Текст книги "Александр III – богатырь на русском троне"

Война интриг

Мощь России была настолько велика, что она не чувствовала себя в опасности в этом одиночестве.

Та близость с Германией, или, вернее, с Пруссией, которая оставалась русской чертой политики со времен Екатерины Великой и проходила красной нитью через царствование Александра I, Николая I и особенно Александра II, сменилась заметным охлаждением. Едва ли было бы правильным, как это иногда делают, приписывать это развитие событий антигерманским настроениям императрицы Марии Федоровны, датской принцессы, сохранившей ненависть к захватчикам после прусско-датской войны 1864 года.

Все началось из-за Шлезвиг-Гольштейна – исторической провинции на севере Дании, раскинувшейся в южной части Ютландского полуострова, с ее островами Сент-Фриз и Гельголанд в Северном и Ферморн в Балтийском море. До 1767 года он принадлежал России, которая добровольно от него отказалась. Эта территория веками была камнем преткновения Европы. Частью завоеваниями, но больше полюбовно, брачными союзами, датский Шлезвиг объединился с немецким княжеством Гольштейн. В 1460 году датский король, знаменитый Кристиан I, был избран герцогом объединенного Шлезвиг-Гольштейна, однако не в качестве датского короля, а лично на условии, что провинция не будет инкорпорирована Данией.

Страна обладала высокоразвитым сельским и молочным хозяйством и являлась самой богатой и изобильной частью датского государства. Король Кристиан IX обнародовал конституцию, закрепляющую единение Дании с немецкими провинциями. Германия, расценив это как провод к войне, двинула на земли Шлезвиг-Гольштейна свои войска. Жители Ютландии доблестно сопротивлялись, и поначалу перевес сил был на их стороне. Но Пруссия и Австрия, объединившись и втрое превосходя датчан по численности, стали их теснить. Датский флот регулярно громил неопытных немецких моряков, а морскую разведку в пользу Копенгагена вели английские корабли. Но судьба провинций решалась не на море, а на суше. Датские войска вынуждены были капитулировать.

Горе побежденным! Теперь 200 тысяч датчан и фризов должны были терпеть угнетение немцев; им было запрещено читать датские газеты, петь датские песни, говорить на датском языке. Между коренным населением и захватчиками всюду вспыхивали драки и поножовщина.

Мария Федоровна так и не простила Германии этого захвата.

Таким образом, политические осложнения не смягчались, как в предшествующее царствование, личными добрыми отношениями и семейными связями династий. Напомним, что Александр II был сыном прусской принцессы Шарлотты Гогенцоллерн, в православии Александры Федоровны, и, следовательно, племянником прусского короля.

На самом же деле причины охлаждения между странами были преимущественно политическими.

Заключенный Бисмарком тройственный австро-германо-итальянский союз послужил причиной недовольства России. Берлинский конгресс, на котором этот альянс был оформлен юридически, оставил горечь в русском общественном мнении. На верхах начали звучать антигерманские нотки. Известна резкая речь Скобелева против немцев; Катков в «Московских ведомостях» вел против них кампанию.

В свою очередь Бисмарк поднял таможенные тарифы, чтобы защитить Германию от конкуренции российских товаров, и постепенно закрывал германский рынок для российских ценных бумаг. Императора Александра III это обострение тревожило, и в 1887 году на трехлетний срок был заключен так называемый «договор о перестраховке». Его удалось добиться насколько тактичному, настолько и упорному русскому министру иностранных дел Гирсу, несмотря на ограничения со стороны царя, взамен «Союза трех императоров», к обновлению которого Александр, находясь под влиянием Каткова и Победоносцева и следуя своим собственным склонностям, не был готов. Это еще раз помешало окончательному разрыву с Германией. Александр не решался на этот шаг, вероятно, из уважения к старому кайзеру Вильгельму, своему двоюродному дедушке, но, может быть, и из-за осознания, что Россия еще недостаточно сильна для того, чтобы предпринять такую смену курса.

«Договор о перестраховке» был секретным русско-германским соглашением, по которому обе стороны обещали друг другу «благожелательный нейтралитет» на случай нападения какой-либо третьей стороны на одну из них. Соглашение это составляло существенную оговорку к акту Тройственного союза. Оно означало, что Германия не будет поддерживать какие-либо антирусские выступления Австрии. Юридически эти договоры были совместимы, так как Тройственный союз предусматривал поддержку только в том случае, если кто-либо из его участников подвергнется нападению (что и дало возможность Италии в 1914 году объявить нейтралитет, не нарушая союзного договора).

Но «договор о перестраховке» не был возобновлен в 1890 году. Переговоры о нем совпали с моментом отставки Бисмарка. Его преемник генерал фон Каприви с военной прямолинейностью указал Вильгельму II, что этот договор представляется нелояльным по отношению к Австрии. Со своей стороны Александр, питавший симпатии к Бисмарку, не стремился договориться с новыми правителями Германии.

Этому в немалой степени способствовали человеческие качества нового германского кайзера Вильгельма II. Самовлюбленный, тщеславный, любитель театральных поз и напыщенных речей, всегда стремившийся к эффектной подаче своей персоны, он не стал профессионалом в политике, хотя так долго вблизи трона с холодной расчетливостью ожидал смерти сначала своего деда, а потом отца. И в своем окружении последний Гогенцоллерн терпел только легковесных и самоуверенных дилетантов.

В истории сохранилась крылатая фраза Александра III: «Европа может подождать, пока русский царь ловит рыбу!» В действительности она звучала не так пафосно – царь вообще не был склонен к пафосу – и относилась к назойливости германского посла. По воспоминаниям Я.Л. Барскова, Александр рыбачил, когда посол потребовал немедленной встречи. «Германия может подождать. Приму завтра в полдень», – ответил император.

После прекращения «договора о перестраховке», во время резкого ухудшения русско-германских торговых отношений, император предпринял определенные шаги для сближения с Францией в противовес тройственному союзу Германии, Австро-Венгрии и Италии.

Однако царь не ринулся сломя голову в союз с Францией. Он не слишком доверял французским республиканцам[14]14
  После поражения в войне с Германией Франция снова стала республикой. Наполеон III, отпущенный на волю после капитуляции его армии, уехал в Англию, где и умер 9 января 1873 г. от операции на почках.


[Закрыть], стабильности их правительства и способностям Франции в военной области. Правда, русское министерство финансов начало искать во Франции новые источники кредитов, чтобы конвертировать существующие займы или сделать новые для экономического развития страны. Это в значительной степени удалось. Специально для французских банкиров были выпущены займы.

Страны заключили военную конвенцию, заложившую основу русско-французского союза. Республиканский строй и государственное безверие не могли располагать русского царя, хранителя консервативных и религиозных начал, к Франции. Поэтому многие считали франко-русское сотрудничество исключенным. Кроме того, не склонный к притворству Александр нарочно осудил республиканскую форму правления во Франции. Торжественный прием моряков французской эскадры в Кронштадте, когда русский царь с непокрытой головой слушал «Марсельезу», показал, что симпатии или антипатии к внутреннему строю Франции не являются решающими для императора Александра III. Мало кто, однако, мог предположить, что уже с 1892 года между Россией и Францией был заключен тайный оборонительный союз, дополненный военной конвенцией, указывающей, какое количество войск обе стороны обязуются выставить на случай войны с Германией. Договор этот был в то время настолько секретным, что о нем не знали ни министры, ни даже сам наследник престола.

После этого дело дошло до русско-германской таможенной войны, завершившейся торговым договором 20 марта 1894 года – одним из последних международных договоров Александра III. Он был заключен при активном участии министра финансов С.Ю. Витте. Этот договор давал России – на десятилетний срок – существенные преимущества.

Отношениям с Австро-Венгрией нечего было и портиться. С того времени, как Австрия, спасенная от венгерской революции императором Николаем I, «удивила мир неблагодарностью» во время Крымской войны, она и Россия также сталкивались на всем фронте Балкан, как Россия и Англия в Азии.

Как вспоминал великий князь Александр Михайлович, однажды австрийский посол на обеде в Зимнем дворце начал обсуждать докучливый балканский вопрос. Царь делал вид, что не замечает его раздраженного тона. Посол разгорячился и даже дал понять, что Австрия готова мобилизовать два или три корпуса. Не изменяя своего полунасмешливого выражения лица, Александр взял вилку, согнул ее петлей и бросил по направлению к прибору австрийского дипломата. «Вот что я сделаю с вашими двумя или тремя мобилизованными корпусами», – спокойно сказал царь.

Еще в царствование Александра II русские владения проникли далеко в глубь Азии. Англия постоянно опасалась, что Россия, перевалив хребты Афганистана, введет свои армии в цветущие долины Ганга и навсегда выбьет оттуда англичан.

Правительство королевы Виктории особенно остро почувствовало эту опасностью, когда в 1884 году туркмены Мервского оазиса, лежавшего по соседству с нашей Закаспийской областью, добровольно вступили в русское подданство. Требовалось исключить приближение русских к их владениям в Индии. Английские дипломаты и резиденты принялись возбуждать против России афганского эмира, который занял со своими войсками некоторые области Мервской земли. Лондон создал очаг напряжения в Средней Азии и на Кавказе.

Александр очень скоро выказал всю твердость своей внешней политики. Не прошло и года после восшествия на престол молодого императора, как произошел серьезный инцидент на русско-афганской границе. Будучи фактически хозяевами Афганистана, англичане часто засылали на территорию российской империи шпионов и лазутчиков. Однажды казачий есаул, охранявший русско-афганскую границу, захватил большую группу афганцев-контрабандистов с двумя английскими офицерами-инструкторами. Англичан он приказал выпороть и выдворил за российские пределы.

Британский посол получил предписание высказать резкий протест и потребовать извинений. «Мы этого не сделаем, – сказал император. – Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию». – «Это может вызвать вооруженное столкновение с Англией». – «Хотя бы и так», – ответил Александр III. В ответ на новую угрожающую ноту из Англии царь отдал приказ о мобилизации Балтийского флота. Это распоряжение было актом высшей храбрости, ибо британский военный флот в то время превышал наши морские вооруженные силы по крайней мере в пять раз.

Любое движение России в Азии вызывало острую реакцию в Лондоне. Лорд Биксонсфильд (Дизраэли) назвал Россию «огромным ледником, нависающим над Индией». Подозревая эту «полуевропейскую» страну в колониальных амбициях, Англия своей подозрительностью толкала русских на закрепление стратегических рубежей. Почти 70 лет назад англичане сбились с ног, помогая Шамилю организовывать независимое от России Черкесское государство. Там и теперь кишели люди в бухарских халатах и чалмах, но с бледными, тонкими европейскими лицами и светлыми глазами – английские разведчики и инструкторы. Множество замечательных русских патриотов пали жертвами английской тайной политики.

Когда встал вопрос об установлении границы между Россией и Афганистаном с участием англо-русской комиссии, афганские войска переправились через реку Кушку, чтобы успеть захватить как можно больше спорных территорий. Но афганский отряд был разбит наголову, потерял около 500 человек убитыми и всю поставленную англичанами артиллерию. Наши потери составляли 11 убитых и 33 раненых. Таким образом, за все время царствования императора Александра III только один раз России пришлось обнажить меч для защиты своего достоинства, но это не была собственно война, а только решительный отпор, данный афганцам, грозившим нашим границам.

Эта молниеносная реакция русских произвела впечатление на соседние страны. До того времени Европа в отношении России оставалась столь же невежественной, сколь неблагодарной.

В результате все 13 лет правления Александра военных европейский конфликтов не было. Всем было известно его кредо: «Россия никого не теснит, но требую, чтобы и Россию никто не теснил». Мир был обеспечен не уступками и лавированием, а справедливой и непоколебимой твердостью императора, осознающего политический вес Российской империи.

С.Ю. Витте писал: «Он умел внушить за границей уверенность, с одной стороны, в том, что не поступит несправедливо по отношению к кому бы то ни было, не пожелает никаких захватов; все были покойны, что он не затеет никакой авантюры. Его царствование не нуждалось в лаврах…»

Заговор Шевырева и Ульянова

Александр III имел все основания быть недовольным деятельностью тайной полиции, не сумевшей уберечь его отца от покушения. Он считал необходимым перестроить работу охранного отделения на более современный, деятельный лад.

Обстоятельства, казалось, способствовали этому желанию царя.

Двадцативосьмилетний поручик Георгий Порфирьевич Судейкин, бывший армейский офицер, перешедший на службу в департамент полиции и уже зарекомендовавший себя как весьма энергичный и инициативный сотрудник, был назначен на место убитого народовольцами помощника генерала Павлова, возглавлявшего киевское охранное отделение. Необыкновенно честолюбивый и хитрый, отличный психолог и демагог, Судейкин немедленно развил активную деятельность. Его ноу-хау стало внедрение в среду революционеров провокаторов из числа учащейся молодежи. Нововведение быстро принесло плоды. После разгрома киевской ячейки «Народной воли», в ходе которого Судейкин – отличный стрелок – смертельно ранил двух активистов, он стал героем дня. Деятельность революционных организаций в Киеве была парализована. Авторитет Судейкина в правящих кругах России как мастера по борьбе с терроризмом заметно вырос.

В 1882 году император назначил капитана отдельного корпуса жандармов Судейкина на ключевой пост царской тайной полиции – инспектора секретной полиции и начальника Петербургского охранного отделения. Под личным контролем Судейкина оказалась фактически все противодействие политической полиции главному в то время врагу самодержавия – террористам-народовольцам. Он получил карт-бланш для борьбы с революционным подпольем.

Ко времени его прихода политическая полиция уже значительно активизировала свою работу: в начале февраля исполнительный комитет «Народной воли» был ликвидирован, усиленно разыскивалась Вера Фигнер – последний оставшийся на свободе представитель исполкома. В столице таланты Судейкина в области политического сыска проявились особенно ярко; он внес в работу Санкт-Петербургского охранного отделения много полезных нововведений – например, еженедельно читал лекции своим сотрудникам об оперативно-разыскной деятельности, о достижениях мировой криминалистики, о криминалистической тактике.

Умный, тщательно изучивший работу полиции европейских стран, Судейкин сумел завершить создание в России продуманной системы политического сыска. В руках Судейкина находилась львиная доля денежных сумм, выделяемых на финансирование полицейской агентуры. Он хорошо платил своим агентам, и вскоре они проникли во все политические кружки и группы. Однако начальник охранного отделения дальновидно оставил на свободе ряд выявленных народовольцев, полагая, что если в стране не останется революционеров, то не будут нужны и жандармы.

Судейкин умело приобретал покровителей в верхах. Он использовал находящуюся в его руках тайную агентуру охранки для сбора компрометирующих материалов на вечно враждующих друг с другом представителей российской элиты. За короткий срок он собрал досье на всех сколько-нибудь видных политических деятелей России того времени. Стремясь ошельмовать своих соперников в борьбе за власть и богатство, многие высокопоставленные лица империи прибегали к его услугам. Скоро Судейкин стал весьма важной закулисной фигурой – перед ним заискивали, его боялись даже непосредственные начальники, ему откровенно завидовали, особенно после того, как Александр III назвал его лучшим сыщиком империи. Но напрасно Судейкин ожидал быстрого официального повышения. Этого не произошло.

Министр внутренних дел и шеф жандармов граф Дмитрий Андреевич Толстой, весьма влиятельная личность при дворе Александра III, и директор департамента государственной полиции В.К. Плеве дважды отклоняли его кандидатуру на пост товарища (заместителя) министра. Более того, Судейкин даже не был удостоен звания полковника отдельного корпуса жандармов, несмотря на то что этот чин автоматически полагался ему по занимаемой должности. Его действительно исключительные заслуги перед самодержавием в области политического сыска отмечались лишь орденами и большими денежными премиями. Хотя в полицейских кругах Судейкин и распространял версию, что служит не за чины, а лишь из любви к приключениям, настороженное отношение к нему шефа жандармов раздражало. Судейкин возненавидел графа Толстого, видевшего в нем опасного карьериста-соперника.

Однако Судейкин не был всего лишь ординарным карьеристом и циником; ему были присущи неуемное честолюбие и наполеоновские амбиции. О его дарованиях многие всерьез говорили: «Если бы он не был жандармом, то стал бы Эдисоном». При отсутствии высоких моральных достоинств он обладал высочайшими профессиональными качествами и щедро делился своими знаниями и умениями с подчиненными.

Стремление Судейкина довести искусство сыска до виртуозности стоило ему жизни. Готовя очередную громкую акцию по разоблачению и разгрому одной из оставшихся ячеек «Народной воли», он завербовал некоего функционера-народовольца Петра Дегаева. Тот выдал всех своих соратников и охотно брал у Судейкина деньги за предательство; благодаря его откровениям была арестована Вера Фигнер; уцелевшие в рядах армии члены военной организации «Народной воли» также были выявлены с его помощью и обезврежены. Однако уличенный коллегами-революционерами, Дегаев стал работать против сыщика и, спасая свою жизнь, подготовил тому смертельную ловушку. Он заманил Судейкина на конспиративную квартиру, где затаившиеся боевики-народовольцы сначала выстрелили начальнику Петербургского охранного отделения в спину, ранив в печень, затем насмерть забили его, истекающего кровью, специально прикупленными ломами.

Казалось бы, все ясно – убит классовыми врагами. Однако общество не сомневалось, что Судейкин уничтожен потому, что слишком много знал и слишком высоко замахивался. Просочились слухи, что он готовил покушение на великого князя Владимира Александровича, чтобы спровоцировать решительные действия правительства против инакомыслящих.

Это убийство до сих пор остается неразрешенной исторической загадкой.

Несмотря на устранение своего самого непримиримого врага, «Народная воля» была практически уничтожена. Александр III сделал для этого все. Но она осталась в легендах. Главные действующие лица, осуществившие покушение на царя, – Михайлов, Желябов, Перовская и Гриневецкий – стали мифическими персонажами ушедшей эпохи. Память о них в Петербурге была жива, и среди студентов университета находились такие, которые лелеяли мечту о продолжении дела, начатого их кумирами.

Некоторые горячие головы из числа университетской молодежи жаждали приключений, погонь, перестрелок. Идея уничтожить тирана-императора тем глубже укоренялась в сознании анархически настроенных молодых людей, чем более устанавливались в государстве закон и порядок.

Аристократия по-своему объясняла возрождение идей «Народной воли»; великий князь Кирилл Владимирович позднее писал: «Молодежь, одержимая благоговейным страхом перед экзаменами, доводила себя до состояния полного истощения. Юноши и девушки, которые проваливались на экзаменах, становились позором для своей семьи, какое-то время их сторонились, считали неудачниками. Над юностью висела зловещая тень экзаменов.

Страх перед провалом в сочетании усердно затверженных, но в то же время слишком поверхностных знаний, которые необходимо было усвоить для государственного экзамена, в конце концов, превращал молодых людей в бледных, истеричных и изможденных сомнамбул. Образовался класс изнуренных работой, плохо обученных и неудовлетворенных жизнью вечных студентов, которые в юности испытали панический страх перед экзаменами. Этот страх создал благодатную среду для нигилизма, терроризма и прочих зол, которые могли расцвести только на такой нездоровой почве. Если бы молодежь России поменьше зубрила, а побольше занималась физической подготовкой – а таковая полностью отсутствовала, – то ожидавших нас в будущем печальных событий могло бы не произойти. Именно так называемая интеллигенция, интеллектуальный пролетариат, а не рабочие и крестьяне были подлинными носителями недовольства и революционных идей. Существует расхожая, но верная поговорка: “In corpore sano mens sana” – “В здоровом теле – здоровый дух”. Ей следовало бы стать девизом наших педагогов».

Таким «изнуренным, плохо обученным и неудовлетворенным жизнью» был умиравший от чахотки 23-летний фанатик, возомнивший себя преемником революционных традиций «Народной воли». Способностями организатора он не обладал, и потому ему удалось собрать вокруг себя лишь небольшую группу студентов, разделявших его воззрения. Звали этого человека Петр Шевырев. Голова его напоминала череп, обтянутый мертвенно-бледной кожей; лоб был высокий, глаза глубоко посаженные, подбородок маленький и слабый. В заговоре приняли участие около 20 студентов. Некоторые из них, как, например, Андреюшкин, примкнули к Шевыреву под влиянием романтического порыва, в поисках остроты ощущений.

Андреюшкин написал другу в Харьков письмо, которое звучало как гимн терроризму. Крамольное послание студента было перехвачено полицией в начале февраля 1887 года, и уже 27 февраля удалось установить, кто был его отправителем. В царствование Александра III полиция, обученная Судейкиным, работала отлично. Оперативно-разыскным действиям были свойственны точность и выверенность.

Убийство царя было намечено на 1 марта 1887 года, в шестую годовщину гибели его отца. Расчет заговорщиков строился на том, что в этот день Александр III обязательно отправится в Петропавловский собор, чтобы участвовать в панихиде по убитому императору. Совершить теракт должны были Петр Шевырев, Александр Ульянов и еще несколько членов группы.

Студенты не прошли никакой «школы молодого бойца». Они не имели ни малейшего понятия о дисциплине, которой должны подчиняться члены террористической группы. У них не было ничего: ни организации, ни четкого плана, ни настоящего оружия; не было и денег, чтобы его купить. Средства на осуществление своей акции – 100 рублей – студенты выручили, продав золотую медаль Александра Ульянова, которой университет его удостоил за курсовую работу о пресноводных кольчатых червях. На эти деньги были куплены два браунинга и по частям собраны три бомбы. Бомбами занимался Александр, почерпнувший сведения, как их сделать, из учебника химии, взятого в университетской библиотеке. Бомбы представляли собой цилиндрические контейнеры, наполненные динамитом, вокруг которых располагались гильзы со стрихнином. Стрихнин достали через аптекаря, друга одного из заговорщиков. Труднее было с азотной кислотой, вызывающей взрывную реакцию. Благодаря братьям Пилсудским, Брониславу и Юзефу[15]15
  Будущий президент Польши.


[Закрыть], ее удалось доставить из Вильно.

Отряд боевиков состоял из Андреюшкина и еще двух студентов. За три дня до покушения они стали появляться на Невском, чтобы разведать обстановку. Андреюшкин уже был известен полиции; его узнали и установили за ним постоянную слежку. Поведение трех приятелей наводило на мысль, что они что-то замышляют, но задерживать их не стали, лишь усилили наблюдение.

1 марта студенты вновь появились на проспекте. Андреюшкин держал в руках толстую книгу, у его приятелей подозрительно оттопыривались пальто. Полиция немедленно задержала троицу. В книге была обнаружена бомба. Один из студентов, Осипанов, выхватил пистолет и в упор выстрелил в полицейского. Пистолет оказался неисправным. Отобрав стрелялку, полицейские отвели студента в участок, почему-то не обыскав его. Там Осипанов вытащил из кармана бомбу и швырнул ее на пол. Бомба не взорвалась.

Тем не менее полиция представила дело так, будто обезвредила не желторотых горе-террористов, а серьезную боевую организацию. Завет покойного Судейкина стал негласным девизом охранного отделения: «должно поставить работу таким образом, чтобы обязательно создать у государя императора впечатление, что опасность со стороны террористов для него исключительно велика и только наша самоотверженная работа спасает его и его близких от гибели. И поверьте, нас осыпят всевозможными милостями».

На полях рапорта царь написал: «На этот раз Бог Нас спас, но надолго ли?»

Тем временем двое из задержанных наперебой давали показания, и вскоре полиции стали известны все участники заговора, а также их друзья и знакомые. В течение двух дней арестовали 74 человека, однако 50 были вскоре освобождены за отсутствием улик. Шевыреву сначала удалось ускользнуть, но уже через неделю он был задержан в Ялте.

Александр дал разрешение матери Ульянова увидеться с арестованным: «Я думаю, было бы разумно допустить ее повидаться с сыном, чтобы она сама могла убедиться, что за “сокровище” ее сынок».

Суховатый материалист Ульянов объяснил матери, пришедшей к нему на свидание, что, поскольку он сам собирался убить человека, справедливо, что и его лишат жизни.

Перед судом предстали 15 человек. В качестве эксперта выступил генерал от артиллерии, который дал профессиональную оценку оружию заговорщиков. Он показал, что оба пистолета были непригодны для стрельбы, а динамит в бомбах не мог взорваться, поскольку взрывное устройство оказалось слишком примитивным.

Александра Ульянова защищал знаменитый впоследствии сенатор и профессор уголовного права Н.П. Таганцев. Защита почему-то не воспользовалась случаем сыграть на поразительной неопытности и неподготовленности конспираторов. Вместо этого адвокаты напирали на то, что обвиняемые – юные существа, попавшие под дурное влияние и едва соображавшие, что творят. Однако в своем последнем слове подсудимые заявили, что прекрасно сознавали, на что шли. Один Шевырев пытался обелить себя, взваливая все грехи на товарищей. Ульянов, наоборот, делал все, чтобы взять на себя общую вину. Он утомил всех присутствующих долгой речью, полной теоретических обобщений по поводу изъянов существующего строя и похвал социалистическому пути развития. Когда же он заявил, что единственным средством борьбы для интеллигенции является террор, то есть повторил то, что до него уже говорили Нечаев и Желябов, его судьба была решена. Суд приговорил пятерых зачинщиков к смертной казни; остальные участники покушения получили различные сроки заключения.

20 мая Шевырев, Андреюшкин, Ульянов, Осипанов и Генералов были повешены во дворе Шлиссельбургской крепости.

Не следует думать, что весть о казни неумелых, но опасных заговорщиков обрадовала императора. Как рачительный хозяин, он жалел о бессмысленной смерти подданных, как отец семейства – скорбел о гибели чьих-то юных сыновей. Но, как монарх, он не мог простить молодых людей, посягнувших на священную фигуру помазанника Божьего.

В стране, которую за границей считали «царством кнута, цепей и ссылки в Сибирь», действовали достаточно гуманные законы. Смертная казнь оставалась только в военных судах и для высших государственных преступлений. За 13 лет царствования императора Александра III казнены были только убийцы Александра II и пять участников «покушения Шевырева и Ульянова».