Текст книги "Поцелуй принца"

Когда Жужа вернулась, Наташенька уже не видела. Но на следующий день, которого она ждала с таким нетерпением, Жужа как ни в чём не бывало пришла в школу. Наташка её, как та и просила, не трогала – и вопросами не донимала, и отгоняла всех, кто пытался с Жужей пообщаться. Она бы и учителей от подруги отогнала, если бы это было в её силах. Но вот этого как раз не удалось: на русском языке Жужищу всё-таки спросили, поставили двойку. Чего та, кажется, почти даже не заметила.

Хотя после урока русского языка взяла и ушла из школы.

– Обиделась на двойку, – прокомментировал Жужин внезапный отлёт Бушуев – её сосед по парте. За время принудительного сидения вместе он неплохо, как ему казалось, изучил поведение своей странной соседки.

Наталья, услышав это, согласилась с ним.

Да, вот такие они, художники, внезапные…

Глава 3
Новенькая и новенький

И вот перед Викторией Кирилловной предстали одетая ещё красивее и наряднее, чем накануне, Наталья. И её спутник Евгений – парнишка лет двенадцати с короткой гопниковской стрижкой и ненавязчивым синячком под глазом, который, однако, придавал ему застенчивой мужественности.

Одет Наташкин сопровождающий был в безумный балахон с нарисованной по центру разъярённой зубастой черепушкой, драную жилетку со множеством железяк и булавок; в его широченные штаны-гармонь можно было запросто засунуть ещё парочку таких же, как он, – причём в каждую штанину. Задорных носов его тяжёлых ботинок «Камелот» из-под этих широких штанин было почти не видно, потому что в свободном полёте они падали на землю и мели её при каждом шаге Евгения.

Вёл себя Евгений спокойно, говорил мало, сообщил только, что просто мечтает быть артистом – и в доказательство этого рассказал стих из программы младшей школы.

– Вот, главное, Наталью возьмите, – первым делом предложил он. – Она очень способная.

Некоторые девочки с завистью посмотрели на Наташку: надо же, какой с ней мальчик хороший, о ней в первую очередь заботится…

– Возьмём-возьмём, не волнуйся, Женя! – улыбнулась Виктория Кирилловна, раскрывая свой журнал – совершенно такой же, как в школе, и явно собираясь туда записывать фамилии новеньких. – А ты сам-то кого бы у нас хотел играть?

Женя так удивился, что даже сказать ничего не смог. Но быстро справился с собой и протянул:

– Ну… Маркиза какого-нибудь… Ну, или волка. Деда Мороза там можно, ну…

Все почему-то засмеялись. Виктория Кирилловна, как и собиралась, записала новеньких в журнал, объяснила, какое в театре (а не в кружке, как с пафосом объяснили Наташке актёры и актрисы этого театра) расписание.

После этого были занятия – сначала разминка, где ребята выли, гудели, строили рожи, соревновались в скороговорках: говорили их друг за другом по кругу на вылет, кто ни разу не ошибётся, тот и выиграл. А затем пластика – и плохо пришлось наряднице Наташке, девочка пожалела, что вырядилась в свою парадно-выходную узкую юбку и сапоги на высоких каблуках.

– Ничего, в следующий раз ты всё учтешь, – успокоила её Виктория Кирилловна. – Так что приходите, ребята, и приносите с собой форму и сменную обувь.

Попрощавшись, Кривцова Наталья и её молчаливый спутник, удалились со своего первого занятия в театре.

Родители не узнали Жужу, когда она пришла вечером домой.

– Что с тобой, Жуженька? – дрогнувшим голосом сказала мама и осела на журнальный столик – прямо в сахарницу, бутерброды с паштетом и кофейные чашки, что стояли на этом столике.

Папа так просто замер и завис.

– Ну чего, мам? Мода это такая. Свобода личности в условиях ожидания прихода зимы, – заявила Жужа, расшнуровывая ботинки. – Это же для пользы дела. Для здоровья, вот! Под эти штаны можно очень тёплые колготки и даже панталоны поддевать. И я никогда не простужусь. Вы же рады?

Добрые Жужины родители, сами настроенные весьма радикально и свободолюбиво, были вынуждены согласиться с ней – да, конечно рады. Особенно, если панталоны для тепла поддевать…

– А кто же тебя подстриг? – только и поинтересовалась мама. Ей, знала Жужа, очень хотелось видеть чахленькие волосёнки своей доченьки длинными и густыми, а потому много лет Жужа для маминого удовольствия их отращивала. И вдруг – на тебе!.. Мама в свою очередь знала, что дочка отстригла свои локоны не назло ей – ведь для Жужи было трудно сделать нарочно кому-то больно. Значит, причина, по которой она решилась на этот поступок, весьма уважительная.

– В парикмахерской, – ответила Жужа и расхлябанной походкой «Моряк вразвалочку спустился с трапа» вышла на середину комнаты. Попутно ей приходилось держать руки в карманах и таким образом держать штаны, чтобы они не слишком спадали.

– А… – мама продолжала сидеть в бутербродах. – А одежда эта – чья?

– Теперь моя.

– Ох, ну ладно… А глаз. Что с глазом?

Жужа молча потёрла глаз послюнявлянным пальцем. Синяк растёкся на щёку. И родители поняли, что это тоже часть маскарада – грим…

Папа заботливо поднял маму со столика, отклеил от неё бутерброды, и, подстелив салфетку, усадил на диван, помахивая перед маминым лицом газетой.

Всё это – и обтрёпанные штаны-трубы, и чёрный балахон со знаменитым рисунком талантливого пациента психиатрической клиники: оскаленный череп в профиль с костяным «ирокезом», и старая жилетка, истыканная булавками, принадлежали Жеке – младшему брату Жужиного папы. Сам Жека уже вроде вырос и полгода как работал менеджером в офисе, а потому ходил весь в костюме. Так что свою одежду, в которой он с удовольствием гулял во дворе, Жека вчера подарил племяннице. Молодому менеджеру больше не до тусовок по дворам!

Да, другого мальчика Жужа предложить Наташке не смогла. Сам дядя Жека, которому было уже девятнадцать лет, для детского театра малость не подходил. Старый уже. Вместо него в театр отправилась его одежда. Только… на Жуже!

И что – очень даже хороший мальчик из Жужки получился. Синяк под глазом она нарисовала специально – для того, чтобы отвлечь внимание. Взяла даже по-тихому у папы сигарету и засунула её себе за ухо – это для усиления понтовости. Но потом решила, что таких безобразников в театр могут не принимать, а рисковать в их с Наташкой случае было нельзя. И сигарету выбросила.

В парикмахерской, куда Жужа убежала с последних уроков, мастер долго упиралась, не желая состригать машинкой Жужины жиденькие, но всё-таки длинные волосы. Пыталась даже начать Жужу ругать и интересоваться, куда именно её родители смотрят. Но когда она на секунду отвернулась, Жужа схватила ножницы и отхряпала под самый корень толстую прядь у себя на темечке. Так что пришлось парикмахеру всё же взяться за дело и сделать Жужины волосы одной с этим огрызком длины. Остался на лбу только жидкий чубчик – такую причёску тётенька делала не в первый раз. Куча мальчишек так стриглась.

Тут же обнаружилось, что уши у Жужи торчат красными лопушками почти перпендикулярно голове.

… – А я и не знала, что ты такая лопоухая, – сказала пришедшая в себя Наташка – после того, как улеглись все страсти, связанные с тем, что дверь в Жужину квартиру ей открыло это бритое создание в балахоне.

Жужа пропустила её нелестное высказывание мимо своих обнажённых ушей.

– Ну, а в общем-то как? – художник в Жужином лице ждал одобрения от лица Кривцовой.

– Очень, очень похоже! – спохватилась Наташка, испугавшись, что Жужа сейчас обидится про уши и никуда с ней не пойдёт. – Пацан натуральный.

– Тогда не забудь: зови меня Женей! – предупредила Жужа. – Я теперь не Жужа, а Женя Коломийцев.

Но вообще-то она и была Женей. Вернее, могла бы ей быть, потому что в свидетельстве о рождении значилась как Евгения. Но как с младенчества её начали звать Жужей, так уже не могли остановиться до сих пор. Жужа и Жужа. Некоторые даже думали, что это так и есть – и когда она вырастет, её будут так и звать: Жужа Александровна. Фамилия у неё тоже была ещё та – Коломыя. Но ведь художник всегда меняет действительность, если она вдруг попадает в котёл его творчества – так и Жужа, решив выпустить на сцену театра Дворца Детского Творчества новенького мальчика (в виде себя), назвала его Женей Коломийцевым.

И вот этот Женя в пятницу снова появился в театре на пару с Натальей. Уже без синяка – сначала Жужа забыла про него, потом не могла вспомнить, под каким же именно глазом она рисовала этот синяк тогда. А после и вовсе плюнула: логичнее всего предположить, что синяк сам сошёл. Пусть все так и думают.

На первой же своей репетиции Женя Коломийцев занял почётную должность Начальника Дворцовой Стражи – сменив таким образом на этом посту высокую худощавую девочку, которая тут же переквалифицировалась в Фею Рек и Озёр, правда, во втором составе. В конце драматической истории этот Начальник Дворцовой Стражи умирал смертью храбрых, правда, храбрых злодеев – ведь это был отрицательный персонаж. Но Жужа пока репетировала парадные дворцовые построения и вместе с другими мальчишками училась фехтовать.

В принципе, Жуже было совершенно всё равно, кого играть. Хоть и никого. Её веселила эта авантюра – все принимают её за мальчика и ни о чём не догадываются! Жужу прямо-таки разбирал азарт: и она старалась быть самым что ни на есть убедительным мальчишкой. Смотрела за пацанами настоящими, перенимала их повадки, повторяла всякие словечки, жесты…

А Наташке дали роль Третьей Фрейлины. Роль маленькую, прямо-таки ничтожную. Жужа думала, что Наташка расстроится – а потому побаивалась после репетиции идти с ней вместе домой.

Но Кривцова оказалась всем довольна. Может быть, потому, что к должности Третьей Фрейлины шло приложением красивое платье с кринолином? Поэтому Наташка удовлетворена? А может, от великой любви к театру Наташке было всё равно, что играть?.. И Жужа, слушая, как весело трещит Наташка по пути к дому, поняла, что совсем не знает свою подругу.

В школе лысая артистка Жужа ходила в платке. А что – девочка в платке, нормально. В церковно-приходском каком-нибудь учебном заведении этому, наоборот, даже обрадовались бы. Тем более, что по Жужиной школе болталась одна такая старшеклассница – дочка батюшки, добрая и хорошая Настенька, прямо-таки сказочный персонаж. Все её любили, и никто даже не думал над ней смеяться – хоть Настеньку и видели в платочке зимой и летом, да ещё и в длинных невыразительных платьях. Ей это очень даже шло.

Что шло Жуже, сказать было сложно. Но экспериментальный облик очень её занимал. И Жужа выдумывала – то так платок закрутит, то эдак. То в чёрной бандане с паутиной на лбу заявится, учителя вопят: «Сними!», то в кепке козырьком назад. А все требования немедленно избавиться на время урока от своих платков и прочих спецэффектов Жужа Коломыя отфутболивала коронной фразой: «Женщина в помещении имеет право находиться в головном уборе, чего нельзя сказать о мужчинах. Правильно?» И возражений не находилось.

В первый день явления в платочке на вопрос соседа по парте Бушуева: «Ты чего это как бабка-то вырядилась?», она ответила:

– Вши у меня, Лёха. А под платком им теплее. Они отогреваются, добреют – и не так больно кусаются.

Игнорируя запреты учителей пересаживаться (а класс на всех уроках был обязан сидеть «мальчик с девочкой»), Бушуев вихрем умчался на самую первую парту ряда у двери, которая всегда почему-то пустовала. И затаился там, боясь заразы, – к большой, надо сказать, Жужиной радости, которая очень любила простор и одиночество, а потому с удовольствием осталась на своей последней парте.

На уроке физкультуры призыв немедленно обнажить голову Жужа также проигнорировала. Забыв, что у неё «вши», Жужа коротко заявила, что «подхватила лишай». И без всякой справки была освобождена от общих занятий. Училка-физкультурница велела ей в одиночку разминаться в уголке: приседания, прыжки на месте, взмахи руками и ногами. Главное – ничего не трогать, никуда не садиться и не ложиться. Ну что, тоже хорошо…

Когда же рассеянная Жужа объявила учительнице технологии труда, что у неё «блохи», одноклассники призадумались, что, возможно, ничего особенного у неё и нет – не может же все три эти напасти навалиться на одного человека сразу? Да, скорее всего, Жужа Коломыя просто выделывается. Она ж всегда такая была – придумывала что-нибудь эдакое. Видно, сейчас в её художественном творчестве настала эпоха головных уборов.

И теперь многие стали повторять за Жужей – и эпоха головных уборов распространилась на всю школу. Даже мальчишки наверчивали на себя платочки и банданки – и многие из них изрядно напоминали не то пиратов, не то банщиков.

Зачем Жуже было прятать голову? Затем, конечно, чтобы «Женю Коломийцева» не узнали. В бритом лопоухом виде Жужа была очень похожа на мальчика, а с длинными волосами или в головном уборе нет – Жужа и Жужа. В детский театр ходили ведь ребята и девчонки из её школы – а зачем нужен скандал с разоблачением? Ведь Наташке ОЧЕНЬ, просто очень нужно, говорила она, остаться в театральной студии.

Так прошло три недели. Фантазии Жужи не было границ. Однажды она заявилась в школу в тюбетейке, с торчащими из-под неё тощими косичками (больше волос из бабушкиного шиньона – так, чтобы мама, которая его иногда надевала, надёргать не удалось). Из-под длинного пёстрого платья, которое вместе с тюбетейкой родители привезли со среднеазиатского кинофестиваля как сувенир, были видны штанишки, схваченные на щиколотке резинками. Вязаная кофта спускалась чуть ли не до колена…

Даже Наташка, которая с восхищением наблюдала за переменами гардероба подруги, в этот раз отказалась гулять с ней по коридору на перемене.

– «Сами мы не местные», что ли? – сказала она. – Фу, Жужа. У тебя нет чувства стиля.

Ах, чувства стиля…

И на следующий день Жужа, опоздав на двадцать минут, вплыла в класс… в длиннейшем платье со шлейфом (который получился сам собой – спереди Жужа успела собрать непомерно длинный подол несколькими складками на манер пышных штор, а сзади уже нет). Маленькая шляпка с пером и вуалью, кружевные перчатки с обрезанными пальцами – всё в одном общем стиле. Но ни веера, ни каких-нибудь огромных перстней, ни собачки не было у этой дамы. А потому и дежурным по школе, и учителям трудно было к Жуже придраться.

– Какой конкретно из пунктов моего гардероба вас не устраивает? – просто поинтересовалась Жужа у завуча по воспитательной работе, когда та подскочила к ней на перемене. – Скажите, и я его удалю.

Завуч сказала, что платье – и на глазах изумленной публики Жужа принялась его с себя стаскивать.

– Нет, ты что, Коломыя! Не надо, не надо! – замахала руками завуч.

Она хотела сказать, что тогда не устраивает шляпка, но оказавшаяся рядом физкультурница ахнула, глядя на Жужу: «А у тебя прошёл лишай?» – и завуч осатанело замахала головой в значении «Нет».

По причине того же физкультурного лишая Жуже позволили не снимать и перчатки.

– А с лишаем в школу пускают? – спросил у физкультурницы кто-то из малышей.

– Вообще-то нет… – начала она.

И тогда мелкота облепила Жужу, надеясь от неё заразиться освобождающим от занятий лишаем. Жужа, смеясь, рассказала им про своих весёлых вшей и блох, которых на радость учителям и родителям тоже можно выращивать – и дети охотно разнесли эту весть по школе.

И теперь о таинственной Жуже, которая то ли говорила правду, то ли абсолютно ВСЁ о себе придумывала, слухи по классам ходили самые разные.

А Жужа веселилась.

Глава 4
Падение в фонарь

В театр Жужа ходила всегда в одном и том же. Другой мальчишеской одежды у неё всё равно не было. К тому же и жуткий дядин балахон, который она маленько подрезала снизу, и широкие, на много размеров больше, чем нужно, его боевые штанишки быстро примелькались в театре. Девчонкам скромный мальчик Женя – приятель быстро расцветшей пышным цветом красы-Натальи, был не особо интересен. Так что маскировка удавалась.

До тех пор, пока…

Пока в театре не появился Стёпка! Да, он был первым, кого Жужа увидела из тёмного зрительного зала на сцене, когда, слегка опоздав, прокралась на репетицию!

Он, без всякого сомнения это был он! И играл Стёпка-артист, естественно, самого главного персонажа – Принца! Поэтому-то сцены с Принцем не репетировали – Степана ждали! Жужа, кажется, даже имя его несколько раз в театре слышала: типа того, вот вернется Стёпка, и мы это будем репетировать, и мы то будем репетировать… Имя Стив она слышала тоже, но забыла, что нужно его со Стёпкой отождествлять.

И ведь она сама знала, что её «звёздный» дружок укатил сниматься в фильме, на это время его перевели «на удалёнку». Не первый раз, кстати.

Стало быть, Стёпка-артист, наконец-то вернувшийся из этой киносъёмочной экспедиции, занимается именно в этой театральной студии? Что, впрочем, было логично – ведь жил Стёпка в районе, который с другой стороны примыкал к Дворцу Детского Творчества, так что ходить в него Стёпке, как и Жуже с Наташкой, было недалеко и удобно.

Что делать? Жужа заметалась. Сейчас Стёпка её не видит: в зале темно, Стёпка занят репетицией. Но когда увидит – что скажет? Что Жужа – девочка, что она всех тут дурачит. Вернее, он специально-то её не будет закладывать. Просто увидит – и брякнет: «Ой, Жужа, привет! Ты тоже сюда ПРИШЛА»… И кирдык затея…

Так что, решила Жужа, надо сейчас пробраться со стороны репетиционного помещения к сцене, осторожно отловить Стёпку где-нибудь в кулисах, кратко объяснить ему всё – чтобы друг детства по неосторожности её не выдал.

И Жужа выскользнула из зала. Размышляя, что, собственно, и в том, что, если Стёпку предупредить не удастся и её разоблачат, тоже не будет ничего страшного. Подумаешь – тогда Жужа просто уйдёт из этого театра. Ведь жить с клеймом разоблачённой обманщицы будет не очень-то приятно… А Наташка уже и так тут прижилась, так что, возможно, её оставят. И без мальчика в нагрузку. Миссия и так выполнена! А что на неё, Жужу-Женю возложена роль начальника стражи – да какая эта роль! Другого мальчишку найдут! Настоящего.

Тем более, что роль Начальника Дворцовой Стражи Жуже порядком надоела. В финале пьесы этот злодей-начальник должен был драться на шпагах с героем-принцем и в бою проигрывать ему. Пятнадцатилетний Генка, который учил мальчишек, и в том числе Женю-Жужу фехтованию, просто замучил её. Он был здоровый и сильный, играл в постановке Короля Троллей. «Ну и играл бы своего Короля!» – думала со злостью Жужа, норовя попасть здоровенному гаду шпагой в пузо (что, в принципе, было запрещено, да ей ни разу и не удавалось). Потому что учить кого-либо Генка совершенно не умел. Он орал, если у Жужи что-нибудь не получалось – а не получалось у неё пока почти ничего, отвешивал подзатыльники и пинался в коридоре. Сколько раз ей хотелось плюнуть на всё это – и перестать ходить «в кружок», как говорила Наташка. Но научиться этому дурацкому фехтованию теперь уже тоже хотелось. Чтобы Генка знал, что она не «валенок» и не «дурак криворукий», как этот длинный учитель со шпагой называл Жужу.

И именно в тот момент, когда Жужа тихонечко подобралась к кулисам и наблюдала за Стёпкиной игрой, Генка как раз и заметил её.

– Ага, Коломийцев! – громким шёпотом произнёс он. – Отлыниваешь? Не тренируешься ни фига? Тебе что Виктория Кирилловна сказала делать? Бой на шпагах оттачивать. А ну пошли, покажешь, что ты уже освоил…

И как бы Жужа ни сопротивлялась, он схватил её за капюшон балахона и потащил заниматься.

В этот момент, как нарочно, в просторном помещении за сценой никого не было. Единственным, кто сидел там, разглядывая альбомы с фотографиями спектаклей театра, был некто Серёга-Мебель, который поступил в театр всего неделю назад. Он пришёл точно так же, как Жужа, – тоже в комплекте с девочкой. Со своей собственной сестрой. Поэтому он, точно так же, как Жужа, слонялся за кулисами во время репетиций и изнывал. Он сам как-то пошутил, что его взяли сюда так, для мебели… Кличка моментально и прицепилась: Серёжа-Мебель. Добродушный Серёга был не против, что он Мебель. Лишь бы на голову, как на мебель, не садились – смеялся он. Но уж на это вряд ли кто-то мог решиться. Кулак у Мебели был ого-го, в ухо засветит, мало не покажется.

Несмотря на нехватку мужчин, для театра он ценным приобретением не стал, хоть был высоким и плечистым. Актёрских способностей у Серёги не было. В этом расписывался охотно он сам, это пришлось признать и Виктории Кирилловне, которая поначалу очень обрадовалась, увидев, что записался к ней не второклассник, который мог бы разве что зайчика или гномика изображать, а взрослый и рослый восьмиклассник, ролей для которого найдётся в избытке.

Но, выходя на сцену, Серёга не мог произнести нормально даже нескольких слов. Он сразу или стеснялся, или смеялся, или нёс какую-то околесицу, тут же забывая, что, казалось, уже твёрдо заучил. Ухмылялся он и краснел так, что и всем вокруг становилось неловко. Хотелось сказать – да отпустите вы этого слонёнка, не мучайте! Виктория Кирилловна сжалилась – и теперь Серёга играл самого бессловесного стражника. Он хоть слов не говорил, но почти всегда находился на сцене. Да, как мебель. Пока репетировать с ним не было необходимости: режиссёр работала с исполнителями, у которых было много текста. Вот Серёга-Мебель и болтался без дела. Ему, для роли сурового стражника, в отличие от девчонок, чтобы придать свирепости и скрыть нежность лица, даже усы приклеивать было не надо – при взгляде на Серёгу никаких сомнений быть не могло: это физиономия будущего бойца войск спецназа. Таким говорить действительно необязательно.

А Танька – младшая сестра Серёги, была весьма миловидная особа. Вот ведь…

В общем, этот самый Серёга в силу незначительности своей роли часами бездельничал. К тому же, он дожидался сестру, которая сразу получила какую-то важную должность при этом театральном дворе и была подолгу занята в репетициях.

Именно он-то сейчас и наблюдал, как, чуть не плача, бьётся на шпагах Жужа с насмешливым Гендосом.

– Нападай, тормоз! Ну, чего как кочергой машешь? Кто так защищается? – хихикал Генка, наступая на Жужу и не делая никаких скидок на рост, возраст и комплекцию. – Ну, тормоз… Ух, и тормоз… Не пойму – ты из школы для дебилов? Или краса Бухенвальда? Чего, совсем сил нет? Нет мозгов – и сил не будет…

Жужа, у которой просто рука отваливалась от тяжёлой шпаги, не успевала ничего ему отвечать. А так хотелось какую-нибудь в ответ гадость сказать!

Ловко орудуя своей шпажкой, вредный Генка теснил Жужу к углу, в котором стоял большой бумажный фонарь. Его совсем недавно склеили из тончайшей рисовой бумаги.

«Не трогать! Даже близко не подходить! – велела всем Виктория Кирилловна, указывая на фонарь. – Бумаги больше нет, а поставить сохнуть его некуда. Обходите за километр! Второй такой фонарь уже не склеить.»

И хотя помещение за сценой театра было огромным – тут хватало места и хореографическому станку, возле которого могли свободно тренироваться человек двадцать, и шкафам с костюмами и реквизитом, и некоторым декорациям, фехтовальщики постепенно сместились к дальнему углу у окна. А в этом углу, специально отгороженный приставленным к нему заборчиком-декорацией, и сох фонарь…

У Жужи не было времени и возможности оглянуться. Да и ни про какой бумажный фонарь у себя за спиной она не помнила.

– Ну, давай, Женёк, сдавайся! – ловко и без особых усилий фехтуя, подначивал Генка. – Поднимай лапки!

Жужа из вредности продолжала отбивать его выпады, не пыталась наступать, но и не сдавалась. После очередного туше Генки, когда, по идее (даже Жужа, как начинающий фехтовальщик, это поняла), можно смело говорить, что её противник выиграл, она тем не менее продолжала сражаться.

– Придурок! – злился Генка. – Ни фига не умеет, а упрямствует. Самый крутой, да? Давай, блин, опускай шпагу! Научись сначала фехтовать…

С этими словами он снова сделал резкий выпад, Жужа попыталась закрыться своим оружием, отступила. Следующий её шаг назад был бы аккурат в белый фонарь…

Генка это видел. Но молчал. Увидел и Серёга из дальнего угла – он уже минуты две наблюдал за яростным боем.

Ну, сейчас достанется лопоухому Женьку, накостыляют ему по тощей шейке! Жалко же дурака, ведь сломает фонарь! Ух, и попадёт ему…

Серёга бросился к фехтовальщикам.

– Сам сдавайся! – Жужа сдаваться не собиралась. Настоящие пацаны не сдаются, а девчонки тем более! Но тут Жужа случайно выронила из обессилевшей руки шпагу, однако упрямо закрылась от следующего удара локтем, покачнулась, отступила на полшага, угодила ногой как раз в низенький заборчик. И вместе с этим заборчиком полетела прямо в фонарь.

Который прорвался весь – даже тонкий верхний ободок отвалился и упал на пол.

Подскочивший к месту трагедии Серёга только и успел, что подобрать Жужину шпагу…

…Как в дверях появилась Виктория Кирилловна в окружении ребят. И среди них Жужа с ужасом заметила Стёпку…

Конечно, Виктория Кирилловна увидела и Серёгу с холодным, пусть и тренировочно-бутафорским оружием, который протягивал Жуже руку, помогая подняться, и саму Жужу-Женю, копошащуюся в руинах заборчика и чудо-фонаря, и Генку, который хоть стоял и со своей шпагой, но в отдалении.

– Ну что ж вы творите, а?! – чуть не плача, всплеснула руками Виктория Кирилловна. Ей очень, очень было жалко этот элемент декораций. Тем более, что она сама фонарь и сделала. – Ну и новенькие. Просто вандалы какие-то! У нас в театре ребята всё понимают, к вещам бережно относятся… А вы… Неужели вам чужой труд не жалко?

– Жалко… – вздохнула Жужа, отряхивая свой балахон.

Серёга кивнул, подтверждая, что соглашается с ней.

Генка, как показалось Жуже, вообще просто обалдел. Мозгов, видимо, у него было мало, потому что он, когда целенаправленно теснил её к фонарю, совершенно не думал о последствиях. Но и подлым Гендос не был – потому что не торопился валить всю вину на Жужу (в смысле Женю Коломийцева) и Серёгу-Мебель. Которые, в отличие от него, находились в самом центре места преступления. Стоял, хлопал глазами. И тормозил, не зная, что сказать…

А тем временем Стёпка пробирался из задних рядов, стараясь рассмотреть, что же произошло. Ну, всё, сейчас он заметит Жужу, откроет рот и… К тому, что Жужа «вандал», добавится «обманщица» и так далее… Не надо.

И пока все ещё не успели опомниться, а Стёпка только-только собрался окликнуть её (Жужа видела, как в удивлении поднялись его брови, а губы сложились в трубочку, собираясь выдать «Жужа!»), девочка пулей бросилась вон. Растолкав всех, кто оказался на пути, Жужа схватила за руку Стёпку, коротко крикнула: «Бежим! Я всё объясню!»

Ну они и помчались по коридору – только пятки сверкали!

Погони, кажется, не было. Только вахтёрша возле парадной двери возмущалась, что они без курток выскочили.

На улице Жужа остановилась возле заваленных последними листьями скамеек.

– Жужка! Ну ты даёшь! – удивился Стёпка и похлопал Жужу по голове. – Ну и прикид… Ну и причесон… Я еле догадался, что это ты. А уши-то – я и не знал, что они у тебя такие лопушистые.

Жужа хотела не обижаться, но обиделась. Хоть ей и плевать было на то, что уши её не соответствовали стандартам. Но Стёпка-то! Его мозги не соответствуют стандартам среднего образования в области точных наук – и ничего. Она ж на этом акцентов не делает!

Это Жужа и сказала Стёпке – вместо того, чтобы объяснить, зачем и почему в таком виде она здесь.

Стёпка про мозги понял – и тоже обиделся. Румянец, который играл на его красивых загорелых щеках, потух.

– Ну, ладно… – Жужа знала, что Стёпка с детства не любил просить прощения. – Ну, ты прости. Мозги как мозги.

– Уши как уши! – обрадовался Стёпка. Ему сразу полегчало. – Хорошо выглядишь, Жужа!

Жужа не любила подхалимажа. И в данном случае плохо она выглядит или хорошо, было не важно.

– Мы с подружкой хотели записаться в этот театр, а у вас тут принимают девочек, только если они придут записываться…

– С мальчиком! – закончил Жужину фразу Стёпка. – И вы решили переодеться? Супер! Это отличная мысль!

– Правда? – улыбнулась Жужа. Она видела, что на этот раз друг детства восхищается совершенно искренне.

– Ну! – Стёпка хлопнул её по плечу. – Это так по-театральному! Тайны! Переодевания! Шекспир просто! Что ж никто раньше-то не додумался?

– А вдруг додумался? – хитро сощурилась Жужа. – А если Генка – это тоже девчонка какая-нибудь противная? Тоже так записываться пришла, а? Узнала меня и… Ненавидит?!

– Да за что тебя ненавидеть-то, Жужа? – удивился Стёпка.

– Ну… – пожала плечами девочка.

– Не за что тебя ненавидеть. Потому что… – начал Стёпка.

Но продолжить не успел.

– Стив! – донеслось от дверей.

На улицу высыпали девчонки. Они видели, как Женя умчался и утащил за собой Степана.

– Стив! Эй, Стив, вы чего там стоите-то? – раздалось ещё несколько девчоночьих голосов.

– Вы там чего – курите?

– Виктория Кирилловна на Коломийцева уже не ругается! Пусть возвращается! Слышишь, Коломийцев?

– Генка и Мебель уже фонарь чинят!

Стёпка повернулся к девчонкам и помахал им рукой.

– Мы идём, девчонки! – весело крикнул он.

И чуть слышно сказал Жуже:

– Не бойся, Жужка. Я тебя не выдам. Что я – не артист, что ли? Ты пацан – это ясно. А я тебе подыгрывать буду.

– Спасибо, Стёпка, – благодарно улыбнулась Жужа и преданно посмотрела на своего друга.

Они направились ко входу в Дворец Детского Творчества.

– Не кисни, Женёк! Прорвемся! – поравнявшись со стайкой девчонок, Стёпка быстро вошёл в роль: с размаху хлопнул Жужу по спине.

Жужа от этого шлепка быстро вошла в роль тоже. С точно таким же размахом она долбанула по спине Стёпку, плюнула себе под ноги и согласилась:

– Ну так. Ясный перец.