Текст книги "Любящие сестры"

Заметив ее взгляд, он грациозно спустился вниз и направился к ней мимо камер и прожекторов, перешагивая через толстые мотки кабеля, преграждавшие путь. Высокий и мускулистый, он был одет в пыльные джинсы, клетчатую ковбойскую рубашку, поношенные башмаки и шляпу «стетсон», всю в пятнах пота. Волосы, падающие из-под шляпы, белы как снег. И это было самым удивительным в нем. Совсем молодой, не старше тридцати, смуглый, как иностранец. Когда он подошел, она увидела, что глаза у него черные. Не темно-карие и не темно-серые, а черные, как ночной мрак. Вэл Каррера был самым потрясающим мужчиной, какого когда-либо видели ее глаза. Она подождала, пока он делал еще два дубля. Когда директор наконец отпустил его, Вэл пригласил ее в кафетерий на чашку кофе. Долли не колебалась ни секунды, хотя знала, что опоздает на съемку.

После кофе и затем после обеда и коктейлей, к концу дня, они пришли в его квартиру в Бюрбэнке. И провели в постели весь уик-энд. Когда Долли наконец встала, у нее было такое ощущение, словно ее били под коленками бейсбольной битой. Она едва добралась до ванной. Она не могла бы с уверенностью сказать, любовь это или нет, но это определенно было Нечто. Видимо, Вэл думал также. В течение всего последующего месяца он приходил к ней каждый день и ни разу не выпустил ее из рук по своей воле. Пока не появилась Ив.

И теперь, глядя, как сестра позевывает и лениво потягивается, словно сиамская кошка, которая только что вылизала миску сметаны, Долли почувствовала внезапную слабость во всем теле. Она смотрела на Ив, безмолвная и дрожащая.

«Неужели она думает, что я бесчувственная? Что ее счастье дороже моего?» Видимо, это так и было. Видимо, предполагалось, что Долли все простит и великодушно отойдет в сторону ради бедняжки, которая пережила потерю мужа. Или, скорее всего, потому, что Ив Дерфилд – звезда, в отличие от некоторых. Снова с сокрушающей ясностью в памяти встал тот день, когда Долли застала их обоих в квартире Вэла. Как она кричала тогда, обзывала Ив грязными словами! Ив плакала, оправдывалась. Ах, она даже и не думала соблазнять Вэла, все произошло само собой. Словно некая неотвратимая сила природы, стихийное бедствие или землетрясение. Дело кончилось тем, что, несмотря на весь свой гнев и отчаяние, Долли простила и даже принялась успокаивать сестру.

Теперь все нахлынуло на нее с новой силой – и боль, и горечь, и негодование. Ив нет дела до ее чувств. Как тогда, так и сейчас. «Вся сияет, как медный таз, и плевать ей, ревную я или нет».

– Представляешь, мы уже успели сгонять в Вегас и вернуться! – Ив обвила руками шею сестры и запечатлела на ее щеке влажный поцелуй. – Ты счастлива за меня, Дори? Счастлива, да?

Когда она отошла, Долли заметила, что щеки ее влажны и глаза блестят.

– А где Энни? Мне ужасно некогда!

– Сейчас шесть часов, – безжизненно произнесла Долли.

– Я забираю ее. – Ив промчалась в спальню и чуть ли не через минуту вывела за ручку заспанного ребенка.

Энни хлопала ресницами, словно сова. Затем сунула для большей уверенности палец в рот. Ее темные волосы сбились на один бок, а на щеке краснело пятно, намятое подушкой.

Долли смотрела, как обе пошли рядом по дорожке мимо прерывистых струек поливальной установки – тонкая фигура женщины, отсвечивающая голубым светом, и крепкая фигурка ребенка в хлопчатобумажной ночной сорочке и громоздких ортопедических башмаках со свернутой узлом одеждой под мышкой. Долли показалось, что в сердце у нее появилась открытая рана, саднящая острой болью. Красный туман застлал глаза.

Внезапно Ив остановилась вполоборота, на лице ее вспыхнула самая ослепительная улыбка – такая, какую она обычно приберегала для репортеров и поклонников.

– О, я забыла тебе сказать… Отто обещал мне Мэгги из «Влюбленного дьявола». Там есть еще одна небольшая роль, которую пока что никто не получил, – младшая сестра Мэгги. Я сказала ему, что лучше всего дать эту роль тебе. Скажи Сиду, пусть позвонит ему.

Долли почувствовала, как внутри лопнула какая-то струна – последняя нить, связывающая ее с сестрой.

Она стояла неподвижно, пока не исчезли вдали задние огни белого «кадиллака». И вдруг бросилась в дом, едва успев добежать до раковины в кухне.

Затем, двигаясь, словно сомнамбула, вошла в свою маленькую спальню, еще хранящую сладкий запах детского тельца, и выдвинула ящик туалетного столика, где были чистые конверты. Надписала адрес, приклеила марку и принесла его в гостиную.

В прохладном утреннем воздухе уже раздавался птичий щебет. Из соседнего домика тянуло запахом свежего кофе, приглушенно хлопнула дверь, и старушечий голос крикнул:

– Оставь хоть немного горячей воды, слышишь? Как была в халате и домашних туфлях, сжимая в руке запечатанный конверт, Долли дошла до почтового ящика на углу и опустила туда письмо.

Конверт был адресован сенатору Джо Маккарти, здание Конгресса, Вашингтон, округ Колумбия.

Лязг закрывшегося ящика вернул ее к действительности, словно пощечина. Прислонившись к его холодной металлической стенке, она ощущала, как рассеивается красный туман в голове и вся кровь, покинув тело, кинулась вниз, к подошвам ног.

– О Господи! – воскликнула она задыхающимся шепотом. – Что я наделала! Боже правый, что же я наделала!

ЧАСТЬ I
1966 год

У каждого был фонарь, но никто не зажигал огня из страха, что их обнаружат. Луна светила, но ее часто заволакивало тучами. Они спускались все ниже. Внезапно Нэнси остановилась и прошептала: – Кто-то идет за нами.

Из детективных рассказов о Нэнси Дрю.

1

Энни лежала в постели, устремив напряженный взгляд в дракона на стене. Вернее, не в дракона, а в его лунную тень. Спинки ее китайской кровати украшали высокие столбики, вырезанные в форме драконов, которые винтом взбирались вверх словно в судорожных корчах. Хвосты терялись где-то под матрасом, а сверху зияли огромные пасти с языком-вилочкой. Она хорошо помнила тот день, когда мать прислала ей в подарок эту кровать – ей исполнилось тогда пять лет – прямо из Гонконга, где Муся снималась в фильме «На медленной лодке до Китая». Энни знала, Мусе и в голову не могло прийти, что такая экзотическая вещь способна навеять маленькой девочке ночные кошмары. Но Энни не боялась. Она полюбила кровать в тот самый миг, как увидела ее в открытом ящике среди шуршащей груды соломы. И драконы были совсем не страшные, во всяком случае, ей очень хотелось, чтобы никто их не боялся.

Но сейчас, вглядываясь в темноту широко открытыми глазами, Энни не чувствовала себя такой храброй. Словно ей уже не семнадцать, а все еще только семь, и она не более, чем маленькое испуганное дитя, сжавшееся под одеялом, словно кролик в норке, ожидая чего-то очень страшного.

Она лежала очень тихо и прислушивалась. Но слышала только частое биение своего сердца. Наконец она поняла, что напрасно надеялась, будто почудившийся ей звук – одно воображение. Без сомнения, это далекое рокотание «Альфа-ромео спайдер» – спортивного автомобиля Вэла, – несущегося по шоссе Шантильи. Все ближе и ближе, затем небольшая пауза, затем слабый щелчок, как при включении низкой передачи. Машина снова затарахтела по подъездной аллее, посыпанной толченым ракушечником.

Еще вечером, ложась в постель, Энни слышала, как отчим уехал. На душе стало легко и спокойно. Она молила Бога, чтобы он задержался подольше, лучше всего до утра. И вот он здесь. Словно ледяная рука сжала ей сердце.

Она села на постель, прижимая к груди подушку и грызя ноготь большого пальца, который и без того уже был донельзя обкусан. Здесь, в этой комнате, она всегда чувствовала себя в безопасности. И вот теперь она словно в клетке… или, скорее, в детском манеже. Она окинула взглядом комнату. Стены с разноцветными картинками, туалетный столик с оборкой из гофрированного ситца и кукольный дом – точная копия Бель Жардэн в миниатюре. Комната маленькой девочки, если не считать кровати с драконами. Вещи, из которых она давным-давно выросла. Муся не заметила, что она уже не ребенок. Или она вообще перестала что-либо замечать, когда начала пить?

Энни глядела на бледно-голубой книжный шкаф, казавшийся совсем белым в лунном свете. Там лежали ее детские книги. Как она завидовала всегда своим любимым героиням! Бесстрашная Элоиза и находчивая Мадлен. Озорная Пеппи Длинныйчулок. Лора Ингалс, жившая во времена первых поселенцев в Америке. И наконец ее идеал – Нэнси Дрю.

«Нэнси Дрю всегда знает, что делать», – думала Энни. Попробовал бы Вэл поприставать к ней. Она бы так треснула его по мозгам! Или вызвала бы полицию, чтобы его арестовали. А то села бы в свой автомобиль, и только ее и видели!

Но ведь у Нэнси не было одиннадцатилетней сестрички. Сестрички, которую Энни любила больше всего на свете, с самых пеленок, и ради которой пошла бы на все. При мысли оставить Лорел здесь, одну с Взлом, в желудке поднималась тянущая боль, и от этого она еще ожесточеннее грызла ноготь, пока на языке не появился солоноватый привкус теплой крови.

Чтобы успокоиться, Энни снова принялась обдумывать план, который давно созрел в душе. Они убегут вместе. Водительские права у нее есть, получила в прошлом году. В гараже пока еще стоит вместительный Мусин «линкольн». Жемчужное ожерелье и бриллиантовые клипсы, которые подарила Муся, надежно спрятаны от Вэла. Все это можно продать, а деньги пойдут на еду и бензин.

Но куда они поедут? И что будут делать? Кто спрячет их от Вэла? Единственный родной человек, о котором Энни знала, – кроме дяди Руди, но он не в счет, потому что он брат Вэла и еще противнее его, – это тетя Долли. По о ней уже десять или двенадцать лет ни слуху ни духу. Энни смутно помнила солнечный берег Санта-Моники или, может, это был Пэлисейдс, и улыбающуюся даму с желто-лимонными волосами и ярко-красными губами, которая помогала ей делать подземный ход.

Тетя Долли. Где она сейчас? Когда-то давно Энни слышала, как Муся с горечью, почти с ненавистью, рассказывала Вэлу, что ее сестра Дорис отхватила себе богатого мужа и уехала в «Большое яблоко», – слава Богу, избавились. Энни представила себе тетку в виде червя, бороздящего гигантское яблоко. Только когда ей исполнилось шесть или семь лет, она узнала, что «Большим яблоком» называют Нью-Йорк. А вдруг тетя Долли уже не живет в Нью-Йорке? Да и захочет ли она видеть племянниц? Скорее всего, нет. Ясно, что у Муси были веские основания так ненавидеть ее.

Но даже если бы они нашли себе пристанище, это не избавило бы их от Вэла. Ей самой нечего бояться, он ей не отец. Ее отец погиб в авиакатастрофе так давно, что она даже не помнит, как он выглядел. Нет, Вэл не станет преследовать ее, если она уедет. У них вообще нет ничего общего. Даже добрых отношений. Но все дело в Лорел. Она его плоть и кровь. Правда, его нельзя назвать заботливым отцом. Лорел для пего всегда была чем-то вроде забавы. Ему случалось иногда поиграть с ней минут пять-десять, пока не наскучит, чтобы тут же передать ее на чье-нибудь попечение. Он мог не замечать ее по нескольку недель кряду, а потом внезапно схватить к себе на колени и щекотать до тех пор, пока она не начинала отчаянно плакать. Или закармливал мороженым до тошноты. Тем не менее он ее законный отец. Одно дело, когда Энни уедет от него сама, но если она заберет Лорел, Вэл воспримет это как похищение.

Он может заявить в полицию. И ее посадят в тюрьму. От этой мысли начинала бить лихорадка.

Но что еще ей остается делать? Конечно, она любит этот огромный старый дом под черепичной крышей с затейливым металлическим бордюром. Его бледно-желтые стены украшены фестонами бугенвиллий. По-французски «Бель Жардэн» значит «прекрасный сад», и, даже если закрыть все окна, в доме все равно чувствуется аромат жасмина и жимолости. А под окном ее комнаты растет лимоновое дерево с душистыми звездочками цветов.

Но Бель Жардэн – это еще не самое главное. Гораздо тяжелее расстаться с подругами – Ноэми Дженкинс и Мэлори Гейлорд. К тому же ей тогда не удастся пойти через неделю в колледж, как она собиралась. Еще учась в школе, она не щадила себя с самых первых дней и в четвертом классе так обогнала других учеников, что учительница перевела ее в пятый прямо среди учебного года. Все школьные годы ее подстегивала мечта о колледже и, таким образом, о возможности жить подальше от Муси и Вэла. Это был ее сказочный оазис, возникший в бесконечной пустыне. В семнадцать лет она была младше всех в своем выпускном классе школы Грин-Окс. Сначала она поступила в Стэнфорд, но сразу перешла в Лос-Анджелесский университет. Во-первых, плата за обучение в Стэнфорде чересчур высока для Муси. А главное – теперь не надо разлучаться с Лорел.

Но как жить здесь, с Вэлом? Господи, уж лучше умереть!

Она снова вспомнила вчерашний вечер и вся сжалась, охваченная внезапным ознобом. Вэл притащился к ней в комнату и уселся на кровать.

– Слушай милашка, – с ходу приступил он. – Я не намерен ходить вокруг да около. Ты уже не ребенок. – Резко протянув руку, он сжал ей запястье и вдруг, к ее ужасу, рывком посадил рядом с собой. – Дело в том, что мы банкроты.

Помертвев, Энни застыла в оцепенении. Он сидел так близко, что она чувствовала его запах. Даже сильный аромат одеколона не мог заглушить едкий запах пота. Казалось, будто он только что поднимал штангу.

– Мне пришлось выставить отсюда Бониту, – продолжал он. – Она ушла. Я не заплатил ей за три месяца.

Внезапно Энни выпалила:

– Ты потратил все наши деньги?

Он отвел глаза.

– Не совсем так. Это случилось не вчера. Притом у нас нет никаких денежных поступлений. Твоя мать… она двенадцать лет нигде не снималась. И когда закрыли мою школу… – Он пожал плечами. – Ты сама все это знаешь.

Вэл – обладатель черного пояса, и пару лет тому назад устроил школу каратэ. Но все, что он делал, – был ли он агентом по продаже недвижимости или торговал заграничными машинами – кончалось неудачей.

– Что ты собираешься делать? – стараясь говорить твердо, спросила Энни.

Ей претило собственное беспомощное положение, полная зависимость от него в каждой мелочи – в еде, деньгах. Когда она только повзрослеет, чтобы иметь возможность распоряжаться своим наследством!

Он пожал плечами:

– Дом надо продавать. Руди говорит, мы можем выручить за него кругленькую сумму. Но у нас и долгов порядочно. Так что надеяться особенно не на что.

Руди года на два старше своего брата Вэла, коротконогий и неприятный, но он намного пронырливее – удачливый адвокат по бракоразводным процессам. Вэл прямо-таки цитирует брата и не чихнет без того, чтобы не спросить его совета. Но Муся всегда недолюбливала Руди и не доверяла ему. И слава Богу, у нее хватило здравомыслия поручить кому-то другому дела по наследству, которое она несколько лет назад приготовила для Энни и Лорел, – по пятьдесят тысяч каждой. Жаль только, что Энни не имеет права тронуть эти деньги, пока ей не исполнится двадцать пять лет. То есть пока не пройдет целая вечность.

– Поищем что-нибудь поскромнее, – продолжал Вэл. – Поближе к городу… где можно, по крайней мере, доехать до работы на автобусе.

– Я же буду учиться, – возразила Энни, стараясь, чтобы не дрогнул голос. – И попробую найти работу в студгородке. Может быть, в кафетерии. Или в книжной лавке.

– Это верно, придется искать работу. Руди обещал пристроить тебя к себе в контору. На полный рабочий день. Ты ведь можешь печатать, да?

Наконец ей стало понятно. Это значит, что теперь, когда он истратил все их деньги, Мусино место должна занять она, Энни. Она будет зарабатывать и содержать всех троих. О колледже, естественно, надо забыть. Для него все это было ясно как день. Ей захотелось ударить его, залепить кулаком в эту самодовольную рожу! Но она только молча сидела рядом не в силах выразить свое негодование.

Приняв эту бессильную ярость за печаль, он прижал ее к себе, бесцеремонно похлопывая по спине, будто из желания приободрить.

– Да, я тоже очень тоскую по ней, – забормотал он. Она попыталась освободиться, но он только крепче сжал руки. Это была уже не просто ласка, а объятия. Он гладил ей спину ниже талии, ее бедро. Грубая щека прижалась к ее лицу, горячее, усилившееся дыхание обдавало ухо.

Ее стало тошнить.

Высвободив руки, она изо всех сил пихнула его и вскочила. Во рту появился металлический привкус. Показалось, что ее на самом деле сейчас вырвет.

– Извини, я должна почистить зубы, – процедила она первое пришедшее в голову.

Затем кинулась в ванную и заперла дверь на задвижку. Наполнив ванну, целый час просидела в горячей воде, пока пальцы на ногах не стали напоминать вымоченные изюмины.

Когда она возвратилась в комнату, Вэла там не было. И сегодня весь день она старалась не попадаться ему на глаза. Но теперь он вернулся, и, если ему вздумается снова забраться к ней в комнату, запертая дверь его не остановит.

И словно в продолжение ее мысли Энни услышала звук хлопнувшей входной двери и вслед за тем шаги по плитам фойе. Она затаила дыхание и сидела так до тех пор, пока перед глазами не поплыли красные пятна.

Теперь звук шагов послышался на лестнице: тяжелые, размеренные, но чуткие, как у человека, обученного восточным приемам нападения. У самой двери в ее комнату шаги замедлились… утихли совсем. Она не сомневалась, он слышит, как безумно колотится ее сердце.

Прошла целая вечность. Затем шаги стали удаляться и, заглушенные ковром, постепенно затихли в дальнем конце коридора, где располагались его апартаменты.

Дыхание ее прорвалось неистовыми глотками, так что закружилась голова. Жар и слабость охватили все тело, словно в приступе лихорадки. Кожа покрылась испариной. Хорошо бы сейчас поплавать. Бассейн – прохладный, успокаивающий – вот что ей сейчас нужно. Но сначала надо выждать, пока не будет полной уверенности, что он лег в постель.

Наконец она выскользнула за дверь, накинув ночной халат, пересекла на цыпочках темный холл и быстро пошла по толстому ковру к узкой лесенке для слуг, которая привела в кухню, затем на внутреннее крыльцо и дальше, во внутренний дворик.

Проходя мимо полуоткрытой двери в комнату Лорел, Энни, чуть помедлив, скользнула внутрь. Младшая сестренка, спящая на спине с изящно сложенными поверх одеяла маленькими руками, напомнила ей репродукцию, которую в прошлом году показывал в классе учитель рисования мистер Хоник. Это была знаменитая картина Милле. Утонувшая Офелия плывет по реке, запрокинув к небу неподвижное бледное лицо, и длинные золотые волосы струятся вслед за ней, словно стебли водяной элодеи.

У Энни даже сердце зашлось от внезапной тревоги. Едва сообразив, что делает, она кинулась к кровати, напряженно прислушиваясь к дыханию спящей.

Конечно, та дышала. Но так слабо, словно бриз, проникающий через открытые окна. Энни немного успокоилась. Не бойся, Лори, я тебя никому не отдам. Я сама буду заботиться о тебе.

В этот миг на нее с неожиданной силой нахлынули воспоминания о том случае, когда Лорел, не более двух лет от роду, заболела скарлатиной. О, этого нельзя забыть до конца жизни! Заглянув в колыбель, Энни обнаружила, что девочка задыхается, ловя воздух широко открытым ртом. Лицо ее было пунцового цвета, крошечные ручки беспокойно метались по одеялу. Энни было около восьми лет, и она до смерти перепугалась. Схватив ребенка, кинулась бежать через весь дом, призывая мать. Дыхание толчками вырывалось из хрупкой грудки Лорел, приводя Энни в отчаяние ужасным хрипящим звуком. Как ни мала была сестренка, она все же оказалась чересчур тяжелой ношей для Энни, которая едва удерживала ее своими детскими руками.

Наконец она нашла Мусю на диване в гостиной в полном бесчувствии, вымотанную, как решила Энни, бессонной ночью у постели больной Лорел, и пустая бутылка из-под бренди стояла возле нее на журнальном столике. Рыдая, Энни трясла и била ее, кричала в уши, пытаясь разбудить. Но Муся не подавала признаков жизни. В доме больше не было ни души. У Бониты как раз был выходной, Вэл тоже куда-то умчался. В полной безнадежности Энни думала: «Я еще маленькая, я не могу сама спасти Лори!» Но в голове уже звучал требовательный голос – действуй!

Она вспомнила, что давным-давно, когда у нее самой был сильный кашель и хрипы в груди, Муся устроила ей парную баню, и после этого ей стало гораздо легче.

Энни притащила малышку в ванную комнату матери и открыла кран с горячей водой. Положив ее к себе на колени лицом вниз, принялась шлепать по спине, моля Бога, чтобы таким образом из девочки выскочило то, что ее душило. Ничего подобного, конечно, не произошло, но пар быстро наполнил комнату, и постепенно дыхание Лорел стало спокойнее, а пугающий багровый цвет лица исчез. Вслед за этим последовал сокрушительный кашель и плач. Девочке стало лучше, это совершенно точно! По лицу Энни текли горячие струйки – она думала, от пара. Но тут же поняла – это слезы.

И еще одну вещь она поняла в тот день – что истинной матерью Лорел Бог призвал быть именно ее, Энни, и всю жизнь заботиться о младшей сестре и оберегать ее.

Она нагнулась над постелью Лорел и поцеловала сухой прохладный лобик. Ее всегда немножко удивляло, что Лорел никогда не потеет, даже в самые жаркие дни. От нее всегда исходил свежий детский запах, словно от маленькой связки высушенных цветов, завернутых в марлю, которые Бонита кладет между простынями в бельевом шкафу.

Сама Энни потлива до безобразия. На уроках физкультуры при игре в баскетбол к ее великому смущению футболка прилипала к спине уже через две минуты после начала. На контрольных, особенно по математике, ладони становились совсем мокрыми, а в туфлях чавкало, будто в болоте.

Когда она училась в четвертом классе, был праздник, и все должны были взяться за руки и петь «Прекрасный край Америка». Джойс Леонарди бросил ее руку с отвращением и заныл: «У нее руки, как лягушки!»

У нее и сейчас совсем мокрые ладони. Она по привычке запустила пальцы в волосы и сразу вспомнила, что остриглась. На прошлой неделе она обрезала их Мусиными портновскими ножницами и все никак не могла привыкнуть, что длинных волос у нее больше нет. Впрочем, это нисколько не огорчало. Наоборот, глядя на темную груду, упавшую к ногам, она почувствовала облегчение, будто сбросила старую кожу и освободила дорогу новой Энни – сильной, смелой, прекрасной.

Возле стеклянных дверей террасы, ведущих во дворик, в больших терракотовых кадках стояли карликовые пальмы, отбрасывая при лунном свете кинжально-острые тени на плиты пола. Выйдя в сухую прохладу сентябрьской ночи, Энни направилась к бассейну, поблескивающему в темноте. Гладкая поверхность мерцала искрами оранжевых огоньков, отраженных от электрических китайских фонариков.

Она сбросила халат и нырнула вглубь. Проплыла под водой сразу полбассейна, с наслаждением ощущая мягкое сопротивление воды. Вынырнув на поверхность, захватила открытым ртом большой глоток ночного воздуха, напоенного ароматом жимолости. С каньонов, где горели кустарники, дул легкий ветерок со слабым привкусом дыма, тихо шелестели кусты гибискуса, окружающие дворик, за пригорком виднелся ряд конических пальм. Земля под ними устлана сухими коричневыми листьями, которые давным-давно никто не убирал. Садовник Гектор ушел от них, а Вэл сроду не шевельнул и пальцем ради семьи. Правда, в последнее время он носился с идеей открыть лечебницу минеральных вод и искал спонсоров.

От мысли о Вэле ей снова стало плохо. Уцепившись за поручень бассейна, она стала бить по воде ногами. Она должна что-то предпринять! И как можно скорее! Иначе ей не отделаться от Вэла. Она застрянет в конуре, которую он снимет, и там негде будет даже спрятаться от него. Ей останется только целыми днями, как на привязи, сидеть за машинкой и строчить дурацкие письма для этого тролля Руди.

Она вспомнила, как Руди всегда рассматривает выпученными глазами Лорел. Будто жаба, которая подстерегает стрекозу с радужными крыльями. Он никогда не обращается к ней, но глаза – они всегда тут. Энни содрогнулась. Что ему надо от Лорел? Неужели то же самое, чего добивается от нее самой Вэл?

Нет, это было бы… просто немыслимо! Но если так, она действительно обязана увезти Лорел. В уме вдруг зазвучал голос матери – тот ясный голос, который Энни слышала в детстве: «Милосердный Бог всегда дает нам по нашим молитвам, детка, но удары судьбы лучше принимать стоя на ногах, чем на коленях».

Энни вдруг разозлилась. А ты сама? Как ты могла убить себя?

Оттолкнувшись ногами от скользких плиток бортика, она яростно заработала руками. Плавание удавалось ей легче других видов спорта. Потому что здесь борешься только за себя и не зависишь от неудачных действий других членов команды. И если ты потеешь, никто этого не заметит.

Ее гнев постепенно уступал место печали. Если бы только Муся поговорила с ней, прежде чем принять эти таблетки! Или, по крайней мере, попрощалась бы с ней.

Выбравшись из воды и натянув на мокрое тело халат (надо же было забыть полотенце!), она вдруг с сокрушающей ясностью поняла – ее жизнь зависит теперь только от нее самой.

Ах, если бы она имела право пользоваться своим наследством! Надо поговорить с мистером Мелчером из Хибернии, объяснить, как сильно она нуждается в деньгах. Завтра она позвонит ему и попросит назначить встречу.

Вздрагивая от холода и оставляя на полу террасы мокрые следы, Энни вдруг заметила краем глаза какое-то движение. Помертвев, подняла глаза. В проеме под аркой, ведущей из гостиной к небольшой лесенке на террасу, стоял Вэл. Тени вокруг из черных уже становились серыми. На мгновение она подумала, что сможет ускользнуть. Было так тихо, что звук падающих с ее мокрых волос капель был хорошо слышен.

Двигаясь со странной скользящей медлительностью, он спустился по четырем ступенькам лесенки и направился к ней. В оранжевом свете китайских фонариков, видневшихся сквозь широкие стеклянные двери террасы, его крупное загорелое лицо с перебегающими полосами теней казалось мордой тигра. На нем была морская атласная пижама с монограммой по белому фону – «ВК» – его инициалы.

– Тебе надо надеть что-нибудь потеплее, – сказал он. – Ты простудишься.

– Я как раз возвращаюсь в дом.

Звук собственного голоса вывел ее из оцепенения, словно распрямилась сжатая пружина. Она быстро пошла к лесенке. «Господи, пусть он оставит меня в покое!»

Она чувствовала па себе его взгляд и тут только сообразила, что в мокром халате, прилипшем к телу, она все равно что голая. При этой мысли ее бросило в жар.

В мрачной, как пещера, гостиной Энни прошла по ковру перед камином, который казался ей еще одной пещерой, черной и достаточно большой, чтобы изжарить там целого буйвола. Внезапно на плечо легла рука Вэла, пугающе горячая и сухая. Сердце словно остановилось. Она резко отпрянула в сторону, ударившись коленом о массивный резной стул с тисненым кожаным сиденьем. Вспышка боли прострелила ногу, вызвав безудержное сердцебиение. Кровь бросилась в лицо и ударила в виски.

Но оказалось, что он всего лишь предлагает ей накинуть свою пижамную куртку, которую успел снять, идя следом. Растерявшись, она не знала, как быть. На свой грубый лад он старается быть вежливым. Но эта вежливость казалась еще более отвратительной. Почему, ну почему он не оставляет ее в покое!

Энни стояла неподвижно, уставив взгляд на его протянутую руку, пока пижама не упала на пол и осталась лежать, белея в темноте. Его глаза сузились. Широкое лицо с крупными чертами приняло выражение мрачной злобы.

Она попыталась уйти, но он резко схватил ее и прижал к себе. Положив ладонь ей на затылок и грубо поглаживая его, зашептал:

– Не отталкивай меня, детка! Мне ведь тоже не легко!

Запах, шедший от его дыхания, был до отвращения знакомым – он пьян. Она испугалась еще больше. Он не был алкоголиком, как Муся, но редко отказывал себе в порции двойного виски. А если этих порций было две или три, он становился очень гнусным и немного сумасшедшим.

Энни смотрела остановившимся взглядом на старинный корабельный сундук, который Муся отыскала в какой-то антикварной лавке много лет назад. Огромный и неуклюжий, с поржавевшими металлическими скобами, скрепляющими кожаную обшивку, он впитал в себя запахи веков и темных корабельных трюмов. Когда она была маленькая, то влезла однажды в этот сундук, чтобы испробовать его, а крышка вдруг захлопнулась, погрузив ее в ужасную душную темноту. Она кричала очень долго, пока Муся наконец не услышала и не вытащила ее.

Теперь, стиснутая, придушенная, она будто снова попала в сундук. И на сей раз можно не сомневаться – кричать бесполезно, Муся слишком далеко, чтобы прийти на помощь. Все внутренности в ней ныли от страха.

Внезапный прилив ярости помог ей вырваться. Стараясь сдержать дрожь, чтобы не стучали зубы, она прошипела:

– Это ты виноват в ее смерти! Ты никогда не любил ее! Ты женился только потому, что она была богата и знаменита. И потом… когда она… когда она уже не могла работать, ты обращался с ней, как… как с пустым местом!

– Она была алкоголичкой, – прорычал он в праведном гневе, сверкая на нее налитыми кровью глазами. – Притом задолго до того, как я с ней познакомился. Помнишь поговорку: кто пил, тот всегда будет пить.

Ее взгляд остановился за спиной Вэла, на уровне каминной полки. Отблески света скользили по отполированной металлической поверхности. Там стоял Мусин «Оскар» – за главную роль в фильме «Дорога бурь». Энни помнила, как была счастлива в тот далекий вечер, когда Мусю показывали по телевизору. Было уже очень поздно, но она не ложилась и видела, как Грегори Пек надорвал конверт и провозгласил Мусино имя. А потом сама Муся взошла на сцену, сияя блестками своего платья, благодаря всех и принимая под всеобщие аплодисменты сверкающую статуэтку.

От навернувшихся слез у Энни защипало глаза. Но она не позволила им пролиться. Не хватало только заплакать в присутствии Вэла! Уж он не замедлит воспользоваться таким промахом.

– Если моя мать пила, то это твоя вина! – крикнула она.

Может, это не совсем так, но Энни ни капельки не жалела о своих словах.

– Ах ты маленькая стерва! – Вэл снова схватил ее, и пальцы больно впились ей в плечи, словно щипцы. – Ты всегда кривила физиономию при виде меня. Этакая отличница с задранным носом, которая вечно спешит в свою страшно умную школу, где учат, какой вилкой пользоваться за обедом и как сидеть на лошади, чтобы походить на английского гермафродита! Ты с самого первого дня, как увидела меня, маленькая принцесса Анна, считала, что я всего лишь кусок дерьма!

Его глаза вспыхнули в полумраке. Ей еще не приходилось видеть его в таком бешенстве. Даже, когда он бил Мусю. Опасность висела в воздухе, словно терпкий запах дыма, принесенного ветром.

– Пусти, я пойду, – сказала она, дрожа и кусая губы, чтобы не дрожали, – я замерзла.