Текст книги "Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 5: Экзамены"

23

Для оформления бумаг на усыновление Ивану Ивановичу требовалась характеристика с места работы. Дать её мог парторг, заверить – кто-то из вышестоящих партийных деятелей. Узнав, с чем связана срочность, Печёнкин предложил завтра же идти прямиком к председателю Люберецкого обкома партии. Орлов попросил Горобову потерпеть без него ещё день, и удивился, когда она улыбнулась в ответ. Отсутствие парторга подтолкнуло Наталью Сергеевну назначить на завтра срочный педсовет и попросить Гершвину оповестить о нём всех, кто принимает экзамены.

На следующее утро Горобова рассказала коллегам про выкрутасы «единички» на анатомии и предупредила, что раз информация о происшествии каким-то образом просочилась к парторгу, всем им следует играть на опережение, не дожидаясь скандала.

– Товарищи, в этом ЧП замешана жена Ивана Ивановича. Не желая того, Валентина Геннадьевна оказалась виновной в случившемся. Но, с другой стороны, мы имеем дело с массовым подлогом. И как наказывать этих слабаков из элитной группы, я, честно скажу, не знаю, – Горобова явно просила о помощи. Новость была и сенсационной, и пугающей. Каждый понимал, что Печёнкин может любого стереть в порошок. Усилиями представителей КПСС убирали с постов даже Первых секретарей компартий республик. «Хлопковое дело» – уголовные расследования экономических и коррупционных злоупотреблений в Узбекистане в конце семидесятых-начале восьмидесятых годов – закончилось и массовыми арестами, и длительными сроками для фигурантов. Печёнкин вполне мог обставить дело, как сговор верхушки вуза, связанный с очковтирательством и приписками. И тогда глобальной проверки от Министерства по высшему образованию МОГИФКу не избежать. А если они начнут трясти, то докопаются до мелочи. Тогда как в других институтах студенты допускались к сессии только при всех сданных зачётах, а прогульщиков активно наказывали, в физкультурных вузах всячески помогали учиться тем, кто, защищая честь страны, не мог приходить в институт, а зачёт по гимнастике первого курса один из студентов сдал Гофману будучи уже выпускником. Других аномалий тоже хватало. Только в институте физкультуры социально незащищённые студенты могли претендовать на стипендию даже с тремя тройками в сессии. Да, им платили не сорок пять рублей, как всем, а тридцать, но ведь платили! Тут струсил даже привычный единомышленник парторга Гофман: начнись министерский шмон, и кто знает, как отнесутся чиновники от образования к его методам работы.

От общего молчания воздух в кабинете декана звенел. Так бывает, когда вынырнешь из глубины, и какое-то время в голове стоит странный шум. Преподаватели переглядывались, не решаясь комментировать слова Горобовой. Она сидела, беспомощно скрестив кисти на столе. Павел Константинович Лысков избегал сверлящего взгляда Удалова. Доктор медицинских наук от растерянности тёр очки краем шторы на окне. Лыжник Джанкоев, кандидат педагогических наук, автор учебника по кино-фото-делу Панас Михайлович Бражник, Елена Ивановна Рыбникова, пионер преподавания лечебной физической культуры в институтах, Рудольф Александрович Бережной, соавтор многих пособий по тренировке бегунов на длинные дистанции, Николай Николаевич Русанов, тренер национальной паралимпийской сборной по плаванию и ещё несколько важных и заслуженных людей не могли найти нужных слов. Руку осторожно подняла Кочубей. Горобова, мгновенно отреагировав на это шевеление, радостно кивнула:

– Слушаю вас, Людмила Ивановна.

Преподаватель философии встала и поправила новую причёску.

– Товарищи, случай с единичкой – это действительно ЧП. Но выходка у наших лгунишек какая-то совсем ребячья. Они – до сих пор ещё вчерашние школьники. Что с них взять, если Серик Шандобаев любую философскую истину переносит на своего коня Берика, а Шумкин даже яйца ест с кожурой. – Комната оживилась, кто-то даже засмеялся. Про случай в колхозе помнили многие. Наталья Сергеевна, тоже улыбнувшись, постучала ручкой по столу, попросив говорить по существу. Людмила Ивановна поправила на шее шарф, в тон к её медно-рыжим волосам, и согласилась: – Конечно, Наталья Сергеевна, здесь как раз нужно по существу. Не наказать мы «единичку» не можем. А как наказать? Заставить пересдать анатомию? Где взять на это время? Расписание сессии распланировано заранее. Все экзаменаторы заняты по горло, – она снова поправила шарфик. – Следовательно, стоит поступить по закону философии. Один из них гласит о переходе количественных изменений в качественные. В предмете накапливаются изменения. В привычных условиях они могут годами откладываться, ничего не меняя. Но стоит лишь предмету однажды попасть в условия непривычные, как накопленные изменения вызывают нарушение стабильного состояния. Вот тогда и происходит скачкообразное превращение предмета в его качественно новую форму.

При всей своей симпатии к женщине, обретшей в недавнем браке с ректором по хозчасти Блиновым и счастье, и уверенность, Горобова сморщилась. Остальные преподаватели выпучили глаза. Нет, безусловно, они уважали философию, но как бы ещё понять, о чём идёт речь. Профессор Удалов дважды хмыкнул:

– Коллега, а нельзя ли объяснить ваше решение языком, так сказать, более доступным для практиков?

Людмила Ивановна привыкла к тому, что философия многим не по зубам. Улыбнувшись, она стала говорить о том, что на сегодняшний день первокурсники уже много что выучили. Чтобы узнать, насколько эта количественная характеристика способствовала качественному изменению общего запаса их знаний, стоит создать ситуацию дискомфорта. Ею может быть обобщённая проверка. Кочубей замолчала, Горобова, выйдя из-за стола, подошла к преподавателю философии и предложила поменяться местами. Усевшись рядом с потеющим Михайловым, Наталья Сергеевна заговорила, как ученица:

– Людмила Ивановна, объясните пожалуйста, что вы подразумеваете под понятием «обобщённая проверка»?

– М-да, – согласился Удалов.

Кочубей сняла шарфик и выдохнула, на этот раз, надув щёки и продолжительно:

– Товарищи коллеги, лучшая возможность проверить академические знания человека – это создать ему такие условия, где он сможет ответить на ряд вопросов по разным предметам.

– Ряд вопросов?

– Создать условия?

– Академические знания?

Понеслось со всех сторон. Голос Михеевой, негромкий, но взволнованный больше других, поставил точку в этом каскаде недопонимания:

– Как это по разным предметам?

Преподаватель по философии повернулась к преподавателю по биохимии:

– Галина Петровна, ребятам из «единички» осталось сдать ещё три экзамена – ваш, мой и Натальи Сергеевны.

– И мой пересдать, – напомнил Удалов.

– Мой у группы будет уже сегодня после обеда, – кивнула Горобова на расписание, что лежало у неё на столе. Понедельник 18 января был там весь в красных кружках.

– А мой двадцать второго, – добавила Кочубей.

– А мой, завершающий, двадцать пятого, – уточнила Михеева.

– А потом, вплоть до двадцать девятого, у нас пересдачи, – простонал Бережной.

– А тридцатого я улетаю в Софию. Жена взяла путёвки ещё летом, а на прошлой неделе мы удачно прошли комиссию в Горкоме, – Удалов развёл руками. Поездка любого советского человека даже в страну дружественного социалистического лагеря всегда сопровождалась собеседованием в районном, областном или городском Объединении партийного комитета. Понятно, что, преодолев столько препятствий чтобы отдохнуть, даже при всём его желании профессор анатомии не сможет добавить для «единички» лишний рабочий день.

– Товарищи, потому моё предложение и является уникальным, – радостно объявила Кочубей.

– Возможно. Но только я ничего не понял, – Бережной сильно жевал губы.

– Не переживайте так, Рудольф Александрович, – декан посмотрела на заведующего кафедрой радостным взглядом: – Сейчас я всё объясню. Людмила Ивановна, вы предлагаете, чтобы «единичка» сдала экзамен сразу по всем оставшимся предметам и, заодно, пересдала его по анатомии?

– Сразу по всем? – Бережной беспомощно смотрел на коллег. Они, схватившись за мысль, уже принялись обсуждать, когда и как лучше организовать сдачу. Кто-то вспомнил, что подобную систему аттестации знаний использовали в России до революции в Лицеях. Кто-то предлагал разделить студентов на три группы. Кто-то советовал оставить элитную группу неделимой. Остро встал вопрос с экзаменаторами. У всех экзамены были запланированы в одно и то же время.

Все споры прекратила Горобова. Решить вопрос с пересдачей анатомии нужно было сегодня и только сегодня. Если объединить четыре предмета в один экзамен, то, понятно, нет времени на подготовку и ответы по трём вопросам. Следовательно, вопросов нужно оставить по одному на каждый предмет. Это нарушает общий порядок, но мало что меняет по сути: лично она давно поняла, что знания студентов может оценить в первые пять минут. Для сомнительных случаев любой из преподавателей имеет право задать дополнительный вопрос и даже вопросы. А если брать совсем плохой сценарий, то для тех, кто не справится с экзаменом сегодня, останутся ещё два экзамена, запланированные по расписанию. На философию и на биохимию могут прийти либо Горобова и Удалов, либо те, кому они доверяют принимать экзамен вместо себя. Наталья Сергеевна, например, вполне может переложить свои обязанности на Бережного. Ведь у себя на кафедре Рудольф Александрович ведёт занятие по основам легкоатлетической тренировки? Ведёт. Тезисы это предмета напрямую вытекают из «Методики физвоспитания». Удалов тут же договорился с Лысковым. Кочубей, просмотрев своё расписание, обнадёжила, что может быть на экзамене и сегодня после обеда, и 25 января. Галина Петровна сказала, что коллеги по кафедре будут заменять её на экзаменах других групп, а опрашивать студентов «единички» Михеева станет сама.

Договорившись по организационным вопросам, преподаватели стали предлагать формы практического применения нового метода. Перепечатывать билеты и некому, Лиза болеет, и некогда. Значит, нужно использовать уже готовые билеты, в том числе и по анатомии. Стоит предложить каждому студенту взять по одному билету каждого предмета, но отвечать на первом экзамене на вопросы под первым номером. Обычно они были самыми «удобными». Положительные оценки на все четыре вопроса освобождают студента от дальнейших экзаменов. Отрицательные оценки по одному или нескольким предметам позволяют «пересдачу» на следующем экзамене по этой же схеме. И тогда тем, кто пойдёт на второй экзамен придётся отвечать по «не зачтённым предметам» на вопросы под номером два, на третьем – под третьим. Если вдруг окажется так, что один и тот же вопрос выпадет сразу двум студентам, находящимся в классе на подготовке, они могут отвечать, дополняя друг друга. Тем, кто совершенно не справится с предложенной формулой, придётся явиться на пересдачу несданных предметов после сессии, как это бывает каждый год. Понятно, что такой подход к тестированию знаний похож на произвол, но выбора у преподавателей нет. Да и у студентов, похоже, тоже. Если элитная группа не согласится с предложенным вариантом, то всех, кроме пятерых честных, придётся оставить без стипендии. Потому как даже во время переэкзаменовки Удалов не сможет взять на пересдачу целую группу. Ведь двойки по анатомии будут наверняка и в других группах, причём не только у очников, но и у заочников. К тому же не стоило забывать про парторга. Уже завтра, явившись и узнав про сегодняшнее решение педсовета, он будет рвать и метать, однако ведомости получит заполненными. Значит, уже не сможет в них что-либо поменять. В противном же случае никто не может знать, как далеко распрострутся фантазии Владимира Ильича на студентов, посягнувших на систему. Да и Орловой в этой ситуации не позавидуешь: Печёнкин её точно вызовет на ковёр. До этого ли сейчас Валентине, хворой самой и с больными детьми? Так что, пусть все эти двоечники и безобразники соглашаются. Если подумать, то предложенная формула даже в их интересах: для тех, кто сегодня ответит по всем предметам положительно, сессия, считай, закончилась.

Атака на умы вызвала у преподавателей необыкновенный ажиотаж. Многим так понравился предложенный вариант, что они заговорили даже про то, что, если эксперимент удастся, подобную практику можно будет ввести как основную. Хотя бы для практических дисциплин. Например, можно объединить экзамены по теории разных видов спорта. Гул в кабинете декана стоял, как на скачках. Одни утверждали, что вариативность ответов по разным предметам явится для экзаменующихся фактором дестабилизирующим. Другие, наоборот, были уверены, что гораздо проще отвечать на вопросы разных дисциплин. Довольная тем, что выход найден, Горобова попросила всех прекратить прения по вопросу. Она позвонила в общежитие и попросила дежурного Иваныча срочно разыскать старосту первого курса.

– Кто тут у вас Зубилина? – строго спросил старик девушек, стайкой спустившихся с этажа на завтрак. Наверняка он признавал только Цыганок.

– Я. В чём дело? – удивилась Лена-гимнастка.

– В чём дело это тебе Наталья Сергеевна объяснит. – Лохматый старик пригладил волосы одной рукой и ткнул на аппарат другой: – Токо что звонила. Тебя срочно на ковёр.

– Зачем?

– Почём мне знать? Не того я полёта птица, чёб мне докладать, чего у них там стряслось.

– Стряслось? – Сычёва осела. Нет, неспроста её снились яркие мандарины. И Толик Кирьянов с Тарасом не появлялись неспроста. Как уехали вчера в Москву навестить Танечку, так и пропали.

– Девочки, я – в Главный корпус, – Зубилина взмыла по ступенькам за одеждой.

– Пошли что ли? – указала Маршал на столовую.

– Пошли, – неуверенно согласилась Цыганок, но у самого входа в обеденный зал она вцепилась в Таню двумя руками: – Ой, девчонки, чую я, что что-то не то. Давайте я сбегаю в институт вместе с Леной?

Света до сих пор опасалась дурных новостей из «Космоса». Сунув пятьдесят копеек, чтобы Маршал хоть что-то купила им с Зубилиной на завтрак, Цыганок тоже бросилась наверх.

– Нашкодят, а потом бегают, как угорелые, – проворчал ей вслед Иваныч, перекидывая взгляд единственного глаза с Тани на Симону. Второй, искусственный, у него не двигался.

А уже через полчаса целая толпа обсуждала в холле общежития решение педсовета по «единичке». Старшекурсники восприняли новость по-всякому. Кто жалел ребят. Получить даже трояк у комиссии из четырёх преподавателей, двое из которых слыли самыми строгими, да ещё в присутствии куратора Бережного, да отвечая на вопросы сразу по всем предметам – такого зверства не бывало даже на выпускных экзаменах. Не лучше ли на один семестр остаться без стипендии? Ведь всем было известно постановление Министерства Высшего образования о том, что три двойки в одной сессии являлись поводом для отчисления за неуспеваемость. Но были и такие, кто считал наказание вполне заслуженным.

– Нефиг было обманывать, салаги, – процедил сквозь зубы Савченко.

– С чего ты решил, что мы кого-то обманули? – насторожилась Зубилина. Официальной версией для пересдачи явилась новая пропажа документов из ректората, в том числе и журнал с оценками «единички» по анатомии.

– Зубрилина, в той школе, где ты училась, я преподавал, – огрызнулся Гена, ничего не объясняя. Зубилина нашла взглядом Цыганок. Её опущенные глаза говорили обо всём.

Саша Попович, тоже догадавшийся, откуда Савченко знает про фальшивый экзамен, предложил расходиться.

– Раз сложилась такая ситуация, я предлагаю срочно созвать комсомольский актив. По мне – так просто необходимо, чтобы в составе экзаменационного жюри сидело хотя бы по одному представителю от комсомола. Дураки вы, ребятишки, – тихо добавил штангист перепуганным Серику Шандобаеву и Армену Малкумову: – Гораздо проще было получить по анатомии банку, а потом пересдать. Удалов, конечно, мужик занудный, но не такой как Гофман или Печёнкин. А теперь с вас всех три шкуры спустят. Ну да ладно. Где наша не пропадала? Пошли на актив. Толян, сгоняй на дачу за Галицким. Юрок нам сегодня очень даже пригодится, – попросил он Кириллова. А так как Толик-младший не знал, где живёт Юра, Воробьёва взялась его проводить. Мнение комсорга Костина штангист Попович получил по телефону, перезвонив ему из кабинета Горобовой. Наталья Сергеевна была категорически за то, чтобы в жюри сидели представители комсомола.

Вернувшись из института, Попович зашёл в комнату к Шандобаеву и Малкумову и передал от имени Михеевой, чтобы у обоих от зубов отскакивало то слово, выучить которое Галина Петровна поручила им ещё на первом занятии по биохимии.

– Ячеку передайте то же самое, – попросил Саша ребят, прежде чем убежать за Ритой. Чернухина, в срочном порядке, писала протокол спешно проведённого актива с принятым на нём решением. Теперь вся группа один-один и профессорско-преподавательский состав молились только об одном: чтобы парторг Печёнкин не явился в институт до 14 часов.

24

Все центральные больницы Москвы были построены когда-то людьми богатыми и не равнодушными к судьбе России. Пионерам и комсомольцам страны Советов трудно было поверить, что кто-то из тех, кого большевики называли толстосумами, капиталистами, буржуями, а после революции объявили врагами народа, добровольно отдавали деньги на то, чтобы простой люд мог лечиться. Однако, факт был фактом: со времён Екатерина Второй лучшие представители знатных дворянских родов считали своим долгом возводить церкви и содержать больницы для бедных.

Екатерининская больница, теперь МОНИКИ, была создана для борьбы с эпидемией чумы в Москве в 1770-х годах. Император Павел I, сильно переболев и дав обещание богу помогать всем нуждающимся, продолжил дело матери, возведя Павловскую больницу, ныне 4-ю Градскую, с богадельней на сто человек. Голицынская больница, построенная на деньги князя Дмитрия Михайловича Голицына и продолжившая архитектурный стиль дворцов-больниц, стала Голицынским корпусом Первой градской больницы. Шереметьевская, воссозданная графом Николаем Петровичем Шереметевым и изначально задуманная как странноприимный дом, позже стала Институтом первой медицинской помощи имени Склифосовского. Московский промышленник Козьма Солдатёнков выделил более двух миллионов рублей в начале ХХ века на постройку больницы «для всех бедных без различия званий, сословий и религий». Имя Козьмы осталось лишь на памятной доске Боткинской больницы, но думы его воплотились. Благотворительность и милосердие, как дело наследственное, как качества, переданные вместе с титулами, были характерными для того времени. Красота и благородство, воплощённые самыми именитыми зодчими разных эпох – Кварнеги, Василием Баженовым, Матвеем Казаковым, Осипом Бове, Гесте, отцом и сыном Шервудами, Александром Померанцевым – остались навсегда в ансамбле Кремля, Доме Пашкова на Ваганьковском валу, Историческом музее и ГУМе на Красной площади, Ласточкином гнезде в Крыму. Задуманные женщинами, или созданные в память о женщинах, строения в духе классицизма, барокко, эклектики и других архитектурных стилей дошли до наших времён, позволяя потомкам благословлять имена, как выдуманной богини Авроры, так и существовавших в истории страны Екатерины Кантемир, Прасковьи Жемчуговой, Татьяны Голицыной.

Детская Морозовская больница, куда перевезли сироту Таню и где со вчерашнего дня лежал также её брат Тарас, тоже была выстроена на частные деньги. Купец-предприниматель Викула Елисеевич Морозов пожертвовал четыреста тысяч рублей на то, чтобы дети малоимущих слоёв населения могли лечиться от туберкулёза, кори, дифтерии, скарлатины, коклюша. Сын его Алексей, получив деньги в наследство, не проиграл их, не прокутил в кабаках да на девок, а поставил в 1900 году в 4-м Добрынинском переулке больничный корпус. Оранжевая кладка плоского рельефа на старинном фасаде казалась лепкой ребёнка, решившего соорудить строгий замок из кораллового пластилина с массивными шероховатыми пластинками, узкими окнами, как в крепости, и накладными бежевыми планками с зубцами под стать мерлонам Кремля. Приглушённые тона интерьера: табачные, жемчужно-серые, пыльно-сиреневые, серо-голубые из «Серебрянного века» уносили мыслями в Бальмотновское «зарево зорь» и напоминали «былую жизнь, былые звуки, букеты блёклых знойных роз», о которых тосковал А. Блок.

Поражённые, Тарас и Толик Кирьянов с трудом могли представить, что дети, больные проказой, лечились в окружении такой красоты. Сегодня здание было отдано регистратуре и дирекции. Больничные корпуса, пристроенные в период основного планирования или уже в советские времена, стояли рядом безликие, серые, грустные. Таня лежала в отделении реанимации и интенсивной терапии. Узнав, что Тарас её родной брат, заведующий отделения тут же настоял на том, чтобы госпитализировать и его. У Тани врачи подтвердили кистозный фиброз, о котором говорил ранее врач из Первой градской. Заболевание считалось системным, то есть задевающим разные системы организма, не только дыхательную, и наследственным. Изучение муковисцидоза, как называли патологию во всём мире, требовало изучения генных типов всех родственников больного. Но так как никто не знал родителей малышей, врачу было важно обследовать хотя бы брата больной девочки.

– Ты пойми, Тарас, – объяснил врач мальчику, как взрослому, – мы пока не знаем, как лечить твою сестру. Но, возможно, изучив твою кровь, как-то сможем помочь ей.

Больших уговоров не потребовалось. Уладив формальности с Орловым, заведующий отделением стал оформлять на мальчика документы. Лаборанты должны были взять у него не только кровь, но и костный мозг. Они могли понадобиться Тане. Кирьянов тоже предложил свои услуги. Донорство в СССР было явлением не сильно популярным. Но если для сбора крови существовали даже передвижные пункты переливания, то с костным мозгом дело обстояло плохо. Его брали только у родственников, потенциально совместимых с больным. То, что студент добровольно согласился быть донором, подкупило врача. Толика тоже отправили в один из корпусов терапии, пообещав ему и мальчику отвести их к Тане завтра. Толику, как студенту, к тому же полагалось несколько дней отгулов и талоны на усиленное питание при больничной столовой на весь период пребывания в детской больнице. Предупредить Симону Кирьянов не мог.