Текст книги "Рукопись Бэрсара"

– Должен, – сказал я себе. – Если Кеват, слопав Квайр и Лагар, в надлежащее время проглотит Бассот, история вытрет из памяти город Кас, и я впервые узнаю о нем, когда совершу бесполезный побег.

Провожатый оставил нас. Растворился среди стволов, и Эргис подождал меня.

– Слышь, Тилар, Тан говорит, засады в приграничье. Отрезов пять, говорит. Ежели обходить…

– А если не обходить?

Он с усмешкой поглядел на меня.

– Коль нет, так своротить пора.

– Пора, – согласился я.

– В Биссал?

– Можно и в Биссал.

– А можно и в Согор?

– Да нет, – сказал я. – Нельзя.

Звериные тропы, зелёный подводный свет, и яркое небо в разрывах крон. Движение. Мы движемся в Квайр. Мы вовсе не возвращаемся в Квайр, мы только соприкасаемся с ним. «Земля отцов, – подумал я. – Высокопарный бред – но правда». Моя земля, земля отцов, пятнадцать поколений нас упрятано в неё, оказывается, это существует, – зов крови… или зов земли? Она звала меня, такая же, покрытая такими же лесами – и всё-таки особая. Моя.

Мы едем в Квайр. Всего лишь две недели на все про все: шесть дней пути, семь дней работы, день в запасе. А после все размечено до точки, и обязан сделать то, что только я сумею сделать. Забавный парадокс: я возвращаюсь в Квайр врагом, чтобы его спасти. Я должен уцелеть, перехитрить, переиграть своих врагов-друзей, чтобы быть полезным Квайру.

А Эргис молчит. Едет передо мной и молчит. Мне не хочется думать о них – о врагах-друзьях и друзьях-врагах, потому что есть на свете один, который мне просто друг.

– Эргис, – спрашиваю я, – как это случилось, что ты мне поверил? Увидел в первый раз – и поверил.

– А страху в тебе не было.

Он не удивляется моим вопросам. Привык.

– Был.

– По тебе сроду не видать. – Придержал коня, чтобы ехать рядом, глянул искоса: – Что, уморился в господах ходить?

– Есть немного.

– А я чего-то как на казнь еду. Не то что боюсь… душу рвёт. До коих-то пор в родимую землю вором прорыскивать?

– Всегда, – говорю я ему. – Покуда живы. Знаешь, Эргис, – говорю я ему, – если мы погибнем этой весной, так именно за то, чтобы нас никогда не признали в Квайре.

– Загадка проста, да отгадчик простей. Ты что, Огила за дурака считаешь?

– Речь о Таласаре.

– О Равате, что ль? – глухо спросил Эргис.

– Забудь о Равате, Эргис. Есть Таласар – наш смертельный враг, и он унаследует Квайр.

– Слышь, Тилар, а тошно, поди, жить, коль все наперёд знаешь?

Воспоминание – как вина, и я ответил Эргису так, как должен был бы сказать Баруф.

– Очень тошно. Просто я знаю, что судьбу возможно изменить. И я сделаю все, чтобы её изменить.

Распутица изнуряет нас. Полдня дождя – и тропы совсем расползались, мы едем через лес напрямик, прорубая дорогу в подлеске. У границы мы отдали сменных коней и остались одни. Я да Эргис, да двое людей Эргиса, да Дарн с Эгоном. Ещё одна цепь несвободы, наложенная на меня. Мне нравится Дарн, и мне приятен Эгон, но Дарн – это око Сибла, а Эгон – ухо Асага; я знаю: они мне верны и с восторгом умрут за меня, но с таким же восторгом доложат Старшим каждый мой шаг и каждое моё слово на этом шагу. И Зелор тоже тайно оберегает меня, и как только я перейду границу, ему станет известен каждый мой шаг и каждое слово.

– Великий! – окликнул Дарн. Он ехал сзади, почти впритык, и был ещё мрачней, чем всегда.

– Да?

– Дозволь молвить, – сказал он тихо и взглядом повёл назад.

– Эргис! – приказал я. – Возьми людей и проверь тропу. Если что – в бой не ввязывайся.

– А ты?

– Оставь со мной Дарна, если боишься.

Он сразу все понял, да я ведь не его хотел обмануть. Стрельнул глазом и подхватил игру.

– И то! Я уж сам хотел. Прём, как стадо! – кивнул своим и Эгону и погнал коня.

– Великий, – угрюмо сказал Дарн, – ты при Эгоне остерегайся. Я-то лишнее не передам, а он – Брат Совета, ему никак.

– Я знаю, Дарн. Спасибо.

– И вот чего. Старший… – он долго молчал, я видел, как он ломает себя, но не хотел ему помогать. Я не имел права ему помочь: ведь выбор был простой: я или Сибл. – Старший велел… если шибко на рожон полезешь… не дозволять. Хоть что, говорит… все поломай… пусть только живой воротится.

Ай да Сибл!

– Ну и что? – сказал я ему. – Конечно, Сибл за меня боится.

– Кабы за тебя! – с тоской отозвался Дарн. – За Кас он боится, за деревню нашу. Мол, на что чужая корова, когда своя курица… Не чужая, – глухо сказал он. – Своя.

– Спасибо, Дарн! Потому я и еду, что не чужая. Если я не сделаю то, зачем еду, кеватцы захватят Квайр.

Он кивнул, и тень всё-таки застряла. Даже Эргис никак не мог отыскать щели, где бы мы могли просочиться, не оставив следа.

Граница на замке. В такое трудно поверить, но поверить пришлось. Всюду, где можно пройти, стоят дозоры, а где не стоят дозоры – там невозможно пройти.

Мы прошли там, где невозможно. Шли, связавшись верёвкой, по очереди проваливались в болото, укладывали срубленные ветки под копыта коней – и я был счастлив.

Рука Крира, но при нем есть кто-то из наших – может быть, Тирг?

– Он, – согласился Эргис. – Рават его первым делом спихнул. Не любит умных, гадюка!

Мы сидим на нарубленных ветках – шесть статуй из чёрной болотной грязи, и различить нас можно только по росту.

– Плохо дело. Тирга я в игру не беру.

– Это ты зря. Тирг не предаст.

– Меня или Огила?

Сверкнул белизной зубов на чёрном лице и ждёт. Уж он-то знает меня насквозь: когда я вправду прошу совета, а когда лишь пробую мысль.

– Надо искать невидимку, – говорю я ему. – Пусть проведёт нас в Биссал.

– Ищи сам! В лесного хозяина я верю, а в невидимого – боюсь!

– Я отыщу, – говорит Эгон. – Не бойся, Великий.

И спокойная насмешка в глазах: зря стараешься, всё равно знаю. Наверное знает. Один из самых опасных друзей-врагов: стальная рука, светлая голова и душа на запоре. Невзрачный маленький человечек, такой безобидный, такой забитый, но я видел его на Совете и видел в бою – и очень хочется верить, что друг он мне больше, чем враг.

– Зря боишься, Тилар, – говорит он. – Что в Касе – то в Касе, а что в лесу – то в лесу.

А на Дарна не смотрит.

– Но мы-то вернёмся в Кас.

– А это пусть дураков заботит. Над Старшим Великий, над Великим – бог, а против бога мне не идти.

– Смотри, Эгон! У Сибла руки длинные.

– Так и Асаг не безрукий. А я, Тилар, не под Сиблом, а под Асагом нынче хожу. Мне от Асага велено тебе заместо подушки быть.

– Костляв ты для подушки, – серьёзно сказал Эргис, и мы засмеялись. Дружно и облегчённо заржали, наконец становясь заодно.

И только тут до меня дошло, что я уже всё-таки в Квайре.

И долго ещё мы тащились вдали от раскисших троп, тащили измученных лошадей и тащили себя, но кончился день – и кончились наши муки. Мы добрались до первого из тайников.

Сторожил, конечно, Эргис – мы свалились. Совершенно буквально: вползли в землянку и свалились на нары, и последнее, что я запомнил, был облепленный грязью сапог перед самым моим лицом.

А назавтра Эргис с Эгоном ушли к Биссалу. Если справятся за два дня, я укладываюсь в расчёт. И пришла пора отоспаться, отмыться, и проиграть все ходы.

Они управились за день, потому что им не пришлось искать. Зелор умеет знать наперёд.

И что-то похожее на тошноту: не могу привыкнуть к этим людям без лиц. И даже восторг на никаком лице – как улыбка, висящая в пустоте.

Мы нашли невидимку, и невидимка привёл нас в Биссал – в маленький домик в предместье Торан, где все было готово к приёму гостей. «Все» – это огромный подвал с деревянный стенами и негаснущим очагом и подземный ход, уводящий куда-то в лес.

Да здравствует победа Баруфа! Теперь у нас есть тайники во всех городах, и даже в Согоре можно тихо сказать «Во имя святого Тига».

Эргис расставил людей, где им должно стоять, а я уселся у очага, и нити, разомкнутые на время пути, опять заплелись у меня в руках.

Войско стоит у Биссала. Командиры живут в самом городе, полк биралов и полк когеров – в казарме, остальные полки – в лесу. Система дозоров. Разведка и контрразведка…

Рутинная работа, к которой я привык, как привык к подземным жилищам, к дорогам и бездорожью, к телохранителям и конвою, к невозможности хоть на миг остаться самим собой.

Обыденная работа, которая стала житейской привычкой, как бритьё или чистка зубов. Я просто не замечаю её, а если заметил, это значит, что я сомневаюсь, что я не уверен в себе.

Я сомневаюсь, я не уверен в себе. Не потому, что рискую – риск невелик. Я просто вступая в игру. Последние корчи совести, когда все уже решено. Нельзя поступить иначе – иного пути просто нет. Есть только цена, которую заплатим мы все – не я не те, что со мной, а сотни тысяч людей – и я ужасаюсь этой ценой. И уверяю себя, что иначе нельзя. Да, иначе будет ещё хуже. И всё-таки мне совестно перед теми, за кого я выбираю сейчас.

– Эргис!

Мы стоим наверху, у окна, и сиреневый сумрак чуть приукрасил предместье. Огородики с бледной зеленью всходов, хилые заборчики, частоколы дымов и дымков.

– Тебе надо бы сходить в город. Могут тебя узнать?

Молчит, думает.

– А черт его… В Биссал многих спихнули.

– Я не хочу писать Угалару, а тебе он и без письма поверит.

– Вон что… Опять на рожон прёшь?

– Тут без риска. Главное, Угалара не подведи.

– Попробую, – говорит он. – Может, не напорюсь.

День перевернут, как листок в записной книжке. Сейчас войдёт Угалар. Мы в городе, а не предместье, и это тоже оказалось нетрудно, все нетрудно, когда с тобой мастера. Странная мысль: мастера. Профессионалы. Люди, выбравшие работой борьбу. Ремесленники борьбы. Нет, об этом я пока думать не стану. Впереди ещё долгий путь.

А Угалар изменился. Не постарел, просто тень легла на лицо, омрачив его красоту. И проблески седины на висках.

– Господи всеблагой, биил Бэрсар! – протягивая руки, сказал мне, – дозволит ли нам судьба встретиться по-людски, дабы я мог приветить вас, как добрый хозяин?

– Увы, славный дос Угалар! Птице – небо, урлу – лес. Но если судьба приведёт вас в Кас…

– Не будем загадывать, биил Бэрсар. Пока судьба привела вас ко мне.

– Не судьба, а долг, дос Угалар.

Угалар, улыбаясь, глядел на меня, и меня поразила его улыбка. Словно прошёл не год, а десяток лет, и Угалар стал старше лет на десять.

– Вы достаточно знаете меня, дос Угалар, и знаете, что я не стал бы рисковать… вашим будущим только ради удовольствия видеть вас.

– Вам нечем рисковать, биил Бэрсар, – сказал он спокойно. – Я был и останусь тенью Крира. Пока калар Эсфа командует войском, мне не на что надеяться и нечего опасаться. Я сам так хочу, биил Бэрсар. Защищать страну от врагов, но не быть в ответе за то, что вы натворили.

Мы? Я проглочу упрёк.

– Дос Угалар, – сказал я ему. – Надо спасать Квайр. Я искал вас потому, что на акиха готовят покушение.

– Меня?

– Да. Я не могу связаться с Огилом напрямик, и у меня нет времени искать обходные пути.

– Вот так скверно?

Он ещё не поверил мне. Он и не должен был мне сразу поверить.

– Известно ли вам, дос Угалар, что я объявлен Церковью вне закона? Остатки Братства святого Тига добрались до Каса, и я принял этих людей под свою опеку.

– Господи всеблагой! – воскликнул он. – Вы – безумец! Да на что вам этот безбожный сброд?

– Прошлой весной, – сухо ответил я, – когда они ценой своей крови завоевали нам власть, они не были для нас безбожным сбродом. И когда я сражался вместе с ними в Ирагской башне, их тоже не величали безбожным сбродом. Так что: я должен был бросить квайрцев в беду только потому, что они не верят кеватским попам? Так я и сам им не верю – значит, и я – безбожник, по-вашему?

– С вами не заскучаешь, биил Бэрсар! Ладно, вы правы: бог сам разберётся. Но покушение… вроде бы из Квайра такие вещи видней.

– Осталось три недели, – сказал я ему, – и корпус сагара Валдера уже получил приказ идти из Кайала в Дан. Послезавтра они выступят, а ещё через день выступит сагар Лоэрдан.

– Откуда вы взяли? – быстро спросил Угалар.

– А у меня неплохая разведка. Вы что, забыли, что у меня есть люди в Кайале?

– Нет, – ответил он, – не забыл. Просто я думал…

– Что я оставил их Огилу? Это люди, а не вещи, дос Угалар. Они выбрали меня.

– Ну, ладно, Дан. А потом?

– Фатам. И в тот день, когда будет убит аких, они перейдут границу.

– Говорите, – угрюмо сказал он. – Все и поскорей.

И я ему рассказал. Все и поскорей.

– Господи, – сказал он с тоской, – и вы оставили Квайр? Бросили, когда там нужны?

– Нет, не бросил. Я сделаю всё, что смогу, но для Квайра. Не для Калата и не для Таласара.

– Понимаю, – угрюмо ответил он. – Раньше не понимал, а теперь… Я могу довериться Криру?

– Конечно. Но завтра.

Он угрюмо кивнул.

– Значит, простимся…

– Не навеки, дос Угалар. Пути господни неисповедимы, а пути политики тесны. И если судьба приведёт вас в Кас, мой дом – это ваш дом.

– Надеюсь, до этого всё-таки не дойдёт.

И мы уже снова в пути. Стоило бы подзадержаться в Биссале – Биссал давно интересен мне. Город шелка и смут; недаром я поселил своих придуманных предков в Биссале – что мерзко для квайрца, то простительно для биссалца, мы, биссалцы, такие. Смешно, но они считают меня своим, и здешний маяк, мой биссалский резидент, так мне и говорит: «мы, биссалцы». Стоило задержаться, но я не хочу рисковать. Крир – талантливый полководец, но не самый порядочный из людей, то знакомство, что лучше не возобновлять.

Мы снова в своей стране; проходим через неё, как нож сквозь воду, и словно бы ничего не изменилось: все те же леса и нищие деревеньки, угрюмые хутора и сквозящие зеленые плеши полей, знакомые тропы и ещё сырые дороги – но весна выдалась ранняя и без дождей, и скоро дороги уже будут готовы к делу, и люди успели засеять поля, и слишком много следов на знакомых тропах.

Страна приготовилась. Нерадостная, но уверенная готовность; спокойной напряжение всех сил, и я немного горжусь своею страной.

Тяжело на душе ведь мы снова в окрестностях Квайра: над ещё не определённой сеткой ветвей видны серые плоскости стены и угловатый рисунок башен. И золото шпилей в сини весеннего неба…

Я хотел бы вернуться в Квайр. Потискаться в толчее знакомых улиц, войти хозяином в дом, где мы жили с Суил… увидеть Баруфа.

Но я не вернусь в Квайр. Не пройдусь по знакомым улицам и не увижу Баруфа. Буду рядом – но не увижу. И, наверное, когда-то жестоко себя упрекну, что был в нескольких шагах от него, мог увидеть – и не увидел.

Зато я увижу Зелора.

Все изменилось вокруг – но не Зелор. Мы сидим с ним вдвоём в неприютном покое землянки; ноги его не достают до полу, а огромные сильные руки придавили неструганый стол. Глаза его ласковы, улыбка полна покоя – и то же странное чувство: холодок между лопаток и радость. Мне страшен и приятен его ласковый взгляд, его улыбка – и тьма, которой он полон.

– Так Угалар уже прискакал?

– Да, Великий. Прилетел и мигом прорвался к акиху. Взял его штурмом, можно сказать.

Улыбка и быстрый лукавый взгляд: он уже все знает. Ничего, что я его сперва обошёл, теперь мы идём вровень.

– Люди Таласара, – говорит он. – Облепили дворец, как черви гнилое мясо. Я уже двоих потерял.

Ну как же! Я из Каса увидел то, что он проглядел в столице.

– Ничего, – отвечаю я. – Это шло из Кевата.

Эта странная, увлекательная и пугающая игра – мысль, слитая воедино, в один непрерывный поток, и не надо ничего объяснять, мы просто думаем вместе – иногда про себя, иногда вслух.

– Ждут, – отвечает он. – Покуда не отобьёмся – никто и ничего. Садан? Ти-ихо! Вот как был вольный набор, все шебутные ушли. Пять сотен мужиков, считай, с каждого третьего двора.

Да, ход был отличный. Не рекрутский, а вольный набор. Продаёшь себя в армии на три года, а деньги сразу семье.

«Сколько из них вернутся? – думаю я. – Никто, наверное. Будь я Баруфом, я бы тоже бросил их в самый огонь». И мне уже не стыдно так думать.

– А Совет Благородных?

– Пауки, – отвечает Зелор, и следует повесть о том, как сторонники Эслана воюют с приверженцами Тобара, а кеватская партия потихоньку вредит обоим, а аких поддерживает то одних, то других. Я все это знаю, и Зелор тоже знает, что я это знаю, просто хочет мне показать, что он знает не хуже, чем я.

– Акхон?

А тут уже есть сюрпризы. Похождения и интриги акхона для меня далеко не тайна, новое – группировка церковников среднего ранга во главе с мятежным поделтом Нилуром. Внешний нейтралитет – и тайные встречи с акихом и Таласаром.

Отлично, Баруф! Значит, если мы победим, Квайр получит свою независимую Церковь?

Упорядочение законов. Новая система налогов. Торговые договоры. Реорганизация армии. Баруф очень неплохо поработал зимой. И все это только сверху, надводная часть айсберга, а то, что скрыто от глаз, загадочно для Зелора и почти непонятно мне.

– Ровно колдовство, – говорит Зелор. – Вижу же: ищут людей. Обхаживают, обсматривают, на семи ситах перетрясут – и пропали. И люди-то на один сорт: богатства – одна грамота, а руки к себе гребут. И – пропали. И – по городкам, и – по караванам… нигде!

– В армии?

– Нигде, – уверенно отвечает он.

– А в сёлах?

– Грамотные?

– Поищи, – говорю я. Очень мягко говорю, потому что не люблю его обижать. Разве он виноват, что мы с Баруфом родились позже почти на четыреста лет, и опыт Олгона отпечатан в нашем мозгу? Ну что же, ход закономерный. Интересно, приживутся ли эти ростки в квайрских лесах?

Мы говорим. Единый поток мысли то про себя, то вслух, и части сходятся в целое; и я уже снова чувствую Квайр, как будто не покидал его.

И мне невесело.

Нет голода в сёлах и в городах достаток, торговля цветёт, мы ладим с соседями, армия наша сильна – а радости нет.

Томительный гнёт несвободы, витающий в городах. Нерадостное ожидание в угрюмом напряжении сил. Что будет со страной? Что будет с нами, если мы победим?

– А у вас-то как? – спрашивает Зелор, и в глазах его тихая, ласковая печаль. Он нескоро увидит Кас – а, возможно, и никогда. Он не может сесть на коня и не сможет идти пешком, он болен и слаб, он хозяин Квайра – и не отдаст его никому.

И я рассказываю о том, что он уже знает сам, но он хочет, чтоб это ему рассказал я – именно я и только ему.

Как мы сперва ютились в немногих домах, а к весне построили несколько улиц. Как бедствовали, кормились только охотой, и какие у нас теперь промыслы и мастерские, и как у нас что заведено в Малом Квайре. А теперь мы затеяли строить свой храм. Отыскали в Соголе зодчего Тансара, того самого, что строил храм святого Гоэда…

– Зря ты сына Гилором назвал, – тихо сказал он. – Может, и будет на нём дедово благословение… а зря.

Единственный человек, который посмел это мне сказать. И я молчу, потому что он, наверное, прав.

Дело сделано, нам пора уезжать. Бедный Баруф! Армия так доказала свою лояльность, что Совет Благородных приказал долго жить. Услуга с подвохом, но это твоя вина. Если б я мог спасти тебя как-то иначе…

Мог бы, конечно, но за мною должок. Не надо было перехватывать тот караван. Даже если это сделал не ты… что же, Совет Благородных тоже не я разогнал.

Еду и улыбаюсь, в Квайр уже канул в моросящую тьму. Наконец-то собрался дождь, пускай идёт, чем хуже дороги, тем лучше для нас.

Экая мелочь караван, но это против правил игры. Я отдаю тебе Квайр и не мешаю тебе, а ты не мешаешь мне. Это вовсе не месть, и я на тебя не сержусь. Просто приходится напоминать, что я не терплю нечестной игры.

И мне уже не стыдно так думать.

Мы едем сквозь дождь – по тропам, пока ещё палые листья не смыла вода, а завтра, возможно, мы слезем с коней, а послезавтра мы сможем спуститься к реке, и грязное половодье снесёт нас в Лагар.

Мне грустно и хорошо под весенним дождём, а в сером небе уже проявился рисунок ветвей, и пахнет весной. Скромный и ласковый запах чуть одетого зеленью квайрского леса, и снова это странное чувство: мой. Моё. Включающее меня. Но почему? Я – горожанин и потомок горожан, олгонец и потомок олгонцев, жителю великой державы, и моё – это всё, что между двух океанов, от северной тундры до верфей Дигуна.

Нет. Моё – это кусочек земли, где всего-то пяток городов и десятка два городков, пятачок, изъезженный мной из конца в конец.

Чем он лучше других таких пятачков, почему на них я в пути и в лесу, а здесь я в лесу – но дома?

Мы едем, но серый сумрак уже не скрывает нас; я вижу, как запрокинул лицо Эргис и ловит губами струи дождя, а Дарн улыбается, а Эгон поник, а двое верных – Двар и Силар, товарищи многих моих путей – отстали на несколько шагов, и мне не стоит на них глядеть.

Родная земля и запах весны, и невозвратность этих минут. Мы только лишь прикоснулись душой, и снова уходим от неё. Мы будем пока, и будет она, но почему же навеки врозь?

Два дня по реке, три дня по суше – и мы спокойно въезжаем в Лагар. Средь белого дня, как почтённые люди.

А я и есть человек почтённый: купил бассотское подданство, не поскупился, и теперь неподсуден нигде – кроме Квайра. И прятаться мне ни к лицу – я богат и знатен, и представляю только себя. Хватит с нас грязи, ночлегов в лесу и землянок, мы снимаем приличный дом, облачимся в приличное платье, закажем приличный обед. И будем ждать. Мы сняли приличный дом, оделись в приличное платье и ждём – но без дела. Конечно, я вынужден отправлять караваны – но не без дела. Конечно, я вынужден отправлять караваны в Тардан – никто не пропустит их через квайрские земли, но заморские связи Лагара интересуют меня. Тардан разорён десятилетней войной, когда торгуешь предметами роскоши, с этим стоит считаться. Я считаюсь. Тем более, что торговые сделки – это лучшее из прикрытий. Тем более, что цифры моих доходов напомнят кое-кому, что я – не нищий изгнанник и вовсе не стыдно быть знакомым со мной.

Без обмана: гальваника уже выручала меня, и горсть позолоченных безделушек легко уместились в походном мешке. Я не стану выдавать эти вещички за золото, но вид у них весьма недурной, и эта сделка сулит купцам немалый барыш.

Ну, у лагарцев имена! Варт Варталар, навигатор и судовладелец, купец и немного пират. Торжественный договор с полюбовной записью и гильдейской печатью. Я поставляю товар, он перевозит его. Плата за перевоз плюс доля от оборота. Я знаю, что он не обманет меня – на то есть причина, и знаю, насколько полезен он будет мне. И можно уже отправлять гонца в Бассот.

А Тубар сейчас у себя в поместье, и я не могу без зова явиться к нему.

Светская жизнь! Я у всех, и все у меня, дорого и ужасно скучно. И немного смешно: это я год назад задыхался в тисках здешнего этикета? Господи, да ведь это же просто свобода по сравнению с той свободой, которой я наслаждаюсь в Касе!

Днём торговля, политика вечером. Бедные дурачки! Мне было их жаль, когда они глотали крючок, уверенные, что меня провели. Я не люблю нечестной игры, но честной она быть не могла. Мышление девятого века в шестом – с Зелором я не выиграю ничего, и с Сиблом тоже; прорехи в логике они заткнут интуицией, и тут уж я пас – но эти… В прошлый раз я был связан статусом дипломата, а теперь я делаю, что хочу. Я очень немного хочу. Всего лишь вывести из игры посольство Кевата. Политика этого века: много денег и грубый нажим. А у меня ни денег, ни силы – только факты и способы их подавать. Очередная резня в Кайале? Престарелый Тибайен обожает раскрывать заговоры, чтобы казнить десяток-другой друзей. Неплохое развлечение для тирана, но тихий Лагар смотрит на это не так. Три заговора за год – устойчива ли власть Тибайена, не пахнет ли это новой смутой в Кевате? А если рухнет в смуту Кеват, останется только Квайр – сильный, как никогда, и готовый к любой войне.

Нет, я не вру – зачем мне врать? – я просто толкую факты. Деньги и грубый нажим – а признак ли это силы? Зачем Кевату Лагар, если он так силён? Кеватские деньги? Это неплохо, но смотрите, что было в Квайре: Кеват не выкупил даже акхона, хотя по статусу Церкви Единой освободить его должен любой ценой. А если Квайр победит? Армия сильна, как никогда, а калар Эсфа, как полководец, уступает только Тубару. Что тогда будет с теми, кто вздумал служить Кевату?

Милые дурачки! Будь я по-прежнему квайрцем, мои слова не очень бы трогали их. Но я – бассотец, я – деловой человек, политика мне надоела, надо долго ко мне приставать, чтобы вынудить эти признанья.

Да, я не поладил с акихом. Нет, никакой политики. Не люблю никому подчиняться.

Лучший вариант? По-моему, победа Квайра. Обессиленные драчуны будут зализывать раны, а приморские государства обретут, наконец, безопасность и гарантии для торговли.

Успехи есть – на меня пару раз покушались. Но меня оберегает Эргис, охрана моя неподкупна, и я ничего не ем и не пью вне дома.

А Тубар упрямо сидит в своём поместье.

Время идёт, катится мутным валом, я уже опоздал, мой график летит к чертям, но мне нужен Тубар – теперь уже только он.

Наконец-то он появился в столице. Эргис отправлен с письмом, но не был принят – старик, похоже, зол на меня.

Смешно и глупо, потому что я опоздал, я уже день как должен был быть в Тардане. И остаётся последняя глупость – но раз не выходит иначе? – ночью без зова явиться к нему.

Я да Эргис. Ночью, без зова, назвав чужое имя.

Ах, какое было у него лицо, когда он меня узнал! И я нечаянно сделал единственный правильный ход: засмеялся и подошёл к нему:

– Послезавтра я уезжаю, биил Тубар. Простите мне эту дерзость, но жизнь неверна, а я очень хотел повидать.

– Вот как? – сурово бросил он. – Уезжаешь?

– Да, биил Тубар. Здесь все дела окончены, меня уже ждут в Тардане.

Вот тут он подобрел. Вот тут он усмехнулся и предложил мне сесть – лицом к огню. И сам уселся, впившись зоркими глазами в моё лицо.

– Так, значит? Хитрите, хитрецы?

– И да, и нет, биил Тубар. Мы с Огилом разошлись. Я – не чиновник и не солдат, что мне делать рядом с акихом?

– А что раньше делал!

– Это я и делаю, биил Тубар.

– Значит, всё-таки предал дружка?

– Разве? – спросил я сухо. – По-моему, «предать» – это значит переметнуться к его врагам или делать ему что-то во вред. Чем я ему тут навредил?

– Да уж, – сказал он с усмешкой. – Пятого дня кеватский посланник чуть не с кулаками: выслать его из Лагара!

– За что? – спросил я невинно.

– Вот и ему говорят: за что? Возмутительных речей не говорил, на посольских людей не нападал, с Бассотом войны, слава те господи, не предвидится. Если мы за просто так торговых людей высылать станем, так кто с Лагаром торговать захочет? – покачал головой и спросил грустно: – И что тебе неймётся? Не мог ещё потерпеть?

– Если бы мог – потерпел бы.

– Эдак все круто заверчено?

– Да, – сказал я угрюмо. – У акиха должен быть только один наследник. Все знают, что я не стремлюсь к власти…

– Но ежели тебя позовут?..

– Поэтому мне и пришлось думать не о власти, а о жизни.

– Что-то не верится, – хмуро сказал Тубар. – Чтоб у Калата да люди самовольничали? Иль самому тебе этот пащенок по нраву?

– Терпеть его не могу, но Огил прав: я не сумею. Если наступит пора большой крови…

– Ты не станешь ручки марать!

– Да, – сказал я резко, – не стану. Нет такой цели, что оправдала бы большую кровь!

– А этому дозволишь…

– Высокочтимый тавел, – сказал я ему, – если бы я знал, как спасти страну без этой крови, я бы никуда не ушёл и ничего не позволил. Мне не нравится то, что делает Огил, но как сделать иначе, я не знаю, а значит, не должен ему мешать.

– А, дьявол тебя задери! – сказал Тубар. – И тут вывернулся! Из дерьма вылезаешь, а чистенький выходишь! И стыд – не стыд, и грех – не грех. А Калат? Ему-то каково?

– Наверное, не лучше, чем мне.

Тубар глядел на меня. Глядел и молчал; лицо его было в тени, и только огонь свечи двумя горячими точками обозначал глаза. И только короткопалые сильные руки легли на парчовую скатерть. И только чуть громче стало дыхание.

– Ладно, – сказал он наконец. – Ты ведь не за тем ко мне пришёл. Не оправдываться. Ну?

– Да, прославленный тавел. Не думал, что надо оправдываться.

Он усмехнулся.

– Хочется думать, что всё-таки оправдался. Если нет… – я глянул на него и потерял весь пыл. – Позвольте с вами проститься, прославленный тавел.

– Сиди! – велел он, и я уселся на место. – Ишь, какие мы гордые! Поперёк ему не скажи! Сам вломился, ну и слушай, что заслужил. – Старческие ворчливые нотки прорвались в нестарческом голосе, и с каким-то детским удивлением я вдруг понял, что Тубар – старик. Детское удивление и детская обида: такой человек не может быть стар. – Ежели б я сам не хотел, чтобы ты передо мной оправдался… нашлось бы кому тебя до самого дома палками гнать! А ежели бы не оправдался – ноги бы твоей отныне в Лагаре не было! Ну, чего скалишься?

– Значит, всё-таки оправдался?

Смотрю на него и улыбаюсь, и он, наконец, улыбнулся в ответ.

– Дьявол тебя, дурака, задери! Ты что, вовсе страху не знаешь? Иль на язык свой долгий надеешься?

– Хватит меня ругать, биил Тубар. Вот погибну, будете жалеть, что не по-доброму простились.

– С чего это вдруг?

– А я с этим к вам и шёл. Не оправдаться, а говорить о войне.

– Ну, говори.

– Квайр должен победить, – сказал я ему. – Судьба всех наших стран зависит от того, кто победит – Кеват или Квайр.

– Может быть, – сказал Тубар.

– Квайр может победить, – сказал я ему. – Страна готова к войне, армия сильна и обучена, а Крир уже бил кеватцев.

– Раз на раз не приходится.

– Они же ничему не научились, биил Тубар! В прошлый раз на нас бросили 80 тысяч, теперь бросят 120 – только и всего.

– Ладно, парень, – сказал он угрюмо. – Я эту песенку знаю. Лагар в войну не вступит.

– Биил Тубар, – тихо сказал я, – Тибайен очень болен. Я не знаю, сколько он ещё проживёт, но после его смерти в Кевате начнётся смута.

– Обещаешь? – с усмешкой спросил Тубар, и я твёрдо ответил:

– Обещаю.

– Нет, парень. Верю, что не врёшь, но Лагар в войну не вступит.

– Только потому, что у нас аких, а не локих?

– Да, – угрюмо, сказал он, – потому. Мы смолчали, когда он судил и выслал самолучших людей. Мы смолчали, когда он давеча разогнал Совет Благородных… Молчи! – остановил он меня. – Знаю, что сами виноваты. На какого коня сел, на том и скачи. Но и ты, парень, пойми: торговый договор можно подписать с кем попало, союзный – только с равным себе. Наш государь твоего купчишку равным признать не может!

– Конечно! Вы слишком благородны для вас! Воистину дело воина и мужчины смотреть, как мы примем эту орду на свою грудь и спасём вас, высокородных!

– Тилар, – с угрозой сказал он.

– Да не трожьте вы меня! Незачем вам себя утруждать! Через двадцать дней я буду на землях Кевата и займусь тем же, что в прошлый раз.

– Совсем спятил!

– А кто ещё это может сделать? Вместе со мной Огил потерял мои связи в Кайале и среди олоров. Биил Тубар, – сказал я ему, – у меня только сотня клинков. Столько же, сколько в прошлый раз, но тогда мы работали не одни, и Огил нам помогал. И всё-таки из сотни вернулись шестеро.

– Ну?

– Люди, – сказал я ему. – Нас не хватит на эту войну. Сотня растёт за месяц, как щепотка соли в воде. Мы будем среди врагов одни, и нам никто не поможет.