Текст книги "Неженка и Ветер"

– Я не сержусь на тебя… уже не сержусь, – произнёс он, отстранился от Кати и осторожно присел на край кровати, – Злость прошла. Страх остался.

– Страх? – Катя непонимающе смотрит на брата.

– Я потерял Ирэну. Мне было больно. Но вчера ты заставила меня забыть о Ирэне и испытать страх за тебя. Не делай так больше, Катя.

– Но я… – девушка хотела что-то возразить, но передумала и быстро попыталась заверить брата, – Обещаю, что никогда больше не притронусь к спиртному, только если ты сам мне разрешишь.

Денис кивнул, взял свободную от капельницы руку Кати, приподнял и прислонил к своей щеке, закрыл глаза, провёл её узкой тонкой ладонью по своим глазам, прикоснулся губами к её щеке. Катя, следившая за его действиями не отрывая глаз, вздрогнула.

– Насчёт алкоголя мы всё решили. Да, и не смей говорить маме обо всём этом. Вчера я ей звонил и предупредил, что ты останешься у меня до вечера.

– Да… конечно, – пристыженно отозвалась Катя.

– Я был очень рассержен на тебя, Катя, прости. Но я до сих пор… не могу успокоиться! Ты хоть понимаешь, что они могли с тобой сделать вдвоём? Они поимели бы тебе по очереди, а может и одновременно. И тебя нашли бы под утро с влагалищными разрывами и в крови, возможно ещё живую или уже замёрзшую от холода.

Катя заметно побледнела. Только в эту секунду до её сознания дошло то, что с ней могло случиться, не появись брат.

– А как ты меня нашёл? – запоздало удивилась Катя.

– Мама сказала, что вы с Алиной долго наряжались на танцы, но в клубе тебя не было, и я решил, что вы уехали в город. Кстати, кто вас привёз в город?

– Мы на попутке… Прости, брат, прости! Я всё поняла, не надо мне ничего говорить! – губы Кати задрожали, а на глазах появились слёзы.

Денис отпустил её руку, встал и снова отошёл к окну. Катя больше не пыталась с ним заговорить. Она обратилась к нему снова только когда почувствовала, что очень сильно хочет в туалет.

– Я не могу больше терпеть, мне нужно в туалет.

– Катя, лежи и не капризничай, – отмахнулся от неё Денис.

И только когда лекарство в бутылке закончилось, Денис очень аккуратно вынул иглу, придавил ватным тампоном кожу девушки, немного подержал так и только потом разрешил ей выйти в туалет. А когда она вернулась, капельницы уже не было, и Денис надевал куртку.

– Мне на работу нужно. И так из-за тебя на два часа позже приду. Тебя закрою на ключ, лежи и отдыхай.

– А если мне опять захочется в туалет? – возмутилась девушка.

– Придётся терпеть до моего возвращения, – спокойно отозвался брат и вышел из комнаты, ещё секунда, и Катя услышала, как проворачивается ключ в замке.

Катя снова легла на кровать и закрыла глаза. Сон быстро сморил её, и девушка проспала до вечера, иногда просыпаясь и снова проваливаясь в сон. А вечером вернулся Денис с двумя пакетами, велел Кате поставить в чайнике кипятить воду, достать из пакета травяной чай и заварить его. И пока он мылся и переодевался, Катя сварила чай, достала из пакета печенье и шоколад, а во втором пакете обнаружила свою одежду – футболку, тёплый свитер, брюки и носки. Значит, Денис заезжал домой за её вещами. Катя сняла с верёвки высохшее нижнее бельё и переоделась, блузку и юбчонку засунула в пакет, радуясь, что до дому доберётся в приличном виде. Пришёл Денис, заставил её выпить кружку ромашкового чая и съесть несколько долек шоколада, затем внимательным взглядом оценил её внешний вид и удовлетворённо кивнул:

– Едем домой. Я попросил маму сварить куриный бульон.

Катя растроганно моргнула ресницами, но ничего не ответила. До дому добрались быстро, и Кате показалось, что она отлучалась из дома не на сутки, а на несколько месяцев. Мама уже разлила куриный бульон по тарелкам, поставила на стол мясной пирог. Катя выпила бульон, но пирог есть не стала, зная, что мама не растроится. Она стряпала для сына, который теперь так редко бывал дома.

– Денис! Оставайся с нами! Не уезжай! – не вытерпела Катя.

– А и, правда, сынок, куда ты на ночь глядя поедешь? Переночуй дома. Я понимаю, что тебе вставать придётся раньше, но…

– Я останусь, мама, – ответил Денис.

Катя подошла к брату, привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до его плеч руками, прижалась к нему и попросила жалобным голосом:

– Нет, не переночевать! Совсем оставайся, брат! Так плохо без тебя… Ну, пожалуйста, останься. Как раньше… – она хотела сказать: «Как раньше до Ирэны», но вовремя сдержала себя. Ни к чему сейчас брату лишний раз напоминать об Ирэне. К тому же сумасбродная выходка Кати всё-таки не была такой уж бесполезной. Благодаря ей Денису удалось отвлечься от навязчивых мыслей об Ирэне.

– Сегодня останусь, а там посмотрим, – ответил Денис. Катя счастливо вздохнула. Он не сказал категоричное нет!

Когда плакать так сладко…

В прошлый раз я сказал, что ты

нравишься мне. Нужно было быть решительнее

и сказать, что я люблю тебя.

Дэниел Киз «Цветы для Элджернона»

Молоденький сержант с сочувствием посмотрел на невысокую худенькую девушку, одетую в дешёвую китайскую куртку и старомодную юбку в красно-синюю клетку. «Красивая. Её бы одеть нормально да макияж сделать. Конфетка получилась бы», – подумал он и обратился к девушке:

– В первый раз здесь?

Она кивнула.

– Пойдёмте, я вас провожу, – доброжелательно предложил сержант. Было видно, что девушка ему понравилась, – Кто тут у вас?

– Мама, – последовал тихий ответ.

– Вот оно как… – сержант остановился и снова с сочувствием посмотрел на девушку, – Тяжёлая статья?

– Да. Убийство, – нехотя ответила девушка.

Сержант больше не задавал вопросов, провёл девушку в комнату свиданий. В удлинённой душной комнате стоял приглушённый, но не прекращающийся гул. Девушка растерянно огляделась по сторонам. Через небольшие окошки напротив друг друга сидели люди, и каждый держал в руках телефонную трубку. Сержант указал на свободное окошко:

– Вот здесь. Сейчас приведут. Ждите.

Девушка подошла к окошку, ждать пришлось недолго. Дверь открылась, конвойный пропустил вперёд женщину. Она села напротив окошка и взяла в руки телефонную трубку.

– Доченька… Дочурка! Пришла, моя хорошая…

Ксюша улыбнулась, изо всех сил стараясь не расплакаться. Хотя слёзы предательски щипали глаза. Ксюша смотрела на мать и сразу же заметила перемены в её внешности – морщины на лице разгладились, одутловатость под глазами спала, лицо посвежело, раньше мутные глаза теперь стали живыми, светло-голубыми. Волосы вымыты, тщательно расчёсаны и собраны в строгий пучок на затылке.

– Вот… дочка… не пью уже полмесяца как… – смущённо произнесла женщина, – Вот видишь, поправилась даже, вес набрала… Кормят три раза в день. А то я как раньше – то… пила беспробудно, ничего не жравши…

– Мама, я тебе там посылку передала – сигареты, чай, конфеты, шампунь, носки, нижнее бельё. Ты получила? Скажи, может, что ещё нужно? Лекарства какие?

– Получила посылочку, доча. Спасибо. Ты не беспокойся, здесь в больничке мне дают лекарства. Всё у меня есть, доча. Ничего не надо! Постель чистая, кормят, в тепле. Вот тебя повидала, а больше мне ничего и не нужно.

– Мама…

– Тише, доча, не перебивай. Я вот зачем тебя позвала. Слушай меня сейчас внимательно, не перебивай и сделай всё так, как я велю. Всё в точности исполни.

– Да, мама, – с готовностью кивнула Ксюша.

– Адвокат – проныра. Будет к тебе подкатывать, денег просить – не давай. Он у меня бесплатный, от государства. Так всякому положено, чтобы его защищали. Так вот, он говорит, срок мне светит до восьми лет. А по УДО могу лет через шесть выйти при хорошем поведении. Да я выйду, доча, порядок нарушать здесь не буду. Так вот… о чём это я? Ты прости, доча, с мыслей сбиваюсь… Тяжело мне сосредоточиться… Когда пытаюсь думать, то голова начинает болеть… Но это ладно! Так вот… Я ему, адвокату этому, ничего не сказала. Точнее, сказала, что к соседке Эльке приревновала – мол, по пьяни померещилось мне, что он с ней гульнул. А ты, доча, ни адвокату, ни на суде не смей ничего про Игоря говорить. Ты ничего не знаешь, поняла?

– Но, мама! Это же смягчающие обстоятельства! Как я могу промолчать?! Ты же меня защищала!

– Не сметь! Не сметь, я сказала! Если ослушаешься – от свиданок с тобой и посылок твоих откажусь! Обижусь! Так и знай! – Алевтина сильно заволновалась, сцепила пальцы, сжала их в кулак и уже спокойней продолжила, – Пойми, доча, мне легче восемь лет от звонка до звонка отмотать, чем на суде все правду узнают. Не смогу я жить после этого позора. Знает Маша Левина, и всё. Она молчать будет. И ты молчи. Мне стыдно, доча, что я такое допустила. Не хочу, чтобы мою доченьку все обсуждали. Ты у меня умничка, красавица такая выросла! Я хочу, чтобы ты жила и жизни радовалась! Чтобы счастливой стала! Тогда и мне здесь хорошо будет. А за меня не переживай. Я человека убила и должна понести наказание, иначе совесть меня замучает. Не надо пытаться мне это наказание сделать легче. Не надо! Я должна грех искупить – за то, что жизнь твою поломать позволила, за то, что ничего не замечала. Нет, теперь-то, когда я здесь сижу, у меня времени много. И с соседкой по камере много разговариваю. Так вот теперь-то я припоминаю, как он своими глазищами жадными смотрел на тебя, так и лапал глазами… как мне бутылки притаскивал каждый день. Надеялся, что я палёной водкой траванусь. А не вышло, доча! Не вышло! Я вот пить бросила. Вообще! И умирать не собираюсь! Я с зоны выйду и внуков нянчить буду. Ты, доча, пока я здесь, с парнем хорошим сойдись и деток нарожай. И вот ещё что… Ты сейчас у Маши живёшь. Домой вернись. Дом не оставляй, не бросай его, доча. Ты там приберись, как при бабушке было. Помнишь, бабулька наша Раечка чистоту-то как любила… Ведь помнишь? – улыбнулась Алевтина.

– Помню, – кивнула Ксюша и улыбнулась сквозь слёзы.

– Ты чистоту наведи, дом в порядок приведи, чтобы как раньше, как при мамке моей было. А вещи Игоря в печке все сожги, чтобы ничего от него не осталось. И в комоде, доча, фотокарточка мамки моей есть. Найди её и на видное место повесь. Поняла?

– Поняла, мама. Всё сделаю. Не переживай ни о чём. Всё исполню.

– Исполнишь, доча. Я знаю. Ты у меня такая ответственная! И помни, мамка тебя любит, любому глотку за тебя перегрызёт. А ты у меня красавица такая, глаз не оторвать! Кровиночка моя родная… Ну всё тебе сказала, что должна была. Теперь иди, не реви. Глаза чего мокрые? Ты радоваться у меня должна, улыбаться. У мамки твоей всё хорошо! Лучше чем до этого было! Ну всё, доча, время закончилось. Иди, доча, а я здесь за тебя помолюсь. Как умею помолюсь, главное, что от сердца… И покаюсь. Бог-то, он услышит…

Когда Ксюша вышла во двор, её ждал Ефим. Он сразу же спросил:

– Ну как, Ксюша?

– Ефим, мама мне сейчас столько хороших тёплых слов наговорила, сколько за всю жизнь не сказала… – уже не в силах сдерживать слёзы, произнесла девушка. Комок в горле душил её, не давал продохнуть.

– Иди ко мне. Поплачь, Ксюша, поплачь, – Ефим широко развёл руки, и Ксюша прижалась к нему, уткнулась лицом в его грудь и заплакала, уже не сдерживаясь. А он обнял её и поглаживал тёплыми ладонями по вздрагивающей спине. И плакать так было хорошо… сладко…

В этот же день Ксюша засобиралась домой. Тётя Маша поняла, отговаривать не стала. Только пошла с ней, чтобы помочь прибраться, вернее, сделать самое трудное – перебороть себя и впервые войти в дом, где совершилось убийство, и который долго стоял пустым, нежилым. В комнату Маша войти не позволила:

– Здесь я сама приберусь, а ты на кухне давай.

И пока Ксюша мыла полы и посуду на кухне, тётя Маша отмыла кровь на полу в комнате. А потом позвала соседа дядю Мишу и его сына Алёшку, дала ему наполовину начатую бутылку водки, которую нашла в холодильнике, и пятьсот рублей, и они вынесли диван из дома во двор, а там порубили его топором. И только после этого тётя Маша засобиралась домой. На пороге уже надев пальто и платок, обернулась:

– Ксюша, ты точно не передумала? Может, всё же со мной пойдёшь… Переночуешь у нас.

– Нет, тётя Маша. Спасибо вам большое. Завтра приду, а сейчас здесь останусь. Я маме обещала.

– Ну как хочешь, – вздохнула тётя Маша и вышла за порог.

А Ксюша продолжила убираться. Весь следующий день она мыла, чистила, выбивала пыль с одеял и ковров. За день не справилась. Работа заняла несколько дней. Ксюша перечистила всю посуду содой, поменяла и перестирала постельное бельё, помыла окна, повесила новые занавески, чистила печь, потом белила её, потом белила потолок и стены, потом отмывала порошком всю мебель и подоконники. А когда закончила, с удовлетворением оглядела дом – комнаты чистые, пахнущие свежестью и порошком, каждая вещь на своём месте. И главное, исчез тошнотворно-кислый запах, которым пропиталась вся одежда и стены дома. Теперь немногочисленная одежда была постирана, выглажена, сложена аккуратными стопками в шкафу и комоде, развешана на плечиках. Жаль, что ковры сейчас зимой нельзя постирать, но Ксюша обязательно сделает это летом, а пока хорошенько выбила с них пыль, обваляла в снегу, выветрила на бельевой верёвке. Ксюша не чувствовала усталости, наоборот, она ощущала подъём сил и душевных, и физических. По выходным она прибегала к тёте Маше и помогала ей стряпать или стирать. Тётя Маша сначала отнекивалась, а потом разрешила помогать ей и с удовольствием делилась своими рецептами. Ксюша слушала, записывала, убегала домой, а на следующий день приносила пирожки, испечённые по рецепту тёти Маши или ватрушки. Тётя Маша ловила себя на мысли, что уже ждёт прихода Ксюши, скучает, когда её нет. А ещё она заметила, что сын стал серьёзней, балагурить перестал с друзьями, вечером домой идёт, ждёт прихода девушки, чтобы всем вместе собраться за столом и пить чай с домашним клубничным вареньем и ватрушками, испечёнными Ксюшей. А после Ксюшу домой провожал, но никогда у неё на ночь не оставался, и она у него не оставалась. Тётя Маша не вмешивалась, не торопила. Она также подметила, что в тот раз, когда он с братом в лес уезжал, привёз обратно в рюкзаке почти полную бутылку водки. Бутылка была едва начата, и то Ксюша объяснила, что это её водкой растирали. И выпившим сына с тех пор не видела, ни разу. Как подменили её сына после той поездки в лес, он вмиг повзрослел и ответственным стал. Теперь он получку не прогуливал с друзьями-приятелями, а всю матери отдавал, только просил:

– Мать, ты Ксюше купи что-нибудь… От меня не примет.

Тётя Маша понятливая, кивала и шла в магазин, покупала то новые рукавички, то шарфик, то перчатки, а то и колготки тёплые или кофточку модную для Ксюшеньки. Девушка брала подарок, благодарила, краснела и смущалась. А однажды сама попросила тётю Машу в город с ней съездить и сходить в фотомастерскую. Тётя Маша с удовольствием согласилась, она любила ездить в город за покупками и обновками. В фотомастерской Ксюша вынула старую поблекшую фотографию бабушки и попросила обновить её, увеличить в размере и напечатать в двух экземплярах. А когда заказ был готов, купила рамочку со стеклом и объяснила тёте Маше, что одну фотографию вставит в рамочку и повесит в маминой комнате над комодом, а вторую вложит в конверт и отправит маме. Она уже знала адрес колонии, куда отправили Алевтину.

– Да, правильно, – одобрительно кивнула тётя Маша, – Але сейчас нужна поддержка. Я тоже ей письмецо напишу, ты вместе со своим в один конверт вложишь.

А по дороге домой Катю ждала радостная новость – майор Иващенко встретился на пути, махнул рукой, требуя остановиться. Катя притормозила машину, остановилась и, не дожидаясь пока мужчина приблизится к ней, вышла. Большой, рослый и рыжеволосый майор Иващенко снова радостно замахал ей руками, закричал:

– Эй! Невестка! Жених твой на побывку едет!

– Как? Так скоро… – изумилась Катя.

– Так не зря я майор, – рассмеялся Стас Назарович, – Выпросил сына на недельку. Так что, дивчина, жди!

Вечером Катя сходила с ума от нетерпения и вертелась у зеркала, распахнув дверцу шифоньера. Она перемерила все свои платья, критично осмотрела каждое и отобрала новое пёстрое платье из полупрозрачной ткани.

Чем радостнее и оживлённый становилась Катя, тем более недовольным и хмурым становился Денис. Катя, казалось, этого не замечала и подбежала к брату в новом платье.

– Денис, мне идёт этот цвет? – самой Кате нежный цвет морской волны очень нравился и хорошо гармонировал с её светло-голубыми глазами и светлыми волосами. Присобранная на груди ткань выгодно подчёркивала девичьи выпуклости. Денис окинул сестру недовольным взглядом.

– Нет. Не идёт, – резко ответил он.

Катя от неожиданности обиженно захлопала ресницами.

– Нет? – удивлённо переспросила она. Денис с явным наслаждением наблюдал растерянность и недоумение сестры. Катя пролепетала, – А я считала, что… А что тогда мне подойдёт?

– Паранджа! – ответила Полина, встав в дверном проёме.

Денис молча вышел из комнаты, оставив девушку в полном смятении.

– Катя, не обращай на него внимания. Нашла, у кого спрашивать! – сказала Полина расстроенной дочке, – Тебе очень идёт и цвет, и фасон. Надевай и не бери в голову то, что он говорит.

– Но почему ему не нравится? – расстроенно спросила Катя.

– Тебе нужно, чтобы ему нравилось или твоему жениху нравилось? – усмехнулась Полина, – Если Никите – то надевай это платье и носи. Если Денису – то сними его и надень бесформенный хиджаб. Денис будет спокоен, что никто ничего у тебя не увидит и не посягнёт на твою девичью честь.

– Ну, мама… – смутилась Катя и покраснела, но ничего больше не сказала, развернулась и поплелась к шифоньеру, чтобы снять это злополучное платье.

Катя всю ночь не спала и представляла свою встречу с Никитой. Эта встреча будет щемяще прекрасной! Никита подхватит Катю на руки и закружит. А она счастливо засмеётся. Он восхищённо скажет ей: « Ты стала ещё красивее, Катенька! Как же я люблю тебя!»

А она ему скажет: « Ты просто давно меня не видел, любимый. А тебе так идёт военная форма! Как же я скучала по тебе!» И она будет любоваться на Никиту в военной форме. А потом… Потом Катя стыдливо зажмуривала глаза и краснела.

Но Никита приехал к ней совсем не в военной форме, а в обычных джинсах и свитере, домой не прошёл и к себе не повёз. На ходу, усадив Катю в машину отца, объяснил:

– Времени мало. Не будем тратить его на разговоры с родственниками. Едем сейчас в город, снимаем номер в гостинице.

Катя расстерянно кивнула. А когда приехали в город и остановились возле небольшой привокзальной гостиницы, Катя стояла в холле, смотрела под ноги на старый вышарканный ковёр и ждала, пока Никита заплатит за номер. А потом они поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж, Никита открыл дверь и пригласил жестом Катю войти.

Он набросился на неё жадно сразу же, только свет включил и на Катин протест пояснил:

– Хочу смотреть на тебя. Хочу видеть тебя всю.

Катя закрыла глаза, чувствуя, как щёки покрылись краской стыда. Но она не мешала требовательным жадным рукам срывать с неё одежду. И то платье, которое весь вечер Катя придирчиво выбирала, полетело на пол под ноги. Она бы так и старый халат надела, всё одно было бы… Никита наклонил обнажённую Катю на подоконник, прижав грудью к пыльной пластиковой поверхности, и раздвинув её ноги, резко вошёл. Кате стало больно, но она терпела. И потом, уже лёжа на чужих застиранных простынях, она тоже терпела болезненные жадные толчки в своём теле, прикосновения мокрых губ, нетерпеливых рук, обшаривающих всё её тело и заставляющих бесстыдно раскрываться перед мужским взглядом. «Может… так и надо? – думала Катя смятённым сознанием, – Наверно, просто со мной что-то не так…»

А утром Никита подошёл к окну, чтобы открыть форточку и покурить и увидел во дворе припаркованную машину Дениса Вольского. Никита быстро отпрянул и задёрнул штору.

– Зачем ты сказала ему? – недовольно обратился он к лежащей на кровати и стыдливо кутающейся в одеяло девушке.

– Кому? – расстерялась Катя.

– Брату своему! Он здесь! Он опять здесь! – раздражаясь, произнёс Никита.

– Я ему не говорила ничего… – залепетала Катя.

– Чёрт! – прошипел Никита, сминая в руках так и не раскуренную сигарету, – Одевайся и иди к нему. Иначе он сам сюда ворвётся. Скажи, что я уехал уже…

– Там твоя машина, – напомнила Катя, поднимаясь с постели и всё так же прикрываясь одеялом, – Отвернись, Никита!

Парень отвернулся, лишь бы только его стыдливая девушка быстрее оделась.

– Скажешь ему, что меня здесь нет. Пешком в город ушёл. Придумай что-нибудь, Катюша. Иначе мне конец. Ты сама знаешь…

– Знаю, – кивнула Катя испуганно и начала быстро одеваться. Через пару минут она уже вышла из номера, а Никита закрыл за ней дверь на ключ.

В обеденный перерыв Ефим забежал домой к Ксюше и протянул ей тяжёлый пакет с продуктами.

– Вот, там пельмени купил. Ксюш, свари по-быстрому, а то дома обеда нет. Мамка с утра в город уехала, ещё не вернулась, – метнув немного виноватый взгляд на девушку, объяснил Ефим.

Ксюша взяла пакет, дотащила его до стола, заглянула в него и ахнула – кроме пачки пельменей, он был набит банками с консервированным горошком, кукурузой, кетчупом, майонезом, колбасой, сыром, ветчиной, яблоками, виноградом и свежим хлебом.

– Зачем столько? – удивилась Ксюша, – Здесь же не только на один обед, здесь на неделю хватит!

– Так я это… завтра ещё приду. Мне до тебя на обед ходить ближе, чем до себя, – чуть смутясь, объяснил Ефим, – Или ты против?

– Нет, что ты! – Кюша поспешила заверить в обратном, – Я как раз почту к этому времени заканчиваю разносить и домой прихожу.

– Значит, я не в напряг? – уточнил парень.

– Конечно, нет! Проходи, мой руки. А когда сварятся пельмени – ждать не надо. У меня борщ на плите, ещё не остыл. Будешь?

– Ещё спрашиваешь! – довольно отозвался Ефим, разулся, снял куртку и прошёл к рукомойнику.

Ксюша бросила взгляд на Ефима и ахнула:

– Ой, что это? – она несмело дотронулась рукой до рукава его свитера, – Рукав порвался, надо зашить.

– А… не надо, – отмахнулся Ефим, – Доношу и выкину.

– Нет, нет, – засуетилась Ксюша, – Снимай свитер. Пока обедаешь, я быстро починю.

Ефим спорить не стал, снял с себя свитер и протянул его девушке. Она усадила Ефима за стол, налила полную тарелку борща, пододвинула ближе к нему миску со сметаной и хлебницу, а сама пошла в комнату. И пока Ефим ел борщ (безумно вкусный, как ему показалось), Ксюша успела очень аккуратно зашить порванный рукав и поставить на печку сушить его ботинки.

– У тебя обувь мокрая! Нельзя в такой мокрой обуви выходить, ноги замёрзнут, – сказала Ксюша и исчезла в кладовке. Через пару минут она вынесла оттуда почти новые замшевые мужские ботинки, – Вот, примерь. Отчим их не носил почти. А вечером зайдёшь, переобуешься в свои ботинки. Они за это время просохнут.

Ефим спорить не стал. Сам бы он и внимания не обратил, что промочил ботинки и рукав на свитере порвал, вернее с порванным рукавом уже как неделю ходит, но забота Ксюши была очень приятна. И в самом деле – починенный свитер смотрится аккуратнее и в сухой обуви приятно.

Вечером Ефим снова пришёл, но не для того, чтобы забрать свои высушенные на печке ботинки. Нет. Ксюша начала варить пельмени и попросила его подождать, пока ужин будет готов. Ефим и рад был, только этого и ждал. После ужина они смотрели телевизор, а после Ефим наносил дров и попросился остаться на ночь…

– Ты не беспокойся, Ксюша, я в соседней комнате прилягу. Тебя не побеспокою, – поспешил он успокоить девушку, – Поздно уже домой идти. А завтра вставать рано.

– Да… да… – смущённо согласилась Ксюша и покраснела до корней волос.

Ефим поспешил спрятаться в комнате и не смущать девушку. Он слышал, как Ксюша мыла посуду, убирала на кухне, а потом подкинула дров в печку. А когда она легла в соседней комнате, Ефим её громко окликнул:

– Ксюша! А тебе не страшно одной тут?

– Да я уже привыкла… – отозвалась девушка.

– А я в детстве приведений боялся.

Ксюша хихикнула, а Ефим подтвердил:

– Нет, правда-правда! Мы в детстве такие страшные истории друг другу рассказывали, вот послушай…

Уснули за полночь. Вдоволь наговорившись и насмеявшись через стенку. А утром Ефима ждал завтрак – дымящиеся на тарелке оладьи, желтеющие высокой аппетитной горкой, миска сметаны и земляничного варенья. И очень вкусно пахло свежезаваренным чаем со смородиновыми листьями.

– Ксюшка… Ты волшебница, – с ласковой улыбкой произнёс Ефим и сел за стол.

Ксюша смутилась, снова покраснела от похвалы и налила ему чашку чаю, придвинула поближе тарелку с оладушками.

– Кушай, кушай. Тебе весь день работать… Силы нужны, – смущаясь, произнесла она.

Но это было не всё. На плечиках висела его вчерашняя рубашка, акккуратно выглаженная.

– Ксюш, а зачем ты рубашку-то погладила? – удивился Ефим.

– Что-то не так? – испуганно пролепетала Ксюша, в глазах сразу же появилось забитое боязливое выражение.

– Нет, нет, – поспешил успокоить Ефим, – Не надо было… Мне же в ней не красоваться, а на лесовозе лесину возить.

– Ну… вот и вози в глаженой рубашке, – мягко произнесла Ксюша.

Ефим приблизился к девушке и осторожно взял её за руку.

– Ксюш… Спасибо. Я буду сегодня как красавчик – и свитер не дырявый и рубашка не мятая, – и он быстро, так, чтобы девушка не успела испугаться, поцеловал её в щёку, схватил куртку и выскочил на веранду, прикрыв двери. Но на ходу успел крикнуть:

– Ксюш! Одевайся! Я тебя до почты подвезу!

Девушка притронулась пальцами к щеке, ощутила слабый запах его ласьона после бритья. Это оказалось так приятно – и прикосновение его чуть шершавых губ, и его запах.