Текст книги "Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 5: Экзамены"

17

Открыв глаза, жена ректора не сразу поняла, что за звук её разбудил. Темнота в комнате, да и сон такой крепкий, что сразу не встать. И всё же кашель был настолько сильный, что женщина пошла в зал. Дети спали у Орловых на большом раскладном диване. Тарас раскинулся на спине и не шевелился. Девочка, свернувшись рулончиком, лежала на боку, уткнув лицо в подушку. Тело её сотрясало, а головка дёргалась. Подойдя к малышке, Валентина потрогала лоб. Жара у девочки не было, но кашель душил. Пока Валентина бегала на кухню ставить чайник да за лекарством, что девочке положили в рюкзачок, Таню вырвало. От тошнотворного запаха проснулся Тарас. Схватив у Орловой ингалятор, он сунул его сестре в рот и дважды нажал на курок. Девочка жадно вдохнула лекарство, но закашлялась ещё сильнее. Её опять вырвало, слизью. Не зная, как быть, Валентина металась по квартире. Заварила чай, побежала в ванную за грелкой. Налила в неё кипятка, принесла. Танечка сидела в кровати совершенно измученная. От румянца, что она нагуляла днём в лесу и на озере, не осталось и следа. Волосы её спутались, ручки беспомощно прикрывали рот, но при каждом кашле она словно вытягивала оттуда тягучую зловонную слизь. В дверь постучали. Обрадовавшись пришедшему, кем бы он ни был, Орлова бросилась в коридор и едва не упала в руки Адольфе. Бережные жили под Орловыми на первом этаже. Торопливые шаги и звуки в ночи – чайника, ложек, выключателя, крана – точно были не от обычной бессонницы.

– Что случилось? – спросила немка, доводя соседку до скамеечки в коридоре. Впрочем, кашель девочки и Тарас, выскочивший навстречу в одних трусиках, указывали на то, куда стоит спешить. Адольфа усадила девочку на диване, подложила ей подушку под спину и попросила большое полотенце. Им она перевязала малышке грудь и при каждом кашле помогала избавиться от слизи, стягивая ткань. Девочка отхаркивала больше сгустков, зелёных, с сукровицей. Адольфа попросила Тараса увести Валентину на кухню и налить ей чаю, а сама продолжила процедуру. Про неё немка, прошедшая через сибирские лагеря пленных, знала давно. Когда-то так в Нижнем Тагиле врачевали больных чахоткой.

Через какое-то время, когда девочке стало легче и она заснула, Бережная вышла на кухню.

– Обследовать её надо, Валюша, – сказала женщина, впервые назвав жену ректора по-свойски. То ли от этого, а может потому, что сама ощутила себя плохо, Орлова заплакала:

– Что с ней, Ада?

Адольфу Генриховну Цандер после замужества соседи звали то прежним именем, то новым – Ада Геннадьевна.

– Не знаю, – помотала она головой. – На туберкулёз вроде и похоже, а вроде и нет. В любом случае, вам с малым стоит держаться пока от девочки подальше. Хотя, как тут подальше? – спросила она и сама же ответила: – Повязки нужно раздобыть. Марлевые. Может у Галины Петровны есть? Нужно будет утром спросить. Сейчас будить не стоит.

В дверь кто-то поскрёб.

– Это собачка! – Тарас слетел со стула. Через пару секунд в кухню вбежал Золотой. За ним – Михеева, Бережной и, тяжело дыша, Бражник. Все столпились в кухне, спрашивая, чем помочь. Кокер лизал руки мальчика. Поднявшись навстречу соседям, Орлова почувствовала сначала резкую боль в животе, затем дурноту и слабость. Бледность её была такой очевидной, что женщины уложили жену ректора в кровать. Было решено, что немка останется здесь на остаток ночи и, если нужно, заменит Орлову завтра в библиотеке.

18

Так скоро наступившая беременность Кати Глушко с первых дней осложнилась токсикозом. Молодую женщину тошнило, особенно натощак, а прошлой ночью даже вырвало. Игнат, испуганный, бегал в туалет то мочить полотенце, то замывать простынь, то за водой, чтобы нагреть её кипятильником. Под утро, когда оба молодых супруга заснули, в их дверь кто-то тихо постучал. Игнат, вскочив, открыл дверь. На пороге стояла жена Бережного. Извинившись, что разбудила, она попросила прыгуна в высоту выйти в коридор.

С тех пор, как Ада Геннадьевна стала комендантом, порядок в общежитии наладился. Во многом женщине помогли студенты. Юлик Штейнберг, Саша Попович и Игнат Андронов предложили создать что-то вроде домового комитета. Туда выбрали представителей разных кафедр. Особенно остро стояли два вопроса: о чистоте общественных мест и о питании в столовой. И если с первым боролись все, наказывая нарушителей, заставляя их убирать за собой следы ночных пирушек и средства личной не гигиены, то в столовой царила гегемония штангистов. Сильные и наглые ребята, прикрываясь тем, что ректор бывший тяжелоатлет, давно заходили в столовую первыми и держали раздачу до тех пор, пока не поел последний из них. Встрять в очередь «качков, нанизанных на иглу», так дразнили штангистов за их любовь ко всему, что вливается через шприц, не получалось никому. Понятно, что братва с хорошим аппетитом, как саранча, пожирала из меню всё самое вкусное. Подносы с едой гнулись в их крепких руках. Голубцы, фаршированные блинчики, пельмени или борщ доставались им, немудрёные каша, кислая солянка с плавающими кусками жира или омлет из яичного порошка – остальным. Возглавив домовой комитет, Андронов поставил вопрос ребром: абсолютно всем соблюдать в столовой очередь. Нарушителей Игнат предложил вызывать на собрание домкома, куда стоит приглашать и комсомольского лидера института Валентина Костина, и даже парторга. «Любит Печёнкин повторять, что в воспитании будущих коммунистов мелочей не бывает, вот пусть придёт и послушает фольклор качков вместо своих идеологических проповедей». Указ о новом положении активисты писали вручную, вывесили в разгар сессии и, несмотря на экзаменационное перемирие, в общежитии пошли драки на этажах с матами, пролитой кровью, разбитым стеклом, покорёженной мебелью. Всё, что ломали, потом ремонтировали. Что не поддавалось ремонту, списывали. По закону подлости, лампочки и стёкла летели чаще всего именно там, где ходили и мылись все.

Выскочив в коридор в накинутом халате, Андронов почувствовал, как сквозит от входной двери. Закуток первого этажа, где ребятам выделили комнаты, находился за углом и не позволял видеть холла.

– Что опять случилось? – спросил высотник, ежась.

Наскоро пересказав про болезнь Валентины, Цандер вручила студенту связку ключей от общих помещений общежития и попросила быть за неё.

Игнат козырнул:

– Ясно. А кто там остался с детьми? – узнав, что в квартире ректора дежурят Кирьянов и Сычёва, он от волнения шмыгнул носом: – Хорошо. Но Симону нужно от этого освободить. Завтра у нас экзамен у Горобовой по «Теории физвоспитания». Надо попросить Наталью Сергеевну назначить Толику-старшему в помощь кого-то другого.

Решив первый вопрос, немка побежала на кухню к главной поварихе. Тётя Катя тут же приказала старшей помощнице Любе наготовить для жены ректора побольше отвара из шиповника и насушить сухариков из белого хлеба. В три ближайших дня ничего другого Валентине с её панкреатитом есть не полагалось. А вот девочке, наоборот, полагалось усиленное питание.

– Марина, а ты беги к мужу, попроси куру, какую пожирней, да яиц самых свежих. Ещё, скажи, нужен нутряной бараний жир, грудку малышке смазывать. Коля знает какой.

– А как же завтрак? – младшая из помощниц перестала мешать какао в огромной кастрюле большим ковшом.

– Обойдёмся без тебя. Беги, говорю. Беда у Орловых с малой, и Ивана Ивановича нет.

Марина бросилась переодеваться. Про сирот из Загорска муж Николай рассказал ей ещё вчера. Он узнал от Штейнберга. Выпрашивая у Капустина хотя бы один лимон для беременной Кати Глушко, Юлик уточнил, что будет лучше, если продавец кур раздобудет второй для его Иры Станевич.

– Тогда и себе возьму, – согласился Николай, думая о Марине. Чуть позже в крытый павильон пришла Ада. Ей были нужны свежие дрожжи. И опять помог Николай. С немкой он был знаком через жену ректора. Благодарный за то, что Валентина когда-то замолвила о нём слово перед мужем, продавец передал для детишек вкусные козинаки. Этого деликатеса не бывало даже в зажиточных домах, что уж говорить про детские приюты. И уже совсем перед закрытием торговли на рынок прибежал Мишка Соснихин. Хоккеист ехал на тренировку в Раменское и ему срочно нужна была изолента для клюшки. Причём именно техническая, чёрная. Обычный лейкопластырь из аптеки во время игры морщился на черенке и натирал мозоли. Пока ходили в хозяйственный отдел, Соснихин сказал, что тоже попросится практикантом к сиротам.

– Ты сначала доучись до четвёртого курса, дорогая редакция, – прозвище белобрысый хоккеист получил потому, что повсеместно вставлял это обращение в свою речь.

На входе на территорию института молодая повариха столкнулась с деканом Горобовой.

– Марина, что у нас опять за пожар? – спросила Наталья Сергеевна, морщась. Толчок вызвал боль в травмированной стопе.

– Пожара нет, товарищ Горобова. Есть лазарет, – в двух словах повариха рассказала новости. Наталья Сергеевна нахмурилась; похоже, она единственная, кто слышал про сирот впервые. « Нужно будет зайти к Валентине в обед», – решила она, тут же достав из сумки блокнот и записав в него фамилию ректора.

Перед кабинетом декана ждал четверокурсник Стальнов. Не вправе допрашивать, почему он не хочет подписывать новый договор, Наталья Сергеевна развела руками. Однако её досада по поводу того, что элитного центра подготовки космонавтов не будет в списке предприятий, где студенты МОГИФКа проходят производственную практику, прошла, стоило поговорить с Иваном Борисовичем Королёвым. Подполковник авиации не поверил, что юноша, за которого он хлопотал, не хочет ехать в Звёздный.

– Он сам вам это сказал? – уточнил мужчина ледяным голосом.

– Сам.

– Когда?

– Две, нет уже три, минуты назад, – шутя, Наталья Сергеевна надеялась, что мужчина сменит тон. Но он, похоже, только ещё больше разозлился.

– И не объяснил почему?

– Наверное потому, что не хочет, – декану, как раз-таки решение Стальнова было понятно: одно дело проходить зачётную практику в спортивной школе, где тебе только рады, и совсем другое – на закрытом предприятии, где спрос велик и, кто знает, как сложится.

– Ну да, трусов среди сегодняшних ребят, как я понимаю, хватает. Так бы он боялся, ваш Стальнов, когда соблазнял мою дочь, – хмыкнул военный, выслушав её. Горобову бросило в жар: она своих ребят ни слабыми, ни боязливыми не считала:

– Иван Борисович, прошу вас подробнее объяснить, о чём вы говорите.

И тут подполковник рассказал и про то, как познакомился со студентами МОГИФКа летом, и как пустил их на свою дачу из жалости, и как дочь помогала им, лимитчикам, обустроиться, а Стальнов напросился с ней в отпуск и там соблазнил.

Больше всего на свете декан спортивного факультета не переносила в людях снобизма и излишней самоуверенности. А уж их в речи собеседника было хоть отбавляй. Да и по фактам стоило разобраться. «Стальнов не из тех, кто нуждается в женской снисходительности. И если уж Володя перебирает из наших девочек, то даже боюсь и представить, что за красавица эта Лариса». – Дёрнув себя за ухо, Горобова ответила административным тоном, не допуская гнева или истерики:

– Иван Борисович, я здесь поставлена следить за учебно-воспитательным процессом, а не для того, чтоб кого-то принуждать жениться. К тому же часто девушки, чтобы выйти замуж, придумывают про беременность. Поверьте, для меня этот факт вовсе не голословный пример.

– Моя дочь беременна, – рассеянно пробормотал Иван Борисович.

– Уточните это наверняка, – посоветовала Горобова, заодно советуя узнать, от Стальнова ли беременна дочь военного.

Положив трубку на рычаг, она встала, чтобы разыскать студента, но в дверь постучали и почти сразу в кабинет вошёл Печёнкин. Увидев противный блеск в глазах парторга, декан сухо поздоровалась:

– Слушаю вас, Владимир Ильич.

Мужчина прошёл, сел на стул напротив и уставился на неё.

– Нет это я вас слушаю, Наталья Сергеевна. Думаю, вам есть что рассказать мне про экзамен «единички» по анатомии, – его лицо, и без того узкое на маленькой головке, стало похожим на лицо зловещей холодной Морры, от одного появления которой немели все Мумми-тролли. Уродливые домовята, не то шведской, не то финской писательницы Туве Янссон, почему-то полюбились советским малышам, и мультфильм про них часто показывали по выходным. Передёрнувшись, Горобова сделал вид, что не понимает, о чём её спрашивают. Выдай она себя хоть единым жестом, и грандиозного скандала не миновать. Зная Печёнкина и то, как он метит на место Орлова, женщина не сомневалась в том, что парторг воспользуется ситуацией для свершения переворота. А уж смены руководства не хотелось не только ей одной.

Наталья Сергеевна была не столько хорошей актрисой, способной удивляться, и даже поражаться, рассказу о подкупленной библиотекарше, сколько великолепным руководителем. Обещая парторгу во всём разобраться, она выпроводила его за дверь и набрала номер ректората. Лиза не ответила. Вопрос был безотлагательный, поэтому Наталье Сергеевне пришлось идти на первый этаж. Всё и про всех знающие уборщица и гардеробщица доложили, что Елизавету Петровну сегодня ещё не видели.

– Этого нам только не хватало! – взревела Горобова и направилась на кафедру анатомии предупредить Лыскова о том, что парторг может нагрянуть и к нему. Без Орлова, с больной Орловой, с проблемами Стальнова, в отсутствие секретаря и от необходимости всех прикрывать собою, Наталья Сергеевна почувствовала, что её шатает. Позвонив в подмосковный Астапово, она попросила секретаря директора совхозного правления Зинаиду срочно разыскать Эрхарда.

Уже через час Сильвестр Герасимович ехал в Москву. Не помнил он такого случая, чтобы стойкая и непробиваемая Горобова скулила в трубку, как домохозяйка, потерявшая на рынке кошелёк.

19

Ни профильная детская Морозовская больница столицы, ни славный Институт имени Сербского, ни знаменитый Склиф не располагали такой научной базой и такой государственной дотацией для ведения разработок, как Первая городская клиническая больница имени Н. Н. Пирогова. Объяснив Валентине Орловой, где обследовать больную девочку, так как она сама провела половину жизни в стационаре, Раиса Гершвина пошла к Горобовой. Её непосредственный начальник – декан педагогического факультета Василий Николаевич Ломов – уехал на какой-то Всесоюзный Семинар. Секретарь Орлова Лиза заболела. Наталья Сергеевна зашивалась с делами. Гершвина помогала ей, как могла, но в данной ситуации требовалось бросить всё и спасать ребёнка. «Подлатать и перекрасить здесь не получится. Нужно полностью обследовать, иначе есть риск упустить время», – Гершвина не давила на жалость, а ставила перед фактом. Горобова тут же согласилась с ней. Постыдное ощущение того, что в их стране и при системе развитого социализма ещё существуют Дома малюток, Детские дома и прочие приюты, охватывало любого, кто хоть раз вникал в проблему. Решив дождаться Эрхарда, Наталья Сергеевна попросила Раису пока подменить Лизу. Экзаменационные ведомости поступали в день по десятку. Требовалось их оформлять, перепечатывать, подшивать. Остро стоял вопрос с игроками ведущих клубов и членами сборных команд страны, не успевающими на экзамены. Получив ходатайство от сборной или клуба с датами соревнований, из-за которых спортсмены не могли сдать экзамен со своей группой, нужно было вписать их фамилии в ведомости другой, подходящей, письменно уведомить об изменении, обязательно зарегистрировать всю переписку и даже подшить бумаги в личные дела. Накладки и несостыковки всякого рода случались в этом сканворде часто. К тому же в ректорате не замолкал телефон.

Сильвестр Герасимович приехал в Малаховку не один: пару недель назад, проверяя состояние техники, отремонтированной после сбора урожая и посадки озимых, смазанной и составленной на зиму в совхозные депо, главный агроном объединения неловко упал и проткнул руку о копья сенокосилки. Рана была столь глубокой, что до сих пор не позволяла мужчине что-то делать. А так как его сосед, деревенский фельдшер, ни разу за свои сорок лет не бывал в Москве, Эрхард предложил ему поехать туда вместе. Жить Николай мог у Лыскова; мужчины неплохо подружились во время недавней сельхозпрактики москвичей в Астапово. Николай привёз на гостинцы мешок картофеля, столько же свёклы, пополам с морковью, несколько тушек птицы, жирный шмоток свежего сала, кругляш кровяной колбасы, а ещё первач на гостинец от совхозной поварихи тёти Маши. Так сходиться со столичными «наёмниками», как в прошлую осень, сельчанам удавалось нечасто, а потому многие из них, узнав, куда едут их агроном и ветеринар, передали малаховцам привет.

Осмотрев Танечку по приезде, фельдшер помотал головой: сип в груди, затруднённое дыхание и обильное отхаркивание были как при бронхите, а вот отсутствие температуры сбивало медработника с толку. Несмотря на пять часов, проведённых в дороге до Малаховки, Николай готов был ехать в Москву хоть сразу, но Рая Гершвина уверила, что въезжать в столицу лучше тому, кто её знает. Сильвестр Герасимович тут же согласился с ней. Наспех поев в студенческой столовой, агроном отправился с Раисой в путь. Николай остался на кухне ждать, пока освободится Лысков. Засев за столик, фельдшер цедил водочку, глядя на снег за окном, и гадал, где жить лучше – в Москве тепло и дома у него от печи жарко, там метёт, и здесь вьюжит. А вот бабы разные: их совхозные злющие и какие-то серые, а москвички румяные и весёлые. Какой анекдот ни расскажи, хохочут заливаются. Приказав старшей помощнице Марине не спускать глаз с дорогого гостя и потчевать всем, что есть, тётя Катя ушла в магазин напротив. Туда старшая повариха обычно относила сдобу, оставшуюся с завтрака и обеда. Договорившись ещё давно с продавщицей магазина Марковной продавать остатки жителям, Екатерина Егоровна была рада такой кооперации: и хлеб не пропадал, и копейка лишняя капала. Рубль в день выливался в месяц в лишнюю тридцатку. На треть зарплаты неквалифицированного рабочего в СССР можно было оплатить коммуналку; она дороже десятки в месяц не выходила. За пятнадцать – приобрести ковёр на всю стену, самаркандский, чистой шерсти и ручной работы. Зимняя куртка на овчине стоила тридцать. Добрые сапоги в магазине стояли за сорок. Так что, в магазин повариха бегала, как пионер на линейку.

Но сегодня Екатерине Егоровне, помимо своих дел, нужно было попросить пару бутылок советского шампанского для врачей московской больницы. Это взятки в стране запрещены, а от бутылки к празднику или коробки конфет ко дню рождения ни один важный человек не откажется. Марковна, узнав зачем магарыч, вынула дефицит, не кочевряжась, а за вторую бутылку и денег не взяла. Одёжку-обувку для сиротки местные, кто что мог, собрали за сутки. Уборщица Соснихина принесла валеночки с галошами, сторож общежития Иваныч, бездетный бобыль, отдал термос с тёплым чаем, запаренным на чабреце, завхозу Мирону жена приказала отнести детское шерстяное одеяло. Галина Петровна Михеева сшила Тане за ночь попону, чтобы грела поверх пальто. Николай Капустин взял у бывшей жены обувь, из которой вырос их сын: сапожек, кроссовок и ботинок было много и разных размеров. Первокурсница Таня Маршал успела связать обоим малышам по паре шерстяных носков. Фигуристка Ира Станевич отдала девчушке свои маленькие варежки, а её брату шарф.

Целый день шли к зелёному дому люди, и каждый хотел помочь. Когда гора вещей и прочих подарков, от маленькой детской клюшки от Миши Соснихина до набора карандашей от Армена Малкумова и Серика Шандобаева, перегородила в коридоре Орловых проход, Панас Михайлович встал внизу, закрыв собою проход. Всё, что ещё несли и несли студенты, разжалобленные рассказами Толика Кирьянова про жизнь сирот, было решено складывать в подсобке у дежурных общежития. Добровольное движение помощи Загорскому Детскому дому приняло такой массовый характер, что уже скоро и там были завалены и кровать, и стулья. Девушки-гимнастки несли кукол, распрощаться с которыми до этого не решались. Штангисты, борцы и боксёры, примирённые Андроновым, на почве гуманитарной помощи тащили, кто новые кеды взрослого размера: детям на вырост, кто медали и кубки: вдруг они пригодятся украсить спортзал. Один из качков притарабанил гантели и шестнадцатикилограммовую гирю, но Иваныч разобрался с ним на том языке, что был юноше более понятен. Получая от Кирьянова и Сычёвой информацию о каждой поступившей нитке, жена ректора слабо улыбалась: не ухудшить бы состояние больной теперь уже положительным стрессом. После обеда, как собрались ехать, Орлова нарядила девочку в новую яркую куртку и шапочку с помпончиками и поднялась с кровати, чтобы из окна помахать отъезжающим. Сил ехать с ними, как собиралась, Валентина не нашла.

– Хоть бы вылечили, – проговорила она, незаметно крестя машину.

– Дай бог, чтобы нашли что у неё, – высказалась Гершвина, отклаксонив на прощание. Прежде, чем узнать, какой у неё диагноз, она по врачам и кабинетам ходила не один год.

– Не к нам ты её, Раечка, привезла, – расстроил прибывших знакомый врач Пироговки. Медсестра в это время при помощи спирометра измеряла девочке объём выдыхаемого воздуха. – Судя по мокротам, болезнь девочки очень похожа на фиброзный кистоз, – произнёс врач таким голосом, что дополнительные вопросы у взрослых отпали. – Поезжайте в Морозовскую. Они только-только стали изучать муковисцидоз. Там вам всё и объяснят.

Опасения врача из Первой Градской медики детской клинической больницы подтвердили почти сразу. Записав название диагноза, уродливое, пугающее, Эрхард позвонил Наталье Сергеевне. Врачи не могли провести ряд дополнительных процедур без соглашения официального представителя девочки. Госпитализировать её они могли, и даже советовали, знали как и чем помочь во время очередного приступа, а вот разместить с ней в палате постороннего мужчину отказались. Чтобы не оставлять перепуганную Танечку одну, Горобовой, несмотря на поздний час, пришлось звонить Орлову в Бурденко. Иван Иванович, объяснив ситуацию своему лечащему врачу и другу Черкашину, попросил о помощи. Звонок в Морозовскую больницу известного военного хирурга-ортопеда убедил коллег из детской больницы дать мужчине раскладушку и оставить ночевать в отделении.

На следующее утро Иван Иванович попросил Виктора Васильевича выписать его. Он слишком хорошо знал свою Валюшу, чтобы не догадаться, для чего она попросила его взять детей из Загорска в Малаховку.