя Рамиуса, капитана Василия Бородина (Сэм Нил).

Еще до выхода фильма в Англии критик «Sight and Sound» Дж. Дж. Хансекер включил его в свою заметку (весна 1990 года), где писал о том, что современное кино неспособно идти в ногу со временем: «Впервые в истории темп политических изменений стал быстрее периода подготовки фильмов» [Hunsecker 1990: 106]. И все же, хотя, по мнению Хансекера, «Охота за “Красным Октябрем”» и «упустила свой момент», критик был менее убедителен, говоря об абсолютной неуместности этого фильма в тот год, когда процесс десоветизации протекал не столь очевидно[82]82
  Критик «Вашингтон пост» Хэл Хинсон оказался более восприимчив к двойственному положению фильма, чем многие другие рецензенты: «И то, что бросается в глаза как анахронизм времен холодной войны, в действительности – самая захватывающая особенность картины. Она делает ее неуместной в самом что ни на есть современном смысле слова». См. [Hinson 1990а].


[Закрыть]. С одной стороны, осознавая проблему анахронизма, сценаристы Ларри Фергюсон и Дональд Стюарт подали нарратив Клэнси в ретроспективе, лишив его злободневного пафоса. Поэтому первое, что появляется на экране, – это титр, задающий время действия: «Ноябрь 1984 года, незадолго до прихода к власти Горбачева». С помощью этой ретроспективной отсылки к советскому лидеру, ставшему «человеком года» в 1990 году, Фергюсон и Стюарт фактически превратили нарратив Клэнси в пролог к тем радикальным изменениям, к которым привело избрание Горбачева. Действительно, хотя было еще слишком рано рассматривать холодную войну как исторический факт, 1990 год тем не менее мог показаться идеальным временем, когда американская аудитория уже была способна оглянуться назад и принять с добродушным удовлетворением историю об измене советской идеологии, в то время как сами текущие события придавали все более реальный характер таким на первый взгляд неправдоподобным событиям. Ретроспективное дистанцирование в итоге удовлетворило и Шона Коннери, который поначалу отверг роль Рамиуса «по причине нереалистичности такого сценария для эпохи окончания холодной войны» [The Russia House Trivia IMDb], но затем все же дал согласие, уверившись в том, что создатели фильма отказались от претензий на злободневность. Более того, историзация присутствовала и у самого Клэнси, взявшего за основу для своей книги реальный инцидент из предыдущего десятилетия. Этот инцидент упоминается Райаном на брифинге кабинета:

8 ноября 1975 года «Сторожевой», ракетный фрегат типа «Кривак», попытался совершить побег из Риги (Латвия) на шведский остров Готланд. Бортовой замполит Валерий Саблин возглавил мятеж военнослужащих. <…> Авиационные и воздушные подразделения атаковали их и принудили остановиться в 50 милях от шведской акватории. <…> Саблин и 26 других членов экипажа были расстреляны по приговору военно-полевого суда. В последнее время у нас были сообщения о случаях мятежа на нескольких советских судах – главным образом на подводных лодках [Clancy 1984: 88].

С другой стороны, отнюдь не все, подобно Хансекеру (и Коннери), были так же убеждены в том, что коммунистическая угроза осталась в далеком прошлом. Как довольно обтекаемо заметил критик, «теперь, с окончанием холодной войны и согласием о двустороннем сокращении вооружения, сама холодная война выглядит уже не так устрашающе, как раньше…» [Hunsecker 1990: 106][83]83
  Недовольство Хансекера фильмом «Доставить по назначению» более обоснованно: «…темпы развития в Европе были такими, что некоторые едва законченные фильмы выглядели уже чудовищно устаревшими. Новый фильм с Джином Хэкменом “Доставить по назначению” (1989) представляет собой нечто среднее между “Маньчжурским кандидатом” и “Днем шакала” и рассказывает о попытке убить Горбачева с целью помешать ему подписать договор о разоружении. Все кажется очень своевременным, но перед премьерой фильма Горбачев успел подписать соглашения, из-за чего наиболее радикальные повороты событий в нем выглядят скучно. Еще хуже (хотя для нас-то как раз лучше!) то, что действие первых сцен происходит в разделенном Берлине времен холодной войны – в том Берлине, которого больше не существует» [Hunsecker 1990: 105–106].


[Закрыть]. По правде говоря, официальное завершение холодной войны никоим образом не внушало всеобщей уверенности в надежности России. Даже после Женевы и других саммитов многие на Западе сомневались либо в приверженности советского лидера проводимым им реформам, либо в его способности победить внутреннее сопротивление в различных кругах. Хотя с каждым месяцем обещания Горбачева об альянсе между США и бывшим Советским Союзом звучали все более правдоподобно, сорок лет подозрений не могли не оставить свой след. На обоюдную скрытность, сохранявшуюся в эпоху гласности, намекает последний вступительный титр фильма, обещающий зрителю разоблачение на экране событий, сохраняющих высокую степень секретности из-за желания обеих сторон «сохранить лицо»: «Но, согласно неоднократным заявлениям советского и американского правительств, событий, которые вы сейчас увидите, в реальности не было». Вдобавок ровно через неделю после выхода фильма (11 марта 1990 года) Литва провозгласила свою независимость от Советского Союза и Горбачев назвал ее действия незаконными. Это удивительное стечение обстоятельств образовало ненавязчивую параллель к показанной в фильме попытке советских войск предотвратить дезертирство литовца Рамиуса. Несмотря на то что Клэнси высоко ценили за его технологические предсказания, он все же не мог предугадать, что искусно созданное им вокруг намерений Рамиуса напряжение обретет реальный аналог в той неопределенности, в которой Запад пребывал по отношению к истинным намерениям Горбачева. К тому же, в отличие от 1990 года, в 1984-м зрители еще не могли увидеть в Рамиусе единомышленника Горбачева как харизматичного лидера, по всей видимости намеревавшегося отказаться от идеологии своей страны и рискнуть всем ради союза с Соединенными Штатами.

Разумеется, эта последняя параллель показалась бы оскорбительной самому Клэнси, для которого единственным харизматичным лидером оставался Рональд Рейган. После визита в Белый дом 13 марта 1985 года Клэнси пришел от него в восторг:

Это – человечище! <…> Если Ронни и неспособен очаровать Гробочева, то он уж точно может закатать его в асфальт. Без шуток, этот парень выглядит так, будто он далеко пойдет. <…> Он спросил меня о моей следующей книге <…> – «Кто там победит?», и я ответил ему: «Хорошие парни!» [Becoming Tom Clancy 2013].

Перерабатывая в 1984 году историю реального мятежа Саблина 1975 года, Клэнси показал в своей книге период президентства не Джеральда Форда, а именно Рейгана, чьи агрессивная антикоммунистическая позиция, наращивание военной мощи, поощрение любых операций ЦРУ и технологическая конкурентоспособность были чрезвычайно близки этому консервативному писателю. Действительно, президент, восстановивший веру Америки в ее национальную идентичность и в ее роль «мирового полицейского» и в свой второй президентский срок получивший прозвище «Ронни Рэмбо» [Orman 1987: ПО] едва ли мог не одобрить книгу, которая прославляла ЦРУ и действия военно-морского флота, любой ценой защищающих страну с помощью мощнейших реальных и воображаемых технологий, книгу, в которой все хорошие русские – дезертиры, а погибшие русские моряки рассматриваются лишь как второстепенная потеря, сопутствующая передаче «Октября» в руки американцев[84]84
  Выраженная в сюжете фильма точка зрения, что наличие субмарины может иметь принципиальное значение для американцев, напоминает и веру Рейгана в то, что «ядерную войну можно выиграть», и его заверения, «что Соединенные Штаты сильнее в ядерной области, чем Советский Союз» [Orman 1987: 117].


[Закрыть]. Кроме того, безымянный президент из неопределенной эпохи романа, время от времени появляющийся у Клэнси на разных встречах, мог обрести рейгановские черты в восприятии не только простых читателей, но и самого главнокомандующего. Таким образом, хваля роман Клэнси, Рейган тем самым одобрял собственные методы управления и собственный стиль «президента-мачо» [Orman 1987: 18].

Влияние стиля президента-мачо на образы героев наиболее популярных голливудских фильмов 1980-х годов исследовано в книге Сьюзен Джеффордс «Крепкие тела: голливудская маскулинность в эпоху Рейгана». Эта монография обращается к «соответствию между публичным и популярным образом “Рональда Рейгана” и голливудскими боевиками, изображающими множество одинаковых нарративов о героизме, успехе, подвигах, мужестве, силе и “старой доброй Америке”, – то есть обо всем том, что помогло воплотить в жизнь “рейгановскую революцию”» [Jeffords 1994: 15]. Автор прослеживает два тесно связанных между собой паттерна. Первый – это появление «рейгановского героя» – агрессивного, самоуверенного, прекрасно сложенного воина, чье крепкое тело символизирует как его собственную маскулинность, так и коллективную американскую прочность. Второй – это характерная для кинематографа 1980-х годов «значимость взаимоотношений отцов и сыновей (или мужчин и их символических образов отца), являющихся не только основным детерминантом мужской идентичности, но и способом передачи идентичности национальной» [Jeffords 1994: 86]. В последних главах автор рассматривает различные модификации образов «героя с крепким телом» в эпоху Буша.

Рассказанная Клэнси история как популярное произведение литературного мейнстрима 1984 года уже представляла собой коренящийся в патриархальных традициях нарратив «героизма, успеха, подвигов, мужества, силы и “старой доброй Америки”». Следовательно, перенося книгу на экран, сценаристы вряд ли могли избежать того, что Джеффордс описала в качестве критериев рейгановского боевика. Однако, независимо от романа, фильм также демонстрировал преемственность и по отношению к своим кинопредшественникам 1980-х годов, выраженную двумя сугубо кинематографическими элементами: режиссером и кинозвездой. Всего двумя годами ранее Джон Мактирнан снял один из выдающихся кинохитов в жанре боевика, также демонстрирующий образ крепкого тела – фильм «Крепкий орешек» (1988) с Брюсом Уиллисом в роли нью-йоркского копа Джона Макклейна, практически в одиночку уничтожающего иностранных террористов в Лос-Анджелесе[85]85
  Другие, – по ее мнению, образцовые – рейгановские герои с «крепким телом» – это Рэмбо в серии из трех фильмов (1982–1988) и Мартин Риггс в «Смертельном оружии» (1987).


[Закрыть]. В «Охоте за “Красным Октябрем”» Мактирнан использовал аналогичную гламуризацию мужской доблести, теперь уже оснащенной новым, технологически развитым в соответствии со своей эпохой оружием[86]86
  В то же время важно отметить: фильм рассказывает о том, что Джеффордс описывает как «противоречие в самой философии Рейгана, которая, несмотря на настойчивость в отношении технологических инноваций, в качестве основы американского превосходства над советским мышлением продолжала полагаться на индивидуальность, а не на технологию» [Jeffords 1994: 40]. В отказе Джонса принять заключение компьютера (стоящего 50 миллионов долларов) об уловленных им подводных звуках, а также в интуитивном прочтении Райаном действий Рамиуса побеждает индивидуальный риск.


[Закрыть]. Даже несмотря на отсутствие на экране обнаженного торса а-ля Брюс Уиллис, критики сразу распознали в этом фильме очередной сценарий «о крепких парнях». Мэри Энн Йохансон назвала его «самым дорогим рекламным роликом ВМС» [Johanson Nda], а Хэл Хинсон откомментировал фильм так: «Клэнси и Мактирнану не очень интересен персонаж <…>; им интересно оружие, <…> а также гламур армейского мальчикового клуба» [Hinson 1990а]. Д. Хау уточнил собственные аналогичные выводы следующим образом:

С его плохим, коварным Советским Союзом с одной стороны, со свободолюбивыми американцами с другой и с неопределенным числом хороших русских перебежчиков, помещенных между ними (и все это показано вам с помощью своего рода военно-промышленного комплекса, включающего «Paramount», «Industrial Light & Magic», режиссера Джона «Крепкого орешка» Мактирнана и ВМС США), этот фильм – влажная мечта юного Рейгана о подводной баллистике и конфликте Востока и Запада [Howe 1990b].

Учитывая данный мачистский контекст, необычайно резонансной выглядит первая реплика Рамиуса в фильме (но не в книге): в той сцене, где он вместе с Бородиным осматривает бухту в окрестностях города Полярного. Когда Бородин произносит: «Холодно, товарищ капитан!», Рамиус отвечает ему: «Холодно и сурово», – по-видимому, не просто описывая природу, но имея в виду и нечто большее.

Выбор Коннери на роль «русского героя» Рамиуса еще больше связал «Охоту за “Красным Октябрем”» с экшен-блокбастерами рейгановского десятилетия, особенно в том, что касается их вклада в «общекультурный примат взаимоотношений отца и сына» [Jeffords 1994: 65]. Изначально предназначенная для австрийского актера Клауса Марии Брандауэра, эта роль в итоге досталась его другу Коннери, поскольку Брандауэр в тот момент должен был выполнить другие обязательства[87]87
  В следующем году Брандауэру, наконец, выпадет шанс сыграть русского: вместе с Коннери он появится в фильме «Русский отдел».


[Закрыть]. Благодаря этой случайной замене фильм приобрел некоторые резонансы, которых бы не возникло, участвуй в нем молодой и менее известный актер. Мгновенно узнаваемый из-за двадцатилетней идентификации с грозой коммунистов Джеймсом Бондом, Коннери, несомненно, создал более привлекательный для аудитории образ «советского человека со скрытыми мотивами», чем это сделал бы Брандауэр, также, в свою очередь, недавно поучаствовавший в серии о Джеймсе Бонде, но в качестве экранного злодея – противника Коннери[88]88
  Речь идет о фильме «Никогда не говори никогда» (1983), где возраст Коннери свидетельствует о том, что ему пора завязывать со шпионскими ролями.


[Закрыть]. Таким образом, симпатия к Рамиусу, которая в книге Клэнси создавалась с помощью трех вступительных глав, написанных от лица этого героя, в фильме была передана благодаря созданному ранее Коннери узнаваемому образу «хорошего парня»[89]89
  Одна из первых сцен, где Рамиус убивает государственного чиновника по фамилии Путин (Питер Ферт), и в самом деле похожа на сценарии «бондианы»: хладнокровный контроль над ситуацией, хитроумные интриги и физическая ловкость Коннери напоминают здесь его роли агента 007.


[Закрыть]. Однако для Джеффордс и ее интерпретации блокбастеров 1980-х годов важнее тот факт, что Коннери незадолго до этого фильма сыграл целую серию ролей «почтенных отцов»[90]90
  Коннери играл символического отца-наставника для молодых героев во всех последующих фильмах («Имя розы», 1986; «Горец», 1986; «Президио», 1988), прежде чем выступил в роли биологического (хотя и разлученного с сыном) отца Индианы Джонса. Конечно, это не случайно, что сценарии «Горца» и «Президио» также были написаны Ларри Фергюсоном.


[Закрыть], кульминацией среди которых стал Джонс-старший в фильме Стивена Спилберга «Индиана Джонс и последний крестовый поход» (1989). Герой этого чрезвычайно успешного боевика (предпоследнего в трилогии об Индиане Джонсе), снятого в духе «Крепкого орешка», спасал своего отца от других привычных кинозлодеев – нацистов, – и даже вступал в связь с его сексуальной партнершей. Согласно Джеффордс, трилогия об Индиане Джонсе, так же как и циклы «Звездных войн», «Рэмбо» и «Назад в будущее», «показывают успешные взаимоотношения отца и сына как необходимое условие победы над злом и триумфа добра» [Jeffords 1994: 88]. По существу, в «Охоте за “Красным Октябрем”» Коннери вновь играет свою роль «старого мудрого отца» с той примечательной особенностью, что на этот раз он и его символический сын, Джек Райан, связаны друг с другом через великую пропасть железного занавеса.

Из этого, конечно, вовсе не следует, что и фильм, и книга пренебрегают фигурами национальных отцов. Напротив, практически полностью мужской мир опытных пожилых мужчин и их подчиненных из романа Клэнси и его экранизации поддерживает эту систему. Так, Райан впервые появляется в качестве протеже адмирала Грира, который сначала приветствует его словами «Джек, малыш!», а затем, когда Райан становится слишком откровенен на брифинге, покровительственно кладет ему руку на плечо. Коллега Райана Скип Тайлер предваряет свой вывод о ядерной угрозе «Октября» собственным «сыновним» воспоминанием, затрагивающим исторические события: «Когда мне было двенадцать, я помогал папе строить бомбоубежище в нашем подвале, потому что какой-то идиот припарковал дюжину боеголовок в 90 милях от побережья Флориды». Наконец, капитан американского судна отзывается о «малыше» Райане как о выносливом человеке, который пережил аварию на вертолете и провел несколько месяцев в гипсе. Оказавшись на борту «Далласа», Райан должен заслужить доверие сильного, молчаливого Манкузо, имеющего склонность к резким высказываниям вроде «самое сложное в игре на опережение – это вовремя увернуться» или «если этот ублюдок попробует дернуться, я отправлю его прямо на Марс». Что касается Рамиуса, то его, осиротевшего после ранней смерти матери, воспитывал дед по отцовской линии. Сам он – явно отцовская фигура по отношению ко всем своим офицерам[91]91
  В книге Клэнси говорит напрямую: «Также по ходу дела он собрал ряд молодых офицеров, которых с Натальей фактически усыновил. Они были суррогатами той семьи, которой у Марко и его жены никогда не было» [Clancy 1984: 32]. Для славистов эта парадигма знакома, поскольку произведения соцреализма также имели тенденцию строить свой сюжет вокруг молодого горячего парня, который учится у идеологически подкованного «отца» трансформировать собственную непосредственность в полезный для социалистического дела образ действия.


[Закрыть], особенно к Бородину. Точно такое же поколенческое восприятие истории, как и у Тайлера, проявляется у него в тот момент, когда он сообщает команде о полученном им приказе: «Снова мы играем в опасную игру, игру в шахматы с нашим старым противником, американским флотом. Сорок лет ваши отцы и старшие братья играли в эту игру и не проигрывали».

И все же наиболее выразительная разработка описываемой Джеффордс парадигмы, усиленная напряженностью противостояния Запада и коммунизма, представлена в отношениях Рамиуса и Райана. Если Клэнси, прежде чем в полной мере представить читателям Райана, почти три главы посвящает описанию событий с точки зрения Рамиуса, в фильме вступительные титры сразу же связывают этих двух людей разных поколений и национальностей. От первых кадров, показывающих Рамиуса и Бородина на палубе подлодки, фильм переходит к показанной крупным планом картине с кораблями, после чего мы видим чьи-то руки, перебирающие различные предметы морской атрибутики. Начавшаяся в сцене с русскими хоровая музыка все еще звучит за кадром, что предполагает продолжение рассказа о Рамиусе, однако новая декорация оказывается лондонским домом Райана. Именно отсюда аналитик ЦРУ вскоре отправится в неожиданное для него самого путешествие, которое завершится его конфронтацией с «отцом» из «империи зла» (так же как в сцене неожиданной встречи Люка Скайуокера с его биологическим отцом Дартом Вейдером) и последующим преодолением этой конфронтации – когда он спасет «отца»-перебежчика от угрожающих ему сил. Охарактеризовав Райана как человека, изучившего жизнь Рамиуса до мельчайших деталей, фильм вновь свяжет двух мужчин во время брифинга в кабинете министров, где впервые прозвучит мысль о дезертирстве. В то время как в книге Райан представляет целый массив логических аргументов и статистики (включая прецедент с Саблиным), чтобы убедить кабинет в возможности дезертирства Рамиуса, в фильме он просто смотрит на фотографию, как будто проникающую в его сознание, и внезапно интуитивно догадывается о плане Рамиуса сбежать из России именно в годовщину смерти жены, после чего восхищенно вскрикивает: «Ах ты, сукин сын!» Впоследствии он раскрывает еще одну часть плана Рамиуса – когда во время бритья смотрит на себя в зеркало, что также наводит на мысль о ментальном и психическом родстве между героями. Именно Райан убеждает Манкузо не атаковать подлодку Рамиуса, настаивая: «Капитан, я знаю этого человека!», а затем отправляет «Октябрю» зашифрованное кодом Морзе послание, чтобы завоевать доверие его командира.

Озарение Джека Райана на заседании кабинета относительно намерения Рамиуса дезертировать

Эта подчеркнутая связь героев имеет и обратный вектор: в сцене личного разговора с Бородиным после обеда в офицерской каюте Рамиус успокаивает своего заместителя: «Если мы встретим нормального типа, это [дезертирство] сработает, если же ковбоя…» На этом последнем слове происходит быстрая смена кадра, и мы видим Райана во время его опасного перелета на авианосец «Энтерпрайз», – то есть абсолютно «нормального типа», выполняющего миссию по объединению двух мужчин ради спасения мира от ядерной катастрофы. Знаменательно, что, когда они в конце концов встречаются лицом к лицу (в последние полчаса фильма), сценарий повторяет ту же фразу: заметив в кобуре Манкузо пистолет, Рамиус называет капитана «ковбоем». С одной стороны, эти пренебрежительные намеки вызывают в памяти, как в «Крепком орешке» негодяй-террорист презирал «США [за веру в то, что они] могут эффективно играть в мире роль ковбойствующего героя, используя оружие, чтобы остановить преступников и злодеев» [Jeffords 1994: 61]. С другой стороны, если принять во внимание симпатию Бородина к Монтане, а также решающую перестрелку Райана с диверсантом, фильм, вслед за «Крепким орешком», возвращает к жизни это суровое американское наследие и создает образец «ковбойствующего героя» для некоторых последующих российско-американских картин того же десятилетия[92]92
  Сам Рейган также идентифицировался с «ковбоем» – благодаря его техасскому происхождению и ролям в кино.


[Закрыть].

Рамиус сообщает своему «суррогатному сыну» Бородину, что Манкузо с пистолетом в кобуре – американский «ковбой»

Перед финальной перестрелкой, подготавливая передачу «Красного Октября» трем высадившимся на него американцам, Рамиус, в свою очередь, не только интуитивно осознает ключевую роль Райана в этих событиях, но и доверяет молодому аналитику, как сыну, контроль за подлодкой и ее оборону от диверсанта, убившего Бородина. Со своей стороны, Райан сохраняет свою веру в капитана: оказавшись перед выбором между его приказом направить подлодку на траекторию торпеды и отменой приказа со стороны Манкузо, он подчиняется именно ветерану Рамиусу. До сих пор спасавший своего «советского отца» благодаря уму и интуиции, Райан теперь демонстрирует и мускульную силу. Пока Рамиус лежит раненый, молодой американец, попутно отпуская шутки, напоминающие аналогичную несерьезность Макклейна из «Крепкого орешка», убивает саботажника, причем делает это при помощи пистолета, который ему передал Рамиус, в свою очередь получивший его от Манкузо. Так его доверие двум «приемным отцам» символически объединяется одним предметом[93]93
  В книге Райан, услышав выстрелы, просто достает собственное оружие и говорит о том, что до вступления в ЦРУ он был морским пехотинцем.


[Закрыть].

В историю спасения Райаном Рамиуса и его подводной лодки от физического уничтожения заключен тот самый подтекст, который Джеффордс считает преобладающим в четырех сериалах-блокбастерах десятилетия («Звездные войны», «Рэмбо», «Индиана Джонс» и «Назад в будущее») – подтекст, связанный с пересмотром Рейганом недавнего бесславного прошлого Америки и превращением его в часть могучего национального имиджа, а также с культурной тревогой конца 1980-х годов относительно способности будущих президентов (особенно Буша и его администрации) сохранить ценности и завоевания рейгановской революции. «Один из ключей к успеху этих фильмов, – замечает Джеффордс, – заключается не только в их трактовке взаимоотношений отца и сына, но также в победе над временем. В каждом случае счастливое окончание фильма становится возможным благодаря способности героя преодолеть ограничения своего времени, переписать историю, реструктурировать будущее или спасти отца от гнета времени как такового» [Jeffords 1994: 89][94]94
  Как поясняет Джеффордс, «в каждом случае способность добра победить зло оказывается в полной зависимости от преданности сына отцу. С помощью этих, вероятно, упрощенных понятий Рейган и создал свой собственный нарратив американской истории. <…> Если история американского упадка и потерь подлежит переписыванию, а символы прошлого – восстановлению, то история неизбежно окажется под контролем настоящего. <…> Все эти фильмы подчеркивают значимость отца для общества, но они также и предупреждают, что возрождения фигуры отца будет недостаточно, что отцовские обычаи не обеспечат успешного будущего» [Jeffords 1994:88–89].


[Закрыть]. Конечно, не случайно, что среди первых же слов, звучащих в фильме «Охота за “Красным Октябрем”», есть слово «время». В первой сцене, после реплики о погоде, Бородин двусмысленно добавляет: «Пришло время, товарищ капитан», – на что Рамиус многозначительно отвечает: «Да, пришло время». Позже, когда двое мужчин, оставшись наедине в кабине Рамиуса, разговаривают об Америке, Рамиус описывает свою карьеру, как бы ретроспективно поясняя этот намек: «Сорок лет в море, война на море, война без битв, без монументов – только потери». Для него дезертирство – это бегство от холодной войны, в которую он был вовлечен на протяжении десятилетий и от которой теперь решил отказаться. Его спаситель, Райан, лучше всех остальных персонажей способен контролировать время – ведь именно он добивается четырехдневной отсрочки выполнения плана американского ВМФ стрелять по «Красному Октябрю», и именно он добирается до Рамиуса раньше советского флота. Еще важнее то, что Райан, помогая Рамиусу сбежать, освобождает капитана из «тюрьмы» его коммунистического прошлого. Наконец, предоставляя Соединенным Штатам подлодку, названную в честь ключевой даты русской революции, двое мужчин вместе переписывают историю (Америка заполучает один из символов коммунистической власти) и реструктурируют будущее (лишают Советский Союз ядерного преимущества). Таким образом, фильм «утверждает ценность [советского] отца для американского сообщества», даже несмотря на то, что, отказавшись от своей коммунистической идентичности[95]95
  Эту идентичность Клэнси тесно связывает с отцом самого Рамиуса, идеальным членом Коммунистической партии.


[Закрыть], отец фактически принимает ценности сына. Что, впрочем, к лучшему, ведь «привычная жизнь отца не приведет к успешному будущему[96]96
  Джеффордс видит в Буше ключевого преемника Рейгана, который тем не менее должен был создать свою собственную версию республиканского президентства. Принимая во внимание эти внутренние эквиваленты, может показаться немного натянутой интерпретация Рамиуса как суррогатного отца агента ЦРУ. Однако как вымышленный персонаж, сначала созданный консервативным прорейгановским автором, а затем адаптированный для экрана другими такими же американцами – включая не обозначенного в титрах соавтора сценария, супер-мачо Джона Милиуса, – и, наконец, сыгранный самым известным в мире шотландским актером, Рамиус неизбежно должен нести отпечаток американской политики, наложенный на его предполагаемое гражданство. Таким образом, вполне возможно, что Рамиус, перехватывающий торпеды, направив на них собственную подводную лодку, – этот советский вариант такого же сильного, уверенного в себе лидера, как и сам Рейган, – является (экс-)коммунистической версией американского патриарха.


[Закрыть]. <…> Непрерывность развития должна сочетаться с революциями, чтобы обеспечить счастливый конец».

Идея этого образцового баланса между непрерывностью и революцией, способного привести холодную войну к счастливому финалу, формулируется в последней сцене «Охоты за “Красным Октябрем”». На залитой лунным светом реке в Мэне Рамиус и Райан в первый и последний раз общаются один на один. Что здесь действительно является революционным (разумеется, помимо красноречивого названия подлодки), так это дезертирство Рамиуса и образовавшаяся между мужчинами тесная связь. Кроме того, Рамиус теперь признается, что сбежал с подлодкой ради того, чтобы уберечь Америку от удара советских «ястребов», и то потрясение, которое он вызвал в Москве, может сыграть положительную роль – ведь «маленькая революция иногда приносит выздоровление, не правда ли?» Идея же непрерывности развития заключена в общей патриархальной структуре сюжета. Параллелью финальному диалогу служит другая, более ранняя беседа Рамиуса наедине с Бородиным, в которой последний рассказывает о том, что во сне он жил в Монтане и водил пикап, а Рамиус признается, что «скучает по безмятежной рыбалке [из детства]», и сетует о проведенных на море сорока годах холодной войны. Таким образом, Райан теперь играет сыновнюю роль – причем в обстановке, еще больше связывающей его с Рамиусом: ведь Мэн сначала фигурирует в фильме как родина деда Райана, а затем как один из двух штатов, которые Рамиус (необъяснимым образом) выбрал в качестве места прибытия своей подлодки[97]97
  Другой штат – Массачусетс. В романе Рамиус вводит в заблуждение Падорина, заставляя его думать, что подводная лодка нацелена на Нью-Йорк (как более вероятную цель для ядерного удара), хотя на самом деле она направляется в Норфолк (штат Виргиния).


[Закрыть]. Мужское единение выводит зрителя на обширную патриархальную тему, когда Райан указывает на расположенный поблизости остров, где дед учил его рыбачить, а Рамиус отвечает ему: «Около Вильнюса есть река, на которой мой дед тоже учил меня рыбачить… А ты по-прежнему любишь рыбачить, Райан?» Эта традиция преемственности («от деда к отцу, от отца к сыну»), возвращенная к жизни посредством связи между седобородым литовским патриархом и его американским протеже, затем включается в еще более широкие исторические рамки: когда мужчины смотрят на лунный свет, сценаристы вкладывают в уста Рамиуса поэтичную цитату, приписываемую Христофору Колумбу: «Море дарит человеку надежду, сны переносят его домой». Эта цитата напоминает о вечной роли Америки как страны надежды и мечты для всех иммигрантов, включая дезертиров[98]98
  Версия этого приветствия в романе более безлична: «Обе стороны были связаны друг с другом и стремились к поиску сходства характера и опыта, создавая основу для понимания. Это было более чем интересно. Это было трогательно. Райан задавался вопросом, насколько все это сложно для советских людей. Наверное, сложнее всего, что он когда-либо делал – ведь их мосты сгорели. <…> Насколько сложно было бы этим мужчинам, рисковавшим своими жизнями, приспособиться к тому, что мужчины, подобные Райану, почти не принимали во внимание? Именно такие люди создали “американскую мечту”, и такие же люди были необходимы для ее поддержания» [Clancy 1984: 340].


[Закрыть]. Ранее Рамиус, обращаясь к офицерам «Октября», упоминал о том, что, «достигнув Нового Света, Кортес сжег свои корабли», и теперь произнесенные Райаном заключительные слова фильма звучат своего рода откликом на его реплику: «Добро пожаловать в Новый Свет, сэр».

Рейгановский мотив отца и сына соседствует в «Охоте за “Красным Октябрем”» с другими знакомыми элементами кинорепертуара времен холодной войны, включая, конечно же, изображение всех «правоверных» коммунистов как отпетых негодяев и глупцов. По сути, примеры стереотипной подлости начинают окружать Рамиуса еще до того, когда мотивы его поступков становятся проамериканскими. Его призывающая команду к сплочению речь скрывает его дезертирские намерения за агрессивным патриотизмом, предвосхищающим реплики русских фанатиков в позднейших фильмах. Взывая к национальной гордости по поводу этого «первого путешествия новейшего достижения нашей родины», Рамиус напоминает морякам об

упоительных днях спутника и Юрия Гагарина, когда мир трепетал от звука наших ракет. Они содрогнутся вновь – но теперь уже от звука тишины. Мы уложим на лопатки их крупнейший город и послушаем рок-н-ролл наших ракетных учений, и единственное, что они услышат, когда мы закончим, – это наш смех. Мы пойдем в Гавану <…>. Великий день, товарищи – мы входим в историю.

Пока Рамиус и его офицеры постепенно превращаются в потенциальных дезертиров, в ходе повествования различными способами демонизируются и принижаются другие русские. Убитый Рамиусом замполит по фамилии Путин (!) – настоящий архетип «красного» идеолога, изрекающий перед смертью такую отвратительную фразу: «Неприкосновенность частной жизни не имеет значения для Советского Союза. Это понятие часто мешает общественному благу». Еще один суровый чиновник, преданный системе, – доктор Петров (Тим Карри), а капитан Туполев – вероломный друг, готовый ради государства убить своего бывшего учителя и напарника («мы отправляемся убить друга», как он объявляет своему подчиненному). Вся команда «Октября», пребывая в неведении относительно планов Рамиуса, наивно сопереживает его притворной борьбе с американскими военными силами и, несмотря на весь свой опыт, верит, что американцы намерены уничтожить не подлодку Туполева, а именно их «Октябрь». Посол Лысенко – элегантный и зловещий лжец, который в конце концов все же теряет лицо в ходе беседы с доктором Пелтом. Более того, в диалогах американцев подчеркиваются присущие вечным врагам Америки хитрость («русские на горшок не сядут без плана») и беспощадность («русские не остановятся ни перед чем, чтобы предотвратить дезертирство Рамиуса. Они отчаянные»).