Текст книги "Генри Сент-Джон, лорд Болингброк – английский мыслитель эпохи Просвещения"

Судя по переписке с А. Поупом и Дж. Свифтом, не все в их философских концепциях мира и человека его устраивает. Слишком большое презрение к существующему миру, по мнению Болингброка, парадоксальным образом привело «этих остроумцев, но очень равнодушных философов» к примирению с его несовершенством. За подобную позицию он причисляет их к «догматической секте стоиков», основателя которой, Сенеку, «раба худшей части человечества и двора», резко критикует за конформизм. «Все его громкие слова являли язык покинутого любовника, который ничего так не жаждет, как примирения и не страшится, как разрыва». Он осуждает безволие, уход человека в себя и его оторванность от общества, которые проповедует доктрина стоицизма. В этой связи Болингброк противопоставляет ей учение Конфуция, в целом характеризуемое им как «странная метафизика», но привлекающее его четкой постановкой проблем: человек как индивид, как член семьи, как член государства[196]196
  Pope’s Correspondence V. Ill – P 351, 413.


[Закрыть]. Пренебрежение к последней проблеме и возмущает его у стоиков. Поэтому в собственной этической концепции он пытается затронуть все эти проблемы в комплексе.

Счастье отдельного индивида зависит от состояния общества, к которому он принадлежит. Болингброк в письме к Свифту обвиняет стоиков в том, что человек в их этических концепциях предстает, прежде всего, как индивид, но не как член общества, что обязанности человека по отношению к обществу и общества по отношению к нему ускользают из поля зрения, Для Болингброка благополучие отдельного индивида зависит в первую очередь от разумности устройства общества. Он полагает, что искусственное создание гражданских законов и обычаев человеком, т. е. разумным существом, еще не гарантирует их разумности, т. е. соответствия естественному, моральному закону. Наоборот, существующие в мире обычаи и законы, государственные устройства находятся в вопиющем противоречии с ним. О неразумности существующих государственных систем говорит незавидное положение их граждан. Но вина за их неразумность, с его точки зрения, целиком и полностью лежит на самих их создателях и людях, терпящих подобное положение. Как иронически замечает Болингброк, «человеческое благоразумие способно изыскивать лишь частные меры, словно заранее примиряясь с вездесущим пророком и безумием, заставляя разум действовать вопреки его собственным принципам, уча нас, если можно так выразиться, безумствовать со смыслом, что во многих случаях не так парадоксально, как кажется»[197]197
  Bolingbroke. The Idea… – P. 381.


[Закрыть].

Г. Дикинсон приходит к заключению, что Болингброк, сомневаясь в возможности человека действовать разумно, фактически отрицает его способность пересоздать общество на рациональных принципах[198]198
  Dickinson H. Op. cit. – P. 165–168.


[Закрыть]. К подобному выводу исследователя приводит непонимание в концепции Болингброка категорий необходимости и возможности. Болингброк утверждает, что счастье каждого отдельного человека зависит от разумности и неразумности устройства общества, т. е. действуют ли в нем принципы морали, – естественный закон для человека. По Болингброку, действительность содержит только возможность переустройства общества на разумных началах, т. е. приведение его в соответствие с законом морали. Но будет ли эта возможность реализована в действительности, зависит от многих причин, но, прежде всего, от самого человека, от его воли, от его способности совершенствоваться.

Болингброк объясняет, что создать такие отношения между гражданами общества, которые бы соответствовали естественному закону, – задача чрезвычайно сложная, но осуществимая на практике. Поэтому главной целью мыслителя и политиков, считал он, является создание таких общественных систем, которые бы способствовали счастью человечества. На этом пути возможны заблуждения, так как по его глубочайшему убеждению, ни один из мыслителей, даже величайшие философы, не застрахованы от ошибок. Реально ответить на вопрос, разумен ли их проект и соответствует ли он естественному закону, сможет только опыт, только практика, показывающая обеспечено или нет счастье индивида.

С этой точки зрения интересно отношение Болингброка к проектам идеального государства Платона, характеризуемым им как «сумасбродные», так как эти схемы совершенно не пригодны для нашего несовершенного состояния, а потому теория Платона – «забава для людей, не искушенных в делах мирских»[199]199
  Bolingbroke. The Idea… – P. 381.


[Закрыть]. Радикализм философских выводов Болингброка о том, что критерием разумности общества является только общественно-социальный опыт, впервые был отмечен Берком сразу же после появления в печати его философских работ. В 1754 г. он в первой своей работе «Оправдание естественного общества» заявил, что если критерий разумности Болингброка применить к современным общественным институтам, то всех их придется ликвидировать[200]200
  Burke E. The Works. – L., 1820. V III – P. 115.


[Закрыть]. Рассматривая человека не только как существо разумное и наделенное свободной волей, но и социальное, Болингброк сделал его самого, а не Бога, судьбу или рок, ответственным за то, что происходит в его собственной судьбе и судьбе того общества, к которому он принадлежит.

Проблема государства и его форм затрагивается в каждой работе Болингброка. Теме происхождения государства посвящены его «Фрагменты очерков». Он полемизирует с Гоббсом и Локком, оспаривая теории «естественного состояния» и «общественного договора» как «абстрактные системы, никогда не существовавшие в действительности», а теорию «божественного происхождения королевской власти», отстаиваемую Филмером, как «величайший абсурд, когда-либо изложенный на бумаге»[201]201
  Bolingbroke. Fragments… – P. 198, 199.


[Закрыть].

В теории «естественного состояния» как «войны всех против всех» Гоббс, с точки зрения Болингброка, допустил три ошибки: возможность существования «абсолютной индивидуальности», т. е. человека вне общества людей; отсутствие в «естественном состоянии» моральных норм, которые будто бы были установлены законодателями только при возникновении государства; «абсолютная свобода» индивида в своих действиях.

С точки зрения Болингброка, человеческое общество прошло две фазы в своем развитии: естественное и гражданское, или политическое общество. Естественное общество – это малые сообщества, семьи. Споря с Гоббсом и Локком, Болингброк доказывал, что человек – существо изначально общественное. Он всегда существовал в обществе себе подобных, без которых он бы просто не выжил. Первым таким сообществом явилась семья: «Первый мужчина, первая женщина и их дети образовали первое человеческое общество. Его члены, заботясь друг о друге, повиновались действию „естественного закона“, так как в семье благополучие каждого зависело от благополучия всех. Понятия о добре и зле предшествовали образованию государства и были выработаны опытом совместной жизни людей. Образовавшие семью люди, имея друг перед другом определенные обязательства, не обладали абсолютной свободой. С возникновением семьи возникли „власть, подчинение, порядок и союз, необходимые для ее благосостояния“». Болингброк показывает, как с течением времени, с приобретением опыта менялась семья, которая претерпела длительную эволюцию от полигамии к моногамии. Он отрицает утверждение древних авторов о существовании женской полигамии, считая исторической реальностью только мужскую полигамию, так как, с его точки зрения, абсурдно допустить, что «сильный пол до такой степени подчинился слабому», чтобы терпеть подобное унижение[202]202
  Bolingbroke. Fragments… – P. 146, 218.


[Закрыть].

Продолжение человеческого рода в соответствии с «естественным законом» означало, однако, не только высокую рождаемость, лучше всего обеспечиваемую полигамией, но и воспитание детей как членов человеческого общества, Для второй цели полигамия как форма семьи не годилась, так как для воспитания «социабельности» в неумеющем говорить ребенке требовались «усилия обоих родителей»[203]203
  Bolingbroke. Fragments… – P. 220.


[Закрыть]. Поэтому полигамную семью сменила моногамная, дававшая огромные преимущества в деле воспитания подрастающего поколения.

Однако члены моногамной семьи не существовали обособленно, они постоянно взаимодействовали с другими семьями. Человек, следовавший «естественному закону» в отношении собственных родственников, переставал руководствоваться им, когда дело касалось членов других семей. Межсемейная вражда приводила к тому, что страдал каждый член общества. «Поэтому семьи были вынуждены объединиться в политическое общество и подчиниться гражданским законам во имя всеобщей пользы»[204]204
  Bolingbroke. Fragments… – P. 149.


[Закрыть]. По мнению Болингброка, государство появилось как добровольный союз глав семей. Образование государства, согласно его теории, не единичный волевой акт, как для Локка общественный договор, а завершающий этап процесса взаимодействия малых сообществ-семей. Образованное государство по своим функциям и организации имело свой прообраз в семье.

Функцией государства, в интерпретации Болингброка, явилась защита жизни, свободы и собственности каждого из его членов. Как он утверждал, хотя естественный закон, согласно которому благо каждого обеспечивается благом всех, доступен пониманию любого человека, однако в своем поведении индивид не всегда следует голосу разума. Поведением человека руководит не только разум, но и страсти. Отсюда происходят все общественные и личные несчастья. Поэтому законодатель не создает моральные нормы, как утверждает Гоббс, а только предусматривает кару за отступление от них. Если ранее защитные и карающие функции в человеческом обществе осуществлял глава каждой из семей, то с возникновением государства происходит отчуждение прежних отцовских прав в его пользу[205]205
  Bolingbroke. A Dissertation… – P. 82.


[Закрыть].

Болингброк выступает против теории Филмера, выводившего королевскую власть прямо и непосредственно из отцовской власти первого человека Адама. Для Филмера «королевская власть» была дарована Адаму самим богом, чтобы он передал ее своим потомкам. Так как происхождение королевской власти – божественный дар, то в абсолютных монархиях король не обязан отчитываться за свои действия ни перед людьми, ни перед законом. Доказательство Филмером существования «дарованного богом непреложного наследственного права» для каждого здравомыслящего человека не более убедительно, чем «старания ученых антикваров Италии, доказывающих, что нынешний папа римский является прямым потомком св. Петра», считал Болингброк[206]206
  Bolingbroke. Fragments… – P. 199, idem. The Idea… – P. 377, 378.


[Закрыть].

Однако отбросив теорию «божественного происхождения» королевской власти как «тупое, рабское представление», Болингброк, тем не менее, пытается объяснить, прибегая к историческим изысканиям, возникновение подобных теорий. Представление об абсолютной власти королей, по Болингброку, – это «плод давнего союза между церковной и светской политикой». На ранних этапах существования человечества сан священника и государя принадлежал одному лицу. Однако государи поняли, какую пользу для государства принесет власть священника «над совестью людей». Поэтому было создано целое сословие священников, которое в благодарность объявило монархов богами. Болингброк замечает, что «римские императоры на полпути к полубожественности творили дела поистине дьявольские»[207]207
  Барг M. А. Указ. сон. – С. 297.


[Закрыть].

Вопрос о Болингброке как теоретике исторической науки, одном из основоположников историографии нового времени, к сожалению, не получил сколько-нибудь удовлетворительного отражения в зарубежной литературе, специально посвященной ему, и затрагивался только в монографиях, посвященных Вольтеру, в связи с попытками понять, в какой степени английский мыслитель оказал воздействие на формирование его исторической концепции. В советской историографии этот пробел заполнен статьей М. А. Барга «Историческая мысль английского Просвещения: Болингброк», представляющей предисловие к русскому переводу «Писем об изучении и пользе истории». По мнению М. А. Барга, «Письма об изучении и пользе истории» – это высшее достижение Болингброка-писателя, они являются уникальным памятником исторической мысли не только английского, но и европейского Просвещения в целом. Их уникальность «заключается в том, что в них воплощена не философия истории в ее традиционном понимании, т. е. теория исторического процесса как таковая, а теория истории как области знания, как сферы духовной деятельности человека»[208]208
  Swift’s Correspondence. V V. – P. 66, 117, 120; Pope’s Correspondence. – V II – P. 186–189.


[Закрыть]. Замысел «Писем» в том виде, в каком они дошли до нас, складывался у Болингброка настолько долго и мучительно, что его друзья потеряли надежду дожить до их появления. Подход к определению методологии истории прослеживается уже в письмах к доктору Пуилли, написанных в 1720 г. В это же время Болингброк основательно изучает исторические труды древности – Тацита, Ливия, Дионисия Галикарнасского – и Возрождения – Давилы и Гвиччардини. Его интерес к истории отмечают все посещающие Болингброка во Франции англичане[209]209
  Pope’s Correspondence. – V III – P. 249.


[Закрыть].

Однако о его намерении написать свой собственный исторический труд, посвященный событиям правления королевы Анны, мы узнаем только в августе 1724 г. В письме А. Поупу Болингброк изложил свое желание написать историю Европы нового времени, начиная с конца XVI века, так называемый «План для всеобщей истории Европы,», во всех изданиях работ Болингброка прилагаемый к «Письмам», является частью этого письма. Поэтому ошибаются те исследователи, которые рассматривают его в качестве плана так и не написанной работы Болингброка по истории. Осуществлением этого плана и явились «Письма», которые Болингброк обдумывал и писал вплоть до 1738 г.[210]210
  Swift’s Correspondence V III – P. 488.


[Закрыть]

В переписке Болингброка, начиная с 1724 г., постоянно присутствуют упоминания об этом труде. Узнав в сентябре 1724 г. о предлагаемом выходе книги Свифта «Исследование последних четырех лет министерства королевы», он обращается к нему с просьбой отложить ее публикацию до тех пор, пока не выйдет его собственный труд. Опасения Болингброка были вызваны оценкой, которая Свифтом давалась поведению лорда Оксфорда, соперника Болингброка в борьбе за лидерство в торийской партии. Свифт и Поуп проявили большой интерес к этому труду, побуждая автора ускорить дело. Болингброк постоянно обсуждает его в переписке с ними, когда некоторые темы, например, об историке Маршаме, потом получают завершение в «Письмах». Но, несмотря на оживленную переписку, создание труда все откладывалось, что сам автор объяснял то неуместностью печатания сейчас подобного исследования, то отсутствием необходимых материалов. В письме к Свифту он выражает опасение, что, если так и не удастся раздобыть материал по истории XVI–XVII вв., то работу придется хронологически ограничить временем правления королевы Анны, так как он не считает себя вправе писать исторический труд на основании пустых домыслов. Через некоторое время, когда вопрос об источниках разрешился, он приступил к своему труду, написание которого сам оценивал как «главное занятие всей оставшейся жизни»[211]211
  Swift’s Correspondence V III – P. 27; 486–491; V V – P. 6, 66, 117, 120, 153; Pope’s Correspondence V III – P. 372–373.


[Закрыть]. Однако вплотную он приступил к его созданию только во Франции, что с удовлетворением отмечают его друзья, на это ушло три года, так как во время краткого пребывания его в Англии в 1738 г. в связи с продажей имения Даули в переписке со Свифтом и Поупом этот труд фигурирует как еще не завершенный. В окончательном виде «Письма» отличались от той работы, которую ожидали увидеть современники, так как в их представлении Болингброк должен был просто описать свою деятельность в правительстве, и в переписке этот предлагаемый труд и фигурировал под названием «История его (Болингброка – Е. Р.) времени». Они ожидали увидеть нечто острополитическое, но Болингброк решил иначе. Первые страницы «Писем» посвящены размышлениям о роли истории как науки и ее методах[212]212
  Swift’s Correspondence. V. III. – P. 27; 486–491; V. V– P. 6, 66, 117, 120, 153; Pope’s Correspondence. V. Ill P. 372–373.


[Закрыть].

Обращение к подобным темам объясняется тем местом, которое история занимала в общей системе научных дисциплин, сложившейся в ходе научной революции XVII века, приведшей к специализации естественных наук. М. А. Барг, исследовавший вопрос о становлении историзма в XVII-начале XVIII вв., отмечает, что статус «науки» не признавался за историей ни картезианством Р. Декарта, ни скептицизмом Бейля[213]213
  Барг M. А. Эпохи и идеи. – M., 1987. – С. 313.


[Закрыть]. Подобное положение в значительной степени объяснялось уровнем исторической науки того времени. Болингброк, прежде чем изложить свою историческую концепцию, критически оценивает состояние исторической науки и выделяет несколько типов ее исследователей.

Существовавшая в Англии уже свыше двух веков гуманистическая школа историографии не удовлетворяла Болингброка. Он явственно видел отличие своей исторической концепции от общепризнанного академического канона, замечая, что его взгляды «очень отличаются от тех, что рекомендуются знатоками этого предмета и применяются обычно»[214]214
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 173.


[Закрыть].

Болингброк, прежде чем перейти к представлению собственных взглядов, задает вопрос: «Почему люди изучают историю?» и, показав, как он разрешается в современной ему историографии, выделяет те недостатки, которых должно избежать. Он различает несколько категорий людей, интересующихся и занимающихся историей.

Одни – эрудиты, которых Болингброк считает «наихудшей разновидностью» из-за целей и результатов их «исторических изысканий». Цель их «изучения» истории – развлечение, стремление благодаря знанию неких занимательных исторических анекдотов «блеснуть в обществе» Результат «изучения» отсутствует, так как единственное приложение исторических знаний – светская болтовня, салонный разговор.

К другой категории относятся уже профессионалы, систематически изучающие исторические источники: «те, кто снимает хорошие копии с плохих рукописей». Отношение Болингброка к ним двойственно. Главный их недостаток – «боязнь рассуждения» – предопределяет отсутствие какого-либо авторского комментария в их трудах. Однако несомненной заслугой историков этого типа является великолепное знание источников, которые они вводят в научный оборот. Поэтому без этой категории историков, по мнению Болингброка, историческая наука просто не может обойтись, так как они подготавливают материал, «составляя словари, комментарии для тех, кто способен рассуждать».

Последняя категория ученых мужей является полной противоположностью этим «компиляторам», но вызывает наибольшее раздражение Болингброка. Он беспощаден к тем историкам, которые основой своего исторического метода сделали гипотезу, догадку, предположение и занялись построением «научных систем», подобных «заколдованным замкам», используя для этого «совершенно фантастическое звуковое сходство», соединяя «разрозненные отрывки разных авторов и фрагменты преданий неясного происхождения, различных народов и веков». Болингброка изумляет «легкость суждения» тех авторов, которые, признав сомнительность своего единственного источника на одной странице, уже на следующей делают его же фундаментом всей своей исторической концепции[215]215
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 174–175.


[Закрыть].

«Мы слишком склонны ставить… исторические системы (в контексте Болингброка историческая система – это историческая концепция, которую разрабатывает историк – Е. Р.) выше известных нам фактов истории». Как иронически заключает Болингброк свой обзор основных недостатков современной ему историографии: «Историк… начинает свой труд, не опираясь на источники, и иногда заканчивает его, обращаясь к ним»[216]216
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 195.


[Закрыть].

Обобщив негативный и положительный опыт современной ему историографии, Болингброк выводит постулаты своей концепции исторической науки: достоверность исторического факта, исторического источника и использование рационального метода при их изучении.

Достоверность исторического факта и достоверность исторического источника, говорящего о нем, – основа основ, краеугольный камень исторической концепции Болингброка: «Мы должны тщательно и беспристрастно исследовать основания, и когда обнаружим, что они маловероятны или вовсе невероятны, будет нелепо ожидать чего-либо лучшего в воздвигнутом на таком фундаменте сооружении»[217]217
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 175–176.


[Закрыть].

Из-за отсутствия достоверных источников о происхождении и начальном периоде любого древнего и современного народа Болингброк подвергает сомнению возможность научного изучения этих периодов. Историки же, пытающиеся выявить рациональное зерно в сохранившихся от тех времен сагах, мифах и легендах, вызывают его безоговорочное осуждение: «Наши великие ученые возились и продолжают возиться с баснями… столько же, сколько и наши поэты, с одной лишь разницей к невыгоде первых, к которым я могу отнести замечание, сделанное Сенекой по адресу диалектиков: «Их глупость более прискорбна: те дурачатся нарочно, а эти полагают, будто занимаются делом»»[218]218
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 196.


[Закрыть].

Ограничив круг источников, сохранившихся от прошлых эпох, по принципу их достоверности, Болингброк показывает, во-первых, как следует отбирать из всей их массы необходимые для исследования; во-вторых, как анализировать каждый выбранный источник.

Исторический источник может лгать, предупреждает Болингброк, так как «преднамеренная, систематическая ложь поощрялась из века в век». Болингброк показал, что историк изучает предшествующие века через посредника – письменные свидетельства тех лет. Эти же свидетельства возникли не стихийно, а написаны людьми: летописцами, профессиональными историками или участниками событий тех лет. Поэтому доступные для изучения тексты несут на себе печать субъективизма. Болингброк указывает, что для любой исторической эпохи характерна жесточайшая идеологическая борьба, которая исключает беспристрастность, а так как «споры и соперничество породили… клубок страстей, который мы называем фанатизмом», то «история превращается очень часто или в лживый панегирик, или в пасквиль, ибо разные партии внутри одного народа клевещут друг на друга без всякого уважения к истине». Поэтому Болингброк предостерегает против слепой веры в непогрешимость сохранившихся исторических источников[219]219
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 214.


[Закрыть].

Однако если оценки событий и исторических деятелей, содержащиеся в том или ином источнике, сплошь и рядом проникнуты субъективизмом, факты часто подтасованы и сознательно искажены по политическим, религиозным и другим причинам, а часть источников вообще может быть уничтожена, то возможно ли с помощью таких источников познать истину о прошлых временах? Болингброк дает положительный ответ на этот вопрос. По его мнению, прошедшее отражено в источниках неоднозначно, так как одновременно сосуществует несколько «правд» о нем с точки зрения религий, государств, народов, партий, династий, каждая из которых полностью не совпадает с исторической истиной: «поистине должен быть слеп тот, кто принимает за правду историю какой бы то ни было религии или народа, а в еще большей мере историю какой-либо секты или партии, не имея возможности сопоставить ее с другой исторической версией»[220]220
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 216.


[Закрыть].

Болингброк опровергает концепцию исторического пирронизма, согласно которой историческая истина непознаваема. Разнобой в свидетельствах, пристрастия авторов, возможность ошибок в трудах даже добросовестнейших летописцев, которые стараются стоять вне идеологических распрей, не должны, по его мнению, смущать историка, если интересующий его период представлен достаточным количеством исторических трудов и хроник, то «даже те, что ложны, способствуют обнаружению истины». Сравнительный метод, предлагаемый Болингброком, заключается в сопоставлении различных исторических версий и выявлении противоречий. Критический метод Болингброка не имеет ничего общего с изысканиями тех ученых мужей, которые торжествуют «по поводу блестящего выявления ошибки, когда иды одного месяца были перепутаны с календами другого». Противоречие в понимании Болингброка – противоположность интерпретаций исторического факта и события в различных источниках. «Вдохновляемые разными страстями и задуманные во имя противоположных целей, они противоречат друг другу, а противореча – выносят друг другу обвинительный приговор». Особенно полезен критический метод сравнения при изучении истории отдельного народа, так как «даже слабый луч света, блеснувший из чужеземного исторического повествования, часто разоблачает целую систему лжи». Историческая же истина, с точки зрения Болингброка, утверждается «не на единственном свидетельстве, а на совпадении свидетельств»[221]221
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 218, 217.


[Закрыть].

Проанализировав проблему исторического источника, Болингброк обращается к вопросу, как должен создаваться исторический труд, что должен показывать в нем историк, что является предметом исторического исследования. По его мнению, важность и значимость поднятых в историческом труде проблем обусловливают ценность его самого.

Обнаруживая блестящее знание всемирной историографии (в тексте «Писем об изучении и пользе истории» упоминаются и цитируются десятки древних, средневековых и новых авторов), Болингброк дает краткий обзор ее эволюции. Он показывает поступательное развитие истории как науки. Так как «народы… имеют свое детство», то и первые исторические свидетельства «вначале преследуют цель лишь увековечить имена или… общие черты характера выдающихся людей и передать основные сведения о знаменательных событиях каждого века»[222]222
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 225.


[Закрыть].

Хотя многие древние народы оставили потомкам разрозненные свидетельства о своей истории, но история как наука, как отрасль знания начала развиваться только у греков и римлян, пройдя долгий путь становления. Первые произведения анналистов и антикваров Болингброк называет «только попытками или опытами», которые еще не дают им права на звание историков, так как они возникли в те времена, когда умение читать и писать являлось достижением столь редким, а летоисчисление велось по количеству гвоздей, забитых в дверь храма.

Появлению истории как науки, по мнению Болингброка, соответствует определенный культурный уровень развития нации, предпосылкой достижения которого является сохранение политической независимости и достижение зрелости, когда «изящные, равно как и прикладные искусства и науки, приближаются к известной степени совершенства». Только тогда история «возвышается для того, что ставит перед собой иную и более благородную цель»[223]223
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 225.


[Закрыть].

Исторические анекдоты типа истории лидийского царя Кандавла, с точки зрения Болингброка, не заслуживают внимания историка. Поэтому он критикует Геродота как лишь приятного рассказчика историй, «который ставит своей целью развлекать и ничего более». В этом отношении, с его точки зрения, труды Фукидида и Ксенофонта уже стоят на ступеньку выше, так как «государственный деятель и военачальник, философ или оратор говорят с вами на каждой странице». Труды этого типа подтверждают авторитет истории, так как их авторы «считали себя недостойными создавать стряпню из старых легенд»[224]224
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 226.


[Закрыть].

Болингброк был одним из первых английских теоретиков исторической науки, который во всемирной историографии выделил два направления: развлекательное и рационалистическое, сторонником последнего был он сам. Болингброк показывает развитие мировой исторической мысли как борьбу развлекательной и рационалистической тенденций, победа последней означает прогресс истории как науки.

Хотя греческая историография от сочинений поэта-историка Геланика и Геродота поднимается до подлинно научного уровня в трудах Ксенофонта, Фукидида, Полибия и Дионисия Галикарнасского, однако в целом «поверхность и болтливость греков сделали их неспособными держаться на уровне настоящей истории». Пальму первенства во всемирной историографии Болингброк безоговорочно отдает римлянам – Саллюстию, Тациту, Ливию, Диону Кассию. По сравнению с греческой историографией, труды этих авторов являют собой более высокую ступень в развитии мировой историографии. Они были созданы в переломный для Римского государства момент – крушение республики и установление принципата, «когда даже видимость добродетели была давно уже изгнана, но, – Болингброк пишет с восхищением, – несмотря на это, история сохранила свое беспристрастие и ясность». Этот период характеризуется обилием «исторического материала» (термин Болингброка), который в контексте расшифровывается как обилие исторических источников. В распоряжении Тацита и Ливия оказались мемуары и исторические записи самих участников тех событий: Суллы, Цезаря, Поллиона, Августа. В их распоряжении была переписка Цицерона и Аттика, содержащая ценнейшие свидетельства о Помпее, Катоне, Бруте. Заслугой Ливия и достижением всей римской историографии, по мнению Болингброка, явилась его «колоссальная картина эволюции этой формы правления (т. е. республики) от свободы к рабству»[225]225
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 227.


[Закрыть].

Ливию удалось выявить «всю цель причин и следствий, кажущихся и подлинных, общественных и личных». Болингброка восхищает умение Ливия показывать не только очевидные причины установления диктатуры, которые «у всех добрых людей вызывали сожаление и сопротивление», но и скрытые «из-за предрассудков, из-за пристрастий расколотого на две части народа».

По его мнению, «историческое сочинение, которое не излагает события полностью и не знакомит нас со всем необходимым для того, чтобы мы составили правильное суждение о его предмете, не может считаться правдивым». Целью исторического труда и первоочередной задачей историка, спорит Болингброк с представителями скептицизма, является раскрытие причин и следствий, так как «без них факты… недостаточны, чтобы охарактеризовать действия и намерения». В рассуждениях сторонников исторического скептицизма Болингброк обнаруживает следующее противоречие: чем дальше уходит историк от изложения «голых фактов», чем более подробно вскрывает и объясняет их подоплеку, тем менее читатель, по их мнению, должен ему верить. Историк, с их точки зрения, не может знать всех побуждений действующих лиц и, пытаясь объяснить их действия, исходя из своих собственных рассуждений, неизбежно впадает в субъективизм и искажает истину[226]226
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 228.


[Закрыть].

Болингброк, в отличие от сторонников исторического пирронизма, считал возможным для историка, при наличии достаточного количества источников и свидетельств, вскрыть причины тех или иных событий. Он являлся сторонником индуктивного метода в историческом исследовании: от источника, от исторического факта – к умозаключению, к исторической концепции. Он опровергает доводы пирронистов и доказывает возможности такого метода на примере итальянского историка Давилы (1576–1631 гг.) После публикации «Истории гражданской войны во Франции» ему были предъявлены обвинения «в слишком больших тонкостях при раскрытии тайных мотивов действий, в чрезмерном углублении причин событий». Болингброк повествует, что критики, не поверившие выводам Давилы на основании того, что «события выводятся им из слишком сложных и искусственных построений» сами «оказались в неловком положении», когда один главных участников описываемых в книге событий герцог Эпернон, познакомившись с ней, подтвердил правдивость рассказа и удивлен был только тем, «каким путем автор мог получить столь верные сведения о наисекретнейших решениях мерах, предпринятых в те времена»[227]227
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 229.


[Закрыть].

У Болингброка проскальзывает очень интересная мыс об исторической истине, которая, к сожалению, не была развита. Это идея о «недостаточности любого исторического труда», т. е. историческая истина в абсолютном ее понимании, может быть выражена в любом, даже достоверном и объективном историческом труде. Болингброк приближается к пониманию абсолютной и относительной истины в истории, что связано с восприятием одного и того же исторического события людьми разных эпох. В этой связи он цитирует изречение Монтеня: «Я читаю у Ливия не то, что прочтет другой, а Плутарх прочтет у него не то, что читаю я»[228]228
  Bolingbroke Letters on the Study … – P. 222.


[Закрыть]. С помощью истории каждая эпоха познает себя. Болингброк сожалеет об утрате той части труда Ливия, в которой говорится о падении республики и установлении тирании, так как, с его точки зрения, она дала бы исключительно ценный опыт для его современников.