Текст книги "Наказание в награду"

– Будет сделано, мэм, – произнесла Хейверс в трубку.

– Как мило это слышать… И когда же я могу ожидать вашего прибытия?

– Мы минутах в двадцати езды от Ладлоу.

– Значит, через двадцать пять минут вы будете здесь. Если появитесь через тридцать, то у нас появится дополнительная тема для обсуждения. Вы меня поняли?

– Поняла.

Но Барбара не могла закончить разговор сразу после того, как ее командир сделала ей выговор в присутствии ПОПа. Разочарование, смущение, невозможность добиться от Ардери хоть малейшей уступки – все это заставило ее сделать вид, что у них есть хоть какая-то тема для обсуждения, помимо ее очевидной неспособности вести расследование в соответствии с указаниями суперинтенданта. Поэтому она поинтересовалась:

– А как все прошло у Финнегана Фримана? Нашли что-нибудь полезное для себя?

– Практически все то же самое. Если послушать этого парня, то Дрюитт был полностью готов ко Второму пришествию[106]106
  Второе пришествие Иисуса Христа – событие, ожидаемое во всех христианских конфессиях и предвозвещенное в Новом Завете, во время которого все грешники должны будут предстать перед Верховным Судией.


[Закрыть]. Он просто один сплошной восторг.

– Дрюитт или Фриман?

– Последний. Мне искренне жаль его родителей.

– Понято, – сказала Барбара и добавила: – Скоро увидимся.

– И я надеюсь, что это действительно произойдет «скоро», сержант, – ответила на Ардери, прежде чем прекратить разговор.

– Хоть где-то что-то получается? – спросил Раддок, посмотрев на Хейверс.

– Да кто это знает, черт побери, – ответила Барбара. – Но нам надо поворачивать назад. Мне надо предстать у нее перед глазами через двадцать пять минут. Иначе она превратит меня в грушу для битья.

Ладлоу, Шропшир

До места они добрались ровно через двадцать две минуты, поскольку ПОПу удалось серьезно втопить на обратном пути. Но Касл-сквер была запружена рыночными прилавками, покупателями и туристами, так что доставить ее к гостинице Раддок мог только одним способом – проехав по тротуару до Динхэм-стрит на другой стороне площади.

Ему с трудом удалось притереть машину к бордюру. Прямо перед ними, в дополнение к длинным линиям прилавков, группа людей пыталась устроить то, что можно было бы назвать «распродажей из багажника»[107]107
  Распродажа вещей домашнего обихода из багажника автомобиля (в парке или на пустыре); вариант барахолки, характерный для Великобритании.


[Закрыть] – правда, при отсутствии самого «багажника». Их барахло было разложено на одеялах. И эти одеяла закрывали проход на рынок.

– Черт, – произнес ПОП и обратился к Барбаре: – Мне приходится разгонять их дважды в месяц. На рынке им делать нечего, а они все равно появляются.

Нажав плечом на свою дверь, Раддок вылез из машины, и Барбара последовала его примеру. Она заметила знакомое лицо среди личностей, которые пытались загнать свое добро прямо с одеял. Это был тот старый бродяга с его собакой, которого она видела во время своей первой прогулки.

– Кто этот парень? – спросила она у Раддока. – Тот, с немецкой овчаркой?

ПОП проследил за ее взглядом.

– А, это Гарри.

– Я его видела как-то вечером… Бомжует?

– Именно, – подтвердил Раддок. – Я все надеялся, что он переберется в другой город, но он, кажется, надолго бросил здесь якорь. Он к вам не приставал?

– Я с ним даже не говорила. Так он что, достопримечательность этого города?

– Это точно.

Кивнув, Гэри отправился разбираться с незаконными торговцами. Барбара пожалела, что обратила его внимание на Гарри, потому что Раддок в первую очередь направился именно к нему и стал выгонять его с площади. Вел себя полицейский достаточно вежливо и выполнял все предписания, однако бомж не соглашался уйти до тех пор, пока Раддок не стал складывать его барахло в аккуратную стопку.

Барбара быстро направилась в сторону Гриффит-Холла, мысленно готовясь к встрече с Ардери. К тому моменту, когда она подошла к входной двери, в голове у нее созрел план, как восстановить хорошие отношения с суперинтендантом.

Изабелла ждала ее на задней террасе гостиницы, вымощенной плиткой, заставленной горшками с яркими цветами и выходящей на лужайку, полого спускающуюся к берегу реки. Она сидела в одном из садовых кресел и что-то быстро набирала в своем мобильном. Решив, что это может быть сообщение о ее собственном прерванном визите в Шрусбери, Барбара захотела остановить Ардери до того, как та нажмет кнопку «отправить», потому что на свете существовал только один человек, которому суперинтендант могла бы сообщать о ее проколах.

– А вот и мы, командир, – сказала она веселым голосом и, подойдя к суперинтенданту, вытащила из-за стола еще одно кресло и уселась. – Вы совершенно правы. Мне очень жаль. Иногда меня действительно заносит. Больше этого не повторится.

– Этого не повторится потому, что мы здесь закончили, – сообщила Ардери.

Барбара попыталась найти успокоение в том, что суперинтендант употребила множественную форму местоимения.

– Но здесь остался еще один парень, – сказала она. – Он явно напрашивается на разговор. С вашего разрешения. Я видела его неподалеку, у меня есть его имя, и о нем не упоминается ни в одном из отчетов КРЖП.

Ардери положила мобильный на стол. Барбара позволила себе хотя бы на одно мгновение почувствовать облегчение, поскольку ей удалось отсрочить отправку электронного сообщения в Лондон и дальше, прямо в офис помощника комиссара Хильера. Теперь ей надо так уболтать суперинтенданта, чтобы она вообще о нем забыла.

– И что же это за парень? – поинтересовалась Ардери.

– Его имя – Гарри. Фамилия в настоящий момент неизвестна. Он бомжует в этом городе. И я думаю, что у него может быть информация, которая подтвердит обвинения против Йена Дрюитта. Он мог что-то видеть.

– Вы хотите сказать, что Гарри Как-его-там мог видеть, как Дрюитт пользовал маленьких детей в публичных местах? Вы, наверное, шутите, сержант. Мы не нашли ни одного факта, который говорил бы о том, что Йен Дрюитт – клинический идиот.

– Но этот парень, этот Гарри… Он мог видеть, как Дрюитт сажает ребенка к себе в машину, командир. Или гуляет с ним… по округе.

– А еще он мог видеть Санта-Клауса, сажающего эльфов в свои сани… У нас есть лишь предположение о Дрюитте, которое может быть как верно, так и ошибочно: или он это делал, или он этого не делал. Да и здесь мы совсем по другому поводу.

– Со всем моим уважением, командир, – сказала Барбара ровным голосом, – но было всего одно обвинение Йена Дрюитта в том, что он путается с детишками, и то анонимное. От всех остальных мы слышали: не может быть, ни за что на свете, вы все с ума посходили, если думаете такое…

В этот момент через французское окно[108]108
  Панорамное окно от пола до потолка, часто используемое для того, чтобы выходить прямо в сад.


[Закрыть] из гостиницы на террасу выплыл Миру Мир. Он спросил у Барбары, будут ли у нее какие-нибудь пожелания. Самым большим ее желанием было взять лом и вскрыть черепную коробку Ардери, чтобы та смогла наконец понять то, что ей говорят. Но она решила, что предлагают ей нечто другое. Так как суперинтендант ничего не заказала, сержант решила последовать ее примеру, хотя, если б на кухне лежали какие-нибудь круассаны, пирожки или булочки, она с удовольствием впилась бы в них зубами. Однако Хейверс решила выбрать то, что в ее представлении было путем мудрости, и, поблагодарив, отказалась.

Ардери дождалась, когда молодой человек освободил террасу, и только после этого сказала:

– Позвольте мне повторить это в последний раз: был ли или нет Дрюитт педофилом, нас не касается и никогда не касалось. И тем не менее вы постоянно пытаетесь свернуть расследование именно на этот путь, вместо того чтобы изучать самоубийство и то, как его расследовала КРЖП, для чего нас сюда и направили. Вопрос только в этом: как это случилось и как КРЖП провела свое расследование. Мы, конечно, можем поразмышлять о том, почему один из офицеров в колл-центре принял такое идиотское решение – как можно быстрее упрятать человека в участок, вместо того чтобы подождать, пока освободятся патрульные полицейские, чтобы это сделать. Но все дело в том, что офицер принял это решение, основываясь на том, что услышал оператор по телефону. А все остальное было просто результатом колоссального бардака, во время которого мужчина предпочел убить себя, дабы не допустить, чтобы его имя, репутацию и всю жизнь втоптали в грязь.

– «Если» он убил себя, – заметила Барбара. – Поскольку то, что выглядит как самоубийство – и вы не можете с этим спорить, – вполне может оказаться убийством. А в колл-центр по поводу педофилии позвонили просто для того, чтобы его доставили в участок.

Ардери взяла сумочку со стола и медленно убрала в нее свой мобильный. Казалось, что она тянет время, чтобы успокоиться.

– Мы здесь не для того, чтобы заниматься этим, сержант. Сколько еще раз мне вам это повторять? Послушайте, я попыталась успокоить вас и ваши сомнения, переговорив с Финнеганом Фриманом, от которого не услышала ничего, кроме пылкой декларации невиновности Йена Дрюитта, – что, согласитесь, было вполне ожидаемо, – а также получила сомнительное удовольствие от беседы с какой-то его одурманенной сожительницей, постоянно упоминавшей их третьего сожителя по имени Брутал и желавшей убедить меня в том, что этот Брутал очень кстати ничего ни о чем не знает.

– Брутал?

– Брюс Касл. Но я не о нем. Я хочу сказать, что конца этому не видно, а у нас нет ни времени, ни ресурсов, чтобы продолжать все это до бесконечности.

– Я понимаю, командир. Правда. Понимаю. Но я все-таки думаю…

– Ради бога, черт побери, забудьте вы про это «я все-таки думаю…». Для нас главное то, что произошло в ту ночь, что после этого сделала детектив-инспектор Пажье и как это все рассматривала КРЖП после того, как дело передали им.

Барбара видела, что суперинтендант вот-вот встанет, и знала, что ее необходимо остановить, потому что у нее было еще кое-что. Это была совсем крохотная деталь, но в любом расследовании, как говорится, «дьявол кроется в деталях».

– Я полностью согласна со всем этим, командир, – сказала сержант. – Я читала и перечитывала все эти отчеты много раз. Именно поэтому, когда мы с Раддоком отсматривали записи с камеры наружного наблюдения, я поняла, что КРЖП изучила записи в ту ночь, когда был сделан анонимный звонок, и в ту ночь, когда произошло самоубийство. Но они не стали смотреть записи за шесть дней до звонка, потому что об этом в отчете ничего не говорится. А за шесть дней до звонка камеру повернули таким образом, чтобы позже можно было позвонить и не попасть на запись. Я хочу сказать, что если они пропустили этот факт, то вполне могли пропустить еще что-то. Например, в самом телефонном звонке, из-за чего я и поехала в Шрусбери, чтобы его прослушать.

– А они сами его прослушали? Они нашли в нем хоть что-то необычное? Да – на первый вопрос и нет – на второй. Так что вы хотели там услышать – ведь у вас есть расшифровка разговора? Греческий хор, который на заднем плане сообщает о личности звонившего? Но даже если его личность установлена – а это не соответствует действительности, – что это доказывает?

– Не знаю. Признаю́. Но я же видела Раддока в машине ночью, когда он петрушил…

– Немедленно прекратите! Будьте любезны говорить как офицер полиции!

Барбара мгновенно переключилась.

– Я видела Раддока с его девушкой – кстати, он говорит, что ее у него нет, я имею в виду, девушки – в патрульной машине. Так же как и в ту ночь, когда мы приехали; тогда я еще подумала, что это один из патрульных дремлет в машине, но теперь я знаю, что это должен был быть Раддок с девушкой, потому что видела, как этот парень откинулся на сиденье с очень довольной физиономией, и я полагаю, что в тот момент она его обслуживала… – На лице Ардери появилось выражение ярости, и она уже открыла было рот, чтобы заговорить, но Барбара мгновенно добавила: – Я говорю о фелляции. Она делала ему минет.

– И что это доказывает? Что пока офицер Раддок, в ночь смерти Дрюитта, пользовался сексуальными услугами молодой женщины на парковке за полицейским участком, кто-то проник в участок, убил Дрюитта и вышел никем не замеченный, не оставив после себя – и это мы, кстати, тоже обсуждали – никаких следов? Нет ничего, что говорило бы об этом. И ничто на это не указывает. Мужчина убил себя сам, бог знает по какой причине, и вскрытие это подтверждает, вот и всё. Мы можем играть в эти игры – мог, не мог, сделал, не сделал – до конца следующего десятилетия, но правда жизни состоит в том, что люди иногда убивают себя по причинам, нам не известным, будь то скрываемая ими глубокая депрессия, духовный кризис, психологическая рана, неожиданный смертельный диагноз, жизненные перемены, с которыми они не могут смириться, душевная болезнь… А когда такое происходит, никто – особенно члены семьи – не хочет в это верить, поскольку в случае самоубийства всем, кто знал умершего, надо задать самим себе вопрос: «Почему это случилось?» Поверьте мне, никто не хочет отвечать на него. Люди скорее умрут, чем спросят себя, когда…

Суперинтендант встала так неожиданно, что Барбаре пришлось спросить: «Когда что?»

Ардери постояла не двигаясь. Потом накинула на плечо ремень сумочки.

– Ничего, – ответила она. – Здесь мы закончили. Собирайтесь и будьте готовы уехать завтра утром.

Ладлоу, Шропшир

– Барбара, – Линли старался говорить своим самым рациональным тоном. Не прерывая ее, он до конца выслушал ее историю, и теперь по его тону было понятно, что сейчас он произнесет что-то глубокомысленное. Как же Барбара это ненавидела! Она хотела, чтобы он объявил: «Боже мой, сержант, я немедленно с этим разберусь!»

«Глупо, конечно», – подумала она. «Боже мой, сержант, я немедленно с этим разберусь» было совсем не в стиле Линли.

– Мне не надо напоминать вам, почему вы находитесь там, где находитесь? – сказал он вместо этого.

– Я знаю почему, – ответила Барбара. – Поверьте, «их высочество» постоянно напоминают мне об этом. Но все дело в том…

– Если это «но все дело в том…» требует, чтобы вы хоть на шаг отступили от приказа, – прервал ее инспектор, продолжая говорить своим рассудительным тоном, – то вы должны задать себе вопрос: «Так ли это необходимо?», ибо мне кажется, что в тот момент, когда вы и ПОП направились в Шрусбери…

– Сэр, в колл-центре в Шрусбери мы собира…

– В тот самый момент, когда вы направились в Шрусбери, чтобы прослушать запись, расшифровка которой у вас была, вы сделали именно это.

– Что?

– Вы стали нарушать приказ. Мы с вами уже говорили об этом, Барбара. Вы хорошо знаете, куда вас заведет эта дорожка. – На заднем плане слышались какие-то голоса. Зазвонил телефон. Неожиданно раздался голос Доротеи Гарриман, успевшей произнести с порога кабинета Ардери, в котором сейчас находился Линли, замещавший ее: «Исполняющий обязанности старшего детектива…» – прежде чем Линли остановил ее, сказав: «Пять минут, Ди».

– Нам ведь не надо обсуждать это еще раз, правда, Барбара? – сказал он, обращаясь к сержанту.

«Вот именно, – подумала Барбара, – именно это нам и надо обсудить».

– Она все время твердит о нашем задании, инспектор, – заметила Хейверс. – И из-за деревьев совсем не видит леса.

– Что вы имеете в виду? Я почему спрашиваю: из того, что вы мне рассказали, понятно, что под лесом вы подразумеваете порученное ей Хильером. И если не произошло ничего нового, то у нее есть приказ от самого Хильера. А что, что-то случилось? Нечто, что оправдывает этот ваш звонок мне?

– Не знаю, – призналась Барбара. – Но может быть. Вероятно. Понимаете, все дело в этой камере наружного наблюдения, положение которой изменили. Вот я и думаю: если КРЖП пропустила этот момент в своем отчете, то она вполне могла пропустить и еще что-то.

– Осмелюсь предположить, что если это именно так, значит, то, что они пропустили, вы не найдете в аудиозаписи телефонного звонка. Барбара, КРЖП исследовала этот звонок со всех возможных сторон. Они опросили всех, даже отдаленно связанных с происшедшим. И я позволю себе высказать мнение, что вы располагаете всеми результатами их деятельности.

– Сэр, но я увидела то, что они не зафиксировали, поскольку это произошло уже после того, как они представили свой отчет.

– Но, Барбара, – теперь сержант услышала, что инспектор старается сохранить остатки спокойствия: занятой человек, тяжелый день и «почему бы вам, Барбара, не согласиться со всем, вместо того чтобы беспокоить меня ради этой душеспасительной беседы, которая вам, черт побери, совсем не нужна?».

– Сэр?

– Вы там не для того, чтобы снова расследовать, снова истолковывать, снова оценивать и бог знает сколько еще «снова». Вы знаете, зачем вы там, и если Изабелла говорит…

– Изабелла, Изабелла… – Барбара произнесла это прежде, чем сообразила, что несет. – Простите, сэр, – быстро добавила она.

Ответил Линли не сразу, поэтому сержант высказала то, что – и она знала это где-то в глубине души – и было настоящей причиной ее звонка Линли.

– Она пьет, инспектор.

В трубке повисла тишина. Хейверс не стала ее нарушать, понимая, что он переваривает то, что услышал.

– Что вы имеете в виду, говоря, что она пьет? – наконец услышала сержант.

– Что вы имеете в виду, спрашивая, что я имею в виду? – ответила она. – Вы знаете, что я имею в виду. С ней что-то происходит, и она пытается найти забвение в выпивке. Мне жаль, что приходится говорить вам об этом, но это факт, и от него никуда не денешься.

– Вот уж точно, никуда, – пробормотал Линли.

– Простите?

– Да так, проехали… Но она может выпить в свое свободное время, Барбара.

– Поверьте, я не имею в виду выпивать время от времени. Она просто хлещет – скорее всего, выпивка у нее в комнате, – и это начинает влиять на ее способность ясно видеть некоторые вещи.

– Это очень серьезное обвинение.

– Это не обвинение. Это гребаные факты.

– Она предъявляла к вам какие-то неразумные требования? Она избегала работы с переданными вам документами? Она взвалила на вас бóльшую часть работы, а сама отдыхала?

– Нет, – ответила сержант. – Но в то же время…

– Тогда почему это вас так волнует, Барбара? Сдается мне, потому, что вы не можете прогнуть ее под себя.

– Я просто хочу…

– Речь не о том, что вы хотите. Неужели вы не видите – то, что вы сейчас делаете, уже однажды привело вас к той очень нестабильной ситуации, в которой вы сейчас находитесь?

– Знаю. И поэтому звоню вам.

– И что я должен сделать? Или сказать? Барбара, вы должны понимать, что у меня связаны руки.

– Но…

– Что «но»?

«Вы же были любовниками, – хотелось сказать Барбаре. – А это значит, что вы можете повлиять на нее, и я умоляю вас воспользоваться этим».

Но она не могла этого сказать, потому что существуют определенные барьеры и определенные границы, пересекать которые никому не позволено. Поэтому Хейверс промолчала.

– Нет никакого «но», – продолжил инспектор. – Надо просто делать то, что вам поручено. Из всего, что вы мне рассказали, я понял только, что Изабелла – старший детектив-суперинтендант – делает ровно то, что ей приказали, то есть старается убедиться в том, что отчет КРЖП полон и непредвзят, чтобы сообщить об этом Хильеру, который передаст это члену Парламента, который просил об этом расследовании и который, в свою очередь, объяснит отцу умершего, что сделать больше ничего нельзя и что все выражают ему свои соболезнования.

Барбара молчала – теперь она уже не понимала, что должна сказать в защиту своей точки зрения.

– Вы меня слышите, Барбара? – спросил инспектор.

– К сожалению.

– Прошу вас, услышьте меня. Все, что вам необходимо в данный конкретный момент, – соблюдать правила. Уверен, что это не так сложно, как вам кажется.

– Просто… – Сержант слышала в своем голосе пораженческие нотки и отчаянно хотела скрыть их, но не знала как. – Просто ее пьянка выходит из-под контроля, сэр.

– Вы в этом уверены или вы так думаете?

– Думаю, – ответила Барбара.

– А не может ли влиять на ваши мысли желание сделать нечто, что она запрещает вам делать? – Когда сержант не ответила, Линли продолжил: – Барбара? – И в его голосе ей послышалась та доброта, то его терпение, которые делали его настоящим джентльменом.

– Наверное, – ответила она.

– Значит, именно в этом загвоздка, да?

– Наверное, – призналась Хейверс. – Только… что мне делать?

– Вы знаете что. Надо подчиняться ее приказам, и я уверен, что до конца вашей совместной поездки это вам удастся.

– Наверное, – тяжело выдала сержант в третий раз, вновь поддаваясь доводящей ее до бешенства благожелательности этого человека.

– Это может вам не нравиться, Барбара; никто от вас этого не требует, и я – в последнюю очередь. Вам просто надо пережить это.

– Сэр, – произнесла сержант, – конечно, сэр.

Но когда они закончили, Барбара бросилась на свою монашескую постель в этой монашеской келье, в которую ее засунула проклятая Изабелла. Она хотела, чтобы Линли вмешался, встал на ее сторону, выступил в качестве мостика через этот гребаный бурлящий океан жизни, сделал бы хоть что-то – черт его знает что, – и сейчас чувствовала сильное разочарование. На худой конец, она хотела, чтобы Линли позвонил Ардери и предложил что-то, что позволило бы ей – Барбаре Хейверс – двигаться в том направлении, в котором ей хочется. Она осознавала и не отрицала это. Был такой грех. А еще ей очень хотелось, чтобы он знал, что на этот раз именно старший детектив-суперинтендант, а не Барбара Хейверс, тормозит расследование. Но этого не случилось, и оставалось лишь сделать то, что было в ее силах.

Сержант подошла к телефону, позвонила Ардери и сказала, что не будет обедать. «Устала как собака», – пояснила она.

«Очень хорошо, – услышала Хейверс. – Завтра утром будьте готовы к отъезду».

Ладлоу, Шропшир

Изабелла уже поставила чемодан на кровать, но собираться еще не начинала. Она ждала, пока ей принесут заказанный лед, и не собиралась начинать сборы до того, как пропустит стаканчик на ночь. На этот раз Ардери потребовала, чтобы ей принесли ведерко со льдом, а не три-четыре жалких кусочка, болтающихся в стакане. «Наверняка, – сказала она вездесущему Миру, – в гостинице есть ведерки для шампанского или что-то в этом роде. Есть? Прекрасно. Это вполне подойдет».

Свой первый «стаканчик на ночь» Изабелла уже успела пропустить в холле, служившем баром, и не собиралась никуда выходить из отеля. Она полностью контролировала себя, и на нее совершенно не повлияли ни вино, выпитое за обедом, ни бренди, которым она угостилась после. Так что еще одна водка с тоником ей не помешает.

Когда появился Мир с ведерком для шампанского в руках, Изабелла быстро поблагодарила его и приступила к делу. «Водка с тоником как раз то, что надо», – решила она. Это дело хорошо ляжет на уже выпитые водку, вино и бренди, хотя последние уже давно разошлись по организму, впитанные едой, которую она съела за обедом.

Изабелла приготовила выпивку, подошла с ней к дивану, стоявшему в ее номере, села и стала медленно пить, размышляя о расследовании: как его видит она и как его хочет видеть эта выводящая ее из себя Хейверс.

Изабелле пришло в голову, что каждое из сомнений сержанта или несущественно, или может быть проигнорировано. Почему не была задействована КСУП? Да потому, что КРЖП решила, что в деле нет признаков уголовного преступления. А без этого КСУП некого преследовать. Почему Раддок не остался с диаконом в одной комнате? Да потому, что ему никто этого не поручал и никто не сказал ему, что диакона в чем-то обвиняют. Что ему сказали – и это подтвердила КРЖП, – так это то, что за арестованным приедут патрульные и отвезут его в Шрусбери. Что же касается камеры, положение которой изменили перед телефонным звонком, то какой смысл делать анонимный телефонный звонок, если твои «фас и профиль» появятся на пленке?

«Мы, – решила Изабелла, – сделали гораздо больше, чем поручил нам Хильер, направляя нас в Шрусбери». Они разыскали Ломакс из ежедневника диакона и переговорили с Финнеганом Фриманом из списка членов детского лагеря. Встретились с отцом Спенсером и поболтали с Флорой Беванс. И даже опросили патологоанатома, несмотря на то что ее полный отчет имелся в материалах КРЖП. Конечно, они могли бы продолжать двигаться по пути, выбранному Хейверс, но их сюда прислали не за этим.

Ардери допила стакан и встала. На мгновение у нее закружилась голова. «Слишком резко поднялась. Надо быть поосторожнее».

Она как раз пересекала комнату, чтобы заняться своими вещами, когда зазвонил ее мобильный. Подойдя к нему, Изабелла взглянула на номер. И немедленно почувствовала злобу. Ее уже достали и этот Боб, и его будущая счастливая жизнь в Новой Зеландии, и его намерение убрать от нее ее сыновей еще дальше, чем это было раньше.

Взяв трубку, Изабелла сказала:

– Ну что? Что еще тебе надо? – На последних словах она слегка запнулась. Распрямив спину, подошла к окну и распахнула его.

– Ага! Это водка или вы уже перешли на виски? – раздался в трубке голос Сандры.

Изабелла почувствовала дуновение свежего воздуха на лице.

– Чего тебе надо? – спросила она.

– Вопрос вполне риторический, не согласны?

– Что. Тебе. Надо. Сандра?

– А я-то думала, что вы посмотрите на номер, на время и хоть раз в жизни спросите: «Что-то случилось с мальчиками? Или с Бобом?» – после того как услышите мой голос…

– Так ты ждала именно этого? По-видимому, я еще не доросла до твоего уровня святости. – Чувствовалось, что «с» даются ей с трудом.

– Это не святость, Изабелла. Это материнские чувства.

«Боже, какая же она сука…»

– Не думала, что ты с-способна произнести такое, когда отлично знаешь, что сделал твой муж… – это слово Изабелла прошипела как змея – ничего не смогла с собой поделать, – чтобы лишить меня материнства.

– И опять «у меня», это ваше вечное «я», – заметила Сандра. – А ведь вам хорошо известно, что решения с самого начала принимал суд.

– Ах да. Ну конечно. Обязательно. – Изабелла подошла к постели. На прикроватной тумбочке стояла водка, ведерко со льдом и тоник. Язык был как наждачная бумага. Но она не поддастся. – Что тебе надо, С-сандра? Говори, и давай заканчивать.

– А вы слышите, как вы еле говорите? – раздалось в ответ. – Вы что, пили? Хотя мне не надо было спрашивать. Это же ваше обычное состояние.

– Я с-с-сейчас прекращу разговор. Ты меня не с-с-слышишь.

– Вы же понимаете, что не сможете выиграть. – Сандра наконец сменила тему. – Я хочу, чтобы это прекратилось. Боб на грани срыва. И мальчики тоже. Неужели вас это совсем не волнует?

– А тебя с-совсем не волнует то, что Боб с-с-собирается навсегда разлучить их с-с-с матерью?.. Ах да, он ведь с-с-сделал очень щедрое предложение касаемо наших встреч, если только они будут происходить в Новой З-зеландии.

– Мне нравится, что вы сделали ударение на самом главном слове – «щедрое». Он предложил, чтобы они жили у вас, когда вы в Новой Зеландии; он предложил вам забирать их на каникулы, когда вы в Новой Зеландии. Чего еще вам нужно? Когда же это все закончится?

– Мне нужно, чтобы мои с-с-сыновья находились недалеко от матери. И все закончится, когда я получу то, что мне нужно.

– Но вы же не можете думать, что в стране найдется суд…

– Об этом я уже с-с-слышала.

– …который позволит вам ставить палки в колеса карьере Боба.

– Я никуда не хочу ничего вставлять. Он может продвигаться вверх как угодно и где угодно, даже на Марсе. А вот чего он не может, так это забрать с с-с-собой моих с-с-сыновей.

– Своих сыновей, – прошипела Сандра. – Которые растут у него в доме с момента вашего развода. И мы обе знаем, почему так получилось. Так что не заставляйте меня говорить об этом вслух. Но в суде это все выплывет наружу, вы же понимаете: алкоголизм, запрещенные вещества…

– Я никогда не пользовалась…

– А сколько чайных ложечек водки вы добавляли в их бутылочки? Или это были большие ложки?

– Не с-с-смей мне угрожать!

Сандра издала один из своих фирменных вздохов, который должен был продемонстрировать, насколько она благоразумна в разговоре с сумасшедшей женщиной.

– Я не пытаюсь вам угрожать. Я просто указываю на то, о чем пойдет речь в суде.

– Ну и пусть. Его с-с-слово против моего.

– Против слова алкоголички. Изабелла, вам стоит все это обдумать. И решить, действительно ли вы этого хотите. То есть чтобы все это выплыло в суде, где вы уже не будете выглядеть такой безумно любящей матерью, как бы ни рисовал это ваш адвокат. Данный путь приведет вас лишь к растущим счетам от него.

– И что из всего с-с-сказанного должно беспокоить меня больше всего? Дай трубку Бобу.

– Он с мальчиками. Я думаю, вы знаете, что в это время они ложатся спать. Он их контролирует.

– Им уже по девять лет. Им не нужен никакой контроль.

– Никто никогда и не думал, что вы хоть что-то знаете о своих сыновьях. Я прошу вас подумать о том, что я вам сказала. У вас широкий выбор: или счета, которые вы будете оплачивать лет десять, или конец карьере, который наступит, когда мы в суде сообщим правду. Думаю, что вас, наверное, больше всего волнует карьера. Она для вас всегда была важнее Джеймса и Лоуренса.

И, произнеся имена сыновей Изабеллы, Сандра сразу же разъединилась. Изабеллу трясло от ярости.

Она нажала кнопку набора номера. На том конце сразу же включилась голосовая почта. Суперинтендант разъединилась и набрала номер еще раз. То же самое. Она попробовала в третий раз. И опять голосовая почта. Изабелла схватила бутылку и щедро плеснула водку в стакан.

Раздался звонок ее мобильного. Она схватила трубку и завизжала в нее:

– Послушай меня, гребаный червяк! Если ты думаешь, что можешь…

– Это старший детектив-суперинтендант Ардери?

Комната поплыла у нее перед глазами. Этот голос нельзя было спутать ни с чем. Звонил помощник комиссара Хильер.

Суперинтендант рухнула на постель.

– Да. Да. Прошу прос-с-стить. Я пожумала… то ес-с-сть, я подумала… – «Возьми же себя в руки», – велела она себе. – Я только что… У меня только что была с-с-сора с бывшим и его женой. Прос-с-стите. Я подумала, что это звонит один из них.

Пауза. Слишком длинная. Суперинтендант подумала было, что он разъединился, но тут раздался его голос:

– Мне звонил Квентин Уокер.

Изабелла попыталась мысленно представить себе, как выглядит этот человек. И не смогла.

– С-с-сэр? – сказала она.

– Это член Парламента из Бирмингема. Клайв Дрюитт опять звонил ему. Он здорово волнуется по поводу КСУП. И настаивает на уголовном преследовании.

«Хейверс тоже», – чуть не сказала Изабелла, но ей не хотелось, чтобы имя этой зануды упоминалось в их разговоре.

– Мы не нашли ни одной причины, по которой КСУП могла бы выдвинуть обвинение, – сказала она вместо этого. – Можно говорить о пренебрежении с-с-служебными обязанностями, но поскольку никто не говорил ПОПу, почему викарий… то есть диакон… прос-с-стите… почему его надо было доставить в участок, обвинять его не в чем.

– Мы должны кинуть им хоть какую-то кость. Я имею в виду члена Парламента и Дрюитта. Любой мелочи будет достаточно. Что бы вы ни откопали.

Ардери попыталась обдумать сказанное, но глаза у нее заломило от боли, и теперь ей хотелось только спать, погрузиться в легкий туман и видеть навеянные водкой сны. Она надавила пальцами на глазные яблоки.