Текст книги "Наемник мертвых богов"

У меня зуб на зуб не попадал от холода. Надо же, куда занесло этих Богоискателей! Край миров. Перекресток Тьмы и Тьмы. Вечный холод вечного жара. Гранит у меня под ногами прямо-таки раскаленный, а меня пронизывает такой мороз, словно я босиком по снегу ступаю. Даже, пожалуй, хуже. Босиком по снегу мне ходить доводилось, но так невыносимо, отвратительно холодно мне тогда не было. Я стискивал зубы и шел, ибо знал, что отчаянье, растущее из холода – обманчиво, а спокойное желание забыть обо всем – гибельно.

Когда я увидел, наконец, Тенаха и Халлис, пальцы у меня совсем закоченели, и я напрасно дул на них, пытаясь согреть. Халлис сидела, положив голову на плечо Тенаха, он обнимал ее за талию. Их опустошенные взгляды испугали меня.

– Смотри, Наемник идет! – вяло произнес Тенах.

– Мне холодно, – безучастно промолвила Халлис.

У меня от сердца отлегло: они еще чувствуют холод! Значит, не все потеряно. Куда хуже было бы, перестань они ощущать этот холод.

Я подбежал к ним и взял их за руки. Даже по сравнению с моими их руки были холоднее льда.

– Тепло! – воскликнула Халлис, оживляясь.

– Слушай, Наемник, как ты сюда попал? – спросил Тенах. – Нас затянуло, а ты…

– Потом будешь спрашивать и рассказывать, – оборвал его я. – Надо выбираться отсюда.

– Куда идти? – деловито спросила Халлис.

Я обернулся, желая указать дорогу – и остолбенел. Дороги не было. И их след, и мой собственный остыли мгновенно. Мне нечем было ставить дорожные вехи, я ничего не взял с собой, я положился на скорость. На то, что успею до того, как след остынет. И проиграл.

Должно быть, на моем лице отобразилась растерянность, ибо Тенах снова сел наземь и обреченно застонал.

Становилось все холоднее. Костры гасли один за другим. Они медленно тускнели, Застывая гранитными глыбами. Гранит под ногами до того раскалялся, что у меня задымились подошвы, а у Тенаха – штаны, но нам было по-прежнему холодно. Или даже еще холоднее.

– Придумай что-нибудь, Наемник! – тихая мольба в голосе Тенаха заставила мое сердце сжаться.

– Постараюсь, – кивнул я. – Иначе нам несдобровать. Халлис совсем уже плохо выглядит.

– Не хами, Наемник! – возмутился Тенах.

Я улыбнулся непослушными губами. Вот, оказывается, до чего Тенах влюблен! Он не видит тела Халлис и не оценивает. Он видит Ее, как она есть. Такие, как он, никогда не видят, как старится тело их избранницы, ибо Она никогда не стареет. Правда, у таких мужей бывает много хлопот в семейной жизни. Они так влюблены, что никогда не замечают праздничной прически своей жены или ее нового платья. И очень не скоро приучаются видеть темные круги под глазами, оставленные болезнью, или изможденное лицо. Уж я-то знаю.

Даже и сейчас, когда я похож на обтянутый кожей скелет, Ахатани с сумасшедшим упорством твердит, что я красив. Их счастье, что они настолько влюблены. Иначе к моему приходу они бы уже окоченели, и стали тенями в мире теней.

– Надо попробовать взломать стену, – предложил я, направляясь к ближайшему костру, уже наполовину ставшему розово-серой громадой.

– Каким образом? – Тенах постучал костяшками согнутых пальцев по только что возникшему граниту.

– Надо сосредоточиться. Думать. Думать друг о друге. О том, какие мы хорошие. Как мы друг друга любим. Когда энергия нашего чувства накопится достаточно, я возьму ее и пробью ею стену. Может быть, получится.

Халлис удивилась. Тенах вспомнил, как я ощупывал воздух, утыкаясь пальцами в исходящую от Ахатани святость, и возражать не стал. Вот и отлично. У меня нет больше силы, кроме силы наших чувств. Все остальное отморожено раскаленным гранитом.

Тенах нежно взирал на Халлис и думал о ней, она – о нем, а я – об Ахатани. Она моя жена, и я ее люблю. Люблю? Меня охватил ужас: я не мог вспомнить ее лица. Я тысячи раз видел это лицо. Оно склонялось надо мной, когда я лежал в бреду после убийства Того, чего нет. Оно улыбалось мне поверх кастрюль и сковородок. Каждую ночь оно глядело на меня с моей подушки. Я отчетливо помню подушку, каждую вмятинку на ней, каждую складочку. Но лица моей жены не было. Я напрягся и позвал его из глубины памяти – и от меня ускользнул цвет ее волос, рассыпанных по плечам, и запах ее кожи. Почему я не могу вспомнить лица женщины, которую я люблю? Люблю? Я изнемогал. Холодный комок в груди мешал даже рассердиться по настоящему. Тенаху и Халлис все-таки легче: их двое, они вместе, они видят друг друга. И стараются вовсю.

Я протянул к ним руку, ощупал воздух и мысленно выругался. Все напрасно. Того, что я нашел, недостаточно, чтоб сломать не то, что стену – детскую игрушку.

Гиблое наше дело.

И тут из соседней стены, испуганно озираясь, вышла Ахатани со свертком в руках.

Я сорвался с места, бросился к ней, коснулся руками ее щек. Я держал в своих ладонях это любимое, постыдно забытое лицо, и лепетал бессмысленно: «Девочка моя… девочка моя… девочка моя…»

– Как хорошо, что я тебя нашла! – Ахатани успокоенно прижалась ко мне. Я обнял ее. Руки мои дрожали.

– Как ты сюда попала?

– Я пошла за тобой, – прошептала Ахатани мне подмышку.

– Но ты же не умеешь… не знаешь, как…

Ахатани покачала головой, не отрываясь от меня.

– Когда ты лежал больной, ты очень сильно бредил. Я сама не знала, что я все это так хорошо запомнила и сумела связать.

Хаос, царящий в моих мыслях, понемногу прояснялся.

– Весело, нечего сказать! Но я же распорядился никого за собой в храм не пускать. Туда что, уже ворвались?

Ахатани опять помотала головой.

– Там все в порядке, толпу не пропустили. Я просто попросила.

– Ты – что?!

– Попросила. Сказала, что я должна принести тебе плащ. Меня пустили.

– Какой плащ?!

– Не знаю, – пожала плечами Ахатани. – Я его в сундуке нашла. Я почувствовала, что ты меня зовешь, и тебе холодно. Тогда я побежала домой и стала искать. И нашла этот плащ. Не знаю, откуда он, я его никогда на тебе не видела. А потом я пошла в храм, постучала и попросила твоих воинов меня впустить.

Я гладил ее волосы – такие красивые, такие бесконечно теплые.

Мои руки вновь обретали чувствительность.

– Да, плащ – это здорово. На какое-то время он меня согреет.

Ахатани поежилась.

– Здесь и вправду холодно.

– Надень-ка лучше сама.

– Потом. Сначала ты согрейся. У тебя руки совсем холодные.

Разумная мысль. Ахатани пришла последней, и ей пока еще довольно тепло, а я уже замерзаю. Даже сильнее, чем Тенах и Халлис, их ведь двое.

– Надевай скорее, ты весь дрожишь.

– Я не дрожу, – возмутился я, постукивая зубами, и развернул плащ. Блеск серебряной пряжки едва не ослепил меня. В руках я держал плащ моего Наставника Гимара, Повелителя Мертвых. Ай да Ахатани. Вам бы такую жену. Дудки. Это моя жена, а вы ищите себе сами.

Я надел плащ. Словно сухой и теплый южный ветер коснулся меня своими пальцами! Тепло окутывало меня, струилось с моих плеч.

– Ну, теперь прорвемся! – Я на радостях обнял Тенаха и Халлис.

– Как тепло! – воскликнула Халлис.

– Ахатани, радость моя, иди сюда!

Мы тесно прижались друг к другу, и плащ Повелителя Мертвых щедро одарил нас своим теплом. Мои губы, руки, ступни покалывало: все-таки я немного обморозился.

Тени придвинулись совсем близко, они уже лизали наши ноги, но теперь нам было безразлично.

– Подумать только, – блаженно вздохнула Халлис, – если бы ты не пришла, мы бы все замерзли.

– Меня чуть не съели по дороге! – гордо пожаловалась Ахатани.

Таак… Час от часу не легче. Ладно, дома разберемся.

– Согрелись?

Тенах энергично кивнул, Халлис улыбнулась.

– Тогда давайте продолжим.

Когда Ахатани объяснили, что нужно делать, она ничуть не удивилась. Замужем за воином-магом и не такого насмотришься.

Мы встали в круг, положив друг другу руки на плечи, словно собираясь отплясывать свадебный танец. Должно получиться, должно! Кровь текла по моим жилам быстрее, мысли больше не замерзали на полдороге. Ахатани улыбалась мне, и я ощутил весь восторг влюбленного, впервые сообразившего, что ему отвечают взаимностью. После долгого лета к нам наконец-то пришла весна.

Тенах шептал какие-то нежные слова, бессмысленные и восхитительные, сам того не замечая. По лицу Халлис текли слезы. Сила нашей радости удесятерялась, собиралась воедино.

– Пора! – я протянул к ней руку, взял ее и с размаху ударил в стену. Темный гул поплыл над головами. Стена дрогнула, по ней поползла трещина, расширяясь с каждым мигом. Мы шагнули в пролом, и гранитная стена вновь стала пламенем. Его холодные языки лизали нас, и мы вышли из мира на краю миров, на перекрестке Тьмы и Тьмы.

Странно еще, как мы не попадали парням Тенаха на головы. Настоящие воины Ордена – даже бровью не повели, когда мы свалились им ниоткуда посреди них! Я первым вскочил, выдернул стрелу и нож. Все, проход из нашего мира в иные закрыт. Теперь нас никто не догонит, даже если очень захочет.

Оставалось только справиться с толпой. Судя по смутному шуму, доносящемуся снаружи, за время нашего отсутствия толпа изрядно увеличилась в размерах.

– Как они там снаружи? – спросил я.

Воин устало пожал плечами.

– Бесятся. Все вопят, что они с вами сделают, когда вы выйдете.

– Ну, тут они сильно ошибаются, – я протянул нож Тенаху. – С мечом тебе было бы сподручнее, твое преподобие, но у меня только один.

Тенах улыбнулся нехорошей улыбкой. После пребывания на перекрестке Тьмы и Тьмы уже ничто мирское не могло внушить ему страх. Он готов был биться с ордами чудовищ.

– Первым пойду я. Последним – Тенах. Будешь нас прикрывать, – я выдернул из стенных колец два горящих факела и протянул их женщинам. – Никого к себе не подпускайте. Как кто попробует подойти, суньте ему огнем промеж глаз.

Ахатани и Халлис кивнули. Меч, нож и два факела. Негусто. Особенно если учесть, сколько народу поджидает там, снаружи. Но они всего лишь люди. Мы пробьемся.

– Открыть двери, – распорядился я.

– Погоди, Наставник, – возразил один из воинов. – А мы на что?

Я призадумался. Можно было счесть, что я частично сошел с ума и попросту забыл об их присутствии. Можно прибегнуть к их защите. Но если воин-маг, глава Боевого Ордена, Святая и Избранница Богов так единодушно напрочь забыли о присутствии вооруженных воинов, и действуют, словно они совсем одни, это не может быть не случайностью, ни помрачением рассудка. С ума сходят все-таки поодиночке. Нет, мы в своем уме. И все-таки мы почему-то не должны брать этих людей с собой.

– Вы нам не понадобитесь, – чуть не сказал я, но это звучало бы оскорбительно. Вместо этого произнес совсем другие слова.

– Вы останетесь здесь и, если понадобится, будете отвлекать от нас толпу. Ясно?

Что за идиотский приказ! Воины нехотя кивнули.

– Открыть двери!

При виде нас толпа чуть подалась назад и уплотнилась. Я сжал покрепче рукоять меча и шагнул.

Из толпы вылетел первый камень. Он был брошен сильной и умелой рукой, и угодил мне прямо в грудь. Я видел его. Но я его не почувствовал! Камень отскочил от меня, как детский мячик от стены.

Не успел я удивиться, как на нас посыпался град камней. Толпа состояла не из одних только дураков, и никто не горел желанием вступать с нами в бой. Они предпочли забить нас на расстоянии. Но мы не пытались броситься на толпу или вновь укрыться в храме. Мы даже не уклонялись. Мы стояли и обалдело таращились друг на друга. Камни отскакивали от нас, не причиняя ни малейшего вреда. У наших ног уже образовалась изрядная куча камней.

– Что это значит? – изумленно спросила Халлис.

В воздухе свистнула стрела – и отскочила от ее волос. Я засмеялся.

– Пойдем отсюда! – я взял Ахатани за руку, перешагнул через камни и спокойно пошел на толпу. Тенах и Халлис следовали за нами.

Какое-то время в нас еще швыряли камнями. Один из камней отскочил прямо в лоб какому-то верзиле. Глядя, как он падает, я мельком подумал: «Поделом!»

– Чудо! – завопил кто-то в толпе, и после минутного колебания она истерически подхватила возглас. Перед нами расступались с тем же усердием, с каким только что пытались прикончить.

– Бессмертные… – шептали в размыкающейся толпе, – бессмертные… бессмертные.

– Что это такое? – тихо спросил меня Тенах.

– Ты же слышал, что люди говорят. Бессмертные. Я полагаю, это ненадолго.

Остается добавить немногое. Тенах в тот же день сложил с себя сан, оставив за собой только командование Боевым Орденом. Монастырь не был в восторге от идеи доверить столь важный пост мирянину, но им пришлось проглотить свое недовольство: Орден не потерпел бы никого другого. О, конечно, донос в столицу был отправлен, и я даже догадываюсь, кто именно повез депешу. Но она ничего не изменила. После такого явного и наглядного чуда Тенаха и пальцем тронуть боятся. Надо сказать, это не пошло ему на пользу. И так уже наше временное бессмертие пробудило в нем беспечность и легкомыслие. Я уж думал, он свернет себе шею, настолько не заботясь о собственной безопасности. По счастью, вчера он точил нож и порезал палец до крови. Ругался страшно.

Мечи выкованные так, как сказал Тенах, работают вовсю. Конечно, с Силами Зла таким оружием всерьез не сразиться, но против обычной нечисти они вполне годятся. У всех бойцов Ордена есть отметина, оставленная раскаленным клинком. По этой отметине их называют теперь Людьми Знака. У Тенаха тоже есть такая.

И еще одно. Я тут кое-что подсчитал, прикинул… Получается, что всей объединенной силы нас четверых не хватило бы взломать стену.

Нас было не четверо.

Нас было шестеро.

Из песен о наемнике мертвых богов

 
На самом дальнем крае света,
На перекрестке Тьмы и Тьмы
В сухих и теплых пальцах ветра
Два наших «я» сольются в «мы».
 
 
Моя рука нежнее взгляда,
Теплее вспаханной земли,
И только звезды с нами рядом,
И только небо там, вдали.
 
 
Шагни сквозь призрак мирозданья,
Сквозь тени раскаленных плит,
Пока ты пьешь мое дыханье,
Тебя никто не подчинит.
 
 
Пока ты помнишь это верно,
Все остальное – липкий дым,
Мы вместе временно бессмертны
На столько, сколько захотим.
 

СВЕТ СКВОЗЬ ВЕТВИ

Когда вурдалак снова полез на меня, я что есть силы дернул его кастрюлей по голове.

Согласен, я дурак, каких поискать. Прав был, вероятно, мой Наставник Гимар, говоря, что я не воин-маг, а сопля в полете. Но кто бы мог на моем месте ожидать нападения в собственном доме? За последний год нечисть изрядно присмирела: громили ее часто и удачно. Но даже во время полного и невозбранного разгула нечисть не шастала по домам средь бела дня. И вот, пожалуйста! Наглость какая. До оружия мне рукой подать, да ведь чтоб до него добраться, сначала надо прикончить обнаглевшего вурдалака. А чтоб прикончить вурдалака, надо добраться до оружия. Ну, как же все замечательно.

Сомнительно, чтобы кастрюля произвела на вурдалака сколько-нибудь значительное впечатление. Он пер на меня, пыхтя, урча и сопя, с непреклонностью пьяного медведя. Вот уже несколько раз я пытался опередить его, но всякий раз опаздывал. И кто это выдумал, будто вурдалаки неповоротливы и медлительны? Мой заставил бы любого зайца сдохнуть от зависти.

Вурдалак бросился на меня, широко расставив руки. В последний миг мне удалось проскользнуть у него под рукой. Однако добраться до оружия мне и теперь не удалось. Проклятый вурдалак все время опережал меня. Мы кружили по кухне, как одинокий пельмень в кипящем масле. Кстати, о масле, сковородках и прочем. Все-таки я дурак. Как я мог забыть, что Ахатани собиралась готовить сегодня мясные рулеты с начинкой!

Я продолжал смертельный танец вдоль печки. Только бы вурдалак не понял, что интересует меня никак уж не печка, и даже не стена с оружием, а стол! На столе лежал целый ворох деревянных шпилек для закалывания рулетов. Только вчера я собственноручно сделал их из осины, благо более подходящего дерева в доме не нашлось, а тащиться среди ночи в лес у меня не было ни малейшего желания. Конечно, шпилька – не кол, но в умелых руках и шпилька сойдет. Жаль только, что они слишком легкие, чтобы их метнуть. Я сделал вид, что вурдалак оттесняет меня к столу. Пятиться было нетрудно: в своей кухне я каждую половицу знаю, не споткнусь. Главное, чтобы этот кровожадный паршивец не заметил за моей спиной того, что на столе лежит.

Край столешницы уперся мне в спину. Вурдалак ухмыльнулся плотоядно и надвинулся на меня. Когда его зубы клацнули рядом с моим носом, я отдернул голову, завел руки назад, схватил по шпильке в каждую и с силой вогнал их вурдалаку в глаза.

Вурдалак завыл дурным голосом и попытался выдернуть шпильки, но осина жгла ему руки. Я без помех миновал воющего ослепленного вурдалака, схватил со стены свой деревянный нож со сменным лезвием, и воткнул его упырю в сердце. Вурдалак дернулся и затих. Я пошатал рукоять, освобождая ее от лезвия, быстро вставил в нее новое на всякий случай и осмотрел вурдалака. Мертв.

Убедившись в его смерти, я сделал все, что полагается: развел чуть поодаль от дома два костра, отрубил вурдалаку голову, положил тело в один костер, голову в другой, вернулся в дом и наглухо закрыл все окна и двери: вонять сейчас начнет несусветно.

– Ахатани, – позвал я, – где ты? Вылезай. Все уже закончилось.

Боги, мертвые мои Боги, где же моя жена? Меня прошиб пот. Не мог ей вурдалак ничего сделать, я сразу с ним схватился, едва он вошел. Или, может, пока мы сражались, за моей спиной кто-нибудь…

Нет. Нет!

– Ахатани! – заорал я.

Крышка сундука откинулась.

– Здесь я, – недовольным тихим голосом сообщила Ахатани, подымаясь во весь рост с ребенком на руках. – Не вопи так громко, ребеночка испугаешь.

Невзирая на появление вурдалака, вопли, пребывание в сундуке и прочее, Тайон по-прежнему мирно сосал. Он почмокивал, сопел и издавал смешные звуки, глотая молоко.

– Уж если этот ребеночек вурдалака не испугался, меня он не испугается и подавно, – проворчал я, помогая Ахатани сначала вылезть из сундука, а потом обойти лужу крови на полу, не запачкав подол.

– Беспорядок какой, – вздохнула Ахатани, глядя на лужу вурдалачьей крови. – Ты не ранен?

– Нет. А с уборкой придется подождать. Воды в доме нет, а выходить наружу, пока вурдалак не сгорит, мне что-то не хочется.

– Чем ты его? – поинтересовалась Ахатани, ласково целуя лобик Тайона.

– Твоими шпильками для рулетов. Не беспокойся, там еще много осталось, – я сел и залюбовался энергично сосущим Тайоном. – Болван я. Вот тебе в голову пришла действительно отличная мысль – спрятаться в сундуке. Там целый полк разместить впору. Правда, если долго сидеть, можно и задохнуться.

– Ничего подобного! – запротестовала Ахатани. – Я в нем дырочки провертела.

– Зачем? – я даже опешил.

– Когда Тайон подрастет, он захочет играть в прятки. Надо же подготовить для него место.

Я захохотал, не сдерживаясь. Тайон сердито фыркнул и слегка поперхнулся молоком. Ахатани мелькнула на меня возмущенный взгляд и принялась утешать ребеночка. Да, с рождением Тайона кротости у моей маленькой святой заметно поубавилось.

В дверь яростно застучали ногами. На мгновение у меня мелькнула шальная мысль, что безголовый вурдалак выскочил из костра и жаждет снова переведаться со мной: пойдем, дескать, выйдем. Но это оказалось плачущая Халлис с ребенком на руках.

Я распахнул дверь, впустил Халлис и быстро вновь захлопнул дверь. Вслед за Халлис в дом ворвалась невыносимая чадная вонь. Халлис обессиленно опустилась на пол, чудом миновав кровавую лужу, и зарыдала в голос.

– Перестань сейчас же, ребенка испугаешь! – Ахатани незамедлительно отобрала у плачущей Халлис еще громче орущего ребенка, отдала мне Тайона и приложила сына Халлис к груди. Тайон решил не брать с него пример и не зашелся в вопле, зато незамедлительно наделал мне на рубашку. Ребенок Халлис перестал орать, и я хотя бы мог разобрать, что кричит сама Халлис.

– Ох, Наемник, ох, миленький! – она цеплялась за мои ноги так отчаянно, что я едва не свалился с Тайоном ей на шею. – Ой, пойдем, пойдем, пожалуйста! Пойдем скорее!

Она захлебывалась плачем. Мне стало жутковато: чтобы Халлис начала давиться слезами, должно произойти что-то страшное.

– Куда? Говори толком! Да заберите у меня кто-нибудь ребенка!

Сущее светопреставление. Ахатани успокаивала малыша Халлис, сама Халлис судорожно всхлипывала и цеплялась за меня, а мой сын с сосредоточенной радостью плевал мне в ухо.

– Наемник, миленький, они его убьют! – причитала Халлис.

– Кого – Тенаха? – С трудом сообразил я.

Халлис кивнула.

– Кто убьет? Где? Что случилось? – мои быстрые вопросы заставили Халлис на минуту прекратить рыдать и попытаться сказать что-то членораздельное. Я начал вникать, но тут в дверь снова постучали.

На сей раз за дверью стоял Тенах. Халлис ринулась в его объятия, сметая на своем пути совершенно все.

– Хвала всем Богам, мертвым и живым, Тенах! В кои-то веки ты действительно вовремя! – восхитился я.

– Что тут случилось? – удивился Тенах, озирая кровавую лужу, плачущую жену, Ахатани со своим сыном на руках, а меня – с моим.

– Нет, это у тебя что случилось? Кто тебя чуть не убил?

Удостоверившись, что Тенах цел и невредим, Халлис тут же попросила Ахатани отдать ей ребенка. Очевидно, чтоб убедиться, что во время бега у него от тряски ничего не оторвалось. Ахатани, пожав плечами, отдала ей ребенка и забрала у меня Тайона. Лишившись моего уха, Тайон завопил. Ахатани взяла выдолбленную сухую тыковку с сушеным горохом и принялась его развлекать. Когда тыковка загремела и Тайон успокоился, сын Халлис, наоборот, заорал. Халлис тут же принялась проверять, все ли с ним в порядке, но он, оказывается, просто-напросто тоже хотел тыковку.

– С ума сойти можно! – вздохнул я, когда Ахатани унесла детей в комнату, успокоила и укачала. В колыбель они поместились оба. Хорошо, что я сделал Тайону такую большую колыбель.

– Чисто голодные бесы воют! – энергично поддержал меня Тенах. – И как это оборотень к нам полез? Я бы на его месте испугался, честное слово.

– Куда полез – в дом? – насторожился я. – А ну, выкладывай!

– Тише, дети спят! – Ахатани осторожно вышла к нам и притворила дверь.

Тенах кивнул и принялся шепотом рассказывать. Халлис пристроилась рядом с ним, положив ему голову на плечо, и время от времени поправляла его рассказ.

События развивались следующим образом. Только-только Халлис начала укачивать ребенка, только-только он начал засыпать, как у двери раздалось непонятное царапанье, стук и возня. Ребенок, разумеется проснулся. Разъяренная Халлис схватила кочергу и высунулась в окно. Зверь, похожий на волка неимоверных размеров, стоя на задних лапах, пытался открыть дверь. Поскольку попытки оказались безуспешными, другой такой же зверь уже начал превращаться в человека. Халлис как раз застигла его в середине превращения. Она заорала и бросилась за Тенахом. Волк-человек продолжал превращаться. Другой впрыгнул в окошко: перепуганная Халлис затворила его неплотно. Халлис призывала Тенаха и лупила зверя кочергой. Когда Тенах прибежал на помощь, зверь рычал от боли, но все равно пытался добраться до ребенка.

– Ты уверен, что именно до ребенка? – перебил я Тенаха.

– Совершенно уверен. Он даже и не пробовал напасть на меня.

– Рассказывай дальше, – отрывисто сказал я.

А дальше второй оборотень завершил превращение, открыл дверь и тоже ворвался в дом. И быть бы нашим друзьям вместе со своим сыном мертвее мертвого, когда бы не блажь Тенаха. Все дело в том, что посвящен он был своим Богам еще с малолетства. Стать отцом – да ему такое и не снилось! Когда же судьба даровала ему немыслимо орущее чудо, он, по-моему, слегка рехнулся. Защищал ребенка от целой кучи воображаемый опасностей. Даже спать ложился при оружии. Так что в отличие от меня, Тенах был вооружен и встретил непрошенных гостей не голыми руками, а как полагается. Когда оборотни насели основательно, он велел Халлис бежать. Той два раза повторять не надо: схватила орущего ребенка и понеслась, не разбирая дороги, прямо к нам. Прямо скажем, не ближний свет, да ведь идти ей больше не к кому. Вдобавок она надеялась найти у меня помощь. Поэтому Тенах, покончив с упырями, не стал искать жену по соседям, а прямиком направился к нам.

– Дело скверное, – вздохнул я и поведал Тенаху о вурдалаке. Тенах, как я и ожидал, изрядно повеселился. Халлис слушала, побледнев от страха за ребенка, и то и дело бросала испуганные взгляды на дверь, за которой спали дети.

– Не войдет никто, – успокоила ее Ахатани. – Я ставни заложила. Если что, мы услышим.

Халлис после ее слов несколько утихомирилась.

– И что ты обо всем этом думаешь? – спросил Тенах.

– Что вам пока лучше поселиться у нас, – не задумываясь, ответил я. Ахатани согласно кивнула.

– А все-таки? – настаивал Тенах.

– Не знаю. Если с нами что-то хотели сделать – чистая бессмыслица. Проще подкараулить нас на улице. Это же случайность, что я оказался не вооружен. Нет, нападать на нас у нас дома – глупость. В голове не укладывается. Тем более, ты говоришь, они пытались добраться до ребенка.

– А твой вурдалак – нет?

– Понятия не имею. Как он ворвался, Ахатани ребенка – хвать, и в сундук. Да так быстро! Даже я не заметил, а вурдалак – тем более. Если он и хотел найти ребенка, все равно ему надо было сначала разобраться со мной.

– Может, нас хотят задержать дома? – предположил Тенах.

– Какой-то резон в твоих словах есть, – признал я. – Если нашим детям угрожает нападение, мы сидим дома, охраняем их и наружу носа не кажем. Но зачем? Добро бы мы были невесть какие герои, единственные на весь свет бойцы с нечистью. Но твои парни и без нас неплохо справляются. Это тебе не прежние времена. Нет, лишено смысла.

– А что не лишено?

– Не знаю. Возможно, это и впрямь нападение на наших детей.

– Что будем делать? – тут же спросила Халлис. Я не мог сдержать улыбки: покуда мы с Тенахом обсуждали разнообразные возможности, она сидела молчком. Но как только речь зашла о реальной угрозе для ребенка, Халлис тут как тут.

– Сделаем мы вот что. Жить вы будете пока у нас. Оба с Тенахом из дома вместе не выходим, только по очереди. Без оружия даже спать не ложится.

– Может, сходим все-таки за водой, а? – попросила Ахатани, тоскливо глядя на подсыхающую лужу вурдалачьей крови. – Эта пакость так въедается в пол, что не отодрать будет.

Зажили мы в моем доме с того же дня. Дом мой для такого количества жильцов оказался чуть маловат, но мы устроились. Я узнал о своих друзьях кое-что новое. Например, я только подозревал раньше, а теперь убедился, что Халлис говорит только тогда, когда разговор ее действительно интересует или непосредственно касается, а все остальное время она очень уютно молчит. Узнал, что Тенах, привычный к ночным молитвам, до сих пор просыпается дважды за ночь. Что сам он, посвященный Богам с раннего детства, только и умеет, что воевать и молиться, а в остальном – сущее дитя. Что их ребенок гораздо беспокойнее нашего, и что зовут его Тенхаль. Халлис настояла, чтоб его назвали согласно северным обычаям. На ее родине способов именования всего два. Либо ребенку дают одно из немногих принятых в клане имен – в результате бывает, что три-четыре поколения одной семьи, независимо от количества детей, носят одно и тоже имя и различают друг друга только по прозвищам: Фассит Верзила, Фассит Хромой, Фассит Старший, и так далее. Либо, если брак заключен вне клана, имя ребенка включает в себя частицы имен отца и матери. Хорошо, что мы живем не на севере. Смешно даже помыслить, какая нелепая мешанина получилась бы у нас с Ахатани, вздумай мы назвать нашего сына на северный лад.

Вооружились мы действительно до зубов. Выходили из дома с Тенахом только поочередно. Ни один из нас не расставался с мечом, деревянными ножами, обычными кинжалами и луком. В доме всегда хранится свежий запас факелов. Женщины тоже вооружились, каждая на свой лад. Ахатани выбрала узкий длинный стилет, Халлис предпочла набор коротких и широких металлических ножей. Пока одна кормила ребенка, вторая неизменно сидела рядом с оружием наголо. Это несмотря на то, что один из нас всегда был в доме.

И хорошо, что мы приняли такие меры предосторожности. Потому что нападение повторилось.

Оно поставило меня в тупик, ибо исходило не от нечисти, и направлено было не на детей. Нападавший был человеком, и покушался он на Тенаха.

Все-таки я не знаю, кто больше дураки: сами эти новые Боги или их служители? И еще – возрастает их дурость по мере приближения к столице и повышения в чине, или просто становится заметнее?

Разумеется, после чудесной неуязвимости, продемонстрированной Тенахом в храме, официально его нельзя и пальцем тронуть. Так эти остолопы до чего додумались: подослали к Тенаху наемного убийцу! Убрать, и концы в воду. Чтоб не подавать, значит, дурного примера. Ну, тут столичные первосвященники малость просчитались. Во-первых, хотя временное бессмертие давно покинуло нас, Тенаха все равно так просто не возьмешь. А во-вторых, за этот год родился и окреп еще один ребеночек – Боевой Орден.

Дитятко было в бешенстве и пожелало сделать бяку тому, кто надумал обидеть обожаемого родителя. Без ведома Тенаха часть Боевого Ордена предприняла демарш в столицу. Уж не знаю, кого они там брали за грудки и чем грозились, но переполоху было много. Что вы, что вы, все в порядке, никто и не хотел, нас не так поняли, это случайность, трагическая случайность, оплошность, больше не повторится… Больше, действительно, не повторилось. Столичные церковные заправилы удумали новую шутку. Тенаха канонизировали. Все для того, чтоб никто не брал с него примера. Дескать, он святой, ему можно, а остальным – нишкни. Принесли пергаментный свиток с известием о его официально зарегистрированной святости, он треснул гонца свитком по шее и ругался три дня почти без передышки. Редко когда мне доводилось слышать что-нибудь столь же душеспасительное.

Канонизация Тенаха имела вполне естественные последствия. К нему, как к известному святому, постоянно наезжали за советом, хотя оравы паломников сделали нашу жизнь почти невыносимой. К Тенаху начали приезжать из столицы за одобрением официальной политики. Тенах прикрывал глаза ресницами, чтоб не заметили, какие молнии он мечет взглядом, и давал уклончивые ответы: одобрять это безобразие было выше его сил, а возражать впрямую – опасно. Мало что могло с такой же силой довести его до бешенства, и однажды он сорвался.

Не сорваться было невозможно, я тому свидетель. К Тенаху приехала целая свора за одобрением новых налогов. Все очень логично: казна пуста, монета обесценивается, края уже трижды обрубали, скоро и вовсе за одну старую мелкую серебряную монету будут давать сотню новых золотых. Еще бы. Интересно, а чего они хотели, когда Силы Зла привольно хозяйничают в мире, поля охвачены затяжным неурожаем, скот гибнет, а старые секреты ремесел умирают день ото дня? Вот только откуда деньги взять на этот новый налог – из собственных ушей начеканить, что ли? Я видел, как лицо молчащего Тенаха медленно покрывается красными пятнами, как его пальцы бессознательно теребят рукоять меча, как сжимаются его губы.