Текст книги "Лесная невеста"

– Князь там по-своему поговорит, а я здесь по-своему поговорю, – бормотал он, высыпая на платок деревянные бляшечки, переворачивая их черной руной вниз и любовно разравнивая ладонью. – Вот увидите, кто из нас окажется ближе к истине. Великий Один висел на дереве целых девять суток, но зато, когда он увидел истину, не стал копаться и мямлить, а скорее протянул руки и схватил ее – и вот несчастный род человеческий может все узнать о себе, если захочет как следует. Надо быстро хватать все, до чего можешь дотянуться, потому что второй раз тебе никто ничего не даст…

– Ты лучше о князе думай, не болтай попусту, – пытался унять его Радоня, но Хродлейв, замотав головой, возразил:

– И ничего подобного. Мои руны – как ученые кони, мне не надо ни о чем думать, они сами вынесут, куда нужно. Ну, если ты так хочешь, я спою заклинание. Учти, нарочно для тебя.

И он запел, задумчиво глядя на разложенные руны:

 
Рунар мунт ту финна
Ок ратна стафи,
Мйок стора стафи,
Мйок стинна стафи,
Эр фати фимбультуль
Ок герти гиннрехин,
Ок рест Хрофт рёхна…[40]40
  По мере возможности переданный русскими буквами древнескандинавский стих «Старшей Эдды». В переводе А. Корсуна:
  Руны найдешь И постигнешь знаки, Сильнейшие знаки, Крепчайшие знаки, Их вырезал вещий, И Хрофт их окрасил.


[Закрыть]
 

Радоня вслушивался в непонятные слова с недоверием: как он уже знал, Хродлейв имел обыкновение вместо заклинаний петь песни о чем угодно – о ловле рыбы или о весеннем гулянии с девушками. Как ни странно, руны все равно его понимали, но должен же в таком важном деле быть порядок!

– Эту руну я вынимаю для князя Столпомера – стоит ли ему верить в свой сон, – начал Хродлейв и наугад взял с белого полотна один из ясеневых кружочков.

Он перевернул кружочек руной вверх. Зимобор и Радоня потянулись посмотреть, хотя рун оба не знали и без помощи знатока черный выжженный «стуре став», то есть «сильный знак», ничего не мог им сказать.

– Это руна «ансу», – охотно объяснил знаток. Вид у него был довольный. – Отличная руна! Ее имя – Послание. Это значит, что нашего славного князя в будущем ожидает дорогой подарок. А что ему теперь дороже собственной дочери? Руна «ансу» – знак появления кого-то пропавшего или известие от кого-то отсутствующего. То есть ему непременно следует обратить внимание на знак богов, который он получил, и сон его не обманывает. Я очень за него рад!

С этими словами Хродлейв положил руну опять на платок, с удовольствием потер ладони и разровнял деревянные кружочки, чтобы смешать «ансу» с остальными.

– Эту руну я вынимаю для княжны Звенимиры – вернется ли она домой, – провозгласил он вслед за этим и подмигнул девушке-подростку, которая, стоя с узелком в руках, загляделась на творящееся священнодействие.

Девушка смутилась и поспешно бросилась в пещеру вслед за ушедшей матерью.

– Ого! Руна «уруз»! – возрадовался прорицатель. – Руна по имени Сила! Любая девушка обрадуется этой руне, потому что она означает мужчину, входящего в ее жизнь! Что-то в ее жизни закончилось, а что-то новое начинается! Если мы думали о княжне Звенимире, то ответ яснее дня: скоро за ней придет мужчина, который уведет ее к совсем новой жизни! И это будет один из нас! Ой! – Вдруг спохватившись, Хродлейв зажал себе рот. – Я этого не говорил! То есть это сболтнул мой неукротимый язык, а боги нам еще этого не сказали. Ну вот, теперь придется проверять. Эту руну я вынимаю для меня, – с важностью продолжил он, взяв руну с платка. – Найду ли я девушку.

Перевернув ясеневый кружок, Хродлейв состроил обиженное лицо:

– «Маназ». Боги дали мне подзатыльник за болтливость. Ибо имя этой руны в нашем случае – Скромность. Сейчас время не моих подвигов, и незачем лезть на глаза, иначе… Хм, лучше попробуем попытать еще чье-нибудь счастье. Эту руну я вынимаю для Радони – найдет ли он девушку.

Но и эта руна не порадовала прорицателя.

– Перевернутая «фенад». Ничего ты не получишь, мой отважный друг, не стоит и пытаться. Ну, Ледич, теперь ты моя последняя надежда. – Хродлейв бросил на Зимобора быстрый взгляд. – Эту руну я вынимаю для Ледича – найдет ли он княжну.

Перевернув руну, Хродлейв некоторое время молча созерцал ее. Два товарища подумали, что она трудна для истолкования, но на самом деле прорицатель был почти поражен совпадением смысла руны со всем тем, что он сам же перед этим наболтал.

– Руна «рейдо». Иные называют ее руной Совета, иные – руной Пути. Но она означает именно путь, в этом нет сомнения, – медленно и задумчиво, без прежнего оживления протянул Хродлейв и снова посмотрел на Зимобора. – Тебе предстоит путь, и самое главное, что в нем надо помнить, – это доверие к самому себе. Иди туда, куда позовет тебя сердце. Вот оно все и сходится. Только тролли знают, где искать княжну, чтобы она вернулась домой, и именно тебе предстоит путь, в котором дорогу укажет сердце.

– Так куда идти-то? – Радоня ничего не понял. – Где она есть-то, княжна?

– А ты хотел, чтобы руны, как дед клюкой на улице, тебе показали – туда, мол, побежала? – Хродлейв оскорбленно воззрился на приятеля. – Руны не показывают пальцем. Руны указывают путь! – Он назидательно поднял палец. – Можно даже сказать, высший путь! И в рассуждении высшего пути это очень даже ясное предсказание!

– Что, и сам не ждал? – Зимобор снисходительно погладил вещуна по светловолосой голове.

– Да, пожалуй… – согласился Хродлейв. – Я, понимаешь ли, такой умный, что меня самого это иногда удивляет…

– Как сказал бы Хват, тебе шлем не жмет? – обронил Зимобор.

– Честно говоря, был такой случай, – признался Хродлейв. – Было как-то раз, что мы с Хрингом Лососем и еще одним парнем из дружины Эгиля из Болле втроем за ночь выпили бочку пива. Вот такую бочку. – Он обрисовал руками нечто на уровне пояса.

– Врешь, – хмыкнул Радоня.

– Не вру. Вот такую бочку за ночь втроем. – Хродлейв еще раз изобразил размеры бочки. – На Середине Лета было дело, праздновали с конунгом в святилище в Болле. Песни пели и все пили, пили… А утром я хотел надеть шлем, но голова распухла, и шлем налез только досюда. – Он провел рукой по лбу над ушами.

Радоня еще раз недоверчиво хмыкнул и покрутил головой.

– Кстати, тот парень из дружины Эгиля был славянином, – вспомнил Хродлейв. – Я даже помню, что его звали Годослав.

– Почему-то меня это не удивляет, – сказал Зимобор.

Едва Хродлейв успел собрать руны и платок обратно в мешочек, как из пещеры вышел князь Столпомер. С первого взгляда было видно, что побывал он здесь не напрасно: его лицо просветлело, в глазах появилась бодрость.

– Ну, соколы мои ясные, не заскучали? – спросил он, подойдя. – Да ты, никак, сам гадал? – Князь заметил в руках Хродлейва мешочек, который тот еще не успел спрятать. – Ну и что вышло? Старик-то мне сказал: правдив мой сон. Сказал, что дочь моя не умерла, а ушла под землю, как зерно, которое предают земле, чтобы оно возродилось колосом. И семь лет назад гадали о ней, тогда не находили: нет, мне говорили, дочери твоей среди живых. Семь лет провела она под землей, теперь в белый свет вернется.

– Но не сказали, где ее искать? – уточнил Зимобор. Имея по Смолянску опыт общения с предсказателями, он знал, что они почти никогда не дают точных указаний.

– Сказали, ищи там, где потерял. То есть надо там начинать, где ее в последний раз живой видели.

– Где же? – в нетерпении спросил Зимобор.

– В тот раз Станигневов внучок меч принимал, мы всем домом к ним ездили.

– Куда?

– В Радогощ, конечно. Станигнев там сидел, теперь сын его Воротисвет в старейших.

Услышав название городка, Зимобор пошатнулся, застыл и чуть не сел на землю. Князь Столпомер и двое кметей в недоумении смотрели на него.

– Э, что с тобой? – окликнул его Хродлейв.

Зимобор пытался вымолвить хоть слово, но не мог. Мало сказать, что он был потрясен. Земля и небо для него перевернулись. Его пробирали сразу жар и озноб, волосы шевелились, на глазах выступили слезы. Перед ним стояло лицо Дивины. Ему больше ничего не нужно было знать – он все знал. Иначе и не могло быть. Никак иначе!

– Радогощ, значит? – едва выговорил он.

– Да. – Князь кивнул. – Это на самой меже со смолянскими землями. Да ты знаешь его, через него, поди, проезжал, когда сюда ехал. А место непростое. Не зря она именно там пропала. Там Ярилина гора, на ней когда-то святилище стояло, старше здешнего, а теперь один бурьян да бузина.

Зимобор слушал, укрепляясь в своей уверенности. Ведь Дивина сама сказала: она не родная дочь Елаги, пришла к зелейнице из леса, а перед этим жила у Леса Праведного… пять… да, пять лет. С тех пор прошло два года, значит, она ушла в лес семь лет назад. Княжна Звенимира пропала семь лет назад, и ей тогда было двенадцать. И Дивина не знала, не помнила своей прежней семьи. Но она не могла быть никем другим, кроме…

Зимобор с трудом поднял глаза и посмотрел на Столпомера. Теперь ему виделось сходство между ними – примерно тот же овал лица, черные брови, темно-голубые глаза… Может быть, поэтому князь Столпомер так понравился ему – он напоминал о Дивине, хотя сходство было настолько отдаленное, что Зимобор его не осознавал. И тот красивый, гордый, упорный воин, готовый погибнуть, но не отдать своей любви, не поступиться честью, что умирал у него на руках со стрелой в груди, был ее родным братом…

А еще… Однажды он видел… видел у нее в ожерелье, среди обычных лунниц, которые носит каждая женщина, кусочек золота… полоску, согнутую в полукольцо… Еще удивился, как подобное могло сохраниться в небогатой семье после нескольких голодных лет. И даже не заметил тогда, до чего это напоминает половинку разрубленного кольца. Обручального, похожего… Не просто похожего, а того же самого, свою половину от которого он, Зимобор, уже семь лет носит на поясе. Тогда он не узнал этот кусочек золота, потому что за столь долгое время напрочь забыл обо всем. А теперь вспомнил и готов был рвать волосы от досады на собственную тупость. Казалось, он еще в Радогоще должен был все понять. Если не сразу, то через несколько дней, когда узнал, что Дивина не родная дочь Елаги. Но кто же мог подумать, что… что его невеста не умерла?

– Постой, а ты там был? – спросил князь, пристально глядя ему в лицо.

– Был. – Зимобор кивнул.

– Так, может, ты что-то слышал…

– Я… – Зимобор не мог сообразить, что из всего этого нужно открыть сейчас князю, ее отцу! – Там… да, княже. Там есть девушка, про которую говорят, что она пришла из леса. Я ее видел. Но твоя ли она дочь… она и сама не знает. Она рассказывала, что не помнит, откуда и чьего рода, сказала, что ее вырастил Лес Праведный, а два года назад к людям вывел. Ее зовут теперь Дивина, она живет в дочках у тамошней зелейницы, Елаги. Ее весь Радогощ знает.

– Ну, посмотрим! – только и сказал князь и двинулся к воротам. – Пойдем. Дел еще сколько.

Сейчас, когда уже все готово было к отъезду в полюдье, снаряжать какие-то особые дружины для поисков не имело смысла. Новость весьма оживила город, даже в окрестных весях много болтали о пропавшей княжне.

– А во всех кощунах говорится, что кто девицу спасет, тот на ней и женится! – мечтал уже вечером Буденя, лежа на полатях и глядя в черный, закопченный потолок.

Кмети вокруг смеялись, но с явным сочувствием: жениться на найденной княжне никто всерьез не мечтал, но что отличившийся будет богато вознагражден князем, было очевидно.

Зимобор молчал. Нет, один человек в этой дружинной избе действительно мог рассчитывать взять в жены спасенную княжну. Это он, Зимобор Велеборич из рода смолянских князей! Ему, единственному здесь, происхождение позволяло требовать этой чести. И ведь сейчас он с ней обручен! Заново обручен со своей же прежней невестой! И даже когда она узнает, что происходит из рода полотеских князей и является сейчас единственной наследницей Столпомера, он, которого она знала просто как Ледича, не покажется недостойным ее женихом…

И тут ему пришла в голову еще одна мысль. Казалось бы, после всех потрясений и открытий его уже ничто не удивит, но…

Долгие годы он думал, что его невеста, княжна Звенимира, умерла. Некий злобный призрак приходил к девушкам, с которыми он сближался, давил, душил, угрожал… Люди думали, что это приходит, ревнуя, его мертвая невеста. Но она, невеста, все это время не была мертвой! Она была жива, а значит, душить по ночам Щедравку, Стоянку и прочих никак не могла! Стоянка пострадала от злобной мары совсем недавно, в ночь после смерти князя Велебора. Дивина тогда уже года два жила в Радогоще, не менее живая, чем сама Стоянка. Понятно, что она тут ни при чем.

Но тогда кто это был?

Кто была та злобная мара, угрожавшая каждой его любви? Та мара, из-за которой Зимобор до двадцати четырех лет проходил в короткой рубашке отрока, из-за которой Смолянск боялся назвать его своим князем, отдать себя во власть человека, который сам находится во власти мертвой? Конечно, это была не Дивина. Но кто же тогда?

Он пошевелился, взбил подушку. В лицо ему пахнуло запахом засохших ландышевых цветков.

Младина. Он совсем забыл о ней. А зря. Она явилась ему, когда перерезала нить Бранеслава, исполнив свое же давнее предсказание. Она запрещала ему любить других девушек. Ей, деве первозданных вод, понадобился он, Зимобор. Она уверяла, что только для нее самой мертвая невеста не опасна… Она обманула! Уж она-то, обрезающая жизненную нить, никак не могла не знать, жива дочь Столпомера или нет! И знала, что та жива!

Зимобор нетерпеливо перевернулся: возбуждение от нахлынувших мыслей не давало лежать спокойно. Конечно, якобы умершая невеста для Младины не опасна. Это она, Младина, опасна для его невесты! Смертельно опасна! Она и есть тот злобный призрак, который мучает девушек. В ней богиня повернулась к нему своим темным ликом, жестоким и отталкивающим, ликом самой Марены. Но если случайных подруг Зимобора она только пугала и награждала синяками на горле, то… То его настоящей невесте она пыталась принести настоящую смерть. И от этой смерти Мать и Лес Праведный спрятали ее в лесу на Той Стороне.

Он не спал до утра, ворочался, мешая Хродлейву, который сквозь сон вяло посылал его к троллям и лешим. Зимобор только усмехался: туда-то ему и надо. К лешим, именно к ним. Разорванные и перепутанные нити постепенно складывались в узор, хотя очень многие концы еще предстояло связать. Получалось, что Младина, за что-то ненавидя потомство Столпомера, погубила его сына, с детства преследовала дочь, пыталась погубить, а когда та с помощью Матери ускользнула туда, где Дева не могла ее достать, хотела завладеть женихом своей несостоявшейся жертвы. Но теперь, раз уж Дивина-Звенимира жива, да еще и заново с ним обручилась, Деве уже не так легко подчинить его, как одинокого парня.

Однако и недооценивать ее Зимобор не собирался. В ее власти будущее, а значит, у нее много способов отомстить.

Все немногие дни до отъезда полюдья Зимобор был так же молчалив и задумчив. В конце месяца овсенича, когда замерзли реки, дружина князя Столпомера покинула Полотеск и тронулась в путь. По дороге до Радогоща им предстояло посетить еще множество весей и городков, рассудить тяжбы, слишком сложные для местных старейшин, очистить дороги от лиходеев, собрать дань. И Зимобор был даже рад, что попадет в Радогощ только через несколько недель. За это время он надеялся собраться с мыслями.

Настали дни Марены[41]41
  Конец ноября.


[Закрыть]: с утра до ночи небо было затянуто низкими серыми тучами, дул резкий пронизывающий ветер, и холод стоял такой, что обильная густая грязь на дорогах смерзалась в бугристую неровную массу, звонкую как стекло и твердую как камень. С утра до вечера висели серые сумерки, так и не рассветало. То и дело принимался идти мокрый снег, то ложился, то снова таял, и голый лес чернел, одинокий, покинутый жизнью. Мужчины готовили лыжи к скорой зимней охоте.

Подошли волчьи дни, наступил праздник, еще называемый Волчья Мать[42]42
  21 ноября.


[Закрыть]. В это время приносили жертвы волкам, чтобы они не трогали зимой людей и скотину. Еще до позднего зимнего рассвета в Елагину избушку стали стучаться люди с корзинками, горшками и свертками, в которых были подношения для серого племени. По обычаю их полагалось угощать мясом, выплачивая дань от домашних стад, но угощали волков и пирогами с рыбой, с дичиной, кашей, зажаренной птицей. Часть от каждого приношения Елага оставляла себе: «А то девка столько не донесет!» Остальное Дивина сложила в плетеный короб и отправилась в лес.

В лесу было пасмурно, холодно – листва с деревьев уже почти облетела и густыми желто-бурыми грудами лежала под ногами. На черных ветвях висели прозрачные холодные капли, кое-где похрустывала изморозь. Земля затаила дыхание, подсыхала после дождей, готовясь принять зимнее покрывало. Марена за облаками уже вывела свою белую кобылку, готовилась в путь, и в ее широких рукавах шуршали запасы снега и инея.

Дивина шла, не думая куда, – это было все равно. Тяжелый короб давил на плечи, вкусный запах свежих пирогов и жареного мяса щекотал ноздри. Наконец она устала, опустила короб на поваленное дерево, стряхнула шерстяную рукавицу и вынула из рукава платок, чтобы вытереть нос. От ходьбы с грузом ей стало жарко, волосы выбились из-под платка, к косе успел прицепиться какой-то листик и мелкая палочка.

Передохнув, она пригладила волосы, отряхнула подол кожуха, привела себя в порядок, потом приставила руки ко рту и протяжно закричала:

– Волки, Велесовы псы, лесные пастухи! Приходите ко мне, я вам принесла поесть! Возьмите наше угощение, съешьте, а больше не просите, зимой не ходите, скотинку не грызите, людей не троньте! Именем Лесного Деда, вашего пастуха, именем Макоши, матери всего живого, зову я вас, заклинаю я вас!

Она еще покричала, потом открыла короб и стала выкладывать угощение на чистую скатерть. Еще разворачивая полотно, она уловила в отдалении волчий вой: ее услышали. Первому волку ответил другой, потом третий. Голоса раздавались все ближе. Она уже могла различить: первой приближалась волчица, повизгивая от нетерпения, даже взлаивая, как собака, вторым шел волк, молодой и сильный, потом старый вожак – его голос был самым низким и густым, в нем слышалось достоинство хозяина, который заявляет о своих правах и знает, что никто не посмеет их оспорить.

– А-а-а-о-о-у-у! – выпевали они на разные голоса, уже все ближе.

Разложив еду, Дивина присела на стволе и стала ждать. Вот из-под ветвей вынырнула первая тень: волк с желтоватым брюхом и серой, с черным волосом спиной вышел из-за поваленной ели, глянул на нее, но пока не приближался. С другой стороны выскочила худощавая волчица, потом показался молодой волк, с густым загривком, более темного окраса. Дивина сидела, сложив руки на коленях. Волки толпились у края поляны, шагах в десяти от нее, в нетерпении переступали лапами, не сводили глаз с разложенного угощения, но никто не подходил ближе. Еще рано.

И вдруг раздался еще один голос, еще один вой прозвучал над лесом, и от этого звука волки прижали уши и присели. А Дивина, напротив, встала. Уже десять лет она каждую осень проводила обряд угощения волков, сперва вдвоем с Лесом Праведным, хозяином серого воинства, потом, уже живя в Радогоще, одна. Она не боялась, что волки тронут ее, внучку Лесного Деда. Но последним, без которого пиршество не начинается, приходил Князь Волков. Его появления Дивина всегда ждала с трепетом. Князь Волков – оборотень, способный принимать человеческий облик, но и под волчьей шкурой сохранявший человеческий разум. В нем живет бог, сам Велес, повелитель мертвых и бог Того Света, куда волк способен наведываться.

И вот он выскочил из чащи. Легким прыжком, как серая молния, как первая вьюга, зверь перенесся через поваленную ель, заставив всю стаю прижать уши и отпрыгнуть. Он был почти белым, только с темной полосой вдоль хребта, и таким огромным, что прочие волки рядом с ним казались серыми щенками. А Князь сразу подошел к Дивине, обнюхал разложенное угощение, потом поднял глаза.

– Это для тебя, Князь Волков, – сказала она, одолевая благоговейную дрожь. Он не казался опасным, но с ним сюда вошла такая сила, что на поляне стало тесно. – Выбери, что тебе понравится, остальное отдай твоим детям и не тронь зимой нашей скотины, не тронь людей.

Волк уселся перед разложенной скатертью, и его огромная голова оказалась на уровне лица Дивины. Она старалась держаться спокойно, но трепетала, как Ледяная Дева перед огнем. Хотелось, чтобы он поскорее ушел, и хотелось без конца любоваться этим красивым, сильным зверем, вобравшим в себя всю мощь лесных племен. Князь Волков рассматривал ее, и ей было жарко под взглядом его по-человечески умных глаз.

Вот он наклонился, взял в пасть один из пышных пирогов тетки Вишенихи и вдруг всунул его в руки Дивине.

– Ты это мне? – в изумлении воскликнула она.

Волк кивнул. Тогда она разломила пирог пополам – его начинка из рыбы с кашей была еще теплой – и протянула волку половину. Он осторожно взял, жарко дохнув ей на ладонь, и проглотил угощение. Дивина откусила от своей половины. Это было неслыханно – Князь Волков сам предложил ей разделить угощение, а значит, признал ее своей сестрой!

Князь Волков обернулся к своему воинству, что-то рыкнул, потом еще раз посмотрел на Дивину, прыгнул в сторону и исчез за деревьями. Ему нужно было сегодня много куда успеть – по всем славянским землям ему приготовили пиры на полянах. Прочие волки с радостным визгом набросились на еду – сначала старшая волчица, потом остальные. Вмиг пироги и мясо были проглочены, горшки вылизаны, и волки собрались в кружок, подняли морды и разом завыли. Приходи, Зима-Марена, выводи белую кобылку!

Волки разбежались, Дивина собрала пустые горшки и скатерть, отряхнула крошки. Из мыслей у нее не выходил волк с черно-серебряным волосом на загривке и на спине, прекрасный и грозный, как меч с рукоятью из черненого серебра. В нем был бог, и он обещал ей свое покровительство. Как будто знал, что оно ей очень нужно сейчас. Или действительно знал?

Изба-беседа теперь каждый день была освещена огоньками лучин, полна движения и говора. Девушки собирались сюда со всей ближней округи, сидели друг к другу впритык, и даже веретена их, бывало, сталкивались одно с другим, но от этого было только больше смеха. Все радовались, что урожай льна удался, что было чего чесать и прясть, а потом будут и новые рубахи. Будут полотенца, и скатерти, и все прочее, что готовится в приданое и без чего не бывает приличной свадьбы…

Чуть попозже подтягивались парни, которым приходилось сидеть уже на полу, но они не обижались. После Макошиной пятницы наступила пора зимних свадеб: зимой женились более степенные и осмотрительные, предпочитающие не умыкать из весенней рощи приглянувшуюся девку, а сперва познакомиться, вызнать, какова она сама и какая есть родня, а потом править свадьбу честь по чести, не забывая о приданом. Урожай в этом году собрали хороший, хлеба должно было хватить до конца зимы, а новая весна обещала более обширные запашки и еще более обильный урожай. Радогощ веселился от души, отдыхая от изнурительных летних трудов и пережитых волнений. С тех пор как Горденя и двое других парней поправились, ни оборотни, ни волхиды больше не напоминали о себе, и люди положили считать, что избавились от них навсегда.

Однажды воеводский сын Порелют собрался на охоту. Еще до рассвета Дивина слышала, как он со своими кметями проехал по замерзшей грязи мимо их ворот, направляясь в Лосиный бор. Там, по берегам речки Черной, лосиные стада кормились зимой, объедая ивняк. Жители Дергачей, новой заимки возле самого бора, всем скопом служили загонщиками на больших охотах и за это получали часть добычи.

В этот раз охота настолько удалась, что воевода Порелют возвращался веселым и щедрым. Уже темнело, когда мальчишки, которым даже холод и ветер не мешали целыми днями гонять по улице, закричали от околицы: «Едут!» Следом раздался топот копыт и скрип полозьев. Дети, даже кое-кто из взрослых вышли за ворота взглянуть на добычу. Посмотреть было на что: в волокушах лежали несколько лосиных туш, освежеванных и разделанных на части. На седле у каждого кметя висел или заяц, или несколько птиц.

Завидев Дивину, стоящую у своих ворот, Порелют что-то приветственно крикнул, но за скрипом волокуши она не расслышала. Воевода взмахнул рукой, и Рогня, один из его кметей, направил коня к их воротам.

– Пусти, красавица, подарок занесу, – просипел он, и она улыбнулась: так не вязался этот простуженный голос с его блестящими глазами и веселым видом.

Рогне было за сорок, его жидкая бородка уже начала седеть, но он, бывало, захаживал на посиделки наравне с молодыми – «послушать, как девки поют», хотя редко уходил восвояси, удовольствовавшись одними песнями.

У его седла висела целая косуля.

– Показывай, куда нести, – предложил он Дивине. – Мать-то где? В погреб или что сразу готовить будете?

– Повезло вам сегодня. Леший тоже, видно, пьяный и добрый был! – поддразнила его Дивина. – Или вы и Хозяину бражки поднесли?

– Уж поднесли так поднесли! – Рогня расхохотался. – Что за дело-то вышло? Гнали нам дичь Дергачи, ну, ты их знаешь, и хорошее стадо подняли, голов девять или десять, бык вот такенный, глянешь – ужас и озноб, такая зверюга, хоть и без рогов. Довели до самой Черной, мы ждем, копья держим, а тут вдруг глядь: из-за реки тоже ломят: олень, кабан, еще олень, косуль штуки четыре или пять, как мыши, – только кусты трещат! Ну, мы не будь дураки, их всех и постреляли. Секач ушел, неохота было возиться, а оленя Бушуйка копьем взял. Едва успели оглянуться, а из-за Черной, со стороны озера, еще люди едут. Кто такие, говорят, зачем нашу дичь взяли? А Порелют говорит: «Дичь тут Лесного Хозяина, а если это ты, то покажь, где у тебя левое ухо шерстью покрыто?» Ну, ты ж его знаешь, ему бы только смеяться.

– А те что?

– А тот тоже парень не промах, молодой, нашего немногим старше. Грозный с виду, жуть берет! – Рогня хохотнул. – Я, говорит, князь Буяр, брат смолянской княгини Избраны! А если, говорит, кому-то лешего нужно, то сейчас будет тебе леший!

– А воевода что? – уже без улыбки спросила Дивина. Столкновения на охоте случаются, но не всегда в них бывают замешаны такие могущественные люди. – Неужели правда князь?

– Так ведь князь Велебор смолянский еще весной помер. А на столе у них теперь девка, княжна, его дочь. Ты разве не слышала? – Рогня удивился. – Торговые гости рассказывали же. Те, что осенью проезжали. А это, видать, ее младший брат.

– Так они у вас на дворе останавливались, к нам не заходили. Ну, так что же?

– А воевода говорит: ступай, жалуйся своей княгине, а если у вас баба на столе, то пусть леший вам уступает, а мы не будем! Погоди, говорит, я еще на Касплянское озеро охотиться приду, тогда узнаешь! А сейчас проваливай, пока цел!

– На Касплянское озеро? Где это?

– А уже от самого Смолянска недалеко. Там Каспля-река и озеро на ней. Сколько раз бывало: если наши князья ходят днепровских воевать, то на Касплянском озере рати встречаются. Так и повелось: жди меня на Касплянском озере – войной, значит, на вас собираюсь!

– Да что он, сдурел совсем? – Дивина оторопела. – Это же он днепровским войну объявил, воевода-то наш! И чем кончилось?

– А чем ему кончиться? – Рогня опять хохотнул. – Наших-то вон, три десятка, а у него десяток был с собой от силы. Повернулся да ушел к себе за речку. Еще пусть спасибо скажет, что живым отпустили. Ну, меня-то на пир позовете? – Рогня похлопал по туше косули широкой ладонью с недостающим суставом на мизинце. – Что, в беседе-то сегодня будет народ?

К вечеру уже весь город знал о столкновении, и все потешались над незадачливыми смолянами. Мало кто верил, что это действительно был сын старого смолянского князя, но всем нравился ответ Порелюта, что, дескать, нечего уступать таким, которыми правит женщина. Обильную добычу воевода щедро раздавал направо и налево, и в Радогоще радовались, что близкие пиры в честь Морозова дня[43]43
  Морозовы дни – начало декабря.


[Закрыть] будут такими обильными.

На другой же день после достопамятной охоты пошел снег и шел несколько дней кряду, ложась на промерзшую, сухую землю все более толстым слоем. Визжащие дети лупили друг друга снежками, самые нетерпеливые вытаскивали на двор сани. Весь мир побелел и очистился, на душе стало светлее, и Дивина радовалась: темные дни Марены прошли, наступила настоящая зима, а значит, теперь не так-то далеко и до весны…

Перед Морозовым днем все хозяйки несколько дней пекли пироги, а с самого утра, еще в темноте, начали жарить кур, варить кашу. Пиво, сваренное из ячменя нового урожая, и брага, настоянная на сухом сене и заправленная хмелем, дрожжами и медом, везде была готова, и мужчины, старики, отцы и деды семейств с самого рассвета стали потихоньку ходить один к другому в гости, перебегая от своих ворот до соседних, зябко запахивая кожух, «пробовать» пиво и закусывать горячим пирожком, откусив от которого кусочек приходилось держать его в зубах и сердито тянуть воздух – горячо!

Старые бабки, под сдавленные смешки внуков забираясь на крышу, приглашали Мороз есть кисель, чтобы потом, по весне, не губил заморозками посевы. После полудня на санях с праздничной новой упряжью стали съезжаться гости: из тех же Дергачей, из Утицы и Русавки, из Погощи, из Доброва Поля – из всех окрестных весей и заимок, где жались друг к другу две-три избы возле новой росчисти среди глухого леса. Сегодня все отцы и деды, надев новые вышитые рубахи и нахлобучив новые шапки из меха собственной добычи, ехали на люди, чтобы потом, уже будучи в подпитии, повалить родичей и друзей в сани и везти к себе, где у хозяек тоже есть и пиво, и брага, и пироги. В честь Мороза такая гулянка продолжалась по нескольку дней, и не один отец семейства, на третий-четвертый день проснувшись где-нибудь за лешачьим болотом у кривого деда Репы, никак не мог вспомнить, как же он сюда попал и где еще успел отличиться! Про это даже пословица есть: знать мужика, что Морозы справлял, коли на голове шапка не держится!

Молодежь тоже не терялась. К вечеру мужчин и стариков, наиболее уважаемых в посаде, звал к себе на пир воевода, а Порелют, еще слишком молодой для стариковских посиделок, собирался в беседу. В этот вечер на девичьих павечерницах начинают петь такие песни, которые обычно кончаются поцелуями, а этого воеводский сын никак не хотел пропустить.

 
Косят девки лебеду, лебеду,
Телятишкам на еду, на еду…
 

В беседе пели действительно настолько громко и весело, что не услышали шума на дороге из леса, впрочем приглушенного обильным снегом. А если бы и услышали, то не обратили бы внимания: и сегодня, и завтра хождения и разъезды в санях будут продолжаться как с утра до ночи, так и с ночи до утра.

Но эти гости повели себя как-то странно: они явились словно бы ко всей улице сразу. Ворота распахивались без стука и спроса, и Чарочка, которому досталось в этот раз место возле самой двери, вдруг нахмурился: ему послышался где-то поодаль пронзительный женский крик. Не похоже на возмущение хозяйки, у которой охмелевший муж в первый же день порвал новую рубаху! По соседству скрипели ворота, причем в двух или трех дворах сразу, и Чарочка, дернув за полу приятеля Червеню, потянул его наружу: посмотреть, что там такое.