Текст книги "Старый дом"

– Зачетно! – одобрил Алекс, заправляя футболку в брюки. Не выключая фонарь, зашагал вперед. Рядом трусил Бимур.

Бутылочное изобилие закончилось разноцветными матерчатыми узелками, подвешенными к деревянным балкам. От запаха пыльной сухой травы засвербело в носу. Бим чихнул. Чихнул и Алекс.

В конце помещения царил полумрак. Чары ленивой лампы сюда явно не доходили. В неглубокой тупиковой нише угадывались очертания массивного предмета. Пёс тихонько зарычал, пригнув косматую голову к полу.

– Что, дружище, опять призраки беспокоят? Не робей, я же с тобой!

Яркий луч осветил громоздкий дубовый буфет с широкой мраморной столешницей и резными створками.

– Ну вот, а ты говоришь…. это всего лишь обыкновенный кухонный шкаф, а не сундук с мертвяками, – произнес Алекс, внимательно разглядывая стоящие на буфете предметы. На темной столешнице выделялась белым пятном фарфоровая ступка с пестиком. Рядом – заварочный чайник с остатками плесневелого травяного жмыха в стеклянной колбе и пластиковая воронка в мерном стакане. В самой глубине, в тени массивного корпуса, обнаружилась плетёная корзинка со сморщенными красными ягодами, а на самом краю буфета – обычная керосиновая лампа.

– О, у моей тетки такая же есть, "Летучая мышь" называется, – отметил Алекс, с интересом разглядывая лампу со всех сторон. У его ног, утробно рыча, скребся в нижнюю дверцу шкафа Бимур, оставляя на дереве чуть заметные полосы.

– Эй, собака, раритет не порть! – отогнал пса от шкафа. – Попроси – открою!

Но открыть не удалось. Нижнее отделение буфета закрывала сплошная одностворчатая дверца, которая непонятно даже, как открывалась: ни дверной ручки тебе, ни замочной скважины.

– Ну-у-у, – озадаченно протянул Алекс. – Может, там, и нет ничего?!

Для верности простучал панель. Глухой звук выдал пустоту.

– Бимчик, а давай сначала осмотрим верх, потом решим, что делать с низом, может, и волшебная отмычка сама собой отыщется.

Но пес молчал. Навострив уши, он гипнотизировал злополучную дверцу.

– Тогда по желанию: я – верх, ты – низ…

Прозрачные темно-коричневые склянки с притертыми пробками оказались жильцами всех пяти полок в верхнем отделении буфета. Сквозь толщу стекла было хорошо видно их содержимое: разноцветные порошки, желтые гранулы, голубые кристаллы, зеленая пыльца, черный уголь, какая-то вязкая масса, похожая на вазелин. На каждой банке – белая этикетка, подписанная крупными ровными буквами. Алекс выхватывал взглядом названия: имбирь, шалфей, зверобой, ромашка, женьшень, мускус.

– Достаточно, информацию принял! – он закрыл дверцы шкафа. Отошел на несколько шагов назад, осматривая буфет с расстояния.

Внезапно погас фонарь.

– Черт! Батарейка села или контакты отошли! – постучал им по ноге.

Мигнув пару раз, лампочка окончательно погасла.

В кромешной темноте Алекс вдруг услышал, как глухо зарычал пес. Наощупь ухватил его за ошейник и притянул к себе. Адреналин заполнил вены кинолога. Напрягая зрение, он вглядывался в черноту подвала, еле сдерживая рвущегося к буфету пса.

– Тс-с! – пригнул собачью голову к ноге, зажал руками пасть.

И тут же услыхал легкий скрип петель. Неясное светлое облако расползалось в буфетной нише, там, где должна быть таинственная дверца.

– Эй, ты, сучий потрох! – заорал Алекс. – Вылезай оттуда! Хорош дым в глаза пускать!

Подождал. Ничего.

Размахнувшись, швырнул в нишу фонарь. Тихий стон или скрип петель?

Дверца захлопнулась, облако исчезло, оставив после себя мятный аромат, и опять повисла тишина, нарушаемая лишь собачьим поскуливанием.

– Бим, что это было? – вполголоса спросил кинолог, опускаясь на холодный пол. Вытянул ноги. Пёс доверчиво ткнулся мордой в плечо хозяина.

С мягким лязгом из-под буфета выкатился фонарь, обнадеживающе освещая подошвы инспекторских берцев холодным светом.

– Видишь, Бим, не все так плохо, – Алекс успокаивающе потрепал овчарку по холке, внимательно разглядывая фонарь, край серебристого раструба которого был испачкан чем-то красным: краской или … – Пошли, надо выбираться из этого ада.

Глава 31. Агата возвращается в монастырь

Приземистая сухонькая старушка бодро перебирала маленькими ножками по пыльным колдобинам проезжей части дороги, ведущей к монастырю. Длинный подол черного подрясника заметал легкие следы, оставляя позади себя ровную полосу. От плотно повязанного полуапостольника начал чесаться лоб.

– Успеть бы до вечерней молитвы, – покачала головой старушка, щурясь на лохматые тучи, грозно надвигающиеся на оранжевый закат.

В плетеной корзине, свободно болтавшейся на тонком запястье, лежал благовонный кулич, обсыпанный сахарной пудрой и укутанный в вафельное полотенце с вышитыми на нем петушками. Сегодня Агата навещала своих деток: Матвея и Герочку, а вот Броня дверь, отчего-то, не отворила, видать на работе своей трудилась.

"Жаль, гостинчик не попробует. Ну, да в другой раз снесу", – думала старушка, поворачивая на проторенную тропку, бегущую на пологий холм, прямиком к высокому каменному забору, да к потайной калитке в яблоневый сад. Парадные-то ворота в этот час заперты на тяжелый засов аж до самой ранней зорьки.

Отставив костлявый зад, послушница скоренько припустила вверх по холму, стараясь опередить дождь.

Глава 32. Матвей Лунёв и Герман Холдиш

Кутаясь от ветра в камуфляжную куртку, мужчина глубоко затянулся, прикрывая обветренной рукой огонек сигареты. Выпустил через ноздри горький дым, швырнул окурок в кусты, озадаченно присвистнул: "Да-а-а, погодка дала крен… где же Германа черти носят? Так и нарваться не долго".

Отпустив друга на встречу с сыном, Матвей нарушил инструкцию: особые клиенты «Гостевого дома» не должны покидать его территорию без специального разрешения самого доктора Кронбика. Герман Холдиш входил в список особых клиентов.

Ближе к полуночи противный моросящий дождь и пронизывающий осенний ветер загнали охранника в будку. Запах свежей сдобы, исходивший от подрумяненного кекса, витал в комнате, напоминая детские годы, проведенные в приюте. Старушка Агата заботилась о них, как и прежде…

Вот монахиня берет его на руки, он капризничает и вырывается. Ему нужен плюшевый медведь, с которым играет рыжеволосая девчонка. Мотя злится. Он должен немедленно посмотреть, что у медведя внутри. Раскрасневшись от натуги, малыш непроизвольно пукает и неожиданно затихает. Девчонка смеется и протягивает ему медведя, но игрушка уже не нужна. Мотя морщит нос и плачет.

А вот они сидят на зеленой лужайке под огромным солнечным зонтом. Агата подстелила под их попки ватные одеяльца, разложила скатерть. На плоской тарелке горкой сложены поджаристые блины, еще теплые, с капелькой топленого масла. В маленькой мисочке яблочное варенье, как любит Мотя, а в другой – сметана с сахаром, как любит Герман. Светит солнце, поют птицы, пахнет травой и блинами. Перепачканная вареньем и сметаной Бронька счастливо хохочет. Вслед за нею смеются и Мотя с Герой.

Матвей тяжело вздохнул. Спустя одиннадцать лет, уже шестнадцатилетними, они в последний раз собрались все вместе, проститься с Агатой, уходя во взрослую жизнь: спортивный Мотя, худощавый очкарик Гера и нескладная рыжеволосая девочка Броня, превратившаяся в застенчивую красавицу Брониславу. Они покидали приют, уходя во взрослую жизнь и унося с собой частицу души благочестивой Агаты, заменившей им мать.

Он не знал той женщины, что его родила, но помнил печальную историю ее короткой жизни от родной тетки, которая и подбросила младенца Мотю к воротам монастыря.

***

Под Рыбим мостом, на окраине Бигровена, в сколоченных из фанеры бараках царил анархический порядок непонятых и непринятых обществом маргиналов.

Непризнанные гении, проиграв пари с удачей, опускались в прямом и переносном смысле в вонючую застоявшуюся жижу беспробудного пьянства и нравственного опустошения, таща за собой своих жалких подруг.

Зависимость от мерзкого пойла не отпускала его горемыку-мать даже во время беременности. Ее тело, находящееся под алкогольным наркозом, не чувствовало боли приближающихся родов.

Заглянувшая в то утро на дружественный опохмел тетка приняла орущего младенца в свои дрожащие руки и в тот же миг прониклась к голубоглазому племяннику неведомым трепетом, свято уверовав в чудо Господне, пославшего ей абсолютно здорового мальчика.

С этого дня тетка будто заново родилась. С питием хоть и не завязала, но дозы сократила существенно, бранные слова произносила тихо и с оглядкой, а смерть собственной сестры восприняла как милость Господа, забравшего грешную душу в обмен на святого младенца.

Черный дым, валивший из щелей крайнего барака, обитатели Рыбьего моста унюхали лишь на рассвете – затянувшееся празднование рождения сына синеглазки Милки повергло всех в мертвецки пьяный сон. И если бы тётка, просветленная господом, не унесла младенца прочь от пьяного беспредела, его крохотные косточки могли бы покоиться вместе с материнскими в ящике из-под гнилых овощей.

Тёткина "вера в чудеса" прожила ровно три дня. Забота о новорожденном не смогла пересилить ее любовь к зеленому змию. Так приют "Божий дар" стал родным домом Моти. Оглушенная пафосным названием обители, тётка, не задумываясь, положила племянника в глубокие ясли для подкидышей, обустроенные рядом с главным входом. Но, гонимая похмельной совестью, периодически наведывалась к повзрослевшему племяннику и, припадая пропитым лицом к железным прутьям садовой решетки, шепелявым голосом пересказывала трагическую историю его появления на свет.

Однажды Мотя набрался смелости и попросил тетку больше не приходить.

Закономерно возникший вопрос об отцовстве мальчика так и остался тайной за семью печатями, поскольку угоревший вместе с матерью темнокожий мулат Теодорка, ее последний сожитель, вылетал из списка папаш априори, как и выдуманный в пьяном бреду тёти "богатый господин – любитель молоденьких девочек и соблазнитель невинных душ".

***

Матвей провел ладонью по лицу, прогоняя горькие воспоминания. Сыпанул в кружку щепотку черного чая, добавил ломтик лимона. Залил кипятком. Пока чай заваривался, отрезал кусок кулича. Не удержался, глубоко втянул ноздрями аромат свежего хлеба. Уж сколько годков стукнуло Агате, а она все такая же шустрая, как и сорок лет назад.

Краем глаза отметил на мониторе подвижную светлую точку.

– Наконец-то! – выдохнул Матвей, выходя из душного помещения. Прикурил, пристально вглядываясь в темноту, куда не доходил свет фонарей с гравийных дорожек. Послышался хруст веток. Припадая на правую ногу, Герман бежал через парк. Полы зеленого плаща трепетали на ветру, широкие штанины больничной пижамы облепили ноги. Тяжело дыша, мужчина остановился рядом с Матвеем. Уперев ладони в колени, наклонил голову. Из рассеченного лба текла тонкая струйка крови.

– Да-а-а, красава! – отбросив щелчком потухшую от ветра сигарету, Матвей затащил Германа в постовую будку. Оглянулся через плечо, окинул пронзительным взглядом сумеречный больничный парк – чисто. Лишь привычный шелест опавших листьев под внезапными порывами ветерка.

– Тебя кто-нибудь видел из местных, сердечный? – тихо спросил Матвей, усаживая друга в компьютерное кресло.

– Кажется, нет, – ответил Герман, вытирая рукавом плаща вспотевший лоб. Задев нечаянно рану, по-детски захныкал, – но меня ранили, я весь в крови!

– Дай посмотрю! – смочив носовой платок водой из пластиковой бутылки, Матвей протер рану. – Не смертельно, только кожа содрана, но завтра будет здоровый шишкан, так что готовь легенду для доктора!

Достав из дежурной аптечки перекись, он быстро обработал рану, ловко налепил пластырь.

– Дай пить! – попросил Герман, протягивая руку к бутылке. Сделав жадный глоток, расслабился. Потрогав пластырь, виновато произнес:

– Моть, ты прикинь, он в привидение фонарем засветил…

– Прикинул уже…

Убрав в аптечку медикаменты, Матвей уставился в мониторы. Изображение с парковых видеокамер не менялось. Все чисто.

– Герыч, что случилось? Почему от тебя гарью пахнет?

– Пожар, Моть, – побледнел Герман, – сгорел дом Маккишей, пацаненка еле спас…

– Где он сейчас?

– В монастыре…

– Почему сюда не привез? Здесь же его мать…

– Нет ее здесь…

– Как – нет?!

– На докторской вилле она…

Нахмурив брови, Матвей посмотрел в окно. Ветер, потрепав деревья, успокоился. Полная луна робко выглядывала из рассеявшихся туч. Грозы не будет, и то хорошо!

– Ты, что ж, видел ее? – Матвей отломил кусок кулича, протянул Герману.

– Кого? Хельгу? Не видел – слышал, как у Акимки спрашивала, как ей на ту сторону озера попасть. Акимка при ней Аристотелю позвонил, велел, чтоб подождал. Она и рванула на велосипеде, только батискафы сверкали!

– Катафоты, умник.

– Угу, – кивнул Герман, доедая кулич. – Опять матушка приходила?

– Больше некому. На, вот! – Матвей протянул завязанный в вафельное полотенце кулек. – Забирай свой гостинец! Если нарвешься на толстуху, так и скажешь, что у меня был, но лучше не нарываться. Матильда – баба любопытная, так заболтает, что не заметишь, как проговоришься…

– Да, понял я, понял!

– Значит, в доме Маккишей сейчас полиция орудует?

– Угу, только дома больше нет, одно пепелище…

– Ты, вот что…

Стало жарко. Матвей снял куртку, повесил на крючок у двери, вытащил из-под стола табурет, уселся напротив друга.

– Татуха у тебя интересная, – причмокнул Герман, разглядывая замысловатые символы на руке Матвея. – Чья работа? Может, и мне набить?

– Тебе уже набили… на лбу, – проворчал Матвей, – ты лучше скажи, зачем в город без предупреждения поперся?

– Ну, я подумал, что если доктор с медсестрой на вилле, то почему бы и мне не наведаться к одной милой даме?

– Значит, Сибилку навещал? Гляди, как бы Квинс-младший тебе бока за мать не намял!

– Смеешься?! – выдохнул Герман. – Я ведь тоже ее сын, а не….

– Это ты так решил! – перебил Матвей, – но пока Орланд еще шевелиться в своем кресле, Сибилла вряд ли тебя признает.

– А я могу и подождать! Гордон проговорился, что делает ставку именно на меня, потому что "старик прогрессирует"…

– Будем надеяться, а дальше-то чего?

– Чего – чего?!

– Про твои блуждания ночные рассказывай!

– Как скажешь! Шел я, значит, лесом…

Матвей улыбнулся.

– Смейся, смейся… – обиженно хмыкнул Герман, – вообще ничего не скажу!

– Да ладно, чего кобенишься?! – примирительно похлопал его по плечу Матвей. – Не просто так спрашиваю! Ночью полиция заповедник шерстила – пропавшего пациента искали. Кто-то все-таки на тебя настучал!

– Да ежу понятно – кто! – вытаращил глаза Гера. – Вот же гондон колясочный!

– Прямо с языка снял! Чего дальше-то?

– Значит, вышел я из леса, носом повел – дымом тянет. Рванул прямиком, через рябины, к дому Маккишей! Почти добежал, как дверь распахнулась, и в облачном тумане навстречу мне привидение выплыло…

– Или возможный поджигатель…

– Это вряд ли! – усмехнулся Герман. – Привидение меня увидало, споткнулось и упало. Я саван с него стянул, а под ним – рыжая девочка.

– А-а-а, тогда это – Магда, дочка сенатора Мишкуна. С Марком твоим, типа, дружат. Я приглядываю за ними иногда, – пояснил Мотя.

– Спасибо, дружище! Беру я, значит, девчонку на руки, а она вырывается, ногами-руками дрыгает, глаза таращит, а слово сказать не может, истерит полным ходом! Спрашиваю, в доме есть кто? Она – в слезы! Плюнул, под дерево ее усадил, сам внутрь бросился… и поглотила меня геенна огненная: все в дыму, глаза режет, в глотке кашель, ни черта не видно! Кое-как заметил движуху на лестнице – это Марк мальчишку на себе тащит. Я их обоих в охапку и обратно, еле успели – пламя пятки лизнуло! Смотри!

На уровне глаз охранника оказалась грязная подошва кроссовок.

– Балерун, твою мать, – буркнул без злобы Матвей, двинув локтем подставленную ногу. – Дальше что?

– Сын быстро оклемался, а вот мальчик так и не очухался – помимо того, что дыма наглотался, так еще и мышцы от страха судорогой свело, калачом понесли…

– С Марком?

– С Карлом…

– Вот те раз! – удивился Матвей. – А ему-то что понадобилось ночью у Старого дома?

– Говорит, мимо шел…

– Там же тупик!

– Он почему-то с полными канистрами был, и вода, кстати, нам очень пригодилась!

– Значит, на родник ходил… ночью, – почесал подбородок Матвей.

– В лесу есть родник?!

– За развалинами часовни…

– Точно! – воскликнул Герман. – Помнишь, когда мы были мелкими, Агата нам рассказывала легенду о Наталии, восставшей из могилы?

– Ты сейчас серьезно?!

– Но ведь это – то самое место! Там раньше кладбище было и ча…

– Херней не страдай, – перебил Матвей, – и от темы не уходи… дальше что?

– Дальше-то?! Сказал Марку, чтобы девочку домой отвел и язык держал за зубами, а мальца решил у Агаты спрятать… гм, даже сам не знаю, почему… не захотел с больницами связываться, подумал, что в монастыре надежней будет…

– Может, и надежней, – кивнул Матвей. – Пожарных кто вызвал?

– Карл… Я телефон в номере забыл.

– Угу! Значит, выходит, что ты не только сбежал с места происшествия, но заодно и главного свидетеля спрятал!

– Спас и сберег! – тут же поправил Герман, – …до поры до времени, пока все не устаканится. Жаль только, что женщину не вытащил, хотя, все равно не успел бы…

– Берта! – чертыхнулся Матвей. – Я забыл про нее! Где она?

– Ну, я не знаю…. – как-то нехорошо замялся Герман, – … сержант обронила что-то типа: "муж нашего трупа", когда про Альберта говорила…

– Давай-ка, притормози! – замотал головой Матвей. – Вернемся назад! Значит, вы оставили Дроню в монастыре…

– Потом Карл пошел домой, а я опять туда, на пожарище.

– Зачем?

– Интерес у меня там свой был… – "напустил тумана" Герман.

– Что за интерес? – живо поинтересовался Мотя. – Хотя – знаю! Золото, бриллианты?

– А хоть бы и так…

– Ну-ну, – усмехнулся Мотя, – как я погляжу, в лагере клинических идиотов прибавление…

– Короче, завернулся я в простыню, залез в дупло, сижу, жду…

– Красава!

– А что?! Отличный наблюдательный пункт! Слился с природой…

– Видал, когда полицейские приехали?

– Видал… Пес у них чётко натасканный! И кеды нашел, что рыжая разбросала, и шнурки… Я уж подумал: "Всё! Мне – триндец!" А псина даже ухом не повела в мою сторону! Может, мята нюх отбила. Как думаешь?

"Если бы так… – вздохнул Мотя, отводя взгляд, – …только это аммиак…"

Он поднялся с табурета, вытащил из пачки сигарету, прикурил. Выпустив дым, произнес:

– Думаю, что в конфетах действительно что-то содержится, противное собакам, но точно не мята. Что сержант-то сказал?

– Какой сержант? А-а-а, из полиции. Только он – девушка…

– Да мне по барабану – кто!

– …дословно так: "покойный муж нашего обгоревшего трупа", их трупа, значит…

– Так это они к чему сказали?

– Да я толком ничего и не понял! Что ветром донесло, то и услышал – вроде, Альберт Маккиш, муж "нашего трупа", сомневался, что его бабка сама умерла – видел, что ее абажу-у-ур то-го-о… – зевнул Герман.

– Лады! Поспрашаю в другом месте. Что с фонарем думаешь делать?

– Банданой прикрою – не заметят. Дай воды, будь другом!

– Держи! – Матвей протянул бутыль, – … да я про тот, что к твоему лбу приложился.

– Ах, этот… – подавил зевок Герман. – Да, ну и черт с ним…

– Валяй подробности!

– Да ничего интересного… дождался, когда полисмены свалят, и полез… только не в тот, куда капитан полез, а в другой, подальше. Думал, что корячиться придется, а получилось тихо и гладко, "колесо фортуны" как по маслу повернулось – ни ржавчины, ни скрипа! Похоже, этим ходом не раз пользовались, смазочка там и все дела. Спустился я вниз и углубился в подземные чертоги…

– Угу, – Матвей последний раз затянулся, выпустил из ноздрей дым, – …а в чертогах свечи в канделябрах кругом понатыканы… – аккуратно затушил окурок в пепельнице.

– Нет! Свечей не было, но я же в темноте, как кошка! Шел, шел, пока ни уперся в деревянную дверь. Ногой ударил, она и открылась, а за дверью…

– Сокровища инков…

– Ха-ха-ха! Мужик с собакой! Мужик орет, собака рычит и ни хрена не видно!

– Ты же кошка… – напомнил Матвей.

– Был, пока в лоб не получил! Обиделся я, дверь захлопнул и смотался по-тихому, вот такой преферанс с бенефисом! – Герман взъерошил пятерней каштановую челку.

– Давай сюда! – протянул руку Матвей. – Надо его разобрать да выбросить…

– Кого?!

– Фонарь…

– Так он там остался…

– Понятно, – нахмурился Матвей, поглаживая ямку на подбородке. – Видел, кто бросил? – опустился на табурет, глянул в мониторы – чисто.

– Нет. Но думаю, что мужик… не собака же… Плохо дело, да?

– Да, Гер, плохо! Теперь твою ДНК на молекулы раскладывают, а как разложат, сюда придут, байки твои слушать о нелегкой судьбе любопытного привидения.

– И что теперь делать?

– Придумаем что-нибудь… – Мотя взглянул на часы, – Герыч, тебе пора. Да! И окуляры свои забери, – достал со стеллажа очки, протянул другу, – интеллигенция, ядрена вошь!

Протирая пыльные стекла, Герман замешкался на пороге:

– Моть, а я это… видал ее… в рябиновом саду…

– Гера, иди спать! Утро вечера мудреней!

– Как скажешь, командир.

Глава 33. Кабинет комиссара. Результаты экспертизы

Заложив руки за спину, Дюк Макговерн сердито расхаживал по кабинету.

Капитан Крут, сержант Корниш и инспектор Николич стояли в дверях, перебрасываясь недоуменными взглядами.

– Кто?! Я спрашиваю: кто из вас доложил мне о сгоревшей хлебнице? – произнес комиссар, останавливаясь перед подчиненными.

– Я только озвучил предварительную версию о возможной неисправности микроволновки, – признался Ингмар, – и, судя по вашим насупленным бровям, теперь о ней можно забыть. Но у меня в запасе есть еще одна версия. Поделиться?

– Не надо сотрясаться в воздухе, капитан! Овечка выделенки не стоит! Все ясно, как божий пень! Проводка в доме не менялась с прошлого века! Под уцелевшей штукатуркой эксперты обнаружили кусок прогнившей обшивки и почерневший в результате короткого замыкания провод…

– Но коротнуло-то от микроволновки? – осторожно спросил Алекс.

– Нет! – рявкнул Макговерн. – От кофеварки! Черт ее дери! Печки в доме не было, ее в ремонт отдали…

– Да далась вам эта печка, комиссар, – приободрился кинолог, – любой бытовой прибор, включенный в розетку, мог вызвать замыкание. Не печка, так кофеварка, не кофеварка, так утюг…

– …не утюг, так фен, – поддержала его Лизбет, – не фен, так….

– …пылесос, – подключился Ингмар, – не пылесос, так…

– Дрель! – стукнул кулаком по столу комиссар. – Хватит умничать, капитан! Доложите лучше по пожарищу и давайте-ка, без этих ваших… – повертел пятерней перед носом Крута, – …предварительных версий. Всем сесть и не маячить одинокими парусами!

Недобро покосившись на стул, Ингмар выбрал диван.

Лизбет присела рядом с ним, положила на колени папку.

Алекс устроился на подлокотнике со стороны сержанта.

– Итак,– начал капитан, – на пожарище обнаружены следующие улики: правый детский кед и синий шнурок, а при осмотре подвала я наткнулся на старинный сундук, внутри которого находился металлический брусок, напоминающий слиток… – в дверь настойчиво постучали, – …золота.

– Войдите! – рявкнул комиссар.

Дверь распахнулась. Головы полицейских дружно повернулись направо.

Ингмар тихо выругался. Лизбет фыркнула. Алекс мягко переместился с подлокотника на колени сержанта.

Высокий широкоплечий мужчина в сером двубортном костюме вошел в кабинет. Элегантные очки в серебряной оправе восседали на его носу, подчеркивая синеву хитрых глаз и не скрывая кусок пластыря над левой бровью. Клетчатое кепи, небрежно сдвинутое на затылок, открывало выпуклый лоб, плавно переходящий в залысины.

– Убор-то сними! – сказал комиссар, окидывая мужчину одобрительным взглядом. – Ну ты и пижон! Сразу и не признаешь! Что ж… – он повернулся к дивану, – позвольте, так сказать, представить вам нашего нового сотрудника спецагента Роберта Чижовски! Да вы с ним, наверное, уже успели познакомиться на следственном объекте…

– Что-то не припоминаю… – процедил Ингмар, поднимаясь с места. – О! Вспомнил! Бригадир "черношапочников"! – распахнув объятия, с ложным восторгом кинулся к мужчине.

– Как же мы скучали в разлуке с тобой, товарищ тракторист! – с небывалым энтузиазмом он пожал протянутую агентом руку так рьяно, что с высокомерного носа Чижовски чуть не слетели очки.

– И я безмерно рад нашей встрече, капитан, – блеснул зубами Роберт, поправляя оправу. – Ящик нефильтрованного – в машине, – его улыбка стал шире, а глаза хитрее.

– Забей! – заиграл желваками Ингмар и, понизив голос до шепота, добавил:

– Корниш в обиду не дам!

– Напрасны стенания твои, капитан, – вторил ему агент, продолжая улыбаться. – Зри на диван!

Ингмар повернулся.

На круглых коленях сержанта, застывшей в образе оскорбленной невинности, восседал кинолог, с ребяческим восторгом глазеющий на встречу двух "авторитетов".

– Красиво сидят! – насмешливый возглас агента разрушил картину.

– Эй, собачий папа, слезай уже! – нахмурилась сержант, выдергивая из-под кинолога папку, – …пока корни не пустил.

– Почва ваша – суглинок, а я чернозем люблю, – пробурчал в ответ Алекс, пересаживаясь в свободное кресло.

Между тем, наглаживая усы, Дюк Макговерн безучастно наблюдал за подчиненными. Ему совсем не нравилось это дело, от него шел такой знакомый, тошнотворный запашок из прошлого.

Прилипшая к потной спине сорочка вызывала легкий зуд и острый дискомфорт. Вдобавок ко всему заныла поясница. Схватив графин, комиссар налил воды, с удовольствием выпил. Обтерев рукой усы, вопросительно взглянул на сержанта.

– Корниш, почему вы молчите? – спросил, едва сдерживая накопившееся раздражение.

– Мне надо ему что-то ответить? – не поняла Лизбет, косясь на Алекса.

– Кому – ему? – уточнил комиссар, расстегивая китель.

– Николичу…

– Почему – ему?

– А кому? – еще больше растерялась Лизбет.

– Макговерну! Черт его дери! – не сдержался Дюк. – Устроили здесь цирк, понимаешь! Быстро займите свои места согласно… – не договорил, посмотрел на Крута.

– Субординации, – охотно подсказал Ингмар, оседлав свой любимый стул.

– Субординации, – повторил Макговерн, опускаясь в рабочее кресло. – Роберт, не маячьте перед глазами, садитесь уже куда-нибудь… только не на колени к Корниш! Алекс, впусти собаку! Уже полчаса скребется под дверью!

Радостно оскалившись, Бимур уткнулся влажным носом в ладонь комиссара.

– Ну-ну, дружок, и я рад тебя видеть. Ступай к Александару, послушай, что говорят твои… гм… сослуживцы.

Громко фыркнув, овчарка послушно улеглась у ног кинолога.

– Ингмар! Напомните, о чем вы доложили? – Макговерн брезгливо вытер салфеткой обслюнявленную псом руку.

– О найденных уликах: кедах, шнурке и бруске…

– Хорошо… что-нибудь еще нашли?

– Фонарь и булавку с камнем.

– Вот так и надо докладывать! Коротко и по существу, – комиссар успокоился, спина больше не чесалась, поясницу отпустило. – Корниш, почему вы молчите?! Когда я наконец-то услышу от вас результаты экспертизы?

– Ах, вот вы о чем! – облегченно выдохнула Лизбет, достала из папки заключение, положила на стол перед комиссаром.

– Сначала по кедам и шнурку. Полукеды тканевые, светло-голубого цвета, на резиновой подошве, размер обуви тридцать пятый…

– Мальчуковые или девчуковые? – нетерпеливо перебил шеф.

– Унисекс. На внутренней поверхности кеда обнаружены ворсинки хлопковой нити, возможно, от носков. В протектор подошвы забились песчинки красного гравия. Отпечатки пальцев, снятые с кеда, в картотеке отсутствуют. Что касается шнурка, найденного в кустах, то он расшнурован с левого кеда…

– Как установили, что именно с левого? – спросил комиссар, разглядывая собственное отражение в стеклянной дверце офисного шкафа.

– Правый кед со шнурком, шеф.

Порозовевшая сержант перевела дыхание и продолжила:

– Теперь по обгоревшим останкам. Экспертизу проводила стажер Монник. Доктор Кронбик в последний момент отказался, но необходимое оборудование любезно предоставил. Останки принадлежат Роберте Маккиш. Смерть наступила за сутки до пожара. В легочной альвеоле карбогенизированного трупа найдены микроскопические частицы рицина.

– Гм, какого трупа? – заинтересовался Макговерн, что-то записывая в еженедельник.

– Обгоревшего, шеф.

– Что ж, мне все ясно! – комиссар постучал ручкой по столешнице. – Ваши выводы, сержант?

– Берту Маккиш отравили.

– Поясните!

– Клещевина, – начала Лизбет, – оно же райское дерево, в семенах которого содержится яд растительного происхождения – рицин. Попадая внутрь организма человека, он необратимо повреждает внутренние органы. Смерть наступает в промежуток от одного до пяти дней. И самое печальное, что противоядия от него пока нет.

По нахмуренным бровям комиссара стало понятно, что тому ничего не понятно. Корниш начала стремительно терять заработанные очки.

– А вот само производство рицина можно наладить даже в небольшой домашней лаборатории, – поспешил продолжить Чижовски. – После отжима семян получают касторовое масло, а из оставшегося жмыха специально обученные люди синтезируют рицин. Он бывает как в виде раствора, так и в виде тонкодисперсного порошка. Но наиболее эффективен аэрозольный рицин. По данным статистики…

– Стоп! Не надо статистки! Сержант, ваши версии по отравлению?

– Возможно, она вдохнула порошок, – Лизбет благодарно посмотрела на Роберта, улыбнулась краешком губ.

– Как вдохнула?! Сама?! Или ее заставили?

– Может, через купюру, как кокс, – встрял в разговор кинолог.

– Молодец, очень оригинальная версия! – похвалил комиссар, пряча улыбку в усы. – Вот вы ее и проверьте, мой юный друг!

– Тогда я пошел? – Алекс поднялся, задев берцем собачий хвост. Бимур недовольно заворчал, отползая под кресло.

– Только после доклада эксперта по оставшимся уликам, – возразил комиссар, жестом руки усаживая кинолога обратно. – Сержант Корниш, немедленно позовите Каролину – я не планирую ночевать на работе!

Обмахиваясь пластиковой папкой, он отошел к окну.

На солнечный диск лениво наплывали серые облака.

Высокий ясень за окном приветливо шелестел пушистой кроной. Редкие солнечные лучи, проходя сквозь узкие листья, согревали зеленые метёлки крылаток на раскидистых ветвях. Игривый ветерок доносил в кабинет необыкновенный запах мокрой древесины, исходившего от коры дерева. Комиссар назвал его Яшкой и ревностно оберегал от всякого рода вредителей – будь то животное или человек.

– Ингмар, проведайте Линду. Не нравится мне что-то ее затянувшаяся депрессия, – не поворачивая головы, тихо попросил Дюк.

Глава 34. Торговый центр. Тильда и Диндра

Восхищенно глядя на подругу в новом платье, Матильда захлопала в ладоши. Покупатели, находящиеся в этот час в бутике, дружно обернулись, с любопытством разглядывая двух подруг: высокую фигуристую блондинку в бирюзовом крепдешиновом платье и полную смуглую брюнетку в джинсах и сиреневом кардигане.

Смуглянка, прижав руки к объемной груди, восторженно оглядела подругу со всех сторон.

– Диндра, дорогая! Ты просто красавица. Как бы мне хотелось иметь такую фигуру, как у тебя, – закатив глаза, Матильда мечтательно покачала кудрявой головой.