Текст книги "Тусовка класса «Люкс»"

Импозантный мужчина подошел к ним и широко улыбнулся Ною:

– Значит, вы и есть тот самый блестящий репетитор.

– Не знаю, что нарассказывала вам Олена, – засмеялся Ной.

– Она очень высокого мнения о вас. Расскажите, чем вы занимаетесь.

В его голосе слышалась жесткость, отработанная выдержка. Он больше не выглядел снобом: Ной вполне мог представить, как он приходит на занятия в танцкласс в футболке и купленных на распродаже брюках. Он чувствовал, что дорогая рубашка для него, как и для Ноя, всего лишь маскировка. И Ной принялся рассказывать о том, чем он занимается.

Его собеседника все это живо интересовало. Большинство его ребят в конце концов оказывались в консерватории, но те, кто туда не попадет, должны были поступать на хореографические отделения крупнейших университетов, а поскольку они не получили нормального школьного образования, успешно сдать СЭТ им бывало нелегко. Если он сумеет выбить из федеральных властей финансирование, согласится ли Ной вести частные занятия?

Олена радостно слушала их беседу, но внезапно сжала руку Ноя. Следуя за ее взглядом, он повернулся: приехал Дилан, и вместе с ним Федерико. Рядом с ним Дилан казался юным попсовым кумиром, которому расчищает дорогу верный телохранитель. Парочка поднялась по лестнице и скрылась из глаз. Извинившись, Олена пошла за ними.

Ной попытался вновь сосредоточиться на том, чтобы уследить за быстрой мыслью своего собеседника. Новые федеральные программы позволяли оплачивать репетиторов для детей из бедных семейств, либо они могли обратиться в некоммерческие организации вроде «Подготовка абитуриентов». Он искал для своих ребят учителей-репетиторов, но не подумал о том, что хорошо бы найти репетитора, сведущего в подготовке к СЭТу. Не согласится ли Ной позвонить ему, чтобы продолжить этот разговор? Ной попросил визитку. Мужчина пожал Ною руку и исчез в толпе.

Ной посмотрел на карточку – плод его сотрудничества с Тейерами. Бурые чернила на темной бумаге, выпитое вино мешает как следует разобрать цифры. Но это было что-то, начало чего-то. Он представил, каково это – любить свою работу, получать за нее деньги и быть довольным тем, что ее делаешь. Это казалось блаженством, почти синекурой. Он захотел поделиться радостью с Оленой, отблагодарить ее. Но ее нигде не было видно.

Попивая вино, Ной разглядывал гостей. Они были уже повсюду, собирались в группки по углам, толпились в дверных проемах. Несмотря на все богатство Тейеров, это был Манхэттен, и вечера с большим количеством приглашенных неизменно заканчивались кучкованием и теснотой. Гости либо застывали как статуи, будто им было так приказано, либо передвигались окольными путями со строго заданной целью, словно шахматные фигуры.

Дилан и Федерико были наверху. Олена наверняка с ними. Надо было пойти поздороваться.

Проход через кабинет доктора Тейер был блокирован темным кольцом правоверных евреек в элегантных платьях. Ной решил пройти через кухню. Войдя туда, он увидел на другом конце человека, встречи с которым больше всего хотел избежать. Мистер Тейер корчился, пытаясь открыть зажатую между колен бутылку шампанского. Похоже, отвалилась самая важная проволочка, и теперь ему приходилось прилагать недюжинные усилия, чтобы извлечь пробку. Шелковые брюки дрожали от напряжения. Горлышко бутылки смотрело прямо на Ноя. Он отпрянул в сторону и ударился об открытую дверцу буфета. Она с треском захлопнулась. Мистер Тейер испуганно вскинул глаза, словно бутылка была проституткой, делающей ему минет. Он увидел Ноя, и некоторое время они молча смотрели друг на друга. Никого, кроме них, на кухне не было, поле битвы принадлежало сейчас только им двоим. Сердце Ноя заколотилось быстрее.

– Принес один друг, – неуверенно проговорил мистер Тейер, поднимая злополучную бутылку.

Оба они были людьми искушенными в красноречии, и одному из них предстояло как-то начать разговор. Но вместо этого между ними повисло тягостное молчание. В глазах мистера Тейера не было и намека на извинение, и все же Ной невольно ему посочувствовал: он явно не знал, что сказать, и чувствовал себя в высшей степени неуютно; Ной не хотел бы сейчас оказаться на месте мистера Тейера. Ему вдруг захотелось извиниться и уйти. Но он знал, как бы яростно сражалась за него Олена, будь она сейчас рядом с ним, и как он сам будет потом злиться на себя, если упустит возможность сразиться с мистером Тейером.

Мистер Тейер поставил бутылку на стол и смял в пальцах фольгу. Похоже, он решил, что бутылка – более миролюбивый собеседник.

– Как же мне тебя открыть…

Первым побуждением Ноя было предложить свою помощь. Вместо этого он облокотился на стол.

– Похоже, у вас какие-то проблемы.

– Да-да-да, – зачастил мистер Тейер и, видимо, почувствовав, что его собственная поза и преувеличенная озабоченность бутылкой свидетельствуют о слабости, выпрямился и поставил бутылку на стол. – Я рад за вас, Ной.

– Правда?

– Конечно. – Он помолчал и испытующе заглянул Ною в глаза: – Ведь Минди вам позвонила?

– Это ваша помощница? Нет.

– Ох, – проговорил мистер Тейер, – а должна была позвонить.

Ной выпрямился в полный рост и вдруг увидел, что он немного выше, чем мистер Тейер.

– Что же вы поручили ей мне передать?

– О! Я действительно хотел, чтобы она с вами связалась. Вы бы сейчас уже были в курсе. Я в данный момент наблюдаю за рынком и не уверен, чего можно ожидать. И даже если все сложится удачно, не думаю, что мне следует сейчас предпринимать какие-то конкретные шаги. Впрочем, когда я на это решусь, я буду иметь вас в виду, у меня есть ваш номер.

– Как насчет материалов моего агентства? Вы нашли их полезными?

– Я не уверен, что понимаю, к чему вы клоните.

– Все, к чему я клоню, – это что вы меня одурачили. Вы использовали меня, чтобы добыть конфиденциальную информацию, а потом просто меня кинули!

– В бизнесе, Ной, все немного сложнее.

– Чушь собачья.

В глазах мистера Тейера вспыхнул огонек.

– Чушь собачья? Я не хотел вам говорить, Ной, но поскольку вы так стремитесь быть честным, я все-таки это скажу. Ваши конфиденциальные материалы – дерьмо. Ваш «учебный процесс» – дерьмо. Ваши учебники – пустышки. Все, чем вы занимаетесь, – это вдалбливаете в головы одиннадцатиклассникам задачки за седьмой класс. Я хотел найти магическую формулу, неожиданное и гениальное решение, которое помогло бы раскусить этот орешек. Но вам платят только за то, что вы дружили с моими детьми и показывали им листочки из словаря. Это порочная индустрия, создающая видимость необходимости там, где ее нет. Ода, конечно, это бизнес, хорошее вложение денег. Но мне не нужна ваша помощь в организации процесса обучения, потому что там нет никакого обучения. Я могу без чьей-либо помощи набрать группу вундеркиндов, псевдознатоков человеческих душ. Если люди готовы платить за привилегию пригласить юнца из престижного колледжа в свой дом, чтобы только было о чем болтать на вечеринке, я готов это уважать. Я только не вижу, чем бы вы могли мне помочь в организации этого предприятия.

Несмотря ни на что, честность мистера Тейера поразила Ноя. Его слова были безжалостными, но искренними. Он явно был очень умен и самонадеян и не отказывал себе в удовольствии высказаться, если тема была ему интересна. Он не просил о сочувствии.

– То, чем я занимаюсь… – начал Ной; голос его дрогнул, и пришлось заговорить снова. Пробка выскочила. Победоносно улыбаясь, мистер Тейер принялся наполнять фужеры. – То, чем я занимаюсь, – это и есть обучение, мистер Тейер. Мне не было бы нужды заниматься этим, если бы существовали какие-то магические формулы и тайные стратегии. Моя задача состоит не в том, чтобы научить, как обвести комиссию вокруг пальца и как максимально быстро попасть в колледж. Я беру вашего ребенка, который учится в одной из лучших школ в стране, имеет все, что только можно пожелать, и при этом не прочел ни единой книги и моментально забыл алгебру. Я тот, кто восполняет эти пробелы. Я показываю им, как правильно складывать дроби и извлекать корень из уравнения. Все, о чем я хочу спросить вас, сэр, – это почему дети гениальных родителей, дети, обучающиеся в лучших школах, во время тестирования вдруг выдают средненькие результаты. Средненькие. Или, если взять Дилана, – даже ниже среднего. Вы никогда не задумывались почему? Это просто. Когда он был маленьким, ему не читали книжек, никогда не поощряли, когда он брался разрешить какую-либо трудность, ему никогда не приходилось самому о себе позаботиться. Как же это талантливые, успешные родители воспитывают детей со средненькими способностями? Они думают только о себе, о своих собственных целях, не замечая того, что было бы лучше для их ребенка, они растят детей с той единственной мыслью, что в конечном итоге в мире останется хоть один человек, которому в обязанность будет вменено ими восхищаться.

Мистер Тейер наполнил фужеры.

– Вот, принес кто-то в подарок шампанское, – весело проговорил он, – думаю, правильным будет сразу же его и подать. – Он взял с подноса один фужер и поставил его на стол. – Может, и вы не откажетесь.

«Ну-ну, – словно говорил он, – не принимайте так близко к сердцу».

Затем он поднял поднос, кивнул Ною и вышел из комнаты.

Ной остался стоять, сжимая в руке бокал шампанского. Его вручили ему как утешительный приз за то, что так беззастенчиво использовали. Он сжимал бокал в руке, думая, что будет, если стекло лопнет и осколки врежутся ему в ладонь. Ему было жаль, что мистер Тейер уже ушел. Он хотел рассказать ему о Кэмерон, Сономе, всех тех учениках, которые сознавали свои преимущества, умели извлекать из них пользу и прилагали усилия, чтобы с честью выдержать грядущее испытание. А вместо этого он говорил о таких, как Дилан, «золотых детках». «Другие родители справились, – хотелось ему сказать, – отчего же вы совсем забросили своего сына? »

Ему нужна была Олена, ее рассудительность, ее доброта. Ему хотелось, чтобы она объяснила ему этот причудливый мир, символом которого был бокал шампанского, что насмешливо сунули ему в руки. Он решительно поставил бокал на стол и устремился в вестибюль. Уголком глаза он заметил, как мистер Тейер что-то ожесточенно втолковывает доктору Тейер. Она скрестила на груди худые руки. Он понял, что у него осталось не так много времени до того, как его попросят уйти.

Перепрыгивая через две ступеньки, он взбежал по лестнице и постучал в дверь Дилана.

– Проваливайте, – раздался голос Дилана. Ной услышал, как засмеялся Федерико. Он открыл дверь.

Дилан стоял на коленях возле стола, рядом на полу валялся костыль, с толстых губ в подставленное жестяное ведро для мусора капала слюна. Федерико сидел на кровати и листал «Максим».

– Что за черт? – спросил Ной. – Что тут такое творится?

Ной заметил, как на лицо Федерико набежала тень, словно его разозлила щепетильность Ноя, но он тут же заставил себя изобразить дружелюбие.

– Эй, Ной, да не волнуйся ты, старик. У меня все под контролем.

– Что под контролем?

Дилан поднял голову. Глаза у него были налиты кровью; Ной едва мог их разглядеть за спутанной массой влажных волос.

– Я в порядке, – прохрипел он.

Ной встал на колени рядом с Диланом, придержал его голову, пощупал лоб. Кожа у Дилана была гладкая, он не вспотел; Ной не знал, был ли это добрый знак.

– Что ты ему дал? – спросил Ной.

Федерико передернул плечами:

– Пустяки, браток. Санакс, что же еще. Он, наверное, перед этим ширнулся или нанюхался. С ним уже такое бывало, он тогда быстро оклемался, а, Дилан?

Дилан утвердительно застонал. Дверь отворилась. Вошла Олена, она несла стакан воды и мокрое полотенце.

– Ной! – сказала она. – Видал, что мой идиот братец сделал с Диланом?

– Я ничего не делал. Он все сам, – огрызнулся Федерико.

Олена передала стакан Ною. Он поднес его к губам Дилана. Дилан коснулся губами края стакана. Губы у него были бледные и шлепали по стакану, словно копошащиеся личинки.

– Ему плохо, – сказал Ной.

Дилану удалось сделать глоток. Ной придержал его, и Олена прижала ему ко лбу полотенце.

– Ты красивый мальчик, – сказала она с бесконечной добротой в голосе. Он улыбнулся и коротко хохотнул. – Думаю, с ним все будет хорошо, – сказала Олена.

Ной повернулся к Федерико:

– Тебе лучше уйти, приятель. Ты уже посадил семнадцатилетнего подростка по уши в самое дерьмо. Значит, ты такой храбрый, что не побоялся прийти в его дом на вечеринку? Оставь его, пусть живет как может, ладно?

Федерико отложил журнал и заговорил тоном оскорбленного мафиозо:

– Что, кто-то вроде бы велит мне выметаться? Послушай-ка, не тебе мне указывать, понял?

Олена что-то резко сказала ему по-албански. Федерико встал и вышел из комнаты. Ной слышал, как скрипнула дверь, но захлопнуться ей не дали. Ной повернулся. В дверном проеме стояла доктор Тейер. Она увидела стоящего на коленях Дилана, Олену с полотенцем и Ноя со стаканом воды в одной руке и бокалом шампанского в другой.

– Что с Диланом? Что вы с ним сделали? – тихо спросила она.

– Он что-то принял, – ответил Ной, – думаю, с ним все будет хорошо.

– Какого черта? – захрипел Дилан. – Что эта здесь делает? Проваливай! О Господи!

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – В спокойном голосе доктора Тейер послышалась дрожь. Она прикрыла за собой дверь.

– Да!

– Перестань, – сказал Ной, – дай ей тебе помочь.

Дилан сбросил со лба полотенце, попытался сесть, но не смог. Олена отступила в угол.

– Какого черта! Мне не нужно, чтоб она мне помогала. Брось, парень.

– Значит, на этот раз ты и в самом деле нашел себе неприятности? – с внезапной желчью сказала доктор Тейер: она, по всей видимости, испугалась.

– Пусть она уйдет! – закричал Дилан. – Ну пожалуйста. Я просто хочу спать.

– Оставим его одного, – сказала доктор Тейер, – я буду за ним присматривать.

Она открыла дверь. Ною и Олене ничего не оставалось, как только выйти. Дверь закрылась. Все трое стояли в коридоре. Ной думал, что доктор Тейер рассержена или озабочена и хочет потихоньку переговорить с ними о Дилане, но она вела себя так, как подобало любезной хозяйке.

– Вы, должно быть, Олена, – сказала она, – я узнала вас по фотографиям.

– Приятно познакомиться, – пробормотала Олена.

– Спасибо, что пришли, – сказала доктор Тейер, – какое милое платье.

– Благодарю.

Доктор Тейер уставилась на ее ноги. Прочитав во взгляде доктора Тейер то, что та не особенно старалась скрыть, – что она здесь лишняя, – Олена объявила, что ей нужно в ванную. Доктор Тейер и Ной остались в коридоре одни.

Она приставила к груди Ноя палец. Она улыбалась, но костлявый палец был словно кинжал, Ною и впрямь стало больно, он невольно отшатнулся.

– Вы, – сказала она, – поставили мой пакет с медикаментами в кухонный холодильник.

– Что?

– В конце концов он, конечно, оказался у меня в спальне, но оттуда пропала вся партия санакса, – она недобро засмеялась, – а что бывает, когда санакс мешают с алкоголем, я знаю. Господи! – Она будто рассказывала забавный анекдот. – Что же будет с Диланом? Что вы собираетесь делать? Это может быть что-то более серьезное, чем алкоголь, я не знаю…

Доктор Тейер посмотрела Ною в глаза. Взгляд ее завораживал, в нем явились остатки былой силы, это был взгляд опытной и когда-то успешной обольстительницы. Взгляд ее покорял, но лишь потому, что в нем читалось былое величие, то загадочное и наводящее ужас, что таится в руинах древнего замка.

– Мой муж, – проговорила она, – очень недоволен, что я вас пригласила.

Она вложила в эти слова столько бескомпромиссной страсти, словно они с Ноем были любовниками на пике обреченной и порочной страсти.

– Правду сказать, – нерешительно начал Ной, – я зол на вашего мужа.

– Я предупреждала вас, чтобы вы подумали дважды, прежде чем с ним связываться. Он не знает жалости. Все наши друзья ощутили это на себе. Сильные остались, слабые ушли. Но я рада, что я вас пригласила, – быстро добавила она. – Ему нужно было, чтобы ему открыли глаза на то, что он сделал. И похоже, вы преподали ему урок. Думаю, вы смогли до него достучаться. Похоже, он задумался. – Доктор Тейер легонько похлопала себя по лбу.

Ной кивнул и уставился на крашеные золотистые волосы доктора Тейер, под которыми проглядывали стальные корни.

– Он очень недоволен, – повторила доктор Тейер в каком-то странном экстазе. Похоже, что она не может припомнить ничего более приятного.

Ной снова кивнул. Его явно подталкивали к тому, чтобы он совершил какое-нибудь недостойное действие – сексуального характера или, может быть, словесное оскорбление, и сейчас, когда мозг у него был затуманен вином, он не мог придумать, как бы ему из этого выпутаться.

– И знаете, Ной, – выдохнула доктор Тейер, – он имеет полное право быть недовольным.

– Не думаю.

– Я видела, как ушел этот ваш рослый приятель – ваш сосед, Фед, кажется. Если мне не изменяет память, это он только что был с моим наглотавшимся санакса сыночком. Я не думаю, что репетитор моего сына должен был знакомить его с подобным человеком, а вы?

– Я их не знакомил, по крайней мере не имел такого намерения, а причина того, что они…

– Дайте мне досказать. Мы платим вам, Ной, платим немало, а вы так и не справились с вашей задачей, не так ли? Все, что Таскани может продемонстрировать за весенний семестр, – это большой пожелтевший синяк, который и не думает пропадать. Вам удалось сделать так, что от нее ушла компаньонка, и вы не составили ей достойную замену. А что же Дилан! Он ни на дюйм не продвинулся в своих успехах в письменной части, и непохоже, чтобы и другие задания давались ему проще. Так за что же вы все-таки получили эти сорок тысяч долларов? О да, конечно, вы были хорошим другом нашим детям, мы оба не знаем, как вас за это благодарить.

Она была одновременно такой слабой и такой жестокой – Ной подумал о том, что бы он почувствовал, если бы ударил ее или придушил.

– Однако, Ной, – она потерла себе грудную клетку, – мы заплатили вам деньги и мы желаем иметь результат.

– Я знаю, к чему вы клоните. Забудьте об этом.

– Мы можем выдвинуть против вас весьма серьезные обвинения. Первое: вы приучили моего сына к… недостойной жизни. Второе: вы пытались заключить с моим мужем незаконное соглашение. Третье: вы должны были получать деньги за Дилана и Таскани через агентство, а сами получали оплату в частном порядке. Не думаю, что вашему агентству это понравится. И ведь они даже не знают о Монро Эйхлер, не так ли? И были так огорчены вашим провалом с ребятами из Филдстона.

Значит, она, чтобы только заставить Ноя принять ее предложение, звонила родителям его учеников из Филдстона. Его разобрал страх. Слишком во многом он мог ее обвинить; он выпалил:

– Это вы предложили оплачивать занятия в частном порядке. Я даже не…

– Это не я вот-вот потеряю работу. И какое вашему агентству до меня дело?

– Это вы им сказали – вы меня предали. А что я приучил Дилана к «недостойному образу жизни» – это чушь собачья! Он уже сколько лет таскает у вас из холодильника наркотики! Вы разрушили его амбиции, что ему еще оставалось делать! Вы незаконно нанимали репетиторов, обманывали, ловчили – Да что скажут ваши знакомые, если об этом узнают? А что будет с вашей репутацией, вашей психиатрией? Вы куда более уязвимы, чем сами думаете!

Доктор Тейер побледнела, потом вспыхнула. Ею овладели восторг и ужас одновременно: ее обычно мертвенное лицо оживилось, засияло. Она взглянула вниз, на ничего не подозревавших гостей, схватила Ноя за локоть и потащила его к своей спальне. Ничего не понимая, он позволил ввести себя в эту святая святых и только тут отпрянул и встал на пороге, скрестив на груди руки. Доктор Тейер потянулась, чтобы закрыть дверь, но сдалась, когда он не двинулся с места. Их разделяло всего несколько дюймов, они ощущали дыхание друг друга.

– Вы же знаете, что я бы ни за что не разрешила своим детям брать мои медикаменты. С какой стати? – быстро прошептала она в расстегнутый ворот Ноевой рубашки.

Ной замялся. Причина была очевидной, но и слишком сложной для того, чтобы он, в своем возбуждении, сумел ее сформулировать.

– Вы и сами ему их прописывали. Давали риталин – вчетверо больше обычной дозы и каждую ночь лошадиную дозу юнисома, чтобы он смог заснуть. Ему и воровать не надо было, чтобы забалдеть.

– И вы еще смеете обвинять меня – ив чем? Мой сын не умеет концентрироваться, так я ему помогала. Он не способен засыпать самостоятельно – я помогаю ему засыпать. Я не понимаю, какие у вас могут быть претензии.

– Забудьте, – сказал Ной, – это не мое дело.

Доктор Тейер схватила его за запястье. Пальцы были холодные, словно щипцы.

– Хотела бы я знать, что у вас на уме. Я все время чувствовала идущее от вас пренебрежение, с самого момента, как вы у нас появились. Казалось, вы своим глазам не верите. Скажите мне. Что же вы видите? Что бы вы сделали по-другому?

Слова и эмоции переполняли Ноя, раздражение и гнев душили его. Но он так долго подавлял свои чувства, так привык мириться со всем, чтобы только не потерять работу, что сейчас он просто не мог высказать ей все в лицо. Наконец он выдавил из себя:

– Вы… его погубили.

– Я его погубила!? И как же это я его погубила? – Возбуждение ее нарастало. Она еще более энергично потерла ладонью ребра.

– У него не осталось никаких желаний. Он так привык, что ему помогают репетиторы, транквилизаторы, что разучился делать что-либо самостоятельно. Вы не позволяли ему пробовать свои силы, учиться на своих ошибках. Ведь люди только тогда и бывают счастливы, когда им удается чего-то достигнуть, разве не так? А ему не к чему стремиться. Вы предупреждали все его желания, и сейчас он ни на что не способен, ведь его репетиторы любую работу сделают лучше его. А это тупик. Он ничего не способен сделать самостоятельно. – «Он, – подумал Ной, – никчемный и гадкий принц».

– Так что же мне делать? Как положить этому конец?

– Нет, – сказал Ной, – слишком поздно. Доктор Тейер все еще держала его за руку, и теперь ее рука медленно поползла от запястья к плечу.

– Зачем же вы тогда мне все это говорите? Просто от досады?

Ной почувствовал, что у него нет сил ей сопротивляться. Хотелось оттолкнугь ее, повалить на кровать.

– Я и сам не знаю, – ответил он. Он и сам не знал. И потом, что в этом такого уж плохого ? У этого семейства достаточно денег, чтобы обеспечить Дилана помощниками на всю жизнь. Он может хоть всю жизнь оставаться ребенком. Его всегда будут окружать более способные, чем он, люди, – он будет королем, а они – его министрами.

– Я так и думаю, что у вас всегда это было на уме, – проговорила доктор Тейер, – работали, зная, что ситуация безнадежна, получали за это деньги, успокаивали меня, говорили, что все хорошо, – все для того, чтобы выкачать из нас побольше денег. Вы использовали нас ради собственной выгоды, Ной. И теперь, когда уже нечего больше взять, вы раскрыли свою истинную гадкую сущность. – Она отступила на шаг и, широко раскрыв глаза, уставилась на Ноя, ожидая увидеть, какой эффект произвели ее слова. Она хотела увидеть хоть что-нибудь – гнев или страсть, – ей, в ее омертвелом состоянии, было бы приятно любое проявление чувств. Ной мог дать ей с размаху пощечину, и она, улыбаясь, подняла бы окровавленное лицо.

– Вы платили мне за работу, – сказал Ной, – и я сделал все, что было в моих силах. Ни один хозяин не станет винить за это своего работника.

Ну так закончите работу, – выдохнула доктор Тейер. – Ведь вам же платили за то, чтобы мой сын стал успешнее заниматься. Он не стал успешнее заниматься, а значит, вы не выполнили свое обязательство. Но вы еще можете это сделать. Вы один можете помочь этому мальчику попасть в колледж. Как вы можете так запросто от этого отказываться? Вы получите деньги, Дилан получит образование, уедет из этого ада, как вы, вероятно, это себе представляете. И все, что от вас требуется, это сделать то, что вы уже делали прежде. Какая разница: помочь ученику выполнить тест за неделю до экзамена или во время самого экзамена?

– Это дело совести… – начал Ной.

– Вот именно, – нервно засмеялась доктор Тейер, – вы живете в Америке, Ной. Деньги – это единственное, чем измеряется совесть.

Для затуманенного алкоголем рассудка в словах доктора Тейер было определенное очарование: разве многим отличается идея сдать тест за Дилана от всего того, что он уже для него сделал? Так или иначе, он уже три года занимается тем, что помогает привилегированному сословию застолбить себе места в элитных колледжах, пусть и не прибегая к открытому мошенничеству, но с тем же эффектом. Это из-за Ноя Гарвард и Йель по-прежнему собирают под своей крышей сынков толстосумов, подобные же династические клубы существуют и в Кембридже, и в Нью-Хейвене, и в Бостоне, и в Нью-Йорке. И это из-за Ноя десятки таких, как он, абитуриентов не поступят в этом году в Принстон.

Доктор Тейер шагнула внутрь спальни и поманила за собой Ноя. Он не двинулся с места. Она наклонилась к своему ночному столику и, схватив с него банковский чек, протянула его Ною.

– Что это? – спросил Ной.

Она стояла посреди комнаты, еле удерживая чек кончиками пальцев. Ной протянул руку, взял чек и, едва глянув, прижал к своей рубашке. Его кредитные карточки были просрочены. Ему не на что было даже купить еду.

– Вы шутите, – сказал он.

– Восемьдесят тысяч, – сказала доктор Тейер. Ной протянул ей чек:

– Возьмите, возьмите обратно, а то я его порву.

Доктор Тейер пожала плечами, улыбнулась, ее рука поглаживала затянутое в шелк бедро.

– Ну так порвите.

Ной сжал плотную бумагу, потом снова развернул чек и пригляделся к нему. Он был голубоватый, на нем стоял номер: 19563 – и название компании мистера Тейера. Можно считать, что мистер Тейер все-таки заплатил ему за консультацию. Он сможет купить маме настоящий дом или внести первый взнос за квартиру на Юнион-сквер. Или – при этой мысли он слегка погладил чек большим пальцем – он может расплатиться с долгами, а остаток потратить на обучение. Или учить ребят из Театра танца и купить себе яхту. И, в самом крайнем случае, он может обзавестись сбережениями. Никто из его семьи никогда не имел сбережений.

– Вы призадумались, – сказала доктор Тейер. Голос ее прозвучал совсем рядом. Он поднял глаза: она стояла прямо перед ним. От нее пахло, как от всей квартиры, – лавандой и старой тканью.

– Призадумаешься тут, – чуть не плача проговорил Ной, – это больше, чем получает моя семья за три года.

– Ваша матушка будет счастлива, – выдохнула доктор Тейер. – Этой девушке, Олене, эти деньги тоже могут принести пользу… – Она не договорила. Внезапно она схватила Ноя за ворот – он чуть не содрогнулся от отвращения, – верхняя пуговица отскочила, и она положила голову на его оголившуюся грудь. Он с ужасом смотрел на ее голову: кожа была местами серая, местами проступал полученный в Хэмптоне загар. – Возьмите его, Ной, – шептала она, – я хочу, чтобы вы его взяли, я не хочу его назад.

Она повисла на его плечах; не вполне соображая от выпитого вина, что происходит, он не протестовал. Она тянула его вниз. Они были уже возле кровати; почти теряя равновесие, Ной отрешенно уставился в пол, на роскошный темный ковер. Доктор Тейер повисла у него на шее, глаза у нее были как два черных колодца. Он посмотрел на ее пальцы, выбор был небольшой: сбросить ее на пол либо рухнуть вместе с ней и на нее. Губы ее раздвинулись, казалось, она вот-вот упадет в обморок. Она закрыла глаза и словно бы не могла их открыть. Она висела у него на шее, а он почти не ощущал ее веса, словно держал уснувшего ребенка. Она была почти что в обмороке, и Ной, шатаясь, подошел к кровати, попытался разжать ее пальцы, но ему это никак не удавалось. От отчаяния он впился в них ногтями, но они казались такими же невосприимчивыми к боли, как цепи. С губ доктора Тейер сорвался блаженный стон – любое прикосновение Ноя, пусть даже продиктованное отчаянной попыткой от нее освободиться, приводило ее в восторг.

– Какого черта? – Ему показалось, что это сказала маленькая девочка, но голос перешел в крик, и Ной узнал, кому он принадлежит, – Таскани. Он услышал шуршание ткани и ощутил толчки в позвоночник: это Таскани колотила свою мать по пальцам. Она вскрикивала, словно птичка, бьющаяся о прутья клетки. Потом пальцы разжались, и доктор Тейер осталась навзничь лежать на кровати. Ее бездонные глаза уставились на дочь. В полумраке Ной видел, как они то исчезают, то появляются – в такт миганию. Рядом стояла Таскани, волосы у нее были растрепаны.

– Какого черта, мама? – всхлипнула она. – Ну какого черта? Оставь ты его в покое.

– Это ты оставь нас в покое, – ответила доктор Тейер. – Тебе здесь не место. – Но слова ее звучали тускло и бессильно. Она свернулась калачиком, словно младенец в утробе матери.

– Ты свихнутая стерва! Ну почему ты такая? Ведь он же мой репетитор.

Таскани тряслась от ярости. Она снова едва не зарыдала.

Гнев дочери парализовал доктора Тейер.

– Прошу прощения, – сонно проговорила она, – я хочу спать, вот и все.

– Ты свихнутая стерва, – уже более спокойно повторила Таскани. В голосе ее появились новые, взрослые нотки, в нем слышалась глухая враждебность. – Ты думаешь только о себе.

Ной не хотел слушать, как Таскани его защищает, равно как не хотел смотреть, как корчится и стонет доктор Тейер. Вся эта ситуация была до крайности дикой и нелепой; он был на грани нервного срыва, голова кружилась. Кое-как поднявшись на ноги, он посмотрел в коридор.

– Где Олена? – спросил он Таскани. Она посмотрела на него затуманенными глазами, взглянула на дверь Дилана и пожала плечами.

Ной рывком открыл дверь спальни. Дилан лежал на полу, лицо у него было пепельно-серое, Олена держала на коленях его голову. Она тревожно глянула на Ноя.

– Ему плохо, – сказала она.

Ной опустился на колени. Дилан дышал, но едва заметно. Глаза у него были закрыты, с губ текла слюна. По штанине побежала струйка мочи.

– Его надо в больницу! – закричал Ной.

Он ожидал, что Федерико будет протестовать, но когда поднял глаза, увидел только Олену. Она сурово кивнула.

– Где Федерико? – спросил Ной.

– Испарился, – вздохнула Олена. Она подвинула колени, чтобы приподнять Дилана, и он, почувствовав это, поднял голову.

– Что? – сонно спросил он. В уголке его губ пузырилась слюна.

– Куда мы его отвезем? – спросила Олена.

– В Леннокс-Хилл. Это в паре кварталов отсюда.

Дилан приподнялся и тут же опять повалился на пол.

– Пойдем, приятель, – уговаривал Ной, поднимая его за плечи, – давай, пошли со мной.

Олена с Ноем вывели Дилана из спальни на балкон.

– А что его родители? – проворчала Олена, с трудом удерживая тяжелую руку.

– Его мать в отключке, – сказал Ной. – А отец… Даже не знаю, попробуем его найти.

Они потащили Дилана к выходу. Ной оглядел комнату – мистера Тейера нигде не было видно, но тут из спальни доктора Тейер вышла Таскани.