Текст книги "Евразийская модель российского государства. Монография"

«Как шовинизм, так и космополитизм европоцентризма с позиций Науки вредны для всех неромано-германских этносов, как переливание крови несовместимых групп… Таким образом, космополитизм, как и любая другая форма навязывания своих навыков иным суперэтносам, является разновидностью шовинизма и, будучи таковым, не может рассматриваться как благо»[209]209
  Гумилёв Л.Н. Историко-философские труды князя Н.С. Трубецкого (заметки последнего евразийца) // Н.С. Трубецкой. История. Культура. Язык. М.: Прогресс, 1995. С. 35.


[Закрыть], – писал Л.Н. Гумилёв, который продолжил и научно обосновал евразийские идеи, объединив их в теории этногенеза. Это вовсе не значит, что нельзя усваивать чужой опыт, это делать нужно и должно, важно только помнить, что это именно чужой опыт. Вхождение России в «семью цивилизованных народов», считает Гумилев, приобщение российского этноса к «общечеловеческим ценностям» – величайшее заблуждение, ибо вхождение в чужой суперэтнос всегда предполагает отказ от своей собственной этнической доминанты и замену ее на господствующую систему ценностей нового суперэтноса. Это в свою очередь может привести к ликвидации российского этноса и России как государства.

Проблема национальной самобытности и национальной самоидентификации при построении государства неразрывно связана с проблемой самопознания как нравственного долга всякой личности и связи самопознания с практической деятельностью «частночеловеческой» и «многочеловеческой» личности. Осознание своей уникальной национальной самобытности – задача всех народов Евразии, входящих в единое государственное пространство. Истинное самопознание – это гармонически самобытная жизнь конкретной личности, в которой бы ярко воплотилась его уникальная духовная природа.

Это в полной мере относится не только к индивидуальному, но и к коллективному самопознанию, если рассматривать народ как коллективную личность, как некое психологическое целое. Поэтому для народа истинное самопознание – это самобытная национальная культура. Любой культурный интернационализм содержит разрушительное начало, так как нивелирует уникальную национальную самобытность каждой человеческой личности. Значит ли это, что оправдан национализм? Евразийцы считали, что существуют разные виды национализма, которые они подразделяли на «истинные» и «ложные».

«Истинным, моральным и логически оправданным может быть признан только такой национализм, который исходит из самобытной национальной культуры или направлен к такой культуре»[210]210
  Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме // Н.С. Трубецкой. История. Культура. Язык. М.: Прогресс, 1995. С. 121.


[Закрыть], – писал Н.С. Трубецкой. Но чаще мы встречаемся с таким национализмом, для которого уникальность и неповторимость собственной национальной культуры совершенно неважны. Такие националисты стремятся лишь к тому, чтобы их народ получил государственную независимость, «чтобы он был признан «большими» народами, «великими» державами как полноправный член «семьи государственных народов» и в своем беге во всем походил именно на эти «большие народы»[211]211
  Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме // Н.С. Трубецкой. История. Культура. Язык. М.: Прогресс, 1995. С. 121.


[Закрыть]. Но государственная независимость не должна являться самоцелью, в жертву которой приносится собственный народ с его неповторимой национальной культурой. Нельзя навязывать чуждые национальному духу идеи, формы государства и правления, формы экономической, политической и духовной жизни, идеалы морали и нравственности и даже материального быта. Такая политика приводит к полной утрате национального лица, потому что копируются шаблоны чужой жизни. В конце концов даже национальный язык перестает быть родным, так как он вынужден перестраиваться и подстраиваться под чужую культуру и заимствовать большое количество иноязычных слов и грамматических конструкций. «Термин «национальное самоопределение», которым любят оперировать представители этого вида национализма, особенно когда они принадлежат к одному из «малых народов», способен ввести в заблуждение. На самом деле ничего «национального» и никакого «самоопределения» в этом настроении умов нет»[212]212
  Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме // Н.С. Трубецкой. История. Культура. Язык. М.: Прогресс, 1995. С. 122.


[Закрыть]. И чаще всего такими людьми движут собственные непомерные амбиции, огромное тщеславие и корыстные интересы, а «национальные интересы» лишь прикрытие для этого.

Евразийцы отрицали и другой вид «ложного» национализма, который проявляется в воинствующем, агрессивном шовинизме, стремлении навязать свою культуру. Несостоятельность такого национализма очевидна: ведь игнорируется априорное соотнесение всякой культуры с определенным этническим наполнением. Таким же «ложным» считали евразийцы и особый вид культурного консерватизма, при котором национальная самобытность отождествляется только с тем, что было создано в прошлом, современные культурные ценности не учитываются вовсе и отрицается живая связь народа с его культурой. Получается парадокс: «Не культура для народа, а народ для культуры». Все виды «ложного» национализма, по мысли евразийцев, гибельны для народа и его культуры, так как ведут или к национальному обезличиванию, или к застою.

«Истинный» национализм, по мысли евразийцев, должен вытекать из национального самопознания, должен признавать необходимость самобытной национальной культуры и при этом осознавать самобытность других национальных культур, без подражания другим культурам и без навязывания своих культурных ценностей. И такое общественное течение ещё только предстоит создать.

Итак, согласно евразийской трактовке, существуют три вида «ложного национализма». Первый – это стремление любыми средствами добиться государственной независимости, даже путем потери экономической, политической и духовной независимости. Второй – это воинствующий, агрессивный шовинизм, стремление навязать свою культуру. И третий – это культурный консерватизм, который все значимое черпает из прошлого, отрицая настоящее и будущее. «Истинный национализм» – это любовь к своему отечеству и собственной культуре без подражания другим культурам и без навязывания своих культурных ценностей.

Те глубочайшие социальные перемены, которые происходят в Советской России, приближают, по мысли евразийцев, возможность создания «целой радуги родственных друг другу культур». «Евразийцы глубоко ценят коренное своеобразие каждого народа. Их основное усилие направлено к тому, чтобы каждому народу обеспечить возможность выявления и развития его действительных и неповторимых качеств»[213]213
  Савицкий П.Н. Евразийство как исторический замысел // П.Н. Савицкий. Континент Евразия. М.: Аграф, 1997. С. 110.


[Закрыть], – писал П.Н. Савицкий. Национальная самобытность России – это культуры народов, её населяющих, в этом её богатство и её уникальность. Потому что не может быть универсальной человеческой культуры; закон многообразия человеческих культур ограничивает человека, затрудняет общение, но рождает ценности, духовно возвышающие человека.

Подводя итог всему вышеизложенному, сформулируем основные положения евразийской концепции государства в области национальной политики:

• народ в трактовке евразийцев – это «симфоническая», «соборная» личность, где личность индивидуальная подчиняется личности «соборной»;

• введенное евразийцами понятие туранского фактора означало, что русский этнос и самостоятельность России как цивилизации стала возможны лишь при соединении славянского этноса с туранским;

• космополитизм и культурный интернационализм в евразийской трактовке – это европоцентризм, который несет в себе разрушительное начало, так как нивелирует уникальную национальную самобытность;

• «истинный национализм» – это любовь к своему отечеству и собственной культуре без подражания и без навязывания своих культурных ценностей;

• евразийский национализм – это уход от этнической основы национализма и опора на общность исторических и культурных судеб;

• евразийский федерализм – национальное самоопределение евразийских народов и их наднациональное объединение на территории России-Евразии на основе причастности к евразийской культуре.

Глава 6. Культурные, политико-правовые и экономические основы евразийского государства

Рассмотрев в предыдущих главах теоретические принципы концепции управления евразийским государством, особенности национальной политики, в данной главе мы хотим обратиться к культурной, политико-правовой и экономической сторонам евразийской программы. В связи с этим представляется целесообразным последовательное рассмотрение культурного, политико-идеологического, правового и экономического аспектов евразийской доктрины государственного устройства.

Исходным положением евразийского учения является утверждение о том, что жизнь и устройство российского государства детерминированы социально-культурными, геополитическими и этнографическими особенностями евразийского пространства, и усовершенствование государственного управления не может происходить без учета этих особенностей. В евразийской модели, учитывающей эти особенности, российское государство – это наднациональное целое, построенное на христианско-мессианских духовных основах с обязательным учетом самобытных интересов каждой национальности.

Евразийцы были убеждены, что любая национальная культура появляется на религиозной почве, такой почвой для русско-евразийской культуры является православие. Н.С. Трубецкой, в частности, всегда отстаивал примат религиозного начала в евразийстве. Стоит отметить, что один из разделов программного документа евразийцев «Евразийство. Опыт систематического изложения» так и называется: «Православие как основа идеологии». Именно Православная церковь, по мысли евразийцев, является средоточием русской культуры, так как суть православия – идея соборности, единства всех людей в вере под покровом Церкви. Поэтому основа культуры как «симфонической личности» соединяется с идеей православия – совершенствовать себя в мире для достижения «царствия Божьего».

«Русское …Православие, признавая себя обладающим полнотой истины в одном из ее аспектов, не отрицает других существующих и возможных ее аспектов как иных выражений Православия, но хочет их свободного самораскрытия, дабы приблизилась ее собственная полнота в христианском взаимообщении с ними. Оно не замыкается в себе, но в своем саморазвитии призывает к свободному саморазвитию и других»[214]214
  Евразийство. Опыт систематического изложения // Пути Евразии. Русская интеллигенция и судьбы России. М.: Русская книга, 1992. С. 366.


[Закрыть]. Особенность православия – это стремление к всеединству, что позволяет ему объединять самые разные идеологические направления, как входящие в рамки данной национальной культуры, так и находящиеся за ее границами. С этой точки зрения, по мнению евразийцев, «язычество есть потенциальное православие», так как скорее и легче поддается идеям православия, не отличается особенной стойкостью и не относится к нему с той враждебностью, с какой относятся некоторые другие христианские течения. Если говорить о язычестве, этнографически и географически близком России, то можно заметить близкое родство первичного религиозного уклада, быта, мироощущения именно с русским православием. Мистическая созерцательность, идея покорности Божией воле, смирения и самопожертвования – вот то общее, что, с точки зрения евразийцев, сближает язычество и православие и что принципиально отличает от европейского понимания проблемы зла. Вместо активно-агрессивной борьбы со злом предлагается преодоление его терпением, верой и любовью и активно осуществляемым добром. И если буддизм своей «созерцательностью» и «пассивностью» отражает одну сторону православия, то мусульманство, активное, но не всегда стойкое, выражает другую сторону, которая в русском народе часто приобретает гипертрофированные формы, – стремление сразу и целиком сделать мир совершенным и святым.

Таким образом, эти культуры и эти формы вероисповедания ближе евразийской православной традиции, чем европейское «христианское инославие». «Будущее и возможное православие нашего язычества нам роднее и ближе, чем христианское инославие; и миссия Православия по отношению к инославию требует большей энергии обличения»[215]215
  Евразийство. Опыт систематического изложения // Пути Евразии. Русская интеллигенция и судьбы России. М.: Русская книга, 1992. С. 365.


[Закрыть].

Евразийская концепция утверждала, что русское православие – это особый религиозно-культурный центр, к которому тянется «потенциальное православие», так как православие не отрицает претензий других культур на познание истины, эти претензии трактуются лишь как разные формы выражения православной идеологии. Православие не замкнуто в себе, оно открыто для диалога и в Русской Православной Церкви, которая, по мнению евразийцев, фактически главенствует среди других православных церквей и приняла на себя наибольший натиск зла, достигло наивысшего развития. По мысли евразийцев, «историческая задача русского народа заключается в том, что он должен осуществить себя в своей церкви и должен, себя в ней раскрывая, т. е. осуществляя и познавая ее, путем исповедничества и самораскрытия создать возможность самораскрытия в Православии и для “неплодящей языческой церкви”, и для мира, отпавшего в ересь»[216]216
  Евразийство. Опыт систематического изложения // Пути Евразии. Русская интеллигенция и судьбы России. М.: Русская книга, 1992. С. 366.


[Закрыть].

Другой особенностью Православия является то, что оно не только не отрицает эмпирической деятельности во имя спасения души, но провозглашает необходимость этой деятельности, признавая ее ценность и включенность в «царство Божие». Спасение же души мыслится как усовершенствование ее путем жизнедеятельности в самой этой деятельности, т. е. «царство Божие» осуществляется в этом мире, мир входит в него и в нем преображается.

Идеал православия часто оставался непонятым, особенно в европеизированной императорской России, которая часто использовала Церковь в государственных целях, отбирая по сути у нее ее первичную и основную функцию – духовную и нравственную.

Раскрывая идею и сущность православия, евразийцы, конечно же, делали различие между православием и Русской Православной Церковью. Представители церкви, как и все люди, могут ошибаться, совершать грехи, поступать «нецерковно» и отступать от апостольских заветов. Достаточно вспомнить реформы Никона, несамостоятельность иерархов церкви при Петре I, тяжеловесно-казенный стиль православной политики при Александре III. Но все это евразийцы относили не к православию, а к тому миру, в котором живет церковь как социальный институт. Церковь, по мнению евразийцев, «не чертит политических программ и не дает конкретных практических указаний, но указывает нам наш идеал и предоставляет нам свободу в его осуществлении. Это уж наше дело, сумеем ли мы найти и найдем ли в себе силы осуществить его в духе Церкви, в духе любви, а не злобы»[217]217
  Евразийство. Опыт систематического изложения // Пути Евразии. Русская интеллигенция и судьбы России. М.: Русская книга, 1992. С. 367.


[Закрыть].

Характеризуя идеал государства в работе «Религия, право и нравственность» (1930), Н.Н. Алексеев указывал, что «христианское государство не может ограничиться охраной и обеспечением прав свободы. Охрана прав свободы является делом чисто отрицательным, не накладывающим на государство никакой положительной миссии. Охраняя эти права, государство ограничивает свою роль деятельностью «ночного сторожа», который исполняет положительные функции только тогда, когда нарушено чье-либо право или когда оно находится в опасности. Такая чисто отрицательная роль не совместима с началами любви и общественного служения, которые […] составляют основную задачу христианства. Любви и общественному служению соответствует такая политика, которая облекает государство миссией положительной. Выполняя ее, государство должно выступать в роли активного организатора социальной жизни. Христианское государство и призвано, таким образом, прежде всего к тому, чтобы улучшать материальные условия существования людей. Оно призвано далее к воспитанию творческой активности человека, к вовлечению его в общественное строительство. Оно призвано, наконец, к организации широкой помощи людям в удовлетворении их культурных и духовных интересов»[218]218
  Алексеев Н.Н. Общая теория государства. Вып. 3. Прага, Типография Комитета по обеспечению образования русских студентов в Ч.С.Р., 1926. С. 100–101.


[Закрыть].

Исходя из ценностной природы государства, совершенное государственное устройство обуславливает согласие народа и власти относительно целей и задач существования государства. Народ и власть должны быть объединены, во-первых, самой идеей сохранения, укрепления и развития государства, во-вторых, представлением о тех целях, которые это государство перед собой ставит. Цели эти способствуют духовному совершенствованию каждого отдельного гражданина и общества в целом и вытекают из единой государственной идеи, которая, в свою очередь, формулируется в рамках евразийской идеологии и отвечает как особенностям евразийского культурного пространства, так и воззрениям русского народа на идеал справедливого государственного устройства в его историческом развитии. Характерные черты этого идеала подлежали воссозданию на основе действующего на тот момент советского строя, который принимался евразийцами в качестве исходного пункта и материала для дальнейшей эволюции.

Основным шагом должна была стать замена коммунистического начала евразийским, что повлекло бы за собой установление подлинно демотической власти, внесение религиозных начал в организацию культуры и быта, формирование государственно-частной системы хозяйствования и преобразование существующего строя в наднациональный на национальной основе. Соответственно, государство, с одной стороны, является творцом высшей культуры, одновременно создавая «максимальное количество культурных и духовных благ, предпочтение и выбор которых предоставляется свободе всех и каждого»[219]219
  Алексеев Н.Н. О гарантийном государстве // Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998. С. 375.


[Закрыть], с другой стороны, создает условия для проявления национальных особенностей населения государства, что отвечает идее евразийского культурного мира.

Культурная сфера жизни в таком государстве превалирует над остальными, и, соответственно, как политическая, так и экономическая организация зависят от социокультурных особенностей страны в конкретный исторический период. Евразийскому государству свойственен этатизм: государство должно быть сильным и играть активную роль во всех сферах общественной жизни, причем отправным пунктом является признание за государством положительной миссии и обязанности нести нравственное начало. Такое государство евразийцы называют идеократическим, исходя из того, что сильным может быть только государство с сильной идеологией, иными словами, существует правящая идея, разделяемая всеми гражданами и, прежде всего, находящейся у власти элитой. Социальный идеал такого государства предполагает соучастие всех граждан в управлении государством, а культурный – творческий синтез в русской культуре западного и восточного мировоззрений.

Идеократия предполагает подчиненность всех аспектов государственного управления некоей высшей идее, которая придает смысл государству и является необходимым условием его организации и существования в целом на огромной территории России-Евразии. Представляется очевидной необходимость наличия некоторого организованного меньшинства, которое отвечало бы за воплощение данной идеи, – правящего класса. В силу того, что в процессе государственного управления существует риск утраты правящим классом своей функциональной природы, встает вопрос о гарантиях, которые могли бы обеспечить правильное функционирование государственной машины. Это вопрос тщательно исследовался Н.Н. Алексеевым в его государствоведческих работах, и именно он дал название самой концепции – «гарантийное государство». В этом государстве народный суверенитет органичен и организован, а народ понимается как совокупность исторических поколений, прошедших, настоящих и будущих, образующих оформленное государством единство культуры, и выражает свою волю не путем голосования за ту или иную партию, а через организованную систему советов.

Принцип народного представительства олицетворяет собой динамический момент государственной жизни, в котором находят свое выражение текущие интересы и потребности населения. Таким образом, в органах представительства государственная идея находит свое конкретное воплощение в соответствии с текущими государственными задачами, а правящий слой является элементом, который стабилизирует общественное мнение с помощью государственной идеи. Деятельность ведущего слоя должна была быть направлена на поддержку и подготовку людей, которые должны править. Его социальная и культурная функции должны состоять в организации культуры, в выработке определенного мировоззрения, так как именно ведущий слой должен отвечать за формирование государственного идеала. Непосредственная управленческая роль в такой модели отводится бюрократическому аппарату.

Соответственно, государственные гарантии в сфере управления и права обеспечиваются введением начала руководства и четким определением прав и обязанностей на всех уровнях властвования с последующим закреплением этих прав и обязанностей в государственном законе. Нравственная же сторона гарантийности государства связывается с самопринуждением элиты и ее тщательным отбором. Представители правящего класса объединены верой в идею-правительницу и постоянной готовностью принести себя в жертву этой идее. Подобная постоянная мобилизованность и тяжелая нагрузка необходимы, по Н.С. Трубецкому для того, чтобы уравновесить привилегии, связанные с принадлежностью к правящему отбору, и оправдать правящий слой в глазах граждан[220]220
  Трубецкой Н.С. Об идее-правительнице идеократического государства // История. Культура. Язык. М.: Прогресс, Универс, 1995. С. 441.


[Закрыть].

Необходимо отметить, что, хотя проблеме правящего отбора посвящено значительное число евразийских работ, практический механизм данного отбора нельзя назвать детально разработанным. В 1938 году Н.Н. Алексеев выступил в Париже с докладом «Идеократия и евразийский отбор», в котором изложил основы евразийского отбора. В отчете о работе парижской группы евразийцев говорится, что «особое внимание оппонентов было уделено не теоретическим установкам лектора, а тем вопросам, которые профессор Алексеев сознательно не включил в доклад, а именно практическому осуществлению евразийцами в России отбора правящего слоя. Участвовавший в прениях Л.П. Карсавин исчерпывающе ответил оппонентам по этому вопросу, указав на то, что все нападки на евразийцев, касающиеся их учения о правящем отборе, основаны не на изучении евразийской литературы, а на домыслах, порожденных демократическими страхами. Отбор в России производится самой жизнью, задача евразийцев в насыщении нового правящего слоя в России евразийскими идеями. Залог успеха евразийцев в том, что сама русская жизнь в наши дни евразийствует и что новый правящий слой в своем большинстве состоит из потенциальных евразийцев»[221]221
  Работа Парижской группы евразийцев // Евразийская хроника. Выпуск X. Париж, 1928. С. 72. Здесь также стоит отметить, что сам Н.Н. Алексеев, разделяя взгляды евразийцев о правящей идее, использовал несколько иные термины. Он говорил о том, что само слово «идея» не является наилучшим, так как это субъективное понятие, а потому идеи и сформировавшиеся на их основе миросозерцания могут быть разными, что делает возможным появление «лжеидеократий». Чтобы отмежеваться от этого, мыслитель предложил заменить слово «идея» термином «эйдос», где эйдос – «не есть одно из возможных понятий о существующем, но необходимый, цельный, созерцательно и умственно осязаемый смысловой лик мира» (Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998. С. 592), причем термин этот уже появлялся в евразийских кругах: «Помню, говорилось даже о том, что следует истинную идеократию называть «эйдократией» (от греческого слова «эйдос», которое в смысле платонизма означает «образец», прототип не только фактический, но и идеальный, нравственный» (Алексеев Н.Н. Идет ли мир к идеократии // Евразийская хроника. Вып. 11. Берлин, 1935. С. 39–40). Таким образом, евразийская концепция правящего отбора превратилась в его трактовке в эйдократический отбор, где признаком отбора элиты становится степень восприятия ею эйдоса и готовность служения ему.


[Закрыть]. Подобные прения характерны для всей истории евразийства, так как вопрос о построении описываемой модели государства на территории России-Евразии евразийцы, во-первых, связывали с практической борьбой, а во-вторых, являясь исходно пореволюционным движением, ориентировались на преобразование и развитие советского строя.

Важной особенностью евразийской государственной модели является то, что при всем внимании к вопросам практического устройства государственного механизма внешнее оформление политических норм, критерии административно-территориального деления и т. д. остаются вторичными по отношению к культуре и подчиненными главенствующей идее. Это касается устройства всех сфер жизни общества и государства, включая правовую. В евразийской доктрине право всегда рассматривалось в тесной связи с понятиями правды и справедливости, и велись поиски органичной для России правовой системы, альтернативной западному пониманию права. Глубокое исследование теоретических проблем права и практическую разработку правового идеала евразийского государства можно найти прежде всего в работах Н.Н. Алексеева. Сравнительный анализ быта и нравов русского народа, официальных документов, литературных и правовых памятников России различных исторических периодов привели ученого к выделению специфических черт менталитета русского народа, которые обусловили своеобразные правовые представления, не совпадающие с западной традицией.

Евразийское государство – это союз правды и мира. Правовой идеал в понимании Н.Н. Алексеева состоял в примате начала законности и всеобщем распространении идеи права: «Укрепление идеи личности и идеи права – вот что составляет “желаемое и чаемое” для России и вот что у нее сейчас наиболее отсутствует. Два начала эти важнее всех внешних политических форм – парламентарной системы, монархии или республики, я решусь даже сказать, самой сакральной формулы “всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права”»[222]222
  Алексеев Н.Н. О будущем государственном строе России // Новый град. 1938. № 13. С. 101.


[Закрыть]. В своих работах Н.Н. Алексеев проводил мысль о необходимости различения государственного и правового идеалов, указывая, что нельзя отождествлять государство и право. В его концепции общественное устройство в государстве регулируется не только с помощью права, но и с помощью морали, причем последняя доминирует. Право же необходимо для того, чтобы в обыденном мире защитить духовную свободу человека[223]223
  Алексеев Н.Н. На путях к будущей России (советский строй и его политические возможности) // Русский народ и государство. М., Аграф, 1998. С. 317.


[Закрыть]. В этом смысле идеи Н.Н. Алексеева перекликаются здесь с положениями правовой концепции М.В. Шахматова[224]224
  М.В. Шахматов одним из первых заключил, что идеалом российского государства является «государство правды» (от законодательного проекта Древней Руси – «Русской Правды») в противовес западному «государству права», «государству закона».


[Закрыть], который считал, что наиболее истинной формой правого государства станет «государство правды», которое значительно шире понятия «правовое государство»: «Государство правды» евразийцы отличают от европейского понятия «правовое государство»: «государство правды и правовое государство – два различных миросозерцания: для первого характерен религиозный пафос, для второго – материальные устремления, в первом правят герои, во втором – серые, средние люди»[225]225
  Шахматов М.В. Подвиг власти (опыт по истории государственных идеалов России) // Евразийский временник. Кн.3. Берлин, 1923. С. 76.


[Закрыть].

Н.Н. Алексеев ввел в евразийскую доктрину понятие правообязанности. Под правообязанностью ученый понимал определенный вид правоотношений, в котором имеет место внутреннее, органическое сочетание прав и обязанностей[226]226
  Алексеев Н.Н. Обязанность и право // «Русский народ и государство». М.: Аграф, 1998. С. 158.


[Закрыть]. В работе «Обязанность и право» (1928) Н.Н. Алексеев писал, что права и обязанности могут сочетаться внешне (механически) или внутренне (органически). В последнем случае «на место отдельного от обязанности права и отдельной от права обязанности получается то, что можно было лучше всего назвать русским словом правообязанность». Он выделял три вида таких сочетаний: 1) Правообязанностям на одной стороне могут соответствовать односторонние положительные обязанности с другой. 2) Правообязанностям могут соответствовать односторонние отрицательные обязанности других лиц. 3) Правообязанностям с одной стороны соответствуют правообязанности с другой[227]227
  Алексеев Н.Н. Обязанность и право // «Русский народ и государство». М.: Аграф, 1998. С. 158–159.


[Закрыть]. Проведя сравнительный анализ понятий права и обязанности и реализации этих понятий на Западе и в России, он пришел к выводу, что, в отличие от западных стран, на протяжении всего исторического развития нашего государства начало обязанности преобладало над началом права[228]228
  Алексеев Н.Н. Обязанность и право // «Русский народ и государство». М.: Аграф, 1998. С. 164.


[Закрыть]. В русском государстве до XVII века, существовали правообязанности по типу 1 и 2.

Правовые отношения в России вплоть до реформ Петра развивались своим особенным путем. В послепетровский период действия власти привели к тому, что в высших классах общества прижился западный правовой тип, в то время как крестьянство продолжало жить в условиях прошлой эпохи, что обусловило разрыв между «верхами» и «низами» и закрепление в народных представлениях правового идеала, отличного от западной правовой традиции. В связи с этим представлялось логичным, что юридическая система, построенная на обязанностях, а не на правах, может быть альтернативой западному пониманию права. Н.Н. Алексеев отмечал, что сочетание права и обязанности уже описывали славянофилы, П.И. Новгородцев, С.Л. Франк. У последнего мы встречаем ту же мысль, которую проводит Н.Н. Алексеев: и объект, и субъект властных отношений – активные соучастники общего дела «служения правде»[229]229
  См.: Амелина Е.М. Проблема общественного идеала в русской религиозной философии конца XIX–XX вв. Калуга: Эйдос, 2004. С. 262.


[Закрыть]. По Н.Н. Алексееву, наиболее гармоничной для государства является ситуация, когда правообязанностям с одной стороны соответствуют право-обязанности с другой.

Надо отметить, что ряд исследователей указывает на определенную слабость разработанной евразийцами теории правоотношений. Во-первых, отмечается определенная несимметричность понятий права и обязанности. Так, А.Г. Дугин пишет о том, что следовало бы «исключить само упоминание о правах из базового определения “евразийской юриспруденции” и говорить только об “обязанностях”, что будет являться вполне симметричным западным концепциям “правового государства”»[230]230
  Дугин А.Г. Теория евразийского государства // Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998. С. 13–14.


[Закрыть], а Л.Е. Лаптева указывает на то, что в алексеевской трактовке «правообязанность подданного – это оптимизированная возможность исполнить обязанность, тогда как правообязанность монарха – это обязанность нести бремя своих прав»[231]231
  Лаптева Л.Е. Достоинство личности и закон в государстве Российском (Спор с неоевразийством) // Общественные науки и современность. 2007. № 6. С. 82.


[Закрыть]. Во-вторых, указывается, что проблема органической взаимосвязи правомочий и обязанности остается нерешенной, в то время как можно было бы разрешить ее с помощью «философии всеединства». В рамках этого подхода исследованием права занимался Л.П. Карсавин, который связывал право с осуществлением религиозно-нравственной деятельности эмпирической соборной личностью. Человек, утверждая свою исключительность в мире и обнаруживая тем самым все новые аспекты существования соборной личности, обладает субъективными правами, но принадлежность к органической общности налагает на него определенные обязанности. Так как бытию симфонической личности одинаково присущи развитие и сохранение целостности, наблюдается нерасторжимое единство правомочий и обязанностей[232]232
  Крымов А.В. Евразийская идеократия и государственно-правовое учение В.С. Соловьева: Автореферат дис. …кан. юр. наук. Мытищи, 2009. С. 21, 22.


[Закрыть].

Если говорить о социально-экономических основах евразийского государства, то стоит отметить, что основные их положения были изложены в программном документе «Евразийство (формулировка 1927 г.)». «Политика государства в экономической области должна базироваться […] не на предоставлении возможности наибольшего обогащения, но на начале служения каждого своим согражданам и народно-государственному целому»[233]233
  Евразийство (Формулировка 1927 г.) // Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. Антология. М.: Наука, 1993. С. 219.


[Закрыть]. Отсюда можно сделать вывод о следующих характерных принципах евразийской экономической программы: во-первых, приветствуется участие государства в хозяйственной жизни; государство должно принять на себя ряд хозяйственных функций, а также регулировать и контролировать хозяйственную жизнь, что соответствует социально-историческому развитию русского государства. Во-вторых, должно быть обеспечено сосуществование государственной и частной форм хозяйствования в экономике. Здесь надо отметить, что формулировка 1927 года предлагает термин «лично-хозяйственная» система, однако уже некоторое время спустя ряд евразийцев (включая Н.Н. Алексеева, который сыграл большую роль в формировании евразийской социально-экономической программы) прямо говорили о государственно-частном типе хозяйствования. Такой подход, соответственно, отличается от той плановой системы, что утвердилась в СССР, но при этом регулирование системы не отдается на откуп «невидимой руке рынка». Обеспечивается сочетание личного хозяйствования гражданина и обеспечения его интересов со стороны государства.

Главная задача человека – внутреннее духовное самосовершенствование, таким образом, главная задача государства – создать человеку возможность для духовного развития, а так как в евразийской концепции государственная власть объемлет все сферы жизни, то и в экономической области политика государства должна быть активной. Подобный подход, с точки зрения евразийцев, органично отвечает государственному идеалу русского народа и его представлениям о справедливости. Историческую основу подобного идеала евразийцы искали в русской православной традиции. Н.Н. Алексеев выстраивал экономическую программу евразийства в соответствии с заветами «заволжских старцев» – религиозного направления, получившего название «нестяжательства. Старцы выступали против участия Церкви в политической жизни страны, отводя первое место личному духовному подвигу, а не усовершенствованию человеческого общежития под водительством церкви и государства. Свое практическое воплощение идеал нестяжательства, с точки зрения евразийцев, должен был найти в подчинении производства духовному началу. Как подчеркивал другой участник евразийского движения, К.А. Чхеидзе, «чтобы жить и трудиться во всей полноте, несомненности и благословенности, каждый русский (и вообще евразиец) должен верить и знать – ради чего он трудится и живет. Момент целеположности, осмысленности и оправданности жизни и труда составляет самую интимную и самую важную часть в организации нашего трудопорядка»[234]234
  Чхеидзе К.А. Идеократическое содержание хозяйства, Евразийская хроника. Вып. 11. Берлин, 1935. С. 54.


[Закрыть].