Текст книги "Дыхание скандала"

Глава 23

Антигоне снились сияющее солнце, цветы календулы и Уилл. Проснувшись от серенького утреннего света, она обнаружила, что ее возлюбленный бодрствует и смотрит на нее своими прекрасными синими глазами, словно ожидая ее пробуждения.

Его улыбка была такой нежной, теплой и чудесной, что Антигона наконец решила присоединиться к нему в бодрствовании. Он отвел упавшую ей на глаза прядь.

– Доброе утро.

– Оно доброе? – спросила она, хотя это божественно – просыпаться в постели Уилла, свернувшись рядом с ним, окутанной роскошным теплом и чувством безопасности. Но одновременно это было и страшно. Она в его постели, в доме его отца. В этом нет ничего хорошего. И это определенно небезопасно.

Но Уилл улыбнулся ей своей неторопливой улыбкой, от которой у Антигоны возникло ощущение, что солнце восходит прямо у нее внутри.

– Скажи мне. – Он продолжал гладить ее волосы, отбрасывая с лица пряди, словно ему нравилось, как они скользят сквозь его пальцы. – Я никогда не испытывал лучшего. А как ты?

– Я? Прекрасно. – Антигона чувствовала, как жар заливает ее щеки. Она слишком активная, слишком атлетичная, как он однажды назвал ее, и слишком долго ездила верхом, чтобы испытывать даже малейший укол физического дискомфорта, но совесть – это совсем другое дело. Антигона провела с Уиллом ночь, занимаясь любовью в доме его родителей, и если каминные часы не врут, то грозит смертельная опасность, что ее застанут здесь. – О Господи! Что подумает твоя мать? Что, если кто-то из твоих братьев сказал ей, что я здесь, и она не смогла меня найти? Что, если она придет сюда? Как это отразится на Кассандре? – Антигона резко села, натянув простыню до груди, и потерла сонные глаза. – Мне нужно подниматься.

– Вовсе нет. Успокойся, моя милая Престон. – Большие ладони Уилла начали описывать теплые круги ниже ее поясницы. – Я запер дверь. Я научился этой предосторожности, познакомившись с тобой. Почему бы тебе не вернуться сюда и не позволить мне разбудить тебя должным образом?

Но Антигона уже вылезала из кровати.

– Мне нужно убраться отсюда. – Она по меньшей мере должна перебраться в другую комнату, в спальню для гостей, откуда можно появиться с относительно неповрежденной репутацией. Она не для того впуталась во все беды ради помолвки Кассандры, чтобы погубить дело тем, что ее застанут в постели Уилла Джеллико.

Прислонившись к изголовью кровати, Уилл смотрел на нее с терпеливой улыбкой.

– Я решил воспринимать это не как оскорбление моей мужественности, но как проявление твоей, прежде скрытой, девичьей чувствительности. Кто бы мог подумать, что ты превратишься в кисейную барышню?

– Как ты можешь быть таким беспечным? – убеждала Антигона. – Почему ты мне не помогаешь? – Но, когда она попыталась, прикрывшись простыней, собрать одежду, Уилл удержал ее.

– Потому что у меня ключ, и я решил, что не позволю тебе выйти, пока не найду окольный способ… – Не договорив, он повернул голову к закрытому шторами окну и прислушался.

И тогда Антигона тоже услышала позвякивание упряжи, скрип железных ворот, тяжелый стук копыт и грохот каретных колес на подъездной дороге. Хриплый голос Здоровяка Хэма подгонял лошадей, сопровождаемый резким стаккато щелкавшего кнута.

Уилл мгновенно поднялся, натянул бриджи и подошел к окну. Отодвинув штору, он оглядел двор и подъездную дорогу. Через его плечо Антигона разглядела, как из-под колес большой городской кареты, чья черная полировка была заляпана грязью, брызнул гравий, когда Здоровяк Хэм, натянув поводья, остановил измученную четверку у парадного крыльца.

Антигона встала еще ближе к Уиллу, когда он открыл окно, напряженно всматриваясь и прислушиваясь. Дверца кареты распахнулась раньше, чем лакей успел подбежать к ней, и на землю спрыгнул граф Сандерсон.

– Уильям! – крикнул он, поднимаясь по ступеням. – Мне нужен Уильям. Мы не можем терять ни минуты!

Уилл немедленно откликнулся на призыв отца, отпер дверь и в одних бриджах помчался вниз по лестнице.

От него не отставали братья, которые тоже выскочили из своих комнат полуодетыми. Антигона отпрянула, но ни Джеймс, ни Томас ее не заметили, они слишком торопились присоединиться к брату.

– Война. – Чистый глубокий голос графа эхом отдавался в пустом холле. – Корсиканец бежал с Эльбы и сейчас идет на Париж. Французская армия вернется к Наполеону так быстро, как сможет объявить о своей верности.

– Отец, я здесь, – донесся голос Уилла.

– Уильям, за тобой послали из Уайтхолла, из адмиралтейства, – объяснил граф. – Я прямо оттуда. Ты назначен на пост капитана. Мы должны как можно скорее доставить тебя в Портсмут…

Ужасные слова резко оборвались, слышно было, что братья идут следом за отцом в комнату, дверь за ними захлопнулась.

И в доме воцарилась зловещая тишина.

В этой звенящей тишине последние следы грез Антигоны, последняя надежда ее самых глубоких и тайных мечтаний разбились вдребезги.

Уилл предупреждал ее – она сама себя предупреждала, – но не была готова к пустоте и потрясению от такой внезапной потери. К тому, что его так легко заберут у нее. К тому, что целая страна так легко снова погрузится в войну. Но то, что было невообразимым вчера, стало реальностью в тусклом сером свете утра.

Настал новый день, Уилл ушел от нее ради долга. Война еще безотлагательнее, чем Индия.

Антигона долго стояла, потрясенная напряженной тишиной в доме, ожидая, что произойдет дальше. Но, похоже, ничего не произойдет, если она не посмотрит судьбе прямо в глаза и не посмеет ее изменить.

Она повернулась и начала медленно и методично собирать одежду и приводить себя в порядок. Готовиться к тому, что будет дальше – к остатку своих дней без Уилла. Она репетировала улыбку и правильные слова.

«Как приятно слышать о его повышении. Какая удача получить корабль».

Когда Антигона почувствовала себя в состоянии принять вызов ухода – расставания с Уиллом и с его любовью, – она проверила заряд пистолета, сунула его за пояс бриджей и взяла деньги. Ужасная цена ее свободы.

Тревоги и приготовления оказались излишними. Дом казался пустым. Все, от семьи до слуг, или собрались в библиотеке графа, или сгрудились в служебном холле, обсуждая страшную новость о войне. Черная лестница в задней части дома была пуста, как и большой, обнесенный стеной сад, который протянулся от дома до конюшни.

Только в конюшне кипела деятельность. Там работники еще занимались взмыленной четверкой графа, прогуливали лошадей по длинному проходу, скребли и чистили. Ее маленький приятель, обретенный прошлой ночью, помогал вытирать заляпанную грязью карету.

Антигона удержалась от того, чтобы проведать мальчишку. Она набрала в грудь воздуха, вынырнула из ворот на улицу и решительно направила свои упирающиеся ноги к Куин-стрит. К лорду Олдриджу.

Она не собиралась ускользнуть в ночь. Она не позволит Кассандре или даже матери – которая заслуживала любого возмездия за то, что сотворила с ней, – разбираться с грузом последствий. Мать, может быть, и предала ее, но Антигона не будет платить ей собственным предательством.

Она не продаст свою душу так дешево.

Дорога от конюшен Сандерсон-Хауса до дома лорда Олдриджа была самой короткой в ее жизни. Пару минут Антигона стояла перед его дверью, слова, которые она репетировала, и составленные планы испарились из головы. Остались только решимость и лучшие намерения.

Нечего тянуть. Если она хочет хоть какого-то покоя в жизни. Если она хочет смотреть на себя в зеркало и не видеть там только свою тень. Она оказалась на скользкой дорожке лжи так далеко, насколько сама позволила. И если она не исправится здесь и сейчас, обратного пути не будет.

Антигона подумывала прокрасться через конюшни, незамеченной проскользнуть в дом, забравшись в окно, и удивить лорда Олдриджа, но нужно начать так, как она собирается продолжить.

Больше никаких тайн. Никаких молчаливых уступок.

Она войдет через парадную дверь. И чем больше людей ее увидит, чем больше сплетников-соседей станет разглядывать ее сквозь прикрытые ставни, тем лучше. Антигона подняла руку к начищенному дверному молотку, намереваясь решительно постучать, начать так, как она собиралась продолжить. Но дверь открылась раньше, чем она положила руку на отполированную медь.

Ее неожиданное появление у дверей напугало дворецкого, чем-то походившего на лорда Олдриджа. Этот тощий, лысый человек явно собирался уйти и неодобрительно сморщился. Вновь обретя апломб, он высокомерно посмотрел на нее.

– Слушаю.

– Мисс Антигона Престон.

Его взгляд прошелся по ее рединготу, от ворота до низа, не найдя ничего, что рекомендовало бы ее или произвело впечатление.

– Ваша карточка?

Антигона не раздумывала. Она достаточно долго терпела и больше этого делать не будет. Она дала волю смеси гнева и досады.

– Я тебе шею сверну, как цыпленку, – сказала она надменному прохвосту и шагнула ближе, позволяя разглядеть всю ее ярость.

Дворецкий отпрянул от нее и стукнулся головой о косяк, как дверной молоток, Антигона спокойно перешагнула через его ноги в темный, выложенный мрамором пустой холл.

– Вы не можете просто войти…

– Я уже вошла. – Она повернулась кругом, разглядывая помещение и пытаясь определить, есть ли тут что-нибудь, что может послужить ей на пользу.

– Я на вас закон напущу, – пригрозил дворецкий, держась от нее максимально далеко, насколько это возможно в маленьком пространстве.

Антигона игнорировала его вспышку.

– Где лорд Олдридж, мой нареченный?

– Вы… – Дворецкий поперхнулся и замолчал, явно пересмотрев разумность дальнейшего препирательства с будущей хозяйкой. Он пытался восстановить хладнокровие. – Его милости нет дома.

– Вот как? Я подожду. – Не дожидаясь, когда дворецкий проводит ее, она принялась сама бродить по дому. Если тут обнаружатся перепуганные мальчишки, то лучше выпустить их до того, как его милость вернется домой.

Но никаких мальчишек не нашлось. Она могла только надеяться, что побег конюшенного ускорил массовый исход. Даже без внушительных лакеев городской дом Олдриджа был одним из самых элегантных, которые Антигоне довелось видеть. Дом был строгий, хотя и богато отделанный, никаких неуместных предметов, ни пятнышка пыли, которое испортило бы совершенство. Лорд Олдридж всегда называл свой дом скромным, возможно, он не так велик, как величественный особняк леди Баррингтон на Дувр-стрит, но заявления о скромности теперь казались частью фальшивой личины, которую лорд Олдридж показывал миру. Назвать скромным столь богато обставленный дом, значит, напрашиваться на возражения гостей и обратить внимание на коллекцию изящного китайского фарфора, расставленного повсюду. Даже в коридоре и на элегантной резной лестнице были бесценные предметы, как будто, однажды начав, лорд Олдридж не мог удержаться от приобретения и демонстрации хрупких свидетельств своего хорошего вкуса и могущества.

Небольшая комната в задней части первого этажа служила, по-видимому, кабинетом или библиотекой, и Антигона решила, что можно подождать здесь. Комната была обставлена темной лакированной мебелью в китайском стиле, книг, что странно для кабинета или библиотеки, здесь не было. Выдержанная в красивом темно-зеленом цвете комната предназначалась для того, чтобы подчеркнуть яркость удивительного собрания фарфора. На полках ряд за рядом выстроились почти одинаковые китайские фигурки.

При близком рассмотрении в свете из окна выяснилось, что фигурки немного различались. Но, сделанные из слоновой кости, алебастра или жада, все они изображали нагих женщин, откинувшихся на диван или пьедестал.

Все они смотрели на нее пустыми глазами и беззубо улыбались.

Затаившееся отвращение вернулось с такой силой, что сердце, казалось, стучало в горле. Дело не в фигурках, Антигона думала, что они, на свой лад, привлекательны. Но их многочисленность, сходство, отсутствие индивидуальности, повторявшиеся черты и позы раздражали ее.

Она знала, что Олдриджу не нравятся женщины, что он не находит удовольствия в этих рядах нагих, пассивно склоненных женских тел. Что он устроил эту демонстрацию, чтобы выставить себя иным, чем он есть на самом деле. Притвориться, замаскировать свою истинную суть. Ряды грудей, животов, ног и… Антигона думала, что ее вывернет на ковер. Она чувствовала себя грязной только оттого, что смотрит на них.

Она не могла оставаться в этой комнате. Но и не могла позволить своему отвращению выгнать ее из дома. Она зашла так далеко не для того, чтобы струсить. Ей нужно видеть это. И это к лучшему, что она точно понимает, каков он, что именно ждет ее в деле с этим человеком.

Она пошла наверх, в большую гостиную, резные деревянные панели которой и лепнина в китайском стиле были в моде пятьдесят лет назад. Покрашенные в голубой цвет стены украшала выпуклая затейливая лепнина, которая огибала дверные проемы. Тут и там, на резных выступах стояли, несомненно, бесценные статуэтки и вазы. Эффект был экзотический и мощный. Ничего от неприятной строгости лорда Олдриджа, но все, чего следовало ожидать от его одержимой жадностью натуры.

Антигона изучала комнату, резную лепнину каминной полки, лакированные решетчатые стульчики, на которых можно было устроиться как райская птица на жердочке около своей клетки. Она на них не сядет, ее в клетку не посадить.

Она подвинула к стене стул с высокой спинкой и села ждать.

Казалось, они занимались деталями целую вечность. Уилл провел рукой по волосам. Часы показывали, что скоро полдень.

– Надо было подготовить тебя, – устало, но удовлетворенно сказал отец. – Не сомневаюсь, что мама и миссис Даусон уже опустошают кладовые, чтобы снабдить тебя провизией по стандартам Сандерсон-Хауса.

Граф, два его старших сына и секретарь несколько часов занимались подготовкой к возвращению Уилла на службу. Это сложное дело, поскольку Уилл прежде никогда полностью не отвечал за вооружение судна, запасы продовольствия и набор команды. Хотя у него было явное преимущество, поскольку за ним финансовая поддержка графа Сандерсона. В отличие от многих его приятелей, капитанов, которые могли попытаться получить готовое судно, у него была возможность воспользоваться влиянием отца для обеспечения расположения печально известного своей скаредностью военно-морского склада Портсмута. Уилл прибудет в порт утром с уже выполненными заказами и отправится к квартирмейстеру. Провизию и материалы, недоступные в Портсмуте, он, благодаря любезности отца, теперь может позволить себе закупить где угодно.

Больше всего другого удовлетворение Уиллу давало то, что он может дать людям работу. Маркус Бичам, Моффат, которому он послал записку, и даже его брат будут рады принять пост.

Но есть и другие вещи, которые столь же важны, как долг.

Отец поднял глаза от стопки бумаг на столе и передал их секретарю, который, выровняв их, положил в кожаный портфель.

– Что-нибудь еще, милорд? – спросил графа Генри Дженсен.

– Уильям, – окликнул отец. – Что-то еще?

Уилл отвернулся от окна. Серое утро сменилось солнечным днем, что предвещало легкое путешествие в Портсмут. Он совершит это путешествие один?

Он не мог покинуть Лондон, не поговорив с Престон. Она ушла так внезапно. Уилл вернулся в свою комнату всего через несколько минут после появления отца и обнаружил, что Престон уже нет. Записка, которую он послал на Дувр-стрит, осталась без ответа.

Уилл потер шею, которую вдруг закололо иголочками.

– Уильям? – вернул его к делу отец.

– Да. Мне нужно обсудить дело мисс Престон. – Заметив настороженный взгляд Джеймса, Уилл поправился: – Мисс Антигоны Престон.

– Ах, да. – Граф откинулся на спинку кресла. – Спасибо, Дженсен. Днем вы мне еще понадобитесь, но пока вы свободны.

– Хорошо, милорд. – Секретарь собрал оставшиеся бумаги, поклонился и вышел.

Но в дверях он едва не столкнулся с дворецким.

– К вам мисс Престон, капитан Джеллико.

Слава Богу! Уилл почувствовал, как его легкие наполняются воздухом, как начало спадать напряжение.

– Так. – Отец повернулся к Уиллу: – У тебя было достаточно времени, чтобы принять решение?

– Да. – Он чувствовал, как по его лицу разливается улыбка. Наконец-то все правильно. Все встало на свои места, как и полагается.

– Я хочу сначала поговорить с тобой, пока мы не приложили перо к бумаге. Похоже, будут некоторые сложности с деньгами мисс Кассандры, и, насколько я знаю, трудность с деньгами мисс Антигоны.

– Я возьму ее без единого фартинга.

Если бы месяц назад кто-нибудь сказал ему, что он будет делать и чувствовать в это утро, он бы посоветовал меньше курить опиум. И вот, пожалуйста.

И это чудесно.

Но это ощущение продолжалось недолго. Потому что вместо его Престон в комнату торопливо вошла мисс Кассандра с побелевшим от тревоги лицом.

– Анни пропала.

Животная интуиция, которая оберегала Уилла десять лет морской жизни, мгновенно пробудилась в его груди.

– Провались все к дьяволу! Она пошла откупаться от этого мерзавца.

Лорд Олдридж вошел в комнату без объявления, но его появление не оказалось неожиданным. Антигона слышала, как внизу отворилась дверь, слышала тихий рокот голосов, когда дворецкий сообщал хозяину о незваном и, без сомнения, рассерженном визитере.

Антигона заставила себя сидеть спокойно и бесстрастно ждала в кресле у стены, когда лорд Олдридж осторожно вошел в комнату. Чистилище лондонских бальных залов наконец-то сослужило Антигоне добрую службу. Ей всего лишь понадобилось изобразить скучную мину, приветствуя его.

– Ходили подкупать епископов?

Его милость поднял бровь, но решил не поддаваться на провокацию. Сегодня он выбрал другой, более примирительный путь.

– Я, возможно, был несколько несдержан в своих замечаниях.

Да, его милость сегодня не открывал карты.

– Возможно, – сухо согласилась Антигона. Если Олдридж ждет от нее примирения, он его не получит.

– Я бы не советовал разговаривать со мной таким тоном, моя дорогая, – вскинулся он. – Я не слишком обрадовался, обнаружив сегодня утром, что конюшня пуста, а несколько лакеев скрылись, и, предупреждаю вас, я не в настроении выслушивать истерики. Но, если вы пришли возместить ущерб, я, возможно, буду снисходителен.

Она покачала головой:

– Я не столь оптимистична.

Его лоб сморщился странными белыми складками, но лорд Олдридж прикрыл смущение снисходительностью.

– Антигона, – с упреком начал он своим обычным покровительственным тоном.

– Я здесь не для того, чтобы возместить убыток, – оборвала его Антигона. – Я здесь для того, чтобы покончить с нашей договоренностью. Я скажу это в последний раз. Мы не подходим друг другу. Я освобождаю вас от обязательств относительно меня и финансовых обязательств, которые вы заключили с моей матерью. Все закончено.

С его лица исчезли все следы смущения. Олдридж улыбнулся. От этого маленького холодного выражения удовольствия мороз пробрал Антигону до мозга костей.

– Вы уже должны понимать, что я не могу этого позволить.

Она не попадется на его приманку. Нет. Антигона не стала спорить. Она даже не поднялась с кресла.

– Лорд Олдридж, вы мне не нравитесь. – Она выговаривала слова медленно и тщательно, словно объясняла ребенку основы арифметики. – Вы уже говорили, что и я вам не нравлюсь. Почему вы настаиваете на том, что даст вам столь же мало удовольствия, как и мне?

– Я не буду снова объясняться перед вами. – Его тщательный самоконтроль начал давать трещины.

– Не будете? – Ее тон был раздражающе мягким. – Поскольку ваше поведение необъяснимо. Невыносимо. И, вероятно, преступно.

Последнее утверждение заставило Олдриджа замолчать, но только на миг.

– Слушайте меня и слушайте хорошо, девочка. – Он стукнул костяшками пальцев по столу. – У меня есть долг. Обязательства перед фамильным именем, перед родом. Я не могу, не хочу и не позволю, чтобы мой род пресекся. И, по нашему соглашению, у вас, деточка моя, есть передо мной долг.

Антигона отмахнулась от его разглагольствований об обязательствах и долге.

– Найдите кого-нибудь еще, чтобы продолжить свой род.

– Мое дорогое наивное дитя. Я объяснил ваши обязательства…

– Я не дитя, лорд Олдридж. – Ее тон стал столь же резким и острым, как и у него. – Во всех смыслах. И уже давно. Узнав о ваших извращениях, о том, что вам нравится получать постыдное удовольствие, что вы добиваетесь его от малых детей, от мальчиков, у которых в их несчастной жизни нет другого выбора, кроме как идти к таким, как вы, я навсегда рассталась с теми крохами наивности, которые могли у меня остаться.

У Олдриджа хватило такта отреагировать, он действительно не мог сдержать яркие пятна, расползавшиеся на его белом лице.

– Это ничего не меняет. Брачный контракт подписан. Приданое вашей сестры заплачено. Если вы рискнете нарушить наш союз, то подвергнете ли вы такой опасности вашу сестру? Вы решитесь рискнуть ее счастьем так же, как своим собственным?

– Да, – обдуманно сказала Антигона. – Решусь. – Довольно позволять использовать ее и Касси, словно они пешки в шахматной игре. – Я возьму на себя этот риск.

Перед лицом ее мягкого вызова его гнев начал нарастать.

– Нет. Я вложил слишком много. Говорю вам, я купил вас, как покупал этот фарфор, и теперь намерен забрать вас. Я играл в ваши игры с отсрочкой, теперь им конец. У меня есть специальная лицензия, и я намерен ею воспользоваться.

Антигона отодвинула стул от стены и поднялась.

– Я читала соответствующий закон, милорд. Вы не можете сделать этого без моего согласия.

– Я говорил вам, Антигона, что все, даже епископов, можно купить.

– Тогда я выкуплю у вас себя. Вот. – Она бросила на стол тяжелый мешок. – Пятьсот гиней. Мое приданое.

Он наблюдал, как дрогнули в мешке монеты, с выражением то ли жадности, то ли снисходительного удовольствия.

– Где вы взяли такую сумму? У вас нет ничего, кроме того, что дал вам я. У вас нет ничего, кроме одежды на теле. Я проследил…

– Я продала кобылу.

Олдридж замер, и она наконец ясно увидела живший в нем под непрестанным контролем гнев.

– Сначала вы украли ее, а потом продали? Дитя мое, вы думаете я это так оставлю? Я могу отдать вас под арест.

– Думаю, нет. – Антигона заставляла себя говорить спокойно и уверенно, словно обсуждала что-то обыденное, вроде грядок в огороде, а не сражалась за свою жизнь, хотя горло у нее пересохло от ужаса. – Кобыла моя, а не ваша, и мне ее продавать. Можете быть уверены, я сделала это по всем правилам. Опять же, я читала законы. Но пятьсот гиней ваши – это стоимость моей доли. Я покупаю вам свободу от соглашения с моей матерью.

– Пять сотен – это не пять тысяч, – фыркнул он. – Ваша мать ошиблась, если назвала меньшую сумму.

– Нет, она сказала мне, что вы предложили ей пять тысяч. И полагаю, вы можете предъявить ей иск за мошенничество, поскольку она подписала контракт, не имея на это официального права. – Антигона пожала плечами, чтобы показать ему, как мало ее это волнует. – Я не читала весь закон, виновность моей матери меня больше не заботит. Но мне посоветовали предложить вам пятьсот гиней, что превышает мое состояние, в качестве компенсации за прекращение нашего соглашения.

– Как вы говорите, вы не знаете закона. И не понимаете моей власти как судьи.

– Как вы говорите, – эхом повторила Антигона, чтобы показать, что его аргументы не произвели на нее никакого эффекта, – но я знаю, что это Англия, милорд. Страна закона. И вы не можете устанавливать собственные правила только потому, что вы богаты и любите поступать по-своему. Вы с моей матерью заключили контракт, словно я несовершеннолетнее дитя. Уверяю вас, это не так.

– Что вы хотите сказать? – Его милость впервые действительно растерялся. – Вам только восемнадцать, Антигона, какой бы зрелой вы себя ни воображали…

– Вам следовало бы больше обращать внимания на математику, лорд Олдридж. Папа всегда говорил, что на нее недостаточно обращают внимания. Вам следовало бы проверить факты. Правда заключается в том, что моя мать лгала. Она лгала вам и лгала мне. Но факт остается фактом, мне двадцать один год. Я стала совершеннолетней раньше, чем моя мать подписала ваши бумаги. Полагаю, вы не будете столь великодушны, что поверите мне на слово, но у меня есть доказательство. Заверенная печатью копия – обратите внимание, лорд Олдридж, копия, – письменного свидетельства графа Гросвенора, который также подтверждает мое независимое право на кобылу. И который, так уж вышло, мой крестный отец, и он крайне огорчен моими нынешними обстоятельствами.

– Гросвенор?

Олдридж не мог предвидеть, что у нее могут оказаться союзники. Это отличная ложь.

– Именно. Я ведь просила вас подумать, почему граф Гросвенор отдал мне такую ценную кобылу?

Но Олдридж был картежником и попытался блефовать:

– Если вы так уверены в его поддержке, почему он не здесь?

– Потому что я не просила его присутствовать. Потому что вам нужно выслушать именно меня и поверить именно мне. – Антигона понизила голос почти до шепота, как учила свою сестру, так что Олдридж вынужден был слушать внимательнее. – Потому что вы впервые в своей несчастной жизни поступите как джентльмен, вы поступите не только по закону, но и правильно, и отпустите меня.

Он не принял этого.

– Нет. – Олдридж в бессильной досаде сжимал и разжимал кулаки. Он ее не отпустит.

Антигона слышала отчаяние в его голосе и видела, как его самообладание трещит по швам.

– Да, – возразила она. Чем больше нервничал Олдридж, тем спокойнее становилась она. Хотя бы ради того, чтобы больше вывести его из равновесия. – Другой возможности нет.

Антигона повернулась к двери. Ей больше нечего здесь делать. И нечего сказать.

Он двинулся быстро – быстрее, чем она ожидала от его возраста, – метнулся к двери, чтобы преградить ей дорогу. И ждал ее следующего движения в напряженной позе изготовившегося дуэлянта.

– Есть. Должна быть.

Антигона чуть отступила к окну, чтобы солнечный свет из-за ее спины бил ему в глаза, и попыталась ослабить напряжение, сохраняя между ними дистанцию и преграду из мебели. Но расстегнула пуговицы редингота, чтобы обеспечить себе доступ к оружию.

– Вы хотите попытаться применить силу? – мягко спросила она.

– Я не хочу этого. – Олдридж говорил твердо, словно пытался убедить и ее, и себя. – Но вы не оставляете мне другого выбора, Антигона. Вы знаете это.

Она улыбнулась. Она не могла сделать ничего другого. Она смотрела на лорда Ивлина Олдриджа со всей уверенностью, которая происходила от осознания, что она собирается сказать абсолютную, неопровержимую правду.

– У вас всегда есть выбор, лорд Олдридж. Подумайте хорошенько, что вы собираетесь делать, прежде чем попытаетесь причинить мне хоть какой-нибудь вред.

Лорд Олдридж не слушал. Он ничего не слышал. Ни ее слов, ни движения за дверью, которая с треском открылась.

Уилл Джеллико плечом проложил себе дорогу в комнату.

– Я слышал достаточно, – сказал он тоном, не допускавшим возражений. За ним вошли граф Сандерсон, лорд Джеффри и Здоровяк Хэм с парой начищенных пистолетов наготове.

Но Антигона смотрела только на Уилла Джеллико. Высокого и мощного в своем капитанском мундире. На Уилла Джеллико, которого она боялась больше никогда не увидеть.

Уилл Джеллико обратился к Олдриджу спокойным убийственным тоном человека, который привык к тому, что его слышат и сквозь гул пушек:

– Прочь от нее.

Но Олдридж все еще не слышал. И явно ничего не соображал. Из недр плотно пригнанного по фигуре сюртука он извлек маленький пистолет и нацелил на Антигону.

Она хотела, чтобы ей хватило отваги осадить Олдриджа. Хотела суметь поинтересоваться у него, пьян он или просто самоубийца, но горло так сузилось, что она могла только дышать. Все сузилось, даже комната становилась все меньше.

Папа сказал бы, что такое невозможно, что математика такого не допускает. Но перед Антигоной не было ничего, кроме оружия лорда Олдриджа. А ее пистолет все еще за поясом. И она слышала, как остальные привели свое оружие в смертельную готовность.

Но главным было его оружие, маленький подрагивающий ствол, нацеленный в ее голову. Антигона видела за ним глаза Олдриджа, темные и дикие от необузданного гнева. Угрозу, которую он больше не мог прятать за своим тщательно сконструированным фасадом. Угрозу, которая змеилась в его теле и скользила в трясущейся руке.

Та часть ее ума, которая еще была способна думать, с осторожностью и надеждой отметила тот факт, что безумец не взвел курок. Пока нет, хотя пистолет был крепко зажат в трясущейся руке.

– Нет, – снова сказал Олдридж тем же резким тоном отчаяния. – Она моя. Десять лет я ждал девушку, которая мне подходит. Десять лет. Посмотрите на нее. Вы думаете, я найду такое, – он выделил последнее слово, – где-нибудь еще?

Антигона предполагала, что он имеет в виду ее мальчишеские повадки. Что у нее одной странный набор качеств, которые делают ее приемлемой для него в качестве жены. Наверное, ей должно быть лестно, как однажды высказалась ее мать. Но его заявление прозвучало не как комплимент. Оно прозвучало как проклятие.

– Положите оружие и отойдите от нее, – сквозь зубы повторил Уилл. – Если вы на нее хотя бы взглянете, я выстрелю. А потом добью вас голыми руками. Вы меня поняли?

Сила голоса Уилла привела Олдриджа в чувство. Повернувшись на голос, он был потрясен, а потом пришел в бешенство, увидев нацеленные ему в сердце пистолеты.

Его голос дрожал от безумной ярости человека, лишенного того, что он считал своей собственностью.

– Кто вы такие, чтобы являться сюда, в мой собственный дом и приказывать…

– Черт побери! – рыкнул Уилл. – Положите оружие. Иначе…

От гнева Уилла Олдридж заколебался, его рука начала опускаться.

У Джеллико был такой вид, словно он сейчас бросится на Олдриджа и вышибет из него дух со всей силой возмездия, на которое способен, как он обещал Антигоне в ночь первой встречи. Но граф жестом остановил его.

– Уильям, – негромко и спокойно сказал он, пытаясь внести ноту здравого смысла.

Но было слишком поздно для здравомыслия. От ярости и ущемленной гордости на щеках Олдриджа вспыхнули яркие пятна. Он еще не сдался. Он улыбнулся своей отвратительной улыбкой и сказал:

– Не важно. Забирайте ее, если хотите. В конце концов, я уже получил от нее то, что хотел. Она была восхитительным мальчиком.

Мелькнувшее на лице Уилла потрясение сказало Антигоне, что стрела Олдриджа угодила в цель. Только мимолетная рябь сомнения промелькнула в глазах Уилла, но этого было достаточно. Одним фальшивым грязным намеком Олдридж выиграл.

Антигона не может… не позволит ему победить.

В этот момент ошеломленного молчания, прежде чем Уилл смог полностью оправиться и броситься на Олдриджа, она шевельнулась.

Нащупав под рединготом тяжелый отцовский пистолет, Антигона вытащила его и вытянула руку прямо перед собой. И с нарочитой медлительностью взвела курок.