Текст книги "Наказание в награду"

Но Барбара и не ожидала увидеть никого в маске Ганнибала Лектера[103]103
  Серийный убийца, главный герой серии романов Т. Харриса и их экранизаций (в частности, «Молчание ягнят»).


[Закрыть], который (или которая) посмотрит прямо в объектив, прежде чем повернуть камеру в сторону от входной двери. Ей надо было проверить еще кое-что. И сержант попросила Раддока продолжить прокручивать запись назад, что он и сделал. Наконец изображение изменилось, теперь камера показывала непосредственно входную дверь. Тогда она попросила медленно мотать запись в обратную сторону, к той ночи, когда умер Дрюитт, и смогла засечь тот момент, когда экран стал черным. После этого он вновь засветился, но камера показывала уже то, что показывала и в ночь анонимного звонка, – то есть не входную дверь, а скорее путь подхода к ней. Если же взять запись до момента появления черного экрана, то как бы далеко они ни погружались в глубь времен, шло лишь изображение входной двери и, соответственно, трубки интеркома.

Сержант спросила у Раддока, сколько времени прошло с момента изменения направления камеры до ночи анонимного звонка. Он проверил оба изображения и сказал, что прошло шесть дней.

– Значит, наш мальчик – или девочка, все равно – знал, что камера двигается, и повернул ее сильно заранее. Чтобы любой вроде меня, кто будет отсматривать запись в ночь звонка, решил, что камера всегда показывала улицу, а не дверь с интеркомом, – тут Хейверс пальцем указала на застывшее изображение. – Если пробраться вдоль стены здания после того, как положение камеры изменилось, то в объектив ты не попадешь.

– Но ты обязательно попадешь в него, когда будешь менять положение камеры, – заметил полицейский. – Если только…

А этот парень точно не дурак. Он намекает на то, что тот, кто двигал камеру, должен был делать это в тот момент, когда она не функционировала. А отключить ее можно было только из самого участка. И это надо было проделать очень быстро, потому что период, когда экран потемнеет, должен быть практически незаметен для любого, кто будет отсматривать запись в попытке обнаружить на ней человека, сделавшего этот анонимный звонок. Каждый, кто захочет этим заняться, должен видеть, что в ночь звонка камера показывала подход к участку со стороны проезжей части. И ему надо будет отмотать целых шесть дней, чтобы понять, что же камера показывала на самом деле, определив при этом момент полного отсутствия изображения, во время которого положение камеры изменили.

На лице Раддока был написан охвативший его страх.

– Этот звонок по поводу Дрюитта на «три девятки»… – сказала Барбара. – Его ведь можно было сделать с любого телефона, и он все равно остался бы анонимным. Конечно, не с мобильного или домашнего, но из любой телефонной будки в городе. И при этом убедиться, что рядом нет камер наружного наблюдения. Это ведь легко.

– Тогда зачем надо было использовать интерком? – задал вопрос ПОП. – Зачем было двигать камеру? К чему все эти сложности?

Барбара внимательно посмотрела на него. А он – на нее. Ему понадобилось всего мгновение, чтобы все понять.

– Да потому, что кому-то надо было, чтобы звонок был сделан от участка, – пробормотал Раддок. – Только так можно было стопроцентно меня подставить.

– Вот именно. И сколько же у вас врагов, Гэри?

– Боже… Я вообще не знал, что они у меня есть.

Барбара подумала о том, что ей удалось увидеть ночью на парковке, и не стоит ли спросить его о даме, с которой он там был. Но решила не выкладывать этот козырь и вместо этого сказала:

– Хотя бы один обязательно есть у каждого.

Полицейский повернулся к экрану и еще раз посмотрел на него.

– Но почему нельзя было позвонить сразу же после того, как была сдвинута камера? – спросил он, переведя взгляд на сержанта. – Или вернуть ее в первоначальное положение после звонка?

– Может быть, его спугнули, а потом у него уже не было возможности. Может быть, он хотел, чтобы после этого прошло несколько дней, так чтобы любой, кто посмотрел бы на запись – не отмотав ее на достаточно значительный период времени, – решил, что камера всегда была в том положении, в котором она находилась в ночь звонка. А может быть, просто все получилось как всегда.

– А это как? – переспросил ПОП.

– Невозможно предугадать всего, когда дело касается преступления.

Ладлоу, Шропшир

Когда Изабелла увидела Финнегана Фримана в первый раз, то первой ее мыслью, как матери двоих сыновей, было: «Боже, только не это». И ей уже не важно было, под чьим опекунством они находятся. Волосы на одной половине его головы, правой, были заплетены в дреды, а левая была чисто выбрита. Это позволяло увидеть на ней шокирующую татуировку, на которой было изображено лицо кричащей полубезумной женщины, брызжущей слюной, и два вытянутых пса, с клыков одного из которых капала кровь.

Все остальное в Финнегане тоже не было образцом вкуса. Одежда являлась еще не самым страшным, хотя и состояла из затертых до дыр джинсов и вытертой практически до основы фланелевой рубашки. На ногах у него были сандалии – может быть, как дань наступившей весенней погоде, – а вот его покрытые черным лаком пальцы на ногах совсем не восхищали. На правой коленке был пришит кусок плетеной кожи, а в мочке уха торчал нарост из такого же материала. Может быть, в жизни он и был приятным на вид парнем, но сейчас выглядел сошедшим с холста персонажем Мунка[104]104
  Эдвард Мунк (1863–1944) – норвежский живописец и график, театральный художник, теоретик искусства. Один из первых представителей экспрессионизма. Самым известным его полотном является «Крик».


[Закрыть].

Нашла она его в помещении, которое могло сойти за гостиную в доме в Тимсайде. Сам дом находился в самом конце ряда таких же домов в стиле эдвардианской эпохи[105]105
  Период правления Короля Эдуарда VII с 1901 по 1910 г., в который также иногда включают и несколько лет после его смерти, предшествовавших началу Первой мировой войны.


[Закрыть], если об этом можно было судить по плитке, украшавшей переднее крыльцо. На ней были изображены подсолнухи на темно-зеленом фоне, и в этот же цвет была покрашена входная дверь в здание. Удивительно, но плитка вполне прилично сохранилась. А вот о входной двери этого сказать было нельзя – по-видимому, по ней неоднократно били чем-то тяжелым небрежные носильщики, и следы от этих ударов были сейчас закрыты переводными картинками, которые мог налепить только фанат «Волшебника из страны Оз», или, если быть точнее, летучих обезьян.

Изабелла вошла в помещение, нажав на ручку двери, после того как услышала крик, шедший откуда-то из недр помещения: «Не заперто, кем бы ты ни был!» Кричавший располагался в гостиной. Он развлекался чтением комикса, закусывая при этом буритто. Делал он это согнувшись над кофейным столиком неустановленного происхождения, сидя на длинном, покрытом ситцем диване, доставленном сюда, казалось, из кладовой прапрадедушки.

Кроме этой мебели, в комнате находились три кресла-мешка, один стул со спинкой из перекладин, напольная лампа, телевизор и обогреватель, наклон элементов которого говорил о том, что без открытого огня тут не обходились. И, судя по состоянию самого небольшого камина, каминных принадлежностей и потемневшей стенки вокруг, так все и было. Крупная надпись на каминной полке, запрещавшая им пользоваться, по-видимому, мало волновала обитателей жилища.

Когда суперинтендант поинтересовалась, где она может найти Финнегана Фримана, молодой человек подтвердил, что это именно он и есть.

– Кто меня ищет и зачем? – поинтересовался он, а когда она объяснила, что «кто» – это Новый Скотланд-Ярд, а «зачем» – это по поводу Йена Дрюитта, парень радостно заявил: – Никуда не денешься. – И добавил: – Вам мать позвонила, да?

– А с чего твоей матери звонить в Скотланд-Ярд? – поинтересовалась Ардери.

– А она ждет, когда я накосячу достаточно для того, чтобы забрать меня домой.

– И часто ты косячишь?

Парень ухмыльнулся и откусил громадный кусок буррито.

– Она ненавидит, когда я веселюсь, – ответил он, не прекращая жевать. – Но тут уж ничего не поделаешь.

Изабелла заверила его, что в Скотланд-Ярд его мать не звонила, но даже если б она это сделала, то полиции Метрополии есть чем заняться помимо того, чтобы охотиться за молодыми людьми, которые плохо себя ведут, по запросам их родителей.

– Я не веду себя плохо, – заметил ее собеседник. – Просто развлекаюсь. А она говорит, что я веду себя дерзко. Ха. Я мог бы показать ей, что такое «дерзко», да, боюсь, ее хватит удар.

– Понятно, – сказала Изабелла и объяснила, что ее и еще одного полицейского из Мет привела в добрый Ладлоу проверка того, насколько верны выводы, сделанные Независимой комиссией по расследованию жалоб на действия полиции по поводу смерти Йена Дрюитта в полицейском участке.

Услышав это, юноша положил свое буррито на кухонное полотенце, служившее ему тарелкой, и внимательно посмотрел на суперинтенданта, как будто хотел определить уровень ее искренности. У Изабеллы появилось странное ощущение, что ее изучает некто гораздо более глубокий, чем можно было судить по его одежде и манере говорить.

– А я к этому каким боком? – спросил он.

– Мы нашли твое имя в его бумагах. С него начинается список членов городского детского клуба. А так как твое имя единственное, возле которого не было имен родителей, то мы решили, что ты именно тот человек, который помогал Дрюитту.

– А вы прям настоящие детективы, да? – заметил Финнеган.

– Значит, ты ему помогал. И в чем заключалась эта помощь?

Казалось, что в этот момент Финнеган вспомнил о том, что можно было с натяжкой назвать правилами приличия, потому что он, не вставая с места, подвинулся на диване, похлопал по одной из его многочисленных подушек и предложил: «Приземляйтесь, ежели чо». Из этого суперинтендант заключила, что ей предлагают присесть. Она воспользовалась приглашением, хотя когда оказалась рядом с молодым человеком, ей в нос ударил запах нестираных носков, что было довольно странно, потому что носков он не носил. Ардери стала ждать, когда Финнеган прояснит, что же он делал для клуба Дрюитта.

– Я помогал им с подготовкой к школе, – рассказал парень. – Со спортивным инвентарем. Показывал, как пользоваться Интернетом для выполнения школьных заданий и все такое. А еще мы ходили в походы. И там я устраивал демонстрации.

– Демонстрации чего? – Изабелла надеялась только, что таковые не затрагивали область личной гигиены и мир моды.

Парень поднял свои руки. Ардери заметила, что для человека его роста они на удивление маленькие.

– Карате, – пояснил ее собеседник. – Детям это нравится.

– Полагаю, что вы должны быть сильны физически, – заметила суперинтендант.

Финнеган бросил на нее взгляд, по которому было понятно, что он догадался, к чему она клонит.

– Насколько я знаю, быть сильным – это не преступление.

– Конечно, нет, – согласилась Изабелла. И переключилась на Дрюитта, спросив Финнегана, что он о нем думает.

– Ну, тут все просто, – ответил парень. – Думаю, что он был не тот человек, который мог совершить самоубийство, и именно это я говорил всем, кто был готов слушать. Но, к сожалению, мое мнение никого не интересует.

– Для этого я и пришла сюда, Финнеган.

– Финн, – поправил юноша.

– Прости. Финн. Я пришла для того, чтобы услышать твое мнение.

– А почему?

– Потому что ты работал с ним в детском клубе.

– И вы хотите знать, путался ли он с малышней, так? Вы хотите знать, замазался ли он в этом, потому что именно за это его и собирались поджарить на медленном огне?

– Я хочу знать все, что ты готов мне рассказать. Твое мнение по любому вопросу, связанному с Йеном Дрюиттом, для нас очень важно.

– Вы говорите прям как моя мамаша.

– У меня есть собственные дети. Это, наверное, голос материнской крови. Так у тебя есть какое-то мнение о мистере Дрюитте?

– Есть, – ответил Финн. – Он был хорошим парнем. И заботился обо всех этих детишках в клубе. Ведь откуда взялись большинство из них? Их же направляли в клуб из-за того, что он мог для них сделать, а это было, скажу я вам, в тысячи раз больше, чем делали их родители. Я никогда не видел – ни разу в жизни, – чтобы он что-то сделал малышу, кроме, может быть – и я подчеркиваю, может быть, потому что никогда не видел ничего такого и ничего подобного не помню, – легкого шлепка по плечу, или подзатыльника, или чего-то в этом роде. Кроме этого, он не делал ничегошеньки. Он был классный.

– Понимаю, – сказала Изабелла.

– Вот и хорошо, – выдохнул юноша.

– Но растление малолетних – это процесс обольщения, занимающий довольно длительное время, – продолжила суперинтендант. – Растлитель обрабатывает свой объект таким образом, чтобы ребенок думал, что разврат – это часть их взаимоотношений.

Во время этого монолога Финнеган вновь взял в руки свое буррито, но сейчас бросил его на кухонное полотенце с такой силой, что полотенце соскользнуло со стола и буррито оказалось на ковролине, выглядевшем так, как будто его не пылесосили в течение пары поколений, поэтому размазавшиеся по нему фасоль, сыр и что там еще мало изменили его внешний вид.

– Вы что, меня не слышали? – спросил Финн.

– Слышала. Конечно. Но, Финнеган, мужчина…

– Финн! – закричал парень. – Финн! Финн! Финн!

– Да. Прости. Финн. Так вот, мужчинам удается избежать обвинений в растлении, потому что они выглядят именно так, как ты сейчас описал мистера Дрюитта: мягкими, заботливыми, преданными делу и так далее. А если развратитель выглядит как-то по-другому в глазах своих потенциальных жертв или их родителей – или даже в глазах своих друзей, – тогда он никогда не сможет стать активным педофилом. Но я полагаю, что тебе это известно.

– Что мне известно, – возразил Финн, – так это то, что он никогда не переступал грань в общении с этими детьми. Если б он это сделал, то они прибежали бы ко мне.

– А ты сам? – задала вопрос Изабелла.

– Я тоже никогда не переходил границы с детьми. – Финн мгновенно покраснел. – Вы что, хотите обвинить меня…

– Нет. Прости, конечно, нет, – сказала Изабелла, хотя и задумалась, что бы сержант Хейверс, с ее знанием Шекспира, смогла бы вынести из этой реакции молодого человека, не говоря уже о его довольно любопытной манере говорить – что-то вроде «сами догадайтесь, к какому классу общества я принадлежу», как будто сам он этого не знал.

– Я хотела спросить, не пересекал ли мистер Дрюитт черту в отношениях с тобой.

Финнеган покраснел еще больше, если такое было вообще возможно.

– Попытайтесь меня понять. Он из кожи лез вон, чтобы всем угодить. Особенно тем детям, над которыми издевались. Он ведь сам знал, что это такое, и учил малышей, что все эти хулиганы просто хотят выглядеть значительнее, чем они есть на самом деле, и что остановить издевательство можно, только ответив на него. Или словами, или кулаками. Что больше подойдет.

– Именно поэтому ты занимался карате?

– Меня привел в секцию мой отец. Да, надо мной тоже издевались. А потом я продемонстрировал, на что способен. И все мгновенно прекратилось. А все эти вещи, в которых вы пытаетесь обвинить Йена… Это же тоже вариант издевательства, а Йен ни над кем не издевался. Он знал, что это такое.

– Значит, издевались над ним, – заметила Изабелла. – Или ты хочешь сказать, что он подвергался в детстве сексуальным домогательствам? Он что, рассказывал тебе об этом?

– Ни в коем случае! – почти что завопил Финнеган.

– Что ты хочешь этим сказать? – не отставала от него Изабелла. – Что он не рассказывал или что он не подвергался?

– И то и другое! А если вы думаете по-другому и думаете, что он перенес все это на малышей, то спросите их сами. Любого из них. И тогда вы поймете: обвинения в том, что он мутил с ними, – это полная глупость.

Финнеган замолчал, чтобы перевести дух. В этот момент послышался звук шагов человека, спускающегося по лестнице. В проеме двери появилась девушка.

– Слышишь, Финн, – сказала она, – я иду на… – и внезапно замолчала, увидев Изабеллу. – Простите, – быстро произнесла девушка. – Не знала, что вы здесь.

В это Изабелле было трудно поверить, потому что Финнеган кричал так громко, что этого нельзя было не услышать. Маловероятно, что в этом доме звуконепроницаемые стены.

Девушка сделала шаг в гостиную, как будто ожидая, когда ее представят. По виду она была студенткой, с длинными, профессионально высветленными волосами, миниатюрной, но с женственным телом.

– Я Дена Дональдсон, – сказала она. – Но все называют меня Динь.

– Осторожнее, смотри, кому представляешься, – заметил Финнеган. – Это коп. Приехала из самого Скотланд-Ярда, чтобы вытрясти из меня всю правду.

Динь смотрела на Изабеллу так же внимательно, как Изабелла – на нее.

– Но на вас нет формы, – заметила она, как будто это было самым главным.

– Она детектив, – пояснил Финнеган. – Ты же смотришь телик? В телике они не носят форму. Она здесь по поводу Йена.

– Мистера Дрюитта?

– А что, разве коп может захотеть поговорить со мной по поводу какого-то другого Йена? Ты что-то не догоняешь. Опять перебрала вчера вечером?

На это девушка ничего не ответила. Вместо этого сняла с плеч рюкзак и поставила его на пол. На ней была яркая юбка цвета фуксии; она разгладила ее жестом, по которому можно было подумать, что она нервничает или хочет, чтобы другие думали, что она нервничает. После этого поправила шарф, используемый в качестве пояса. На нем был узор из цветов и облаков, хорошо сочетавшийся с юбкой и серой футболкой.

– А вы знали мистера Дрюитта? – поинтересовалась суперинтендант.

Казалось, что девушка сильно испугалась. Она переводила взгляд с Финнегана на камин, а оттуда – на Изабеллу.

– Как?

– Вы имеете в виду, «откуда я могла его узнать или как близко я его знала»? – уточнила Изабелла.

– Я не… Не совсем… Если вы имеете в виду…

– Ради всего святого, Динь, да скажи же ты уже. – Казалось, что Финнеган догадался, что девушка тянет время.

– Я о нем только слышала, – обратилась она к Изабелле. – В основном от Финна.

– А еще?

– Вы хотите знать, о ком еще он рассказывал?

– Нет. – Ардери почувствовала, что у нее вновь разламывается голова. С этим надо было что-то делать, и побыстрее. – Вы сказали: «В основном от Финна», когда говорили о том, от кого слышали о мистере Дрюитте. Так от кого еще вы о нем слышали?

– Ах это… – Динь скрестила руки под грудью, отчего та немного приподнялась. Изабеллу всегда поражал этот жест, который доказывал, что как вид женщины так ничего и не достигли. «Потряси сиськами, и вот ты уже правишь миром».

– Мне кажется, что только от Финна. Не думаю, чтобы Брутал его знал.

– Брутал? – переспросила Изабелла. – Он что, тоже здесь живет?

– Брюс Касл, – пояснила Динь. – Все зовут его Брутал. Ну… это шутка такая…

– Потому что он недомерок, – внес ясность Финн.

– Похож на мальчика? – спросила суперинтендант. – Я имею в виду, ростом? И выглядит как мальчик?

Финнеган сразу же исключил все подобные вопросы.

– Йен ничего не делал ни с кем ни здесь, ни где-то еще, – горячо заявил он, и в тот же момент Динь сказала:

– Брутал никогда не… Я хочу сказать, что он не позволил бы никому приставать к себе, если вы именно об этом думаете.

– Вы знаете об этих обвинениях в педофилии, так?

– Да. В общем, знаю. – Динь нервно посмотрела в сторону Финнегана. – Все об этом знают. Думаю, мне сказал об этом Финн. Или я слышала, как Финн обсуждает это по телефону со своей матушкой… Может быть, и так. Правда же, Финн? Ведь я так об этом узнала? Или где-то прочитала об этом…

– Да будь я проклят, если знаю. – Неожиданно в голосе Финна появилась усталость, или он просто притворялся.

– А вы много чего слышите в этом доме? – поинтересовалась Ардери у девушки.

– Дом очень маленький, – пояснила Динь, – так что слышишь… Даже напрягаться не приходится, правда. Именно поэтому, понимаете… То есть мистер Дрюитт к нам сюда не приходил. Мы с ним никогда не встречались. Я имею в виду себя и Брутала. Никогда. А вот с Финном это, конечно, не так.

Изабелла заметила, что Финн наблюдает за девушкой. Выражение лица у него было почти враждебное и в то же время заинтересованное.

– Ты ведь, кажется, куда-то собиралась, Динь? – спросил он. – То есть ты ведь уже уходила, нет?

Динь взяла рюкзак и вновь надела его на плечи. Казалось, что тон Финна ее совсем не обидел.

– Надеюсь, что вы узнаете то, что хотите, – ее последние слова были обращены к Изабелле.

– Полагаю, от Финна?

– Конечно. Ведь, как я уже сказала…

– Да. Вы и Брутал даже не знали Дрюитта. Я это уже слышала.

Ладлоу, Шропшир

Динь уселась на велосипед, якобы собираясь ехать на лекцию по географии. И она бы на нее реально поехала, если бы присутствие детектива из Скотланд-Ярда, которую она увидела в гостиной, спустившись по лестнице, не заставило ее занервничать. Это – и тот короткий разговор, который у них состоялся, – положили конец всем ее академическим намерениям. Но пока ей надо было притвориться, что она направляется именно на лекцию, поэтому Динь двинулась в сторону Нижней Брод-стрит. Если б она на нее повернула, то оказалась бы на узкой Силк-Милл-лейн, где находился один из лекториев колледжа. Однако Динь не стала поворачивать. Вместо этого, как только дом скрылся из виду, она остановилась на парковке магазина персидских ковров. Как и в любом другом магазине персидских ковров в Англии, в этом происходила окончательная распродажа, о чем гласило большое объявление, закрепленное в витрине магазина. И хотя за многие годы, что оно там висело, объявление успело здорово выцвести, владельцы так ничем и не подтвердили, что это сообщение было свидетельством того, что их намерения окончательны и бесповоротны.

Как и всегда, перед входом лежала стопка ковров. Динь остановилась рядом с ней, слезла с велосипеда и стала внимательно рассматривать концы ковров, будто искала тот, который подошел бы к ее спальне. Через несколько мгновений к ней присоединился хозяин магазина, оказавшийся не выходцем с Ближнего Востока, как можно было бы предположить, а скорее шотландцем с таким акцентом уроженца Глазго, что понять его было практически невозможно. У Динь был бо́льший шанс разобрать, что говорит торговец, если б он изъяснялся на фарси.

Девушка объяснила, что смотрит на то, что он может предложить, а после того, как он ответил ей то, что он ответил, вежливо поблагодарила: «Большое спасибо, но нет». Ведь она просто хотела спрятаться, пока горизонт не очистится и она сможет вернуться в дом.

Динь понимала: в то, что она говорила в доме, поверить можно было лишь с большим трудом. Просто когда Финн сказал ей, кем была женщина, у нее ум зашел за разум. Последним, кого она ожидала увидеть в гостиной, невинно спускаясь по лестнице, был детектив из полиции, беседующий с Финном.

Изучение стопки ковров задержало ее минут на десять или чуть больше. Так что пришлось вступить с шотландцем в беседу, темой которой, скорее всего, была обратная сторона ковровых изделий. И опять она ничего не понимала из того, что он ей говорил, но поскольку торговец жестикулировал и гладил изнанку ковра и поскольку ей удалось разобрать такие слова, как «вручную» и «узлы», то Динь кивнула и сказала: «Да, я понимаю». К счастью, большего от нее, по-видимому, и не требовалось. Послушав владельца еще минут десять, она наконец произнесла: «Большое вам спасибо» – и выкатила велосипед на улицу.

Полицейской машины уже не было. Динь была в безопасности. Для того чтобы добраться до дома, ей понадобилось меньше минуты. У входа она положила велосипед на бетонное покрытие. Войдя, как можно тише прикрыла за собой дверь и направилась к лестнице. Но у нее ничего не получилось.

– Эй ты, послушай, – услышала она голос Финна из гостиной. Динь притормозила и увидела, что он, как и раньше, продолжает сидеть на этом ужасном диване, который они разыскали в одном из бесчисленных благотворительных магазинов Ладлоу. Он пытался выбрать что-то из развалившегося буррито и вытирал пальцы о поверхность дивана.

– А вдруг кто-то захочет сесть именно сюда, Финн? – сказала она ему, имея в виду его вытирание пальцев о выцветшую материю, на которой оставались следы фасолевого сока – или что там еще есть в буррито.

– И чё все это должно было значить? – спросил он Динь, не обращая внимания на ее замечание.

– Ты это о чем?

– Да обо всей этой хрени вроде «мы с Бруталом…». Ты слишком явно подчеркивала, что хочешь, чтобы коп не слезла с меня живого.

– Не понимаю, о чем это ты.

– И в этом все дело, да? – Финн внимательно рассмотрел оставшийся конец буррито, решил, по-видимому, что он вполне съедобен, и откусил. – А вот мне так не показалось.

Он встал. На диване остался след от его задницы. Так же, как и след от задницы копа, если уж на то пошло. Финн подошел к ней и произнес, чавкая при этом больше, чем требовалось:

– Должен сказать, Динь, что че-то перестал тебя понимать в последнее время.

– А понимать нечего. – Динь направилась к лестнице, но парень ловко встал у нее на пути.

– Пропусти, Финн, – сказала девушка.

– Че говоришь? Я тебя че, держу или как?

– Ты загораживаешь мне проход.

– А те это не ндравится, да? Тогда давай, колись. Что за хрень здесь происходит?

– Ничего. Просто мне не нравится, когда обо мне плохо думают, а я ни в чем не виновата.

– Особенно ежели так думает коп, да? А почему так? Ты че-то скрываешь?

– Нет!

– Так вот, хочу тебе сказать, что мне так не кажется.

– Я не могу отвечать за то, что тебе кажется, – ответила Динь. – А теперь отойди в сторону.

Она оттолкнула Финна в сторону и взбежала по лестнице. У себя за спиной услышала голос Финна: «Не держи меня за дурака, Динь». Больше она ничего не слышала, потому что зашла в свою комнату и заперла за собой дверь.

Она поспешно прошла к небольшому платяному шкафу и стала вынимать его содержимое. Хотя ей не терпелось добраться до нужных вещей, Динь не стала вываливать вещи горой на пол, как это обычно делают героини телевизионных сериалов, когда режиссеру надо показать зрителям, что они в панике. Вместо этого она снимала их с вешалок и аккуратно раскладывал на постели.

Из-за ситуации в ее семье Динь уже многие годы сама покупала себе наряды. И деньги на них, начиная с двенадцати лет, копила, подрабатывая няней, помощником продавца в магазине, пропольщиком сорняков на огородах, занимаясь выгулом и кормежкой собак, поливом растений и всем тем, на что хватало ее ограниченного времени. Поэтому для нее каждая пара обуви, каждая юбка, пара джинсов, свитер или пуловер были особо ценны. Она не расставалась с одеждой до тех пор, пока не занашивала ее практически до дыр. Просто не могла себе этого позволить.

Но сейчас… Она должна избавиться от двух вещей, дорогих ее сердцу. Они висели в самом дальнем углу шкафа, и чтобы обнаружить их, ей пришлось рыться в зимней одежде. Динь повесила поверх них свое красное шерстяное пальто, и именно его она вытащила на свет божий. Расстегнув пуговицы, посмотрела на спрятанные под ним топ и юбку.

И прежде чем у нее появились мысли о том, сколько они стоили, и о том, как их ей будет не хватать, девушка схватила их в руки и выудила со дна шкафа пустой пакет.

Она так и не смогла просто запихнуть в него эти вещи. Вместо этого аккуратно сложила их и натянула на них пакет, который после убрала в рюкзак. В какой-то момент Динь попыталась убедить себя, что это совсем необязательно, – но вся проблема была в том, что она не могла позволить себе зависеть от случая.

Ладлоу, Шропшир

Барбара Хейверс знала, что ей необходимо попасть в колл-центр в Шропшире. Она хотела прослушать то сообщение о Йене Дрюитте, из-за которого его доставили в полицейский участок Ладлоу в ночь его смерти. И хотя сержант прочитала расшифровку звонка в отчете КРЖП – она уже выучила наизусть этот чертов текст, – ей все-таки казалось, что предыдущие дознаватели могли что-то упустить. Это могло быть всем, чем угодно: начиная с произношения какого-то слова, характерного лишь для одного-единственного человека, связанного с Дрюиттом по жизни, и кончая шумом на заднем плане, который мог оказаться связан с кем-то, о ком они еще даже не слыхали.

Сержант хорошо понимала, что, намереваясь прослушать звонок на номер 999, она выходит за флажки, расставленные для нее старшим детективом-суперинтендантом. Но пыталась уверить себя, что это ее долг перед мертвым – не оставить для себя ни малейших сомнений.

Шрусбери находился милях в тридцати от Ладлоу, прямо по шоссе А49. Барбара была уверена, что на поездку туда и обратно ей понадобится не больше двух часов. Но ей надо было, чтобы Гэри Раддок или одолжил ей свою машину, или отвез ее туда. Он сказал, что отвезет.

Они отъехали уже миль на десять, когда ее мобильный зазвонил. Барбара выудила его из сумки и взглянула на экран, хотя заранее знала, кто звонит. Она не ошиблась. Сержант позволила аппарату переключиться на голосовую почту. Потом она скажет Ардери, что не слышала звонка. Например, что была в туалете. Правда, ей придется придумать объяснение, почему она не перезвонила, но к моменту встречи с суперинтендантом ей хоть что-нибудь да придет в голову.

Однако через пять минут мобильный зазвонил снова. На этот раз, когда она опять не ответила, Раддок подозрительно посмотрел на нее.

– Мужчины, – со вздохом произнесла Барбара и закатила глаза.

Возможно, что ПОП и проглотил бы это, если б через тридцать секунд не зазвонил его собственный телефон. Не глядя на экран, он поднял трубку.

– Полицейский общественной поддержки, Ладлоу, – произнес он, после чего в молчании выслушал звонившего и сказал: – Так точно. Она рядом. Я везу ее в Шрусбери…

Барбара застонала. Раддок слушал, что ему говорили. Потом он передал телефон Барбаре со словами: «Ваш командир», которые произнес извиняющимся тоном.

Прежде чем взять трубку, сержант задумалась, каким, черт побери, образом Ардери удалось узнать мобильный Раддока. Но потом поняла, что это было не так уж и сложно. Один звонок в Вестмерсийское управление – и всё в порядке.

– Командир, после того как отсмотрела запись с камеры, мне пришло в голову, что логично будет… – торопливо заговорила Хейверс, прежде чем Ардери стала выяснять, почему она не ответила на ее звонки.

– А разве я позволила вам думать головой? Мне кажется, я сказала «ТОЧКА». А вот того, что я позволила вам предпринимать дальнейшие шаги, что-то не припомню. Сержант, вы вообще в состоянии понять, как организуется расследование? Команды поступают сверху вниз, а не наоборот.

– Командир…

– Пусть Раддок разворачивается и немедленно возвращается в Ладлоу.

– …я ведь хотела только…

– И никаких «командир, я ведь хотела только…»! – рявкнула Ардери. – Вы можете делать лишь то, что я вам позволила. А если вам придет в голову, что есть хоть малейшая возможность – вероятность которой сейчас уже стремится к нулю, – что я могу согласиться на дополнительные действия с вашей стороны, то вы должны прежде всего обсудить их со мной и получить мое разрешение. Я понятно говорю? Или в командной цепочке для вас есть что-то, что вы не в состоянии уразуметь?

– Вы говорите понятно.

Сильнее испортить настроение Барбаре было уже невозможно. В какой-то момент она ухватилась за соломинку, и ей пришла в голову дикая мысль, что у них с Ардери начинает что-то получаться. «Какая же я была дура», – подумала она.