Текст книги "Улей"

Словно в подтверждение его догадок, девушка вздрагивает.

– Что тебе нужно, Адам?

Он слабо морщится и смотрит в потолок.

– Просто хочу, чтобы ты знала, что я не собирался тебя выбрасывать. Несмотря на все слова, что я сказал тогда Исаевой… Не нужно было тебя впутывать в это.

– Не думаю, что могу тебе верить, – заявляет Дашка, нервно встречая пронзительный взгляд Титова. – Я много раз видела, как Ева манипулирует людьми, и я предполагаю, что в этом вы очень схожи. Ты сейчас делаешь то же, что и она.

«Темный рыцарь» каменеет.

– Зачем мне это?

– Я не знаю. Возможно, чтобы я замолвила перед Евой за тебя словечко.

– Я не просил тебя об этом, – злится парень. – Больше того, предпочел бы, чтобы мой визит остался сугубо между нами.

Безошибочно улавливая в его голосе гневные нотки, Дашка снова вздрагивает и, опуская взгляд, пожимает плечами.

– И все-таки, нет. Не верю тебе, – шепчет она, дрожащей рукой сминая и расправляя простыню на своих коленях. – Прости.

Она, мать вашу, просит у него прощения!

Это просто немыслимо. И это неправильно.

– За что? – окончательно выходит из себя Титов.

– За то, что не принимаю твои слова серьезно.

– Ты делаешь все сложнее, чем я бы хотел. Но у тебя есть на это право, – раздраженно поясняет ей он.

А затем резко поднимается и направляется к двери.

– Всего хорошего, Рапунцель.

Вжимаясь в спинку больничной койки, Даша теряется в просторах своей большой палаты. Чувствует себя маленькой и беззащитной.

Ей страшно. Но, в тоже время, ей все еще необходимо приглядывать за Евой, и она вдруг решает делать это через того, кто является главным источником ее проблем. Через Адама.

Паника сдавливает горло Захары, но она все-таки успевает окликнуть Титова до того, как он исчезнет за дверью.

– Приходи завтра, Джокер, – он останавливается, а она уже совсем не так смело добавляет. – Если хочешь…

* * *

Ева стоит и смотрит на себя в зеркало. Ей кажется, что отражающееся лицо ей не принадлежит. Но оно гримасничает и искажается по ее велению, а значит, оно ее.

Она долго-долго умывается холодной водой. А после принимается за макияж. Исаева хорошо знает, как красить это лицо. Какой выбрать консилер, какие нанести румяна, какой толщины и формы должна быть подводка глаз.

Ева прячется за слоями этих красок.

Ее руки дрожат, а глаза то и дело слезятся. Но она глубоко дышит, запрокидывает голову и какое-то время смотрит в потолок, не давая рвущемуся плачу испортить нанесенный макияж.

Ей нужно увидеть Титова.

Забыть о том, что творится дома. Забыть о том, что сказала Дашка. Забыть о том, что в этой жестокой пьесе, под фальшивым названием «жизнь», она несчастливый персонаж. Забыть о том, что ночь такая длинная. Дожить хотя бы до утра.

Ей нужно увидеть Титова!

«Забыть… Забыть… Забыть…»

– Думаешь, я была счастлива, когда узнала, что она снова с ним встречалась? – Еве не приходится напрягать слух, чтобы слышать происходящий в кабинете отца разговор. Голос матери накручен до звукового предела. Очевидно, что ее переполняют эмоции. – Думаешь, мне было приятно забирать Еву из полицейского участка? Думаешь, я не проела себе мозги, воображая «как» и «почему» она там оказалась с ним? Поверь, Павел, я уже ни есть, ни спать не могу нормально! Но я не знаю, как правильно поступить, чтобы без потерь остановить этот скоростной локомотив.

Ева останавливается. Сжимая кулаки, с бессильным раздражением смотрит на разделяющую их дверь.

– Зато я знаю, Ольга, – мрачный голос отца накрывает, как ледяная волна. – Сама видишь, у нас нет больше времени на воспитание и уговоры. Это не работает. Все наши усилия, десятилетия упорного труда втоптаны в грязь.

– Может, нам стоит поговорить с Терентием?

– Даже если предположить чисто гипотетически – никогда.

– Я так устала, Павел! Устала быть грязным материалом первых полос. Устала от насмешек и гнусных комментариев. Что, если Терентий сможет…

– Ты себе представляешь, как это будет выглядеть? – разъяренный голос отца просачивается через стены громоподобным эхом. – Я приду к своему заклятому врагу и попрошу, чтобы его сын перестал тр*хать мою дочь? Или что, Ольга? Ева умудрилась столкнуть нас в такое болото – худшее сложно даже представить. Мы не можем еще и добровольно в нем барахтаться.

– Тогда, что ты собираешься делать?

– Пора убрать этого ублюдка с нашей дороги.

По телу Евы сходят волны ледяного холода, пока она ожидает каких-либо уточнений.

– Я просто хочу, чтобы это прекратилось. Хочу забыть все, как плохой сон, – смиренно вздыхает мать.

– Сегодня все будет кончено, – заверяет ее отец.

Ева тихо отходит от двери, прижимая к груди дрожащую ладонь. Кажется, если она опустит руку, то сердце выпрыгнет наружу и поскачет в неизвестном направлении.

Мысли противоречивыми роями вьются и сталкиваются, пока Исаева следует по тротуару вдоль улицы и садится в такси.

Чтобы ни задумал отец, она должна вмешаться. Ева оправдывает это стремление его совпадением с ее собственными планами. Ведь она, на самом деле, спланировала сегодняшний вечер несколько часов назад.

* * *

Ужин в компании Дианы добавляет в разобранную жизнь Адама еще несколько недостающих пазлов и вместе с тем приносит за собой новые вопросы. Например, почему любовь к потомству не заложена у человека по умолчанию?

В тонкой папке, которую сумела собрать Диана, содержится вся та скупая информация, которую он уже успел выяснить. Но, помимо того, там есть несколько странных и, что-то подсказывает Адаму, ключевых сведений.

Тягостные мысли раскаляют его череп до физической боли. Он бесцельно колесит по городу, раскатывая тающий снег по асфальту, и прокручивает в голове то, что ему сказала Диана. Снова и снова. Странно, что после подобных манипуляций информация не стирается. Хотя бы кусками…

Из-за орущей в салоне музыки, он не слышит сигнала оповещения о новом входящем сообщении. Но на свое раздражение, замечает, как вспыхивает подсветка смартфона.

Аномальная: Ева Ис. Palladium[31]31
  Ночной клуб.


[Закрыть]. Задри мння долой.

Аномальная: Бляяять…

Аномальная: Забери.

Аномальная: Домой.

Аномальная: Мнея.

Аномальная: Меня!

Только Исаевой ему сейчас не хватало. Не хочет ее видеть. И без нее в препаскуднейшем состоянии. Нет, правда, он что, дебил, чтобы продолжать грести деготь в ту чертову бочку, где меда практически не осталось?

«Катись ты к чертям, Исаева!»

Аномальная: Подалуцмта.

Аномальная: Пжлст!

Адам закусывает нижнюю губу и трет рукой переносицу.

Смотрит на наручные часы. Циферблат с готовностью оповещает: двадцать минут до полуночи.

«Мать твою, Исаева!»

«Что на этот раз в твоей голове?»

«Почему ты такая пьяная?»

Злится и в голос матерится, но за каким-то чертом срывается к ней.

Джокер: Понял.

Джокер: Жди. Через двадцать минут буду.

Джокер: И постарайся за это время протрезветь.

Аномальная: Хорошо.

Аномальная: Жру.

Аномальная: Бляяять….

Следующее сообщения она печатает очень долго. Титов, теряя терпение, перестает следить за движущимся троеточием.

Он перестраивается и разворачивает BMW, направляясь снова в центр города.

Аномальная: Буду тебя драть.

И внутри Адама будто срабатывает какой-то волшебный переключатель. Это сообщение, вопреки всем событиям, заставляет его смеяться. Теплая волна поднимается от живота к груди и за один прилив смывает опостылевшую горечь.

«Жру», «драть» – Ева не в состоянии написать слово «ждать» или его производное.

Ухмыляясь, Адам на ходу набирает для нее ответ.

Говорит себе, что ему просто любопытно увидеть Исаеву пьяной. Но в действительности это лишь крохотная часть их искаженной реальности.

Джокер: Предпочел бы, все-таки, чтобы я тебя.

Ева, видимо, сильно старается, чтобы перечитать все ранее написанное и осмыслить его сообщение.

Аномальная: Бляять…

Тут она не допускает ошибок. Наверняка, это слово висит у нее в «автосохраненке».

Аномальная: Я не то писала.

Джокер: Понял тебя. Жди.

Она отправляет ему смайлик – поцелуй.

«Бл*дь…»

Девятнадцать минут спустя, находит Исаеву у барной стойки в окружении стайки полупьяных людей и шеренги пустых шотов[32]32
  Шоты – слоистые коктейли, которые имеют красивый и необычный вид благодаря разным по плотности и густоте напиткам. Подаются в небольших рюмках (от 40 до 60 мл). Чаще всего «дорожкой» из шести рюмок. Могут быть разного цвета и вкуса. Шот – это сокращенное название, производное от shot drinks («стреляющие напитки»). Иначе говоря, это алкогольный коктейль в небольшом количестве, который выпивается одним глотком.


[Закрыть].

Короткое красное платье, второй кожей по плавным изгибам. Высокие черные сапоги на тонкой подошве. Вызывающий макияж. Растрепанная копна волос.

«Ну, отлично…»

По крайней мере, она способна стоять на ногах.

– Адам, – и, похоже, рада его видеть.

«А это уже странно…»

Пока Ева старается впихнуть ему стопку с темно-зеленой жидкостью, Адам пытается разгадать мотивы ее подозрительной благожелательности.

– Давай, Титов. За свободу! И мир во всем мире!

Когда он так и не принимает шот, Ева фыркает, выпячивая свои соблазнительные губки, и одним глотком ловко приходует отвергнутый напиток. А после, вытягивая свободную руку вверх, скандирует троекратное «ура».

«Да что с тобой не так, Исаева?»

Адам уверен, что со времени ее возвращения домой у Евы не случилось ничего, что хотя бы отдаленно можно посчитать поводом для радости. Тогда какого черта она напивается и веселится?

И что ей нужно от него?

– Ева, – терпеливо произносит Адам, забирая из ее рук пустую стопку и не позволяя взять следующую. – Пойдем, детка. Нам пора.

К его тайному изумлению, она соглашается. Смотрит на Титова, как на Бога. Без вопросов вкладывает руку в его ладонь и позволяет себя увести.

Ева не говорит, куда ее везти. А он сам не знает, что именно она от него ожидает. Повинуясь какому-то внутреннему порыву, привозит девушку к морю. В эту пору года здесь холодно и шумно. И, вместе с тем, очень спокойно.

Неуклюже выбираясь из салона, Исаева, пошатываясь, бредет непосредственно к пенящейся кромке воды. Обхватывая себя руками, подставляет ветру лицо. Позволяет ему еще больше путать волосы и придавать щекам яркий румянец, пересушивать чувствительные губы и хлестать стужей открытую шею.

– Как же хорошо, – выдыхает она, слегка приподнимая плечи.

Второй раз за время их знакомства Ева кажется Титову очень юной. Не испорченной интриганкой. Не расчетливой стервой. Не заносчивой сучкой.

Человеком, который отчаянно борется за свою жизнь.

Девушкой.

Измученной, но не сломленной. Циничной, но не жестокой.

«И красивой, чтоб ее…»

Она улыбается. Не ему, конечно. Морю.

И это, кажется, хорошо.

Ее глаза излучают ровный спокойный свет. Никаких бушующих искр и гнева. Никакого коварства и сарказма. Ничего такого в ней сейчас попросту нет.

«Только не забывай о том, как хорошо она умеет лицедействовать».

– Еще бы крепкого сладкого кофе. И было бы идеально. Титов, – даже его фамилию произносит как-то иначе.

Не так резко и снисходительно, как обычно.

С мягкой растяжкой, словно бы не желая ставить точку.

– Пару дней назад ты собиралась меня убить. Что изменилось? – напряженно щурясь, прямо спрашивает Адам.

Как ненавистник любой формы неопределенности, не может игнорировать произошедшие изменения.

Повернув к нему голову, Ева с тем же спокойствием заглядывает ему в глаза.

– Ничего, – отвечает она тихо.

– Тогда, почему ты такая странная?

– Не называй меня странной, – вяло требует девушка. – Ты же не рассчитывал, что я плююсь ядом двадцать четыре часа в сутки?

Вскидывает бровь.

– Рассчитывал.

– Напрасно. Чаще всего мне для этого нужен допинг.

– Так ты в поисках стимула? Так, посмотрим, что можно сделать…

– Я бы сказала, в поисках вдохновения.

– Значит, я вдохновляю тебя, Эва? – ухмыляется Адам.

Тут Исаева, невзирая на едкий сарказм Титова, не собирается врать.

– Очень сильно, – отвечает она и забавно морщится. – Прошу тебя, сотри эту самодовольную ухмылку со своего лица. Сам понимаешь, ничего положительного в этом нет.

– Как знать, Эва… Как знать, – сосредотачивая на девушке взгляд, медленно моргает. – Ладно, не злись, – и зачем-то уточняет. – Сегодня не злись.

Она опускает голову и протяжно вздыхает.

– Ты чем-то расстроена?

Ева до белизны прикусывает нижнюю губу, и руки Титова сами собой сжимаются в кулаки.

– Нет, не расстроена. Просто пьяная, – отвечает девушка с легкой дрожью.

Все еще не поднимая на него глаза, рассеянно наблюдает за тем, как морская вода набегает на носки дорогущих итальянских сапог.

На самом деле, Ева трезвеет и сожалеет, что это происходит слишком быстро. Она спорит со своим вспыльчивым эгоистичным «я» и удерживает внутри себя гнев. Уговаривает себя действовать обдуманно.

По неопределенным причинам, с Титовым ей не нужны никакие посторонние усилители эмоций. Так много чувствует! Так много – через край. Ненавидит его сильнее, чем могла бы себе представить. Бесится. Нервничает. Наслаждается. Раздражается. И в то же время расслабляется. Ко всему прочему, не может не чувствовать к Адаму какое-то нездоровое уважение. За тот наркоз-забвение, который лишь он способен ей ввести.

– Значит, есть шанс, что завтра мы проснемся в одной кровати?

Ева резко поднимает глаза и впивается в Титова взглядом.

Но так ничего и не произносит, словно вручая ему право самостоятельно найти решение.

Адам делает шаг вперед, сокращая расстояние до того самого неприличия, которое Еве очень нравится. Кладет ладонь на ее щеку и, соперничая с холодным ветром, обдувает ее губы своим горячим дыханием.

– Доверяешь мне, Исаева?

– Нет, – прыскает со смеху, – тебе не доверяю.

Титов тоже ухмыляется.

– Прискорбно, – только он совсем не расстроен. Играет бровями и соблазняет взглядом. – Потому что я всегда говорю правду.

– Может, ты просто себя обманываешь, – осторожно предполагает девушка, не отрывая от него глаз. – Не существует людей, которые всегда говорят правду.

– Ошибаешься. Просто существует те, кто даже правду воспринимают превратно. Питают иллюзии.

– Уж это точно мимо. Не про меня.

Адам кивает.

Борется с желанием поцеловать Исаеву. То и дело опускает глаза вниз и смотрит на ее пухлые губы.

– Как долго еще ты сможешь оставаться милой? – спрашивает парень, и у Евы в животе происходит какой-то незнакомый восхитительный переворот.

Низкий и глубокий голос Титова приправлен сейчас безумно опасной и, определенно, сексуальной хрипотцой. Он смотрит на нее так, словно готов сожрать, не прожевывая.

– Секунд сорок, Титов. Не больше. Уже на пределе.

– В таком случае, не сдерживайся. Снимай эту маску.

– Боишься, что я тебе понравлюсь?

– Как ты не видишь, Эва? Полнейшее безумие, но мне нравится в тебе абсолютно все.

Бинго! Эти слова, как никакие другие, способны выбить почву из-под ее ног. И это происходит. Она, мать вашу, покупается.

Но Адам самодовольно ухмыляется и безжалостно затаптывает всех гребаных наивных бабочек в ее животе.

– Я собираюсь приручить всех твоих демонов.

Притихшая внутри Исаевой волна ненависти поднимается до предельных высот и с резким треском обрушается вниз. Разряд гнева, как электрический ток, проходит через все ее тело и задерживается в ослабевших ногах.

Стискивая зубы, Ева толкает Титова в грудь.

– Для начала, разберись со своими.

К сожалению девушки, он оступается только на шаг. И, качая головой, беспечно и самозабвенно смеется.

– Ева, Ева, Ева… – с наслаждением растягивает ее имя.

– Адам, Адам, Адам… – потворствует его тону. – Как я должна в тебя влюбиться, если ты даже не пытаешься быть сказочным принцем?

– Все просто, Исаева. Ни одному из нас не нужно, чтобы все было, как в сказке. Давай, как в жизни, – подмигивает ей. – Со всеми демонами и тараканами.

Ехидно кривя губы, Ева подносит к ним два пальца и делает вид, что ее тошнит.

– Боюсь, Титов, это намного выше моих скромных возможностей.

– Ну же, Ева. Я в тебя верю, – поддевает указательным пальцем ее подбородок.

– Ой, все, – отмахивается от него девушка. – Отстань уже.

Прячет дрожащие руки в карманах пальто и делает шаг в сторону припаркованного автомобиля.

Титов задерживается, бросая на бушующее море последний рассеянный взгляд. Как обычно, ищет в родной стихии ответы на вопросы, которые застревают в его голове. Незаметно переводит дыхание, чтобы обернуться вслед за Исаевой и обратно столкнуться с непонятными его организму чувствами.

Машинально улавливает позади себя шорох и сдавленное шипение. А следом пронзительный крик Евы. Разворачивается, реагируя одними лишь инстинктами. Не успевает разум обработать происходящее, как Титов сталкивается лицом к лицу с человеком в черной балаклаве[33]33
  Балакла́ва – головной убор (вязаная шапка, шлем), закрывающий голову, лоб и лицо, оставляя небольшую прорезь для глаз, рта или для овала лица.


[Закрыть]. Отбивает рукой стремительный удар, направленный в центр его грудной клетки, и чувствует, как ладонь прожигает острая боль.

Адам не сразу осознает, что его пырнули охотничьим ножом. Это понимание приходит, когда по пальцам начинают сочиться теплые струйки.

Лезвие ныряет во влажный песок, но черная тень повторяет нападение, опрокидывая Титова на спину и наваливаясь сверху. Не помня себя от ужаса, Ева заторможено наблюдает за тем, как незнакомец пытается сомкнуть вокруг его шеи руки.

Адам, хоть и не был готов к нападению, быстро включается в этот смертельный поединок. Сталкивает мужчину на бок и наносит сразу несколько ударов.

Противники быстро перемещаются, и картинка смазывается. Летящий от них песок трещит по сапогам Евы, и вместе с этим атмосферу переполняет жуткая какофония звуков: удар, скрип рвущейся одежды, рычание, удар, трение и треск человеческой кожи, удар, хриплое и тяжелое дыхание, удар…

Кажется, это никогда не закончится. Как вдруг Титов трижды бьет противника ребром ладони в сгиб между плечом и шеей. Придавливает его к земле и воодушевленно колотит по скрытому балаклавой лицу.

Под возобновившийся вой ветра, хладнокровно расправляется с противником и вскоре отпихивает от себя бессознательное тело.

Ева подходит к Титову и соскальзывает по мокрому песку. Срывает черную маску с лица мужчины и судорожно выдыхает, когда узнавание заполняет ее разум.

Отец не собирался следить за Адамом, как посчитала она, услышав их с матерью разговор. Он приказал убийце следить за собственной дочерью. Этот приветливый парень покупал Еве выпивку и ошивался неподалеку все время, что она находилась в клубе.

«Отец велел ему убить Титова у меня на глазах!»

Все еще ощущая отголоски хмеля в голове и огонь в крови, борется с подступающей тошнотой. Но запах крови очень сильный. Он бьет в ноздри, перебивая аромат моря. Ева поворачивается на живот и утыкается носом в мокрый песок, чтобы хоть как-то смазать тошнотворный запах. Но это не срабатывает. Едва успевает встать на колени, как ее желудок выворачивает наизнанку.

* * *

Дежурному хирургу приходится наложить двадцать четыре шва на кисть Титова. К сожалению Евы, он справляется минут за двадцать. Еще пара у него уходит на то, чтобы, смерив Адама заспанным взглядом, выписать ему рецепт на антибиотик и обезболивающее.

А потом их отпускают.

Ева молчит и нервно сглатывает, пока они с Титовым идут по коридору к выходу. С волнением думает о том, чтобы вернуться домой. Она не может предположить, как ее встретит отец, и чем эта ночь для нее закончится.

Мрачный и молчаливый Титов притормаживает у кофейного автомата. Но Ева качает головой и тянет его за здоровую руку.

– Поехали домой.

И после этих слов Адам чувствует настоящее разочарование. Ему пока не хочется ее отпускать. Но он заставляет себя равнодушно пожать плечами.

– Ладно, поехали. Отвезу тебя в твой замок.

– Но я не хочу в гребаный замок, – противится его предложению Ева. – Хочу с тобой, Адам.

Титов прикусывает изнутри щеку и некоторое время пристально изучает бледное лицо девушки.

– К тому же, тебе нельзя вести машину, – выдвигает она дополнительный аргумент.

– Что ты предлагаешь, Исаева? Выражайся конкретней.

– Поехали к тебе. В твою квартиру. Туда, где мы останемся одни.

Глаза Адама прищуриваются. Понятное дело, он не ожидал ничего подобного.

Ева не в том состоянии, чтобы продолжать плести свои сети. Поэтому она не придумывает ничего лучше, как сказать ему правду.

– Я просто не могу сейчас возвратиться домой.

«А запасной аэродром отныне для меня закрыт».

– Только не думай, что война окончена, – грубее, чем хотел бы, предупреждает ее Титов.

Девушка сильнее сжимает его руку и приподнимает губы в улыбке. И только Бог знает, каких усилий ей стоит эта заученная гримаса.

– Конечно, нет.

Бросая BMW на стоянке больницы, вызывают такси и направляются в ту самую квартиру, куда Титов уже однажды Еву привозил.

В помещении тихо, тепло и темно. Но они не включают свет. Крадутся в спальню, как преступники. Точнее будет сказать, Адам ведет Еву. На ощупь. И она подчиняется, следуя за ним, словно тень.

Вместо современной душевой кабины, как ожидала Исаева, у Титова чугунная эмалированная ванна. Это открытие вызывает у нее замешательство, но она быстро с ним справляется и даже настаивает, чтобы Адам пошел в ванную первым. Рассчитывает, что он уснет до того, как она вымокнет в горячей воде и оставит на дне этого раритетного чудовища все свои переживания.

Но Титов не ложится спать. Когда разомлевшая Ева, не меньше, чем через час, тихо ступает в комнату, он все еще сидит на краю кровати.

Девушка разочарованно вздыхает и рассеянно следует глазами по выставленным напоказ татуировкам.

«Zombie[34]34
  Zombie – Зомби.


[Закрыть]».

«Bad Bad Boy».

«Black. No Loyalty[35]35
  Black. No Loyalty – Черный. Нет лояльности (похожая татуировка есть у Тимати).


[Закрыть]».

«I do not accept Gang Bang. You can only be Me[36]36
  I do not accept Gang Bang. You can only be Me. – Я не приемлю Ганг Банг. У тебя могу быть только я.
  Ганг Банг – это групповой секс с одной девушкой и более чем тремя мужчинами.


[Закрыть]».

Волна смятения, застывшая внизу ее живота, поднимается выше и перекрывает дыхание.

– Я узнал кое-что важное о своем биологическом отце, – говорит Титов, поднося к губам дымящую сигарету.

Ева выпячивает подбородок и вскидывает брови.

– Его тело так и не было найдено, – Адам выдыхает дым, слегка вскидывая голову вверх, но не отрывая от нее взгляда. – Официально он числится пропавшим без вести.

– Почему тогда все родственники считают его мертвым?

– Потому что так утверждает моя бабка. Похоже, несмотря на вопиющее к ней презрение, в ее ведьминских силах никто не сомневается.

Ева переступает с ноги на ногу, и Адам зрительно прослеживает эти движения. А затем, очень-очень медленно, поднимает взгляд обратно. Останавливается на выступающей под тканью футболки груди. И снова следует чуть выше, к изящным ключицам в широком отвороте. И еще плавный рывок, к бьющейся под кожей жилке.

– Если они знают, что он мертв, и знают, что его убили, – сдавленно произносит Ева, позволяя ему себя рассматривать. – Они, должно быть, знают, кто это сделал.

– Я о том же подумал. И знаешь, что еще, Исаева?

Глаза Адама мрачнеют.

– Что?

– Руслан Дмитриевич Титов работал в фирме твоего отца. Видимо, тогда еще не было кровной вражды между нашими семьями. Как считаешь, Исаева?

Еве кажется, будто ее сердце останавливается. Во всяком случае, оно запинается и делает длинную паузу в ее жизни.

Девушка приоткрывает рот и жадно хватает воздух, пытаясь как-то задержаться в этом мире.

«Нет! Нет! Нет!»

«Этого не может быть!»

Зажимает рот ладонью и на пятках оборачивается, чтобы покинуть помещение. Спрятаться от убийственного взгляда Титова.

Только он не позволяет ей уйти. Вскакивает и нагоняет. Впиваясь пальцами в хрупкие плечи, разворачивает Еву к себе лицом и безжалостно прожигает ее взглядом.

– Даже если ты уйдешь, это ничего не изменит. Исаева, – выплевывает ее фамилию, словно невиданную мерзость. Скользнув ладонью на затылок девушки, взбивает и путает пальцами волосы. Она не пытается сопротивляться. Просто каменеет в его руках и смотрит, как будто, сквозь него. – Не молчи, черт тебя подери!

– Что ты хочешь услышать, Адам? – тихо спрашивает Ева.

Сейчас она повторит все, что он захочет. Только это будут не ее слова. Она напялила очередную маску и отгородилась от происходящего.

– Отомри, мать твою, – встряхивает ее Титов. – Я хочу, чтобы ты сказала то, что думаешь. Говори, Ева!

После этих слов по венам Исаевой растекается огонь ярости. И ненависти ко всему миру. К отцу. К Титовым. Тому, мертвому. И этому, живому.

Почему она должна переживать за них? Почему ее должны беспокоит чьи-то чувства? Зачем Титов пытается вывернуть ее наизнанку? Зачем причиняет еще большую боль?

«Ненавижу тебя, Адам!»

«Ненавижу вас всех!»

«Всех!»

Судорожно вздыхая, равняется с Титовым взглядом. Видит гремучую смесь эмоций, что кипят внутри него и, конечно же, решает добавить огоньку.

«Бей, что есть силы!»

– Если мой отец имеет какое-то отношение к смерти твоего, – медлит, но все-таки хладнокровно заканчивает начатое. – Наверняка, он это заслужил. Вот что я думаю, Адам.

Не успевает даже вскрикнуть, как он приколачивает ее к стенке.

– Это ложь, – орет Титов, впечатывая кулак рядом с ее головой. – Это ложь! Ты так не думаешь.

– Думаю! Именно так я и думаю, черт тебя подери, – упрямо выкрикивает ему в лицо Ева.

В следующее мгновение Адам, должно быть, собирается ее убить. Она видит, как в его глазах с ее легкой руки рушатся все здравые чувства. Расширившиеся зрачки отражают лишь безумный гнев.

Закрывая глаза, Исаева ждет, когда ее накроет волна физической боли. Но секунды бегут, а этого так и не происходит.

Руки Титова, задевая ее напряженное тело, просто опускаются вниз.

– Убирайся, мать твою, – зло выдыхает он, едва Ева поднимает веки. – Сейчас же, пошла вон, Исаева! Сейчас же!

Остаток ночи дочь морского полубога и наследница миллионного бизнеса проводит в дешевом гостиничном номере. Ежась и дрожа, но не от холода, а от собственных мыслей, Ева переживает худшие минуты своей жизни.

Даже когда тело немеет, сердце продолжает все так же сильно биться. Она не пытается уснуть. Лишь надеется, что с течением времени получится спокойно дышать и не думать о том, что сказал Адам.

И о том, что она ему сказала.

«Все не так».

«И вообще, этого не может быть».

«Титов сказал это, чтобы причинить мне боль».

Но сколько ни обманывайся, сердце чует правду. Хриплый голос Титова, будто на перемотке, снова и снова повторяется в ее голове и навсегда уносит из тела Евы покой.

Далеко не все в ее возрасте знают, как больно молчать, когда изнутри тебя рвется оглушительный крик.