Текст книги "Шпион, которого я любила"

7. ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА

Одним из первых вопросов, которые я задала Киму по возвращении в Россию, было: «Как поживают Маклины?» Они были нашими единственными близкими друзьями, и я привезла им много подарков.

Ким коротко ответил, что Мелинда поехала в Ленинград повидаться со старым другом.

Тогда я сказала, что хотела бы позвонить Дональду. Лицо Кима затуманилось. «Пожалуйста, не звони, – сказал он. – Мы с ним больше не разговариваем. Несколько дней назад мы крепко поругались на даче». Позднее, когда я спросила Кима о причине ссоры, он ответил: «Дональд сказал, что я все еще остался двойным агентом».

Через неделю Мелинда вернулась из Ленинграда, и Ким настоял, чтобы я ей позвонила. Я и сама собиралась это сделать, потому что хотела рассказать ей о подарках, которые для них привезла. Мы договорились встретиться за обедом в «Арагви», одном из лучших московских ресторанов.

По дороге в ресторан мы с Кимом по оплошности вышли из метро не на той станции, и остаток пути нам пришлось пройти пешком. Ким почти бежал по плотному снегу, и я едва за ним успевала.

«Скорее! – покрикивал он через плечо. – Мы опоздаем. Нельзя заставлять ее ждать!»

Но Мелинда ждала. Она оказалась еще более нервозной и напряженной, чем обычно, и я вспомнила, что она вообще не очень хотела идти на этот обед. Потребовалось много уговоров по телефону, в то время как стоявший рядом со мной Ким требовал от меня не сдаваться. Она ничего не рассказывала о таинственном друге, с которым якобы виделась в Ленинграде, и я заподозрила, что она все это выдумала для прикрытия каких-то неприятностей в своей личной жизни.

Я предположила, что ее отношения с Дональдом окончательно зашли в тупик. По дороге домой Ким сказал мне: «Мелинде плохо. Тебе не кажется, что она на пороге нервного срыва? Надо что-то сделать, чтобы ей помочь».

И вот мы начали собираться втроем. Дональд исчез, и я больше никогда его не видела. Он ушел из нашей жизни, чтобы пополнить теневые ряды изгнанников, чьи имена я привыкла слышать, но их самих никогда не встречала.

Теперь, собираясь идти в оперу или на балет, мы всегда приглашали Мелинду. В прежние времена Ким тихо сидел рядом со мной, оставляя на меня все разговоры с Маклинами. Теперь, когда Дональда больше не было, Ким сидел между нами, и я не могла не заметить, что он относился к Мелинде с повышенным вниманием. В гардеробе, перед уходом, он подавал шубу и сапоги сначала ей и только потом мне. Раз или два в неделю он говорил: «Позвони Мелинде и пригласи ее к нам».

Иногда я соглашалась, но иногда говорила: «Почему бы тебе самому не позвонить?»

Ким тоже казался беспокойным и встревоженным. Я не могла поговорить с ним по душам. Как и в последние недели в Бейруте, он нашел убежище в утешительном мире алкоголя. Во время наших выходов в Большой театр он едва мог досидеть до конца первого акта и с объявлением перерыва вскакивал с нетерпеливым: «Хватит уже, пошли отсюда». В любом случае, мы успели пересмотреть все постановки по нескольку раз.

За одну-две недели до рождества мы встретили Мелинду в гостинице «Пекин», где она обычно делала укладку. В этой гостинице был сувенирный магазин, в который я всегда заходила в надежде найти еще одну шкатулку. И вдруг увидела в витрине такую шкатулку с очень симпатичной лисичкой на крышке. Киму шкатулка очень понравилась, но, прежде чем я успела вымолвить слово, Мелинда вошла в магазин, купила шкатулку и преподнесла ее Киму.

Я привезла из Америки массу маленьких подарков – некоторые полезные, некоторые просто забавные, – которые я собиралась дать Мелинде, Сергею и его помощнику Виктору и нашей экономке Анне. По большей части это были вещи недоступные в России. Для Мелинды я привезла искусственные ресницы, а кроме этого, у меня было несколько записных книжек и дюжина брелоков для ключей, сделанных из 50-центовой монеты с изображением Кеннеди. Эти монеты пользовались в России огромным спросом.

В оставшиеся до рождества дни Ким беспрерывно жаловался, что у него не было для меня подарка. Я не обижалась, потому что не хотела никакого подарка, но это был первый случай, когда Киму не хватило воображения, и я почувствовала конец давней и милой традиции празднования всех годовщин, которая превращала в наслаждение совместную жизнь с Кимом. Новый год, годовщина нашей свадьбы, наши дни рождения, годовщина дня нашей встречи – все эти и многие другие даты были поводом для обмена подарками и нежностью. Ким всегда заваливал меня цветами, если их вообще можно было раздобыть. Эти праздники и годовщины были для нас очень важны.

У меня никогда не было такого горького рождества, как в 1964 году. Фактически я была свидетелем крушения наших отношений с Кимом. Я потеряла его в алкогольном тумане. Он не выходил из такого состояния весь праздник, и даже в моменты редкого отрезвления думал о чем-то другом. Я снова вспомнила наши последние месяцы в Бейруте. По наивности я думала, что все его тревоги вызваны работой.

Он одержимо настоял на том, чтобы мы поехали к Маклинам за день до рождества со всеми подарками. Но их едва заметили. Мелинда, страшно возбужденная и совершенно не владеющая собой, едва могла удержать бокал. Она говорила о своей сестре, которую собиралась пригласить из Англии в гости. В это время в дверь позвонили, и в комнату вошла женщина, о которой я много слышала, но никогда не встречалась: недавно овдовевшая Наташа Джонсон. Ее муж был разочарованным шотландцем по имени Арчи Джонсон, который во время войны издавал в Москве газету «Британский союзник» и так и остался здесь жить.

Я всегда хотела с ней познакомиться. Я знала, что она бегло говорила по-английски и вращалась в мире художников, писателей и переводчиков. Но Ким казался несколько обескураженным этим неожиданным визитом, а Мелинда была еще более нервозной, чем обычно. Вскоре мы ушли.

Ким провел все рождество в кровати, напившись до бесчувствия. Подарков для меня не было. Я слонялась по квартире как потерянная. К вечеру начал звонить телефон: вначале это была женщина, явно американка, просившая Кима, но отказавшаяся себя назвать. Потом позвонил мужчина и тоже попросил Кима. Когда я ответила, кажется, на шестой звонок, усталый голос сказал: «Вы, должно быть, Элеонора». Я сказала, что это – я. «Мы никогда не встречались, – сказал он, – но я надеюсь, что как-нибудь встретимся. Я хочу пожелать вам счастливого рождества». Позднее я узнала, что это был Артур Шилдс, пожилой американец, который прожил в России много лет вместе с женой. Этот осторожный зондаж, проведенный в тумане официальности и таинственности, был типичным для моих отношений с «людьми-тенями» из московской общины западных изгнанников. В этот день Мелинда была в доме Шилдсов; Ким тоже их знал; только я была исключена из этого круга. Запой Кима продолжался до самого Нового года.

Раз в несколько дней он приходил в себя и, на час-два, становился обычным Кимом, но затем в его сознании что-то переключалось, и начинались новое пьянство и новая депрессия. Я тщетно пыталась разобраться в причине его поведения: я перебирала в голове весь ход наших отношений и его карьеры, насколько я ее знала. Я не могла понять, что случилось. Его отношения с Сергеем остались неизменными; его работа над мемуарами Лонсдейла продвигалась вперед; русские относились к нему так же заботливо и почтительно, как и всегда. Следовательно, ему нечего было беспокоиться о своей работе. Неужели причиной его несчастья была я?

День рождения Кима мы всегда отмечали вместе в Новый год. Это была еще одна из тех личных годовщин, к которым мы были привязаны. Но в этот день, 1 января 1965 года, Ким проснулся поздно, едва оправился от похмелья и выполз из дома около полудня. Он сказал мне, что у него назначена встреча с Лонсдейлом.

Через три или четыре часа он вернулся домой пьяным и крайне возбужденным. Он сказал, что в гостинице «Украина» его узнал и остановил корреспондент Рейтер. Это был первый случай такого рода за два года, прошедших после бегства из Бейрута. Корреспондент сказал, что Ким выглядел бодро и весело, и спросил его, как ему нравится жизнь в Советском Союзе. «Изумительно, совершенно изумительно», – ответил Ким. На вопрос, как ему дается русский язык, Ким ответил: «Comme ci, comme ca».

Он так и не сказал мне, как он вообще попал в «Украину». Он мог встретиться там с Лонсдейлом, но это было маловероятно. С возможностью выбирать квартиры по всей Москве КГБ вряд ли стал связываться с гостиницей, которую западные корреспонденты облюбовали как место встречи. Я подумала, что Маклины жили близко к «Украине», на той же стороне реки.

В начале января Мелинда позвонила мне на грани истерики: «Мне ужасно плохо, – плакала она. – Дональд стал совершенно невыносимым, и я больше не могу с ним жить. Я перебираюсь в комнату Тики (ее сын), а он будет в одной комнате с отцом». Она казалась такой беспомощной, заплаканной и разбитой, что я согласилась приехать и помочь ей. Вдвоем мы передвинули мебель и обставили одну из двух спален. У нее в комнате был свой параллельный телефон, проигрыватель и несколько репродукций хорошо известных импрессионистов. Это была уютная, маленькая пещерка.

В Новом году у Кима появилась привычка все чаще уходить из дому. Я предположила, что он стал больше работать над книгой Лонсдейла, но, возвращаясь домой, он иногда бывал таким пьяным, что я удивлялась тому, как с ним могла работать его секретарша. Он также начал подолгу звонить по телефону из нашей квартиры, никогда не объясняя, с кем или о чем он говорил. Иногда до меня доносилось отдельное слово, сказанное по-русски. Вначале я предположила, что эти звонки связаны с его работой, но потом перехватила его взгляд и поняла, что он говорил с женщиной. Я подумала, что он завел небольшой роман с русской женщиной, пока я была в Америке, и эта связь несомненно должна была подойти к концу.

Мне не с кем было поделиться, кроме Мелинды. «Слушай, – сказала я ей однажды, – я беспокоюсь о Киме. Он слишком много пьет, он стал такой нервозный и подавленный, что временами я думаю, он меня больше не любит».

Мелинда посмотрела на меня без всякого сожаления: «Он любил, – сказала она, – до недавнего времени».

Я ощутила неожиданную враждебность. Но на этой стадии я еще не могла выразить в словах свои подозрения. Я испытала только крошечное, прилипчивое сомнение.

8. Я ТЕРЯЮ КИМА

Ранней весной, когда все мы чувствовали себя на пределе, Мелинда предложила провести уик-энд на ее даче. В тот год мы купили новые лыжи, которые хотели опробовать на лесных дорожках.

Именно на этот уик-энд пришелся день Святого Патрика, и, чтобы отпраздновать его достойным образом, я перед отъездом приготовила водку по старому турецкому рецепту: накрошила в бутылку кусочки лимонной кожуры и поставила ее на ночь в морозильник.

(…)С лыжной прогулки мы вернулись на дачу, зажгли печку, откупорили бутылку «лимонки» и уселись за обед. После обеда, в тишине и уюте дачи Ким попросил меня почитать вслух отрывки из книги «Берджес и Маклин», которую он недавно получил из Англии. Они с Мелиндой особенно хотели, чтобы я прочитала главу под названием «А теперь, Мелинда», где описывалось ее бегство с детьми из Швейцарии в Советский Союз. По глупости я согласилась.

Я помню, что в этой главе, в дешевом голливудском стиле, Мелинда описывалась как женщина необычайной смелости, действовавшая с «хитростью и отвагой львицы, защищавшей свое потомство». По мере того как я читала, Мелинда становилась все бледнее и беспомощнее. Она играла роль отважной маленькой женщины, и я видела, что Ким на это уже купился.

Мы рано пошли спать.

На даче были две маленькие комнаты на одного и одна – на двоих. Ее Мелинда взяла себе, поэтому впервые за всю нашу супружескую жизнь нам с Кимом пришлось спать в разных комнатах под одной крышей. Когда я проснулась утром, под обычное «Чай, дорогая!», то обнаружила, что Ким с Мелиндой встали уже несколько часов назад и пили чай в кухне, обсуждая проблемы детей Мелинды.

После завтрака Мелинда отправилась в свою комнату дочитывать «Берджес и Маклин», поскольку Ким не хотел, чтобы она брала домой эту книгу, которую Дональд так ненавидел.

У Кима распухло запястье, и вместо лыжной прогулки он пошел в соседнюю деревню, где успел выпить. Мне было совершенно ясно, что он напился нарочно. Когда за нами приехала машина, чтобы отвезти нас обратно в Москву, Ким едва мог стоять на ногах. Мы помогли ему забраться в машину.

«Зачем он это делает?» – спросила я Мелинду, но она только улыбнулась. Возможно, мне надо было ей сказать: «Я знаю, что ты пытаешься отбить у меня мужа. Оставь его в покое». Но я ничего не сказала.

(…) С тех пор Ким редко бывал дома. Оказалось, что его работа с Лонсдейлом требовала все больше времени, но я была уверена, что все это время он проводил с Мелиндой. Однажды Ким сказал мне, что вернется поздно. Когда он ушел, я позвонила Мелинде, чтобы услышать от ее горничной, что она тоже уехала на целый день. К тому времени, когда он приходил домой, она успевала накачать его вином до такой степени, что толку от него уже не было.

Через две-три недели после поездки на дачу я не выдержала. Я весь день была одна; погода была ужасной, а квартира – удушающей; была Пасха, и на этот раз для меня не было даже цветов. И тогда я спросила Кима прямо в лоб: «Что происходит, черт подери?»

«Мелинда так несчастна, – ответил он. – Дональд – импотент. Она мучилась с ним пятнадцать лет, и я чувствую себя частично виноватым. Я должен постараться скрасить остаток ее жизни».

«А как же с моей жизнью?» – спросила я.

«Я не хочу, чтобы ты уехала, – сказал он. – Разумеется, ты можешь остаться. Ты ведь знаешь, что я к тебе очень привязан, и Мелинда понимает мои чувства к тебе».

«Но что мне тут делать? – спросила я. – Стать помощницей экономки по уходу за птицами?»

Тогда он спросил: «Ты не возражаешь, если я ей позвоню?»

«Звони».

И он позвонил, а я сидела рядом и слышала, как он сказал: «Наконец, Элеонора знает о нас. Да, конечно, она переживает это очень тяжело, но это – большое облегчение, не так ли?» Он обещал позвонить ей наутро. И позвонил. С тех пор он звонил ей каждое утро, назначая свидания и строя планы, не думая о моих чувствах и не заботясь о том, что я могу его услышать. В конце концов, я уже не могла это вынести и сказала: «Может быть, ты будешь звонить из другого места?»

К нам пришел Сергей, и они с Кимом говорили в кабинете. Сергей вышел оттуда очень расстроенным, и, когда я, как обычно, предложила ему выпить с нами чаю, он сухо отказался: «Нет, нет, спасибо. Сегодня я не могу. Я должен идти». Ким несомненно сказал ему, что я собралась уезжать, а он собирается жениться на миссис Маклин.

18 мая 1965 года Элеонора Филби навсегда покинула Советский Союз, а Ким Филби женился на москвичке Руфине. В 1988 году он умер в Москве от рака легких.