Текст книги "Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 5: Экзамены"

25

Новую даму звали Софья Яковлевна. Имя и отчество были написаны на бирке, прикреплённой к щиколотке некогда женщины, а теперь биологического материала. Люди, продающие свои тела медикам, подписывали нужные бумаги при жизни, получали за это совсем небольшие деньги и были уверены в том, что их тела пригодятся учёным. До врачебных лабораторий доходили далеко не все, но память о тех, благодаря кому студенты могли учиться анатомии на настоящих тканях, последние хранили вечно. Борюсика и Софью Борисовну сначала боялись и обходили, затем осторожно знакомились с ними, осматривая поверхностно, но уже после нескольких недель начинали разговаривать при них, а нередко и с ними. Про то, что в анатомке появился новый труп «единичке» сообщил Лысков. Он же попросил студентов поднять женщину в Лабораторию, где должен был проходить экзамен. Соснихин, узнав об изменении условий его сдачи от матери, влетел в главный корпус с перепуганными глазами. Шапка на хоккеисте была нахлобучена набок, шерстяное пальто застёгнуто через пуговицы, шарф намотан с припуском, как у Остапа Бендера. Отдав в гардеробе верхнюю одежду, Миша схватил широкий портфель и побежал по коридору первого этажа. Сдавать экзамены перед комиссией предстояло даже невиновной пятёрке, поэтому остальные терпели «произвол преподов» молча.

На двери кафедры анатомии висело объявление, призывающее студентов группы один-один срочно пройти в Лабораторию. Ею называли классную комнату с большим цинковым столом. Лысков, предлагая освежить знания, разложил перед провинившимися экспонаты. Зная отношение любого студента их вуза к работе с биоматериалом, можно было предположить, что теперь Удалов будет отыгрываться и требовать от проштрафившихся не столько рассказать о частях тела, сколько показать их. В Лаборатории Соснихин, наткнулся взглядом на голую женщину. Мёртвую, но всё же голую. Постыдное место Борюсика прикрывали, тогда как Софью Борисовну оставили в полном неглиже. К тому же, верхняя часть её туловища была рассечена по центру грудины и одна её половинка откинута, как бывают сняты кузова в цехах по ремонту машин.

– Зачем ей разрезали грудь. Варвары! – выражение хоккеиста было страдальческим.

– Не зачем, а для чего, – поправил Лысков: – Спрашивать будут в тему. Если тебе по билету Горобовой выпадет вопрос про анаэробный способ тренировки, ты должен будешь рассказать ей что это, и показать Удалову, какие структуры в нём участвуют. Сердце и лёгкие —прежде всего.

– А если будет вопрос про восстановительную тренировку, что показывать тогда? – поинтересовался Попинко. Андрей ещё накануне договорился с Ирой Масевич с самого утра «пробежать» по основным вопросам предстоящего экзамена. Приехав заранее, москвич узнал о изменениях сдачи экзамена вместе с остальными. Из группы один-один в Малаховке не жили только он, Кашина и Николина. Ира в последнее время постоянно пропадала в общежитии и прошлую ночь тоже провела в комнате Армена, так как Шандобаев ночевал у Кириллова. Куда подевался его сосед Кирьянов ребята узнали вчера только вечером от Бережной. Ада Геннадьевна, весь день заменяя больную Орлову в библиотеке, под конец дня пришла в общежитие, чтобы проверить, справляется ли с обязанностями коменданта Андронов. Тогда и рассказала и про Тараса, и про Кирьянова. Толик-младший сильно расстроился за мальчика, но был горд за друга. Разговорившись об этом с Сериком за ужином, Кириллов пригласил казаха ночевать у него: вместе проще готовиться к завтрашнему экзамену.

Получается, что про изменения с экзаменом нужно было предупредить только Николину. Цыганок позвонила в Химки, но Лену дома не застала. Её бабушка сказала, что она уехала в институт с самого утра. Время перевалило за десять, а Николиной всё не было. С двенадцати до часу в расписании электричек, идущих с Казанского вокзала, был часовой перерыв. Горобова вызывала студентов строго по списку, значит, Попинко и Николина шли не первыми. И всё же, когда уже вся группа собралась в Лаборатории, а Лены-высотницы так и не было, Цыганок и Попинко снова заговорили о ней.

– Ничего с вашей Николиной не будет. Даже если она придёт впритык, профессор её любит и банку ей не закатит, – Кашина дёрнула себя за косу и, по-московски растягивая гласные, обратилась к Лыскову: – Палстиныч, так о чём говорить, если вопрос будет про восстановительный период подготовки спортсменов? Про мышцы, в которых расщепляется накопленная молочная кислота, или про остеогенез, который стимулирует физическая нагрузка?

– Ирочка, какая ты умная! – захлопал Армен.

– Согласен. А так как вы теперь неразлучны, то расскажи ты нам, Малкумов, о системе, отвечающей за выведение из организма продуктов распада, и покажи её основные элементы.

Армен покачал головой:

– Нэт, не пойду. Мне стыдно смотреть голой женщине в глаза.

– Иди, Малкумов, не паясничай. И Серика возьми, – настоял Лысков. Шандобаеву трудно было выговаривать сложные анатомические названия. Да и про элементы выделительной системы он тоже, скорее всего, плохо помнил. Пока Армен надевал перчатки и брал в руки пинцет, Шумкин достал из портфеля какой-то пакет.

– Итак, Малкумов, что вы скажете о выделительной системе вашей подопечной? – произнёс Лысков голосом Удалова.

– Красавицей её точно не назовёшь, – заключил Штейнберг. Юлик и Ира Станевич плохо переносили запах формалина. Но если у фигуристки был хотя бы повод, чтобы морщиться и охать, то конькобежец закрывал нос из сочувствия и солидарности к тому интересному положению, в каком могла находиться его будущая жена и к которому он имел прямое отношение.

По всему классу действительно полз неприятный душок. Цыганок, обнюхав всех, пристально посмотрела на Шумкина. На столе перед Мишей лежал пакет.

– Что это?

– Курица. Из-за всей этой чехарды я не успел позавтракать, – светловолосый десятиборец аккуратно вытащил жареные куски, вмёрзшие в желе. – Будешь? – предложил он Свете.

Бегунья на короткие дистанции отпряла:

– Миш, по-моему, она плохо пахнет.

– Ты что! – возмутился Шумкин и, пряча еду обратно, словно кто-то мог её забрать, указал на труп: – Это она плохо пахнет, а курица может пахнуть только хорошо.

– Да? Может ты лучше у Палстиныча спросишь? – настояла Цыганок.

– О чём? – Лысков пошёл к двум студентам. Внимательно посмотрев в пакет, он покрутил головой: – Я бы не ел.

– Почему? – удивился Миша. Тошноту и неприязнь, что испытывали в Лаборатории многие, Шумкин поборол на втором занятии.

– Как ты потом жирными руками будешь трогать даму за голое тело? – анатом указал на Софью Яковлевну. Малкумов и Шандобаев в это время уже за тянули за какую-то серую верёвочку, что была доступна их взглядам.

– А пинцет на что? И вообще, зачем мне её трогать? – удивился Шумкин. У него планы на ближайшее время были иные.

– Чтобы рассказать нам после Серика и Армена про выделительную функцию пищевой системы.

– Вы уверены, Палстиныч, в том, что говорите? – голодный, Шумкин ни на что не годился и думать не мог.

– Мушкин, – осадил парня мужчина, давая понять, что шутить не время: – расскажешь нам, как пища попадает в ротовую полость, и что с ней дальше происходит.

Шумкин, согласившись, вытащил из пакета первый кусок и стал есть.

– Мамочки родные! – взялась за голову Таня Маршал. – Разрешите выйти?

– Палстиныч, мы пока погуляем, – согласилась с ней Симона.

– Я тоже, думаю, пойду, – встала с места Масевич. За ней к выходу потянулись Цыганок, Воробьёва, Станевич, опирающаяся на волосатую руку Юлика, и Кашина. Из девушек в классной комнате осталась только Зублина. Ребята, кроме Штейнберга, мужественно боролись, кто с отвращением, кто с проступившей слюной.

– Ешь скорее, Миша, и расскажешь нам потом про то, как пища попадает в половую полость, – попросил Армен, натягивая верёвочку максимально. Ребята засмеялись. Понимая, что оговорился, кавказец сделал типичный жест рукой вверх: – Какая разница: ротовая полость, половая полость, если я никак не могу запомнить, что такое выделительная система.

Мягко опустив его руку с пинцетом, удерживающим вену, дабы ничего внутри почтенной дамы не оторвалось, Лысков предложил:

– Армен, ты мне эти свои кавказские штучки брось! Профессору всё равно, как ты к ним относишься. И если он спросит тебя про наружные половые органы мужчины, то ты должен знать, что отвечать, а о чём лучше помолчать.

– Так вот и скажите, что мне отвечать, Палстиныч? – взмолился Малкумов. Лысков степенно повёл головой:

– Ну, например, из какой ткани состоят мужские органы, к каким костям прилегают.

– И про размеры можно, – добавил Шумкин, осматривая второй кусок курицы.

– Серик, запиши, – попросил Армен друга.

26

Зайдя в классную комнату, где сидела экзаменационная комиссия (Горобова упросила у Удалова разместить преподавателей не в Лаборатории), Армен повертел руками, комично вывернул карманы штанов и лишь затем уверенно взял четыре билета. К экзамену готовились Соснихин, Шумкин и Шандобаев. Оба перестали писать и уставились на товарища.

– Студент Малкумов, ознакомьтесь с вопросами и скажите, всё ли вам понятно? – профессор Удалов старался улыбаться. Армен, гордо держа спину, стал читать. Дойдя до вопроса по анатомии, он попятился к двери:

– Э-это что такое, а? Нэт, я нэ понимаю, почему там, где я, там везде она. Я не буду отвечать. Это вы нарочно так сделали! – он кучей бросил все четыре бумажки на стол с билетами. Галина Петровна сорвалась с места:

– Армен, погоди. Стой, тебе говорят! Давай попробуем разобраться вместе. Кто «она»? – биохимик забрала билеты и стала читать: «Начальная стадия расщепления белков». Это понятно? – Галина Петровна незаметно подмигнула. Кавказец кивнул. Женщина повернулась к комиссии: – Это мой вопрос. Дальше: «Единство и борьба противоположностей». Людмила Ивановна, это по вашей части. И, кажется, Соснихину попался этот же вопрос. Да, Миша? – Хоккеист, безнадёжным взглядом глядящий на двух воробьёв, чирикающих на дереве за окном, согласно поднял руку: – Прекрасно! В таком случае один студент может дополнять ответ другого. Да, Армен? – женщина опять подмигнула. Армен салютовал Соснихину. Горобова стукнула ручкой по столу. Михеева продолжила серьёзно: – «Влияние нагрузок на метаболизм». Это совсем просто. Тем более, что ответ на этот вопрос будет дан частично при ответе на вопрос предыдущий. Расщепление белков как раз может активизировать излишняя молочная кислота. Правильно, Армен? – кавказец посмотрел на комиссию так, как будто это он сказал последнюю фразу. Галина Петровна потрясла последним билетом: – Итак, остаётся вопрос по вашей части, Пётр Николаевич. «Строение и функция половой системы мужчины». Какой прекрасный вопрос!

– Чего же тут прекрасного, Галина Петровна? Как я про это буду говорить в присутствии женщин?

– Малкумов, половая система такая же, как и остальные.

– Нэ надо, профессор! Может, для вас она такая же, как остальные, а для меня совсем не такая же.

– Значит вы отказываетесь отвечать? – Удалов начал заводиться.

– Нет, – резко ответила Горобова. – Малкумов сядет и будет готовиться.

– Я не буду готовиться. Я уже готов. Лучше сразу… Наталья Сергеевна…– погубить себя на глазах трёх симпатичных женщин Армену захотелось, не продлевая мучений.

Горобова указала на стул перед комиссией:

– Хорошо. Садись. С чего начнёшь?

– С противоположностей.

– Какое чудо! – Кочубей всплеснула руками. – Начинай. Только помни, что я вам говорила: прибегай к примерам из жизни. Чтобы было легче понять закон.

– А мне можно прибегать? – спросил с места Соснихин. Кочубей жестом пригласила Мишу присоединиться к Армену. Кавказец начал без раскачки.

– Это материалистическая диалектика. В каждом индивидууме есть сразу и единство, и противоположность. Например: вроде бы наелся, а ещё хочется. Вроде бы выучил, а что-то забыл. Единство, а не похоже. Правильно?

– Правильно, – кивнула философ. – Так что такое единство противоположностей?

– Это когда Попинко не умеет кувыркаться, а Масевич его учит. У них теперь единство. А раньше у Масевич единство было со мной. Но теперь у неё со мной противоположность.

Людмила Ивановна перестала улыбаться:

– Допустим. А где же тут пример борьбы?

– А борьба у нас, товарищ преподаватель, будет только на третьем курсе.

Соснихин поднял руку:

– Можно я расскажу про борьбу. Так сказать, дополню.

– В каком аспекте?

– В нужном, не бойтесь, – заверил Соснихин, выставив ладони и начал тоже без вступления: —Противоположности, борясь друг с другом, пытаются друг друга исключить. Ну, как у нас на площадке во время игры. Чем больше удалений, тем проще создать конфликтную ситуацию, после которой будет необратимый исход – победа! Так? Так. Противоречия, скажу вам товарищи, – это крайняя точка борьбы противоположностей. В Люберцах хоккей какой? Силовой. А у нас в Раменском какой? Скоростной. Противоположность? Ещё бы! И когда наш «Спартак» играет против люберецкого «Вымпела», идёт борьба противоположностей. А конец этой борьбы и есть необратимое изменение. Конечно! Как его обратить, если они нам продули, и мы теперь впереди турнирной таблицы! Это и есть развитие. А любое развитие – это уже накопление количественных характеристик, которые потом переходят в качественные. И тогда «Спартак» – чемпион! Но это уже другой закон философии. Да, Людмила Ивановна.

Энтузиазм у парня был такой, что философ, несмотря на кашу в его голове, кивнула:

– Правильно, Миша. А другой пример противоположностей ты можешь привести? Не из хоккея.

Казалось, Соснихин только этого и ждал. Он легонько стукнул по столу перед собой:

– Вот есть у нас Симона. А вот – Толик Кирьянов, – парень стукнул перед Арменом. Тот сонно следил за руками Миши. Соснихин продолжил: – Она – дочь попа, он – сын члена парткома завода, а они вместе. Единство? Ещё какое!

– А при чём тут борьба? – рискнул спросить Удалов. Он, честно признаться, совершенно не понимал логики ответов.

– Как это при чём? Самая что ни на есть настоящая борьба двух противоборствующих классов. Борьба идеологий. Борьба между атеизмом и религией. Нам про это очень хорошо всё объяснил товарищ Печёнкин. Если мне не верите, тогда вам, профессор, нужно пообщаться с парторгом.

– Ни с кем мне общаться не нужно, Соснихин, – жёстко отказался Удалов. Кочубей, чувствуя, что назревает конфликт, тут же ответила студенту:

– Хорошо, Миша, давайте вашу зачётку. Ставлю вам три.

– Хорошо, Людмила Ивановна, это не три, а четыре. Логично?

– Логично, – засмеялась Михеева.

– Логично, – улыбнулась Горобова.

– Красава! – оценил выходку друга Шумкин.

Кочубей, покрутив головой, написала в зачётке «хорошо».

– Давай, Малкумов, теперь ты, – Горобова стала сомневаться, что решение с экзаменационной комиссией – дело правильное. Она видела, как Юра Галицкий смеялся в кулах при ответе Соснихина.

– Про что говорить? – уточнил Армен.

– Про что хочешь. Нет, давай про влияние нагрузок на метаболизм и, заодно, про восстановление после ударных тренировок.

– Нагрузки влияют на метаболизм. А ударные тренировки на восстановление. Расщепление белков может активизировать молочная кислота, – повторил он то, что сказала до этого Михеева.

– И тогда что происходит? – Галина Петровна точно знала, что ответ у Малкумова есть.

– И тогда в цикле Кребса получается много пуриновых оснований.

– Это уже мой вопрос, – заявил с места Шумкин.

– И мой тоже, – согласился Серик.

– Идите сюда оба, – попросила Галина Петровна.

Четверо ребят разместились напротив четырёх экзаменаторов.

Начал рассказ Серик:

– Сначала в желудке белки разваливаются на а-мене-кислоты, – так как с ним регулярно занималась Таня Маршал, казах стал говорить по-русски довольно правильно. И всё же слово «расщепление» он запомнить не мог, а слово аминокислота произнёс по-своему. Перейдя к двенадцатиперстной кишке, где процесс метаболизма белков продолжался, парень показал десять пальцев и ещё два: – Этот, двенадцать пальцев кишок, стоит как раз рядом с тонкий кишка, а тонкий потом становится толстый. Потому что там у него есть ещё и бырызжейка, и даже брюшина. А утром мы с Арменом видели у новой женшина такую большую нитку. Она называется бурюшная аорта. Это не та, что у сердца. А прямо вот тут. Живот толстый и она толстая. Много есть нада. Много кырови нада. Кыровь дыля сыпорстменов ошень важно, – позволил он себе шутку.

Дальше отвечать стал Шумкин. Миша рассказал про знаменитый цикл трикарбоновых кислот, или цикл лимонной кислоты, названный по имени немецкого учёного Кребса, впервые описавшего процесс, при котором большие молекулы белков превращались в маленькие и выделялось много энергии.

– А при окислении аминокислот образуется очень важное вещество, нужное для строения многих стероидов, – Шумкин театрально замолчал. Галина Петровна, жестом режиссёра, передала право голоса соседям. Серик и Армен, разделив обязанности, выдали на ура длинное и сложное название из двадцати восьми букв, которое вся группа учила третий месяц:

– Циклопентан

– пергидрофенантрен.

– Ай, молодцы! – Михеева не удержалась и зааплодировала. Горобова попросила коллегу быть сдержаннее, а Малкумову задала свой вопрос:

– Армен, расскажи, зачем тебе может пригодиться волновой метод тренировки?

– Конечно, Наталья Сергеевна, расскажу. Это когда нужно много раз по команде делать что-то и сильно стараться. Мне вчера Светочка Цыганок объяснила. Ай, какая она прэлесть! Все заняты, и она тоже занята, а взяла меня и всё объяснила.

– Ближе к теме, Армен. Про Цыганок мы и без тебя всё знаем, – попросила декан.

– Знаете? Тогда я про море. Оно волнуется раз, мы прыгаем. Море волнуется два, мы опять прыгаем. А потом море волнуется три, мы прыгаем и всё: стоим, не двигаемся, – по выражению лица декана Армен не понял, довольна ли она ответом, поэтому добавил, что волновой метод часто применяют в работе с детьми. Тут ему на ум пришла ещё одна считалка, которой его научили Цыганок и Маршал: «Раз, два, три, четыре, пять. Я иду тебя искать». Горобова подняла две руки. Армен прекратил народное творчество, но посчитал нужным добавить, что волновой метод так называется потому, что работа с детьми – дело очень ответственное, а потому очень много волнения: – Только лично мне этот метод, Наталья Сергеевна, совсем не нужен. Я же – спортивное ориентирование. Я в горах хожу. А там нэту волн. Это же не море, – закончил юноша ответ признанием и взял со стола зачётку.

Горобова, приняв её, вздохнула:

– Всё в кучу сгрёб. Как ты, Малкумов, ещё не вспомнил про приливы и отливы во время полнолуния.

– А надо было?

– Нет, – Горобова поняла, что, не останови она сейчас юношу, он может налить ещё много какой воды. – К тебе всё. – Сделав запись в зачётке и пометку на листе, она посмотрела на Шандобаева: – Серик, а ты расскажи про основные особенности восстановления после ударных тренировок.

Казах кивнул, заявил, что после ударных тренировок есть много всяких особенностей восстановления, и все они для спортсмена очень основные.

– Только мне, Наталья Сергеевна, ударная тренировка тоже не нужна. Это я на Берик сижу и его шуть-шуть так ударяю. Берик – это мой кон, – посмотрел паренёк на Удалова.

– Это конь Серика, – сказала Горобова тоном, не допускающим вопросов и других уточнений: – Шандобаев, продолжай.

Серик кивнул и поехал на стуле, представляя себя верхом:

– Сначала Берик цок-цок показываешь, а он потом тебе цо-цок-цок копытами стучит. Ой, умный животный! Ему и волновой метод показывать не нада, он сам зынает, кагыда бежать, кагыда фигура замри. Пырелесть, а не зыверь.

– Ладно. Давай зачётку.

– Понравилось, да? – улыбнулся казах, протягивая синюю книжку.

– Уж больно ты правдоподобно про цок-цок рассказываешь. Тут мне учить тебя нечему, – улыбнулась Горобова коллегам: – У вас есть ещё вопросы к Шандобаеву?

Удалов почесал бороду:

– Я так понял, Серик, что вы с Арменом друзья? Вот и помогите ему начать ответ про особенности мужской половой системы.

Шандобаев кивнул профессору и протянул Малкумову лист:

– Это нам товарищ Палстиныч дал, – серьёзно ответил Серик.

«Тыкань, кост, размер, цвет», – прочёл Удалов, перехватив лист. – Это что? Шпаргалка?

– Нэт. Это схема ответа, шитобы не путаться.

– А-а-а. Хорошо. Малкумов, тогда рассказываете и не путайтесь.

– А с чего начать?

– С начала. У вас про ткань написано. Вот и расскажите нам, из какой ткани состоит, например, мужской половой орган?

– Вы про трусы?

– Про какие трусы? Что за ткань пещеристое тело? Слышали про такую?

– Конэчно, профессор. Это от слова пещера.

– А слово эрекция от какого слова?

– Наверное, от э-э, какая рекция! – Армен хитро прищурился.

– А про возбуждение вы что-то сказать можете?

– Зачем сказать, профессор, если вы можете сами посмотреть, какой я здесь возбуждённый.

– Я не про вас говорю. А про функцию. Эрекция – это возбуждение пениса.

– Зачэм мне про каких-то пенисов знать? Я девушек люблю.

– Ара, не педик, а пенис, – тихо сказал Миша-десятиборец.

– Генацвали, ты спутал хозяйство с гомиком, – сказал Миша-хоккеист и совсем не тихо.

– Шумкин и Соснихин, называйте вещи своими именами: говорить нужно не педик и не гомик, а гомосексуалист, – уточнила Кочубей и, улыбнувшись Удалову, попросила: – Продолжайте, Малкумов.

– Гомосексуалист, это тот, который бегал с дубинкой за мамонтом? – Армен растерянно смотрел на Михееву. Она одна их всех была невозмутимой.

– За мамонтом бегал гомо сапиенс, – произнесла Галина Петровна голосом, каким мама просит хулиганистого сынишку убрать за собой игрушки.

– Он же жил в пещерах. Так что вернитесь, Малкумов, к пещеристому телу, – напомнила Кочубей, ловко выстраивая ассоциативный ряд для дальнейшего ответа Армена. Метод помог.

– Зачем, Людмила Ивановна, к нему возвращаться? Мы теперь живём в тёплых квартирах. Вы сами нам рассказывали про спираль прогресса, – ответил Армен и нарисовал загогульку на бумаге, что лежала перед Сериком.

– Ай, молодец! Вспомнил! Давай зачётку! – обрадовалась Кочубей. Но Удалов совсем не обрадовался и проворчал:

– Вообще-то Малкумов отвечал на мой вопрос. И речь шла о функции мужчины. Армен, вам есть что добавить по вопросу возбуждения? – Армен молчал. Профессор терял терпение: – Какая функция – основная для мужской половой системы? Да и женской тоже? – Армен снова молчал и смотрел на Кочубей, прося подсказки. Людмила Ивановна снова прибегла к ассоциации:

– Армен, что ты чувствуешь, когда думаешь о женщинах?

– Это зависит от женщин, Людмила Ивановна. Вот вы, например, умеете умно говорить с нами. А Галина Петровна очень красивая.

– Ага, как в анекдоте: «Было у отца три сына. Двое умных, а третий – футболист», – засмеялся Шумкин. Галицкий полез под стол, чтобы никто не видел его смеха. Горобова трижды стукнула ручкой по столу:

– Шумкин, анекдоты будешь рассказывать, когда тебе Пётр Николаевич поставит хотя бы тройку. Малкумов, прекрати говорить ерунду. Тебе дают наводящие вопросы, попробуй сосредоточиться и ответить.

– Товарищ декан, я хотела дать понять Малкумову про момент, когда мужчина и женщина – единое целое, – оправдалась Кочубей.

– Людмила Ивановна, нужно чётче давать формулировки. Мы же не на философии. То есть, мы и на философии, но вопрос-то анатомический.

– Скорее физиологический, Наталья Сергеевна, – поправил Удалов и посмотрел на Армена: – Так что вы ощущаете, думая о женщинах?

Указывая на коллег, Удалов остановил плавный жест направленным на декана.

– Думая о Наталье Сергеевне, я не ощущаю. Я её уважаю! – юноша по-кавказски ввернул в воздух указательный палец. Горобова посмотрела на часы:

– Фух! Так мы и к завтрашнему дню не закончим. Пожалейте если не нас, то хотя бы вашего куратора. Он уже, наверное, мозоли натёр, нарезая отрезки.

Все представили, как Бережной нервно ходит по коридору от амфитеатра до кафедры анатомии, а затем от неё до холла и гардеробной. Как мысленно благословляет каждого, кто идёт за дверь. Как бросается навстречу тому, кто из неё выходит. Первыми сегодня прошли те пятеро, кто сдали анатомию без шельмования и кого Удалов наотрез отказался переэкзаменовывать. Понятно, что лучшие вышли без троек, вот что будет дальше? Этого никто не мог предположить.

– Бражнику не позавидуешь тоже, – сказала Михеева. Панас Михайлович вёл экзамен на своей кафедре, но тоже на месте усидеть не мог.

– Сергей… Сергеевич старается, как может, – произнесла Кочубей, глядя на дверь. Блинова поставили на входе на кафедру анатомии, чтобы он пропускал студентов только на экзамен.

– Павел Константинович старается не меньше. А у него заочники, – пробурчал профессор. Он даже из классной комнаты слышал, как то и дело хлопает дверь Лаборатории, что напротив. Точно Лысков бегает уточнять статистику успеха.

– Отрезки бегать – это уже не волновой метод тренировки, а интервальный, – Шумкин подмигнул Малкумову.

Оглядев коллег, Горобова покачала головой:

– Умные, нечего сказать. Пётр Николаевич, продолжайте дальше сами, без помощников, – просьба молчать лилась из глаз декана.

– Хорошо. Наталья Сергеевна. Просто я не думал, что такой простой вопрос окажется для мужчины таким сложным.

– Перед нами студенты, товарищ профессор. Делайте на это скидку.

– А можно я задам Малкумову наводящий вопрос? – как школьница спросила Михеева. Декан разрешила: – Армен, что ты чувствуешь, когда смотришь на Ирочку Кашину?

– Я чувствую, что я мужчина!

– Ну вот же! Это и есть функция, – обрадовался профессор.

– Мужчина – это функция? – не поверил Малкумов. Удалов понял, что сейчас взорвётся:

– Да, Малкумов, и я вам про это говорил, но вы, вместо того чтобы слушать мои лекции, одаривали комплиментами всех девушек вашего ряда! А если бы не одаривали, то запомнили бы, что пещеристое тело – это мышечная ткань пениса. Эрекция – это возбуждение. Возбуждение – это функция мужчины. Следовательно, поведение мужчины – это тоже функция.

– А что тогда поведение женщины? Строение?

– Почему строение?

– Потому, что вы так в билете написали, профессор, – и Армен зачитал по билету: – «Строение и функции мочеполовой системы». Получается, что если мужчина – это функция, то женщина – это строение.

– Логично, – прошептал Соснихин, впечатлённый рассуждениями Армена.

– Что логично? Что логично? Он даже не сказал, зачем нам всем, мужчинам и женщинам, нужно это самое возбуждение, и в чём основная роль половой системы? – оттолкнув по столу ведомость, Удалов готов был покинуть пост. Женщины это остро чувствовали. Армен беспомощно водил взглядом, пробуя угадать, что от него хотят слышать. Соснихин наклонился и что-то сказал ему на ухо. Глаза кавказца округлились:

– Как это зачем, чтобы стоял?

Шумкин наклонился с другого боку и тоже что-то прошептал.

– Маленькие Арменчики? – не поверил Малкумов. Три женщины одновременно кивнули. Юноша медленно перевёл взгляд на профессора и вдруг неожиданно громко хлопнул себя по голове: – Как же я мог это забыть? Товарищ профессор, точно! Пенис нужен для продолжения рода!

Задохнувшись, Удалов закашлялся. Галина Петровна встала, чтобы налить в стакан воды. Горобова стала тереть виски. Галицкий опять полез под стол. А вот Кочубей, незаметно для коллег, выставил ребятам сразу два больших пальца.

– В спорах рождается истина, Людмила Ивановна, – Шумкин улыбнулся ей и помахал издалека зачёткой. Философ тут же попросила её себе.

– Предположим, что Малкумов прав, – согласился профессор, попив и успокоив кашель. Голос его сел, сам он тоже устал от говорильни: – Но пусть он хотя бы назовёт мне кости малого таза. К какой из них крепится ваш мужчина?

– Мужчина? А-а-а, так вот вы про что говорили, профессор, когда сказали, что это функция. Так бы сразу и сказали. А то запутали меня: единство, борьба. Мышца. Пещерный человек. Зачэм, профессор? Мой мужчина растёт там, где положено.

– А где положено?

– На кости.

– На какой кости?

– На твёрдой, конечно!

– Как она называется?

– Как?

– Вы меня спрашиваете?

– Ну Вы же здесь профессор.

– Пётр Николаевич, да ответьте же Вы студенту! Пусть он хотя бы теперь запомнит. Да и другим будет полезно знать: к какой кости крепится мужской наружный половой орган? – Горобова задала вопрос так, словно хотела проверить свои знания.

– На лобовой, Наталья Сергеевна!

– На лобовой? – хором уточнили все три женщины.

– Тьфу, на лобковой. Совсем вы меня запутали. И ни одного правильного ответа, – глядя на декана и думая, как быть, Удалов нервно барабанил пальцами по столу: – Малкумов, что вам там ещё написал Павел Константинович?

Армен прочёл по бумажке:

– Размер.

– Вот! Давайте про размер, и расходимся, – теперь профессор говорил как председатель гаражного кооператива в известном фильме Эльдара Рязанова.

– Канэчно! Размеры, профессор, это, как эрекция: они у всех разные. У одних мужчина может быть десять, а у других и двадцать метров.

– Чего? – Удалов сначала поперхнулся, затем рассмеялся: – Нет, ну это же надо! Что же это получается: я здесь сижу, а он, голубчик, у меня в коридоре гуляет?

Тут даже Горобова закашляла в кулак. Михеева, отвернувшись, постукивала её по спине. Кочубей закрыла лицо руками и содрогалась от смеха. Ребята перед столом, как попугаи, повторяли шутку.

– Всё с вами ясно, Малкумов. Шандобаев, какие вы знаете мужские гланды внутренней секреции?

– Гыланды? Нету гыланд, профессор. Мене их вырезали.

– Ну ничего себе! – воскликнул Галицкий. Он не успевал записывать темы для будущего КВНа.

– Тише, Юра! – шикнул анатом на студента и удивлённо посмотрел на Серика: – Как это вырезали?

– Маленький был. Болел мыного. Вырезали. Сами смотрите, – Серик широко раскрыл рот: – А-а-а.

– Закройте немедленно, – прикрикнул Удалов. – Когда я говорил про гланды, я имел в виду половые железы внутренней секреции. Какой мужской гормон вы знаете? Что молчите? Говорите, Шандобаев.

– Тестостерон, – подсказали Галицкий, Шумкин и Соснихин одновременно.

– Не буду я рассказывать. Луше двойка, шем женшинам гадость сылушать.

– Все! Вы, четверо, положили на стол зачётки и вышли. Остальным – перерыв, – объявила Наталья Сергеевна.

Декану необходимо было объясниться с коллегами по поводу дельнейшего ведения экзамена. В коридоре ждали своего часа ещё многие студенты из «единички», и не стоило устраивать цирк из серьёзного мероприятия.