Текст книги "Биографический метод в социологии"

Чтобы поднять в методологическом смысле статус пережитого времени, Г. Розенталь обращается к объективной герменевтике Ульриха Оверманна (об этом подходе мы говорили в главе 3, § 1). Этот дополнительный шаг продиктован поиском ресурса интерпретации по ту сторону истолкований рассказчика, а с другой стороны, создает перспективу сравнения внешней интерпретации пережитого прошлого биографанта с внутренней, предпринятой им самим. Объективной герменевтикой Г. Розенталь расторгает договор с феноменологическим подходом, благодаря которому в «мире» можно увидеть лишь коррелят актуальных переживаний и представлений индивида. Но герменевтика с помощью привлечения к анализу объективных данных о социально типическом опыте обещает помочь реконструировать прошлые переживания биографанта. Во всяком случае, наделение объективным значением прошлого опыта уже предполагает шаг к независимости от самоописаний рассказчика. Пережитое прошлое рассказчика позволяет иное истолкование в свете независимой информации, с учетом этого методологического контрастирования возможна настоящая рекапитуляция прошлого опыта [Fischer-Rosenthal, Rosenthal, 1997, S. 155].

Таким образом, модель биографического исследования Г. Розенталь достаточно противоречива по заложенным основаниям, предпринятый альянс феноменологии и объективной герменевтики обусловливает дуалистическую позицию, поскольку с феноменологической точки зрения рассказанное время уже является пережитым временем, а обращение к объективной герменевтике предполагает прояснение пережитого времени относительно референта переживания, т. е. событий. Исследование взаимодействия процесса повествования и объекта воспоминания у Г. Розенталь трансформировалось в прояснение зависимости от актуального момента рассказа и референта переживаний в прошлом. Но итог, как дилемма, весьма противоречив: пережитое время должно быть зависимо от актуального объяснения рассказчика, поскольку доступно в виде рассказанного времени. Но с другой стороны, пережитое время является независимым от современных актов истолкования, поскольку погружено в прошлый контекст переживания, на чем основывается «генетический анализ биографии».

Итак, по сравнению с концепцией Ф. Шютце Г. Розенталь существенно изменяет схему проведения и анализа нарративного интервью. В ее версии исчезает третья фаза с предложением респонденту отрефлексировать и теоретически представить свою биографию, это становится задачей исследователя. Последний реконструирует значение действий субъекта, возникающее в процессе социального взаимодействия и открытое рефлексии субъекта лишь частично, в объеме его интенций, что существенно меньше притязаний Ф. Шютце. Также из схемы уходит ее социально-политическая составляющая (консультирование, по Шютце), ее место занимает психологическое выравнивание издержек манипуляции, объективирования респондента в исследовательских целях. Наконец, привносится большой объем текстуального анализа, внимание к качеству нарратива, но не элиминирование ненарративных текстуальностей, как это присутствовало у Ф. Шютце, а утверждение аналитической работы с ними. Следовательно, сравнивая эти подходы, можно прийти к выводу, что нарративное интервью имеет определенные ограничения как метод анализа социальной реальности: гомология пережитого рассказанному из методологического принципа превращается в метафору, которая тем не менее функционирует на уровне цугцвангов нарративного расспрашивания. Но результатом простимулированной наррации следует признать не отражение реальности, а конструкт в плоскости рассказа о ней.

§ 4. Качество качественных методов

В данном параграфе рассмотрим различные критерии качества для качественного исследования. Предварительно сделаем некоторые замечания. Качество качественных исследований вряд ли может быть включено в разряд априорных правил. Однако это не означает, что критерии качества распространяются на обучение в рамках качественной традиции. Другими словами, определенные принципы могут помочь повысить качество или доверие к результатам исследования, в то время как согласие с ними не гарантирует их качества.

В перспективе постпозитивистской традиции социальные науки могут раскрыть объективные и общезначимые факты, следуя ясной процедуре и правилам, которые включают тщательно контролируемые наблюдения эмпирических явлений, беспристрастную и логичную аргументацию, объективный анализ как устранение интерпретации исследователя. В соответствии с так называемым научным методом факты должны быть представлены объективно, а не интерпретативно. Но описание, объяснение, предсказание и оценка причин и последствий социальных явлений не могут быть достигнуты в отсутствие оценки и интерпретации [Fielding, 2005; Mottier, 2005]. В то же время несостоятельна в качественном подходе и крайне субъективистская позиция, поскольку она не может быть cфальсифицирована в том, что все данные и их интерпретации верны априори. Большинство дисциплин в социальных науках давно признали взаимосвязь между контекстом, культурой и традицией, чувствами и пониманием, но, как ни странно, эти факторы, как правило, рассматриваются только с точки зрения людей, которых мы изучаем. Иногда мы признаем важность контекста в интерпретации эмпирических данных, когда обсуждаем исследовательский процесс в абстрактных терминах, но, как правило, не принимаем во внимание контекстуальные элементы при разработке исследовательского вопроса или в презентации основных результатов исследования. И все же это обоюдоострая эпистемологическая проблема: не только те, которых мы исследуем, погружены в субъективно устроенную реальность, в которой порождается смысл, но и мы, как исследователи, придаем значение эмпирическим феноменам, в равной степени застревая в нашей собственной субъективности (например, об этом писал К. Герген [Gergen, 1973]).

Как минимум два элемента опосредуют исследователя и эмпирические наблюдения: во-первых, социологические данные производятся в рамках конкретных политического, исторического и социально-культурного контекстов, во-вторых, сами исследователи относятся к различным культурам и традициям (например, к академическим, политическим, историческим, социально-культурным). Эти два взаимосвязанных элемента – контекст исследуемого феномена и контекст вклада самого исследователя в различные способы измерения и описания чего-либо – невозможны без интерпретации. Вместо того чтобы рассматривать эти контексты как внешние и нежелательные, как побочные продукты или источники смещения, которые должны быть исключены для получения из объективных данных их объективного освещения, мы должны признать, что именно эти контексты дают нам их «рамочное значение», или фрейм. Итак, чтобы представить себе и понять какое-либо социальное явление, мы должны привлечь «внешнюю» действительность через наблюдения, т. е. перевести биты информации из «объективной» непознаваемой реальности в субъективно проинтерпретированную, контекстуально связанную и, таким образом, знакомую теперь реальность. В терминах А. Шюца, речь идет об интерпретациях как конструктах второго порядка. Поэтому отношение качественных методов к своему предмету (к повседневности как к конструктам первого порядка) реконструктивно.

Но, признаем, эта позиция содержит противоречие: с одной стороны, мы не можем получить доступ к объективному и универсальному пониманию эмпирических феноменов, а с другой – мы хотим оценить истинность утверждений о ней или качество ее измерения. Какие принципы можно принять для определения качества эмпирических качественных исследований социальных процессов, которые признают субъективную и интерпретативную природу наших исследовательских усилий, но в то же время гарантировали бы результаты, одновременно эмпирически строгие и заслуживающие доверия?

Качественные аспекты эмпирического исследования, как правило, включают понятия «валидность» и «надежность», особенно в области психометрии и эконометрики. Качество измерения в социологии традиционно связано с понятиями надежности (как устойчивость и воспроизводимость получаемых результатов) и валидности (как соответствие измерения поставленной цели). Соответственно различаются внешняя валидность как возможность обобщения и переноса результатов на иной объект и внутренняя валидность как уверенность в контроле над процессом наблюдения или замера данных. Упоминаемый Г. Батыгиным тип валидности – конструктная валидность, а И. Девятко предпочитает называть его валидностью по содержанию – связывает измерительный инструмент со структурой теории. Предполагается, что инструмент измеряет определенное свойство, и это предположение интерпретируется в терминах теории. Устанавливается круг свойств, связанных или не связанных с инструментом, предполагаемые отношения подтверждаются либо не подтверждаются эмпирическими данными. Валидизация осуществляется в случае подтверждения предсказания. Невалидность объясняется тем, что инструмент не измеряет предполагаемое свойство, либо ошибочностью избранной теоретической модели, либо неверным измерением критериев проверки предсказания [Батыгин, 1986, с. 66–71; Девятко, 2006, с. 173].

Анализ проблематики критериев качества в качественном исследовании в зарубежной исследовательской традиции показывает широкую тематизацию этого важного компонента исследовательского процесса. Если соблюдение указанных выше критериев качества в качественном исследовании видится маловозможным ввиду эмержентной природы получаемого знания и полный консенсус недостижим, то из этого вытекает необходимость частичного консенсуса. Его диктует сама множественность, плюральность как одна из основных черт качественных исследований, в терминах М. Бельтрана – когнитивный плюрализм. Исследователи в настоящее время чаще видят преимущества в междисциплинарном сотрудничестве, которое преодолевает замкнутость специальных дисциплинарных дискурсов. Как известно, развитие качественных исследований за последние десятилетия привело к появлению новых подходов и тенденций, которые трудно систематизировать в одной модели [Denzin, Lincoln, 2005].

Плюральность качественных исследований превращает обеспечение качества измерения в проблему. Исследователь вынужден сосредоточиться на сложном выборе на пересечении нескольких линий напряжения: 1) риск формализма versus риск спекуляции; 2) методологическая строгость и практика versus теория, открытие; 3) хорошее качество versus риск отсутствия исследования.

Рис. 2. Риски в обеспечении качества качественных исследований [Calderón, 2009)

Первые два компонента – методологические и основные для оценки качества. Как показано на рис. 2, эти компоненты могут быть представлены пересечением осей. Вертикальная ось будет представлять требования к качеству, ориентированные на методологическую строгость и связанные с тем, что некоторые авторы [Seale, 2004] определили как «внутренний» диалог. Горизонтальной оси будут соответствовать открытия и теории [Sandelowski, Barroso, 2003]. Квадрант в результате наложения осей представляет собой область, где будет располагаться критериальное качество и, следовательно, где методологические предложения, направленные на его оценку, должны быть сформулированы. Если отойти от методологической строгости, то скоро можно оказаться в сфере спекуляций. Если пренебречь углублением теории – основного компонента качественных исследований, возникнет опасность формализма, в метафорах «трупного окоченения» [Sandelowski, 1993] или «методолатрии» [Chamberlain, 2000].

Обнаружив координаты области возможного консенсуса в области оценки качества качественных исследований, целесообразно сосредоточить внимание на компонентах, которые присутствуют в оценке качества. Дискуссия на эту тему имела следствием договоренность о выделении характеристик, присущих качественной методологии научных исследований, с учетом влияния различных теоретических подходов [Emden, Sandelowski, 1998; Thorne, 2001]. В этом конвенциональном списке характеристик воспроизводятся общепринятые критерии: достоверность, заменяемость, надежность и подтверждаемость [Lincoln, Guba, 1985], а также введены новые термины: достоверность, ясность, креативность, яркость, тщательность, сенситивность [Whitemore, Chase, Mandle, 2001]. При уточнении прежних критериев в направлении их открытой интеграции, как это получилось у С. Кальдерона [Calderón, 2009], вырисовываются четыре критерия: эпистемологическая и методологическая адекватность, релевантность, валидность и рефлексивность. Критерий эпистемологической и методологической адекватности ответственен за то, что изучается в качестве объекта исследования в настоящее время, соответствуют ли вопрос и цель исследования, насколько методология исследования обслуживается его дизайном. Критерий релевантности следует оценивать в связи с актуальностью и новизной вклада научно-исследовательской работы в понимание изучаемого явления. В то же время должны быть оценены последствия результатов исследований за пределами конкретных исследовательских обстоятельств, при которых работа была проведена, – это получило название критерия заменяемости [Lincoln, Guba, 1985]. Критерий валидности С. Кальдерон предлагает совместить с компонентом «интерпретативное участие», вкладывая в этот шаг идею сделать респондентов/аудиторию активным участником интерпретации [Calderón, 2009]. Рефлексивность как критерий очевидно становится фоновым компонентом процесса качественного исследования в целом [Hammersley, Atkinson, 1983; Malterud, 2001].

В целом дискуссия относительно надежности и валидности развивается в трех направлениях. Во-первых, генезис данных должен быть прояснен таким образом, чтобы было понятно, где граница между замеренной картиной мира респондента и началом интерпретации исследователем. Во-вторых, процедуры в поле или в процессе интервью имеет смысл проверить на сравнимость поведения различных интервьюеров или наблюдателей. Наконец, в-третьих, процесс исследования должен быть подробно задокументирован и максимально детализирован. В дискуссии [Kirk, Miller, 1986] отдифференцированы три формы надежности:

«донкихотская» надежность (насколько долго метод может непрерывно приводить к тем же результатам, которая тривиальна);

диахроническая надежность как стабильность измерения или наблюдения (если объект не меняется, критерий эффективен);

синхронная надежность достижима при условии близости результатов в один и тот же момент измерения, но различными инструментами (авторы подчеркивают, что этот критерий наиболее показателен, если он не оправдывается).

Процедурная надежность особенно важна в этнографическом обследовании, в котором стандартизация заметок и протоколов повышает надежность этого вида данных [Kirk, Miller, 1986, р. 57]. Правила транскрипции, проясняющие процедуру транскрипции разговоров, имеют ту же функцию повышения надежности данных. Для повышения надежности в этнографии Х.Ф. Уолкотт предлагает ряд условий:

1) исследователь должен воздерживаться от разговора в поле, слушать больше, насколько возможно;

2) производить заметки точные, насколько возможно;

3) начинать писать как можно раньше;

4) с отстранением, личностно не вовлеченно;

5) отчет должен быть полным;

6) отчет должен быть искренним;

7) он должен получить отзыв от других коллег в поле;

8) презентация должна быть сблансированной с различных аспектов;

9) она должна быть аккуратно выполненной [Wolcott, 1994, р. 127–128].

И все же валидность в дискуссии получает больше внимания, чем сюжет надежности [Flick, 2006, р. 371]. Вопрос валидности можно сформулировать следующим образом: если исследователь что-то наблюдает, что он думает по поводу того, что видит? И здесь возможны три ошибки: видеть отношения так, словно они неправильны (1-я ошибка); отвергать их, если они и в самом деле неправильны (2-я ошибка); наконец, задавать неправильные вопросы (3-я ошибка) [Kirk, Miller, 1986, р. 29–30]. Поэтому основной акцент валидности в качественном исследовании заключается в обнаружении связи между изучаемыми отношениями и их версией у исследователя. С точки зрения У. Флика, явно не разделяющего позиции социального конструктивизма, искажение этой связи тем меньше, чем шире представление о том, что реальность существует независимо от социальных конструкций (восприятий, интерпретаций, презентаций), т. е. от того, насколько эмпирически укоренены эпистемологические конструкции исследователя. В этом контексте М. Хаммерсли подчеркивает позицию «тонкого реализма» [Hammersley, 1992, р. 50–52]. Эта позиция имеет три допущения: 1) валидность знания не может быть оценена с уверенностью, речь идет лишь о правдоподобии; 2) феномены существуют независимо от наших претензий к ним; 3) реальность становится доступной через пересечение различных перспектив вокруг феномена, поэтому исследование помогает презентировать реальность, но не воспроизводить ее. Эта позиция приводит к необходимости реформулирования концепта валидности. Так, Е. Мишлер начинает описание идеи реформулирования с процесса валидации, определяя ее как «социальную конструкцию знания» [Mishler, 1990, р. 417], во время которой мы «оцениваем надежность собранных наблюдений, интерпретаций и генерализаций» [Ibid, р. 419], и фактически превращает ее в социальный дискурс, приспособленный к анализу нарративов.

Проблема качества качественного исследования с точки зрения процессуальности

Ряд авторов [Morse et al., 2002; Seale, 2004] подчеркивают важность рассмотрения проблемы качества как динамичного процесса, в котором качество возможно обеспечить на каждом этапе исследования. Практикующие исследователи знают, что эта практика никогда не разворачивается линейно, итерационным образом, проводя постоянное дублирование между различными фазами. Следовательно, необходимо оправдать для оценки каждой из следующих фаз или моментов – определение и обоснование вопроса и цели исследования, поиск литературы и теоретической поддержки, дизайн, выбор источников информации и методов генерализации, анализа и обсуждения результатов, – рекомендации, которые будут выполнены адекватно каждому шагу [Blaxter, 2000; Sandelowski, Barroso, 2002].

Такие оценочные работы также влияют на проверку и совершенствование методов и процедур, используемых в процессе исследования (например, триангуляция, подробное описание вмешательств), на формирование дифференцированной оценки качества. Как обобщает У. Флик [Flick, 2006, p. 369–370], наиболее важные предложения для каждой фазы процесса оценки качества можно представить в табл. 2.

Как видно из табл. 2, в исследовании взаимосвязаны его стадии процесса исследования, критерии качества и фазы написания отчета или статьи.

Рассмотрим критически возможности валидации в процессуальном плане. Чтобы сделать нашу задачу более управляемой, будем рассматривать исследовательский процесс концептуально по частям, прежде всего решая задачу внутренней валидности на уровне:

• разработки вопроса исследования;

• сбора данных;

• анализа данных;

• а также интерпретации.

Это вызвано тем, что озабоченность качеством по-разному актуализируется в этих четырех областях, и, в отличие от многих работ по методам исследований, мы хотели бы подчеркнуть, что сбор данных и анализ данных являются двумя взаимосвязанными, но отдельными исследовательскими процессами. Например, невключенное или включенное наблюдение, интервью и фокус-группы, как правило, рассматриваются как качественные методы исследования. При ближайшем рассмотрении, однако, становится ясно, что эти методы касаются в первую очередь того, как данные собраны, т. е. это методы сбора данных. Методы анализа данных, т. е. то, что мы делаем с нашими наблюдениями, после того как они собраны, могут включать некоторые формы контент-анализа, нарративного анализа, анализа дискурса и т. д. На практике, конечно, сбор и анализ данных тесно связаны. Однако, отделяя эти процессы концептуально на субпроцессы сбора и анализа, можно обнаружить различные претензии к качеству, которые важно соблюсти, чтобы улучшить качество исследований как во время процесса сбора, так и при анализе и интерпретации.

Таблица 2. Критерии качества в процессе исследования

Качество на стадии концептуализации исследовательского вопроса

С качеством качественных методов исследования связаны две проблемы, которые возникают в процессе концептуализации и разработки вопроса исследования: выбор метатеории и предположений, связанных с определенным исследовательским подходом [Bergman, Coxon, 2005]. К тому моменту, когда исследователи оказываются втянуты в исследовательский проект, они, как правило, полностью социализированы в определенной теоретической традиции исследования. На факультетах и в отделах институтов доминируют определенные метатеории, руководители проектов следуют конкретным идеологиям, теориям и взглядам, а также явным или неявным предпочтениям грантирующих фондов, что, как правило, направляет исследователей в конкретных траекториях путей познания, проведения исследований и представления их результатов. Институционализированная традиция и мода в социальных науках социализируют исследователей в рамках некоторого коридора теорий (например, социального конструктивизма, рационального выбора или постмодернизма), детерминируя набор «линз» или методологии и методов. Точнее, метатеоретические подходы различным образом выстраивают предположения о природе социального действия и смыслонаделения, и таким образом подготовленные исследователи, вероятно, замеряют, классифицируют, анализируют и интерпретируют данные по-разному. Можно предположить, что большинство исследователей просто придерживаются определенной традиции. Но действительно ли они осознают это?

Приобретенные таким образом фундаментальные теории социологического знания, которыми руководствуются при выборе темы исследования, разумеется, влияют и на определение рамки исследования. Лишь немногие из потенциальных аспектов, связанных с темой исследования, явно рассматриваются в ходе исследовательского процесса. Например, изучение девиантного поведения молодежи может включать вопросы, касающиеся возраста, пола, социального положения, сексуальной идентичности, национальных, региональных и культурных соображений, морали, экономики, личных и коллективных историй, религиозности, мотивов, социальных сетей в офлайне и онлайне, поведения, ценностей, аффектов, референтных групп, детских переживаний, отношений с родителями на протяжении всей жизни и т. д. Этот список представляет собой ряд аспектов, которые, в принципе, могут быть изучены. Кроме того, хотя большинство из этих аспектов могут иметь отношение к девиантному поведению молодежи, реально лишь небольшая группа потенциальных аспектов темы будет изучена. Зачастую процесс отбора аспектов, которые в конечном итоге найдут свое место в дизайне исследовательского проекта, осуществляется не только на основе их связи с темой, но и с учетом интереса, умений, опыта и привычек исследователя, финансовых требований и временных ограничений, результатов исследований из смежных областей или в других странах, доступа к данным, знакомства с конкретными методиками, например, компьютерной обработки данных и т. д.

Вероятно, бесполезно судить о надежности и валидности исследовательского проекта, основываясь только на выборе метатеории. Вопрос о том, какой теоретический подход лучше или хуже – марксизм или теория рационального выбора, например, – следует отнести к идеологии. Но рефлексия об этом плодотворна, так как может позволить исследователю быть самокритичным с точки зрения ограничений, внедренных в концептуализацию вопроса исследования, в понимание задач в ходе классификации данных, а также в выводы из результатов анализа.

Качество на стадии сбора данных: качество инструмента и качество данных

Качество процесса сбора данных в качественных методах можно разделить концептуально на качество инструмента, или собственно метода сбора данных, и качество данных, полученных этим инструментом. Здесь мы ограничим обсуждение качества проблемами, которые возникают в интервью. Тем не менее подобные аргументы могут быть релевантны и по отношению к другим качественным методам сбора данных, в том числе к фокус-группам, наблюдению и пр.

Ряд условий сопровождает наблюдаемые феномены, которые выбраны таким образом, чтобы приобрести статус данных: мы присваиваем статус данных тому, что можем наблюдать, что, как мы думаем, имеет отношение к нашему исследовательскому вопросу, и чему по разным причинам отдаем приоритет по сравнению с другими эмпирическими наблюдениями. О субъективном характере выбора данных со стороны исследователя и его контекста было сказано выше. Сбор данных является процессом селективного отбора эмпирических феноменов и приписывания отношения к ним с оглядкой на исследовательский вопрос. Таким образом, данные ничего, кроме проинтерпретированного наблюдения, не представляют, и наши результаты сильно зависят от того, какой статус мы придаем данным (см. также работу К. Кумбса [Coombs, 1964]). Весь багаж методических знаний, который формирует наш выбор критериев, соотносится с массивом необработанных данных, как, например, вопросы фразировки, реакции на различные невербальные сигналы, которые возникают в контексте взаимодействия между исследователем и респондентом.

Чтобы убедиться, что собеседник понимает задаваемые вопросы, можно в качестве одной из возможных стратегий проводить по крайней мере два типа экспериментальных исследований. Во-первых, провести неструктурированные, разведочные интервью, в которых попросить респондентов описать ключевые понятия, относящиеся к вопросу нашего исследования (например, типы и границы отношений). Во-вторых, используя этот материал, просим респондентов помочь нам построить анкету, парафразируя каждый из вопросов, а также сказать, что они думают по поводу предмета оценки. Из этих экспериментов выявляем не только различные аспекты методологии исследования (например, порядок вопроса, навязанный вопрос), но и существенную информацию о предмете изучения с точки зрения участников, открытых к предположениям о том, что исследователь не знает и знать не хочет. Короче говоря, экспериментальные исследования дают ключ к тому, в достаточной ли степени мы понимаем, что респонденты имеют в виду, когда они выражают свое мнение.

Социальные психологи доказывают, что информаторы часто противоречивы: их поведение кажется несовместимым с заявленными позициями или ценностями, модели поведения кажутся несовместимыми с другими поведенческими реакциями и ценностями. Когда говорим о внутренней согласованности в рассказах людей во время интервью, мы не пытаемся создать последовательность там, где ее нет. Вместо этого мы ищем явные несоответствия, которые указывают на еще не исследованные или неправильно истолкованные аспекты, касающиеся темы исследования. Отсутствие внутренней согласованности в течение интервью предупреждает интервьюера о том, что он, возможно, неправильно понял высказывание, или о том, что, может быть, за пределами этого объяснения существует явное несоответствие, которое откроет дополнительные аспекты о позиции собеседника. В целом мы выступаем за исследование конструкции, в рамках которой осуществляется сбор данных, позволяющих оценить построение смысла в непосредственном контексте рассказчика, а не приписывается этот смысл на основе скудной информации самим исследователем.

Однако концептуальное различие между разными фазами процесса исследования не означает, что концептуализация вопроса исследования, сбор данных, анализ и интерпретации могут быть разделены на практике. Например, глубинные интервью обычно включают явный или неявный анализ по крайней мере с точки зрения разведки о том, что респонденты говорят или делают во время интервью. Зондирование представляет собой форму предварительного анализа, поскольку часто основано на специальном анализе. Например, содержание заявления интервьюируемого, когда он утверждает, что не считает себя подверженным риску подхватить ВИЧ-инфекцию, несмотря на активную половую жизнь, явно амбивалентно. И мы можем использовать зонды не только для того, чтобы узнать, почему он придерживается этой точки зрения, но и для того, чтобы узнать, что он понимает под рискованным и безопасным поведением. Таким образом, с помощью зондов мы пытаемся определить не только позиции респондентов по вопросу, но и то, какие аспекты они соединяют с этим вопросом, какое отношение и позиции такие аспекты вызывают. У нас могут быть априорно конкретные теории в нашем исследовательском сознании, когда мы формулируем зонды или хотим проверить, действительно ли понимаем ответ респондента в соответствии с тем, как он понял вопрос. Хотя зонды представляют собой опасное наводящее средство разъяснения и донесения дополнительной информации, осознание их эффекта может помочь оценить степень интервенции, с которой ответ был спровоцирован самим интервьюером.

Выше мы поставили конкретные вопросы, касающиеся связности, достоверности, надежности и валидности, относящиеся к фазе сбора данных. Мы выделили несколько искусственно фазы концептуализации вопроса исследования и методов сбора данных. Однако большинство решений, принятых в ходе процесса исследования, отражают предварительный анализ, так что на практике концептуализация, сбор данных, анализ данных и интерпретация итеративны, неразрывно связаны между собой.

Качество на стадии анализа и интерпретации данных

Чтобы анализировать и интерпретировать эмпирические феномены в ходе проведения исследований в качественной традиции, исследователи занимаются категоризацией и кодированием. Субъективный элемент, присущий этим процессам, хорошо известен и отмечен многими исследователями [Bergman, 2002; Jahoda, 1993; Van Dijk, 1998]. Исследователи, как правило, выбирают одну из трех позиций по отношению к субъективному элементу в эмпирическом исследовании: 1) принять субъективность как неизбежный недостаток, 2) полагать его недостатком, который может быть частично устранен путем тщательного дизайна исследования, или 3) принять этот феномен как естественную часть исследования. Здесь рассмотрим различные аспекты субъективности в процессе аналитики и интерпретации и обсудим, в какой степени дизайн исследования может или не может улучшить качество интерпретаций.

Определение присутствия и отсутствия, а также сходства и различия между эмпирическими феноменами является основой, на которой строятся смысл и понимание. Процесс построения категорий, их содержание, границы, их связи друг с другом имеют центральное значение для понимания социального действия и целеполагания. Как отмечает А. Коксон, «категоризации и классификации – как размещение ряда вещей в небольшом количестве групп и оснащение правилом, согласно которому такое распределение произведено – являются, вероятно, наиболее фундаментальными операциями в мышлении и языке, имеют решающее значение для широкого круга дисциплин» [Coxon, 1999, p. 1].