Текст книги "Миллион оттенков желтого"

Глава 3

– Мне звонила Галина Федоскина, – разливая чай, сказала тетя Ида.

Мои уверения, что я уже позавтракала дома, она не сочла заслуживающими внимания и усадила меня пить чай с ватрушками.

– Чего хотела? – поинтересовалась я намерениями пресловутой Федоскиной.

Сама-то я хотела полить ватрушку клубничным вареньем, но вазочку с ним захватила Ирка. Чай она уже выпила и варенье ела просто так, в глубокой задумчивости, вылавливая и отправляя в рот одну ягоду за другой. Кот, который в принципе не ест сладкого, провожал каждую клубничку взглядом умирающего с голоду.

– Галина просила о встрече с тобой, – ответила тетя, погрозив Вольке чайной ложечкой.

– Мо, – обиженно вякнул кот и спрыгнул со стула, затерявшись под длинной скатертью.

– Морят его голодом, вы послушайте! – не затруднилась с пониманием кошачьей претензии тетушка. – Воля, ты натуральный салопард!

Салопард – это по-французски негодяй или даже сукин сын. Тетя Ида частенько употребляет это красивое слово. Ухо русского человека уверенно угадывает в нем отголоски наших слов «сало» и «леопард», что замечательно подходит здоровенному коту.

– А зачем Федоскиной со мной встречаться? – не поняла я.

– Кому? Когда? Куда идем? – очнулась Ирка (варенье кончилось).

– Мы – никуда, – огорчила ее тетушка. – Она хочет видеть только Елену.

– С чего бы это? – опешила я.

– С того, что я успела представить тебя как известного автора детективов. И даже подарила один из новых – «Брошки с Блошки», подчеркнув, что то была реальная история.

– Так вот о чем вы шептались в коридоре, – сообразила я. – Постой, ты отдала ей свой экземпляр с моим автографом?

– Конечно, нет! Купила другой в Доме Зингера.

– Зачем в Доме Зингера, можно было в метро, там дешевле, – снова влезла Ирка.

Она не жадная, но экономная.

– Вот пусть Федоскина в метро и покупает, – фыркнула тетушка. – И сама приходит к тебе за автографом. Потом, когда мы раскроем это дело.

– Какое еще дело? – Я ощутила легкое головокружение.

– Какое-то! Ты же не думаешь, что у Галины к тебе вопрос по поводу литературного творчества?

– Я думала, что нет уже никакого дела! Федоскина забрала свое заявление в полицию!

– Ах, боже мой, какое простодушие. – Тетушка подняла глаза к люстре, не иначе как взывая к чистым и незамутненным хрустальным подвескам. – Это значит, что у Федоскиной нет дела к полиции, но не значит, что его нет вообще.

– Ну, предположим. – Я придвинула к себе вазочку из-под варенья и тщательно протерла ее кусочком ватрушки, отчего тетушка, потрясенная такой некультурностью, тихо ахнула и возмущенно онемела. – А в чем суть дела?

– Откуда же мне знать? – Тетя всплеснула руками, в одной из которых по-прежнему была зажата ложечка, сверкнувшая, как маленькая сабля. – Это что-то личное, глубоко приватное, раз Галина попросила о рандеву тет-а-тет!

– Ладно, ладно! – Я сдалась. – Схожу на эту конспиративную встречу. Когда и где?

– Сегодня в два часа пополудни, если тебе не трудно. В грузинском ресторанчике на Чайковского. Галина отдельно упомянула, что она приглашает, значит, сама оплатит счет.

– Тогда я тоже приглашаю! – заявила Ирка и кивнула тете Иде: – Вас!

– А меня-у? – на диво четко выговорил кот, вынырнув из-под сосулек бахромы.

Надо же, мы кошачий язык осваиваем, а Волька – человеческий.

– А тебя-у не приглашают, потому что ты не умеешь вести себя за столом, – ответила тетушка. – Пройди в свою трапезную, я дам тебе кошачий корм.

– А мы пройдем к Кружкину. – Ирка встала из-за стола, взяла в каждую руку по ватрушке и кивком указала мне на дверь. – Не знаю, что за дело у этой вашей Федоскиной, а у нашего Василия конкретная проблема, и мы обещали ему с ней помочь.

Василий дожидался прибытия нашей «Скорой помощи» у себя в квартирке на четвертом этаже. Обычно она поразительно похожа на плохо организованный склад старьевщика-барахольщика, но в честь нашей встречи хозяин растолкал невнятный хлам по углам и расчистил путь к широкому длинному подоконнику, способному служить и столом, и лавкой. Сегодня под ним в рядок стояли табуретки, а на нем – керамическая бутыль и такие же стопки.

Василий не только картины рисует, он еще дивные коктейли и настойки сочиняет. Правду говорят: талантливые люди талантливы во всем.

– Прошу, прошу! – Художник усадил нас за подоконный стол и набулькал в рюмки густой жидкости янтарного цвета. – Медовуха по-кружкински, называется «Солнце полудня», приглашаю продегустировать!

Мы продегустировали и одобрили. Потом я посмотрела на часы на стене – они у Кружкина оригинальные: стрелки приделаны к портрету Сальвадора Дали вместо усов, – не без труда определила время и предложила:

– К делу. Что ты узнал вчера, Василий?

– Я попытал Песоцкого…

– Это чудик в смокинге, – вставила Ирка.

– …и он мне все рассказал. Действительно, моей работой заинтересовался известный коллекционер!

Кружкин горделиво приосанился и опрометчиво сделал мхатовскую паузу, в которую снова влезла наша подруга:

– Он не Печенкин, а Пичугин, но при этом и впрямь Бенуа.

– Серьезный бизнесмен, а между делом – коллекционер и меценат, – продолжил Василий. – Обычно покупает солидные работы известных мастеров, классическую такую живопись, а тут вдруг заинтересовался моим портретом.

– Моим, – ревниво поправила Ирка. – Вернее, нашим с котом. И, я считаю, это тоже солидная классическая живопись!

– Не будем спорить, – осадила ее я. – Василий, что значит «он заинтересовался портретом»? Выразил желание его купить? Кстати, а как он его увидел, выставка же еще не открыта?

– А, это обычная практика Худмузы. Они еще до официального открытия для публики приглашают богатых любителей искусства, потенциальных покупателей, присмотреться к полотнам. Пичугин-Бенуа пришел взглянуть на нового Романюка, это наш распиаренный питерский живописец, я бы сказал, неоправданно дорогой, на самом деле конъюнктурщик и подражатель, и у него…

– Потом расскажешь нам, какой плохой Романюк, не отклоняйся от темы. – Ирка постучала стопкой.

– Пардон. – Кружкин покаянно мотнул чубом. – По теме: Пичугин-Бенуа шел посмотреть Романюка, но увидел мою «Даму с котом и игрушками», затормозил, вернулся и чуть ли не влип лицом в холст, так внимательно его разглядывал.

– Откуда знаешь? Кто сказал? – вмешалась я.

– Да Песоцкий же. Он только называется художником, на самом деле кое-как малякает иногда, а вообще-то по специальности театральный оформитель и еще в Худмузе подрабатывает: свет там выставляет. Вот он как раз и возился с софитами, направляя их на картины, когда явился Пичугин, который Бенуа, со своими охранниками.

– У него и охранники есть? – Ирка понимающе усмехнулась. – Небось, такие здоровые лоси с каменными мордами, которым хоть убить, хоть украсть – раз плюнуть?

– Намекаешь, что это люди Пичугина-Бенуа свистнули нашу даму с котом, когда их хозяину не продали приглянувшуюся картину? – прищурилась я. – Кстати, а почему не продали-то? Она какому-то итальянцу обещана?

– Тс-с-с, про итальянского покупателя я только вам рассказал!

Кружкин оглянулся, будто боясь, не подслушивает ли нас кто. Сальвадор Дали на часах с легким щелчком вздыбил ус минутной стрелки, усугубляя подозрения.

– Дело в том, что Пичугин-Бенуа не хотел купить картину, – понизил голос Василий. – Во всяком случае, он ничего такого не сказал галерейщикам. Песоцкий клянется: Пичугин-Бенуа внимательно рассматривал портрет, это да, расспрашивал, кто автор и что за натура.

– Ага! – Натура важно напыжилась. – И что ему ответили?

– Назвали мое имя, твое-то они не знают.

Натура сдулась.

– И это все? – нетерпеливо уточнила я, демонстративно игнорируя неуместную ярмарку тщеславия. – Что еще сказал Песоцкий?

– Да ничего. – Василий пожал плечами. – Пичугин потаращился на портрет, задал пару вопросов и пошел себе дальше. Купил-таки мазню Романюка за полмиллиона без малого. – Художник не удержался от завистливого вздоха.

– Тогда не факт, что это Пичугин виноват, – рассудила я. – Вполне возможно, картину украл кто-то другой. Или никто не крал, ее просто зачем-то сняли, сунули на время в какой-то угол, да так и забыли там. Предлагаю съездить в Худмузу и осмотреться на месте.

– Я – «за». – Ирка близоруко пригляделась к Дали с его встопорщенными усами и встала. – Но сейчас нам пора к генеральше. Вася, мы вернемся к тебе ближе к вечеру.

– Как раз продегустируете мое «Закатное солнце», это вариант медовухи с соком клюквы, – кивнул разнообразно талантливый Кружкин.

Грузинский ресторанчик оказался старомодным заведением в полуподвальном этаже. Низкие каменные своды, тяжелая мебель темного дерева, на стенах – тусклые чеканки и темные коврики, между столами – решетчатые деревянные перегородки, увитые искусственной зеленью.

Федоскина ждала меня в дальнем углу. Соседний стол оказался свободен, и я порадовалась, что тетушка с Иркой смогут незаметно присоседиться к нам и послушать разговор.

Я заняла место напротив Галины Андреевны, которая уже сделала заказ. Пока я устраивалась на твердой деревянной лавке, подсовывая под себя норовящие выпрыгнуть тугие подушки, официант поставил передо мной блюдо с хачапури по-аджарски – пышную румяную «лодочку» с блестящим круглым глазом желтка.

– Надо же, правильные хачапури! – удивленно воскликнула я, повысив голос, чтобы Ирка за перегородкой приняла подсказку и не ошиблась с выбором.

В Питере высокое звание хачапури присваивают чему попало. Чаще всего так называют квадратные конвертики из слоеного теста с начинкой из несладкого творога – позор, а не хачапури.

– Вы тоже разбираетесь? – Федоскина покивала. – Мы с Федором Наумовичем часто бывали в Грузии, особенно в советские времена. Ах, Батуми, Сухуми, Пицунда, Гагры… теперь-то все они уже не те.

Она всплеснула руками, и я обратила внимание, что они совсем без колец. Даже обручального нет.

– Приступим, пока не остыли. – Генеральская вдова привычно ловко отломила нос «лодочки» и погрузила его в желток.

Я с удовольствием отметила, что старушка не чинится, не пытается терзать хачапури ножом и вилкой, а ест руками, как положено, и последовала ее примеру.

Некоторое время мы молча наслаждались едой, обмениваясь только довольными взглядами, а зелень на перегородке все более активно тряслась, выдавая нетерпение прячущихся за ней скрытых наблюдателей. Наконец Федоскина отодвинула блюдо с подостывшим хачапури и глотнула из бокала сухого красного. Я поняла это как знак: переходим к делу.

– Вы, конечно, не понимаете, в чем цель нашей встречи, – заговорила Галина Андреевна в ответ на мой вопросительный взгляд. – Сейчас я сделаю то, чего не должна, и расскажу вам запретное.

Я удивленно подняла брови и локтем непринужденно закрыла дырочку в зелени, где неистово засверкал любопытный голубой глаз.

– Надеюсь, вы умеете хранить секреты.

Я не стала говорить, что «вы» в данном случае подразумевает не только меня. Вообще промолчала, продолжая внимательно смотреть и слушать.

– Я не сказала всей правды полиции. У меня действительно пропало кое-что очень ценное, просто я не сразу это обнаружила, а вчера забрала заявление. – Федоскина снова глотнула из бокала.

– Расскажите по порядку, – предложила я.

– Я вернулась с поминок, меня встретила Шахноза – это моя домработница, жена нашего дворника. У нее свои ключи, она вошла в квартиру получасом раньше, приступила к уборке и обнаружила дыру в стене кладовки и открытый сейф. Его Шахноза не трогала, так она говорит, и я ей верю, потому что ее отпечатков на дверце и внутри сейфа не нашли.

– Она могла быть в перчатках, тем более если затевала уборку, – заметила я.

– Это не суть важно, – отмахнулась Галина Андреевна. – Не в сейфе дело. Признаться, я ничего не знала о его содержимом и не представляю, пропало из него что-нибудь или нет. Но исчез мой бегемотик!

– У вас был бегемотик? – осторожно уточнила я, начиная подозревать, что моя собеседница не в себе.

Мало кто в наших северных широтах держит в домашних питомцах бегемотиков.

Хотя еще в петровские времена в Петербурге жили слоны. Им построили специальный слоновник и водили их на водопой к Фонтанке.

– Мой Бегемотик – это кот. Черный и крупный, как подручный Воланда. По документам – а он породистый, британец – зовут Кинг Джордж Найн, но откликается на Бегемотика. И он пропал! – Хозяйка британца с королевским именем скривилась в гримасе.

Лицо ее, щедро наколотое ботоксом, насилию поддавалось с трудом, выражая не страх и тревогу, а лишь бледную тень этих чувств. Но я поняла, что Галина Андреевна действительно переживает, по тому, как она стиснула ножку бокала – аж кулачок побелел.

– А я-то не сразу заметила! – Свободным кулачком Федоскина постучала себя по лбу. – Квартира большая, я редко обхожу все комнаты. У Бегемотика много места, чтобы прятаться.

– Он мог удрать в дыру, – пробормотала я.

– Я тоже так подумала, и мы стали его искать. А потом Шахноза вспомнила про бумагу!

– Какую бумагу?

– Письмо, записка – не знаю, как правильно сказать. – Галина Андреевна отставила опустевший бокал и стиснула узловатыми пальцами виски. – Шахноза не читает по-русски. К тому же Федор Наумович приучил ее, что любую бумагу, найденную где-то в доме, она должна принести в его кабинет и оставить на столе. Но, как вы понимаете, в последние дни бумаги на столе моего мужа никто не разбирал, и это письмо так и лежало, пока Шахноза о нем не вспомнила. А я бы и не знала…

– И что было в том письме? – Я подтолкнула забуксовавшую рассказчицу.

– Там было вот что: «Если хотите вернуть кота, не обращайтесь в полицию. О вознаграждении договоримся» – и все. Ни подписи, ни номера телефона или другого контакта.

– И вы поспешили забрать свое заявление, – поняла я. – Все ясно. Кроме того, зачем вы рассказали все это мне.

– Мне в этом деле нужен помощник. – Галина Андреевна наклонилась над столом, не замечая, что бант ее шелковой блузки слился в экстазе с недоеденным хачапури. – Кто-то, знающий толк в детективных историях, но при этом не состоящий на службе в полиции. Я старуха! – Она резко распрямилась. – У меня больные суставы, я еле хожу и своего Бегемотика, если он найдется, даже на руки взять не смогу – в нем двенадцать кило, а мне нельзя поднимать тяжести. А на той стороне… – Она, не глядя, постучала по перегородке, и за ней стало тихо-тихо. – На той стороне предприимчивые люди, полные сил и энергии. Они стену сломали! И куда мне против них? Нужен молодой и толковый помощник.

– И вы видите в этой роли меня?

– А почему нет? Вы любите разгадывать загадки и ищете интересные сюжеты. Уверена, вам любопытна эта история, так ведь?

Я развела руками:

– Не буду отрицать.

– К тому же вы прекрасно вписываетесь в легенду, которую я придумала. – Федоскина заметно приободрилась. – Для всех вы будете специалистом, которого я наняла, чтобы привести в порядок архив супруга, на основе документов и моих воспоминаний написать о нем книгу.

Я озадаченно моргнула.

– И я вам заплачу, не сомневайтесь! Не за книгу, конечно, она только благовидный предлог, а за помощь в поисках бедного Бегемотика. Пять тысяч в день на всем готовом, согласны?

– Как это – на всем готовом?

– Вам же придется пожить у меня, в этом весь смысл. Но это только на несколько дней, я думаю, похитители Бегемотика очень скоро объявятся.

– Но у меня семья и…

– Восемь тысяч в день!

– …и я работаю – пишу, редактирую…

– Десять тысяч. А свою работу вы сможете делать и у меня.

Сквознячок из дыры в перегородке донес до меня легкий змеиный шепот: «Соглашайс-с-с-сь».

– Но я не работаю одна, только в паре с другим специалистом. – Я сообразила, что Ирка непременно пожелает участвовать в деле вместе со мной. – Мне понадобится мой помощник…

– Я читала вашу книжку, вы работаете с подругой. Берите свою помощницу, но платить ей будете сами. – Решив, что мы договорились, Галина Андреевна встала. – Перебирайтесь сегодня же, комната для вас уже готова.

Я посмотрела на нее с невольным уважением: выходит, старушка не сомневалась, что я приму ее предложение?

Определенно современное общество недооценивает женщин позднего бальзаковского возраста. А ведь матриархат явно не на пустом месте стоял.

– Мы переберемся к вам, – согласилась я. – Но не сегодня, а завтра. Нам тоже нужно подготовиться и уладить другие дела.

– При всем моем уважении к усатым-полосатым это очень странно – сломать стену, чтобы украсть кота, а не содержимое сейфа! – сказала Ирка, когда мы уже ехали домой, то есть к тете Иде на Петроградку.

Для тетушки в переполненном вагоне метро место нашлось, а нам с подругой пришлось стоять, эротично качаясь у сверкающего шеста поручня. Зато удобно было шептаться.

– Во-первых, не исключено: из сейфа тоже что-то взяли, – рассудила я. – Во-вторых, похитители Бегемотика явно знали, что делают. Федоскина ради возвращения своего любимца не поскупится, даже торговаться не будет. При этом преступникам ничего не грозит, потому что в полицию она о похищении котика не заявила.

– Как и Кружкин о краже портрета. – Подруга отметила ситуативное сходство двух наших дел и логично перешла от первого ко второму: – Давай не будем заходить домой? Доведем тетю Иду до двора и двинемся дальше – в Худмузу. Надо же нам увидеть, откуда свистнули Васин шедевр… О, а вот еще совпадение: у Федоскиной сперли живого кота, а у Кружкина – нарисованного! Нет ли в этом системы, как думаешь?

– Какая тут может быть система? Где богатая генеральская вдова, а где бедный художник?

– Главное: где их коты?!

Я поморщилась:

– Давай не будем ничего придумывать, я предпочитаю опираться на факты.

– Можно и на факты, но лучше на верных друзей, – Ирка вовремя придержала меня, поехавшую было по горизонтальному поручню из-за резкого торможения, и искательно огляделась. – А где наша милая старушка? Мы выходим.

– Здрасьте, я ваша тетя! – сказала наша милая старушка, незамедлительно найдясь.

– Это не из книжки, а из кино! – Ирка отметила нарушение правил игры.

– Верно, но художественный фильм снят по мотивам известного литературного произведения, – оправдалась я.

– Пьесы Брэндона Томаса «Тетка Чарлея», – добавила тетя Ида и подставила мне ладошку, чтобы я по ней хлопнула.

Мы довели нашу милую старушку до парадной, поспешили снова вернуться в метрополитен и через полчаса уже входили в здание из красного кирпича – галерею Худмуза. В тесном фойе сразу за стеклянными дверями высилась какая-то пугающая конструкция.

– Это не гильотина? – прищурилась я.

– Нет, всего лишь старинный станок, резак или что-то вроде того, – успокоила меня Ирка. – Тут раньше полиграфическое предприятие было. Цеха, конторы – все объединили в культурный центр.

– Ты молодец, успела подготовиться, – похвалила я, походя прихватив со стойки буклет-афишу выставок.

– И даже поэтажный план здания в Сети посмотрела, – похвасталась подруга. – Правда, ничего не запомнила. Очень запутанная планировка: тут и выставочные залы, и мастерские художников, и столовая с буфетом, и магазинчики…

Я заглянула в буклет:

– Выставка, где уже не блеснет наш друг Кружкин, на третьем этаже.

В будний день в галерее было пусто.

– Бесплатный вход – недостаточно мощный стимул, – предположила Ирка, пока мы с ней шагали длинной и извилистой, как желудочно-кишечный тракт, вереницей разнокалиберных залов и коридоров с аппендиксами. – Вася сказал, тут аншлаг бывает только на вернисажах с фуршетом. Тогда одних только художников полная коробочка набивается, они же вечно голодные.

– Не все! – неожиданно вмешался в наш разговор какой-то джентльмен, дотоле созерцавший впечатляющего размера картину.

На ней был изображен носорог, с разбегу ныряющий в огромные ходики – ту дверку, из которой обычно кукушечка высовывается.

Я представила себе нашу русскую птичку, пронзенную острым рогом ворвавшегося в ее мирный домик африканского зверя, и мне стало грустно.

– «Ветер перемен», – тем временем прочитала Ирка название произведения, написанное на специальной табличке. – А ветер откуда? – она пытливо присмотрелась к носорогу, ориентированному к зрителю могучей филейной частью.

Ее автор картины выписал тщательно, любовно, с большим знанием носорожьей анатомии.

– Ах, боже мой, это же метафора! – почему-то рассердился джентльмен.

Он развернулся к нам, и я узнала его лицо по фото в буклете.

– Вы Романюк, да? Простите, не запомнила ваше имя. – Я торопливо зашуршала страничками.

– Антон Андреевич, – чуть досадливо представился художник. – Можно просто Антон, я не люблю пафоса.

– А по вам и не скажешь, – брякнула Ирка, выразительно оглядев «просто Антона» с зализанной гелем макушки до мягких туфель из синего нубука.

В промежутке располагались дизайнерские джинсы цвета ультрамарин и пудровый замшевый пиджак поверх классической французской тельняшки в молочно-синюю полоску. Бледно-розовый блин невыразительного лица в верхней части объекта на фоне модного дорогого наряда бесследно терялся.

– Я слышала, одну из ваших картин недавно купили за полмиллиона, – сказала я, чтобы сгладить неприятное впечатление, произведенное бестактностью моей подруги. – Поздравляю!

– За полмиллиона рублей! – отмахнулся художник. – Вот если бы долларов…

– Носорог, пускающий ветры, тоже ваша работа? – Ирка – образец неделикатности – кивнула на картину.

Романюк не успел ей ответить. Подруга задала новый вопрос, и опять обидный для творца:

– А не подскажете, где тут чудесная работа Василия Кружкина? «Портрет прекрасной дамы с котом и игрушками»?

– Кружкин, Кружкин… – забормотал «просто Антон», притворяясь, будто пытается вспомнить, даже пальцами пощелкал. – Боюсь, не знаю такого.

– Антон Андреич, я могу вам помочь? – Привлеченная нетерпеливыми щелчками, из плохо освещенного ответвления коридора выступила ухоженная молодая дама.

По неровному бетонному полу галереи она вышагивала, как по подиуму, в туфлях на шпильках. Я оценила ее костюмчик от Шанель и гиацинтовые локоны.

– Мариночка тут администратор, – небрежно представил даму нелюбитель пафоса Романюк.

– Марина Петровна. – Дама оглядела нас с Иркой. На меня особого внимания не обратила, а к подруге присмотрелась: – Мы знакомы? Вы…

– Ирина Иннокентьевна – муза художника Василия Кружкина, – вкрадчиво подсказала я. – Вы наверняка видели ее портрет с котом и елочными игрушками.

По гладкому личику Марины Петровны прошла мелкая рябь, улыбка стерлась, брови нахмурились.

– Вот и я бы очень хотела его увидеть. – Ирка тоже высказалась и выразительно огляделась.

– Давайте отойдем. – Администратор отступила, развернулась и зацокала в темноту, где совершенно точно не висели никакие живописные полотна.

Я догадалась, что Марина Петровна не хочет говорить о пропавшей картине одного художника в присутствии другого. И то верно, зачем внушать авторам опасные сомнения в надежности галереи?

Я слегка подтолкнула подругу, и мы затопали вслед за администратором.

Романюк, не смекнув, что его хотят оставить в стороне, с досадливым возгласом «Да что там за портрет?» поплелся за нами.

– Чего вы хотите? – напряженно прошептала Марина Петровна, неискренне улыбаясь приближающемуся к нам художнику. – Если компенсацию, то на нее может претендовать только автор, да и то лишь при подтверждении страхового случая.

– Для начала мы хотим получить информацию. – Я закрыла администратора от подступающего Романюка, подтолкнув к нему Ирку.

Та сообразила, что должна нейтрализовать четвертого лишнего, и без промедления и колебания подхватила художника под руку:

– Антон, а расскажите мне о своем творческом замысле! Что там символизирует собой ваш ветреный носорог?

Упустить возможность поделиться своим гениальным замыслом автор не смог. Я проводила взглядом удаляющуюся пару и вновь повернулась к Марине:

– Как вышло, что картина Кружкина пропала?

– А вы, простите, кто и почему интересуетесь?

Я вытащила из сумки удостоверение члена Международного союза журналистов. Очень полезная вещь, в Европе по нему можно в разные музеи бесплатно ходить! В России, правда, такие сладкие плюшки карасям пера вроде меня не положены, и все же внушительные с виду «корочки» в зеленой коже с золотым тиснением бывают полезны. Некоторые провинциальные инспекторы ГИБДД, например, достаточно впечатлительны, чтобы при виде журналистского удостоверения отказаться от мысли влепить водителю незаслуженный штраф.

– Боже! Уже и пресса пронюхала?! – ахнула прекрасная администраторша и притиснула пальчики с маникюром к щечкам с филерами.

– Ну, еще не вся пресса, – успокоила ее я. – Мне о краже портрета сказала подруга, ей – Кружкин, а я пока никому, но…

– Ну почему же сразу «кража»! – Марина замахала руками. – Мы еще не разобрались, что это было…

– Бесхозяйственность? Халатность? Отсутствие учета и контроля? Недобросовестность охраны? – Я любезно подсказала варианты.

Дама шумно вздохнула, притопнула каблучком, потрясла головой и сдалась:

– Ладно. Идемте, поговорим.

За ближайшим углом обнаружилась стеклянная дверь, за ней – небольшой кабинет. Рабочий стол стоял один, стульев для посетителей не имелось, но в эркере с окном было организовано что-то вроде кухонно-гостиного уголка: два полумягких стула, на широком подоконнике – электрический чайник, банка с растворимым кофе, сахарница.

Чашки хозяйка кабинета достала из навесного шкафчика, ложечки – из ящика своего рабочего стола.

– Растворимый пьете?

– Можно и растворимый.

Марина включила чайник, щедро насыпала в чашки кофейных гранул, опустилась на один стул и указала мне на второй. Я не заставила себя упрашивать.

– Мы не хотели, чтобы пресса узнала, – призналась она и подвинула чайник на подоконнике, чтобы пар из него не задел старый куст алоэ – раскидистый и кряжистый, как дуб бонсай. Я бы не удивилась, узнав, что его тоже сам царь Петр посадил.

– Если об этой краже раструбят, это будет плохая реклама для галереи. – Администратор вздохнула, и тут же, словно сочувствуя ей, пыхнул и жалобно засвистел чайник.

– Смотря как раструбить, – сказала я, наблюдая, как хозяйка заливает гранулы в чашках кипятком. – Реклама может выйти хорошей.

– Это как?! – Марина вернула чайник на подставку, придвинула мне сахарницу и замерла, буквально глядя мне в рот, словно собралась подсчитать, сколько крупинок сладкого песка я положу в свою чашку.

– Много вы знаете галерей, из которых были похищены картины? У обывателя на слуху кража «Джоконды» из Лувра…

– Ой, да когда это было! Больше ста лет назад!

– В 1911 году, – подтвердила я, поскольку тоже подготовилась. – Но совсем недавно из Третьяковки украли полотно Куинджи «Ай-Петри. Крым», об этом писали все СМИ. Один из гостей снял полотно и унес, ему никто не препятствовал, потому что посетители приняли его за сотрудника музея.

– «Джоконду» похитили почти так же, – припомнила Марина. – Сотрудник Лувра просто вынес картину из музея в тот день, когда тот был закрыт для посетителей. Кража века!

– Поспорю: кражей века многие считают похищение тринадцати бесценных полотен из музея в Бостоне… Секундочку, загляну в шпаргалку, – я достала смартфон и открыла файл, – в 1990 году. Тогда переодетые полицейскими преступники похитили картины Вермеера. Рембрандта, Мане, Дега и других известных художников.

Посматривая в свою шпаргалку, я перечислила самые громкие кражи произведений искусства.

В 1998 году грабители разбили окно на первом этаже городского музея Амстердама и украли три картины, включая вариант «Подсолнухов» Ван Гога, на сумму более 50 миллионов долларов.

В 2000 году вор в противогазе привел в действие дымовую шашку в музее Оксфорда и вынес полотно Сезанна.

В 2002-м грабители разбили окно в музее Ван Гога и украли две картины.

В 2003-м несколько грабителей утащили из шотландского замка «Мадонну с веретеном» да Винчи.

В 2004-м из Музея Эдварда Мунка в Осло вооруженные люди в масках похитили полотна «Крик» и «Мадонна».

В 2006-м в разгар карнавала был ограблен Музей Шакара-ду-Сеу в Рио-де-Жанейро. Преступники в ярких костюмах обезоружили охрану и забрали три шедевра – работы Дали, Матисса и Моне.

В 2008-м из частного музея Цюриха – Собрания фонда Эмиля Бюрле в ходе вооруженного ограбления были похищены полотна Сезанна, Ван Гога, Моне и Дега.

– Лувр, музеи Ван Гога и Мунка, галереи в Оксфорде, Амстердаме, Осло и Бостоне – мы в хорошей компании, – невесело усмехнулась Марина.

– Вот именно! – сказала я со значением. – Смотрите, в Санкт-Петербурге множество музеев, а кого ограбили? Не Эрмитаж, не Русский музей, а вас – Худмузу!

– О… Если так посмотреть… – Моя собеседница неуверенно улыбнулась и задумчиво почесала ноготком висок.

– Именно так и посмотрим, – пообещала я. – Вот только прямо сейчас дать ход этой новости не получится: Василий Кружкин категорически против огласки.

– Ему-то с чего возражать? – Администратор уже оценила рекламный потенциал информации в правильной подаче. – Он же, получается, встал в один ряд с да Винчи, Ван Гогом, Сезанном и прочими великими мастерами! Все остальные современные художники будут ему люто завидовать. Да тот же Романюк, к примеру, сам заплатил бы, чтобы его картину не купили, а похитили…

Тут она замолчала, что-то заинтересованно прикидывая. Я подумала, что Антон Андреевич, возможно, вскоре получит интересное предложение.

– Вернемся к исчезновению работы Кружкина, – напомнила я. – Вы же искали ее, провели свое расследование? Что выяснили, что можете предположить? Давайте вы поделитесь информацией, а я, быть может, еще что-нибудь полезное вам подскажу.

– Короче, ничего они не выяснили, кроме того, что утащить картину мог буквально кто угодно, – пересказала я Ирке и Кружкину за обещанной дегустацией «Закатного солнца».

Клюквенная медовуха оказалась густой, как сироп, но очень вкусной. Хотелось думать, что еще и полезной, ведь клюква – сильнейший из природных антибиотиков. Вкупе с алкогольными парами должна разные вирусы на подлете убивать! Осенью в северном городе это очень актуально.

– Накануне открытия выставки в Худмузе был настоящий сумасшедший дом. Развешивались картины и информационные таблички, выставлялся свет, – а это в галерее непростое дело, ведь каждую лампу нужно направить точно на экспонат, которых множество. В сопроводительных текстах обнаружились ошибки, таблички срочно перепечатывали и заменяли. Устанавливали и тестировали аудиогид. Картины таскали туда-сюда – некоторые особенно требовательные авторы были недовольны отведенными им местами.

– А я нетребовательный, – вздохнул Кружкин.

– Вот и напрасно, – укорила его Ирка. – Был бы требовательный, тоже пришел бы в галерею не к открытию, а заранее. И увидел бы, что твой-мой-наш-с-котом портрет из центральной части экспозиции переместили на задворки, чтобы скандальный Романюк втиснул на лучшее место своего носорога! И…