Текст книги "Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 5: Экзамены"

Простота девушка была изумительна, а забота её мила. Обмякнув, Джанкоев оглянулся на Николину и Андронова. Оба улыбались. Мужчина крякнул и подтянул трико:

– Ну нет уж, Цыганок! Дудки! Твоего второго зачёта по лыжам мне точно не пережить.

– Так, значит, я его сдала?

Когда мужчина кивнул, Света запищала так, что шугнулась плотва под метровым льдом, а где-то в чаще леса с дерева упал дятел. Джанкоев попятился. Цыганок набросилась на него с поцелуями.

– Легкомысленная женщина переела какахи пчелы, что тут ещё сказать, – тихо заметил Игнат, подмигивая Лене.

14

Панас Михайлович Бражник зашёл в зелёный дом и спустил Золотого с поводка.

– Иди и позови мне Валентину. Только не лай, может там малые спят. Понял?

Пёс уркнул и мигом взлетел по деревянным ступеням на второй этаж. Преподаватель по биомеханике остался ждать у дверей своей квартиры. Поднявшись на задние лапы, передними кокер поскрёб в дверь ректора. Она открылась тут же. Увидев пса, Валентина счастливо улыбнулась:

– Золотой! Красавец ты наш! Ну, здравствуй! – пёс снова уркнул и сел. Он ведь был не кот, чтобы так сразу бросаться в чужую открытую дверь. Но женщину такая воспитанность собаки насторожила: – А где Панас Михайлович?

– Я здесь, Валентина Геннадьевна, – проговорил мужчина, стараясь снизу заглянуть на верхнюю площадку. – Не могу подняться, колено раздуло. Подагра, наверное, опять.

– Так вам нужна помощь? – Орлова подошла к лестнице так, чтобы видеть соседа, и поздоровалась. Он уверил, что его гонец послан послал за тем же:

– Я уже в курсе, что у вас в гостях дети, Валентина Геннадьевна. А это дело такое… Может вы отпустите их с нами погулять? Так сказать, ознакомиться с окрестностями.

– С вами? С кем с вами? – Валентина старалась рассмотреть ещё кого-то за широкой спиной преподавателя. Сзади женщины тявкнул пёс. – Ой, Золотой, прости! Конечно, я должна была понять, что ты у нас основной помощник. Панас Михайлович, спасибо вам. Помогать, вроде бы, не нужно. Толик Кирьянов… ну, студент четвёртого курса, обещал взять ребят на улицу, а потом покормить в столовой, пока я работаю. Но за предложение спасибо, – дождавшись, пока Бражник кивнёт, женщина спросила: – А можно я познакомлю Золотого с моими детишками?

Кокер сел на последнюю ступеньку и заискивающе посмотрел на хозяина.

– Не подхалимничай, – махнул Бражник. – Тебе лишь бы где свой хвост примостить. Лю-ю-юбишь детей? – собака проскулила в ответ. – Знаю, что не врёшь. Ладно, иди. Только никаких кусков! Вы, Валентина Геннадьевна, его ничем не кормите. Нас дома ждёт завтрак. Всё понял?

– Да понял он, конечно, понял, – раздался за спиной Панаса Михайловича голос. Обернувшись, он увидел Адольфу Бережную. Женщина стояла на пороге с доской, покрытой чистой салфеткой. – Вместо того, чтобы муштровать вашего друга, пойдёмте лучше есть пирог. – Обойдя мужчину, Бережная протянула доску в сторону жены ректора: – Валентина Геннадьевна, я как узнала вчера от Рудольфа Александровича, что у вас дети в гостях, быстренько тесто поставила. Так что, пирог уже готов!

Валентина только руками всплеснула. Золотой радостно залаял. Пироги Адольфы любили в зелёном доме абсолютно все. На шум открылась дверь второго этажа напротив ректорской квартиры.

– Что за веселье? Что за запахи? – повела носом преподаватель биохимии Михеева. – Никак у нас снова наступил Новый год?

– А ведь и вправду – сегодня Старый Новый год! – напомнила Орлова.

– Тогда точно – пошли есть пирог! – махнул рукой Бражник, унюхав начинку из капусты.

– Ага. А сессия пусть подождёт, – Михеева сняла халат и показалась в костюме и с аккуратно заколотыми волосами.

– Нам всем на работу, Галина Петровна, – уверила Адольфа. – Но съесть по кусочку пирога с капустой и грибами – дело святое.

– Ещё и с грибами! – воскликнул Бражник. – Берегись, моё брюхо!

– А как же ваше колено? – напомнила сверху Михеева. Панас Михайлович был давний приятель.

Кряхтя на лестнице, биомеханик махнул рукой:

– Пусть терпит! Надо же и мне познакомиться с детишками. Что ж я останусь неучтивым? Неприлично как-то. В кои-то веки в доме дети появились. Глядишь, и нас всех встряхнут. Правда? – выпрямился он, глядя на жену ректора. Глаза Орловой от таких слов заслезились.

– Правда, дяденька! – выкрикнул из-за спины Валентины мальчонка и крикнул вглубь комнаты: – Танька, вылезай из шкафа. Это не опека. Это к нам в гости собачка пришла. И пирог принесли!

– Тебя как зовут, малюсик? – удивился Бражник пацану. А услыхав, растёкся в улыбке: – О! Тарас! Прямо, как Бульба. Наш человек. Ну, держи пять, – мужчина протянул руку. Маленькая детская ручонка c поспешностью впрыгнула в большую мужскую. Женщины засмеялись сквозь слёзы. Бодро встряхивая кисть малыша, Бражник добавил: – Раз ты такой сильный и смелый, придётся нам оставить тебя здесь навсегда. Я правильно говорю, Валентина Геннадьевна?

Жена ректора быстро закивала головой, словно мужчина только что исполнил то, о чём она так долго просила.

– Лишь бы разрешили, – сказала Галина Петровна; она ещё вчера поняла, что Валентина не отдаст детей обратно в Детский дом.

– Да почему бы это не разрешили? Вот вернётся Иван Иванович, и конечно разрешат. А если ему не поверят – мы-то на что? Такое письмо напишем, не только разрешат, ещё и умолять будут забрать ребятишек. Ладно, разговоры-разговорами, а пирог стынет. Да и время на месте не стоит. Пошли чаевать, – напомнила Адольфа и понесла пирог в квартиру Орловых.

15

Пятиэтажный кирпичный дом, в котором жили Стальновы, мало чем отличался от миллионов таких же, построенных по всей великой стране: те же обездоленные на цвет стены подъездов, запах кошек у подвала, кургузые лестницы, выгнутые крышки почтовых ящиков, дерматиновые обшивки дверей, английские замки сверху и обычные скажённые снизу, кнопочные звонки с одинаковым тугим звуком. Взойдя по узким ступеням на третий этаж, Галицкий остановился не столько перевести дыхание, с ним у десятиборца проблем не было, сколько собраться с мыслями. Глазка в двери не было, ведь в городках, где люди жили в одной квартире от рождения до третьего поколения, соседям привыкли доверять. Да и чужаков тут видеть случалось не часто. Если кто зайдёт, то его и осмотрят, и опросят ещё во дворе. Это в больших городах за пришлыми не уследить, и они никому не интересны. Обособленно там живут и часто вовсе недружно. В столице так и вовсе взяли моду впаивать в входные двери кодовые замки. Через них до хозяев дозвонишься лишь снизу и погреться точно не заскочишь. А в провинции и дворы и души нараспашку. Да и люди там живут другие. Может беднее, чем москвичи, но точно любезнее.

Юра коротко нажал на белую пуговичку. Замок защёлкал не сразу, но без допроса. На пороге появилась девушка-подросток.

– Привет! Ты Вика?

– Вовки нет, – ответ хозяйки был исчерпывающим. Гость держал улыбку.

– Меня зовут Юра Галицкий. Мы с твоим братом вместе живём в Малаховке.

Девушка в халате притормозила дверь, которую намеревалась закрыть, и наклонила голову набок, рассматривая.

– Это тебя Вовка зовёт Юрок?

– Меня. А где он сам?

– Спит.

– Так ты же сказала, что его нет.

– Смотря для кого, – кокетливо ответила Вика.

В коридор вышел помятый Стальнов, в трусах и с босыми ногами.

– Заходи, Юрок! – Володя отругал сестру, что держит гостя за дверью. Пока Галицкий раздевался, девушка вытащила из шкафа тапочки. Володя взял тяжёлое пальто друга, вышел в коридор, встряхнул от снега. – Чайник поставь! – попросил он Вику, не торопившуюся уйти, и указал на свою комнату. Гость по дороге осматривался. Квартира была не очень большой, но чистой и уютной. Мебели в ней: диван, стенка, два кресла и телевизор на тумбе. Большой стол в углу для многих гостей и хорошая библиотека. В комнате Володи давно уже обосновалась сестра – обложки киножурналов, розовые занавески и плед. Но пока её согнали с места, поэтому мужские вещи лежали на стульях вперемешку с девичьим барахлом. Зайдя в комнату, ребята закрыли дверь. Сели. Юра на стул у письменного стола, Володя на тахту. Посмотрели друг на друга.

– Случилось что? – голос хозяина был бесцветным.

– Нет. Соскучился.

– А-а. Верю. Я тоже.

– Так чего на дачу не едешь?

– Так получилось.

Опять замолчали. Вид у Володи был не столько заспанный, сколько утомлённый. Глаза блуждали, не цепляя, как обычно. Руки невыразительно висели. Важный разговор не начинался. Галицкий спросил, не хочет ли Стальнов погулять. Он тут же предложил пойти на рыбалку.

– Ты же не любишь подлёдный лов?

– Буду искать в себе резервы.

– Трудовые?

– Скрытые. За трудовыми – это к Кашиной.

– У, брат, к Ирочке теперь не подступиться. Её покой денно и нощно охраняет Армен Малкумов.

– А Стаска приударил за Воробьёвой?

– За Лизой нежно и трепетно ухаживает Толик Кириллов.

– Наверное, для неё это лучше.

– И для него тоже.

– А за кем ухаживаешь ты?

– За сердечно раненным Шумкиным. И есть ещё один друг, судьба которого мне небезразлична.

– Значит ли это, что тебя ОНА тоже отшила?

– Тоже?

Повисла пауза. Галицкому стало жарко, он снял жакет. Стальнов, наоборот, натянул спортивные штаны и майку. Вуаль беседы покрывала имя девушки, которая стала причиной недавней ссоры. И так как Володя всё ещё ощущал недосказанность между ним и Юрой, объясняться должен был он.

– Я был тридцать первого в манеже. Хотел извиниться. Но не удалось.

– Тогда вставай и пошли. Ты извинишься перед ней, я перед тобой.

– Успеется. Жизнь долгая.

– «И прожить её нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно потраченные годы».

– Николай Александрович Островский. «Как закалялась сталь».

– Не уверен, что в моём случае она закалялась именно так.

– Согласен. Но встать и пойти всё же придётся: тебя Горобова ищет.

Стальнов глянул на закрытую дверь, давая понять, что за ней может стоять сестра. Юра кивнул, принимая код. – Практика скоро, а ты там какую-то бумажку не подписал. Срочно нужен.

– Ясно, – ответил Стальнов с ухмылкой. Что ему было ясно, Галицкий мог только догадываться. Из-за двери позвала Вика. – Пошли! – Володя встал.

Через какое-то время ребята вышли на улицу. Разговаривать Стальнову дома мешала не только сестра. Сама квартира, казалось, душила. Выйдя к парку у дома, ребята пошли по заснеженным, хорошо очищенным дорожкам.

– Так ты точно не пойдёшь к Наталье Сергеевне? – переспросил Юра. Ответ на эту тему был дан ещё за чаем. Володя помотал головой.

– Незачем идти. Мы ещё в декабре подписали трудовые соглашения с клубами.

Такой ответ означал лишь одно – на практику в Звёздный друг не собирался. Юра осторожно подобрался к теме, на почве которой они поссорились две недели назад.

– Воха, а как это примет Лариса? Ей ведь нужен показательный муж, а не тренер в ДЮСШ?

– Вот пусть его и ищет. Я плохо ощущаю себя перед выставленной тарелкой жирного супа. Особенно, когда мне дают понять, что его точно не хватит ни для моих друзей, ни даже для родных. – Плотно сжав губы, он замолчал. Галицкий укусил варежку. За друга он, понятно, переживал, но расстроен не был. А то, что Стальнов именно сейчас почувствовал, что он Королёвым неровня, даже радовало.

– Мама им твоя помешала, воспитательница детского сада? Или папа, технолог-наладчик? – уточнил он про тарелку.

– Да нас, Стальновых, как оказалось, вообще слишком много. Ты не представляешь, Юрка, как меня умыли. Ты был прав – Ларисе нужен породистый жеребец для улучшения рода и для вывески. Один и без сомнительного прошлого. Знаешь, что сказала мне Лариса, когда я предложил ей поехать к моим и познакомиться? – Юра кивнул, давая понять разом, что и не знает, и хочет знать. Стальнов развёл руки, выговариваясь: – «Лучше встретимся где-нибудь в Москве, чаю попьём. Или на свадьбе познакомимся. И не благодари; ты не любишь ездить в свою глухомань, а мне и подавно там нечего делать». Ты представляешь! Они с Иваном Борисовичем уже за меня распланировали и где мне жить, и где работать, и через какое время я стану офицером в Звёздном! А я, может, всегда мечтал быть тренером, – тихо сказал Стальнов и обернулся: – Не веришь?

Галицкий наклонился за снегом.

– Верю, – снежок полетел в ближайшее дерево, но цели не достиг.

– Мазила! – Володя тоже нагнулся. Его бросок получился более точным – задел ствол.

– Сам мазила. И за что только тебя бабы любят?

Володя замер. Он давно знал Юру, чтобы не понять, что сейчас речь шла не о чём-то общем, а скорее, том конкретном, что тоже развело их по разные стороны. Откусив снег от нового снаряда, бегун помотал головой:

– Нет, Юрок, они меня не любят. Они мне сказали… «Уйди с моей дороги!» – Володя со всего размаху влепил в берёзу. С ветки упала шапка снега. Юра вспомнил глаза Николиной на дискотеке: весёлые, даже как-то слишком. Теперь стало ясно, что радость девушки была показной. «Пусть она быстрее всех нас забудет», – подумал Галицкий. От Шумкина он слышал, что Николина на глазах у всех шепталась с самим Владимиром Ященко! От Цыганок – что Лена читала прославленному спортсмену стихи. Стаска Добров уверял, что Ященко приглашал их Ленку куда-то с собой. Хоккеист Мишка Соснихин точно слышал, как Николина просила дать ей автограф, а именитый прыгун предложил оставить его на её теле. Самым невероятным был рассказ Штейнберга. В манеже «Трудовые резервы» Юлик в этот день вообще не был, однако рассказывал всем, что их «звезда» точно втюрилась в звезду советского спорта, и Ященко позвал Николину с собой. Иначе чем объяснить вопрос Цыганок о том, какая в Запорожье зима, хотя Штейнберг был родом из Харькова?

Пересказав все эти байки, Юра покачал головой и усмехнулся: нужно лучше знать Николину: её не купить ни славой, ни обещаниями. И про Запорожье Цыганок спрашивала не потому, что там живёт Ященко, а в связи с запланированным там в феврале Чемпионатом СССР по юниорам.

Стальнов, не зная мыслей друга, нахмурился:

– Радуешься? Ну да, тебе же она всегда нравилась? Что молчишь? Может я уже третий лишний?

– Ты третий, а я точно четвёртый, Вовка. И хватит про это. Пошли собирать твои вещи: ты возвращаешься со мной. Хочешь-не хочешь, а Горбуша ждёт твоего ответа. Да и на даче без тебя скучно.

– И грустно, и некому руку подать, – пропел Стальнов и, счастливый, упал в снег. В небе светило солнце. На деревьях щебетали птички. Рядом стоял верный друг.

16

Узнав про выкрутасы с экзаменом по анатомии, Бережной разозлился не на шутку. Его ребята, которым он так доверял, элитная группа, сплошь из перспективных спортсменов, которые врут из-за страха перед двойкой?! Понятно, что Удалов раздаёт их на каждой сессии пачками. Ну и что? Не они первые, не они последние. Садитесь за учебники, чтобы пересдать! Вот только воспитанники Рудольфа Александровича этого не хотели. Зимний соревновательный период уже начался. Лиза Воробьёва и Толик Кириллов вовсю готовились к Открытому первенству Москвы в конце января. В списке кандидатов в сборную для будущей поездки в Запорожье на главное молодёжное первенство страны Лиза и Толик стояли первыми номерами.

– Рудольф Александрович, вы уж простите, но спорт для меня важнее, чем анатомия, – объяснила девушка тренеру.

Кириллов тоже не смолчал:

– И вообще, шеф, что в моей жизни поменяется, если я буду знать все выпуклости на костях?

– Толян, даже если ты будешь знать все впуклости, для тебя это тоже ничего не поменяется, – Стас Добров постучал младшему товарищу по голове: – О! Звенит!

– Отстань! – отмахнулся Кириллов. – Ты первый согласился бы смухлевать. А то я тебя не знаю.

– Наверное, – не стал отрицать Добров, чем ещё больше разозлил тренера. Нет, конечно, преподаватели, кураторы групп и заведующие других кафедр не раз просили профессора не зверствовать с первокурсниками. И всё же! Подлог – есть подлог, в этом Горобова права. А что, если теперь каждый будет изворачиваться и находить лазейки для сдачи экзаменов? Во что тогда превратится весь институт, а вместе с ним вся система обучения? Ведь над программой для вузов работают целые научные бригады. А в них кандидаты наук и даже доктора! И если они считают, что для чего-то студентам-физкультурникам положено знать про те самые впуклости, значит это обосновано? Тренер в своей работе обязан знать основные принципы медицинских и педагогических наук. И даже такой предмет, как «Спортивные сооружения» имеет прикладное значение. Во всяком случае для учителя физкультуры точно имеет. А «История спорта»! Это же вообще – прелесть, а не наука. Вот почему, например, принцип перемещения по стадиону против часовой стрелки был перенесён древними греками на улицы? Потому что законодатели культуры тела бросали вызов природе: бежать против света считалось в Элладе труднее. А, как известно, на олимпийские старты всегда приглашались только самые сильные атлеты. Правда потом учёные обосновали принцип перемещения против часовой стрелки вовсе не какими-то мифическими счетами между Хроносом в Фебосом, а обычной физиологической практичностью – большинство людей на земле правши. Физиология, вот ещё одна наука, без которой физкультурник лишается возможности познать прежде всего себя. « Неужели и мои хотят прокатить на дурачка».

– Вот хлебнёте жизни, может поумнеете, – завершил тренер разговор, выправляя воспитанников на улицу. Отработав вчера в манеже на темповой тренировке, не сегодня был запланирован фартлек – разные по интервалу, дистанции и интенсивности ускорения, после которых темп сбрасывался до медленного и удерживался до полного восстановления дыхания и сердцебиения. Обычно в группе ребята бегали, перегоняя друг друга. Лиза соревновалась с Кирилловым, Стас с Кирьяновым. Без старшего Толика Бережной назначил Доброва следить за тем, чтобы комфортная тренировка не превратилась в сухую интервальную, а то и вовсе жёсткую темповую.

Выйдя с кафедры легкой атлетики, они увидели у зелёного дома Кирьянова, Сычёву и двух малышей. Дети были одеты в одинаковые шерстяные пальтишки разных тонов: с клеткой на грязно-сером у мальчика, на неумыто-рыжем у девочки. Искусственные воротники малышам подвязали серыми шарфами. Шапки, вязанная с ушами и ушанка, сидели на головах плотно, как шлемы. Ножки Тани в гамашах торчали из валенок, как былинки. Тарас был в брезентовых непромокаемых штанах. Всунув ручонки в варежки, привязанные к пальто резинками, ребятишки весело разговаривали со студентами, забрасывая их не только снежками, но и вопросами: кто сажал ёлки и туи, почему некоторые домики так похожи, и что будет на обед? Симона объясняла, что коридоры из деревьев нужны, чтобы удобнее было различать направления. Кафедры лёгкой атлетики и лыжного спорта кажутся одинаковыми только на первый взгляд: первая всё же больше второй и у неё есть на крыше труба. А насчёт обеда и вовсе злилась:

–Толик, неужели я вчера не ясно сказала, что нельзя баловать детей? Привыкнут здесь ко всяким пирогам, а потом будут скучать по ним.

– Не будем! – смело заявил Тарас: – Ты, Симона, ещё не знаешь, что мы останемся в зелёном домике навсегда.

Сычёва оторопело пошатнулась:

– Это кто так сказал?

Кирьянов пожал плечами. Танечка испугалась и спряталась за братика. Только Тарас ничего не боялся.

– Пузатый дядя с собачкой.

– Какой пузатый дядя?

– С какой собачкой?

Студенты переглянулись.

– Добрый дядя, – улыбнулся Тарас: – Он мне свой кусок пирога отдал.

– А у собачки ушки мягкие, – добавила девочка.

Симона опустила руки:

– Ну вот, я так и знала. Ещё ни коня ни воза, а они уже мечтают. Толик, ты хоть понимаешь, что происходит?! – Сычёва пылала от гнева. Бережной, приблизившись, тут же всех успокоил, объяснив, что Орловы намерены усыновить детей. Симона и Толик-старший переглянулись. Тарас гордо задрал голову. Танечка перестала жаться и смотрела с ожиданием.

– Ну, если только Иван Иванович… – выдавила из себя Сычёва и неожиданно разревелась. – Толя, ты… идите без меня, – махнула она в сторону и пошла быстрым шагом обратно в общежитие.

– Значит, так, – Рудольф Александрович взял на себя инициативу, обращаясь только к Кирьянову: – детей в охапку и – в лес! Этим дано задание бегать фартлек. Стас за рулевого. Но какой с него рулевой, ты сам, Кирьянов, понимаешь. Поэтому, вот вам по секундомеру, – тренер вытащил из разных карманов приборы и вручил их детям: – Толик и… Толик.

– Я? – Кириллов оглянулся, как будто за ним мог быть ещё третий с таким же именем.

– Ты, – подтвердил Бережной мимоходом и продолжил: – объяснят вам, как засекать время. И вы пойдёте делать доброе дело. Вы ведь любите делать доброе дело? Во-о-т, я так и знал. Все хорошие люди любят делать добрые дела. Там, в лесу, вы будете следить, чтобы вот эти два оболтуса не обижали вот эту маленькую птичку. Всё понятно?

Тарас решительно щёлкнул кнопкой секундомера, вздрогнул от того, что стрелка стала прыгать, но, когда Кирьянов нажал с ним вместе на кнопку второй раз, улыбнулся:

– Дядя, у которого есть тётя с вкусным пирогом, я всё понял. – Запомнить сложные имена взрослых, которых сразу стало так много, у мальчика не получалось. Но то, как Рудольф назвал Лизу очень понравилось: – Птичку никто не обидит. Я мою Таньку тоже защищаю.

Стас, наблюдавший за всей этой сценой со скептической улыбкой, взял Лизу за руку:

– Пошли, Гертруда. Твоим Песталоцци отныне буду я. Мы побежали, пока не околели. Дети, физкульт-привет!

– Чего-о? – лицо Кириллова вытянулось. Толик-младший явно не ожидал, что девушку уведут из-под носа. Воробьёва извинилась и бросилась догонять Стаса.

– Знакомая болонька, – указал Кирьянов на оранжевые непромокаемые штаны из болоньи, что были на девушке. Кириллов получил экипировку в ноябре, а уже на Новый год подарил штаны Лизе. – Бери Тараса за руку и не отпускай ни на минуту, – приказал он расстроенному другу.

Так, вчетвером, они пошли к озеру.