Текст книги "Любящие сестры"

8

Джо яростно уставился в кастрюлю со свернувшимся яичным соусом и едва сдержался, чтобы не швырнуть ее об пол. Холт опять оставил соус на огне! И он, как всегда, вскипел!

Один Бог знает, где просидел этот парень два года, когда учился в Кулинарном институте, – в туалете, что ли? Его до сих пор туда тянет в самые ответственные моменты.

Если бы Рафаэль был сейчас здесь! К сожалению, повар по соусам уехал в Пуэрто-Рико – собака заболела. Племенной бультерьер не просто бобик.

Джо не интересовало, куда Рафаэль с братьями девают собак, которых разводят у себя на ферме. Главное, Рафаэль был непревзойденным мастером по приготовлению соусов, будь то беарнэз, сабайон или белый крем.

А сейчас он особенно необходим. Потому что наверху, именно в этот момент, Нэн Уэтерби готовится погрузить свою ложку в суп навако из сладкого картофеля.

Когда она вошла сегодня в салон со свитой в семь человек, безо всякого предварительного заказа, пришлось спешно послать дегустатора на помощь Мэрли накрывать столы. Предполагалось, что ведущая рубрики «Чем нас кормят» журнала «Метрополитэн» будет обедать инкогнито. Но Джо сразу узнал ее лошадиный хохот, тонкие лиши, нарисованные черным карандашом на том месте, где должны быть брови, хотя прошло много лет. Она приезжала тогда к отцу брать интервью для статьи о судьях апелляционного суда штата Нью-Йорк. И даже сфотографировала маленького Джо рядом с отцом. Ему было тогда лет двенадцать. Естественно, она его не помнит.

Она может погубить его одним только словом. И сразу сбудутся многократные предсказания отца. В животе тянуло так, словно он проглотил утюг, сердце теснило, а во рту собиралась горькая слюна.

«Хватит ныть! Я нормально готовлю. Может, не гений, но… В конце концов, все вполне может обойтись». Черт, да он просто должен выкрутиться! Но… соус морни? Уэтерби, как нарочно, заказала красную рыбу. Придется делать заново.

Джо схватил кастрюлю с испорченным соусом, не заметив, что та все еще на огне. Черт! Едва не выпустив кастрюлю из руки, молниеносно перекинул ее на разделочный стол. И сразу сунул ладонь под холодную воду.

Возле холодильной камеры в дальнем конце кухни стояли картонки с яйцами. Он перетащил их в центр. Проворно разбивая и разделяя содержимое, вдруг вспомнил Клоету, их семейную кухарку, вечно склоненную над древним разделочным столом, крытым кафельной плиткой. Вспомнил ее большие, грубые, в цвет красного дерева, руки, разбивающие яйца в желтую миску, затем свои – маленькие, белые и неловкие, пытающиеся делать то же.

Клоета верила в него, несмотря на множество испорченных продуктов. И он действительно научился. Всем тайнам, которыми владели ее большие темные руки. Душистый суп из окры, как готовят в Вирджинии. Взбитые бисквиты, легкие, словно пух. Пряные, пахнущие гвоздикой печенья с медово-мармеладной глазурью, сосиски с фенхелем и тмином, запеченные в кукурузные лепешки. И ни одного рецепта – она не умела ни читать, ни писать. Но смогла передать своему ученику нечто более ценное – удивительную легкость рук, верность глазомера и то чутье, которое безошибочно позволяет угадать момент готовности.

Сбивая яичную массу, Джо мечтал о своей будущей славе.

Три звезды от Нэн Уэтерб, или пускай две – не будем слишком жадными – позволят ему войти во все справочники, мыслимые и немыслимые. Посетите «Белгравию», «Л'Асьетт», «Перпл-Брокколи». Посетите «Домик Джо». Почему бы и нет?

Если удастся выплатить через тринадцать дней четыре тысячи за аренду, можно будет вздохнуть свободнее. Уж с оставшимися двумя-тремя тысячами он как-нибудь выкрутится.

Он разволновался. Но в ту же минуту с отчаянием вспомнил, какие уничтожающие ревю пишет Нэн Уэтерби. Недавно она поистине смешала с грязью бедного Марэ:

«Освещение в зале, как на похоронах, чему очень соответствовал понурый, много претерпевший салат. Несчастное подобие соуса беарнэз, как саваном, окутывало давно почившую форель. Все это вызывало самое искреннее соболезнование».

Ресторан Марэ, один из лучших, прогорел через три месяца.

Вслед за этой мыслью в голове Джо пронеслись монотонные слова отца:

«У меня нет права запрещать тебе, Джозеф. Эти деньги мать положила на твое имя. И твое дело, как ими распорядиться. Но запомни мои слова: ты обанкротишься. Не пройдет и года, как ты окажешься не у дел. Это даже не предположение, это факт. Ты погубишь и себя и нас из-за одного только легкомыслия, как погубил уже эту несчастную девушку из Йеля».

Кэрин… Теперь ей исполнилось бы уже двадцать четыре года. Он закрыл глаза, чувствуя, как сразу больно забилось сердце.

Господи, не надо о Кэрин! Во всяком случае, не теперь. Не теперь…

Схватив с крюка чистую кастрюлю, он вылил растопленное масло, всыпал несколько ложек муки. Затем добавил крепкого рыбного бульона из алюминиевого котелка, томившегося на задней конфорке на медленном огне. Когда смесь закипела, влил еще несколько половников бульона. Теперь самое трудное – ждать и не опоздать.

Помешивая соус в ожидании, когда загустеет, Джо глядел вокруг. Длинное и узкое помещение, словно железнодорожный вагон, со стенами из старого кирпича цвета гнилых помидоров; уложенный белой и черной плиткой пол, стоптанный посредине добела; чешуйчатый потолок из прессованной жести. Когда отец увидел все это, он воскликнул: «Это здание нуждается только в одном – в сносе». Джо даже приуныл на мгновение. Но не более. Он обожал все эти глубокие эмалированные раковины, массивную восьмиконфорочную плиту «Вулкан» и огромный кирпичный очаг, занимавший дальний конец помещения.

«Нет, па, ты не прав, – думал Джо. – Я не прогорю. Но если даже такое произойдет, это падет только на мою голову. Можешь не опасаться, я к тебе за подаянием не приду».

Он вспомнил вчерашний вечер. Звонок Энни Кобб. Неужели прошел только один день! С какой отчаянной гордостью она просила помощи. А он тоже хорош – заказов по горло, одна печь вышла из строя, а он помчался выручать девушку, которую едва знает.

Он не мог объяснить даже самому себе, почему так сделал. Что-то в ней есть, в этой Энни. Глаза такие огромные, будто у полуголодной бездомной кошки. Независимые до черта и одновременно какие-то беззащитные.

Теперь она вместе со своей сестренкой считает его спасителем. Смех, да и только. Ему бы самому удержаться на плаву, не то что других вытаскивать. Джо вернулся к действительности при виде соломенной шевелюры Холта, который лениво приплелся в кухню, вытирая о передник огромные руки. Несмотря на свое раздражение против дурня, Джо почувствовал к нему нечто вроде жалости.

Тоже мне – Холт Стетсон! Такое умопомрачительное ковбойское имя досталось такому неповоротливому олуху. Это нелепое обстоятельство служило мишенью нескончаемых шуток.

Стараясь говорить ровно, Джо позвал:

– Холт! – И указал на испорченный соус. – Куда ты предлагаешь употребить вот это? Клеить обои? Прошу тебя, сосредоточься. У меня всего десять минут, чтобы создать шедевр кулинарии для Нэн Уэтерби, а ты только и знаешь, что чешешь себе задницу! Холт покраснел.

– Виноват, Джо, я…

– Вот, возьми. – Джо передал ему мутовку. – Следи за соусом, а я пойду жарить горбушу. Не забудь положить лимонный сок.

– Эй, Джо! Водонагреватель снова загудел! – тревожно крикнула из судомоечной Джулио. – Пускай кто-нибудь подержит шланг!

Господи, конечно, он слышит это угрожающее гудение, этот трескучий звук среди шипения горячего пара. Да, дрянь дело.

Но прежде чем он успел что-либо предпринять, через двойные двери влетела Мэрли, словно воздушный змей, сорвавшийся с бечевы в ветреную погоду.

– Все! Я больше не могу!

Она чуть не швырнула тарелку, которую несла в руках, – еда на ней была не тронута – на стол грязной посуды. И погрозила кулаком в потолок, вытянув средний палец.

– Ублюдок! Уже не знает, как меня достать, и так каждый раз! А сегодня что придумал? Заказал бифштекс прожаренный, а теперь говорит, что хотел с кровью. Надо было швырнуть ему этот бифштекс в рыло! – Ее осветленные волосы торчали в разные стороны, словно наэлектризованные.

Господи! Этого еще только не хватало! Джо еле удержался, чтобы не схватить ее за плечи и как следует встряхнуть вместе с ее шикарным бюстом и узкими бедрами, обтянутыми черным джерси, чтобы очнулась.

Но он сдержался.

– Ах вот как! – произнес он и на самом деле взял ее за плечи, только осторожно. – Хочешь, я пойду и превращу его самого в бифштекс с кровью? И немедленно! Я покажу ему, что значит знаменитый удар великого Догерти. В Йеле некоторые смельчаки разбегались, когда я предлагал им дружеское рукопожатие.

Глаза Мэрли округлились.

– Вы занимались борьбой?

– Греблей. – Он хмыкнул. – В 1963 мы выиграли регату в Хенли.

– Ясно, – с неостывающим возмущением ответила она.

– Ну так я серьезно. Дай мне весло, и я отделаю твоего клиента. Еще лучше, если мы привяжем его к мачте и всыпем пятьдесят кошек.

Она уже почти сдалась. Он видел подавленную улыбку, упорно пробивающуюся на поверхность.

Наконец она высвободилась из его рук, пробормотав:

– Ох уж эти мне студенты.

Это означало, что все в порядке. Алые пятна на ее скулах потускнели.

Со вздохом облегчения Джо направился к холодильнику и достал филе горбуши в маринаде с чесноком и лимоном. Огонь в большом кирпичном очаге превратился в мерцающие угли, и жар распространялся по кухне горячими волнами. Он сложил филе в уголке решетки, где было не так жарко, как раз достаточно, чтобы слегка подпеклась кожица, а внутренняя часть осталась влажной и красной.

– А что он пьет, этот твой мучитель? – спросил он, не оборачиваясь и укладывая очередной кусок рыбы.

– «Манхэттен». Он уже принял три коктейля и со стула валится.

– Принеси ему еще. За счет заведения. Если повезет, к тому времени как будет готов его бифштекс, он будет в таком виде, что не отличит говядины от крысиных хвостов. И знаешь, Мэрли, запомни его имя, как он подпишет чек. И в следующий раз, когда он будет заказывать по телефону столик, скажи, что все места заняты на десять лет вперед.

Мэрли улыбнулась.

– Обязательно. – И она поплыла из кухни, покачивая узкими бедрами в черном.

Через минуту Джо осторожно сложил куски горбуши в нагретое блюдо и залил вокруг заново приготовленным соусом морни, украсил жареными чесночными головками и добавил хрустящий пудинг Санта-Фе, изготовленный из муки самого тонкого помола с кусочками среднеострого перца и сыра «чеддер». Для компании Нэн, которая заказала тушеную оленину, он взял глубокое блюдо и сложил в него мясо с гарниром из молодой моркови с имбирем и кукурузными палочками.

Затем оглянулся в поисках Мэрли или Берка, но тех и след простыл. Вот это да! Пока кто-то из них вздумает спуститься, все остынет. Проклятье!

Значит, подавать придется самому. Что еще остается? Это даже хорошо, так как он сможет взглянуть на Уэтерби, когда она примется за еду. И, возможно, это будет знак того, жить ему или умереть.

Через секунду Джо уже был наверху, осторожно продвигаясь между занятыми столиками. Его салон был выдержан в строгом стиле – он называл его «Жилище Квакера» – гладкий, выскобленный сосновый пол, столы из цельного дерева, стулья с высокими спинками, обитые ситцем. Над буфетной стойкой висело слегка поблекшее свадебное покрывало, которое он купил на сельском аукционе. На противоположных стенах из побеленного кирпича висели вышивки в рамках и даже детские выщербленные салазки. Вместо свечей он поставил на каждый столик старую масляную лампу. Просто и чисто – именно так, как он хотел бы устроить все в своей жизни.

Он увидел яркую белокурую прическу Уэтерби – залакированный шлем волос, казавшийся настолько непроницаемым, что мог бы выдержать штыковую атаку. Напротив нее сидел мужчина средних лет с брюшком и с нездоровым цветом лица, как бывает у страдающих несварением желудка. Будто он съел нечто не пригодное для употребления. Джо ощутил, что его собственный желудок болезненно сжался.

Изобразив непринужденность и даже улыбаясь, он поставил блюда на домотканые салфетки перед леди-драконом и ее компанией.

Отойдя в проход, окинул взглядом другие столики, замечая где какой непорядок. Под столом валялась незамеченная вилка, в одном из светильников мигала прогоревшая лампочка, отбрасывая красный отблеск на белую блузку Мэрли, будто пятно томатного сока. Затем он снова перевел взгляд на Уэтерби и увидел, что она поднесла ко рту кусочек рыбы.

Наверно, он ничего в жизни еще не хотел так сильно, как увидеть сейчас улыбку на губах Нэн Уэтерби.

Вилка Нэн скрылась между ее губ.

Джо с надеждой затаил дыхание. Кровь стучала у него в ушах.

Черта с два. Не улыбается. Она вообще никак не реагирует. Это конец.

Он сжал зубы. Отчаяние охватило его. Внезапно на ум пришли слова Клоеты: в жизни нет ни белого, ни черного, если не считать цвета нашей кожи, Джо.

Ну что ж, все не так плохо. Она же ест в конце концов! А ведь могла отослать обратно.

Может быть, он слишком многого хочет. Одна звезда – («довольно приятно и цены приемлемые») – это не смертельно. Это он как-нибудь переживет. Будет продолжать работать, стиснув зубы. Пока все не забудется. По крайней мере, половина салона у него всегда будет заполнена.

Как бы там ни было, через пару недель все решится. А пока что не стоит предаваться унынию. Принимайся за работу и не бери в голову.

Спускаясь по крутым ступенькам служебной лестницы, он вспомнил об Энни Кобб. О том, как она поменяла омара на елку. Рождество уже послезавтра. Интересно, где они будут праздновать, эти две девчонки. Неужели так и просидят вдвоем у себя в Бруклине? Вот это будет праздник! Особенно для Лорел. Что-то непохоже, будто старичок Санта-Клаус собирается лезть к ним в трубу с подарками в этом году.

В тот раз, ожидая возвращения Энни, он пробыл в их крохотной, скудно меблированной квартирке на Четырнадцатой улице не меньше часа. Поначалу Лорел сидела как в воду опущенная. Но понемногу освоилась и принялась щебетать, словно они были давние друзья. А через некоторое время даже вынула потрепанную колоду карт, и они сыграли в джин-ром. И можно голову дать на отсечение, что этот ангел с фарфоровым личиком теперь предан ему телом и душой.

Завтра Сочельник, ресторан закрыт. Хорошо бы заехать к ним в гости, если они никуда не собираются. Да, это было бы лучше всего. Ему полезно побыть немного в роли старшего брата, тогда может быть удастся выбросить из головы Кэрин.

Но память неумолимо возвращала его к тому, что он пытался забыть. Внезапно остановившись на последней ступеньке, он привалился спиной к стене, и снова, как в кино, завертелась в мозгу та проклятая ночь. Снова раздался в трубке безжизненный голос Кэрин, и снова он бежал по Нью-Йоркской улице, мимо колледжей, мимо Йельского театра драмы, мимо музея Искусства и Архитектуры, задыхаясь от бега. Наконец пересек Колледж-стрит, обогнул здание, в котором помещалась ее маленькая студия и взлетел по трем пролетам лестницы.

Он нашел ее скорчившейся на полу, тело еще не остыло, но уже побелело, даже посинело. И кровь… кровь везде – на постели, на коврике, в ее длинных черных волосах, – все еще сочащаяся из глубоких порезов на узеньких запястьях.

Затем «скорая помощь» и полицейская машина, пульсирующие огни, красные отсветы фар, как кровь, разлитая по темной улице, потрясенные, бледные лица соседей. И нескончаемо звучащие в ушах, словно заезженная пластинка, вновь и вновь прокручивающаяся в голове, ее последние слова по телефону:

– Я все сделала, Джо. Тебе не о чем беспокоиться. Он понял, что она сделала аборт. Господи, а что же еще? На его месте любой бы так подумал. Они столько обсуждали возможность оставить этого ребенка! Говорили, говорили. Она была явно в отчаянии от его идеи. Но он думал… он был уверен, что она через некоторое время успокоится.

Она успокоилась, ублюдок, успокоилась навеки!

Чего он так боялся тогда? Почему не стал ее слушать? Такая веселая, и умница, и… как огонь! И он любил ее, проклятье, любил! Но женитьба, дети, хозяйство в двадцать лет… Даже мысль об этом казалась абсурдной.

Он словно воочию видел, как она сидела тогда понурившись на каменной скамье возле Библиотеки Стерлинга, впервые сообщив ему, что беременна, и черные, как вороново крыло, волосы переливались на майском солнце. Она плакала. Глаза опухли, молочно-белое лицо покраснело.

– Господи, Джо… что же делать? Что он мог сделать?

Он стоял и улыбался. Как идиот!

Но разве можно было поверить, глядя на эту маленькую девочку в коротких шортиках и матросской блузе, что она беременна? Хотя бы совсем немножко? Нет, это какая-то бессмыслица.

Наконец до него дошло. Ведь это серьезно. Она не шутит. Коленки сразу заходили ходуном, словно кто-то дергал за них. Захотелось сесть рядом, утешить. Но он остался стоять.

Он не мог приблизиться к ней, и только теперь понял почему. В тот миг он бессознательно отстранился от нее… и от него. Он был так ошеломлен, что не понимал ни своих действий, ни своих мыслей.

Она зарыдала. И только тогда он опустился на скамью рядом с ней.

– Что-нибудь придумаем, – нерешительно попытался успокоить ее. Но она наверно, видела его насквозь. Она поняла что он ни в коем случае не готов принять это.

– Это все, что ты можешь сказать? – Она обожгла его горячим, обвиняющим взглядом.

– Ты что, думаешь я брошу тебя в беде? Можешь не сомневаться… – пробормотал он.

– В беде? – повторила она с таким выражением, словно впервые слышала это слово. – Нет… Я так не думаю. Я думаю… Впрочем, какая разница!

– Что ты собираешься делать? – осторожно спросил он.

– Разве я могу выбирать?

– Ведь ты… ты не думаешь его оставлять?

Он представил себе пеленки, детский крик по ночам, когда ему надо заканчивать курсовую работу. Боже!

Кэрин смотрела мимо него в пространство, загородив глаза ладонью, словно от солнца. Но он видел слезы на ее щеках и едва удерживался, чтобы не обнять ее. В то же время он чувствовал себя загнанным зверем, он в ловушке, и солнце давило ему на плечи.

– Я не могу… по крайней мере в таких обстоятельствах… – Внезапно вспомнив назидательный голос отца он смешался, чувствуя себя посрамленным, и поспешно прибавил: – Я имел в виду, что… мы должны будем сначала пожениться… когда закончим учебу… Боже мой, Кэрин, я даже не знаю, что я буду делать со своей собственной жизнью, не только что с твоей! А тут еще ребенок.

Вот и все. Конец. Он сказал это тогда. Кэрин встала, разгладив шорты быстрым движением ладоней. Затем еще, и еще раз, словно хотела содрать кожу с рук. Наконец выпрямилась, как статуя, волосы упали ей на лицо, так что он почти не видел его.

– Кэрин. – Он протянул к ней руку, но она увернулась, как от удара.

– Ты хочешь, чтобы я убила его, да?

И тогда, одинаково боясь солгать и сказать правду, он пробормотал, стараясь придать голосу как можно больше мягкости:

– Да… хочу…

В этот миг невидимая нить, связывающая их, оборвалась.

Целую неделю он пытался дозвониться до нее. Приходил, стучал в дверь, старался поймать на лекциях. Ее нигде не было. Кэрин исчезла. Никто ее не видел. Он даже звонил ее родителям в Плейнвью.

Где она была неделю и как ухитрилась проскользнуть в свою комнату незамеченной, этого он так и не узнал. А потом она позвонила сама: «Я все сделала Джо».

Да, конечно, он не знал тогда что она была на учете у психиатра – это сообщили ее убитые горем родители. И что в школе с ней был приступ и она лежала в психушке – он же не знал. Он старался собрать для себя как можно больше оправданий, достаточно веских, чтобы сбросить с души тяжесть вины. Но разве он мог не знать, что Кэрин, не окажись он таким ублюдком, осталась бы жива?

Он провел по лицу дрожащей рукой, словно пытаясь заслониться от этих видений, которые слепили его, будто прожекторы. Заметив, что все еще стоит на лестнице, он глубоко вздохнул и, взяв себя в руки, решительно направился в кухню.

– Привет, стряпчий, чем сегодня кормишь? – Довольный собственной шуткой, Вейн хихикнул в трубку.

Джо тоже заулыбался и, прижав головой трубку к плечу, снова вернулся в центр кухни, где месил тесто для хлеба, растянув провод по всему полу. Вот так сюрприз! Давненько не слышал он голос старого друга.

Вейн – помощник редактора журнала «Метрополитэн». Хотя они давно не встречались, он, естественно, знает, какой топор грозит его другу со стороны Уэтерби.

Вероятно, ему уже пришлось быть свидетелем не одной бесславной кончины подающих надежды предпринимателей. Кто на очереди? Почему бы не Джо? Прошло уже более двух недель. Если статье вообще суждено увидеть свет, то она определенно появится в последнем выпуске. Не потому ли Вейн решил позвонить и выразить свои соболезнования?

– Всякое бывает, – ответил он беззаботно, хотя сердце тревожно забилось. – Самое лучшее берегу для друзей.

– То пусто, то густо, да?

– Вроде того.

– Поэтому я и звоню, старик. Уэтерби состряпала о тебе статью. В выпуске этой недели появится. Так что сегодня или завтра жди атаку.

– А что, она… – Он замолк, почувствовав внезапное стеснение в груди.

– Думаешь, зарежет? Брось, старик! Уверен, что нет. Правда, я пока не смотрел; просто знаю, что ее напечатали. Вот и сообщаю тебе факт, достойный твоего внимания.

– Спасибо, – через силу выдавил Джо.

– Может быть, в следующий раз я сам получу задание изобразить тебя на бумаге. Тогда я обязательно напишу, что ты меня не отравил. – Он снова хохотнул, но на сей раз Джо не улыбнулся.

– Ну и на том спасибо.

– Ладно тебе. Друг я или нет, в конце концов? Повесив трубку, Джо продолжал раздумывать. Надо будет спросить у мистера Шамика в газетном ларьке через три дома отсюда, когда поступит свежая пресса. Если сегодня вечером, надо попросить Энни пусть захватит экземпляр журнала по дороге в ресторан. Она заедет сюда за Лорел, которая согласилась работать у него во время каникул – писать меню.

Пока не подошло тесто, Джо успел позвонить Рафи в Пуэрто-Рико – просто чтобы быть в курсе дел. Затем выскочил на улицу и пронесся полквартала под леденящим дождем к газетному киоску. Мистер Шамик был очень любезен. Он тут же позвонил поставщику и узнал, что вечерняя доставка ожидается после четырех. Еще несколько часов! С ума можно сойти за это время. А может, это и к лучшему. Ведь пока он не знает, что там написано, у него есть надежда.

Вернувшись назад, Джо поднялся в салон посмотреть, что делает Лорел. Она сидела в маленькой комнате на том же месте, где он оставил ее утром, склонившись над столом, и стопка готовых меню возвышалась у локтя. Взглянув на ее работу, Джо увидел нечто необыкновенное. Он поручил ей попросту аккуратно заполнить графы: аперитивы, закуски, десерт и прочее. Но это…

Взяв один листок из стопки, он увидел, что все уголки и пустые места заполнены тонкими, изящными рисунками, выполненными пером. Вокруг рамки вились спелые виноградные лозы. Птичье гнездо с крохотными пятнистыми яичками. Мышка в дамской шляпке пьет из большой ложки с затейливой ручкой. Джо почувствовал, как по всему телу прокатилась волна восторга.

Это напомнило ему мальчика-гитариста, которого он встретил много лет назад, когда с рюкзаком за спиной путешествовал по Мексике с другом по колледжу Нилом. Они сидели тогда в убогой придорожной харчевне, потягивали «Куэрво-Голдс» и били мух. Внезапно к ним подошел этот мальчик-калека, лет двенадцати, не больше, и совершенно слепой. Он играл так прекрасно, что Джо забыл обо всем на свете. Это были и «Малагуэнья», и Вилла Лобос, даже кое-что из Вивальди. Жара, пыль, мухи – все отступило и исчезло перед чудом таланта. Прошло много лет, но та музыка до сих пор звучала в душе Джо.

И вот теперь он снова услышал ее.

Рассматривая один листок за другим, он преисполнился таким благоговением, что позабыл даже о статье в «Метрополитэне». Господи, неужели эта девочка сделала такое чудо? Она же совсем ребенок. Такое впечатление, что это рисовал Теннель[9]9
  Английский художник-мультипликатор.


[Закрыть] или Беатрис Поттер.[10]10
  Английская писательница и художница, известная иллюстрациями к собственным детским сказкам.


[Закрыть] Каждое меню было уникальным. Корзина полевых цветов, пикник божьих коровок. Медвежонок коала лукаво выглядывает сквозь листья эвкалипта. Хоровод крылатых фей, танцующих на венчике подсолнуха. Крошечные обезьянки, изображающие буквы названий. Белый медведь с целым семейством эскимосов на спине.

Понимает ли она сама, каким талантом наделена?

Он вдруг вспомнил о недавнем Рождестве. Сначала он поехал к Ma и Па на их ежегодное совместное празднование. Все было, как обычно. Ma в длинном восточном халате изысканно изображала примадонну. Па рассказывал бесконечные банальные анекдоты так называемым друзьям, соседям, троюродной сестре, которую едва знал. Он шумно рассматривал подарки – все, кроме Ван Гога, которого принес Джо. Потом Джо заметил, что Сэми, их шофер, ходит в рубашке, которую он подарил Па на Рождество в прошлом году. И прежде чем успел что-либо сказать или сделать, о чем бы потом пришлось сожалеть, Джо пробормотал какое-то извинение и уехал, прихватив свой подарок. Па так никогда и не вспоминал о нем.

Поймав такси возле Блумингдейла, он поехал в Бруклин, предполагая стать сюрпризом для Энни и Лорел. Но сюрприз ждал его самого. Он никак не думал, входя в скромную гостиную, что здесь так уютно и празднично. Долли пришла чуть раньше его, вооруженная горой подарков.

Когда он вручил Лорел сумку со своими подарками, она взглянула на него так, словно он преподнес луну на серебряной тарелочке. О брошенной в сумку книге Ван Гога он совершенно забыл, но когда, достав духи для Энни и игру «Монополия» для себя, Лорел извлекла ее со дна и сдернула оберточную бумагу, ее благодарности не было границ. Широко открытыми глазами рассматривала она репродукции и, завороженная, надолго застыла над «Звездной ночью», которая ему тоже нравилась больше всего.

– Вот это, – произнесла она таким тоном, словно ее привели в магазин и разрешили выбрать то, что хочется.

Джо поднял голову и встретился глазами с Энни. И в них он прочел совсем другую реакцию. Благодарность тоже. Но и какую-то грустную усталость. И словно вопрос, почему ты не купил ей что-нибудь более нужное, если уж тебе пришло в голову потратить такую крупную сумму денег? Он невольно окинул взглядом убого обставленную комнату, протертую до ниток обивку тахты, единственный стул, тощую елку, украшенную бумажными цепями, бусами из попкорна и звездочками из фольги, – и смутился. Действительно, для чего человеку Ван Гог, если у него нет теплых перчаток, одеяла, простыней, полотенец?

Но переведя взгляд на Лорел, охваченную счастьем созерцания, он понял, что подарил ей нечто гораздо более важное, чем любая из этих вещей.

И теперь, глядя на ее неподвижно сидящую фигурку, на поскрипывающее перышко ручки, Джо вдруг преисполнился необычайной нежности. Солнечный блик, пробравшийся сквозь вентиляционное отверстие и фрамугу над столом, придал ее коже прозрачный серебристый оттенок.

– Лори, – ласково произнес он имя, которым ее звала только Энни. Она подняла голову слегка мигая. Ее глаза и щеки вспыхнули от смущения, словно он грубо пробудил ее от глубокого сна. Джо взял листки: – Это по-настоящему прекрасно. Я просто изумлен. Кто учил тебя рисовать?

Она смутилась еще больше, но он видел, как ей приятна его похвала.

– Никто, – ответила она. – Я сама. Я все это просто придумываю.

– У тебя потрясающее воображение. Ее лицо стало совсем красным.

– Энни говорит, что я слишком много мечтаю. И если бы я в это время учила уроки, я стала бы отличницей.

Джо немного подумал и ответил:

– Может и так, но я уверен, что мечты тоже очень важны для человека. Ван Гог, когда писал «Звездную ночь», не мог сообразить, сколько получится, если восемьдесят семь разделить на шесть.

– Но вы не подумайте, что я могу только рисовать, – быстро поправила она его. – Я еще умею шить. Вот это я сшила сама. – И она с гордостью расправила на груди клетчатую кофточку, в которой была.

Он присвистнул.

– Я сражен. Это твоя сестра научила тебя?

– Энни? – Лорел засмеялась и округлила глаза. – Каждый раз, когда она вздумает что-нибудь пришить, она укалывает палец и пачкает все кровью. Она говорит, что у нее совсем нет терпения.

Джо вспомнил, как беспокойна всегда Энни. Даже сидя на одном месте, не может расслабиться – то взмахивает руками, то скрестит колени, то поставит рядом, то начнет покачивать ногой. А глаза большие, тревожные – как у бездомной кошки!

– Нет, все это меня не удивляет, – засмеялся он. – А вот это… – он постучал пальцами по ее картинкам, – это достойно того, чтобы напечатать в книге. Или повесить на стенку в рамке. Они слишком хороши для этих меню.

Лорел опустила голову, и пушистые ресницы отбросили на лицо трепещущие тени. Он никогда не видел таких длинных ресниц, как у нее.

– Спасибо, что вы так говорите. Вы очень добры, – вежливо сказала она, будто копировала манеры из какой-нибудь книги этикета. Затем добавила шепотом: – Но это просто так, уверяю вас. Совершенно ничего особенного. Когда мисс Родригес заметила, что я занимаюсь этим на уроке, она очень ругалась. Она говорит, что я невнимательная. Но знаете, когда я рисую… – она снова подняла на него большие синие глаза, – у меня пропадают грустные мысли. Вы понимаете, Джо?

– Конечно. Я тоже так чувствую, когда стряпаю омлет.

– Что?

– Не думай, это не простой омлет. Я говорю об омлете а-ля Джо. Хочешь, пойдем со мной на кухню, я тебе покажу. Кстати, ты есть хочешь, чудо природы?

Лорел заколебалась.

– Энни сказала, чтобы я не напрашивалась на обед.

– Не можем же мы смотреть на омлет с пустыми желудками? А знать, как его делают, каждому необходимо. Вдруг ты попадешь когда-нибудь на необитаемый остров?

Лорел захихикала:

– Да там и яиц-то нет!

Джо сделал внушительное лицо: сжал губы и направил на нее очки.

– Ты хочешь сказать, что никогда не ела яиц чаек? Или, может, ты не знаешь, что из одного-единственного яйца страуса можно приготовить омлет на десять человек?

Ее ответная улыбка показалась ему выглянувшим солнцем.

Они спустились в кухню, и Джо показал ей, как бить яйца одной рукой и чтобы ни одна скорлупка не попала в миску. Пока Рафи и Холт чистили мерилендских крабов для супа, Джо стоял возле разделочного стола для мяса, наблюдая, как Лорел сбивает яйца на спор.

Глядя на нее, он почти забыл – почти, но не полностью, черт возьми, – что его карьера ресторатора по всей вероятности находится под угрозой.

Мерное постукивание мутовки о миску внезапно нарушил скрип входной двери. Джо направился ко входу и едва не столкнулся со стремительно влетевшей высокой фигурой в совершенно мокром пальто. Неужели Энни? Почему так рано с работы?

– Джо, ты просто не поверишь! Это невероятно! О… я еле перевожу дух. Льет как из ведра. Я пробежала шесть кварталов без остановок! – Встряхнув мокрыми волосами, она обрызгала ему лицо ледяными каплями.