Текст книги "Дочь леса"

Алькандр

Алькандр закрыл за собой дверь. Адъютанты разместили его отца в одной из самых маленьких комнат виллы, поскольку ее было проще обогревать по сравнению с просторными парадными залами. Новые витражи, недавно вставленные в трапециевидные окна, покрылись густой испариной. Должно быть, помещение не проветривалось целый день: воздух пропитался застоявшимся душком экскрементов, который не могли замаскировать дорогие благовония.

Ликург сидел в большом деревянном кресле. Адъютанты закутали его в несколько меховых одеял. Правитель тихонько храпел, сомкнув веки. Рядом на изящном круглом столике выстроились баночки с мазями и миска, наполненная шариками марципана.

Алькандр подошел, сел на стул, стоявший рядом с креслом, и стал наблюдать за спящим отцом. Брови Ликурга слегка приподнялись, рот приоткрылся. Несмотря на седину и морщины, старик выглядел моложе, чем когда-либо. Алькандр протянул руку и накрыл ладонью костлявые, влажные пальцы отца. Ликург поднял голову, открыл сонные глаза, подвигал челюстью, огляделся и, похоже, наконец осознал, что рядом находится его сын.

– Аль… кандр… – выговорил он и улыбнулся такой же счастливой улыбкой, которая так потрясла Алькандра в их первую встречу в Рифейских горах.

– Отец.

Он не знал, что еще сказать. Год назад он доложил бы отцу о сложившейся в Гиперборее ситуации или рассказал о своих будущих разработках с применением орихалка. Теперь, когда Ликург, похоже, совершенно лишился способности соображать, что общего у них осталось? Отец все так же улыбался, будто внутренний инстинкт подсказывал ему это делать. Его взгляд скользнул с Алькандра на миску с шариками марципана. Алькандр тоже улыбнулся и похлопал отца по руке.

– Хочешь конфетку? – спросил он.

Алькандр взял из миски один шарик и вложил отцу в рот, постаравшись подавить всколыхнувшуюся в душе гадливость. Ликург медленно жевал, щурясь от удовольствия. Алькандр тоже забросил в рот марципан.

Он не знал, что еще сделать, поэтому начал рассказывать о том, что его беспокоило. Он говорил о Гиперборее, о кровавой бойне возле входа в тюрьму, о бродивших по улицам детях с обмороженными пальцами, о пустых черепашьих панцирях, о том, что солдаты-птицеловы обращаются с жителями как захватчики, вызывая все больший гнев гиперборейцев. Он рассказал отцу про сбежавшую в Аркадию Арку, про Пентесилею… Еще он говорил о своей первой встрече с отцом в день, когда мать бросила Алькандра, чтобы спасти. Традиция обязывала амазонок убивать своих детей мужского пола, и мать отказалась от сына, зная, что не переживет этого предательства. Казалось, Ликург его слушает; во всяком случае, голос Алькандра явно ему нравился, потому что он не отрываясь смотрел на сына. Время от времени Алькандр скармливал отцу сладкий шарик и сам съедал одну конфету.

Миска почти опустела, когда в дверь негромко постучали. Алькандр прервал свой монолог.

– Войдите! – сказал он.

В комнату заглянул мальчик. Свой усеянный угрями лоб он прятал под слишком длинной челкой. Алькандр узнал Фретона, сына предыдущего эпарха и ученика Филона. Форма сидела на нем идеально, составляя резкий контраст с покрасневшими глазами и обкусанными до крови ногтями.

– Господин, генерал желает с вами побеседовать.

Алькандр ожидал этого вызова. Он поцеловал отца в лоб, поглядел на него с внезапной тоской и вышел в коридор, думая о том, что находившийся в комнате старик остался совсем один.

Двадцать минут спустя он прибыл в Магистериум и вошел в кабинет Филона.

Генерал восседал на курульном кресле[3]3
  Особое кресло без спинки с X-образными загнутыми ножками.


[Закрыть] и смотрел в окно, на лице его застыло суровое выражение. На письменном столе перед ним лежало какое-то развернутое письмо. Алькандр узнал сломанную восковую печать – волк с клювом птицы рух. Эмблема Напоки, утвержденная после того, как город захватили темискирцы.

– Новости из Напоки? – поинтересовался Алькандр, подходя к столу.

Филон повернул голову к вошедшему, помедлил несколько мгновений. Вопреки обыкновению, он не стал тепло приветствовать сына Ликурга и не предложил ему сесть. Алькандру вдруг показалось, что он снова очутился в агогэ и сейчас строгий наставник будет отчитывать его за нарушение дисциплины. Он смотрел, как его собеседник постукивает пальцами по подлокотникам кресла, выполненным в виде голов грифона.

– Да, новости из Напоки, – подтвердил Филон. – И не слишком хорошие, хотя это еще мягко сказано.

Он кашлянул и схватил лежащее на столе письмо. Очевидно, зрение его в последнее время ухудшилось, потому что он держал лист пергамента на вытянутых руках и высоко поднимал брови, читая послание.

– Воевода докладывает, что в мое отсутствие напокцы снова подняли вооруженное восстание. Не проходит и дня, чтобы не случилось нападения на наших солдат. Под покровом ночи подожгли одну из наших казарм, семьдесят два солдата погибли в пожаре. И в довершение всего Нижний квартал снова восстал. Весь район покрыт баррикадами.

Филон скрутил лист пергамента в тонкую трубочку, не шире писчего пера, словно хотел, чтобы письмо исчезло вместе с проблемами, о которых в нем сообщалось.

– Другими словами, ситуация в Напоке становится критической, – подытожил он. В его низком голосе клокотал с трудом сдерживаемый гнев. – А я-то полагал, что восстания прекратятся после смерти той девчонки год назад.

Алькандр благоразумно не стал сообщать генералу, что упомянутая им девчонка до сих пор жива и играет главную роль в его плане. Филон никогда особо не интересовался стратегией: он знал лишь, что мнимые амазонки взяли магов в заложники. Во все детали плана был посвящен только Ликург. Очевидно, после приступа память правителя дала сбой, и огромный массив информации в его голове превратился в один бесформенный ком, так что из него уже не получилось бы извлечь ничего конкретного. Таким образом, никто не знал о существовании Арки, о силе, которой она обладает, и о том, насколько от нее зависит судьба Алькандра… Даже сама Арка.

– Олигархи советуют мне отправить в Напоку войско солдат-птицеловов, дабы восстановить порядок, – продолжал Филон. – Но я не могу рисковать, сокращая наше военное присутствие в Гиперборее. Только не сейчас, когда купол не восстановлен, а наша власть над этим городом окончательно не укрепилась. Следует действовать с большими предосторожностями.

Он резко поднялся и принялся расхаживать из стороны в сторону рядом с письменным столом. Генерал сверлил взглядом пол и подкреплял каждое свое слово энергичными взмахами рук.

– Гиперборейские гильдии боятся, что их обложат налогом на содержание армии. Кланы относятся к законам военного времени без особого восторга. Напокские эмигранты нас ненавидят.

– Это не новость, – заметил Алькандр.

Филон проигнорировал это замечание.

– Вся старая гиперборейская аристократия поднялась против нас и требует освобождения магов. Пусть это всего лишь женщины, но их жалобы начинают вызывать сочувствие у простонародья. Если эти плебеи начнут беспокоиться о судьбе магов, в то время как мы всего лишь пытаемся освободить их он гнета аристократов…

– То, что случилось у входа в тюрьму на седьмом уровне, не улучшило отношение к нам простого люда, это ясно, – равнодушно заметил Алькандр.

Филон остановился и пронзил собеседника ледяным взглядом.

– Я попросил олигархов показательно наказать виновных, пусть гиперборейцы видят, что мы не спускаем своим солдатам… допущенные ими промахи, – ответил он. – Но этот прискорбный эпизод всего лишь незначительная часть того противодействия, с которым мы сталкиваемся. Все эти волнения скоординированы и преследуют лишь одну цель – помешать установлению моей власти над Гипербореей.

Он впился взглядом в Алькандра, а тот с нарочитой неторопливостью опустился в стоящее перед письменным столом кресло.

– Объясни, каким образом я мог составить против тебя заговор в Напоке и здесь одновременно? – спокойно спросил он. – Я узнал о состоянии отца всего две декады назад. В этой комнате не я наиболее вероятный предатель, и олигархи это знают.

Филон посерел. Алькандру подумалось, что отец никогда бы не совершил такой ошибки: не обвинил бы подчиненного в измене напрямую. Нет, Ликург избавился бы от неудобного человека без лишнего шума, не дав ему шанса защититься или контратаковать.

– Благодаря твоим… слугам ты легко можешь поддерживать связь с Напокой, – проговорил генерал, всем своим видом демонстрируя собеседнику, что презирает его магические фокусы.

– Прямо сейчас мой лемур находится в магико-лечебном чане, он пока не в состоянии мгновенно переноситься на большие расстояния, на восстановление у него уйдет еще не один день, – ответил Алькандр.

– Откуда мне знать, что ты не создал еще одного лемура?

Алькандр улыбнулся, взял лежащее на столе перо и стал вертеть между пальцами.

– Обещаю тебе, если я создам еще одного лемура, ты узнаешь об этом первым, – заявил он. – К тому же телепортация из одного города в другой имеет свои ограничения. Чем больше расстояние, тем труднее хозяину отслеживать действия лемура.

Очевидно, заверения Алькандра не убедили Филона, однако в его настороженном взгляде промелькнуло сомнение.

– В любом случае вся эта операция была слишком преждевременной, – отчеканил генерал. – Я говорил об этом твоему отцу перед наступлением. Нам следовало подождать лет пять, за это время мы успели бы обучить молодых напокцев в агогэ и присоединить их к нашей армии. С таким сильным войском мы смогли бы легко осадить Гиперборею и контролировать ее. Вместо этого мне приходится усмирять этот город с горсткой солдат-птицеловов.

Низкий голос генерала так и сочился желчью. Он отвернулся к окну и сцепил руки за спиной. Адамантовый витраж покрылся искристым инеем, так что пейзаж за окном казался размытым. Алькандр молчал, сдерживая бурлящий в его душе гнев. Филон не только испоганил план завоевания, который Алькандр тщательно готовил в течение последних пятнадцати лет, но еще и возложил на него вину за провал. По-прежнему глядя в окно, генерал заговорил снова, его голос понизился на октаву:

– Никто не мог захватить этот город без малого тысячу лет. Осуществив это завоевание, Темискира превратится в империю. У меня нет выбора. Придется использовать запас орихалка, чтобы показать гиперборейцам, в чьих руках сейчас власть.

Алькандр ждал чего-то подобного, и все же последнее заключение его раздосадовало. Как ни пытался Филон строить из себя дипломата, ему не доставало тонкости. На несколько мгновений магом овладело желание немедленно покинуть город. Пусть бы Филон увяз в нескончаемой гражданской войне – приятная месть за пренебрежение, с которым олигархи всегда относились к Алькандру. Увы, поступив так, он нарушил бы свое обещание не допустить массового кровопролития в Гиперборее после ее завоевания. Кроме того, не хотелось жертвовать пятнадцатью годами работы из-за ошибок этого ограниченного генерала. Алькандр не собирался упускать возможность раз и навсегда продемонстрировать всем, что ни один темискирский стратег и в подметки ему не годится, когда дело доходит до игры с человеческой психологией.

– Есть другое решение, – заявил он.

Филон медленно, всем корпусом повернулся к нему. Алькандр встал.

– Мы контролируем армию, администрацию и каналы связи в этом городе, – сказал он, оглядывая комнату. – Это одновременно и много, и мало. Для мирного завоевания Гипербореи нам не хватает одной важной составляющей.

– Какой именно?

Алькандр помолчал, криво улыбнулся и посмотрел прямо в глаза генералу.

– Легитимности, – резко проговорил он. – Темискирцы не имеют никаких законных оснований управлять этим городом. Делая ставку на силу, ты повторяешь ту же ошибку, которую мой отец совершил в Напоке.

Филон пристально смотрел на Алькандра своими черными глазами, обрамленными темными кругами.

– Предполагалось, что легитимность нам обеспечит твой лемур, – рявкнул он обвиняющим тоном. – Во всяком случае, ранее ты меня в этом убеждал.

Алькандр чувствовал, что генерал охотно приговорил бы его к смертной казни, не сходя с этого места, но сдерживается, понимая возможные риски.

– Мой лемур всего лишь марионетка, тень человека, который при жизни никогда не занимал по-настоящему важную политическую должность, – ответил он. – Даже самые тупые гиперборейцы в конце концов начнут сомневаться в законности его правления. После происшествия на канале перед тюрьмой любой темискирец, любой человек, хоть как-то связанный с Темискирой, может не надеяться, что гиперборейцы его примут. Разве что…

– Что? – нетерпеливо перебил его Филон.

– Разве что мы дадим гиперборейцам иллюзию того, что они сами выбрали себе нового правителя.

Филон нахмурился:

– Что ты имеешь в виду?

Алькандр подошел к письменному столу и развернул лежавший перед генералом пергамент. Это была карта с отмеченными на ней городами, которые контролировала Темискира, и аркадийскими провинциями. Алькандр провел кончиком пальца по цепочке из тонких черточек, проведенной между Напокой и Гипербореей.

– У некоторых рифейских племен существует способ правления, который всегда меня удивлял, – сказал он. – Весной каждое племя голосует и выбирает вождя, который будет руководить своим народом в течение года. Каждый взрослый человек имеет один голос, независимо от своего происхождения, пола, достатка или возраста.

По-прежнему держа руки сцепленными за спиной, Филон прищурился.

– Продолжай, – кратко ответил он.

– Мы могли бы организовать выборы нового василевса. Многие гиперборейцы жаждут равноправия, но маги никогда не оправдывали эти ожидания, – добавил Алькандр. – Если новый правящий класс в нашем лице предоставит людям возможность высказать свое мнение путем голосования, мы значительно улучшим отношение к нам. Если изберут тебя, ты получишь легитимность, необходимую, чтобы навести порядок в городе.

Филон сдвинул густые брови, потер подбородок, как будто взвешивал достоинства и недостатки этого предложения. Наконец он опустился в кресло.

– На первый взгляд все это прекрасно, но с одной оговоркой: «Если изберут тебя». Где гарантии, что так и будет?

– Используем Силена для продвижения твоей кандидатуры. Пошлем на каждый уровень глашатаев, пусть расхваливают твои выдающиеся способности. Пообещаем хлеб и жевательную смолу всем, кто придет за тебя проголосовать. Если будет нужно, вывесим плакаты с твоим портретом на каждой стене Гипербореи. Маги сидят взаперти – ни один другой гиперборейский кандидат не в состоянии прибегнуть к таким же средствам, что и мы.

Филон побарабанил кончиками пальцев по подлокотникам кресла, задумчиво глядя в потолок.

– Что, если гиперборейцы все же проголосуют не за меня, а за другого кандидата? – спросил он.

Алькандр пожал плечами:

– Мы всегда можем сами заполнить урны для голосования. Кто сказал, что результат этих выборов нельзя подтасовать?

5
Малая Напока

Ластианакс

Темискирцам потребовалось всего три дня, чтобы подавить в зародыше назревающее восстание, вызванное резней на канале перед входом в тюрьму. Как бы ни ненавидели простолюдины аристократию, известие об убийствах безоружных женщин и детей возмутило народ. Внезапно все почувствовали солидарность с магами и их семьями. Богатые или бедные – люди вспомнили, что все они являются гиперборейцами.

Ластианакс надеялся, что эта трагедия подтолкнет его сограждан к сопротивлению. К несчастью, темискирцы быстро нашли идеальный политический ход, заставивший гиперборейцев забыть о праведном гневе. Дрожащим от слез голосом Силен заверил толпу, что все виновные в массовой резне будут казнены, после чего объявил об организации выборов.

– Выборы чего? – спросил Ластианакс у Пирры.

Девушка только что вернулась: она в очередной раз слушала речь лемура, обратившегося к горожанам с крепостного вала.

– Нового василевса.

Вздохнув, Пирра опустилась в кресло. Они, как обычно, сидели в хранилище библиотеки. Аспази пошла на первый уровень заказать у скорняка[4]4
  Мастер по выделке мехов из шкур, по выработке меховых изделий.


[Закрыть] плащ солдата-птицелова, и старшие маги остались одни. Ластианакс заканчивал рисовать план Экстрактриса, разработанный благодаря их с Пиррой наблюдению за тюрьмой и сведениям, полученным от Петрокла. Они почти закончили подготовку к диверсии в тюрьме. Оставалось лишь забрать несколько полезных вещиц из Башни изобретений, переодеть Ластианакса в форму темискирского лейтенанта и найти способ незаметно пробраться в Экстрактрис через адамантовые окна.

– Кто может стать кандидатом на этих выборах? – спросил Ластианакс.

– «Любой, кто пожертвует пятнадцать тысяч гиперов на организацию голосования», – по памяти процитировала Пирра.

– Другими словами, очень немногие, – перевел Ластианакс.

– Генерал Филон, разумеется, выставил свою кандидатуру, – заметила Пирра.

Ластианакс задумчиво кивнул. С тех пор как он вернулся в Гиперборею, темискирцы казались ему напрочь лишенными политического чутья. Удивительное поведение, особенно если вспомнить о том, какой изощренный план применил повелитель лемуров, чтобы поставить город на колени. Однако после вступления в город темискирцев этот загадочный тип как в воду канул, так что Ластианакс даже задумался, не убил ли Филон собственного эмиссара.

Он вспомнил предостережение, которое Силен сделал до того, как стал лемуром: «Я подозреваю, что Ликург отправил к некоторым нашим министрам своего эмиссара, и меня это пугает. Этот посланник, несомненно, приложил руку к последним решениям Совета… Будьте очень осторожны, Ластианакс, вы сейчас на передовой. Этот эмиссар – гений политической тактики, и, в отличие от вас, им движут не самые лучшие намерения». Повелитель лемуров наверняка вернется.

– Темискирцам нужно всеобщее голосование, чтобы обосновать легитимность назначенного ими правителя, – сказал Ластианакс. – Очень умно с их стороны. Кто сможет принять участие в избрании нового василевса?

– Силен ясно дал понять, что участвовать в голосовании могут лишь совершеннолетние коренные жители Гипербореи. Не понимаю, как они надеются привести своего кандидата к победе, – добавила девушка. – Мы не скоро забудем случившееся на канале перед тюрьмой…

– Нет, будете помнить ты и вся гиперборейская аристократия, – ответил Ластианакс. – А простые гиперборейцы быстро об этом забудут. Маги слишком часто игнорировали требования народа, и теперь люди не упустят возможности высказаться, даже если им предложат поддержать кандидата-темискирца.

– Работа министром усреднения не прошла для тебя даром, – пробормотала Пирра.

В ее устах это замечание прозвучало как обвинение.

– Я знал нужды нижних уровней лучше, чем половина Магистериума, – сварливо ответил Ластианакс. – Ты можешь еще раз одолжить мне денег на прохождение всех межуровневых пунктов пропуска? – спросил он ни с того ни с сего.

– Куда ты хочешь пойти?

– Навещу своего бывшего нанимателя, – ответил Ластианакс.

– Палатеса? – озадаченно спросила Пирра.

– Нет, стеклодува, научившего меня напокскому языку. Спрошу у него, как пробить адамантовое стекло.

Они переходили с одного городского уровня на другой, пока не добрались до Малой Напоки. Ластианакс питал смешанные чувства к этому кварталу второго уровня, ставшему домом для беженцев из разоренной Напоки. Переселенцы принесли с собой все свои умения и основали множество производств; в результате район превратился в хаотическое скопление стеклодувных мастерских и кузниц, своего рода город в городе: здесь постоянно ревели печи, пламенели раскаленные сплавы и выдуваемое мастерами стекло, а также журчал певучий язык жителей.

Покинув родительский дом, Ластианакс нашел приют и работу именно здесь, в одной из стеклодувных мастерских Малой Напоки. Напокцы ни за что не наняли бы носкута вроде него, если бы паренек не продемонстрировал потрясающие магические способности. Ластианакс мог регулировать температуру печи с точностью опытного мастера, а платить ему можно было в десять раз меньше. Еще он выполнял все прочие неблагодарные обязанности, возложенные на подмастерьев. Комозуа, владелец стеклодувной мастерской, быстро смекнул, что заключил очень выгодную сделку, наняв юного гиперборейца.

Таким образом, Ластианакс прожил целый год в мастерской, причем находился там практически постоянно. Ночью он спал под верстаком и откладывал каждый мелок своего скромного жалованья, чтобы в день Атрибуции оплатить проход через пункты пропуска и попасть на седьмой уровень. Всего за два месяца он выучил напокский язык. Редкие свободные минуты он посвящал изучению магии по нескольким хранившимся у его хозяина учебникам, написанным на этом языке. Теперь, вспоминая свою жизнь в качестве подмастерья стеклодува, Ластианакс начал понимать, что его стремление душой и телом отдавать себя работе не такое уж хорошее качество, как он считал: в конечном итоге все его использовали, будь то алчный Комозуа или ленивый Палатес.

Малая Напока осталась столь же хаотичной, что и в воспоминаниях молодого мага. Похоже, даже Великий Холод – так жители прозвали внезапное резкое похолодание – мало повлиял на жизнеспособность района, поскольку большинство его обитателей сталкивались с морозами за пределами купола и знали, как с ними справиться. Пока юноша тащил за собой Пирру через лабиринт каналов и мостов, по большей части построенных без разрешения, Ластианакс испытывал такое облегчение, какого не чувствовал даже после суда над Аркой. Здесь можно было не бояться, что его схватят и выдадут гиперборейской полиции или темискирской армии, ибо напокцы имели зуб и на тех, и на других.

Зато Пирра явно не разделяла безмятежности Ластианакса. Напокцы с подозрением поглядывали на девушку, а она платила им той же монетой. Носкуты редко забредали в этот квартал: несмотря на меховую одежду магов, в которой здесь расхаживали все, на чужаков все равно сразу обращали внимание. Внешне напокцы разительно отличались от гиперборейцев: все как один невысокие, смуглые, стройные, с правильными чертами лица. На запястьях они носили золотые или медные браслеты, украшенные двумя миниатюрными волчьими головами с разинутыми пастями. Волк считался символом напокского народа, и в Малой Напоке изображения этих хищников красовались на каждой дверной створке, на каждом барельефе, на каждом глиняном горшке.

– Эти люди совершенно не пытаются подстраиваться под местные обычаи, – заметила Пирра, когда они проходили мимо группы подростков. Ребята вовсю торговали вещами, скорее всего, украденными с вилл седьмого уровня. – Можно подумать, что мы не в Гиперборее, а на каком-то диком базаре. Они даже не утруждают себя говорить на нашем языке.

Ластианакс предпочел бы, чтобы девушка говорила потише. Он привык к подобным замечаниям касательно обитателей Малой Напоки: на седьмом уровне это была одна из привычных тем для беседы. Гиперборейцы смотрели на жителей четвертого уровня как на сборище паразитов, которые пользуются щедротами города и мешают жить другим. Истинная дочь старой аристократической семьи, Пирра не являлась исключением из правил.

– Большинству жителей этого квартала однажды пришлось бросить свои дома и бежать, спасая собственную жизнь, – ответил Ластианакс. – Рифейские караванщики, согласившиеся проводить их в Гиперборею, заломили астрономические суммы в обмен на свои услуги. Когда они прибыли сюда, у многих не осталось денег, чтобы оплатить входную пошлину. Василевс отказался впустить напокцев, и после долгих скитаний они умерли от холода и голода у городских ворот. Неудивительно, что выжившие стараются держаться вместе и не смешиваться с гиперборейцами, ведь мы не слишком тепло их приняли, – заключил он, слегка пожимая плечами.

Его контраргумент определенно попал в цель: несколько секунд Пирра молчала, кусая губы, явно рассерженная тем, что проигрывает словесную дуэль. Наконец она возразила:

– Мы не несем ответственности за случившееся в Напоке. Мы не обязаны принимать всех бедняков, которым вздумается просить убежища. Гиперборея не может растягиваться до бесконечности, башни и так уже перенаселены.

Ластианакс не стал напоминать девушке, что только на одной ее семейной вилле легко поместилось бы не менее шестидесяти обитателей нижних уровней. Подобный аргумент лишь положил бы начало долгого, пустого спора. Да он и сам длительное время наслаждался комфортной жизнью на седьмом уровне. Маг предпочел зайти с другой стороны:

– Отчасти мы ответственны за то, что случилось в Напоке. Осада продолжалась много месяцев, мы могли бы вмешаться, однако в то время Совет решил, что лучше пустить все на самотек: ущерб, нанесенный городу, соперничавшему с нашим, пошел бы только на пользу нашей экономике…

– Это напокцы совершили ошибку, слепо доверив свою защиту наемникам, – пылко возразила Пирра. – Не понимаю, почему мы должны были рисковать жизнями наших новобранцев, решая проблему, созданную другими людьми. Они ведь не послали сюда целителей и пальцем не пошевелили, чтобы помочь Гиперборее, когда здесь в последний раз свирепствовала эпидемия красной чумы шестьдесят лет назад, верно? А во время войны четырех городов кто нам противостоял, ты помнишь?

Ластианакс пожал плечами.

– Безгрешных обществ не бывает, – вздохнул он.

В прошлом они раз сто вели такие споры, и маг отлично знал, чем закончится очередное словесное состязание – ничем. Всегда нашелся бы повод упрекнуть гиперборейцев, как, впрочем, и напокцев. Что же до упомянутой девушкой болезни, поговаривали, что впервые она появилась именно в Малой Напоке, а уже оттуда распространилась по всему городу. Жители первого уровня обвиняли напокцев, дескать, они льют вниз загрязненную воду, а обитатели верхних уровней жаловались на дым, поднимавшийся из печей многочисленных мастерских. Политики подливали масла в огонь, пытаясь отвлечь внимание горожан от своих собственных грешков. В итоге напокцы становились удобными козлами отпущения для всех: они прибыли в город большой группой, не спешили вливаться в местное общество, хранили ревностную приверженность собственным традициям, славились своей хитростью и не могли рассчитывать на поддержку горожан. Однако сейчас лишь среди них Пирра и Ластианакс могли найти союзников в борьбе против темискирцев, захвативших власть в городе.

Маги прошли по круглой площадке, окруженной галереей такой же формы. По галерее гулял ледяной ветер, развевая края навесов над пустыми торговыми прилавками. Вверху, над центром площади, раскинулся огромный засыпанный снегом витраж, заменявший крышу. В некоторых местах в нем зияли дыры, и в них залетали крупные снежинки. Молодые люди молча прошли по галерее, погрузившись каждый в свои мысли. Несколько напокских мальчишек рылись в одном из ларьков, очевидно, надеясь поживиться чем-то, что можно продать; заслышав звук шагов, они встрепенулись и дали деру. Галерея вывела магов к замерзшему каналу, который привел их к башне, ощетинившейся дымящимися трубами: закопченные дымоходы облепили стену здания, спускаясь вниз почти до границы с первым уровнем.

– Иногда я говорю себе, что городам следовало бы заключить что-то вроде союза, – внезапно произнес Ластианакс.

– Договор о ненападении? – уточнила Пирра скептическим тоном.

– Нет, нечто большее. Обязательства о взаимопомощи.

Пирра насмешливо фыркнула:

– Этого никогда не случится. Если мы сумеем вернуть контроль над городом и починить купол, это уже будет хорошо.

– Напротив, именно в дни тяжелых испытаний нужно пересматривать свою политику, – пробурчал Ластианакс. – Пришли, – объявил он, останавливаясь перед башней.

За полукруглым входом в башню открывалась стеклодувная мастерская внушительных размеров. В центре помещения возвышалась большая печь в форме конуса, за ней в большой яме, над которой нависали деревянные мостки, помещались плавильные чаны. Повсюду суетились подмастерья стеклодувов: открывали горловины печи, подбрасывали дрова, вынимали тигли, наполненные жидким стеклом. В стороне от печи мастера растягивали светящуюся стеклянную пасту с помощью выдувных тростей; их щеки, красные и раздувшиеся от напряжения, блестели от пота. В лицо Ластианаксу ударила мощная волна вырывавшегося из мастерской жара, в то время как ему в спину дул холодный ветер с улицы. Он подошел к мастерской. С тех пор как юноша покинул это место шестью годами ранее, мастерская значительно расширилась. Маг не узнавал трудившихся в помещении напокцев. Мастера и подмастерья уже бросали на вошедших недружелюбные взгляды, как вдруг знакомый Ластианаксу голос воскликнул на напокском:

– Вот это да, Ластианакс, мой любимый носкут! Какой приятный сюрприз!

Из дальней части мастерской вышел, обогнув резервуары с водой, высокий человек и устремился к гостям. Комозуа был весьма рослым для напокца. Свои смазанные маслом волосы он завязал в узел на затылке, чтобы случайно не сжечь. Из-за многолетней работы с раскаленным стеклом его руки казались обожженными: пальцы, покрытые толстой красной кожей, походили на сосиски.

Во время разговора Комозуа предпочитал придвигаться почти вплотную к собеседникам. Довольно прискорбная привычка, учитывая, что у мастера дурно пахло изо рта; впрочем, ни клиенты, ни работники не осмеливались указать ему на это. Мастер-стеклодув вытер ладонь о кожаный фартук и сжал руку Ластианакса в традиционном напокском рукопожатии. Комозуа наклонился к юноше и, дыша ему в лицо отвратительными выхлопами своей пищеварительной системы, проговорил:

– Соскучился по мастерской? Возвращаешься ко мне на работу?

Ластианакс сумел выдержать газовую атаку, не поморщившись.

– К сожалению, я считаю, что время моей работы подмастерьем стеклодува безвозвратно закончилось.

– О да, верно, тога, вилла, политические обязанности и прочие прелести новой жизни! – воскликнул Комозуа, так энергично хлопнув Ластианакса по спине, что чуть не сбил его с ног. – У тебя прелестная спутница, – продолжал он, многозначительно улыбаясь Пирре, молча слушавшей этот обмен любезностями. – Твоя возлюбленная?

– Нет, – ответил Ластианакс. – Продолжим на гиперборейском, – добавил он решительным тоном.

– Конечно, конечно, – с сильным акцентом ответил Комозуа. – Приятно познакомиться, госпожа…

– Пирра, – представилась девушка.

Комозуа улыбнулся шире прежнего, показав золотой зуб и еще три гнилых. Ластианакс кашлянул и спросил:

– Как дела в мастерской?

– Очень хорошо и очень плохо одновременно, – ответил Комозуа. – Теперь, когда купола больше нет, гиперборейцы наконец-то осознают пользу окон. Продажа оконных стекол еще никогда не шла так успешно. И почему я не додумался пробить купол раньше…

– Вообще-то, брешь в куполе проделал не ты, – заметил Ластианакс.

– Но мои доходы сократились! – продолжал Комозуа. – С тех пор как курс гипера упал, поставщики дерут с меня три шкуры. А главное, эти навозные жуки темискирцы требуют, чтобы я бесплатно производил адамант, – пожаловался он, взмахом руки указывая на плавильные чаны внизу. – Приходится надрываться за сущие гроши!