Текст книги "Нездоровые женщины. Почему в прошлом врачи не хотели изучать женское тело и что заставило их передумать"

Глава 8
Отдых и сопротивление

Начиная с середины XIX века американские прогрессисты боролись с идеологией, согласно которой место женщины в обществе определялось ее репродуктивной функцией, то есть рождением и воспитанием детей. Такое представление даже было закреплено в законе (в Англии, например) и встроено в культуру. В 1848 году, 19 июля, дебаты о правах и свободах женщин в США переросли в национальное движение. Группа аболиционисток[16]16
  Аболиционизм – движение за отмену рабства и освобождение рабов.


[Закрыть] и социальных реформаторов, в числе которых были Элизабет Кэди Стэнтон и Лукреция Мотт, организовали конференцию, посвященную социальным, гражданским, политическим и религиозным правам женщин. Триста активисток собрались в Уэслианской часовне в Сенека-Фоллз, штат Нью-Йорк, чтобы призывать общество к борьбе со многими обычаями, которые предписывали подчинение женщины мужчине. В первый день выступали и слушали исключительно женщины, но на второй пригласили и мужчин.

Одним из них стал аболиционист, лектор и политический активист Фредерик Дуглас. Он родился в 1818 году рабом на плантации в округе Толбот, Мэриленд, и бежал оттуда в 1838-м. Дуглас возглавил движение против рабства и в 1847 году запустил аболиционистский бюллетень «Норт стар». Он также был активным сторонником политического и социального равенства женщин и мужчин. «…Мы считаем, что женщины имеют полное право на все, что доступно мужчинам, – писал он в статье по итогам конференции в Сенека-Фоллз. – Все, что характеризует мужчин как умных и ответственных, относится и к женщинам…» [1] Дуглас оказался единственным чернокожим, присутствовавшим на сцене и в зрительном зале [2].

«История человечества – это история постоянных притеснений и злоупотреблений со стороны мужчин по отношению к женщинам», – заявила Элизабет Кэди Стэнтон.

Она зачитала Декларацию чувств – документ, созданный по образцу Декларации независимости США. В тексте были констатированы «правдивые факты» об установлении мужчинами «абсолютной тирании» над женщинами. Документ, подписанный 100 делегатами, среди которых 68 женщин и 32 мужчины, включая Дугласа, был опубликован последним вскоре после конференции в издательстве «Норт стар» в Рочестере, Нью-Йорк [4]. Декларация начиналась с утверждения о том, что в соответствии с Конституцией и замыслом Бога «мужчины и женщины созданы равными». Все имеют неоспоримое право на «жизнь, свободу и стремление к счастью», но системы власти и управления, которые веками возглавлялись мужчинами, лишили женщин этих прав. После замужества они становились законной собственностью супруга, лишенной финансовой независимости. Мужчины создали возмутительные двойные стандарты, касавшиеся морального кодекса и поведения, а также постановили, что «сфера деятельности» женщин должна полностью ограничиваться домом. Закрыли им путь ко всем «достойным профессиям», включая занятия медициной, и, что самое возмутительное, «лишили возможности получить хорошее образование» [5].

Равные образовательные возможности были главной темой дебатов о социальных реформах с тех пор, как Мэри Уолстонкрафт предложила ввести совместное обучение мальчиков и девочек. Для Стэнтон и множества других активистов, выступавших за равноправие, образование (особенно среднее и высшее) стало основным полем боя. Они требовали принимать женщин в те же институты и на те же образовательные программы, куда зачисляли мужчин. Кроме Оберлинского колледжа в Огайо, который впервые принял женщин в 1833 году и в 1841 году начал присуждать им степень бакалавра, в США не существовало колледжей, где женщины могли обучаться наравне с мужчинами.

После конференции в Сенека-Фоллз по всей Америке прошли подобные мероприятия с обсуждением женских прав. Поднимались темы относительно не только избирательного права, участия в политической жизни, законов о браке, трудоустройства, равной заработной платы и Декларации чувств, но и высшего образования женщин. В годы, предшествовавшие Гражданской войне, получилось достичь невероятных успехов в совместном обучении обоих полов, причем как в школах, так и в колледжах.

К 1860 году многие частные колледжи, включая Хилсдейлский в Мичигане, Вестминстерский в Пенсильвании и Университет Альфреда в Нью-Йорке последовали примеру Оберлина и открыли свои двери не только мужчинам.

В 1862 году Мэри Джейн Паттерсон, выпускница Оберлинского колледжа, стала первой чернокожей женщиной в США, получившей степень бакалавра.

Она четыре года училась наравне со всеми, а позднее стала директором Подготовительной средней школы для цветных детей в Вашингтоне, округ Колумбия, которую затем переименовали в Данбарскую среднюю школу.

В первой половине ХХ века это учреждение было одним из лучших учебных заведений для чернокожих детей. На протяжении всей своей учительской карьеры Паттерсон продвигала образовательные возможности для чернокожих женщин.

После Гражданской войны, когда система высшего образования стала более структурированной, многие университеты, включая Мичиганский, Канзасский и Висконсинский в Мадисоне, стали предлагать совместное обучение мужчин и женщин. Мечта о равных правах на образование постепенно становилась реальностью. Однако для противников гендерного равенства даже этот монументальный сдвиг в культуре не изменил того, что разум и тело женщин по природе своей дефективны и пригодны только для дома. Они считали, что особенности их организма никогда не позволят достичь мужских академических успехов. Как и в Англии, где аргументы о женской физиологической неполноценности выдвигались всякий раз, когда поднимался женский вопрос, в США антифеминисты спешили предупредить публику об опасностях смешанного обучения.

Угольки разногласий по поводу равных образовательных возможностей воспламенились в 1872 году, после того как Эдвард Хаммонд Кларк, уважаемый бостонский врач, прочитал лекцию на эту тему в Женском клубе Новой Англии. Она называлась «Пол и образование, или Справедливые шансы для девочек» и должна была просветить членов клуба о смешанном образовании, краеугольном камне женской свободы. Кларк обращался к прогрессивным членам клуба, для которых этот вопрос был чрезвычайно важен. Он понимал свою аудиторию, говоря: «Все, что женщина может делать, она имеет право делать. <…> Оба пола равноправны: ни один из них не лучше и не хуже, не выше и не ниже» [6]. Однако затем он сделал разворот на 180 градусов, заявив, что даже если женщина имеет право на что-то, это не значит, что ей следует это делать. Кларк не мог помешать национальному прогрессу, но мог предупредить женщин, желающих получить высшее образование, об опасностях обучения. Далее в лекции он рассказывал поучительные истории о пациентках, которые заболели, сошли с ума или стали бесплодными из-за учебы.

Кларк не выступал против того, чтобы девочки и девушки получали образование, но категорически не одобрял смешанное обучение, которое не учитывало особое женское физиологическое бремя. В 1873 году он опубликовал расширенную версию своей лекции, написанную скорее для широкой аудитории, чем для врачей, в которой утверждал, что правильное образование девочек должно отличаться ограниченной интеллектуальной нагрузкой и возможностью спать значительную часть времени. Кларк заявлял, что «жертвы» современного образования стали «патологическими образцами», заполонившими школы и колледжи страны [7]. Мисс А. стала для него живым примером этого. На момент поступления в семинарию в 15 лет она была веселой и здоровой. Однако девушка так стремилась хорошо учиться, что игнорировала «периодические приливы». Она выступала перед классом и горбилась над книгами, и вскоре ее менструации стали необычайно обильными. По окончании семинарии мисс А. получила блестящие отзывы, но ее изводили боли, кровотечения и судороги. Кларк диагностировал у нее ревматическую хорею[17]17
  Ревматическая хорея – синдром, развивающийся вследствие поражения головного мозга стрептококком группы А. Проявляется хаотичными и непроизвольными движениями тела и конечностей. Заболевание встречается в основном в детском возрасте (5–13 лет).


[Закрыть], вызванную меноррагией[18]18
  Меноррагия – обильные менструации, превышающие физиологическую норму.


[Закрыть]. Каким было лечение? Никакой учебы, только отдых, отдых и еще раз отдых.

После 19 лет мисс А. надоело отдыхать, и она решила поступить в колледж. По словам Кларка, на момент его окончания ей было плохо как никогда: менструации прекратились, а половые органы оказались недоразвиты. «Несомненно, образование испортит всю ее жизнь, – заявил Кларк. – Природа наказывает тех, кто ей не повинуется» [8]. Он не особо заботился о том, чтобы защитить молодых женщин от неизлечимых болезней. Как и многих других врачей-антифеминистов, его пугало то, что образованные женщины из среднего класса выйдут за рамки «истинных женских стандартов» [9]. Он воображал, будто скоро страна окажется захвачена армией бесплодных старых дев и что приличным мужчинам придется привозить жен, «которые будут матерями в нашем государстве», из «американских домов» [10].

«Краткая монография» Кларка стала вирусной по меркам того времени: второй тираж вышел спустя буквально неделю после первого. Этот текст обрел легионы поклонников по обе стороны Атлантического океана. Среди них оказался Генри Модсли, британский психиатр, основавший одноименную больницу в Лондоне. Бывший ярым противником равенства в образовании и трудоустройстве, он написал собственную диатрибу[19]19
  Резкая, жесткая критика с элементами иронии, сарказма и обращениям к конкретным личностям.


[Закрыть] о «пагубном воздействии на женское здоровье чрезмерной учебной нагрузки». Текст был опубликован в журнале в 1874 году [11]. Модсли в основном вторил Кларку, но в его критике меньше говорилось о зомби-апокалипсисе и больше – о главенстве матки над мозгом. Он полагал, что достигнувшее половой зрелости женское тело ориентировано исключительно на материнство и что женский ум пригоден только для несложных задач.

Модсли также соглашался с популярным мнением о том, что на мозг влияют и яичники. Он полагал, что женщинам хватает энергии лишь на то, чтобы заниматься чем-то одним.

«Когда природа много тратит на одно занятие, она должна экономить на другом», – заявил Модсли. «Органическое истощение», вызванное менструацией, якобы делало молодую женщину, склонную к нервным расстройствам, неспособной противостоять «затаившемуся врагу». Добавляя к этому интеллектуальную нагрузку, женщина обрекала себя на «множество неприятных и серьезных заболеваний», включая бесплодие.

Модсли считал неразумными и опасными попытки женщин «встать на один уровень с мужчинами» в любой жизненной сфере. Каждый, кто настаивал на том, что разница между полами придумана обществом, а не предусмотрена природой, по его мнению, игнорировал неопровержимые факты об «особом предназначении» девушек. Сторонники равноправия, желавшие «открыть женщинам те области деятельности, из которых они сейчас исключены», были, по мнению Модсли, «ревностными фанатиками». На самом же деле слабо завуалированная проблема Модсли заключалась в его нежелании видеть женщин-врачей. В то время английский Закон о медицине все еще действовал, запрещая женщинам получать лицензию на занятия медициной, и Элизабет Гаррет Андерсон была единственной лицензированной женщиной-врачом в стране. Рожденная в 1836 году, она получила полноценное медицинское образование, несмотря на неистовое противодействие со стороны мужского медицинского истеблишмента. Она работала операционной сестрой в больнице Мидлсекса, пройдя обучение на фармацевта. Параллельно Гаррет брала частные уроки анатомии и физиологии. Хотя она ушла из больницы с квалификациями, в том числе по химии, ей отказали в поступлении во многие медицинские школы Англии и Шотландии, потому что она была женщиной.

В 1862 году Гаррет Андерсон стала членом Достопочтенного общества аптекарей, которое в то время не дискриминировало людей по половому признаку. Она получила медицинскую лицензию, сдав экзамены общества в 1865 году, и в 1870 году стала первой женщиной, получившей образование в престижной медицинской школе при Парижском университете. К моменту публикации статьи Модсли Гаррет Андерсон стала первой женщиной – членом Британской медицинской ассоциации. Она также основала совместно с Элизабет Блэквелл ее сестрой Эмили Блэквелл Лондонскую женскую медицинскую школу – первое учебное заведение в Англии, где женщины обучались лечебному делу. Элизабет стала первой женщиной, получившей высшее медицинское образование в США, а Эмили – третьей.

В 1874 году Гаррет Андерсон написала блестящий ответ на диатрибу Модсли, опубликованный в прогрессивном журнале «Фортнайт ревью» [12]. Она не увидела ни крупицы правды в том, что менструация ослабляет «нервные и физические силы» до такой степени, что «женщинам становится бесполезно <…> строить карьеру бок о бок с мужчинами». Она была категорически не согласна с его утверждением, что «активная умственная или физическая работа» приводит к менструальному хаосу. Нервные расстройства, о которых предупреждал Модсли, по ее мнению, вызваны лишь «угнетающим влиянием» отказа от «адекватных интеллектуальных интересов и занятий» ради замужества и материнства. Активный мыслительный процесс, подлинный интерес к чему-либо и «непрерывный интеллектуальный труд», считала Гаррет Андерсон, лечили нервные расстройства, а не вызывали их. Она также указала на то, что Модсли не подкреплял свои утверждения клиническими доказательствами и что его мнение было в целом основано на рассказах Кларка. Проницательная Гаррет Андерсон заметила, что оба врача приводили в пример девушек из среднего класса, имевших доступ к образованию. Но они ничего не говорили о том, что женщины, работавшие на фабриках и в чужих домах, занимались физическим трудом во время менструации, «как правило, без последствий». У этих женщин не было возможности заниматься интеллектуальным трудом или бороться за профессиональное равенство.

Реакция на псевдомедицинские тирады мужчин-врачей оказалась беспрецедентной. В 1874 году Джулия Уорд Хау объединила эссе реформаторов и просветителей в книгу «Пол и образование: ответ на „Пол в образовании“ доктора Э. Х. Кларка». Хау высказалась против вопиющего жонглирования альтернативными фактами: «Ни одна женщина не опубликовала бы <…> спекуляции относительно особой физической экономии противоположного пола, <…> не подвергая себя серьезным упрекам за дерзость и нескромность» [13]. Как и Гаррет Андерсон, Хау понимала, что социальные условия, которые делали девушек из среднего класса пригодными только для домашней работы, были первопричиной их слабого здоровья.

Девочки постоянно находились дома, в то время как мальчики играли на улице. Девушки облачались в тесные платья, от которых немели конечности, а юноши носили более свободную одежду. Мальчики взрослели со «здоровой надеждой» превратить свои интересы в профессию, а девочки росли «с удручающей перспективой второсортного существования и продолжения рода» [14]. Проконсультировавшись с преподавателями из смешанных колледжей, Хау пришла к выводу, что связанные с менструациями медицинские проблемы у учениц были невероятно редкими. На самом деле общее состояние здоровья многих студенток даже улучшалось во время учебы.

Все авторы эссе, вошедших в книгу Хау, знали, какой была реальная мотивация Кларка. Он стремился удержать женщин в пределах их отдельной сферы, апеллируя к старинным суевериям о том, что болезни – это наказание за женские амбиции.

«Откройте женщинам двери колледжей, и вы завершите крушение Содружества, – писала Хау, резюмируя „прогноз“ Кларка. – Болезни, которые, по его мнению, и так распространены среди женщин, поразят их всех без исключения» [15].

В том же году Элиза Брисби Даффи, эксперт по женскому здоровью и ярая сторонница равноправия, также развенчала пропагандистские мифы Кларка. Большинству «живых примеров» этого врача стало плохо уже после окончания учебы. «Они ничего не могли найти для удовлетворения своих умственных потребностей, – объясняла она. – Для них были закрыты все карьерные сферы. Их энергия не получала выхода, они тосковали и заболевали, потому что им больше ничего не оставалось» [16]. Как женщина, которая вела жизнь, порицаемую многими, Даффи понимала, каково это, когда твои мысли подавляются, а амбиции сдерживаются. У нее был опыт, незнакомый Кларку: жизнь в женском теле. Менструации происходят именно в нем, а не в мозге. До тех пор, пока медицина не поняла и не приняла этот простой факт, женщины были вынуждены каждый месяц страдать от «выдуманной» болезни. «Позвольте здоровым американкам общаться с более квалифицированными врачами», – молила Даффи.

Мэри Коринна Патнэм Якоби, врач-пионер, ученая и преподаватель медицины, дала женщинам такую возможность. Она с детства мечтала стать врачом. Обнаружив в девять лет мертвую крысу, Мэри подумала вскрыть ее, чтобы изучить сердце, но «храбрость подвела» ее. Отец девушки Джордж Палмер Патнэм был известным книгоиздателем, призывавшим свою дочь писать, в раннем подростковом возрасте ее рассказ даже опубликовали в «Атлантик». Однако стремление дочери стать врачом отец не очень одобрял. Не согласившись принять от него деньги в обмен на отказ от своей мечты, Патнэм Якоби покинула отчий дом, чтобы учиться в Женском медицинском колледже в Пенсильвании, втором высшем учебном заведении в мире, которое начало принимать женщин [17]. В 1871 году она стала второй студенткой после Гаррет Андерсон, окончившей Медицинскую школу Парижского университета. После занятия должности преподавателя в недавно основанном Женском медицинском колледже при Нью-Йоркской больнице и во время своего президентства в Женской медицинской ассоциации Нью-Йорка она выступала за то, чтобы медицинские школы по всей стране открыли свои двери для женщин.

В 1875 году в ответ на фурор вокруг работы Кларка комитет престижной медицинской премии Бойлстона начал принимать эссе с ответом на вопрос о том, требуется ли женщине «умственный и телесный отдых во время менструации» [18]. Патнэм Якоби отправила свой текст и, в отличие от Кларка, аргументировала гипотезы оригинальными клиническими исследованиями [19]. Она заметила, что менструация чрезмерно патологизировалась в мужской гинекологической литературе. Если в прошлые века менструальная кровь считалась избытком жизненных сил, то теперь ее воспринимали как изнуряющую и «постоянно возвращающуюся болезнь, <…> требующую отдыха, подобно перелому или параличу» [20].

Патнэм Якоби проанализировала анкеты, анонимно заполненные женщинами, в основном пациентками больницы. В них входили вопросы о протекании менструаций (обильности, боли, уровне энергии во время них и т. д.), а также образовании, роде деятельности, физической активности и общем состоянии здоровья. Исследовательница заметила, что интеллектуальная нагрузка практически не влияет на менструальное здоровье, а женский мозг не становился дефективным в это время. Патнэм Якоби стала первой женщиной, получившей премию Бойлстона.

К 1876 году Якоби расширила свое исследование до 268 женщин с разным социальным статусом, родом деятельности и уровнем образования. Она также провела экспериментальный анализ физиологических изменений, происходящих до, во время и после менструации. Ученая брала у участниц анализы мочи, измеряла их температуру тела и составляла графики частоты сердечных сокращений с помощью приспособления под названием «сфигмограф»[20]20
  Сфигмограф – устаревший медицинский диагностический прибор для получения графического отображения свойств артериального пульса, получивший распространение в XIX веке.


[Закрыть] [21]. Она полагала, что если женщина испытывала очень сильную боль, у нее, вероятно, было гинекологическое заболевание, а не какое-то неясное нервное расстройство. В то время самым распространенным объяснением «нарушенных и болезненных менструаций» была «чрезмерная мышечная нагрузка». «В природе менструации нет ничего, что подразумевало бы необходимость или даже желательность отдыха при условии, что женщина полноценно питается», – заключила исследовательница [24].

В 1877 году Патнэм Якоби опубликовала «Вопрос об отдыхе женщин во время менструации». Она стала настоящей революционеркой, написав книгу на тему, которая, как было принято считать, находится за пределами женского понимания. Она получила признание за исследование, опровергнувшее опасные теории о женской физиологии. Якоби сделала это как уважаемый врач, отстаивающий право женщины на получение медицинского образования, в то время как миф о недееспособности во время менструаций настолько укоренился, что его часто использовали как аргумент против работы женщин врачами. Несколькими годами ранее Эдвард Тилт, который тогда был президентом Лондонского акушерского общества, одобрил почти единодушное решение членов общества не принимать женщин-врачей, поскольку они явно неспособны «выносить физическую усталость и умственную тревогу, связанные с акушерской практикой, во время менструаций» [25].

Это возмутительно, что акушеры и гинекологи мужского пола допускали мысль, будто менструация делала женщину неспособной заботиться о других женщинах. Откровенно говоря, мужчины, которые несли эту чепуху, были одержимы тем, чтобы держать их подальше от «священной дисциплины». Однако хватка медицинской мизогинии наконец начала ослабевать. Развеявшее мифы исследование Патнэм Якоби стало триумфом рациональной науки над сексистскими спекуляциями и совпало с некоторыми колоссальными успехами женщин в медицине. В 1876 году парламент принял Закон о полномочиях, который разрешал всем британским медицинским ассоциациям предоставлять лицензию квалифицированным врачам независимо от их пола. В том же году Американская медицинская ассоциация приняла в свои ряды первую женщину. Ею стала Сара Хакетт Стивенсон, врач из Иллинойса, которая позднее первой из женщин вошла в Государственный совет здравоохранения.

Ни социальный прогресс, ни научная объективность не могли обезоружить мужчин, которые настаивали, что представительницам противоположного пола с их примитивными мыслями и чувствами место на кухне.

Ранее в 1870-х годах американский невролог Сайлас Уэйр Митчелл усердно придумывал теории о том, какую угрозу интеллектуальный труд несет «будущей полезности женщин» [26]. Он считал, что смешанное обучение смехотворно, и его ужасала возможность получения девочками моложе 17 лет «мужского» образования. «Нервные болезни», по его мнению, были настолько распространены среди американских девушек и женщин, что даже без образования они были «физически неспособны» выполнять обязанности жен и матерей.

Работая хирургом во время Гражданской войны в США, Митчелл наблюдал за тем, как нервная боль, вызванная пулевыми ранениями, истощала тела и умы солдат, доводя их до истерики. Он разработал тактику восстановления истощенных нервов, состоящую из постельного режима, питания с высоким содержанием жиров, массажа и электрической стимуляции мышц. После войны у Митчелла произошел нервный срыв, и он сам себе поставил диагноз «неврастения» (термин, введенный американским неврологом Джорджем Миллером Бирдом в 1869 году и обозначающий нервное истощение, обостренное хроническим стрессом повседневной жизни). Хотя неврастения встречалась как среди мужчин, так и среди женщин, ее причины для Митчелла явно не казались гендерно нейтральными. Если у мужчин, по его мнению, она развивалась из-за тяжелой работы, то у женщин – либо из-за домашних или семейных проблем, либо как результат чрезмерной учебы, мешающей следованию биологической судьбе [27]. Митчелл в 1860-х и 1870-х годах лечил собственные приступы неврастении, или «весьма нервного темперамента», «отдыхом и развлечениями» [28]. Хотя он признавал, что физический отдых лечит нервы как мужчин, так и женщин, из-за его фундаментальной убежденности в женской физиологической, умственной и социальной неполноценности предложенное им лечение напряженных женских нервов походило скорее на способ успокоиться, чем на реальную медицинскую помощь. После того как в 1873 году Митчелл обратил внимание на женские нервные болезни, он стал продвигать свое печально известное «лечение отдыхом» как метод улучшения нежной женской конституции и удержания женщин дома.

Митчелл настаивал на том, что пациентки с нервным истощением и симптомами истерии, особенно молодые, худые и анемичные, должны оставаться в постели около двух месяцев, усиленно питаться (есть суп на говяжьем бульоне и пить два литра молока в день), подвергаться электротерапии и избегать любой физической активности, кроме чистки зубов. «Нет ничего более привычного, – писал он в 1877 году, – чем видеть молодую женщину, не соответствующую стандартам здоровья. Она все время устает, страдает болями в позвоночнике и рано или поздно разыгрывает полноценный истерический спектакль» [29].

Для Митчелла истерия была не чем иным, как набором жалоб, придуманных избалованными девушками из среднего класса, чтобы сбить врачей с толку и вызвать сочувствие.

Его методы «терапии» были направлены на то, чтобы сломить решимость нездоровой женщины и заставить ее перестать искать внимания. «Чтобы вылечить такую пациентку, нужно изменить ее как морально, так и физически», – советовал он.

Мисс Б., «красивая крепкая девушка» 16 лет, страдала судорогами, проблемами с желудком и параличом конечностей, из-за чего и попала к Митчеллу. Он считал ее «ребенком, которому для выздоровления требовалось спокойное и твердое обращение». Другим женщинам, вероятно, нравилось играть в хороших пациенток, потому что им льстило внимание Митчелла, однако к мисс Б. это не относилось. Ее поместили в больницу в Филадельфии, специализирующуюся на нервных расстройствах, где Митчелл был главным врачом. За девушкой ухаживала одна медсестра. Пациентке запрещалось использовать руки для каких-либо целей, даже для еды. Мисс Б. нравилось вязать, шить и читать, но все это оказалось под запретом. Она ненавидела молоко, и ее рвало всякий раз, когда ее заставляли его пить. «Один или два выговора, несколько жестов отвращения и обещание, что она скоро начнет есть самостоятельно, если будет следовать моим рекомендациям, помогли нам пройти через это», – писал Митчелл [30]. Он был не против принудительного кормления через нос или прямую кишку, если пациентка отказывалась есть. После года «лечения отдыхом» мисс Б. так ослабла, что едва ходила даже на костылях. «Вот что значит лечить истерию, – писал Митчелл. – Нет ни короткого пути, ни королевской дороги» [31]. В итоге весь медицинский «опыт» этого врача заключался в унизительном и жестоком обращении с девушками и женщинами, но его методы считались настолько эффективными, что он стал широко известен как в Америке, так и в Великобритании.

В 1892 году Шарлотта Перкинс Гилман привлекла внимание к «лечению отдыхом» через новеллу «Желтые обои», опубликованную в «Нью-Ингленд мэгэзин» [32]. В тексте говорится о женщине с тяжелой депрессией, чье психическое состояние ухудшается после того, как муж-врач запирает ее в комнате с яркими обоями. В течение трех месяцев героиня вынуждена отдыхать и воздерживаться от любой интеллектуальной или творческой деятельности. Муж думает, что ее состояние неопасно и у нее лишь «легкая склонность к истерии». «Пожалей свое сердечко! – восклицает ее он. – Все твои страхи и симптомы – глупая фантазия!» Эта новелла отражала мнение Гилман о вредных последствиях брака для женского тела и разума. Она основана на ее собственном опыте: в 1887 году ее подверг «лечению отдыхом» лично Митчелл.

После рождения дочери Кэтрин в 1885 году у Гилман началась «усиливающаяся меланхолия, <…> состоявшая из болезненных ощущений, <…> сильной слабости и постоянной головной боли, которая наполняла сознание множеством тревожных образов» [33]. Она не могла читать, писать, рисовать, говорить и слушать. Ее разум поглотила боль. Гилман кормила свою дочь и заботилась о ней, но не чувствовала к ребенку любви. Когда Кэтрин было пять месяцев, Гилман оставила ее со своей матерью и няней и покинула родной Коннектикут, чтобы навестить друзей в Калифорнии. По возвращении домой «черный туман вновь поднялся». Подруга ее матери дала ей 100 долларов, чтобы она «куда-нибудь уехала и вылечилась».

Гилман слышала, что Митчелл – «лучший специалист по нервам в стране», и объяснила ему в письме, как сильно нуждается в помощи. «Я учительница по своей природе и профессии, – писала она. – Я читательница и мыслительница. Если я выживу, могу принести пользу миру. Я больше не в силах <…> влачить это жалкое существование. С моей головой что-то не так. Никто здесь не знает, не верит и не тревожится, <…> но вы меня поймете» [34]. Митчелл лечил Гилман отдыхом в больнице Филадельфии, которую она назвала «весьма приятной». Через месяц он решил, что с пациенткой все в порядке и направил ее домой со следующим предписанием: «Вести максимально домашнюю жизнь. Постоянно находиться рядом с ребенком. <…> Лежать после каждого приема пищи. Заниматься интеллектуальным трудом не более двух часов в день. Никогда не прикасаться к ручке, кисти или карандашу» [35].

Гилман следовала рекомендациям Митчелла несколько месяцев, но вскоре оказалась «в опасной близости от потери рассудка». «Душевная агония стала настолько невыносимой, что я просто сидела, тупо качая головой, чтобы избавиться от боли, – писала она. – Не физической боли – <…> просто душевных мук, сравнимых с тяжелым ночным кошмаром». Осенью 1887 года она рассталась со своим «преданным» и «любящим» мужем. «Это был не выбор между расставанием и сохранением брака. Уйти означало сохранить рассудок, а остаться – лишиться его», – писала Гилман. В последующие годы она продолжала писать и читать лекции, но была измучена своими «ослабевшими нервами». «Любое действие <…> требует невероятных усилий, словно я пытаюсь пройти под куполом цирка или пересечь море клея» [36]. Друзья не верили, что Гилман нездорова, поскольку она работала очень продуктивно. Но разве могли они знать, чего ей удалось бы достичь, если бы не душевные муки?

В «Желтых обоях» муж героини угрожает сдать ее Митчеллу, если она не начнет выздоравливать в ближайшее время. После публикации новеллы Гилман отправила копию самому врачу, но он ей не ответил. Только в 1902 году, когда писательница встретилась с Мэри Патнэм Якоби, она пошла на поправку. Якоби разработала новаторскую теорию о том, что истерию, которую она считала расстройством нервной системы, следует лечить путем стимуляции чувств пациентки и интеллектуальных занятий, а не постоянным отдыхом [37]. Митчелл не поверил в реальность и серьезность психического расстройства Гилман, зато Патнэм Якоби выслушала свою пациентку и поверила ей.

В то время депрессия Гилман была настолько тяжелой, что женщина даже не могла писать. Патнэм Якоби порекомендовала ей постепенно восстанавливать «способность мозга к действию» в течение нескольких месяцев. Сначала писательница сооружала конструкции из детских кубиков и читала. Через несколько месяцев начала понемногу писать. «Интеллектуальные занятия были мне очень полезны», – призналась она [38]. Через много лет в статье под названием «Почему я написала „Желтые обои“» Гилман объяснила, что ей хотелось достучаться до жен и матерей, которых подвергли вредным медицинским вмешательствам, и воодушевить их бросить вызов врачам-мужчинам. «Желтые обои» «должны были не сводить людей с ума, а спасать их от сумасшествия, и это сработало». «Лечение отдыхом» приблизило ее «к границе полной душевной разрухи». А исцелили «радость и рост», которые дарило ей писательство, и в итоге она «в некоторой степени вернула себе власть» [39]. Сегодня «Желтые обои» – одно из самых популярных произведений среди феминисток, которые борются с контролем медицины над телом и разумом женщины.