Текст книги "Под знаком OST. Книга 3"

И подпись: Павел Мельниченко, старший сержант взвода Пелешенко.

Лиля заметно бледнеет, рассматривает газету, дату: апрель,1944. Видит фото Миши, его имя.

– А его разве Павел звали? Ну того солдата, которого НКВД искало?

Его же Миша звали по-моему. Он заглядывал сегодня. Я и вспомнила.

Лиля бледнеет очень сильно, берет газету в руку. У Миши Сергеева документов не было вовсе. Он числился тогда «без вести пропавшим».

– Да нет, по моему его и звали Павел Мельниченко. Рита еще запрос

делала! Но все разъяснилось видимо! Только, если он на фронт попал,

то и до Германии дошел. А где ты его видела?

– Он в ординаторскую заглядывал минут десять назад.

Лиля кладет газету в свою сумочку, целует Свету.

– Лилечка! (пытается обнять)

– Спасибо тебе за все, Света!

Лиля обнимается со Светой,подхватывает свою сумку, свое платье и решается на то, чтобы покинуть госпиталь навсегда. Она спускается по лестнице, здороваясь и прощаясь с медсестрами, кивая им в знак приветствия, когда неожиданно видит спускающегося по ступенькам Мишу, он в военной форме, с рюкзаком за плечами, на щеках-щетина.

Лиля не сразу его узнает, однако, когда узнает, то восклицает радостно.

– Миша!!!

Лиля сбегает быстро по лестнице и бросается в объятия к Мише Сергееву. Целует его. Миша на радостях целует Лилю щеку.

– Ты вернулся, живой,Миша!

Впрочем Лиля пугается, она громко прокричала имя Миши вслух.

– Ой,Лилька! Лиля! Как ты изменилась! Красавица!

– Жив-здоров!

Мимо них идет врач Семенова, она с интересом рассматривает молодого бойца: Мишу Сергеева, он же Павел Мельниченко, и светящуюся от счастья девушку. Лиля обнимает Мишу. Семенову отвлекает больной Петрищев.

– Вот здорово! Человек с фронта вернулся! А мой Гришка до сих пор там. Ой,какая же Вы красавица! А мне укол сейчас делать!

– Петрищев! Вам на процедуры! Я Вас слушаю, больной!

– Тамара Ивановна, я Вас хотел спросить. Меня когда выписывают?

– Не знаю! (кричит в коридор) Симаков, Родинин, Николаев, на перевязку!

Врач берет под руку больного и уходит в другой коридор.

Миша внимательно смотрит на Лилю, замечая в руках чемоданчик.

– А что за вещи?

– Мои (смущенно) Я теперь замужем (вздыхает) вот дура, тебя не дождалась!

– Поздравляю! А чего ты про это спрашиваешь?

– А я их видел! Наташу, Сашу (через паузу) девочку (с трудом произносит)

– Это ее дочка?

– Да. Маша!

– Она с ней из Германии приехала.

– Записала ее, как от француза. Работал он с ней на ферме, она мне фотографии показывала. Такой черный,носатый смешной!Любил ее очень. Его гестапо забрало в 1944.

Миша бледнеет, известие о Наташиной дочери, якобы привезенной из Германии, да еще рожденной от француза, его выводит из равновесия..

– Понятно, Лиля, а что с Ритой?

– Риту сослали, после истории с Хлудовым проверки пошли. Потом начальника госпиталя арестовали, Антонова. Вообщем, чуть ли не шпионский заговор раскрыли с укрытием дезертиров.

– Значит, она все-таки пострадала. Из-за меня.

– Ты не виноват. А за Риту не волнуйся. С ней все хорошо.

Сергей Пожарский из НКВД оказался порядочным человеком.

Он ей помог с работой в Харовске, она там врачом работает.

– Я не думаю, что там ей хорошо.

– Пойдем, я хочу тебя чаем напоить, домой,только не к тете Эмме,

а к Гусеву домой.Кстати, смотри (достает газету из чемодана) вот, написали про тебя.

– Хорошо, пойдем домой.

Миша помогает Лиле донести вещи до дома. Гусев жил на Мароссейке и собирался в командировку. Однако приезд Миши Сергеева, бывшего жениха Наташи, неожиданным образом расстроил все его планы. Дома у Гусева Миша сидел на кухне и бренчал на гитаре. Газета со статьей о Павле Мельниченко лежала на столе. На фото: он сам, старший сержант, в погонах и медалях.

Миша внимательно посмотрел на Лилю, она ему действительно очень напоминала Нату. Вздернутый нос, косы, только глаза у Лили были вовсе не голубые, а карие. Однако веснушки, высокие скулы и пухлые губы действительно напоминали ему о его бывшей невесте, которую он по всей видимости потерял навсегда. Девушка угощала Мишу вареньем, поила чаем, когда неожиданно на пороге появился Николай. Увидев молодого лейтенанта, он почти мгновенно узнал в нем того странного парня, который падал в обморок у него в блиндаже,

в далеком 42-ом. Имя и фамилию он помнил смутно, стерлось его имя.

Однако лицо у него было запоминающимся, Николай Гусев тут же вспомнил, что лично отправлял этого «салабона» (так он мысленно назвал про себя Мишу) на фронт.

«1942,январь. Часть бывших раненных, среди которых были и Шандор Кашвили, и Володя Маркин, прибыла в распоряжение военной части номер 67,которая по удивительному стечению обстоятельств командовал Гусев: бывший комсорг Лили, ставший парторгом при воинской части в звании капитана. Именно он проверял вновь прибывших боицов.

Гусева Николая крайне насторожило, что у бойца Мельниченко Павла, именно им был Миша Сергеев, на руках была лишь медицинская карта и военный билет. Он недоверчиво рассматривал трех бойцов, которые запальчиво убеждали его, что Мельниченко-их товарищ и крайне надежный человек.

– Как это Вы, товарищ Мельниченко, утратили воинское удостоверение?

– Готов искупить! В штрафбат готов и куда угодно.

Маркин понимает, что нужно срочно спасать товарища. Он делает шаг вперед, заслоняя Мишу грудью.

– Паша, помолчи! (Гусеву) Товарищ капитан, да он не виноват! В этом бардаке потерять удостоверение личности, да это легче, чем девочке невинность.

– Конечно, он не виноват.

Маркин и Кашвили закрывают своими торсами Мишу. Сергеев бледнеет, ему очевидно еще очень плохо, и он не совсем оправился после удара по голове в драке с Хлудовым.

Друзья хватают его с двух сторон, поддерживают под руки, чтобы он не упал. Гусев, который сидит за столом в штабе части, сделанного

в землянке, листает медицинскую карту Павла Мельниченко.

Неожиданно для себя он обнаруживает на карте подпись, а рядом расшифровку со знакомой ему фамилией: врач, Рудина М. А.

Гусев задумывается, вспоминая рассказы о работе в госпитале младшей Рудиной. Похоже, что Мельниченко лечился именно в том госпитале, где работали Рудины: Маргарита и Лиля.

– Скажите, а вот врач, который делал выписку, Рудина М. А.

Маргарита? Да? (через паузу) Я вот в Москве с ее сестрой по-моему был знаком.

Миша, бледнея еще сильнее, шепчет:

– Лиля?

Однако Маркин и Кашвили толкают его локтями, перебивают.

– Нет. Это не Рита. А Маша. Мария Александровна.

– Точно, Маша! Главврач.

Гусев смотрит на них подозрительно. Бойцы могли быть правы, совпадение имен было случайным.

– Отставить, бойцы, балаган. Давайте по существу! Значит, Вы утверждаете, что это Мельниченко Павел Егорович? (кивает на Мишу)

– Так точно!

– Подтверждаем.

Миша неожиданно начинает терять сознание и падать. Володя и Шандор успевают его подхватить под руки.

– Тихо, тихо…

– Что это с ним?

– Контузия.

Бойцы оттаскивают Мишу на лавочку, кладут его на нее, подкладывая под голову шинель. Шандор машет рукой Маркину.

– Воды, воды. Принеси скорее.

– Сейчас.

Маркин бежит к умывальнику в другом углу блиндажа, хватает кружку, висящую рядом на алюминиевом крючке, набирает воды, плещет в лицо лежащему на земле Сергееву.

Миша приходит в себя, но первое, что он видит – это озабоченное лицо Гусева, который склонился прямо над ним, напряженно вглядываясь

в его лицо.

– Вот это: эскулапы, коновалы. Да, ему обратно надо! В госпиталь!

– Нет я (приходит в себя) Нормалек я!

– Обратно ему не надо.

– Обратно мне не надо. Я хочу на фронт.

Гусев возвращается к себе за стол, делая пометки в анкете Миши, помечая: восстановить военный билет и сделать запрос в бывшую

часть Мельниченко.

– И куда (кивает на перевязанную голову) мне тебя такого?

В таком состоянии? На передовую что ли? (пишет) Черт, чего же мне делать с тобой? Слушай, а ты в технике понимаешь? Сопротивление от емкости можешь отличить?

– Смогу.

– Сможет, конечно, сможет.

– Я тебя в инженерную часть отправлю, если машина еще не ушла. Гусев подходит к узким, как амбразура, окнам блиндажа штаба и смотрит на улицу. Рядом с окопом припаркованы два грузовика, крытых брезентом, в них активно грузят ящики с оружием и снарядами. -Вон машина грузиться, доедешь на ней до 145 части.

– Есть, товарищ командир!

– Спасибо Вам, товарищ Гусев! За друга, спасибо!

– Отлично, спасибо!

Миша пытается опять потерять сознание, однако ребята подхватывают его под руки, выволакивая наружу. Миша, Шандор и Володя выходят из блиндажа, грузятся в машины, Гусев хмыкает, продолжая заполнять документы бойцов»

Вот и сейчас, увидев опять Мишу теперь на собственной кухне, Гусев строго спросил у Лили.

– Ну и как он оказался на нашей кухне? Да еще оказывается и с тобой знаком?

Николай закашлялся, Лиля была смущена, но быстро представила Мишу.

– Коля, знакомься, это жених моей сестры: Миша Сергеев.

Миша заметно побледнел, отложил гитару в сторону. Он вскочил, застегнулся на все пуговицы. Майора Гусева он вспомнил тут же. Именно он отправлял Сергеева в инженерную часть в далеком 42-ом. Миша хотел что-то сказать, но неожиданно замолчал.

Неприятную паузу нарушил Гусев.

– А мы знакомы. Ты разве Михаил Сергеев? По моему тебя Павел звали. А?

Миша быстро вытаскивает военный билет, протягивает Николаю.

– Так точно. Павел Мельниченко, старший лейтенант трофейно-монтажной

бригады товарища Дубилина.

– Ну, садись, Павел Мельниченко. Садись, садись.

Гусев отпивает из кружки чай,смотрит на стол. На нем лежит газета со статьей о Павле Мельниченко. Николай Гусев с интересом читает статью о подвиге старшего лейтенанта, который спас целую часть, разминировав разрушенную стену бывшего завода, однако, сравнив фото с оригиналом, майор тут же вспомнил странного солдата с обмороком у себя в блиндаже. Гусев взглянул в газету. Лейтенант Павел Мельниченко. Фото 1944.

– Надо же, про тебя даже статью написали, Павел Мельниченко,

Кулибин. Орел! Вот я бы дал себя застрелить, на куски разрезать, но мое имя и фамилия-это мое. Я-Николай Гусев. Стреляйте! Вот как бы я поступил. А ты парень-слабак, проверки испугался.

Ты хоть сам понимаешь, что Миши Сергеева нет?! А ты теперь навеки: Павлик Мельниченко

Миша медленно закипает:

– Я на фронте был, и от фронта не увиливал. У меня времени не было объяснять таким гадам как вы, что я не дезертир. Я ведь из плена обратно на фронт вернулся, а такой как ты сказал, что я не имею права родину защищать.

Лиля услышав то, что сказал Миша всплеснула руками, Гусев посадил его на стул рядом, скомандовав Лиле.

– Картошку давай! (Мише) Вот ты мне и растолкуй.Ты зачем в плен попал?

– А что мне было делать? Застрелиться что ли? Или рвануть на себе рубаху? Стреляйте! Типичная штабная логика (машет рукой на Гусева) лучше застрелиться, чем родину защищать.

– Я в штабе штанов не просиживал. И ты моей жизни не знаешь.

– А Вы моей жизни не знаете!

Миша хватает свой рюкзак, застегивает ремень, одергивает

гимнастерку, делает шаг к выходу, Гусев преграждает ему дорогу.

– А куда это мы собрались?

– Сдаваться!

Лиля вскрикивает, признание Миши в том, что он уехал по поддельным документам на фронт предвещали неприятности не только самому Мише, но и Лиле, а так же Рите, которая выдавала документы Сергееву на имя Мельниченко.

– Гусев! Ну, сделай же что-нибудь. Иначе я тоже пойду сознаваться!

Гусев хватает Мишу за рукав, силой усаживая на стул. Признание Сергеева грозило ему неприятностями, а так же неприятностями всем трем Рудиным, особенно Лиле. Гусев схватил Мишу за грудки.

– Ты понимаешь, что ты всех подставишь!

– Так вот чего ты боишься! Ты же за себя боишься, что в 42 году дезертира выпустил. Врага не вычислил!

– Все участники этой истории получат срок, а Рите еще добавит.

Ты понимаешь, что если ты признаешься, то всех за собой потянешь.

Миша делает попытку выйти, Лиля кидается ему на грудь, рыдает, пытаясь задержать.

– Ты посмотри какие наши женщины героические! Пока мы с тобой

на высокие материи, все больше языком, да? Они готовы делом, и

в тюрьму и на каторгу, лишь бы мальчики не плакали, и в штанишки не накакали. Да? (Лиле) Иди, иди, доставай раскладушку. Видишь, человек устал с дороги. Я завтра тобой займусь!!!

Миша от возмущения кидается стулом в Гусева, Лиля визжит, Гусев успевает его поймать.

– Стулья, товарищ, в нашей судьбе не виноваты. Я думаю, что для всех будет лучше, чтобы тебя здесь в Москве не фигурировало.

– А где же мне фигурировать?

Гусев подходит к двери, запирает дверь на замок и кладет ключ себе в карман.

– Дай ему раскладушку, и давай спать. Утро вечера мудренее.

Завтра что-нибудь придумаем!

Гусев уходит в соседнюю комнату, Лиля вытирает слезы, выносит Мише раскладушку, ставит ее на кухне, расстилает постель парню, гасит свет, уходит к Гусеву.

Миша печально смотрит в окно, снимает гимнастерку, ложится на раскладушку. В окне светит луна.

Миша берет гитару и начинает играть, перебирая струны.

– «Славный день сегодня, смерть твою песню играла, черемуха осыпалась на сапоги генерала»

К утру он засыпает. Гусев уходил на службу, а чтобы «беглый солдатик», так окрестил он про себя Сергеева-Мельниченко, не сбежал от него, он решил забрать из его кителя военный билет.

Лиля выскакивает в коридор в пеньюаре.

– Гусев, ну сделай что-нибудь! Ему уехать надо.

– Молчи. Попробую я ему помочь. Сейчас рабочие руки везде нужны.

Есть направления по трудпутевки, в том числе на ГЭС!

– Эх, на ГЭС я бы хотела.

Гусев целует Лилю, потом грозит ей пальцем.

– Только с моего разрешения, а на ГЭС я бы хотел, не только твой

любимчик с фальшивыми документами. Короче, попроси его не бегать

по Москве за зря, а то он всех подставит, и сестрице своей, Наташе Рудиной, пока ничего не сообщай.

Лиля кивнула, обняла Гусева, вернулась, посмотрела на раскладушку.

Миша Сергеев спал. Лиля вздохнула и пошла к себе в спальню.

А тем временем Эмма Ильинична решила зарегистрировать Наташу

с дочерью Машей у себя в квартире.

Встала Штольц в то утро рано, увидев дворника, который мел двор, повернула за поворот и вскоре оказалась рядом с домом, на котором висела табличка «Обком». Рядом со входом висела радиотарелка, из нее была слышна музыка Бетховена. Тетя Лиля перекрестилась, быстро поднялась по лестнице и зашла внутрь дома.

В коридорах было людно.

Эмма Штольц подошла к большому стенду, увидела несколько фамилий работников. По ее адресу работал некто Хлудов В. А. Она подумала

с минуту, оглянулась и задала один единственный вопрос сидящим на стульях людям.

– Кто последний?

– Я!

Тетя Эмма посмотрела внимательно на бородатого мужика

в косоворотке, оглядела очередь и села на стул, понимая, что ждать придется долго. Мимо прошла секретарша Хлудова с блокнотиком:

– Всех сидящих здесь, заношу в свой список в блокнотик.

Затем зашла в кабинет. Тетя Эмма вздохнула, заглянула в сумку, нашла книжку послевоенных карточек на продовольствие, хотела что-то сказать соседу в очереди, но в этот момент в коридор вышел сам Хлудов. У него была ампутирована рука и пустой рукав беспомощно был заправлен за ремень.

– Кто тут гражданка Штольц?

– Я!А мы разве с Вами знакомы?

– Проходите.

Хлудов сделал приглашающий жест рукой, затем вошел внутрь, указал Эмма Штольц на стул, а сам занял место за столом.

– И так? И чем обязан?

– Товарищ Хлудов! Хочу подать апелляцию по поводу реабилитации своих жильцов. Вот. И в частности Риты Рудиной,отбывающей наказание в ссылке в городе Харовск, а так же ее сестры, Рудиной Натальи, бывшей в фашистском плену. Вот

Хлудов замолчал, встал, закурил папиросу из Беломорканала.

– Кого? Рудину оправдать? Да я один из пострадавших от банды врачей!

Хлудов разнервничался. Встал, выпил воды из графина, потер свою руку, она болела как настоящая. Тетя Лиля смотрела на него во все глаза, вот это открытие: сотрудник обкома личный враг Риты?

Рита никогда о нем не рассказывала. Впрочем, какое-то смутное воспоминание всплыло перед ее глазами. Она посмотрела на пустой рукав гимнастерки и вспомнила рассказ Риты про начвзвода, который потерял руку:

«В тот самый роковой день не замечая встревоженное состояние и ее заплаканные глаза, главный врач больницы Антонов попросил ее лично посмотреть данные рентгена. Рита тут же диагностировала абсцесс на кости. Скандальный начвзвода, услышав диагноз, просто вскочил

с каталки, установленной в операционной.

– Да я вас под трибунал… Всей кодлой!

– Только не надо угрожать…

– Не хотите оперироваться-не надо, но имейте ввиду, процесс перекинулся на кость, либо мы ампутируем руку, либо вы умрете.

– Ух…

Антонов строго Рите.

– Почему Вы запустили руку?

– Товарищ Антонов, товарищ Хлудов сам отказался от операции.

– Надо было настоять… Вы же врач. Теперь сами и режьте.

Антонов снимает маску с лица, выходит из операционной.

Хлудов с минуту смотрит на растерявшуюся Риту:

– Вот что я тебе скажу…

– Спасешь руку, не скажу никому про твоего хахаля.

– Что?

– Что слышал, узнал я его… Дезертир он и окруженец.

Рита вздрагивает от каждого слова, сказанного Хлудовым.

Очевидно, что он не только знает Мишу, которого так отчаянно любила

ее сестра Ната Рудина, он знает, что он-дезертир. Она решается уговорить Хлудова на операцию.

Она рассматривает снимок с рентгена, в кости не только абсцесс, но и трещина. Очевидно, что нужна ампутация. Она кладет рентгеновский отпечаток на тумбочку рядом с каталкой, надевает маску. Кивает, вошедшей в операционную, Тане.

– К сожалению, это не в моей власти. (Тане) Готовьте его к операции.

Рита мелко крестится, молится про себя, готовясь к операции. Хлудов и Таня смотрят удивленно, Таня укладывает Хлудова на каталку, набирает в шприц раствор со снотворным и обезболивающим»

Тетя Эмма смотрела на Хлудова во все глаза.

– Она про Вас рассказывала. Но ее оправдали и она была вовсе

не виновата перед Вами. Да! Я готова поручиться за нее. Вот!

Хлудов посмотрел на нее зло, поправил свой протез и тихо сказал.

– Скажите? А они Вам кто? Рудины Наташа и Рита

– Родственницы. Дальные.

– Рита в Москве?

– Нет, она в Харовске. В ссылке. Горемычная. Но вот ходатайство об освобождении, реабилитации и восстановлении всех привилегий.

– У нее какие-то еще есть привилегии?

– Она-профессорская дочь. Ее Ваш Сталин лишил всего. Квартиры, дачи, работы. Ее отец был сослан в 1941 из-за доноса. И защитить было некому. Рита-хороший специалист. И ее надо вернуть в Москву, с Вами же случилось досадное недоразумение.

Хлудов сверкнул глазами, сжал кулаки. Ему захотелось ударить

по интеллигентному лицу тети Эмма, однако он сдержался. Положение

обкомовского работника его обязывало быть сдержанным и умным.

Он открыл сейф, достал дело Рудиной,полистал его, изображая что

изучает. Тетя Эмма побледнела, увидев большими буквами на

деле: Рудина Маргарита.

– Рудина была осуждена за халатность, недосмотр и врачебную ошибку.

И Сталин тут вовсе не причем.

Хлудов хотел что-то добавить, но опять сдержался.

– Я нашел сразу ее дело. Она была сослана на законных основаниях.

Тетя Эмма встала со стула. Внутри ее все клокотало, она не только не знала Хлудова лично, она отлично понимала, что у бывшего майора есть все основания ненавидеть и вредить Рите Рудиной до конца жизни. Для нее же самой Хлудов всем своим видом просто олицетворял ту самую власть, которую она ненавидела. Тете Эмме хотелось плеснуть в него водой из графина, однако она быстро налила стакан воды и выпила быстро, решившись на последнюю просьбу.

Тетя Эмма дрожащими руками достала справку со студии из своей сумочки.

– Вот. Я теперь артистка кино и прошу Вас прописать ко мне Наташу Рудину и ее дочь, Машу Рудину. Девочка настрадалась. Прошение от завхоза Союздетфильма сделаю, он их то же примет. Зарегистрирует, как артисток.

– Это вы про ту, что была на «оккупированных территориях? И дочь от француза у нее? Это Вы про среднюю Рудину? Вот ее документы в том же деле Рудиной Маргариты. Не ее ли жених скрылся, несчастный дезертир, под чужой фамилией?

Эмма Ильинична даже крякнула от неожиданности. Откуда обкомовский работник в курсе всего? Однако когда Хлудов прочитал внимательно справку с Союздетфильма, он сначала подумал, что лично он сошел с ума. Потом внимательно посмотрев на бумагу и увидев солидную государственную печать, лишил налить себе воды из графина. Протезом управлять ему было сложно, а правая рука тряслась так, что вода в стакане чуть не разлилась на его письменном столе, пытаясь замочить уголок выданной Эммой Штольц справки. Тетя Эмма еле спасла бумагу. Она быстро положила ее в сумочку, налила Хлудову еще раз в стакан воды и сказала точные слова, обращаясь к нему, как к главе обкома.

– Товарищ Хлудов, спасите девочек! Они настрадались вдоволь и хотят работать.

Хлудов выпил воды, вытащил из папки справку и написал на ней:

Рудина Наталья. Явиться на прием. Он посмотрел на календарь, задумался, написал дату:14 августа,1945, протянул справку тете Эмма и быстро произнес.

– Пусть она зайдет ко мне в августе. Раньше не приму. (через паузу)

А она – артистка? Не знал. Написано: «была на оккупированной территории»

Хлудов зло хмыкнул, указав ей на дверь, и тетя Эмма вышла из обкома, гордо цокая каблуками. Чуть позже тетя Эмма быстро вошла во двор своего дома. Бабки, как обычно судачили, сидя на лавочке. Белобрысова, вечная сплетница, подбежала к Эмме Штольц и стала говорить быстро-быстро.

– Ну, что рады? Вольная для Вас и для Ваших. Вот! Читаю газету!

Как своих? Прописали? Наташу и дочь от француза?

– С чего Вы взяли, что от француза?

Белобрысова поджимает губы.

– А мне Ваша Лиля сказала, приехала мол Наташа из Германии, из плена,

значит. И там вот в плену прижила значит девочку. Машу. От французского гражданина, Франсуа… Вот фамилию не запомнила.

– Рудина она. Маша Рудина. А Вы меньше сплетничайте, живее будете.

Тетя Эмма поджала губы, ей хотелось накричать на Белобрысову, однако она долго не решалась сказать ей это в лицо. Сделала шаг к двери, а затем обернулась и быстро сказала.

– Сколько в Вас ненависти и злости! Слово «прижила» к Наташе не подходит, а вот родные мне девчонки ко мне вернуться.

Белобрысова фыркнула, села к своим подругам на лавочке у дома и громко сказала, обращаясь к тете Эмме.

– Ссыльных нам тут не хватало. Эх!

Тетя Эмма зашла внутрь и хлопнула дверью. Уже через полчаса тетя Эмма пила чай на своей собственной кухне, слушая радио

– Иваныч, хоть и некрещеная, а сегодня вечером еще и в церковь зайду и свечку поставлю. Николаю-угоднику.

Сергей Иванович рассмеялся. Тетя Эмма вовсе была непохожа на послушницу монастыря, однако он подумал и решил ничего ей не говорить. Обнял крепко, сказал быстро.

– Поставь, родная моя…

Тетя Эмма взволнованно встала, подошла к шкафу, достала графинчик

с водкой, хрустальную стопку, выпила залихватски и быстро, крякнув от ударившего в нос спиртового запаха.

– Все! Не могу больше! Черт с ним! С Хлудовым одноруким.

Он оказывается Риту обвиняет в том, что она его руки лишила.

Вот! Наташу не хотел прописывать и Машу. Но (крестится) есть божий суд, пусть он его и судит.

Сергей Иванович садится на диван, вздыхает, обнимает тетю Эмму за плечи, наливает ей и себе еще. Они дружно чокаются и выпивают еще водки, закусывая огурцом. Тетя Эмма плачет, уткнувшись в плечо Сергея Ивановича.

– Эх, умерли они горемычные: подружка моя, Ираидочка, Андрей Михайлович, Елена Сергеевна! Пусть земля им будет пухом!

Сергей Иванович долго смотрел на тетю Эмму, затем вздохнул, выпил и сказал быстро, в проброс, пытаясь осознать сказанное тетей Эммой.

– Эммочка! А откуда новости? Андрея Михайловича арестовали, но

возможно не убили.

Тетя Эмма удивленно посмотрела на него и сказала быстро.

– Не знаю, Сереженька! Только сон мне приснился про Андрюшу плохой. Не найдем мы его наверное, не найдем… Жалко Андрюшенку, эх, талантливый был человек!

Сергей Иванович пожал плечами, обнял тетю Лилю за плечи, довел до диванчика, положил ее на диван, укрыл пледом и вскоре она мирно заснула на диванчике.

Глава 4.Харовск. Деревная при ХАРОВЛАГЕ. Июль.1945.

Рита провела у Анисимова, у местного начальника Харовского НКВД,

почти целый месяц. Уехав из деревни, чтобы вылечить его дочь,

она ухаживала за младшей Анисимовой, потому что он вовсе не

доверял своей жене. Жена Анисимова Людмила, пила запойно, ходила по

дому в неглиже и вовсе не следила за дочерью. Анисимов боялся, что она отравит дочь или что-то еще с ней сделает. Местные врачи лечить дочь пытались, однако Анисимов, который всем грозил тюрьмой,добился того, что его дочери поставили неверный диагноз.

В итоге Рита Рудина спасла дочь Анисимова, а Анисимов оставил ссыльную докторшу у себя дома. Маргарита Андреевна спала в детской,ухаживая за девочкой.

Правда, с утра она услышала неприятную ругань за стеной.Людмила выпивала водки прямо с утра, а Анисимов, прийдя с работы опять с ней ругался, оттаскивая ее от двери.

– Люда, а Людмила! А ну-ка иди отсюда!

Он закрыл дверь, посмотрел в щель и увидел, как Рита быстро перекрестила его дочь, сняла свой крестик, надела на девочку. Анисимов быстро вошел обратно.

– Ты чего ее крестишь? Некрещеная она.

– По этому и болеет много. Некрещеная. А надо бы покрестить. Я ей свой крестик отдала, чтобы она молилась и выздоравливала.

Анисимов залез к себе за шиворот и обнаружил у себя на шее свой крест: пластмассовый, простой, на черной веревочке. Он быстрым движением снял его с себя, повесил на ручке окна. Быстрое движение руки не укрылось от глаз Риты, она увидела крест Анисимова, девочка достала крестик Риты из под рубашки.

– Вы-то наверное крещенный!

Анисимов вспыхивает, хватает свой крест, выбрасывает его в окно, сдергивает крест с шеи дочери, выбрасывает его туда же.

– Тогда всех крестили не спросясь, скопом. А сейчас ни церквей, ни попов нету!

Рита вспыхивает, вскакивает, дочь Анисимова утыкается в подушку и плачет. Рита пытается выйти из комнаты, она хочет найти свой крест на улице, однако Анисимов хватает за руку, тащит к кровати дочери. Рита ударятся сильно о железную перекладину, вскрикивает, встает на колени, начинает креститься и молиться.

– Ничего, ничего! Молись! Что тебе еще осталось, либо псих в голове, либо жизнь личная не сложилось.

Анисимов подходит к окну, закуривает, открывая форточку настежь. Смотрит на рыдающую дочь, на молящуюся Риту. В этот момент в комнату опять врывается опять Людмила.

– Беседуете? Хм, а мне с Вами можно?

– Люся, Люсь! А ну-ка иди отсель!

Он зло сплевывает. Анисимов прижимает к себе Людмилу, она бьется

в его руках, пытается вырваться, Рита смотрит на них с ужасом.

– Оставь меня. Пусти меня. Я тебя ненавижу!

– Да, успокойся ты!

– Ненавижу тебя! Ненавижу!

Анисимов вытаскивает жену из комнаты, Рита встает, гладит девочку

по голове, выходит в коридор, выходит во двор, чтобы найти крестик. Там ее и застает Анисимов, который садится на крыльцо и закуривает опять папиросу. Он внимательно смотрит на Риту, которая копается в земле. Смотрит на нее брезгливо. Она сдержанно:

– Ваша жена серьезно больна.

– Не твое дело. Язык держи за зубами.

– Я-врач! И это мое дело: диагноз ставить. И церковь открыть можно. Это же от Вас зависит. Многие люди просят вас, бумагу вот подписали.

– Люди? Ах, люди!

Он одним щелчком отбрасывает сигарету подальше, хватает Риту за руку, тащит ее опять в дом. Он тащит ее грубо за руку в свой кабинет, достает из стола бумагу с подписями жителей Харовской деревни, тычет листком Рите в лицо.

– Люди, говоришь? Вот они, твои люди! Читай вслух, полоумная.

Бросает ей в лицо бумагу. На бумаге целый ряд фамилий с галочками напротив, Рита читает, не веря своим глазам:

«Наш врач, Маргарита Андреевна запугала меня, заставила подписать»

(растерянно) Что это такое?

– Сдали тебя твои небожители!

– Люди! (зло и презрительно) Просто вы их запугали.

Рита смотрит в листок внимательно, рассматривая фамилии.

Однако с Анисимовым она вовсе не согласна, и известие

о предательстве людей,ради которых она старалась зря,

воспринимает очень стойко.

– Если они против кого-то голосуют, значит этот кто-то есть!

А то, что Ваша дочь больна, жена с ума сходит,

этого Вы упорно замечать не хотите.

– А ну-ка заткнись. Или совсем уже. Да я таких, как ты пачками отправлял куда надо. Особенно тех, кто в душу лез!

– Вы не волнуйтесь, Вы же в бога не верите, значит и души у Вас нет!

Однако Анисимов хватает Риту за рукав, тащит ее к окошку, где стоит Кремль, сделанный из спичек. Рита замечает еще огромное количество домиков из спичек на подоконнике. Анисимов хватит один их них, крутит в руках.

– А знаешь ли ты, кто домик из спичек сделал?

Анисимов протягивает домик Рите, она крутит его в руках, рассматривает. Анисимов же подходит к ней ближе, шепчет прямо в ухо.

– Доходяга один эти домики из спичек делал. Я тогда в местном лагере начальником служил. Так вот зовут его: (через паузу медленно) Рудин. Андрей Михайлович.

Рита вздрагивает, спичечный домик падает из ее рук на пол.

Ей кажется, что она просто сейчас потеряет сознание. Известие про отца неожиданное, да еще от самого Анисимова.

– Он жив?

– Помер твой отец. И могилу его я могу тебе показать, если хочешь.

Анисимов хватает за руку Риту, тащит ее во двор к своему «воронку». Еще минута и они оказываются вдвоем в машине. Анисимов закуривает, заводит машину. Машина трогается с места и быстро прибавляет скорость. Рита плачет в платок на заднем сидении. Известие о смерти отца ее тревожит, однако увидеть его могилу и попрощаться с ним навсегда Рита все-таки хочет. Уже через два часа, проехав по холмам и по бездорожью, они доезжают до местного и заброшенного кладбища.

Кладбище местного лагеря, в котором служил Анисимов находился в небольшом отдалении от дома, где жил начальник Харовского НКВД. Однако кладбище зэков с номерами вместо фамилий,производит на Риту ужасное впечатление. Анисимов тормозит и просит Риту выйти из машины.

– Выходи! (просит Риту) Пшла…

Анисимов тащит Риту за руку из машины. Достает пистолет, наводит его на Рудину.

– Ну, что? Помог тебе твой бог? А теперь молись, сука! Видишь тот косогор? (взводит курок, машет на косогор с крестами) Здесь таких, как твой папаша: тысячи! Его номер:8087.Даю тебе минуту

Анисимов толкает стволом в спину Риту.

– Не найдешь, убью! Пшла!

Рита бежит вверх к могилам, бегает по кладбищу, ищет номер 8087,заглядывает и смотрит на каждую деревянную табличку.

– Папочка! Папочка… Господи, папа!

Рита, пробежав по кладбищу вдоль и поперек, встает перед каждой табличкой на колени, заглядывается на каждую дощечку. Анисимов, который берет ее на «мушку», водит ее пистолетом.

– Папа! Папа!

Наконец-то Рита, пробегав по кладбищу почти десять минут, устала. Запуганная Анисимовым, она просто голову потеряла от ужаса и горя. И в итоге, упала на землю, зацепившись за колючую проволоку, которую кто-то накрутил на одну из табличек. Рита встала на четвереньки, пытаясь подняться, разбила коленку и порвала чулок. Однако поднимаясь, неожиданным образом увидела прямо перед собой цифру:8087. Рита дотронулась до таблички, провела по пыльной деревянной поверхности, смахнув соринки с деревянной дощечки и неожиданно зарыдала в голос. Нашла. Она упала на могилу, закрыв своим телом небольшой земляной холмик, а Анисимов, который был удивлен тем, как быстро Рита нашла, что хотела, опустил руку с пистолетом, и, обернувшись к озеру, на берегу которого и располагалось кладбище зэков, неожиданно выстрелил прямо