Текст книги "Атаульф"

Много раз помогал «Пью-Кровь» дяде Агигульфу, много раз жизнь его спасал. Рассказывал дядя Агигульф, что однажды, устав от опеки Рагнариса, который, как наседка над цыплятами, над ним, Агигульфом, кудахчет, от скуки изнемогая, решил на север прогуляться.

На севере же, в двадцати днях пути, два племени живут, на диво злобные и свирепые. Между этими племенами поле есть и на поле том, ни на миг не прекращаясь, и днём, и ночью битва кровавая кипит. Племена же те обширны, и воины могучие там не переводятся.

Спросили мы с Гизульфом, какого языка те племена. Дядя Агигульф ответил, что племена эти столь свирепы, что и языка не имеют, а только рычат от ярости, пеной исходя. Но дядя Агигульф уже не раз там был и умеет с ними объясняться, длинные беседы яростным рыком ведя. Ибо словоохотлив тамошний народ, медовухи испив.

Вот дядя Агигульф и поехал к вождю одного из этих племён – медовухи попить и в ратной потехе участие принять.

Семь дней ехал от села на север и ещё семь; на восьмой же в местности оказался холмистой, где было много камней и больших валунов. И вдруг обступили дядю Агигульфа со всех сторон великаны, из земли выпрастываясь. Подумал было дядя Агигульф, что погибель его пришла.

Стали великаны валунами громадными кидаться. Много было великанов, а он, дядя Агигульф, один. Валуны справа, слева, сзади, спереди так и свистят. От ударов земля содрогается. Великаны ревут – куда тем свирепым вождям, к которым дядя Агигульф в гости ехал! Вдесятеро громче ревут.

Конь под ним начал дрожать, на задние ноги приседая, и чувствовал дядя Агигульф: вот-вот понесёт конь.

Тут-то и пригодился метательный топорик. Метнул его дядя Агигульф и прямо промеж глаз угодил самому большому, страшному великану – он у прочих великанов за военного вождя был. Пал тот замертво и не шевелился более.

Остальные же великаны устрашились и под землю попрятались. Вырвал свой топорик дядя Агигульф из головы мёртвого великана и дальше поехал.

Без помех до места добрался, медовухи испил, новостями обменялся, от рычания охрипнув, в ратной потехе поучаствовал, стену трупов вокруг себя нагромоздя, и назад себе домой поехал.

Как проезжал через край тех великанов, ни один из них и не пикнул. Под землёй от него, дяди Агигульфа, хоронились. От убиенного великана-вождя только костяк остался – стервятники растащили. Стервятники там не в пример нашим громадные.

Дядя Агигульф, бывало, как пива выпьет, так зовёт нас с братом Гизульфом и драться стравливает. Кто победит, тому позволяет топорик «Пью-Кровь» в дерево кинуть. Гизульф всегда меня побивает. Но когда-нибудь и я его побью.

А топорик кидать Гизульф не умеет.

Сейчас такого топорика у нас в селе уже не сделать, потому что Визимар от чумы умер.

СТАРАЯ КУЗНИЦА

До чумы в нашем селе был кузнец. Кузница и сейчас стоит, кузнец же умер. Я помню нашего кузнеца, хотя был совсем мал, когда кузнец жил. Я боялся его, потому что ликом чёрен он был, а глаза, волосы, борода были у него белые. Волосом, помню, буен был, шею имел бычью, ручищи огромные. Волосы обрезал, не в пример остальным, и ремешок на голове носил – длинными патлами у горна не помашешь. Вмиг займутся.

Я потом только узнал, что кузнец тоже готом был, как и мы, и верить не хотел, все думал, что он из тех подземных великанов, о которых дядя Агигульф любит рассказывать.

Помню, как к нам в дом он заходил и с Рагнарисом о чём-то беседовал. Точно гудело что-то в доме.

Звали кузнеца Визимар. Родом он из того села был, что по ту сторону бурга, если от нас глядеть. В том селе много родни нашей матери Гизелы, но кузнец нам не родич.

Кузница не в селе стоит, а поодаль, вверх по реке. Дедушка Рагнарис говорит, что кузнецы всегда поодаль от села селятся и ничто им не страшно, ибо они близко знаются с Вотаном. И поверье есть, что если кузнеца убить, то это навлечёт проклятие на весь род – разгневается Вотан. А Вотан долго гневается, порой дети внуками сменятся, а он все сердит и не успокоится, пока весь род не изведёт.

От того места, где мы глину для обмазки домов берём, она видна. Точнее, то, что осталось от неё, ибо с тех пор, как Визимар умер, другого кузнеца близ села нет.

Есть кузнец в том селе, откуда дедушка Рагнарис родом, но мы в то село не ходим, а за лемехами, ножами, серпами в бург ездим. В бурге они дороже стоят, потому что кузнецы там лучше и заносчивее, но дедушка Рагнарис говорит: лучше больше отдать, но с поднятой головой ходить, чем ради малого сбережения принижаться. И если сломается что, тоже в бург едем.

В бурге кузнецы хорошие, спору нет, но и Визимар не уступал им. В том селе, откуда дедушка родом, мечи ковать да закаливать не умели. И посейчас не умеют. А вот Визимар умел. Только брался, говорят, неохотно. Мудрёное это дело.

В наше село Визимар пришёл, когда Алариха, старого военного вождя, уже убили и Теодобад, сын Алариха, военным вождём стал. Визимар там сел, где и в прежние времена кузница стояла. Подновил её и жить начал. Жил один, к себе никого не брал, ни женщин, ни рабов. Поведения был степенного, а нрава незлого, но необщительного.

В селе его почти и не видели. Только иногда к Хродомеру и дедушке Рагнарису захаживал.

Тарасмунд рассказывал, что только раз в году веселился кузнец – правда, от души, богатырским весельем, – на зимнем празднике, когда солнце на лето поворачивает. Ставили в селе большое чучело зимы из прошлогодней соломы, и кузнец молотом сокрушал это чучело; после же, козлом нарядясь, везде по дворам скакал и Вотана неистово славил.

Обычай этот старейшины наши из прежнего своего села принесли, а у нас прижился.

Потом, когда кузнеца не стало, наш дядя Агигульф стал козлом наряжаться. Любо-дорого смотреть, как дядя Агигульф рядится в козла, потому что он перед тем сажей лицо мажет.

Дедушка Рагнарис всегда ворчит, что с Визимаром оно лучше было, ибо кузнец был настоящий и обычай правильно блюл, с умом скакал, а не как козёл.

Хотя бы нынешний праздник вспомнить, когда дядя Агигульф, разгорячась, во двор к годье заскочил, неистово Вотана славя. Годья же смутился и не знал, что делать, ибо обычай был дедовский и обижать все село не хотел. Столбом стоял. И Одвульф стоял рядом. Один только пёс дворовый годьи Винитара не стоял и без всякого позора для себя и села нашего дядю Агигульфа со двора изгнал.

Только раз в году и радовался кузнец тот Визимар, остальное же время будто угнетало его что-то и оттого был он как бы печален.

Уже потом, когда мы с Гизульфом подросли, а кузнеца не было в живых, рассказал нам дедушка, как все с этим Визимаром вышло.

У Визимара в роду были кузнецы. Самого Визимара тоже кузнецом сделать хотели и даже отдали в учение брату матери его, который слыл в бурге отменным кузнецом.

Пожив в бурге, решил Визимар воином стать, а ремесло оставить. Увлекало его буйство дружинное. Когда Аларих, наш военный вождь, в поход свой славнейший на аланов пошёл, в котором сложили голову и сам Аларих, и половина дружины его, Визимар тоже с Аларихом пошёл. Не хотел Аларих его брать, но умолил его Визимар.

И согласился, наконец, Аларих и взял его с собой.

В стычках с аланами удальцом себя показал Визимар. Перед более опытными воинами выхвалялся и потому безрассуден был.

Покуда за аланами гонялись, пощипали заодно и несколько сел вандальских (не тех, откуда Велемуд и родичи его, а других, дальних).

Те вандалы дружественны аланам были, а с нами, даже когда не враждовали, дружбы не водили. В набегах на села эти особенную доблесть Визимар показывал.

Несколько дней Аларих преследовал аланов. Наконец, в полудне пути от нашего села, по ту сторону реки, решили аланы бой принять.

Сошлись с аланами в бою. С обеих сторон много воинов было.

Визимар Алариху глянулся. Зная, однако, что нрав у юнца безрассудный, и не желая терять его, поставил Визимара Аларих позади более опытных воинов.

Ударили аланы. Сплошной лавой с дикими криками понеслись. Кони громадные и всадники громадные. Копья тяжеленные. Смяли готские ряды, вдавили передние ряды в задние, чтобы свалку затеять. И оказался Визимар рядом с Аларихом.

Слева от него оказался Визимар. И надо такому было случиться, что именно со стороны Визимара ударило Алариха копьё аланское. Не успел отразить его Визимар, хотя и находился рядом, так что мог щитом отбить. Аларих от удара с коня упал и под копытами умер.

Произошла беда на глазах ближайших соратников Алариха, верной его дружины. Уже тогда понял Визимар, что не быть ему дружинником, и ярость свою умножив, изрубил множество врагов.

В конце концов, одолели готы аланов и многих взяли в плен. Стали убитых собирать и плач великий подняли, когда нашли изуродованное тело вождя своего.

Визимар же исчез. Ни среди мёртвых не было, ни среди живых. Те, кто видел, как погиб Аларих, говорили, что от позора Визимар бежал и что лучше бы быть ему сейчас мёртвым, чем живым. Другие же, помнившие, как он бился, возражали.

Дедушка Рагнарис в той битве не сражался, потому что единоборствовал с вутьей Арбром.

Ещё давно говорил Аларих, что любо ему село наше и холм, что за нашим селом стоит. Говорил, что всегда хотелось бы ему в этом холме спать. Ибо знатная охота в этих краях водилась и часто охотился здесь Аларих. Село же наше всегда опорой Алариху было во всех делах его. А старейшины – Хродомер и Рагнарис – давние друзья алариховы. Да и с иными не одно лето ходил в походы.

Оттого привезли убитого Алариха в наше село, в нашем селе оплакали и погребли, стравой почтив, а курган на холме насыпали, холм возвысив. И многих аланов, что в битве той пленены были, зарубили на могиле этой, Алариха потешая.

Потом на щитах подняли Теодобада и заступил Теодобад место Алариха. Никто не сказал слова против того, чтобы Теодобад военным вождём стал, ибо мало того, что Теодобад был родным сыном Алариха, был он так же доблестен, как его отец, и уже тогда видно было, что совершит немало подвигов.

Мудрым правителем показал себя Теодобад, несмотря на молодость свою. С аланами мир почётный заключил, с дальними вандалами Эрзариха замирился малой кровью (всего лишь один, особо злокозненный вандальский род, вырезал).

И пошло все своим чередом. Только о Визимаре ни слуху ни духу.

А год спустя в заброшенной кузнице вновь молотом стучать стали. Сперва те, кто заметил, подумали, что духи там куролесят, ибо кузница – такое место, что вечно в подземное царство распахнуто. Туда часто духи наведываются.

И пошли отважные воины во главе со старейшинами, Хродомером и Рагнарисом, – поглядеть, кто это в кузнице хозяйничает.

Вышел им навстречу человек. Хродомер долго вглядывался в того человека, после же сказал, засмеявшись:

– Никак Визимар пожаловал?

Хродомер Визимара в бурге видел, дядю его, кузнеца, знал. Историю же Визимара во всех сёлах готских знали.

Видя, что Хродомер смеётся, засмеялся и Визимар. Пригласил в кузницу зайти. Сказал кстати, что и мечи ковать умеет.

Недолго старейшины у Визимара пробыли. Наутро от Хродомера в кузницу человек приходил, принёс мешок муки в дар, а вместе с даром и добрые пожелания. После же у Визимара никогда не было надобности в подарках – его все село кормило и ещё спасибо говорило.

Из нашей семьи с Визимаром дедушка охотно беседовал, а потом и Ульф, когда подрос. Визимар Ульфу многое рассказывал, в том числе и такого, о чём Ульф никогда не говорил даже братьям своим.

И вот как вышло, что Ульф с кузнецом дружбу свёл.

Ульфу с Аргаспом, дружком его – ещё совсем мальчишками были – запало подглядеть, как кузнец с подземными духами и с Вотаном разговаривает. Хоронились за кузницей, подслушивали и подглядывали. Видели, как кузнец серпы ковал, лемехи, снова серпы…

В конце концов, соскучился Аргасп, надоело ему за кузнецом следить и другую забаву себе нашёл; Ульф же упрямый был.

Возле кузницы густо крапива росла. Ульф терпение воинское в себе взращивал и потому в самой крапиве сидел. И однажды дождался Ульф.

Дверь в кузницу настежь была распахнута. Голос кузнеца доносился – разговаривал он с наковальней как с женой и с молотом как с братом; просил помочь сделать ему волшебный железный клык, чтобы клыком этим врагов своих убивать.

После же выть стал кузнец волком, ухать филином и по кузнице козлом скакать. При этом кричал он страшным голосом, что крови, крови ему нужно – клык закалить. Крови человеческой, крови того, кто ещё не стал воином и не касался женщины.

Трижды молотом по наковальне ударил и благодарить их стал за то, что послали ему такого человека, для жертвы необходимого.

Ульфа в крапиве ужас сковал. Не мог ни рукой ни ногой пошевелить. Из кузницы кузнец выскочил, в одной руке серп, в другой серп, в зубах нож зажат. Высоко ноги вскидывая, вокруг кузницы посолонь бегать начал. Раз обежал, второй обежал, затем, серпы и нож уронив, в крапиву метнулся и Ульфа из зарослей извлёк.

Ульф отбиваться пытался, но какое там! Визимар здоровенный был. Хохоча преужасно, в кузницу поволок.

Там молока Ульфу дал, сказал – драконье молоко; наказал домой сейчас идти, никому об увиденном не рассказывать, назавтра же явиться.

Ульф домой прибежал, лица на нём не было. Брата старшего, Тарасмунда, нашёл, кинжал ему свой подарил. Тарасмунд удивился, но Ульф объяснять ничего не стал.

Назавтра Ульф в кузницу явился – на верную смерть пришёл. Тут Визимар ему и рассказал, что слежку за собой давно приметил и решил не обмануть надежды соглядатаев своих. Ульфу же урок был: следить взялся – незаметно следи. Какой же ты воин, ежели следя, как пугало на огороде, торчишь?

И похвалил за то, что на смерть явился, как обещал, – слово сдержал.

Так и стал Ульф к кузнецу Визимару захаживать, дома же про это никому не говорил. Дедушка Рагнарис случайно узнал. Столкнулись как-то раз у кузнеца.

Потом уже, когда кузнеца Визимара в живых не было, дедушка Рагнарис рассказал ему о том, как Аларих погиб и как Визимар не сумел спасти Алариха. И ещё сказал, что когда они с Ульфом у кузнеца встретились и Рагнарис Ульфа домой отослал, Визимар рассказал ему, как мальчишку выследил и какое испытание ему устроил. Так его, Рагнариса, развеселил, что тот со смеху чуть в горн не упал.

Умер же Визимар от чумы. Когда умер – неведомо, ибо нашли его уже мёртвого. Кузницу сжечь хотели, но не удалось её сжечь, потому что зарядили дожди.

Дедушка Рагнарис сказал, что Доннар не хочет, чтобы кузницу сожгли, если дождь посылает. Да и когда нашли Визимара, дождь шёл, гроза началась. Дедушка говорил, что перед этим сушь стояла и сушь чуму с собой принесла, а дожди чуму смоют. И не стали кузницу жечь.

Визимар последний у нас был, кто от чумы умер и больше никто не умирал.

Дедушка Рагнарис с Хродомером говорили потом, что чума по селу бродила – Визимара искала, а как нашла, так успокоилась. Видать, Аларих-курганный чуму эту за Визимаром посылал. Люди-то Визимара простили, что Алариха не уберёг, а сам Аларих, по всему ясно, не простил.

Только я думаю, что не так всё было, потому что чума по всему краю была и многих погубила и в соседних сёлах и даже в дальних, и в бурге. И не только у нас она была. И у гепидов чума была, и у вандалов была.

Ещё я думаю, что дедушка тоже Визимара не простил, потому что слышал как-то разговор дедушки Рагнариса с Хродомером. Хродомер сетовал, что из-за сломанного серпа в бург приходится посылать, ибо нет у нас своего кузнеца, а в то старое село никто не ездит. И о кончине Визимара сетовал. Дедушка же Рагнарис отвечал, что, мол, Визимар потому от чумы умер, что не настоящим кузнецом был. Настоящий кузнец от чумы не умирает, ибо огню служит.

Кузница с той поры, как кузнец Визимар умер, заброшенная стоит. Туда не очень-то любят ходить – место слывёт нехорошим. Хотя чума ни одного дома в нашем селе не обошла стороной, всё-таки в доме Визимара она закончила свой обход; оттуда может снова прийти, если её лишний раз потревожить. Потому и не ходят в брошенную кузницу.

Несколько зим тому назад, когда Гизульф был такой, как я сейчас, вот что приключилось.

Ульфа с нами тогда не было. А когда Ульфа нет, дядя Агигульф петухом ходит, хвост развернув; при Ульфе он не очень-то нос дерёт. Ульф в плену у герулов тогда томился.

Однажды к дедушке Рагнарису зашёл Хродомер. В весёлом настроении был Хродомер. Усевшись во дворе на солнышке стал нам с Гизульфом, с Ахмой-дурачком и сёстрами нашими, были-небыли рассказывать.

После и дедушка Рагнарис свои рассказы вплетать стал. Молодость вспоминали.

Нечасто у нас такой праздник, чтобы дедушка рассказывал, вот мы и слушали, разинув рот. А чтобы Хродомер истории рассказывал – такое и того реже случается.

Тут и Валамир с дядей Агигульфом подошли и тоже слушать стали. Стоит послушать, когда Хродомер рассказывает.

Зашла речь о кузнецах. Тут и поведал Хродомер, что в заброшенной кузнице всегда дух кузнеца жить остаётся. Если не побояться и в новолуние, ночью, к кузнице прийти, следом за черным вороном Вотана, можно услышать, как призрак кузнеца призрачным молотом по наковальне бьёт.

Выковывает кузнец на радость Вотану невидимый меч силы неимоверной. Виден этот меч только раз в месяц бывает, как раз в новолуние. И вот, если не побояться, войти в кузницу и громовую руну в воздухе начертить, так что загорится она в воздухе, будто пламенная, то расточится призрак кузнеца, а невидимый меч останется.

Завладев тем мечом невидимым, становится человек непобедимым. Незрим меч и неощутим, но никакой доспех ему не помеха, а кого коснётся, тот обязательно в несколько дней умрёт. А может быть, и сразу умрёт.

И ещё сказал Хродомер, что тот, у кого невидимый меч есть, обязательно умирает плохой смертью. Поэтому только тот таким мечом завладеть стремится, кто решился мстить, не щадя себя.

А мы с Гизульфом как раз собирались герулам за Ульфа мстить. За то, что в плену держат, над родом нашим глумятся.

И Ахма-дурачок тоже отомстить рвётся. Словами не говорит, но мычит свирепо и лицо гневное делает.

Несколько дней минуло; все не шёл у нас из мыслей этот волшебный меч.

Видать, не только нам он в душу запал, потому что как-то мы с Гизульфом слышали разговор между нашим дядей Агигульфом и Валамиром, дружком его. Они очень громко говорили, потому мы и слышали, хотя и не старались особенно подслушивать.

Дядя Агигульф говорил:

– Зря мы на прошлое новолуние струсили.

Валамир ему вторил:

– А как не струсишь, ежели ворон над головой кружит, волки в темноте бродят, Вотана воем кличут, а из кузницы красный свет вырывается?

Вздохнул дядя Агигульф и сказал прегорестно:

– Ничего не поделаешь, испугался я. Вот брат мой Ульф – тот бы не испугался. Может, племянники подрастут, храбрецами себя покажут, а мне уж, видать, не владеть волшебным мечом.

Задумчиво произнёс Валамир:

– Гизульф – да, Гизульф, может быть, и не струсит. А вот Атаульф, по-моему, струсит.

– Атаульф? – переспросил дядя Агигульф. Губами пожевал. – Может, и Атаульф не струсит. Ну, нам-то с тобой в любом случае уже не владеть волшебным мечом.

Мы с братом так и замерли. Стало быть, все правда, что Хродомер рассказывал! Значит, действительно призрачный кузнец выковывает волшебный невидимый меч, если дядя Агигульф с Валамиром это видели!

И так захотелось нам доказать ему и Валамиру, что оба мы храбрецы, не в пример самому дяде Агигульфу, что даже во рту пересохло.

А дядя Агигульф добавил, обращаясь к Валамиру:

– Хродомер-то, старый лис, не все рассказал. Аларих до сих пор из кургана выходит, все кузнецу отомстить пытается. Надо бы Алариха на кузнеца натравить, а пока они между собой сражаются, забрать тот незримый меч…

И с тем в дом ушли, больше мы разговора их не слышали.

Мы с Гизульфом стоим и аж трясёмся – не поймёшь, чего больше было, страха или радости. Поначалу думали мы, что разыгрывают нас дядя Агигульф с Валамиром. С другой-то стороны, Аларих действительно из кургана выходит. Дедушку Рагнариса шутником никак не назовёшь, а дедушка беседовать с Аларихом на курганы ходит.

И решили мы попытать счастья там, где дядя Агигульф с Валамиром опозорились.

Дождались новолуния, из дома тишком выбрались (не только от отца таились, но и от Ахмы-дурачка, чтобы с нами не увязался).

Дядя Агигульф в этот день у Валамира заночевал, дедушке Рагнарису сказал, что копьё они валамирово ладить будут (разболталось, дескать, копьё от частого употребления) – мы так поняли, что бражничать они собираются.

Шли мы с Гизульфом по улице, все тихо было, а как мимо дерева одного проходили, где вороны днём гнездятся, вдруг взлетело вороньё разом и разоралось страшным голосом. Во все стороны вороны полетели; а одна – в сторону старой кузницы. Мы сразу поняли, что это Вотана посланец. Гизульф сказал, что уверен – ворон это. И крупнее он, чем все прочие, в два раза. А то и в три.

Я в темноте ничего не видел, но Гизульф был уверен. Тогда я тоже поверил. И мы пошли за посланцем Вотана к старой кузнице – счастья пытать.

Ворон сразу исчез, но мы и без него дорогу знали. Шли по берегу. От реки туман наползал. И вот в тумане тень показалась – волк то был крупный, крупнее обычных волков. То справа от нас, то слева скользил он, будто следя, чтобы с пути мы не сбились.

Два или три раза мерещилась нам в тумане фигура в шляпе с посохом в руке. И волчья тень ластилась к этой фигуре.

– Вотан! – прошептал Гизульф.

Я перепугался от восторга. Никогда прежде такого не испытывал. Дедушкины боги всё-таки деревянные, отец наш Тарасмунд «истуканами» называет их и «идолищами».

Когда мы к кузнице подошли, то позабыли даже о Вотане и его волке. Потому что было все точь-в-точь как описывали в том разговоре дядя Агигульф с Валамиром. Крыши у кузницы уже не было и двери тоже не было – нараспашку стояла. И оттуда, из глубины развалившейся кузницы, вырывался красный свет, будто входы в подземное царство разверзлись.

И как только приблизились мы, донёсся удар молота.

Только смолк звук от удара молота, как позади нас вода заплескала (кузница почти на самом берегу стояла). Обернулись мы, как безумные, и увидели, что из воды воин выходит.

Лицо у воина шлемом закрыто, в руке щит, меча нет. И нагой он был.

Поняли мы, что за мечом он пришёл.

Тут Гизульф завопил пронзительно и истошно, а я со страху обмочился.

И вдруг кануло все. И воин в тумане скрылся, и молот стих, и пламя потухло.

А может, и не потухло, потому что бежали мы, очертя голову.

Добежали до дома, спать вместе повалились, в обнимку, но заснуть не могли, потому что дрожали. К тому же, я был мокрый.

Наутро все это мы Ахме-дурачку рассказали. Больше некому было рассказать, потому что отец бы прибил нас за такие подвиги, а дядя Агигульф бы высмеял. Ахме же и наврать можно было, что мы героями себя показали и перед самим Вотаном не осрамились.

Ахма слушал, глазами вращал, волосами тряс – видно было, что взволнован и завидует. После Ахма ушёл куда-то.

Остались мы с Гизульфом вдвоём. Тут Гизульф мне говорит:

– Дураки мы. Надо было Бога Единого позвать. Бог-то Единый один вместо всех богов, он бы и Арбра прибил, и Вотана поборол с волками его.

А я о другом думал. И сказал брату моему Гизульфу:

– Не к кузнице ли Ахма-дурачок пошёл? Пойдём за ним, посмотрим, что он там делать будет.

Мы пошли.

Ахма как раз из старой кузницы выбирался, когда мы подбежали. В руке вещицу какую-то держал и глядел на неё недоуменно.

Гизульф Ахме грубо сказал:

– Дай сюда!

И отобрал вещицу ту.

Это был волчий клык на верёвочке, выкрашенный до половины красным. Мы сразу узнали его. Наш дядя Агигульф много амулетов на шее носит. Этот клык тоже его амулет был.

Дядя Агигульф голыми руками вырвал его из пасти волка-людоеда, который в полнолуние оборачивается воином невиданной силищи, и макнул в волчье сердце, когда разорвал людоеду грудь. Все это дядя Агигульф сделал голыми руками. Так он нам рассказывал.

А волк этот оборотень среди гепидов дальних жил. А те и не понимали, что оборотень среди них живёт – на то они и гепиды. Так бы и мучились, если бы дядя Агигульф случайно с Теодобадом на них в поход не пошёл. Походя и оборотня извели. Гепиды потом благодарили – те, которые живы остались.

Как увидели мы с Гизульфом этот клык, так и онемели. Сразу многое нам внятно стало. И разговор тот между дядей Агигульфом и Валамиром (как это нам раньше в голову не пришло, что не стал бы дядя Агигульф громогласно признаваться в своей трусости! Да и когда это трусил дядя Агигульф, если большие отряды при одном его имени разбегаются?) И копьё, которое у Валамира как раз в новолуние расшаталось. И вороны, что вдруг с дерева взлетели (камнем, видать, в них бросили). И волчья тень, и фигура с посохом – небось, Ода-пастуха с Айно подрядили, бражку угрюмому пастуху выставили, чтобы пакость сотворить им помог.

Вспомнил я, как обмочился, и снизошла на меня священная ярость. Выхватил я клык из рук Гизульфа и полетел к дому, как камень, выпущенный из пращи.

И Гизульф за мной следом побежал. Только я тогда ничего вокруг себя не замечал.

Ворвались мы во двор, там дядя Агигульф сидит. И такой он довольный сидел, сытый после обеда, на солнце сомлевший, что мы с Гизульфом от злобы затряслись. Испустили боевой клич и набросились на него с двух сторон. Я дядю Агигульфа клыком заесть пытался. А Гизульф, оседлав, по голове его кулаками молотил.

Дядя Агигульф поначалу на землю пал и заскулил прежалобно, стал о пощаде просить. Мы с Гизульфом только рычали звероподобно.

Тогда дядя Агигульф вдруг скулить перестал, взревел, и полетели мы с Гизульфом в разные стороны: я в стену конюшни врезался, а Гизульф в ульфов дом. Лежим и на дядю Агигульфа с ужасом смотрим.

А тот расходиться начал. Руки растопырил, по двору с рыком начал ходить, глаза вытаращив. Палка валялась под ногами – схватил, грызть начал. Потом об колено сломал.

Сообразил тут я, что зубом оборотня грыз дядю Агигульфа. Чуть второй раз со страху не обмочился. А ну как в волка дядя Агигульф превратится! Не простит ведь мне дедушка Рагнарис.

С дядей Агигульфом все страшнее становится. Встал на четвереньки, давай руками-лапами землю рыть и бросать, точно пёс. Голову к солнцу поднял, взвыл… и вдруг сел на землю и лицо у него глупое стало.

А из нашего дома как раз вышли дедушка Рагнарис, Хродомер и отец наш Тарасмунд. Стоят у входа и на дядю Агигульфа смотрят.

У Хродомера лицо хитрое, улыбочка блуждает. И глядит так, будто запомнить все хочет получше, чтобы потом рассказывать. Дедушка Рагнарис багровый стал. И отец покраснел, глаза отводит – стыдно ему за брата.

И ушёл Хродомер. Видно было, что не терпится ему своим рассказать, что у Рагнариса в доме творится. Едва только скрылся он из виду, дедушка Рагнарис взревел погромче дяди Агигульфа и палкой дядю Агигульфа вытянул по спине.

Дядя Агигульф подхватился и бежать со двора. А дедушка ему вслед палкой швырнул и попал. И кричал, что вечно, мол, опозорит его Агигульф, подменыш троллев. Только жрать и горазд. Нарочно он перед Хродомером дураком выставлялся, что ли? Опять над родом Рагнариса все село потешаться будет. И ежели он, Агигульф, так хорошо собакой представляться умеет, то и быть ему, Агигульфу, собакой – посадят на цепь и пусть гавкает.

Тут отец наш Тарасмунд спросил нас с Гизульфом: что, мол, случилось-то? Мы ему все рассказали.

Тарасмунд выслушал и засмеялся. Сказал, что когда Агигульф совсем мальчишкой был, он кузнеца Визимара страх как боялся. И когда приходил к нам кузнец, всегда под лавку прятался.

Вечером дядя Агигульф явился мрачный и с Ильдихо шептаться стал. Просил у неё что-то. Ильдихо же таиться не стала, в полный голос ответила:

– Не дам тебе мёда, и так мало осталось! Зачем это тебе мёд понадобился?

Отец наш Тарасмунд рядом был и в разговор вмешался. Дядя Агигульф и сознался, что мёд для Валамира нужен – захворал друг его Валамир.

И добавил:

– Полночи голый в воде простоял, как тут не простынешь. Все ждал, пока огольцы до кузницы доберутся… А те, видать, тащились нога за ногу.

Мёда Ильдихо так ему и не дала. Но мы с Гизульфом ночью видели, как дядя Агигульф его украл. А он видел, что мы видим, и кулак нам показал. Мы на дядю Агигульфа больше не сердились.

Когда Гизульф женится и у него будут дети, мы обязательно такую потеху для них устроим. Это мы с Гизульфом так решили. Все равно ему придётся брать жену и заводить детей, потому что он старший. Гизульф сказал, что впервые без уныния об этом думает.