Текст книги "Ты – всё"

Не знаю, чего Илья добивается… Что именно он хочет услышать в ответ… Что способно его успокоить… Не знаю!

У меня не осталось ресурса, чтобы хоть как-то отреагировать на этот эмоциональный взрыв. Поэтому я просто молчу. А потом желаю Илье спокойной ночи и ухожу.

На силе воли без каких-либо всплесков протягиваю так до среды.

В среду же… В девять сорок до меня доходит информация, что Нечаев в офисе. А еще через десять минут, за которые мое сердце успевает с километр ухабистого пути преодолеть, он вызывает меня к себе.

21

Прости.

Этого беса невозможно изгнать.

© Юния Филатова

Незамедлительно отправиться к руководителю не могу. Понимаю, что это работа, а в ней недопустимы никакие сантименты.

И все-таки…

Именно поэтому, прежде чем столкнуться с Нечаевым, моей психике нужны кое-какие ритуалы. Собрав документы, подхватываю косметичку и направляюсь в уборную.

Минут десять утекают, прежде чем я могу спокойно смотреть на себя в зеркало. Взбиваю пальцами спадающие волнами волосы. Поправляю макияж. Закрываю красной помадой губы.

Вдох. Выдох.

«Холодно», – убеждаю себя.

Представляю, что мое тело сковано толстым слоем льда. Сквозь него невозможно пробиться извне. А если даже удастся силой проломить, сердце бесчувственно. Практически обездвижено. Тихим ходом идет. Много анестезии в него влила. Не подведет.

«Все будет хорошо», – последнее, что говорю себе, аккуратно подтягивая и без того безупречную стойку блузки.

Взгляд по бедрам до края строгой юбки, по голеням к открытым остроконечным туфлям… Пара секунд, чтобы убедиться, что все в порядке.

Подхватываю папку. Косметичку оставляю на тумбе.

Направляюсь на этаж руководителей уверенным шагом. По пути немало сотрудников встречаю. Всем улыбаюсь, здороваюсь, обмениваюсь какими-то фразами.

Горжусь тем контролем, которым сейчас обладаю.

Свежий крошечный порез на бедре считаю не вторым за третий день, а вторым за три с половиной года. Сорок три месяца без причинения себе вреда.

Господи, везде эта тройка…

Я ее ненавижу. Поэтому больше порезов не будет.

Нет, не только поэтому, конечно.

Я понимаю, что селфхарм – больная штука. Уверена, что сегодня с этой проблемой снова завяжу. Увижу Нечаева. Удостоверюсь, что не стоит он той боли, которую вновь причиняет. Сдам план. И спокойно продолжу жить дальше. Как и было до его возвращения.

– Жаль, но вы опоздали, – протягивает Лиля, не забывая нацепить свою чрезвычайно милую улыбку. – Двадцать минут прошло. Ян Романович уже уезжает. У него сегодня весь день распланирован.

Это сообщение заставляет пошатнуться.

Снова уезжает? Куда? Зачем? Какого хрена дергает меня, если времени в обрез?

Задерживая норовящее сбиться дыхание, быстро ловлю равновесие.

– Он еще на месте? – уточняю сухо. – В кабинете?

– Ну да…

– Предупредите, что я вхожу, – приказываю безапелляционно.

Лиля ошарашенно моргает, но тянется к селектору.

– Ян Романович, я прошу прощение… Юния Алексеевна здесь…

– Пусть заходит, – бросает Нечаев резко.

И по моему телу сбегает торопливая волна дрожи. Уже у двери я осознаю, что внутри меня не все так тихо, как я думала. Но повернуть назад возможности нет. Не позволяя себе ни единой заминки, вхожу в кабинет.

Щелчок замка за спиной.

Шаг, еще шаг, еще… Медленно поднимаю взгляд.

Нечаев стоит. Так что тянуться вверх можно практически бесконечно. Серые брюки, в тон им застегнутый на обе пуговицы пиджак, черный галстук, вздутые вены на шее, гладко выбритый подбородок, недобро поджатые губы, напряженные ноздри, прищур… Залом между бровей отмечаю уже периферийно, потому как на глазах Яна останавливаюсь. Их темноту, едва между нами устанавливается контакт, тут же освещает ярость. Она кажется далекой, словно зарница молнии. Но уже устрашающей.

Отлепиться бы… Надо.

А я вместо того еще отчаяннее впиваюсь.

Красивый. Суровый. Злой. И вместе с тем собранный.

Как всегда, идеален.

Однако… Есть одно несоответствие.

Когда мы встретились глазами, он задохнулся, будто ему перекрыли кислород. Я поймала момент. Поймала до того, как он якобы беспристрастно восстановил дыхание.

Мой лед трещит.

Все, потому что сердце без предупреждения и без моего на то влияния ускоряется. Становится гулким, отрывистым и беспощадно-болезненным. Внутри лишенной интеллекта мышцы трепыхаются чувства.

Спасибо всем слоям. Плоти, костям и льду – браво. Вселенная не услышит, как комок гладкой и уязвимой мускулатуры, всосав с кровью гормональной дури, орет во всю мощь о любви. Этот вопль способен не просто оглушить. Он рожден убивать.

Прости. Этого беса невозможно изгнать.

Нереально даже коснуться. Никакие конструкции не помогут достать. Нет способа выкачать.

Это вам не черное золото.

Это значительная часть меня. Это Я. Моя кровь.

Кровь, которую, чтобы унять боль, можно лишь по каплям пускать. Всю слить нельзя. Это я еще четыре с половиной года назад поняла. Как и то, что обновить ее невозможно. Клетки влюбленного беса сильнее. Преобладают. Доминируют. Поглощают. И снова правят бал.

Ты бы мог его выманить.

И это то, чего я боюсь больше всего. Пора признать.

Когда думаю о том, как сильно хотела бы прикоснуться к своему Яну Нечаеву, эта бесовская субстанция кипит. Напоминая себе, что вся изо льда, принимаю озноб как данность. Лучше так. Лучше трястись от холода, чем гореть в аду.

Глаза в глаза. Непрерывно.

Держать себя в оковах все тяжелее.

Лед, лед… Мне кажется, я из кожи готова вылезть ради того, чтобы побежать к Яну и посметь его обнять.

Какая же я глупая!

Умру ведь в тот же миг!

Наверное…

Молчит. Зачем же он молчит?

Я на него смотреть не могу! Мне хуже. Мучительнее, чем все прошлые разы, вместе взятые.

Да что ж такое?!

Господи… Я же с ума сойду!

Глаза, губы, руки… Весь он!

Он что, не понимает???

Зачем смотрит так, словно тоже скучал?!

Сердцебиение достигает нового уровня безумия. Это апогей.

Но я игнорирую боль. Пренебрегаю дрожью. Отрицаю плавящий нутро жар.

Верю в свою ледяную броню. Верю.

Нечаев не услышит. Не увидит. Ничего не поймет.

– Вы настолько обнаглели за время моего отсутствия, что считаете нормальным заставлять меня вас ждать? – высекает Нечаев своим самым жестким тоном.

Разгневан до предела.

И вместе с тем… Кажется, словно говорит с трудом.

Что ему мешает – для меня, на хрен, неважно.

Глаза заполняются слезами, когда думаю о том, сколько ждала я.

Сколько я тебя, черт возьми, ждала?!

Сердце кровью обливается. Захлебывается.

Боже, Боже… Кровоточит внутри каждая рана.

– Что вас так оскорбило? Прошло около двадцати минут. Были веские причины задержаться. Я ведь к вам тоже по первому зову бежать не обязана.

– Конечно, не обязана. Слишком гордая, – выплескивает Нечаев с ошарашивающей меня эмоциональностью.

Злостью меня не удивить.

А вот все остальное… Будто прямой удар в грудь. Девятибалльная волна. После треска ужасающие сколы идут.

Мое дыхание учащается. Скачками растет. Становится рваным, влажным, высоким и свистящим. Предательски и преступно взволнованным.

Я лед. Но Нечаев ледокол.

Наблюдает и какие-то данные снимает. Фиксирует. Отводя взгляд, переводит дыхание. Возвращает себе контроль.

– Оптимизация себестоимости готова?

– Да, – выталкиваю тяжело.

В груди будто дыра образовалась. Пытаясь ее залатать, больше не смотрю на Яна. Смещаю фокус в сторону.

– Какая сумма по итогу получилась?

– Минус тысяча семьсот семьдесят долларов на единицу, – докладываю исполнительно. И сразу же, не сдержавшись, добавляю: – Я сделала все, как вы сказали. По всем пунктам прошлась!

– Хорошо, – голос Нечаева смягчается. И вместе с тем он звучит ниже, сиплее. По коже продирает так сильно, что кажется, остаются отметины. Их тотчас заливает горячим и терпким медом: – Оставьте план на краю стола.

Лед, лед… Держись!

Шпильки зычно стучат по паркету. Но сердце все равно громче работает. Словно мчащее на бешеной скорости транспортное средство раз за разом врезается в ограждение и с грохотом превращается в бесполезную груду металла.

Так и не дойдя, со вздохом замираю. Издалека тянусь.

Только бы не оказаться к Нечаеву слишком близко. Не уловить исходящий от его тела жар. Не вдохнуть сжигающий кислород в моих легких запах.

Но…

Спасая папку от падения, Ян входит в зону моего личного комфорта, словно ракета – в зону прицельного поражения.

Все силы в кулаки.

Ядерный взрыв. Ударная волна. Его дыхание задевает мою щеку и ранит острее лезвия бритвы. Вздрагивая, отшатываюсь. Перед глазами темнеет, но я заставляю себя двигаться, пока воздух не становится безопасным.

Вдох. Выдох.

Его вздохи где-то рядом. Еще более оглушающие, чем мои. И, конечно же, значительно вредоноснее.

Планировала поделиться своей идеей, касающейся прямых поставок из Японии, но слова сказать не могу. Мой рот открывается лишь для того, чтобы хватать воздух.

– Какого хуя ваша чертова банда задумала на этот раз?

– Что?..

Невольно вскидываю взгляд. Встречаю огневую волну. Сгораю.

– Какого хрена ты делаешь рядом с моим братом, Ю? У меня дома? Чего ты, блядь, добиваешься?

Я так шокирована, что не придумываю ничего лучше, кроме как полностью уйти в отказную:

– Не понимаю, о чем вы… Ты…

В то время как я задыхаюсь в лапах любовного беса, Ян смотрит на меня, словно на мразь.

– Считаешь, играть чувствами других людей – допустимо?

– Я не играю! Это вы… Ты…

– Увижу тебя еще раз рядом с Ильей – убью обоих.

Я уже чувствую себя так, словно мудак Нечаев, не добравшись до сердца, сломал мне шею.

В груди подгорает. И сыплется, сыплется лед… Острыми грудами забивая душу, оставляет внешние ткани открытыми. Уязвимыми.

Слезы жгут слизистую, словно кислота. Но я не могу, не могу… Ни за что не позволю себе перед ним плакать.

Упрямо глядя Яну в глаза, делаю вид, будто этот контакт не уничтожает сию секунду. Полная мобилизация нервных клеток. Кровавая бойня. Я уже чувствую сладко-соленый запах. Вижу красный. Через этот фильтр все боли сканирую.

– Ты меня поняла?

Зол. Но так хладнокровен. Его голос – вот, что режет вместо лезвия. Пускает кровь сразу в нескольких местах.

Бах-бах, бах-бах… Сердце с натугой качает воздух.

Артерии пустые. Бесполезные канаты.

– Я, блядь, спрашиваю: ты меня поняла?

Если бы я могла его сейчас убить… Я бы убила.

Просто внутри меня сворачиваются в черные сгустки остатки крови. Чернеет исполосованная душа. Чернеет все нутро.

– Поняла.

Едва выдыхаю, Нечаев зачем-то касается моей руки. Задохнувшись от боли, пытаюсь выдернуть. Но он не позволяет. Глядя мне в лицо, сжимает так крепко, что кажется, ломает кости.

Не смотри! Я твои глаза ненавижу!

Не смотри… Не смотри… Я их люблю… Я в них тону!

Аварийный сигнал. И сердце разлетается. Это взрыв субмарины. Глубоко-глубоко под толщей океанической воды – там, где давление настолько велико, что не выдерживает даже металл – на дне темной и холодной души Нечаева.

Заломы света. Лучевая радиация. Пространство начинает вращаться. Кружится с сумасшедшей скоростью. Уловить развернувшийся на земле ад не успеваю. Это просто калейдоскоп губительных исторических событий.

– Ю…

Треск, писк… Пару секунд реально думаю, что это какая-то часть меня, крошась, формирует звуки.

– Ян Романович, – токсично-мягкий голос Лилечки, будто иголка, протыкающая пузырь, который в этот момент кажется нам с Нечаевым целым миром. Воображаемая вода разлетается. Я вскидываю голову. Выдергиваю руку. Делаю глубокий вдох. – Ян Романович, Игорь Степанович звонил. Просил передать, что ждет вас в авто на парковке.

Вдох. Выдох. Вдох.

Не мои.

Я шарашу пространство напряжением с другой стороны. Спиной к Нечаеву.

– Скажи, что я спускаюсь, – чеканит он в динамик селектора. Не менее резко обращается ко мне: – Насчет успешности вашего плана по оптимизации, Юния Алексеевна, у меня имеются большие сомнения. Все говорит о том, что вы снова отнеслись к поставленной перед вами задаче легкомысленно. Кого наказать пытались? Меня? Очень опрометчиво. Выстрел себе в ногу. Я сегодня же изучу вашу работу, Юния Алексеевна. Если она во второй раз меня разочарует, вы будете лишены премиальных до конца календарного года. И не вздумайте покидать офис, пока я вам это не позволю. Вызову после ознакомления. Свободны.

22

Со мной так нельзя!

© Юния Филатова

«…– Твои губы… Ю… – смотрит на них, заставляя мое сердце остановиться. – Я готов целовать тебя до скончания веков, даже если ты никогда не соблаговолишь со мной спариться.

– Ян…

– Знаешь, какой вес в подобных словах пацана?

– Не знаю…

– Титанический, Ю. Титанический!»

Зачем я это вспоминаю?

Бред же… Жестокое, отвратительное и смехотворное вранье девятнадцатилетнего гуляки Яна Нечаева.

Господи… Зачем мне это?! За что?!

Почему мой мозг хранит все слова Нечаева, различные интонации его завораживающего хрипловатого голоса, насыщенные и откровенные взгляды, искривляющую чувственные мужские губы ухмылку?

«Титанический…» – вертится у меня в голове.

Титан. Снова и снова цепляюсь за химический элемент, будто за ним кроется нечто по-настоящему важное.

Титан. Как же все-таки подходит Нечаеву.

Какие бы эмоции Ян ни выражал, он всегда был сильнее всех. Оставаться равнодушной не представлялось возможным. Он подавлял, заражал, вызывал взаимность… А за ней и губительную зависимость.

Тук-тук… Тук-тук… Тук-тук… Нездоровая кардиограмма.

Брадикардия. Кислородное голодание. Головокружение.

И что там дальше? Разрыв сердечной мышцы? Инфаркт?

Кусая губы, невидящим взглядом в экран своего монитора смотрю. Делаю вид, что работаю, тогда как не получается даже нормально дышать.

Сырость в каждом вдохе и в каждом, черт возьми, выдохе.

Тяжело. Господи, как же мне тяжело циркулировать воздух!

Грудная клетка не поднимается. Легкие не раздуваются. Сейчас они будто бабочка, которая сложила крылышки и погрузилась в анабиоз. Все бы ничего, если бы не ощущение, что эта бабочка тяжелая, подобно промокшей насквозь ватной кукле. И эта влага, увы, не вода. Это кровь. Кровь, которой залито все внутри меня. А в ней ведь гормоны, гормоны… И бес. У него полный контроль.

Кровь, кровь, кровь… Эта дикая смесь везде с излишками.

Голову с трудом держу. Кажется, что по вискам с двух сторон молотами бьют.

Удар. Боль.

Боль невообразимой силы и интенсивности. С каждым приступом кажется, что лопнут барабанные перепонки, порвутся сосуды, взорвутся нейроны, сварится мозг.

Инстинктивно хочется открыть рот. Вдохнуть. Закричать. Разрушить напряжение. Если надо – натуральным образом разлететься на части, потому что терпеть все это выше моих сил.

Но у меня нет права даже на слезы. Расплакаться сейчас – значит, сдаться. С огромным трудом сдерживаю разбирающую нутро истерику. В душе тот самый девятый вал стоит, а я держу его чем-то вроде кружева. И, блядь, верю, что справлюсь.

Что у меня, кроме веры в себя, осталось?

Ничего.

А больше ведь никто не поможет. Рассчитывать можно только на себя. Всегда и везде. Такова правда жизни.

«Насчет успешности вашего плана по оптимизации, Юния Алексеевна, у меня имеются большие сомнения…»

Как же это обидно!

«Я сегодня же изучу вашу работу, Юния Алексеевна. Если она во второй раз меня разочарует, вы будете лишены премиальных до конца календарного года…»

Как унизительно!

«И не вздумайте покидать офис, пока я вам это не позволю. Вызову после ознакомления. Свободны!»

Как, черт возьми, больно!

Но ничего… Нечаеву еще придется передо мной извиниться. Как только он посмотрит мой план оптимизации, поймет, что я сложа руки не сидела, а использовала все ресурсы и все возможности.

Я проделала хорошую работу!

Извинится. Придется.

А я не прощу!

Никогда.

Боже… Как же тянет пойти в уборную… Снизить давление… Получить облегчение…

Но…

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Неосознанно царапаю запястье с заей. Добиваюсь того, что на «меху» проступает кровь.

Едва вижу это, в глазах резко плывет. Тошнота накатывает. Настолько сильная, что приходится незамедлительно идти в туалет.

Пока перемещаюсь коридорами, улыбаюсь. Шаг от бедра – по привычке. С достоинством. Уверенно.

Зачем мне это? Не знаю.

Пораженное невидимой молнией сердце раскалывается на две половины, через мгновение сцепляется в уродливое месиво и принимается агрессивно грохотать. Грудная клетка при этом все теснее сжимается.

Я не сдамся. Не сдамся!

Лучше кровь пустить… Об этом никто не узнает. Решение принято.

Только вот тумба в уборной пуста. Моей косметички нет.

Разбираться с пропажей возможности нет. Не успеваю об этом даже подумать. Сумасшедшая волна тошноты заставляет вбежать в кабинку, чтобы успеть опустошить желудок в унитаз, а не на пол.

Позже прихожу не в себя. В какое-то отрешенное состояние погружаюсь. Пока умываюсь, пытаюсь без паники подумать над тем, кто мог забрать мои вещи.

Честно? Вариантов нет.

Не представляю, чтобы кто-либо из сотрудниц был способен на такой низкий поступок, как кража бывшей в употреблении косметики.

Да и техперсонал тоже не тронул бы. Я уже оставляла не раз. Забывала в уборной даже золотые украшения. Находила потом ровно там, где оставила. Никто бы не рискнул работой из-за подобной мелочевки.

Чтобы привести себя в порядок в этот раз, приходится серьезно постараться. Леплю на заю пластырь – благо в уборной имеются аптечка и предметы гигиены. Из нее же беру ополаскиватель для рта. Не знаю, сколько раз использую ядрено-мятную жидкость. На нервной почве с треть банки расходую. Застирываю кровь на манжете. Распыляю по блузке освежающий спрей и пробегаюсь по ткани ручным отпаривателем.

Периодически в уборную забегают сотрудницы. Подшучивают над моей маниакальной озабоченностью своей внешностью. Но мне плевать, кто что думает. Я в том тревожном состоянии, когда любое несовершенство в собственном облике способно подорвать эмоциональную плотину. А я этого допустить не могу.

Умываюсь, умываюсь… Макияж остается лишь на глазах.

Надевая блузку, сокрушаюсь из-за того, что нечем закрыть губы. Это расстраивает сильнее всего. Но я слишком брезглива, чтобы просить у кого-то помаду.

Вернувшись в кабинет, достаю из сумки духи. Щедро ими обливаюсь. Лишь после этого более-менее успокаиваюсь.

И снова жду, жду… Нечаев мотается по делам весь день. Весь офис расходится, а его все нет на месте.

Звоню Лиле.

– Ян Романович не сообщал, когда вернется? Мне ждать? Или можно ехать домой? – последнее произношу с надеждой.

А вдруг?

Мне бы эта передышка очень пригодилась!

– Ждать? – теряется Лиля. – А зачем?

– Он должен посмотреть мой план… – начинаю пояснять, пока не понимаю, что это лишнее. – Ладно. Неважно. Сообщите мне, пожалуйста, когда он будет на месте, – кладу трубку раньше, чем она дает согласие.

И снова… Жду, жду, жду… Жду!

Испытываю такое колоссальное напряжение, что кажется, получу отек мозга. Слезы сдерживать все тяжелее.

Мадина Андросова: Ты куда пропала? Я, конечно, понимаю, что ты теперь бизнес-леди, но, может, заедешь? Мы скучаем!

Юния Филатова: Не могу. До сих пор на работе.

Мадина Андросова: Ты там состаришься!

Мадина Андросова: Может, помочь чем-то? Как Нечаев себя ведет?

Судорожно втягиваю воздух. Можно сказать, всхлипываю. Но тут же беру себя в руки. Прижимая к губам руку, быстро пишу ответ.

Юния Филатова: Все нормально.

Мадина Андросова: Забеги хоть на пару минут. Я твои любимые роллы закажу.

Юния Филатова: Постараюсь. Соскучилась по Рокси.

Мадина Андросова: Только по Рокси???

Чудо, но я улыбаюсь.

Юния Филатова: По вам тоже.

Мадина Андросова: Ждем!

Не успеваю отложить телефон, как приходит сообщение от другого абонента.

Илья Нечаев: На пару дней сделаем перерыв, ок? Нужно кое-что решить.

После ультиматума Яна удивлена, что вообще написал. Наверное, еще не в курсе, как старший брат отреагировал на наше общение.

Юния Филатова: Ты узнал, сколько будет стоить покраска?

Илья Нечаев: Пока нет. Должен идти. Свяжемся позже.

Не отвечаю больше.

Поднявшись из-за стола, выхожу в коридор и направляюсь в сторону кухни. Делаю это не только чтобы сменить обстановку и размяться, но и ради того, чтобы реально подкрепиться. Есть не получается. Спасаюсь, как могу. Завариваю крепкий черный чай, кладу в него три полные ложечки сахара и заставляю себя выпить напиток.

Лишь около семи часов вечера, когда я беспокойно рассекаю пространство кабинета, звонит, наконец, Лилия.

Нечаев вызывает меня к себе.

Ну, вот и все… Ожидание закончилось.

Легче ли мне?

Нет. Гораздо хуже!

Если на протяжении всех этих часов мне лишь казалось, что я сойду с ума, то вот сейчас как раз тот момент, когда это происходит.

Обезумев от переживаний, я готовлюсь к незамедлительной атаке. Ведь это он… Он довел меня до края! До состояния необоснованного животного страха. До яростной дрожи. До гребаного отчаяния. До бешеной жажды крови.

«Что тебе от меня нужно?!» – все, что я хочу прокричать.

Прокричать так громко, чтобы Ян почувствовал ту боль, которую чувствую я. Чтобы она его разорвала раньше, чем разорвет меня.

Но…

Очутившись в логове хищника, я снова теряюсь.

Как еще реагировать на то, что он говорит?

– Все, как я и предполагал, Юния Алексеевна, – заключает Нечаев лишенным каких-либо эмоций голосом. – Весь ваш план – бессмысленный набор таблиц.

В кабинете полумрак. Горят лишь лампы у входа.

Ян стоит за своим креслом. Несмотря на яркие огни вечернего города, которые через панораму находящихся за его спиной окон сеют по периметру помещения дополнительные блики, выглядит мрачным как никогда.

Из-под густых, черных и угрюмо изогнутых бровей мерцает мнимым гостеприимством ад.

Впервые Нечаев на рабочем месте без пиджака. Более того – отсутствует галстук. Верх рубашки расстегнут. Манжеты закатаны до локтей. В руке, которой он опирается о спинку своего кресла, стакан с янтарной жидкостью.

«Холодно, холодно… Мне очень холодно», – убеждаю себя, когда ощущаю, как вспыхивает кожа лица.

Только бы не допустить всепоглощающего пожара. Я его не переживу.

– Юния Алексеевна, если вы считаете, что, нарисовав в итоговой ячейке красивую сумму, сможете кого-то обмануть, то вы глупее, чем я думал, – толкает сердито, с явным желанием задеть за живое.

Однако я слишком ошарашена, чтобы это сработало.

О чем он говорит? Что за вздор?

Я прийти в себя не могу!

Нечаев же, сделав большой глоток алкоголя, сгущает вокруг себя тьму. Задерживая на мне свирепый взгляд, с неясной мне безысходностью припечатывает:

– И гораздо сложнее.

То сжимая, то разжимая кулаки, бестолково пялюсь, напрочь утрачивая связь с прошлым и забывая, наконец, кем Ян Нечаев был когда-то.

Нет того парня. Ничего, кроме внешнего сходства, не осталось. Да и то благодаря суровому облику, который он сейчас собой являет, просматривается незначительно.

Именно в этот момент мне становится по-настоящему холодно. Нутро заволакивает инеем. Сердце перестает сокращаться. Тело бьет дрожь. Душа стонет. Глаза заволакивает слезами.

Ощущение, что я распадаюсь на тысячи теней, настолько велико… Чтобы не рехнуться сию секунду, приходится найти одну из зеркальных поверхностей и убедиться, что я выгляжу точно так же, как всегда.

Хорошо. Почти идеально.

Невинно. Почти мило.

Сдержанно. Почти равнодушно.

Где мое сердце? Где?!

Я еще здесь? Или уже умерла?

Я не чувствую пульса… Господи, я не чувствую пульса!

– Ты меня видишь? – выпаливаю в один миг, задушенно обращаясь к тому Яну Нечаеву, которого потеряла.

Но…

Правда в том, что даже когда он является другим, чужим для меня, я хочу его узнать.

Господи… Я ведь и с Ильей начала общение, потому что он сейчас в том возрасте, который я упустила с Яном. Я пыталась уловить, каким он был, хоть и понимала, что мой Нечаев особенный. Совсем-совсем другой. И тем не менее… Какие-то детали, взгляды, и картинка складывалась.

А может… Я просто додумывала?

– Ты меня видишь?! – выпаливаю громче.

Мужчина прищуривается. На вопрос не реагирует. Однако, допив свой напиток, возвращается не просто к разговору, а к тому Яну Нечаеву, которого я, как бы ни страдала, так отчаянно ищу.

– Зачем ты это сделала, Ю? Чем руководствовалась? Неужели, мать твою, не понимала, что не проканает?! Были какие-то сложности? Почему ты, блядь, просто не позвонила мне?! Что за хуйня?! Я, сука, просто не понимаю!

Узнавая интонации и выражения старого Яна, захлебываюсь чувствами.

Но страх, который сильнее всего, заставляет игнорировать его.

– А я не понимаю, о чем вы!

Бросаюсь к столу Нечаева. Не спросив разрешения, хватаю папку, в которой принесла план. Суматошно листаю.

Дыхание перехватывает, когда осознаю, что вижу этот документ впервые. Узнаю лишь первую, вторую и последнюю страницы. Остальное… Не мое!

– Как такое возможно?.. – шепчу в замешательстве. – Это… Это какой-то фарс… Бред…

– Согласен. И вы имели наглость принести этот бред мне! Как решать теперь будем? Что дальше, Юния Алексеевна?

– Я не приносила… Это не мое…

Лиля… Блядь, Лиля…

Неужели она подменила?.. Как так можно?! И я еще корила себя за плохое отношение к ней?

– Это не мое!

– Что? Ты, блядь… Ты в своем уме, Ю?! – рычит Нечаев с такой злобой, что я вздрагиваю.

Не только внешне. Но и внутренне. Изо всех сил меня сотрясает. На фоне этого и под давлением взгляда Яна обрушивается вал, который я весь день держу.

Меня топит. Топит с такой силой, что в горле ощущается влага.

Вот-вот разревусь… Вот-вот… И снова каким-то чудом сдерживаюсь.

Вспоминая, как секретарь Нечаева улыбалась мне перед тем, как я входила в его кабинет, прихожу в ярость.

– Это не мое! – ору истошно, окончательно наплевав на проклятую работу.

«Десантник бежит сначала сколько может, а затем – сколько нужно», – всплывают в моем затуманенном сознании слова моего Яна.

И я выдерживаю его убийственный взгляд столько, столько надо. Не разрываю контакт, пока он не начинает говорить.

– Может, хватит, Ю?! – рявкает, зло отталкивая кресло. Не успеваю зажмуриться, когда запускает в одну из стен стакан и в бешенстве трескает по столешнице ладонью. – Что за ебанутый детский сад?

Вдох. Выдох.

Кулаки до хруста. Ногти под кожу.

Взмах ресниц. И я снова смотрю на Нечаева.

– Думаешь, я бы принесла тебе такой план? – чеканю уничижительно.

Во мне реально полыхает ненависть. За то, что он считает меня не просто конченой вертихвосткой, но и непроходимой идиоткой.

Ведь знает меня с семилетнего возраста! Знает меня!

И не верит.

– Получается, что принесла! – горланит так же разъяренно.

– Нет, не получается. Я все сделала, как ты расписал в письме.

– Ну и где, Ю? Где эти данные? Покажи, мать твою!

Можно бы было попросить у него компьютер, войти в свою учетную запись и распечатать план заново. Но для всех этих действий я слишком зла.

Меня достало! Достало!!!

– Ты не веришь мне? Не веришь тому, что я тебе говорю?!

Бушующую тьму в глаза Нечаева подрывает сомнение. С рваным вздохом подаюсь вперед. Хочу взять за руки. Почувствовать, как кипит его кровь. Понять, почему это происходит с ним… Со мной…

Боже мой… С нами.

Едва осмеливаюсь на это «мы», как Ян толкает:

– Не верю, Ю.

Эти слова будто взмах лезвием. Раз, два – крестом мне по груди.

Замирая, прикрываю веки. Губы сжимаю.

Рассвирепев, начинаю рвать чертовы листы еще до того, как открываю глаза. Мелкими кусками усыпаю стол. До последней страницы! Но и этого мало. Ослепнув от ярости, даже не пытаюсь понять реакцию Нечаева. Взбив клочки бумаги пальцами, швыряю их прямо ему в лицо.

Разворачиваюсь, чтобы уйти.

И это мне почти что удается. Почти.

Ян нагоняет у двери. Схватив меня за талию, резко прокручивает и вбивает в деревянное полотно спиной.

– Какого хуя ты себе позволяешь, Ю? – хрипит едва слышно, но крайне напряженно.

Я вижу его горящие злостью глаза, вдыхаю дурманящий запах, всеми фибрами ощущаю ошеломляющие эмоции и ужасающую близость… И понимаю, что мне стремительно становится жарко.

Никакого льда нет. Ни в одной части моего организма.

Растаяв, он превратился в бензин.

И я теперь опасаюсь шевелиться… Не рискую говорить… Мать вашу, я боюсь даже вдохнуть!

После возвращения Нечаева что-то изменилось. Он как будто стал еще больше, мощнее, агрессивнее, жестче и решительнее.

Я все еще не знаю, что конкретно ему от меня нужно, но уже понимаю: он это получит.

– Какого хрена ты молчишь?

Демонстративная холодность, за которой я пытаюсь спрятаться, чтобы спастись, очевидно, доводит Яна до бешенства.

– Я тебя спрашиваю, какого хуя ты молчишь, Ю?!

Сердце едва не выскакивает из груди, когда он наклоняется и задевает мои губы дыханием.

Электрические разряды, которые разлетаются по моему телу, такие сильные, что испаряется кровь. Вместо нее по венам начинают носиться сумасшедшей мощности импульсы.

– Можешь… уволить меня… – шепчу приглушенно, разрывая слова тихими осторожными вздохами.

– Серьезно, Ю? Вот так просто? После всего, что было? Думаешь, если бы я, блядь, хотел тебя уволить, то нуждался бы в твоем позволении?

Глаза в глаза. Непрерывно.

Агрессивно. Требовательно. Порочно. Принуждающе и порабощающе.

Но я держусь.

Незаметно перевожу дыхание.

– Мне все равно.

Глаза Яна медленно расширяются. Зрачки увеличиваются, вытесняя цвет радужки. А внутри них… Столько чувств, что я с трудом выдерживаю.

По позвоночнику соскальзывает огненный шар. Кожу стягивают мурашки. Пламя разносится по моему телу, как пожар на сухой местности.

– Что тебе все равно, Ю?

Сглатывая, позволяю себе чуть более резкий вдох.

Но стою на своем.

– Все.

– Все?

– Да.

– А если отбросить работу, Ю… – шепчет Нечаев, подражая моим бездушным интонациям. – Если я тебя сейчас трахну? Тебе будет все равно?

Сорвавшееся с цепи сердце сотрясает мою грудную клетку с такой силой, что приходит в движение весь организм. Рванув вперед, влетаю в титановое тело Яна. Он тут же перехватывает мои руки и давит обратно. Втискивается в меня с такой яростью, что в некоторых местах ощущаю физическую боль. Но выбивает меня из равновесия не она. А эрекция Нечаева, которая вжимается мне прямо в живот.

Височный пульс гасит свет. И я теряю контроль.

Задохнувшись, начинаю лихорадочно трепыхаться. Биться в руках Яна.

Но он… Он как зверь… Будто только этого и ждал.

Подцепляя пальцами ворот моей блузки, резко дергает ткань вниз. Пуговицы, которые имели наглость не поддаться такому напору, по итогу оказываются попросту оторванными. С оглушающим грохотом летят по полу кабинета Нечаева.

Чувствую прикосновение прохладного воздуха к груди. А за ним… Раскаленные ладони Яна. Кружево бюстгальтера не защищает. Да и в принципе служит преградой недолго. Не успеваю осмыслить всех действий Нечаева, как он рвет белье и зажимает пальцами мои соски.

Со стоном роняю веки. Под ними тотчас рассыпаются искры.

Проклятый бес в это же время сзывает за моей грудиной феноменальный шабаш.

Удар. Феерический залп. Огненный дождь.

Не убежать. Не спастись.

– Не надо… Не надо, Ян…

Дернувшись, он отступает. Минимально. Мучившие мгновение назад пальцы перемещаются и закрывают всю плоть. Застывая, продолжают жечь. Но вместе с тем… От этого пламени становится тепло. Прогревается моя озябшая душа.